Текст книги "Пасынок судьбы. Искатели"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Между островами по водным гладям плавали на плотах и лодках – долбленках неизвестные нам прамордва, пракоми и праэстонцы, а в причерноморских степях мчались на крепконогих конях в окружении пышных, в рост человека, трав не менее неизвестные пракельты, которые, как всегда, шли за солнцем, на запад, чтобы узнать, что же там, за окоемом, и куда же все – таки прячется светило? И это было, возможно, лучшее время в истории человечества…

Экспансия уральцев на этом, собственно, и закончилась. Заселив Восточную и Северо – Восточную Европу, они живут в этом регионе и по сию пору.

Зато арии – индоевропейцы спустя какое – то время породили вторую волну, направленную на юг и юго – восток Евразии. Были заселены, а точнее, захвачены современная Турция, Иран, Средняя Азия и Индия. Причем в Междуречье, где уже тогда существовала развитая цивилизация, следов появления носителей индоевропейского языка нет. Видимо, имела место война с пришельцами, которая закончилась победой аборигенов.

А вот Индия не смогла противостоять натиску ариев и была завоевана ими. Именно там сохранилось наибольшее число материальных памятников, которые поведали современной науке об ариях.

И, наконец, третья волна экспансии ариев вновь была направлена на Запад. Они пришли в Восточную и Центральную Европу, в Скандинавию и в Причерноморские степи. Именно потомки этой третьей волны стали германцами, славянами, скифами и сарматами. Именно они ныне вершат судьбы мировой цивилизации.

Но до сих пор нет ответа на вопрос – где же находилась прародина ариев, откуда шла экспансия, где стояла священная гора Меру, над которой сияла в зените Полярная звезда, как описывают свою прародину сами арии в Ведах и текстах Авесты?

Сонм ученых ломал голову над этой загадкой. Написаны сотни книг, высказаны тысячи гипотез. Однако ни одна из них не дает исчерпывающего ответа, хотя многие имеют вполне крепкую логическую базу. Однако без материальных подтверждений все гипотезы остаются всего лишь гипотезами.

По мнению нашей группы, прародина ариев находилась на юго – восточном Урале. Это, естественно, также всего только гипотеза, предпосылки которой следующие: именно из этого географического региона арии могли двигаться на юго – запад и на юг, используя лошадей. Кочевники могли идти лишь туда, где есть корм для лошадей и скота, горные и лесные массивы были им недоступны. Поэтому и остались незаселенными ариями собственно Урал, таежные просторы Сибири и покрытая болотами Среднерусская равнина.

Если переместить прародину ариев на Алтай или в монгольские степи, как это делают некоторые исследователи, то их экспансия должна была быть направлена на юг, в Китай, а Индия, находящаяся «за горами», наоборот, оставалась бы закрытой для кочевников. Однако в Китае нет никаких следов индоевропейцев.

Размещение центра арийской экспансии в Причерноморье также весьма сомнительно – отсюда они не могли двинуться на юг и юго-восток, мешали хребты Кавказа. Из южнорусских степей для конных орд ариев было лишь два пути – в Европу, причем не далее Альп и Карпат, и на восток, в современный Казахстан. Но следует помнить, что цель любой экспансии – это поиск новой родины, «земли, текущей молоком и медом». Для кочевников казахстанские степи непременно стали бы именно такой землей, и арии осели бы тут, оставив после себя множество следов материальной культуры. Но их нет, в степях Средней Азии мы находим следы совсем других народов, которые явно были соперниками ариев и не пускали их стада и отары на свои земли.

Арии могли пройти через эти степи транзитом (что они и сделали на пути из Приуралья в Индию и Иран), но поселиться здесь – никогда.

То же самое касается и степей между Дунаем и Волгой. Здесь тоже жили аборигены (которых за последующие эпохи смели ветра истории), и, дойдя до этих мест, арии вынуждены были двигаться далее на запад, в Европу.

