Текст книги "Воспоминания о Николае Шипилове"

Автор книги: Сергей Ключников

Соавторы: Нина Стручкова,Владимир Берязев,Татьяна Дашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ВОСПОМИНАНИЯ О НИКОЛАЕ ШИПИЛОВЕ

В этом году 1 декабря Николаю Шипилову исполнилось бы 70 лет. А в сентябре минуло 10 лет, как его не стало.

Свой крест

Иван, Сергей да Николай – все рядовые…

Из песни Н.Шипилова «Пехота»

С Николаем Шипиловым мы встретились на лестнице ДК «Строитель» осенью 1979 года, после очередных читок и споров на литобъединении. Я был совсем юный, ему подкатывало к тридцати трем, он был в полном расцвете мужских сил, с красотой и обаянием бравого солдата, с роскошным баритоном и привычкой к едва заметной усмешке. Он – видавший виды и живший бурно и лихо – смутил меня несколькими фразами о тогдашнем политическом устройстве, о Ленине – Сталине, а потом и вовсе удивил, сказав, что по просьбе директора ДК им. Октябрьской революции недавно написал песню к очередной советской дате и получил за нее (страшно подумать!) шестьдесят рублей. Это при моей тогдашней стипендии в Нархозе в сороковник.

У него уже тогда была свита: слушатели и слушательницы, собратья и собутыльники, поклонницы, конечно, но среди своих друзей-поэтов знаменитого новосибирского андеграунда 70-х годов он ничем особенным не выделялся. Скажем, когда Анатолий Маковский для меня открыл Александра Денисенко, он и словом не обмолвился о Шипилове, это был просто близкий друг, пишущий прозу и неплохие песни. Но, с другой стороны, на тогдашних студенческих свадьбах мы с удовольствием соло и хором пели романтическую балладу «После бала»:

 
…а один совсем зеленый,
поздним солнцем запаленный,
не поймет, куда летит, куда попал он,
и у самой двери рая вдруг поймет,
что умирает,
как же можно – после бала,
после бала… —
 

вовсе не ведая, кто ее написал, когда, откуда он родом и где обитает. Увы, где только не обитал Шипилов! Без жилья, без прописки, без паспорта годами! Он даже слегка бравировал этим, словно бы утверждая и отстаивая свое право на свободу (да, хоть бы такую!) и независимость от стройной иерархии социалистической державы. Это во многом помешало выпустить ему свою первую книгу рассказов в Новосибирске, но этот же ореол бродяги, барда, неприкаянного таланта очень способствовал его признанию в Москве. Главным событием и главным открытием Всероссийского совещания молодых писателей в Новосибирске 1982 года был именно Николай Шипилов. Мне тоже довелось участвовать в этом совещании, и я наблюдал, с каким энтузиазмом и с каким восторгом члены большой делегации московских писателей (руководителей семинаров) говорили о Шипилове: какой талант пропадает! никто ему не помог! никто не поддержал! – тащили в свою компанию, непрерывно просили петь. Это был звездный час. Один из тогдашних секретарей Союза писателей России – бывший иркутянин Вячеслав Шугаев взялся помочь, вывести в большую литературу, на горе многим завистникам и недоброжелателям в родном Новосибирске. И вот уже Шипилов на Высших литературных курсах, вот уже он представлен в «Литературной учебе» большой (чуть ли не в полжурнала) подборкой рассказов под названием «Игра в лото» (1983), а следом выходит солидным тиражом книга «Ночное зрение» («Молодая гвардия», 1984).

Я не забуду, как мой тогдашний однокурсник по Литинституту, а ныне всемирно известный драматург Николай Коляда носился с томиком «Литучебы» по общаге Литинститута на Добролюбова, д. 9/11, всем показывал, всем зачитывал, всех убеждал, что это ну почти гениально или и впрямь гениально, а рассказ «Игра в лото» он, по-моему, знал наизусть. Шипилов вскоре появился в нашей общаге, ему, как слушателю Высших литературных курсов (ВЛК), выделили отдельную комнату, Коляда сразу побежал знакомиться и выражать… ну, все, что в таких случаях душа просит выразить. Он был не единственный в этом стремлении.

