Текст книги "Приговоренные к войне"

Автор книги: Сергей Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава одиннадцатая
Тень Вавилонской башни

Совещание выдалось жарким.

Как и денёчки, выпавшие на эту летнюю пору года. Хотя, летнюю ли? Кто мог поручиться – происходят ли на проклятой рукотворной планете Экс сезонные перемены? Уже несколько месяцев (в смысле, «тридцатидневок») с различной интенсивностью жарило солнце, расцветали, жухли и вновь расцветали цветы, и всё это можно было обозвать летом, не вдаваясь в излишние подробности…

Мы заседали почти два часа.

Камнем преткновения и одновременно краеугольным явилось несовершенство методов управления такой непредсказуемой громадиной, каковой оказалась наша Первая Земная Армия.

Об успехах и неудачах в боевых действиях речь пока не шла.

Присутствовали две трети полководцев, входивших в состав Объединённого командования. О том, где сейчас пребывали отсутствовавшие, знали только они сами, и может быть, в малой мере, главнокомандующий.

«Чем не апостолы?! Во главе с самим…», – съехидничал Антил и тут же осёкся. Вид того, кто был «во главе», больше напоминал не христианского мессию, а грозного античного бога войны, почему-то облюбовавшего не тогу, а кожаный реглан. И взгляд его абсолютно не поощрял ёрничанье.

Увесистая фигура главкома выделялась среди прочих не размерами, а источаемой холодной властной силой. Лишь жёсткое малоподвижное лицо не излучало – впитывало происходящее. Глубокие волевые складки у застывшего рта и прищур глаз, сразу же настраивали на самый требовательный разговор. Георгий Константинович терпеливо слушал доклад Упыря, не перебивая. Лишь иногда вспыхивали глаза, да сжимались в кулак пальцы лежавшей на столе руки.

Когда повисла пауза после заключительной фразы – нахмурился. Встал и принялся вымерять шагами комнату. Потом, не дойдя до очередной стены, резко развернулся и, продолжая какой-то внутренний монолог, спросил, обращаясь ко мне:

– Товарищ Дымов. Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы повысить качество коммуникаций и оперативность управления?

Я думал не более секунды.

– Товарищ Жуков, необходимо срочно перенести штаб Объединённого командования на объект «Узловой терминал». Вот сюда… – я ткнул указкой в самолично нарисованную, на основе добытой монголами, карту Экса. – Я только что оттуда. Данный объект полностью подходит для размещения штаба. После этого – активизировать все посильные нашему интеллекту наблюдательные системы инопланетян на терминале. В частности, системы мозаичного аэронаблюдения – многочисленные изделия «Орёл». Далее, на месте нынешнего базирования штаба создать так называемые «пулемётные курсы» или другими словами: Центр подготовки ведения войны боевыми средствами врага. Обучение начать силами вверенного мне Управления спецопераций. Воинов, прошедших курсы, направлять на захваченные и временно законсервированные терминалы. Связистов, формально приданных подразделениям национальных корпусов, снабдить спецтехникой с выявленных складов. Создать единую многозвенную сеть радиодиалога со сменяемой системой позывных. Продублировать радиосвязь отлаженной схемой посыльных и прочих видов оповещения, учитывая многовековой опыт разных народов…

– Какое количество спецов в вашем Управлении? – прервал он меня.

– Со мною – восемнадцать.

– М-да, негусто… Сколько вам необходимо времени на обучение одного цикла курсантов?

– Неделя… на всё про всё.

– Когда будете готовы принять первую группу?

– Как только она прибудет.

Ответ, похоже, удовлетворил его полностью. Чего нельзя было сказать об ответах начальника штаба. Но причины тут крылись вовсе не в личности, а в невесёлых итогах…

Если начистоту – похвастаться было нечем. Миновало две недели после создания нашей пафосно провозглашённой структуры, Первой Земной Армии. И что мы успели за этот немалый на войне срок? Осознать перечень проблем? Их хватало.