Упершись в леса и горы, они, опять вынужденно, меняли свой образ жизни, становясь из кочевников горцами и лесовиками и давая начало новым народам. Пройдя степи, оставив за спиной враждебные племена, арии уже не могли вернуться обратно. Процесс этот, естественно, занимал десятки и сотни лет, но нам думается, что по такому сценарию шли все три волны арийского расселения по Евразии. Кое – где, например, в Индии и Иране, ариям сопутствовал явный успех. В Малой Азии, напротив, они не сумели создать крепкое государственное образование, и спустя некоторое время их место заняли другие народы. В Европе же арии прошли через своеобразный генезис, частично ассимилировав аборигенное население, частично сами растворились в нем, породив, как уже писалось, кельтов (в первую волну), германцев и славян (в третью). Вторая волна экспансии ариев Европы не коснулась, она была направлена на юг и юго – восток, а скифы и сарматы были последними всплесками именно третьей волны, последними ариями, покинувшими свою прародину на Южном Урале, дабы обосноваться на новых землях.

Почему они ушли отсюда? Скорее всего, это связано с наступлением тайги и болот, так как климат вновь стал более холодным (это связано с прецессией земной оси), и скоту не хватало корма.

Отмечу, что для экспансии ариям требовалась некая база, центр, в котором были бы собраны вместе все участвующие в походе кочевые племена и роды, собран скот, подготовлены лошади и оружие, выработан план будущих действий.

О центрах первой и второй волн мы ничего не знаем, а вот база третьей волны нам, по всей видимости, известна – это приснопамятный Ар – каим, город – кузница, город – кошара, город – гостиница. Здесь ковалось оружие, для чего были придуманы весьма оригинальные кузни с постоянным поддувом горнов по принципу разницы давлений на поверхности и в глубоком колодце, связанном с кузней глиняным воздуховодом. Таких устройств в Ар – каиме обнаружено немало. Здесь собирались вожди кланов и родов, а остальные арии располагались окрест города, на ночь заводя своих коней и стада под защиту невысоких, явно построенных против хищников, а не человека, стен.

Так или иначе, но подтвердить нашу гипотезу может только обнаружение в Южном Приуралье вещественных доказательств – захоронений, оружия, предметов культа и быта.

Почему этого не было сделано до сих пор? Дело в том, что кочевники не строят долговременных жилищ. Кроме того, они очень дорожат всем своим скарбом и редко его теряют. И даже если при перекочевке были утеряны некие сосуды, орудия или оружие, найти их в степи потом практически невозможно.

Наконец, важный отличительный момент арийской культуры, который существенно осложнил жизнь археологам – практика трупосожжения. Именно огненное погребение роднит между собой народы арийского круга – скандинавов на севере Европы и иранцев в Центральной Азии, индусов и славян. Разумеется, речь идет о ранних представителях этих народов.

Погребальный огонь был для ариев инструментом, который очищал душу от тварного вместилища и отправлял ее к престолу богов. Вместе с мертвецом в огонь шли рабы и любимые жены, одежда и скот – как жертвы богам и как сопутствующие умершему или погибшему родичу необходимые элементы иной, потусторонней жизни.

В погребальный костер не бросали то, что не горит, и соответственно, не может попасть в загробный мир. Поэтому на местах огненных погребений ариев нет металлических предметов. Только пепел, который давным – давно развеял ветер…

Однако интуиция подсказывала нам, что из любого правила обязательно должно быть исключение. По религиозным или иным соображениям арии должны были оставить после себя несколько захоронений.

Дело в том, что религия ариев, проявившаяся у народов арийского круга, весьма и весьма любопытна. Поклонение огню, Солнцу как воплощению огня на небе, противопоставление огня хтоническому началу мы находим у всех потомков ариев (орел или всадник, побивающий змея или дракона), следовательно, огонь был воплощением божественного начала и у самих ариев.

