Текст книги "Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров (СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Сергей Катканов
ПРИКЛЮЧЕНИЯ АРИЭЛЯ, РЫЦАРЯ ДВУХ МИРОВ
Часть первая. Царство пресвитера Иоанна
Глава I, в которой мы впервые встречаемся с рыцарем Ариэлем
В царстве было много такого, к чему Ариэль никак не мог привыкнуть. Вот, например, самоцветная река. Для всех она была так же обычна, как небо, как деревья, как дома и дворцы, а он смотрел на бесконечное движение небольших драгоценных камушков и глаз не мог от них оторвать. По гранитному руслу этой реки вместо воды непрерывным потоком шуршали рубины, сапфиры, изумруды, топазы и ещё множество разных камней, названия которым никто не удосужился придумать. Река протекала километрах в 30-и от столицы, у самых гор. Выныривая откуда-то из-под горы, она вскоре опять ныряла под гору, непонятно, где имея исток и куда потом впадая, да об этом никто и не думал.
От города до реки была прекрасная дорога, иногда люди приходили сюда небольшими кампаниями, чаще всего с маленькими детьми, которые ещё не утратили способности удивляться столь привычным и обычным для взрослых чудесам Божьего мира. Дети кричали от восторга, они погружали ручки в шуршащие камушки, обязательно набивали себе полные карманы этих «драгоценностей», чтобы потом растерять их в каких-нибудь детских играх. А родители, радостно улыбаясь, смотрели не столько на реку, сколько на детей, бесконечно восхищаясь своими малышами, которые и были настоящими драгоценностями царства.
Наверное, Ариэль, несмотря на свою суровую службу, так и остался ребёнком. Вернувшись из очередного рейда на границы царства, он любил иногда встать посреди ночи и скакал на берег самоцветной реки, чтобы встретить здесь рассвет. Ночью все камни серы, слышно только их бесконечное шуршание, словно мурлыкает большой и добрый зверь, но вот из-за горы стремительно вырывается первый луч солнца, и река разом вспыхивает фантастическим разноцветьем лучиков, которое отражается в серых стальных глазах рыцаря и наполняет его душу тихим восторгом.
Так было и сейчас. Закончился очередной поход, пришёл очередной отпуск, Ариэль ранним утром, когда здесь ещё не могло быть людей, сидел на гранитном уступе самоцветной реки и, глядя на шуршащие камушки, ни о чём не думая, глубоко вдыхал свежий утренний воздух, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение полноты бытия.
На поверхности реки показался средних размеров фиолетовый сапфир, через мгновение он вновь исчез бы в глубине, но не успел – Ариэль лёгким стремительным движением выхватил камушек и, положив его на ладонь, вспомнил, как познакомился со своей невестой Иоландой.
Гуляя однажды по торговой площади столичного города Бибрика, где было множество различных мраморных павильонов, в которых чего только не предлагали, он зашёл в один из них. Здесь прекрасная юная мастерица предлагала всем желающим ковры с ручной вышивкой. Отвесив девушке вежливый поклон и едва взглянув на неё, он сразу же увидел большой ковёр тончайшей работы, на котором было изображено дерево Сифа. Ковёр не просто поразил его, а буквально поглотил всю его душу. Ариэль ошеломлённо рассматривал удивительную работу, ничего вокруг не замечая, он даже не знал, сколько времени прошло, а, может быть, время и вовсе исчезло. Потом рыцарь посмотрел на девушку и от растерянности задал бессмысленный вопрос:
– Это ваша работа?
– Конечно, моя, – тихо улыбнулась девушка. – В царстве торговцев нет.
– Но ведь это же невероятно. На дереве тысячи листьев и ни одного одинакового, каждый из них – самостоятельное произведение искусства, а между тем они образуют столь гармоничное единство, что, кажется, убери один из них, и картина рассыплется. А ваши птицы? Их здесь сотни, и тоже все разные, и каждая достойна рая. Мне кажется, я слышу, как они поют.