Начался новый этап в биографии Шипилова – с новым буйством, с новой отвагой, с новыми легендами, историями, анекдотами. Об этом времени можно написать захватывающий роман; мне кажется, пребывание Шипилова на Добролюбова, д. 9/11, под сенью Останкинской башни, не уступает по своему размаху и яркости ставшему уже легендарным житью-бытью в тех же стенах Николая Рубцова.

Шипилов для меня – солдат, русский солдат. Он с противниками честен, прям, несгибаем, хотя бывал и лукав, и жесток. Компромиссов он не любил. Ректорату и руководству ВЛК пришлось нелегко, пока Шипилов учился. Но для Литинститута это дело привычное. Хотя говорят, что сегодня там железная дисциплина и ОМОН на подхвате. Эпоха сменилась.

Повернись история нашей страны чуть иначе – и, думаю, Шипилов бы стал в ряд с классиками нашей словесности, но, увы, большую часть времени в 90-е он занимался зарабатыванием денег концертами да переводами чужих романов. В этом была своя правота – литература в сегодняшней России как нищенка на паперти, она никому не нужна, единственно, чего она достойна, – это жалости. А независимый характер не выносит подаяния. Натура восстает.

Странно, что народными любимцами и властителями дум у нас становятся хохмачи и клоуны, как, скажем, Михаил Евдокимов, которого, по слухам, именно Николай Шипилов вывел в люди, а личности с умом и талантом, носители подлинной национальной культуры вынуждены тащить крест – свой крест.

Надорвался Николай. Но остался верен себе.

Владимир Берязев

«Младший брат огня»

Когда в общежитии Литературного института заговорили о Шипилове, я этих разговоров не слышала. Я жила замкнуто, редко выходила из своей комнаты и мало кого знала. Как-то во время осенней сессии подруга уговорила меня пойти в ЦДЛ на литературный вечер. В коридоре общежития собралась большая компания, кого-то ждали. И вдруг ко мне обратился невысокий и немолодой уже человек с пронзительными голубыми глазами: «У вас все в порядке?» Я обернулась: «Да. А что?» Он ответил: «Идет такая волна боли, что невозможно стоять рядом». Господи, незнакомый человек… У меня в жизни тогда был не лучший период. Как же он почувствовал то, чего даже близкие не замечали? Я была потрясена. Никогда – ни до, ни после – я не встречала людей, так остро чувствующих чужую боль.

Вскоре в издательстве «Молодая гвардия», где я работала, редактор альманаха «Поэзия» Геннадий Красников спросил: «Ты знаешь Николая Шипилова? Он сейчас живет у вас в общежитии. У него удивительная судьба, сильная проза и очень интересные песни». Потом и мой однокурсник Виктор Радюшин упомянул это имя. Я попросила: «Познакомь!»

Мы с Любой Бессоновой, поэтессой из Тольятти, уговорили Радюшина пригласить Колю «на грибы». Прослышав, что будет Шипилов, набежало много народу. Голодным студентам грибов хватило на пару минут. А потом я услышала Колины песни. Мужественный голос, виртуозное владение гитарой – не аккорды, а выписанная до мельчайших оттенков мелодия. И конечно, слова песен. Это было совсем не то, что я привыкла слышать на семинарах и читать в сборниках. Любовь, одиночество, война – к некоторым из этих тем мы или боялись, или не умели подступиться. Мощные образы, неожиданные рифмы, тончайшие и точнейшие детали, афористичность, лексическое богатство, непредсказуемость, многообразие интонаций…

Он – поэт. «И упал я, сгорел, словно синяя стружка от огромной болванки с названьем «народ»», «Я – эмигрант в своей Отчизне», «Месяцок пришел на три буквы, он прошествовал на трибуны, весь торжественный, как расстрел», «Силе удивится, как девица, бессилью удивится, как жена», «Когда разлад случается, разврат не получается», «И, как раны ножевые, на асфальте неживые – пятна пепла после бала, после бала» – эти строки не надо было запоминать, они сами ложились на память. Приведу еще одну строчку: «С малолетнего ангела ощипали перо». Вся жестокость мира и трагичность судьбы видна в этой строке.