В древнеиранских текстах есть даже упоминание о гневе огненных богов, которые за поклонение демонам насылают на людей огненную стену «высотой до неба», дабы испепелить отступников. Очевидно, речь тут идет об извержениях вулканов.

Персонификация огня как такового обязательно должна была иметь и прикладное значение. Следовательно, металлурги и кузницы у ариев находились на особом положении. Им обязательно должны были противостоять адепты хтонического начала религии. Дело в том, что наш мир дуалистичен, поэтому Добру всегда противостоит Зло, и у этого Зла обязательно есть служители.

Древние славяне, потомки ариев, верили, что на небе, в царстве Прави, находится огромное золотое солнечное колесо, именуемое Сваргой (птица Сва, свастика – воплощение Солнца у многих арийских народов). На этом колесе стоит золотая кузница, в которой небесный кузнец Сварог кует судьбы людей. От ударов его молота, от грохота и звона золотое колесо поворачивается, и на Земле, в царстве Яви, происходят различные события. Так вершится рок смертных.

Однако на наковальне Сварога лежат лишь судьбы тех, кто славит огненных богов (отсюда, по Велесовой книге, и прозываются они славянами). Но есть и иные люди, что вверили свои судьбы повелителю царства Нави, змееподобному Ныю (по другим источникам – Велесу – Волосу). Они служат темным богам, творят кровавые обряды (хотя жертвы светлым огненным богам были не менее кровавы!), и их погребают не в огне, а в земле, ибо для того, чтобы их души попали в царство Нави, и слуги Ныя – черви, должны поглотить их тела.

Известно, что темным богам (к которым, по некоторым данным, относился и сам Велес, а, следовательно, и его служители волхвы) поклонялись довольно широко, даже князь полоцкий Всеслав выводил свои дружины на поля битв под черным знаменем со змеем, за что и был прозван Всеславом Черным или Всеславом – волхвом. Похоронен был Всеслав в черном гробу на безымянном островке среди болот. Прожил он, кстати говоря, согласно источникам, свыше двухсот лет, разумеется, благодаря своему колдовству.

Так почему же не мог быть такой Всеслав и среди ариев? А раз был, значит, должна остаться и его могила либо могилы жрецов хтонического божества, для которых также не предусматривалось огненного погребения.

Хочу отметить, что все данные о славянском язычестве вообще весьма и весьма противоречивы. Ни летописи, ни записки иностранных путешественников, ни народный фольклор, ни первоисточники не дают не то чтобы целостной картины, а зачастую противоречат друг другу и сами себе, поэтому базироваться на этом фундаменте практически невозможно. Но нам важно было найти зацепку, поймать кончик нити, чтобы размотать весь клубок.

Проект «Арийская могила» несколько лет висел в воздухе, пока совершенно случайно мы не наткнулись в тюменском архиве на документ конца XIX века, рапорт полицейского пристава, некоего Степана Радыгина. Он извещал Тобольского генерал – губернатора, что на берегу реки Тобол местные жители раскопали курган, в котором обнаружили высохший человеческий труп «…страшный, золотом обвешанный, сидячий на ящере медном».

Местные крестьяне вызвали попа, решив, что нашли могилу самого сатаны. Поп повелел все сжечь, а «медное идолище» утопить в реке, что и сделали.

Ящер был у древних славян одним из воплощений Ныя, да и вообще ящер – существо явно хтоническое, ползающее и плавающее, к огненным богам он не имеет никакого отношения. Поскольку в рапорте довольно точно указано место, мы начали готовить экспедицию…»

На этом текст обрывался. Честно говоря, я уже утомился читать да и далеко не все понял в этих «мыслях». Но вывод напрашивался сам собой: выходит, они действительно откопали что-то из ряда вон выходящее! Но как это связано со смертью Николеньки? И где сейчас этот профессор? Вопросы, вопросы…

Стоп, может быть, помогут дискеты? Николенька их упоминал. Придется ехать к кому-нибудь из друзей-компьютерщиков, а то у нас в институте только пара дышащих на ладан «четыреста восемьдесят шестых»… Что еще?