Проблемы связи. Проблемы адекватности намерений полководцев. Проблемы сложности восприятия подразделениями разных эпох поставленных задач. Проблемы снабжения. Проблемы соразмерности боевой мощи различных корпусов. Проблемы… проблемы…

Мы успели понять, что во многих случаях просто не знаем, что происходит в зонах влияния национальных корпусов, разосланных в разные стороны. Те знания, которые мы всё же получали с посыльными, как говорилось в Библии, – лишь приумножали наши печали.

Это нам только показалось на учредительном совете, что абсолютно все полководцы сумели по-настоящему осознать степень опасности ситуации. Да что там осознать?! Даже смирить свою гордыню, как оказалось, получилось не у всех. Кто-то затаил несогласие внутри, выдавая себя лишь вспыхивающим взором да несогласованными манёврами. Кто-то, напротив, открыто принялся выражать недовольство своей новой ролью и местом в образованной иерархии. Кто-то, особо не позиционируясь, рвался по-прежнему воевать в одиночку, сообразно понятиям своего времени и своим личным амбициям, скорее всего – не в состоянии перестроиться или хотя бы приспособиться к новым реалиям. И тем вносил в совместные действия разногласия и сумбур…

Разговор состоялся суровый, но конструктивный. Было решено спешно, до отъезда военачальников по местам дислокации, создать временные отряды связи и координации действий. Эти малочисленные, но жизненно важные подразделения начали формировать сразу же по окончании совещания, не откладывая. Утром они должны были, уже полностью укомплектованные спецтехникой, отбыть с каждым из присутствующих членов Объединённого командования.

…Когда страсти улеглись, вместе со светилом, опустившимся за горизонт, – мы остались втроём. Керосиновая лампа. Полутени на стенах. Нервно дёргающийся язычок пламени. Огненное жало приподнявшего голову змеевидного фитиля, ощупывающего застеклённый объём западни.

Мы, должно быть, также излучали мысли, прощупывали ими окружающее враждебное пространство. Мы также излучали незримый свет надежды – в победный исход; веры – в свою судьбу и плечо друзей; любви – к святому, которое у каждого своё. Мысли рвались прочь с этой планеты. Куда-то туда, где по-прежнему мерцал голубым светом крохотный и беззащитный шарик Земля, ещё недавно казавшийся любому из нас огромным и единственным в пустыне космоса.

Я смотрел на Жукова – легенду советского народа – и порой забывался. Я впитывал каждый его жест, каждое слово. Мне то верилось, то не очень, что передо мной находился легендарный полководец ТОЙ войны. САМ.

Много было доносов на этого выдающегося командира, но, хвала небу (или теории вероятности?!), его буйная голова осталась на плечах. Более того, за короткое время Жуков, как и многие другие уцелевшие в те годы, несколько раз подряд получал новые высокие назначения. Впечатлял его карьерный рост, за которым не стоял хруст черепов сотоварищей. Он девять лет командовал полком, четыре года кавалерийской дивизией, около двух лет кавалерийским корпусом и в течение двух лет прошёл должности от заместителя командующего округом и командующего округом до начальника Генерального штаба и заместителя наркома обороны. Всё это я помнил ещё с военного училища.

Планида не до конца отвратила свой лик от нашей многострадальной страны – иногда всё же поглядывала искоса. Малообъяснимо, но мы не потеряли талантливейшего полководца, сыгравшего одну из решающих ролей в достижении победы в Великой Отечественной войне.

«Бог войны» сидел рядом со мной и Данилой – на явной вечере.

Мы позволили себе расслабиться «на троих». Кожаный реглан лежал на топчане. На импровизированном столе дымилось мясо. Упырь колдовал над своей загадочной флягой, наливая по второй. Георгию Константиновичу определённо пришёлся по вкусу штрафбатский эликсир «Мольба на спирту».

– Ладно, отцы-командиры. За Родину… которая начинается сразу за нашими спинами! – обозначил он тост, от которого наши лица враз прогоркли.