– О, нет, любезный рыцарь, до создания звуковых картин моё мастерство ещё не продвинулось.
– А я слышу…
– Вы, должно быть, видели настоящее дерево Сифа? Ведь вы из пограничных рыцарей?
– Почему вы так решили? Все рыцари нашего Ордена носят белые плащи, не только пограничные.
– У вас удивлённые глаза. Мне кажется, такие глаза могут быть только у человека, который на приграничных территориях часто видит много удивительных и необычных вещей.
– Да чьи же глаза не станут удивлёнными, если он увидит вашу удивительную работу?
– Дело не в моей работе. Я однажды видела вас на улице. Вы куда-то спешили и вообще не смотрели по сторонам, а глаза ваши были такими же удивлёнными.
Только теперь, тронутый этими словами, Ариэль посмотрел девушке в глаза. Они были глубокого фиолетового цвета. Потом он увидел и тонкие черты лица, достойные самой благородной принцессы, и густые белые волосы, словно седые, хотя такая юная особа, конечно, не могла быть седой. Но пока перед ним были только огромные фиолетовые глаза поразительной глубины, в которые он смотрел, не отрываясь, кажется, ещё дольше, чем рассматривал её работу. И она, так же не отрываясь, смотрела в его серые стальные глаза. В её глазах Ариэль прочитал счастье обретения. Наконец он прошептал очень тихо и медленно, словно во сне:
– Я никогда не видел настоящее дерево Сифа. Оно растёт на столь отдалённой окраине царства, что я, должно быть, не скоро до него доберусь. Но теперь в этом нет необходимости, настоящее дерево не может быть прекраснее вашей вышивки.
– Значит вы берёте эту работу? – так же тихо прошептала девушка. – Она висит здесь уже давно и до сих пор никого не заинтересовала. Может быть, из-за большого размера, а может быть потому, что никто не увидел в ней того, что увидели вы.
– Господь всем закрывал глаза на ваше рукотворное чудо, чтобы оно могло дождаться меня.
– И в вашем доме есть достаточно большая и свободная стена, чтобы разместить такой ковёр? – голос девушки звучал так нежно, что Ариэль слышал не столько слова, сколько саму нежность, а она, должно быть, именно этого и хотела.
– В моём доме есть такая стена, а если бы её не было, ради вашего ковра я бы построил новый дом.
Девушка наконец смутилась, и они оба почувствовали, что подошли к той грани, переступать которую не стоило. Ариэль аккуратно снял со стены ковёр, бережно его свернул, положил на плечо и сказал на прощание:
– Может быть, наши пути ещё пересекутся?
– Они уже пересеклись, – еле слышно сказала девушка, опустив глаза.
* * *
Незадолго до этой встречи Ариэль увлёкся ювелирным делом. Некоторые камушки из самоцветной реки он шлифовал, некоторые гранил. Для начала он сделал себе чётки на сто бусин из кроваво-красных рубинов, которые больше всего любил. Потом украсил такими же рубинами рукоятку кинжала. На этом его фантазия иссякла, а теперь он точно знал, что должен сделать. Ранним утром он поскакал на берег самоцветной реки, присел на гранитном уступе и начал высматривать фиолетовые сапфиры. Они встречались здесь реже, чем остальные камни, так что Ариэлю потребовалось немало терпения. В реку нельзя было заходить, как в зыбучие пески, ласковое шуршание навсегда поглотило бы человека, а с берега сложно было высматривать редкие сапфиры, к тому же они появлялись на поверхности лишь на мгновение, сразу исчезая в глубинах реки, но реакция опытного фехтовальщика была не просто мгновенной, а молниеносной, движения его руки, столь стремительные, что их трудно было уловить взглядом, время от времени выхватывали из реки фиолетовые сапфиры.