Ах да – у меня же есть адрес третьего члена их кладоискательской бригады – Бориса! В конце концов, они с Николенькой вместе работали, может, он что-нибудь знает?

Борис жил далеко, практически не в Москве, да еще не имел телефона.

Как я выяснил, к нему нужно ехать на электричке минут тридцать пять с Курского вокзала, да потом еще топать пешочком через лес минут пятнадцать. Все эти подробности я узнал по телефону у своей дальней родственницы, коренной москвички, которая знала столицу и область вдоль и поперек.

Следующим утром я трясся в полупустом вагоне электрички, наблюдая проплывающий за грязным окном безрадостный пейзаж восточных окраин Москвы.

Борис жил в старом, но достаточно крепком доме километрах в двух от станции. Чахлые астры, приготовившиеся к неизбежной смерти от холода, все-таки оживляли небольшой палисадник, засыпанный ярко-желтыми кленовыми листьями. Разлапистая телевизионная антенна, вознесенная на деревянном шесте в поднебесные выси, напоминала какой-то языческий символ. Словом, передо мной стоял типичный русский деревенский дом, построенный, наверное, еще в довоенное время.

На мой стук сперва вышла невысокая, крепкая женщина средних лет, видимо, хозяйка, но, узнав, что мне нужен Борис, скрылась в доме, раздался ее голос: «Брательник! Тут тебя кличут!». И минуту спустя на крыльце появился плечистый, светловолосый парень в безрукавке. С широкого, простого лица на меня внимательно, оценивающе смотрели голубые глаза.

Я взялся за ручку калитки:

– Здравствуйте! Я друг Николая, вы вместе были этим летом на Южном Урале. Мне надо с вами поговорить.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– Что-то случилось? Я кивнул.

– Заходите в дом, – Борис пропустил меня и запер дверь.

Мы сидели на опрятной, чистенькой кухоньке, в чашках остывал свежезаваренный чай. После моего рассказа Борис сгорбился, потух лицом, потом встал, достал из стенного шкафчика графин с водкой, налил мне и себе, поднял стакан:

– Помянем! Светлая память Николеньке!

Мы выпили не чокаясь, помолчали. Я выложил на стол тетради моего друга и письмо профессора. Тетради Борис лишь бегло пролистал, видимо, они были знакомы ему. Письмо, напротив, перечитал дважды, вздохнул:

– Видать, и профессор… Я спросил:

– Борис, как вы думаете, что они нашли? Я правильно понимаю, смерть Николеньки связана с этой находкой?

Он ответил очень уклончиво, как мне показалось:

– Не знаю… Мы, искатели, часто сталкиваемся с вещами, не укладывающимися в понятие нормы. Иногда вообще мистика какая-то бывает, иногда все объясняется достаточно просто… В любом случае мне надо посмотреть на эту коробку. Да, я понимаю, что Николенька предупреждал вас, но он тогда был в таком состоянии… Я, по крайней мере, специалист, вдруг там что-то действительно опасное, радиоактивное или ядовитое? Я возьму оборудование, кое-какие приборы… Николенька у нас в «Поиске» был единственным без образования, искатель Божьей милостью, как говорил профессор. В общем, он мог ошибаться по поводу содержимого коробки. Да, еще надо позвонить Надежде Михайловне, это жена профессора… И потом – если наша группа вытащила ЭТО на белый свет, то мне и расхлебывать! – Борис решительно хлопнул ладонью по столу.

Я не возражал, Борис предупредил сестру, хозяйку дома, что уезжает, и мы отправились обратно, в Москву.

Дорогой, пока мы шли через прозрачный осенний лес к железнодорожной платформе, Борис вкратце рассказал мне, чем они с Николенькой занимались последние годы.