Глухо звякнули кружки. Забулькало. Обожгло огнём. Выжгло ненужное. Пробрало…

Наползла хмельная волна. Мне показалось, что я пью горькую в музее восковых фигур. Один из собеседников был до скуки знаком, но я не мог вспомнить, ни как его зовут, ни чем он знаменит. Зато другим был сам Жуков! Вот это да! Хотя… при чём же здесь музей? Ч-чёрт!

Встряхнул головой, отгоняя наваждение. Вслушался в голос главнокомандующего.

– Ты, Данила Петрович, помнится, говорил, что ещё недавно, до этой фантасмагории, штрафным батальоном командовал у Рокоссовского? – голос приобрёл некоторую хрипотцу.

– Так точно, товарищ главком. Арестовали в апреле тридцать восьмого, как «врага народа». По приказу «восемь два», от двадцать первого июня тридцать седьмого года. Почти через год после процесса над Блюхером. Вот так вот мне аукнулось личное знакомство с ним. Я в своё время, будучи в должности комполка, по рекомендации маршала был направлен в Ленинградскую академию. Там и остался. Преподавал военную историю. До лихой годины… прямо с лекции и забрали «архангелы». А уж на зоне-то хлебнул сполна. Да только терять мне уже нечего было. Потому сколотил бригаду из таких же горемык, как сам. Из политических. Выживали сообща, стаей, как могли. Бывало – и глотки блатным зубами рвали. Это я не для красного словца говорю. Три раза доводилось зубы вонзать, как последний довод. Может, за то и дали мне там кликуху Упырь. А может, и не за это вовсе… – его глаза страшно и коротко блеснули, но тут же упрятали огонь на недоступную глубину. – А после, когда репрессии, как снежный ком, ставший лавиной, приняли безудержный неимоверный размах… был Пленум ЦК об ошибках и перегибах. Создали Комиссию Управления по командному и начальственному составу РККА… Да вы и сами всё знаете, Георгий Константинович. В результате работы комиссии какая-то небольшая часть командиров была восстановлена в армии. Жаль, безумно малая часть. В их числе были и комдивы Рокоссовский, Юшкевич, Трубников, Цветаев… Повезло даже некоторым преподавателям, например, дивизионному инженеру Граве из Артиллерийской академии. До меня, увы, руки у комиссии не дошли – эту лавочку быстро прикрыли. Вот и получилось – Рокоссовского восстановили и поручили формирование штрафных батальонов. А меня, уже совсем на других правах, на птичьих, оставили вместе с зэками. Это когда клич по ГУЛАГу прошёл, кто желает, мол, искупить свою вину собственной кровью, добро пожаловать в штрафные батальоны!.. Вот я в числе первых и вызвался… весной сорок третьего.

Лицо Жукова помрачнело, исказилось, словно заныли все возможные старые раны.

– Ничего, Данила Петрович, ничего… Время отделит семена от плевел. Вождей от партий. И партии от народов. Всё станет на свои места. Вот только жаль – людей не вернёшь! Настоящих мужиков, профессионалов, героев… Нельзя их забыть! Как и нельзя забыть все преступления тех сволочей, на чьей совести ничем не оправданные репрессии и аресты, и высылки членов семей в места не столь отдалённые… – Он положил тяжёлую руку на плечо Данилы Ерёмина. – Я ведь знаю Рокоссовского. Не понаслышке. Дружил я с ним, Данила Петрович. Учился в одной группе на Курсах усовершенствования командного состава кавалерии в Ленинграде… И потом – совместно работал в Седьмой Самарской кавалерийской дивизии. Могу сказать только хорошее. Решительный и твёрдый военачальник. Настоящий военный талант и светлый ум. Не сомневаюсь, что немало таких же было среди тысяч, погибших в застенках и лагерях, оклеветанных настоящими врагами народа…

Потом говорили о том, что мы не в Советском Союзе и, стало быть, в нашей власти отказаться даже от самой тени репрессий. О том, что по этой же причине – не стоит ждать никаких подкреплений, никаких новых кадров. А стало быть – никто никого снимать с должностей без нужды не будет.