Я попросила Шипилова дать мне прочитать его прозу. Он принес книгу «Шарабан». Когда я с благодарностью возвращала ее, Коля спросил: «Понравилось?» Говорю: «Это не то слово». – «А что больше всего?» – «Стенка из красного кирпича». Он удивился: «Да? А я думал, «Наташины ночи»». – «Почему?» Он замялся, а потом засмеялся: «Обычно это женщинам нравится больше». Но меня поразила как раз «Стенка…» – очень жесткая, суровая, правдивая повесть о судьбах людей сибирского поселка.

В Тульской области, неподалеку от Ясной Поляны, жила моя подруга Людмила Васюхно. Однажды я предложила: «Поедемте в Ясную Поляну». Собрались несколько человек, уговорили и Колю. Люда обещала нас встретить в Туле. Мы должны были у нее переночевать, а на другой день отправиться к Толстому. Договорились встретиться на вокзале. Я купила билеты на электричку, долго ждала, но никто так и не появился. Люда нас встречала и удивилась, что я приехала одна. Встали в очередь к автобусу на Головеньки.

Время было уже позднее, темно, холодно, привокзальная площадь полупустая. И вдруг в ночи мне послышался голос Шипилова: «Ни-и-на-а!» Говорю подруге: «Давай пройдем вокруг, посмотрим, я голос слышала». Она рассмеялась: «У тебя галлюцинации. Автобус сейчас уйдет». Все же уговорила ее. Нарезаем круги вокруг вокзала, и вдруг навстречу – вся наша компания! Вот было ликование и братание! Оказывается, на электричку они опоздали, сели без билетов на поезд, ехали в тамбуре с какими-то цыганами. На вокзале забыли название поселка, собрались уже садиться в автобус на какой-то другой маршрут, но Коля напоследок решил – просто так, на всякий случай – крикнуть мое имя. Опять почувствовал. Пока ликовали, автобус наш ушел, в такси такую большую и шумную компанию не брали, а на две машины у нас денег не нашлось. Тогда Коля вытащил из-за пазухи свою книгу: «Вот, книжка вышла, еду с друзьями родным показать». Книга была издана двумя годами раньше, но на титуле красовалась Колина фотография. Таксист глянул на фотографию: «Похож. Садитесь».

В комнате Люды висела на стене гитара, ее брат играл в местном музыкальном ансамбле. У Коли глаза загорелись, он сразу взял ее в руки, проверил настрой и звук, восхитился: «Хорошая гитара!» На другой день мы гуляли в осеннем лесу, развели костер. У нас была бутылка красного вина, но забыли стаканы. Я предложила сделать их из яблок. Выбрали ножом сердцевины, нагрели вино на костре и разлили горячий напиток в душистые сосуды из знаменитых тульских яблок. Коле это очень понравилось, а Дима Фролов написал потом два замечательных стихотворения – о молодых опятах, которых было множество под листьями вокруг, и о нашем пикнике.

В Ясную Поляну решили идти пешком, напрямую, через овраги и поля. Коля отказался. Он лежал на кровати и не выпускал из рук гитару. Мы знали, что у него больные ноги, но мне показалось, что, не будь этой гитары, он все же решился бы: зачем-то же он проделал этот длинный и трудный путь… Но я уже видела в общежитии, как Коля, лежа на кровати, наигрывал какие-то обрывки мелодий, а потом оказывалось, что он опять написал новую песню. У него на пальце, прижимавшем струны, был след – глубокая, вдавленная в кожу, затвердевшая бороздка.