Их группа сколотилась лет семь назад. Любители древностей, профессиональные археологи, которым не нашлось места в стремительно меняющейся жизни. И тогда они решили зарабатывать себе на кусок хлеба сами, при этом продолжая заниматься любимым делом. Среди них были разные люди – и откровенные хапуги, за лишнюю монетку готовые удавить родную мать, и такие, как профессор – рыцари науки, для которых археология была смыслом жизни. Свою группу они назвали «Поиск», а себя – искателями. Искателями в широком смысле этого слова – рыба ищет, где глубже, а человек… что лучше?

У них был свой кодекс профессиональной чести – не копать христианских могил, например, церковные реликвии, найденные в кладах, возвращать в храмы. И еще – они никогда не трогали огнестрельное оружие. «Это статья», – объяснил Борис.

Далеко не все находки продавались – раритеты, уникальные вещи, артефакты пополняли их общую частную коллекцию. Профессор вел картотеку, скрупулезно описывал, восстанавливал, изучал находки. Он создал свою систему ориентирования на местности, используя существующие топографические карты, так что любой холмик, камешек, ручеек потом можно было найти ночью с завязанными глазами.

Часто для поиска требовалось дорогое оборудование, инструменты, приборы. И тогда искатели ночи напролет сидели в архивах, отыскивая в документах двадцатых-тридцатых годов малейшие намеки, по которым потом в развалинах помещичьей усадьбы где-нибудь на Орловщине или Смоленщине безошибочно отыскивались килограммы николаевских золотых червонцев, статуэтки, часы и портсигары с вензелями давно расстрелянных тут или умерших там, за океаном, владельцев. На такие «левые», не имеющие исторической ценности находки, превращенные через сеть «своих» антикваров в денежные знаки, закупалось необходимое оборудование и снаряжение, на них жили члены группы, имелась даже своя «черная касса», так, на всякий случай. Все было отлажено, группа работала без сбоев.

Правда, иногда случались трагедии – за пять лет они потеряли несколько человек.

Один полез без страховки в каменные казематы Ровенского форта и разбился в подземной «волчьей яме». Другой заразился каким-то грибком при вскрытии древнего кургана в Ростовской области. Третий умер от рака, но приглашенная к постели умирающего ведунья-экстрасенс сказала, что это не онкология, просто на больного навела порчу какая-то древняя колдунья, вернее, ее дух, потревоженный искателем, и сделать тут уже ничего нельзя.

Еще был случай, когда на искателей, перевозивших находки от места раскопок в Москву, напали бандиты. Один из археологов тогда умер в больнице от травм…

Периодически все члены группы подхватывали разные кожные заразы, травились газами, но это не мешало им каждое лето выезжать в «поиск», или, как величественно выражался профессор, в «частные экспедиции».

За время существования группы было всякое – и наезды рэкетиров, и попытки сначала КГБ, а потом и ФСБ взять искателей под свой контроль, и стычки с «черным поиском», лихими ребятами без чести и совести, ищущими оружие и ценности на продажу в зонах боев и в братских могилах прошедшей войны. Однако ничего похожего на случай с Николенькой не было никогда. Кроме того, оставалось совершенно непонятно, куда девался профессор, отец-основатель «Поиска», и жив ли он вообще.

Пока мы с Борисом ждали электричку, пошел мокрый снег, одежда отяжелела, в ботинках вскоре захлюпало. В Москве погода была еще хуже, троллейбусы не ходили, под ногами вяло колыхался ледяной кисель.

Когда мы, наконец, добрались до родных стен моей «хрущобы», стемнело.

Борис первым делом набрал телефон Надежды Михайловны. Выяснить удалось немного: профессор был жив, но сильно пострадал – его завалили землей в том самом кургане, про который он так восторженно писал жене. Николенька откопал бездыханное тело, и сейчас профессор, пребывающий в коме, находился в реанимации Курганской областной больницы. Надежда Михайловна вылетела в Курган еще неделю назад, виделась там с Николенькой.