– Мы же не монголы, – усмехнулся Упырь. – Хотя, надо признать, воюют кочевники просто замечательно.

Потом говорили о том, о сём… Потом… после третьей дозы эликсира…

Я не утерпел и сообщил главкому:

– А я ваши мемуары читал, Георгий Константинович. «Воспоминания и размышления».

– Ну-ка, ну-ка… – он удивлённо посмотрел на меня. – Мемуары, говоришь? Вона как, значит… Дожил, получается.

Я мысленно продолжил: не просто дожил – сделал невозможное. Как написал он на полях своей рукописи, в ответ неугомонным цензорам: «Я пишу то, что было, и не стараюсь подделаться под тех, кто писал официальную Историю. Прилизанная и приглаженная история сослужит отрицательную роль в раскрытии хода Отечественной войны».

Он был именно тем, кто оказался в нужное время в нужном месте. Роковой день 22 июня 1941 года – встретил на должности начальника Генерального штаба. Преступная сталинская чистка, ставящая во главу угла ликвидацию личностей, сломала много волевых людей, даже из тех, кого не коснулась напрямую. Жуков же – был и остался человеком сильной воли.

Позднее, те, кто пришёл на смену придворным «описателям» Истории, сказали о нём: «Он смел говорить правду и рекомендовал решения, единственные в той обстановке. Никто при Сталине не сумел бы сделать больше. В начале войны, на посту начальника Генштаба, мужество его граничило с безрассудством высочайшего класса – с тем, каким охвачены были герои, бросавшиеся с гранатами под танки».

Я помнил это высказывание наизусть…

Потом накатила цепкая задумчивость, тягость – и мне захотелось на воздух. Жуков с Упырём продолжали говорить о репрессиях. Голоса звенели, наливались то горечью, то злобой. Они судили каждый «со своей колокольни», являясь непосредственными участниками и жертвами этого жуткого эксперимента и в то же время – только кусочками дьявольской мозаики. Я же, хоть и спустя годы, знал из документальных свидетельств больше – суть и полную картину происходившего.

Но мне почему-то перехотелось раскрывать им глаза в будущее. На этот раз возможные откровения показались мне жестокими, враз ставящими обоих этих мужественных воинов на полку с игрушечными героями Истории, которых двигают туда-сюда чьи-то незримые могущественные пальцы. Я промолчал и вышел.

Ночная свежесть влилась с первым вдохом таким избыточным потоком, что я замер. Вслушался в шелест неугомонного ветерка. В молчание птиц. Как ни странно – на этой планете я научился слышать молчание птиц и ценить его непостижимую красоту. Редкое качество для землянина.

«И не говори, – тут же откликнулся мой потельник. – Мы тут ещё многому научимся… редкому. Вот только кому экзамены сдавать придётся?»

«Ну ты неугомонный! Тебе-то чего не спится? А за экзамены не переживай. Даже если здесь все перестреляют всех – мы-то останемся. Надеюсь, хоть на это ты ничего не возразишь?»

«На это – грех».

«Вот именно. Так и примем экзамены: я – у тебя, а ты – у меня. Спи…»

Вышли наружу, заметив моё отсутствие, герои Великой Отечественной. И также умолкли, умиротворенные ночной свежестью и тишиной. Мы сидели на ступеньках деревянного крыльца и молчали. Каждый о своём.

Вид звёздного неба, как и вид горящего костра, располагал к бесконечному созерцанию. Но, чем больше я всматривался в эти поблёскивающие россыпи, тем ближе становилось небо. Надвигалось. Обволакивало.

– Смотрю я в эту бездну и до сих пор не понимаю, как нас закинуло сюда? Это же какая силища требуется, чтобы проделать такое? – голос Жукова прозвучал неожиданно. – И не верить нельзя, ни одного знакомого созвездия на небе. Поди и вправду – у чёрта мы на куличках. Одного не возьму в толк… Если они такими возможностями обладают, почему же воюют, как слизни, – наступить и растереть?!