Всегда казалось кощунством просить Колю спеть, если не присутствовали другие слушатели. Хотелось собрать весь белый свет. Наверное, многие испытывали такое же чувство, потому что всегда, когда он обещал прийти в чью-то комнату, известие об этом моментально распространялось по всему общежитию, и всегда было много народу. Но вот однажды Шипилов со своей женой Таней Дашкевич проездом оказались у меня дома. Была уже ночь, они устали, приехали из Шереметьевского аэропорта, а на другой день им надо было двигаться дальше. Поужинали, поговорили немного, я постелила им и безо всякой надежды попросила Колю спеть.

Я сейчас слушаю кассету с записью той ночи, и мне все понятно. Чтобы не мучить их, уставших, я прошу Колю спеть только одну – мою любимую песню, записи которой у меня нет: «Что это вьется по ветру…» Он берет гитару, Таня ему подпевает. У Тани усталый голос. Но постепенно их голоса набирают силу – откуда? Коля буквально возрождается, вспоминает старые и поет новые песни, потом просит Таню спеть. Сна как не бывало, усталости – тоже. Так мы и просидели всю ночь. Он пел – он жил.

Думаю, вспоминая Николая Шипилова, многие не преминут сказать о том, о чем и сам он давно написал и спел: «Видели меня и говорят, обрюзг я и голос свой по-русски на водку променял…» Этот контекст, этот фон присутствовал, но не более чем у других, и создавал его не Шипилов, и нужен он был не Коле, который прекрасно осознавал и свое предназначение, и свое значение. Помните последние строки этой песни: «Вы видели меня, а я вас не заметил, как родственник комете, как младший брат огня»?

Я всегда любила Колю Шипилова. Сказать, за что – не знаю. Может быть, восхищалась? Нет, по-человечески, как старшего брата, как родственную душу любила. За его устные рассказы, за смех, за необыкновенный слух к Слову? За каламбуры и шутки? Наверное, и за это, и за его книги и песни. За его неприкаянность и сиротство на этой земле. За то, что он прошел яркой кометой по этой жизни. За сопереживание. За его светлую душу. В одной из его песен есть такие провидческие и пронзительные строки: «Память за мною в погоне степью ночною рысит. Вот кто меня похоронит, вот кто меня воскресит». Светлая память!

Нина Стручкова

«Вместо тела – страна,
вместо сердца – струна,
вместо радио – в роще сорока»

Я не был близким другом Николая Шипилова – наши отношения можно назвать скорее приятельскими. Однако в середине 80-х в течение полутора лет мы общались с Колей очень тесно, практически ежедневно. С первого же момента знакомства Николай был мне невероятно интересен – и как глубокая, внутренне очень свободная личность, и как большой силы художник. Интересен был он мне и в силу моей профессии: это был один из самых ярких и талантливых людей, встреченных мною в жизни, и каждая встреча с ним давала мне пищу для ума как психологу, специализирующемуся на изучении скрытых ресурсов психики, творческих состояний, трансперсонального опыта. Мы подолгу разговаривали, и я с огромным удовольствием слушал его рассказы о своей жизни.

Анализируя сам факт нашего знакомства с Колей, я вполне могу допустить, что оно могло бы и не состояться. Мы жили с Колей в одном городе, но, как говорится, вращались в разных кругах. У меня был дом и стабильное положение в обществе, у него этого не было. Я занимался психологией, он – литературой. Я вел относительно спокойный и размеренный образ жизни, он, в силу отсутствия своего жилья, – бурный и хаотичный. Общие знакомые, конечно, были – но, в общем, не так уж много…

С того момента, как я заинтересовался шипиловскими песнями и стал искать их автора, мой путь к личному знакомству с Колей длился около двух лет. Ощущение было, что я пытаюсь ухватить хвост кометы со сложной траекторией полета. Вроде вот она – рядом, но в последний момент всегда проносится мимо (тут я невольно вспомнил строки Колиной песни о себе: «Как родственник комете, как младший брат огня»). К тому же сама эта комета имела два лица, две ипостаси: что называется, «социальный образ», порожденный сплетнями и слухами, и живая Колина личность, при ближайшем рассмотрении сильно отличающаяся от него.

Однако все по порядку.