Все это Борису рассказал брат Надежды Михайловны, живший сейчас на квартире профессора. Борис коротко сообщил о гибели Николеньки и попросил пока ничего не говорить, если из Кургана будет звонить Надежда Михайловна, дабы лишний раз не расстраивать и без того получившую такой удар пожилую женщину.

Потом я передал Борису бумаги профессора, он быстро пробежал глазами по строкам, кивнул, и мы занялись коробкой. На кухонном столе, освобожденном от посуды, Борис разложил привезенные с собой инструменты – разные шпилечки, ножички, крючочки, рамочки, щипчики. Я принес таинственную коробку, прямо как ее оставил Николенька, завернутой в куртку.

– Это моя штормовка, – сказал Борис: – Я забыл ее, когда уезжал.

Он аккуратно развернул куртку, и мы увидели деревянный ящик с замочком.

– Бокс для ценных находок. Это – профессора.

Борис начал брать со стола рамочки, водить ими вокруг ящика, сверху, над углами. Потом зажег тоненькую свечку, поставил рядом, внимательно вгляделся в пламя.

– Все в норме, и радиация, и энергетика – как будто там кусок обыкновенного булыжника. Ладно, посмотрим!

Он отложил рамки, взял со стола крючочек, поковырял в замочке, раздался щелчок, и дужка выскочила из зажима.

– Готово… Вы отойдите, на всякий случай… – Борис явно нервничал, но резиновые перчатки он натягивал с профессиональной точностью, не глядя.

Я встал у него за спиной, он покосился, отметил, где я, и сказал:

– Я буду вслух комментировать то, что увижу, а вы включите диктофон, вон он, в моей сумке. У нас так принято, часто находки разрушаются даже от взаимодействия с обыкновенным воздухом, поэтому порой только и остается описание очевидца. Включили? Итак… поехали!

Он откашлялся и официальным, сухим голосом громко заговорил:

– Я, Борис Епифанов, группа «Поиск-1», двенадцатого сентября 2002 года в присутствии свидетеля… Э-э?

– Воронцова Сергея Степановича! – почему-то шепотом поспешно подсказал я.

– …Воронцова Сергея Степановича, приступаю к визуальному осмотру неизвестного предмета, обнаруженного членами группы в районе села Глядянское Курганской области, в захоронении, расположенном на берегу реки Тобол, предположительно датируемом пятым тысячелетием до нашей эры. Координаты по системе профессора Иванцова: Кур. 78-194. Предмет находится в деревянном боксе с доступом атмосферного воздуха. Открываю крышку. Предмет колесообразной формы, размер – с ладонь взрослого человека. В предмете имеется проушина, сквозь которую пропущена цепочка серебристо-белого металла, скорее всего, серебряная. Звенья цепочки изготовлены в виде змей, кусающих свой хвост. В центре амулета того же металла – вырезанное из цветного камня изображение глаза. Радужка бирюзовая, зрачок черный. По кругу идет орнамент, выполненный из цветного камня – листья, цветы, фигурки людей и животных.

Голос Бориса вдруг сорвался, он закашлялся, а потом продолжил уже совсем другим тоном:

– Поразительно! Техника исполнения очень похожа на изделия древних майя, но мотивы, сюжет – что-то скифское, сарматское… Явно звериный стиль, но какой-то… Не такой! И этот глаз… Это наверняка амулет или что-то вроде оберега. Диктофон можно выключать! Я не вижу ничего опасного, ничего такого, о чем предупреждал Николенька. Вещь очень занятная, явный артефакт, но не более того! Посмотри!

Борис взял цепочку и вытянул амулет из бокса. Я подался вперед, разглядывая диковинку. Действительно, ни на что не похоже, красивая безделушка, наверное, ее носил какой-нибудь вождь или жрец. Амулет слегка раскачивался на цепочке, и глаз в его центре казался живым, злобным оком древнего воителя.