Ариэль набрал целый мешочек камней – с большим запасом, чтобы потом отобрать самые лучшие. Прискакав домой, он, не отдыхая, сразу же принялся за работу. Сначала отобрал камни с самым глубоким цветом, такие же, как глаза девушки, имя которой он даже не догадался спросить. Потом начал подбирать их по размеру, не одинаковые, но такие, чтобы они подходили друг другу. Он хотел создать ожерелье той гармонии, которая отражала бы гармонию души его новой знакомой. Его сердце переполняло радостное волнение. Неужели он не ошибся, и ему действительно удалось обрести свою половинку? Ответ на этот вопрос зависел сейчас от того, удастся ли ему ожерелье. Если эта девушка суждена ему Богом, он сможет почувствовать гармонию её души, и Бог поможет ему вложить эту гармонию в ожерелье. А если нет, то нет. Ему лишь надо будет увидеть её глаза, когда её взгляд упадёт на его работу. Увидев ожерелье, которое должно принадлежать ей и только ей, она сразу его узнает. Или не узнает. Вскоре всё прояснится.
Он не знал, сколько просидел за работой, может сутки, а может больше. О еде он даже не вспоминал, при этом испытывал удивительный прилив сил, а его и без того зоркое зрение, кажется, многократно обострилось, и способность одновременно удерживать в сознании бесчисленное множество самых разнообразных деталей, без чего не может быть ни фехтовальщика, ни художника, сейчас вышла у него за обычные, и так довольно широкие пределы. Срезая едва заметную глазу грань, надо было видеть всё ожерелье, в котором тысячи таких граней и которое пока существовало только в его воображении. И вот наконец работа была закончена. Ожерелье безусловно получилось, но главное было не в этом. Есть ли в нём её душа? Это оставалось неизвестным. Он едва взглянул на ожерелье, ему не было смысла его рассматривать, имело значение лишь то, что увидит она. Вскочив на коня, он поскакал к её беломраморному павильону.
Её могло там и не быть, мастера иногда подолгу не появлялись в своих павильонах, если сидели за работой и пока им нечего было предложить, а предлагали всегда только свою работу. Но она была на месте. Казалось, она и не сходила с него. Девушка стояла у стены, где ещё совсем недавно висел ковёр с деревом Сифа. Её ресницы были опущены, судя по всему, она молилась. Ариэль только сейчас заметил, какая стройная и хрупкая у неё фигура. На ней было удивительное сиреневое платье очень простого, но элегантного и благородного фасона. Увидев её в этом платье, Ариэль уже не сомневался, что его ожерелье ей понравится, потому что он смог её понять и не ошибся в том, что её душе суждено слиться с его душой. Они были созданы друг для друга, и она, конечно, должна была понимать это так же хорошо, как и он.
– В прошлый раз я так и не спросил, как вас зовут, – смущённо спросил рыцарь.
– Иоланда, – тихо, без улыбки ответила девушка.
– А меня – Ариэль.
– Я так и знала, – Иоланда смотрела на него по-прежнему не улыбаясь, словно переживая глубокое потрясение. – Значит мне удалось вас понять?
– Вам это удалось, ещё когда вы вышивали дерево Сифа. Ещё не зная меня, вы делали эту работу для меня. А я хочу подарить вам эту безделицу, – Ариэль протянул Иоланде ожерелье.
Иоланда взяла сапфиры и смотрела на них так, будто держит в ладонях весь мир, всё, что было вне этой работы, перестало для неё существовать. Ариэлю казалось, что под её взглядом камушки начинают переливаться как-то совершенно по-особому, что только теперь сапфиры ожили и начали говорить, её губы тронула чуть заметная улыбка, она посмотрела на него, словно возвращая ему свет сапфиров.
С этого момента слова уже не были нужны. Ариэль с облегчением выдохнул:
– Мне 29 лет. Через год я достигну брачного возраста, и мы поженимся.
– И мы поженимся, – чуть слышно повторила Иоланда, опустив ресницы.