Первые слухи

Впервые о Шипилове я услышал от одного малоизвестного новосибирского поэта и барда Александра П-ва. Человек специфический, глумливый и циничный, он так охарактеризовал личность Николая: «Это парень очень талантливый и очень темный. Он гораздо талантливее меня в своих лучших песнях – например, таких, как «Дурак и дурнушка»». Я, заинтригованный такой оценкой, попросил Александра спеть какую-нибудь песню этого автора. И тот залихватски сбацал:

 
Эх, драками
Да за бараками
Отметим, братья, Первомай!
Пей, Кузьма,
Да Ваську бей, Кузьма,
Да не робей, Кузьма,
Спинжак сымай!
 

Куплет вызвал у меня в сознании образ этакого гуляки, драчуна и творца блатной песенной лирики в духе раннего Высоцкого. На мой вопрос, в чем проявляется «темнота» Шипилова, П-в предположил: мол, кто-то его сильно испортил. Впоследствии мы с Колей и моей сестрой Мариной долго смеялись над этой оценкой, настольно она оказалась дурацкой. Шипилов был очень самостоятельным и творчески самодостаточным человеком. Повлиять на него было очень трудно – как правило, влиял он сам. Как я понял позднее, оценка Коли, выданная П-вым, характеризовала скорее его самого.

В 1983 году я познакомился с неким Сергеем Зубаревым, человеком неопределенных занятий, который представился близким другом Шипилова. Он пересказал и даже напел мне и моей сестре несколько песен Николая. Они заинтересовали нас – и как сильная песенная лирика, и в музыкальном отношении. Зубарев готов был без устали рассказывать многочисленные истории из бурной жизни Шипилова и, казалось, был покорен обаянием его личности и творчества. Он даже с гордостью поведал, что некоторые строчки шипиловских песен посвящены ему. Например, герои «Пехотурушки» – Иван, Сергей да Николай – это, по версии Зубарева, Иван Овчинников (ближайший друг Коли), он, Сергей Зубарев, и сам Коля. Впоследствии Коля был весьма удивлен этой версией (в отношении «Сергея») и категорически опроверг ее. Таких историй было немало. Каких только легенд я о Шипилове не наслушался! Общий контур их был таков: беспаспортный бродяга, гусар и дамский любимец, бесстрашный драчун и авантюрист, бросающий вызов судьбе, всеобщий друг, имеющий по всему Советскому Союзу тысячи поклонников и поклонниц… Все эти слухи имели под собой некоторую почву, но в целом все это было раздуто, гиперболизировано или было второстепенными проявлениями Колиной личности, заслоняющими главное.

Много шума наделала в Новосибирске история с выездным литературным совещанием группы московских писателей, поэтов и критиков. На нем как раз и состоялось открытие шипиловского таланта: повесть «Литконсультант» была высоко оценена, напечатана в журнале «Литучеба» и сразу принесла ему всесоюзную известность.

А летом 1983 года до нас дошла печальная новость: Зубарев рассказал нам, что у Николая утонула жена, Ольга Поплавская, что он тяжелейшим образом пережил ее смерть и теперь лежит в больнице с сердечным приступом. Впоследствии Николай посвятил погибшей жене множество замечательных песен.

Однако слушать песни барда в чужом воспроизведении, тем более если делает это человек без слуха и голоса, – занятие неблагодарное. Захотелось услышать их если не вживую, то хотя бы в записи. И вот такая возможность представилась – у моего тогдашнего приятеля Миши Кротова появилась кассета шипиловских записей. Низкий, грудной голос пел «Собаку барина Путилова», «Ваньку Жукова», «В этом тихом коридоре…», «Фортуну-фортунату». Я отметил для себя их силу и лирическое изящество, и мне снова очень захотелось увидеть и послушать их автора вживую. Поэтому, когда до меня дошел слух, что этот трудноуловимый Шипилов будет на какой-то вечеринке в новосибирском Доме актеров, я поехал туда с большим удовольствием.