– Видишь? – Борис не заметил, как перешел на «ты». – Ничего страшного. Хотя жутко интересно – я не могу отнести это ни к одной из известных культур…

Его прервал тонкий пронзительный скрип. Я буквально подскочил на месте. Рука искателя от неожиданности дернулась, амулет закачался сильнее, повернулся, и на обратной стороне мы увидели вырезанное в металле рельефное изображение ползущей змеи.

– Что это скрипело? – я повернулся к моментально нахмурившемуся Борису.

– Не знаю…

Он взял амулет в руки, повернул его глазом к себе и…

Амулет словно ожил! В глубине аспидночерного зрачка появилось осмысленное выражение, радужка заискрилась, запульсировала, фигурки зверей и человечки как будто зашевелились. Длилось это секунду, и вдруг амулет сам повернулся на цепочке! Глаз, вправленный в металл, словно выискивал кого-то, переводя свой совсем недобрый взгляд с предмета на предмет, пока не наткнулся на Бориса. Амулет снова тоненько взвизгнул, серебряные веки, казалось, изогнула гримаса гнева, зрачок сузился. Он казался теперь тоненькой щелкой, скважиной в каких-то бездонных мрачных пропастях. Странный взгляд буквально вонзился в лицо Бориса, будто стремясь получше запомнить внешность нарушителя своего многовекового покоя.

Мы замерли, боясь пошевелиться, потом я шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть амулет, и тут погас свет.

Видимо, просто перегорела лампочка, но эффект был поразительный. Разом вскрикнув, мы шарахнулись в стороны. Борис сунул амулет в бокс и закрыл его.

– Ч-что это… Ч-что это т-такое? – от волнения я стал заикаться, вспомнил покойного Николеньку, и мне стало совсем не по себе.

– Тебе тоже показалось?

– Ч-что показалось? Он словно ожил и смотрел… На тебя!

– Пойдем в комнату… – голос Бориса слегка дрожал, но самообладание его явно не покинуло.

Мы вышли в комнату и сели: я – на кровать, он – на подоконник. Закурили. Первым молчание нарушил Борис:

– Когда ЭТА штука на меня уставилась, меня как током дернуло! И взгляд такой, мерзкий и свирепый одновременно… Понятия не имею, что ЭТО может быть. Мечта любого археолога – отыскать вещественные доказательства пребывания у нас братьев по разуму. Я, когда ОНО словно бы ожило, решил – вот она, удача! Но когда ОНО стало смотреть… Бр-р-р! Прямо в душу заглянуло… И я почувствовал, что это что-то наше, земное… и очень злое! В общем, я ничего путного сказать сейчас не смогу, мне надо посоветоваться с нашими. Ты куда телефон дел?

– Вроде на кухне. Сейчас принесу, – я встал и двинулся к двери.

На кухне было темно и спокойно. Я на ощупь нашел аппарат, и уже собирался уходить, но тут мое внимание привлекло тихое жужжание, доносившееся со стола. Приглядевшись, я заметил какие-то движущиеся блики слева от бокса профессора, там, где Борис оставил свои рамочки и инструменты.

– Борис, у тебя тут что-то жужжит!

Я на всякий случай отодвинулся в сторону, пропуская искателя. Борис подошел к столу, чиркнул зажигалкой, и в колеблющемся ее свете мы увидели, что одна из его рамочек, этакая мельничка на стальной ножке, бешено вертится, издавая то самое тихое жужжание, которое меня и привлекло.

– А вот это уже совсем плохо! – сказал Борис хриплым голосом: – Нам надо срочно покинуть квартиру. Пойдем, я по пути тебе все объясню!

– Куда пойдем? – я совершенно растерялся.