Глава II, в которой канцлер говорит магистру непонятное
В большом зале дворца, стены которого были отделаны эбеновым деревом и слоновой костью, сидели за массивным дубовым столом два крепких седобородых старика. Один из них, одетый в тёмно-серый хитон свободного покроя, был явно хозяином этого дворца и хозяином положения. Это был канцлер царства пресвитера Иоанна. Второй – в белоснежном плаще, надетом на такую же белоснежную тунику, безусловно, стоял в иерархии ниже канцлера, это было заметно даже по тому, что он сидел в тяжёлом кожаном кресле не настолько вольно, и всё-таки он держал себя с подчёркнутым достоинством, которое не столько отражало характер этой встречи, сколько его внутреннюю суть, во всех ситуациях неизменную. Это был магистр Ордена рыцарей пресвитера Иоанна.
На лице канцлера отражалась некоторая озабоченность. Тому, кто никогда не был в царстве пресвитера, трудно понять, насколько удивительным было здесь такое выражение лица. В царстве можно было прожить бесконечно долгую жизнь, ни разу не увидев озабоченности ни на одном лице. Магистру это уже не грозило, он видел, что канцлер, хоть и продолжал оставаться, как всегда спокойным и уравновешенным, но в его сознании пульсирует вопрос, ответ на который предельно важен, но пока ему не известен. Магистр это видел, но не мог поверить тому, что видит. В царстве давно уже не было вопросов без ответов, во всяком случае таких, от которых зависело хоть что-нибудь важное, и вот теперь такой вопрос возник. Впрочем, магистр, вполне это осознавая, нисколько не утратил своей внутренней безмятежности, да и не мог её устранить, во всяком случае, он был в этом уверен.
– Ты прочитал послание императора Мануила? – спросил, наконец, канцлер.
– Ах вы об этом… Прочитал. Безудержный полёт фантазии, выдумка от начала и до конца.
– Ты хочешь сказать, что послание лживо?
– Ну не так грубо. Это именно фантазия. Своего рода поэма.
– А ты знаешь, как к нам попала эта «поэма»? Её нашли в пограничных горах на теле мёртвого рыцаря. Рыцарь этот был не наш – из внешних. И вот он в одиночку пустился в путь через горы, преодолеть которые без карты не дано ни одному человеку, а карты у него не было, да и не могло быть. Он шёл через заснеженные перевалы, где нет ничего живого. Он пробирался узкими скользкими тропками вдоль бездонных пропастей. Он забирался на почти отвесные скалы, когда их было не обойти. Даже представить себе не могу, как он это делал, ведь при нём не было никакого специального снаряжения. И ни крошки еды при нём не обнаружили. Судя по тому, насколько истощённым было его тело, он уже давно ничего не ел. И всё-таки он продолжал идти вперёд. Ему удалось преодолеть две трети пути. Если бы я не знал об этом, и меня спросили бы, может ли такое быть, я назвал бы дюжину причин, по которым это принципиально невозможно. А он это сделал, претерпев такие страдания, каких не выпало на долю всех подданных пресвитера вместе взятых за последнюю пару веков. И ведь он выполнил задачу, дойдя до тех пределов, до которых иногда достигают патрули наших пограничных рыцарей. Он умер от крайнего истощения. Наши нашли его лежащим на спине, правую руку он прижимал к груди, где под одеждой хранилось послание. А знаешь, что самое удивительное? Это послание было написано на пергаменте обычными чернилами, которые смываются водой, а ведь он шёл и под дождём, и под снегом, но ни одна буква послания не оказалась размыта. Такое возможно лишь при особой Божьей воле. Значит, это был не просто посланник императора Мануила, это был посол Божий. Богу было угодно, чтобы мы это прочитали. А теперь вернёмся к твоей версии о том, что некий фантазёр из внешних людей сочинил поэму, и ему почему-то очень захотелось, чтобы мы её прочитали. Как же надо любить свой вымысел, чтобы ради его распространения совершить такой подвиг?