Знакомство в Доме актеров

В Доме актеров собрался почти весь тогдашний наш творческий полубомонд, полуандеграунд. Почти сразу я заметил друга Шипилова – Ваню Овчинникова, с которым незадолго до этого мы шапочно познакомились. Естественно, я воспользовался ситуацией и попросил Ивана, уже крепко принявшего на грудь, познакомить меня с Николаем. Артистичный Ваня с характерной для него наигранной важностью попросил меня подождать. Я не знал, как Шипилов выглядит, но немного представлял его себе по рассказам, потому сразу выделил для себя среди множества гостей невысокого темноволосого человека с лихими усами и пронзительным взглядом. Наверное, это и есть знаменитый бард Шипилов, подумал я. Действительно, после того как Ваня Овчинников пару минут пошептался с ним, Шипилов с «рюмкой чая» в руках сам подошел ко мне, представился и своей характерной скороговорочкой сказал: «Серега Зубарев давно уже мне говорил, что какой-то парень хочет со мной познакомиться». Мы чокнулись, выпили, и я сказал ему, что мне очень хочется послушать его песни живьем. Коля был не против, тем более выяснилось, что мы почти соседи: он снимает квартиру недалеко от нашего дома. Затем разговор перекинулся на его успехи в новосибирском литсеминаре. Он сразу уточнил, что делом жизни считает свою прозу, а песни – это так, «для души».

Какое-то время банкет продолжался, и я уже пересел к Шипилову и Овчинникову за один стол. Я обратил внимание, что хотя Коле периодически приходилось чокаться с разными людьми, он, в отличие от быстро захмелевшего Ивана, был трезв и практически не пьянел. Когда мы ночью втроем поехали к Коле на квартиру и стали ловить такси, эксцентричный Иван так шумел и буянил, что вскоре около нас остановилась милицейская машина и двое сотрудников потребовали у нас документы. Иван мгновенно присмирел, а Николай вытянулся в струнку и вообще как-то слился со стеной. Впоследствии я не раз наблюдал подобную реакцию Шипилова при появлении милиции. Причина ее стала мне понятна, когда я узнал, что Николай в течение многих лет не имел паспорта. Документы оказались только у меня, но мои слова, что это известные писатели, возвращающиеся из Дома актеров после банкета, возымели действие – нас оставили в покое.

Квартира, снимаемая Николаем, оказалась «лежбищем» вольного холостяка: пустой холодильник, стол и тумбочка, заваленные рукописями, – что называется, творческий беспорядок… Мы еще посидели поговорили, а потом быстро уснули. Засыпая, я подумал, что пока не составил какого-то особого впечатления о Николае, кроме того, что он оказался открытым, естественным и легким в общении человеком.

Утром, на трезвую голову, я увидел совсем другого Колю. Передо мной был веселый, заводной, артистичный, необычайно остроумный человек. Каламбуры, шутки, игра в словечки – все это из него просто фонтанировало. Он все время подтрунивал над Иваном, который, впрочем, тоже за словом в карман не лез. Но, увы, в доме не было гитары – Коля оставил ее где-то в Академгородке. Я предложил пойти к нам домой (у меня была гитара) – мне очень хотелось наконец послушать Колины песни. К тому же, когда я прочел друзьям на память несколько стихотворений моего отца – поэта Юрия Ключникова, те отреагировали с большим одобрением и в свою очередь захотели с ним познакомиться.

Коля с Ваней пробыли у нас до глубокой ночи. На всю нашу семью песни Николая произвели очень сильное впечатление. Он начал с одной из последних – «Воспоминаний долгих век…», посвященной погибшей жене. Я был сразу покорен: великолепный низкий голос, высокая техника игры, изящество и сила слога и, главное – особая пронзительная шипиловская искренность… Тогда он спел все свои «коронки»: «Ваньку Жукова», «Дурака и дурнушку», «Ты не права», «Шикотан», «Огни барачные» и, конечно, «После бала».

– Какое твое мнение о Николае? – спросил я отца на следующий день после знакомства.

– Светлейший мужик! – ответил отец.