Чувство ирреальности происходящего, появившееся у меня после видения чудесного оживления каменного глаза, самокрутящаяся рамочка превратила в ощущение коллективного сумасшествия, охватившего нас с Борисом. Или одного меня, а Борис уже был… того…

Из прострации меня вывел ответ Бориса на мой вопрос, о котором я уже и забыл:

– Поедем к Паганелю. Он ближе всех живет да и в артефактах разбирается отлично! Поехали, тут промедление смерти подобно! Поверь мне, я говорю правду!

Его интонация мне не понравилась и заставила немедленно согласиться. Но не мог же я ехать к какому-то Паганелю без ничего, даже смену белья не прихватив!

– Боря, я только соберу кое-какие вещи! – сказал я.

– Только очень быстро! Я жду в подъезде! – прихватив свою сумку, искатель вышел из квартиры.

Когда дверь за Борисом закрылась, я метнулся в ванную, сгреб зубную щетку, пасту, станок, мыло, полотенце, затем в комнате, не глядя, сунул в сумку всякие трусы-носки и бросился к двери. Вдруг мой взгляд упал на тумбочку в прихожей. Подарок Николеньки! Я так и не сказал ничего Борису об этих деньгах, сам не знаю, почему. Брать – не брать? В конце концов, Николенька оставил пакет мне…

– Сергей, быстрее! – раздался голос Бориса из-за неплотно прикрытой входной двери.

Времени думать не оставалось. Я сунул руку в тумбочку, нашарил в пакете пачку долларов, впихнул ее во внутренний карман пальто и выскочил из квартиры.

Мы быстро и молча спускались по лестнице в абсолютной темноте, обычной для наших подъездов, как вдруг что-то еще более темное, чем окружающий мрак, метнулось нам под ноги. Я вскрикнул от неожиданности, вцепившись в поручень. Борис не удержался на щербатых ступеньках и с руганью полетел вниз.

Секунда – и стало тихо. Я отыскал в кармане спички, зажег одну и увидел искателя лежащим внизу, на бетонной площадке между этажами в позе человека, руки и ноги которого вдруг стали резиновыми.

– Борис!!! – мой крик гулко запрыгал по темным этажам.

Спичка догорела, обожгла пальцы и погасла. В наступившей темноте вдруг раздался на удивление спокойный голос Бориса:

– В рот ему коромысло! Шатается у тебя по подъездам всякая дрянь! Самое смешное, что я даже ничего не сломал!

– Ты в порядке?! – я зажег новую спичку. Искатель уже поднялся, потирая ушибленный локоть:

– Все нормально. Что это было? У меня ощущение, что по ноге бревном ударили.

– По моему, это промчалась обыкновенная кошка! – я помог Борису найти его сумку, и мы без приключений спустились вниз и вышли из подъезда.

– Это был «звоночек»! – заявил вдруг глубокомысленно молчавший Борис: – Меня предупредили: «Не лезь!»

– Кто предупредил-то? – уныло спросил я. Мне все больше и больше становилось не по себе. Все эти чокнутые археологи-искатели с их верой в рамочки, «звоночки» и разную чертовщину начали казаться мне просто чокнутыми.

– Кто предупредил? – переспросил прихрамывающий Борис: – Да вот ЭТО…

Он махнул рукой в сторону моей квартиры и вдруг резко схватил меня за руку:

– Смотри!

Я повернулся и похолодел: в окне покинутой нами кухни горел свет! Но ведь лампочка перегорела при нас!

– Ч-что это?! Как это?… – я чувствовал себя полным идиотом, и мне вдруг стало по-настоящему страшно, так страшно, как бывает только в детстве, одному, в темной спальне.

Свет мигнул раз, другой – и погас. Борис закурил, поправил сумку и серьезно сказал:

– Мы правильно сделали, что ушли. Я ничего тебе не могу объяснить сейчас… Впрочем, я и сам ничего не понимаю, как и ты, но очень надеюсь, что объяснение найдется. В любом случае обещаю – мы постараемся оградить тебя и вывести из этой чертовщины. А сейчас – поехали к Паганелю!

И мы поехали…