Канцлер говорил почти шёпотом, голос его был бесстрастен, как и всегда, но его слова заставили магистра пережить такое потрясение, каких он не испытывал никогда в жизни. В этом мире не существовало ничего, что могло бы не уместиться в его сознании. Иногда ему поручали сверхсложные задачи, выполнение которых стояло на грани невозможного, но эти задачи всегда были ему понятны. Всё, что касается их выполнения, достаточно быстро складывалось в стройную схему. Он схватывал самую суть задания и вместе с рыцарями Ордена выполнял его. И вот сейчас он почувствовал внутри себя странный распад. Умея выстраивать в безупречную цепочку тысячи фактов и просчитывать действия на сотни шагов вперёд, сейчас, имея дело лишь с несколькими фактами, он не мог предложить даже первого хода. Магистр погрузился в молитву. Канцлер понял это и не мещал ему. Наконец магистр взял со стола высокий хрустальный стакан с родниковой водой, сделал несколько глотков, медленно поставил его на место и сказал:
– Моя молитва недостаточно чиста, поэтому суть происходящего ускользает от меня. Кажется, впервые в жизни, я не могу понять, с чем имею дело. Остаётся одно – рассматривать то, что нам известно по частям, в надежде увидеть в конечном итоге общую картину. Помогите мне, ведь вы старше меня лет на сто.
– Да не на сто, а куда побольше, – грустно улыбнулся канцлер.
– Тем более, – нисколько не удивился магистр. – Итак, первое. Император Мануил просит прислать помощь для защиты Гроба Господня. Но ведь известно, что Иерусалим взят на Небо и Гроб Господень вместе с ним. Святого Града больше нет на земле. Его просто не может быть в условиях земной реальности. Поэтому я и воспринял призыв к защите Гроба Господня как некое художественное допущение с целью создания героической поэмы.
– А царство пресвитера Иоанна, по-твоему, может существовать в условиях земной реальности?
– Не понимаю вопрос, ваше превосходительство, – смущённо улыбнулся магистр.
– Что если всё наше царство, да и нас с тобой в придачу, просто кто-то придумал с целью создания героического романа? А теперь ещё и сокрушается по поводу того, что роман получился не слишком героический.
– Ваше превосходительство, – магистр становился всё более официален, – я могу оперировать фактами только в системе координат царства пресвитера Иоанна.
– Вот именно. Об этом и речь. А кто тебе сказал, что в Божьем мире не существует других координатных систем?
– Но тогда они ни в коем случае не должны пересекаться, потому что на выходе неизбежно возникнет хаос.
– Да неужели ты не понял, что они уже пересеклись, и явно по Божьей воле. Вот оно – послание императора Восточной Римской Империи – в нашем Царстве. И подвиг рыцаря, который его доставил, достаточно свидетельствует о его подлинности.
– Но пока ситуация не вынуждает нас к конкретным действиям. Что если это соблазн, и Бог испытывает нас – достаточно ли у подданных пресвитера духовной мудрости и смирения, чтобы противостоять этому соблазну? Мы можем сейчас ломануться со всей своей необоримой силой во внешний мир, но никого не спасём, а лишь погубим оба мира.
– Если бы не этот вопрос, так никаких других вопросов и не было бы.
После этих слов канцлера магистр начал понемногу обретать внутреннюю опору и уже более уверенно продолжил:
– Я вполне могу допустить, что во внешнем мире есть нечто такое, о существовании чего мы даже не догадывались. Может быть, Гроб Господень по-прежнему на земле, а христианские рыцари сражаются и гибнут, защищая его. Но давайте вспомним, за счёт чего царство пресвитера добилось столь поразительных успехов в духовном строительстве. Уже лет сто, как в нашем царстве ничьи уста не изрекли лжи. Не многие и помнят тех несчастных, которые соврали и тем обрекли себя на горькую участь изгоев. Ни одного смертного греха в нашем царстве больше никто не может совершить. Отношения между нашими людьми абсолютно доброжелательные, они забыли, что такое ненависть. Конечно, подданные пресвитера Иоанна до сих пор совершают некоторые грехи, но это лишь потому, что мы по-прежнему на земле, а не в Царстве Небесном. Мы достигли предельного для земных условий уровня духовного совершенства, при этом полностью решив материальные проблемы. Наши люди живут в прекрасных домах, еду имеют какую захотят и сколько угодно, каждый занимается любимым делом, никто и ни в чём не знает принуждения. Мы лечим любые болезни, едва только они появляются, мы достигли поразительного долголетия. Мы создали прекрасный мир. А за счёт чего? За счёт изоляции от внешнего мира. Вы лучше меня знаете, канцлер, что мы не выбирали изоляцию, она дана нам Богом. С одной стороны наше царство прикрывают непроходимые пограничные горы, с другой стороны – зыбучие пески, а с моря – миролюбивые мусульмане, которым мы даровали свободу веры и процветание, которое они ни на что не променяют. А во внешнем мире правит смертный грех и его носители. Там бушуют страсти, голод, болезни и злоба. Едва только соприкоснувшись с внешним миром, мы впустим к себе всё это и разрушим царство.
– Всё так, дорогой магистр, всё так. Но вот скажи мне: если мы не нарушим изоляцию, а внешний мир сам вторгнется в царство, изыскав для этого такой способ, о котором нам пока не известно? Готовы ли мы к отражению агрессии мира, который бурлит греховными страстями?
– Мы так прекрасно к этому готовы, что у врага не будет ни одного шанса. Наша армия достигла полутора миллионов. Даже если весь внешний мир объединится против нас, а они никогда не смогут объединиться, потому что среди них царит раздор, но даже если и смогут, им не выставить против нас и половины такой армии. Я уж не говорю о подготовке. Любой наш рыцарь, оказавшись в комнате, где полно мух, за пару минут перебьёт мечём всех до единой. Это фехтование такого уровня, какого не может быть во внешнем мире, потому что оно основано на непрерывной молитве. Наша армия практически непобедима. Да и откуда бы нам ждать нападения?
– А что если со стороны мусульман?
– Да они сами перебьют любых агрессоров, наши рыцари и в поход выступить не успеют.
– А если они присоединятся к агрессорам?
– Этого не может быть. Мы даровали им такую прекрасную жизнь, которую они будут защищать до последней капли крови. Ни один агрессор не сможет дать им ничего лучшего или большего, по сравнению с тем, что дали им мы.
– А мы можем предложить им ключи от исламского рая?
– Не понял. Исламского рая не существует.
– Но они-то уверены, что существует. Ты не можешь себе даже представить, что такое исламская тоска по священной войне. Если к их берегам пристанет мощный флот агрессивных единоверцев, некоторые наши мусульмане, конечно, встанут на защиту того благосостояния, которое мы им даровали, и сохранят верность пресвитеру, но другие будут рыдать от счастья, встретив единоверцев, которые предложат им священную войну против нас. И тогда среди наших мусульман для начала начнётся гражданская война при мощной поддержке извне со стороны недругов.
– И тогда вопрос будет решён нашими непобедимыми рыцарями.
– А я бы не был так уверен в их непобедимости.
– Но почему?
– Потому что наши рыцари не закалены в битвах со злом. Их боевая техника безупречна, но с настоящим беспредельным злом они никогда не сталкивались, их души лишены сопротивляемости. На настоящей большой войне проблема не в том, чтобы победить злодея, а в том, чтобы самому не стать злодеем. Для этого требуются навыки, которых наши рыцари совершенно лишены.
– Мне трудно вас понять, ваше превосходительство. Я родился и был воспитан, когда Эпоха Вражды осталась в далёком прошлом, а в Царстве не благословляют изучать прошлое. Но если моя душа не несет на себе отпечатков злобы, то я считаю, что в этом моя сила, а не слабость.
– Ты не представляешь себе, мой милый магистр, как легко эта сила оборачивается слабостью. Я ведь вовсе не имел ввиду напугать тебя исламской угрозой. Это частность. И пограничные горы не настолько непроходимы. Если бы мне поручили провести через них сильную армию, я смог бы это сделать – с потерями, конечно, но провёл бы. И преодолеть зыбучие пески тоже есть свои способы. Но и это всё частности. Главная наша проблема не в угрозе внешнего вторжения, а в нас самих. Ты правильно сказал, что царство сейчас находится на пике духовного развития. Но вот представь себе, что ты лез на гору и достиг пика. Оттуда все дороги ведут вниз. Вскоре в нашем Царстве начнут распространяться такие духовные болезни, каких не только Царство никогда не знало, но какие и во внешнем мире не часто встретишь.
– Этого мне уже не дано понять. А главное, чего я не понимаю: зачем вы делаете вид, что советуетесь со мной? Вы же видите все эти проблемы на ту глубину, которая мне не доступна.
– Неужели ты обиделся?
– Какие могут быть обиды… Вы не представляете себе, с каким удовольствием я называю вас превосходительством, ведь вы действительно, превосходите меня во всём, кроме разве что фехтования. Поэтому я и не понимаю, чем могу быть полезен при обсуждении тех вопросов, внутренний смысл которых ускользает от меня.
– Ещё как можешь быть полезен. Моя юность пришлась на Эпоху Вражды, когда пресвитер Иоанн ещё только начал созидать наше Царство. В итоге мне понятно то, что недоступно тебе. Но и я легко могу упустить то, что для тебя ясно, как Божий день. И моя сила так же легко может обернуться слабостью.
– А пресвитер знает о послании императора Мануила?
– Разумеется, знает. Иногда мне кажется, что пресвитер знает всё на тысячу лет вперёд, причём в деталях. Но он поручил принять решение нам с тобой. Причём, решение должно быть согласованным, не вызывающим ни у одного из нас сомнений.
– Опять не могу понять. Зачем это, если все мы знаем, что только пресвитер может принять безупречное решение?
– Ты пойми, магистр, что пресвитер не равен Царству. Он считает, что это решение должно исходить из недр Царства. В отличие от него, мы с тобой не безупречны, но высшая мудрость в том, чтобы это решение приняли мы.
– Но мы не очень понимаем друг друга. Я, например, не считаю, что мы должны выполнить просьбу императора. Всё в моей душе восстаёт против самой идеи крестового похода. Как можно во имя веры убивать людей? Ведь это означает убить веру в своей душе. В такой войне не может быть победы. Если мы двинем своих рыцарей на освобождение Гроба Господня, мы погубим их души.
– Или закалим. А без этого души наших рыцарей скорее погибнут на пуховых перинах, чем на войне.
– Значит, вы всё-таки за наше участие в крестовом походе?
– Не могу настаивать, если ты решительно против. Я прекрасно понимаю, что в твоих словах есть своя правда, но это не вся правда. Со своей стороны, я решительно настаиваю только на одном: мы не можем оставить послание императора совершенно без последствий.
– Да, пожалуй… Подвиг внешнего рыцаря и на меня тоже произвёл огромное впечатление. Такое великое деяние мы не можем оставить без последствий. А что если нам послать для начала не войско, а разведчика?
– Неплохая мысль. Но это должен быть рыцарь, обладающий особыми качествами. Он должен быть готов встретиться во внешнем мире с такими вещами, каких вообще невозможно себе представить.
– Опять вы говорите непонятное, ваше превосходительство. Впрочем, есть у меня на примете один рыцарь, который может понять вас лучше, чем я.
– Что за рыцарь?
– Из пограничной стражи. Он достигал самых отдалённых пределов нашего царства. Мне кажется, он и жить без этого не может, вся его душа нацелена на встречу с неведомым. А на наше Царство он смотрит с таким удивленным восхищением, как будто каждый день видит его впервые.
– Очень интересно. А кто его родители?
– Неизвестно. Он подкидыш. Наверное, единственный подкидыш во всём Царстве. Его, примерно двухлетним, нашли в пограничных горах, с нашей стороны, разумеется. Вырос в детском дворце. Имеет дар молитвы редкой чистоты. Так же имеет реальный боевой опыт – сражался с драконами, вышел победителем. Это один из лучших рыцарей Ордена. Его зовут Ариэль.
– Вот видишь, дорогой магистр, мы с тобой всё-таки нашли общее решение.