– Ох, Георгий Константинович… сдаётся мне – ещё научатся они… со временем. Ох-х, научатся. – Упырь вздохнул.

– М-да, Данила Петрович… Всё возможно. Вот и не нужно давать им это время.

Звёзды мерцали, проступая сквозь наплывы облаков. Как тысячи головешек, из которых того и гляди могло разгореться вселенское пламя.

…Утром, когда ещё мерцала неспешная бледная звезда, Жуков был уже на ногах. Колонна главкома отбывала первой. На прощание сказал кратко.

– Ну, командиры, пошумели, разложили всё по полкам – так тому и быть. Сутки вам на передислокацию штаба. Обживайте захваченный вражеский объект «Узловой терминал». И действуйте! – Потом, видимо припомнив недавний рассказ начштаба, хмыкнул и неожиданно улыбнулся. – Упырь, говоришь?.. Ну, вот давай, Данила Петрович, и высасывай из ситуации всё, что только можно.

Сел в свою чёрную «эмку», хлопнул дверцей. И взревела моторами танковая колонна, выбрасывая клубы чёрного дыма. Пронеслась по дорожным лужам, выплескивая из них жирную блестящую грязь.

Сутки, отведённые нам для переброски штаба, уже вовсю косили-отсчитывали минуты и, не связывая в снопы, сваливали их в копны неиспользованного времени. Медлить не было ни смысла, ни основания. Отдав команду: «Готовить машины к маршу», я отыскал в предпоходной суматохе Данилу. Жестом пригласил посидеть перед дорожкой. Разместились мы прямо на траве.

– Ну, что, Дымыч? Задачи поняты, обсуждать, вроде бы, нечего. Где-то к обеду, я думаю, управлюсь с погрузкой колонны. Так что перед вечером жди. Подготовь объект к нашему прибытию.

– Ну-у-у… баньку не обещаю. А вот дезинфекцию, чтобы никакая зараза не выползла – проведу! Это уж будь спок.

– Жаль, что без баньки, – усмехнулся Упырь. – А по-серьёзному – было бы неплохо, если б ты каким-нибудь хреном вывернулся да расстарался к вечеру наладить аэронаблюдение. Вспомни всё, что тебе Амрина объясняла, про этих орлов всевидящих. Постарайся, Дым, запустить их в небо, как в детстве… змея бумажного.

Я протянул ему руку. Пожал до немоты в пальцах.

– Лады. Ну, с Богом… – Я бодрился, хотя на душе скреблось что-то неугомонное. – Как у тебя, кстати, отношения с ЕГО ведомством?

– Да практически никак… КАКОМ КВЕРХУ. Когда прижмёт жизнь, как вошь к ногтю, мысленно такую мольбу исторгаю, что… А ежли всё сносно, даже слово такое забываю. Потом по-новому учить приходится.

– Вот-вот. В этом мы с тобой, как братья-близнецы. И тем не менее – С БОГОМ, брат!

…Моё подразделение начало выдвигаться на объект через час после отъезда главкома. На этот раз я командовал головным танком и, высунувшись по пояс из люка, рассматривал пересечённую местность по обе стороны уже чётко накатанной дороги на терминал. Сбоку, ухватившись за поручни, восседали мои неизменные спутники – Юджин, привычный к подобной технике, и ниндзя Серая Звезда, напряжённо всматривающийся вдаль сквозь узкие прорези своего капюшона. Казалось, его невозможно удивить или смутить ничем – всё тот же волевой пытливый взгляд, те же уверенные движение и отсутствие расспросов.

Остальные бойцы моего Управления разместились на других танках. И, боюсь, не все так безмятежно отнеслись к невиданным доселе – технике и способу передвижения.

Тем не менее, добрались мы без приключений. Бронированные машины без особого усилия вломились в лес, переполошили лесных обитателей и заняли восемь ключевых точек – по периметру силового поля. Когда рёв дизелей смолк, птицы потрясённо молчали ещё несколько минут. Я в который уже раз убедился, что становлюсь тонким ценителем музыки птичьего молчания – редкого искусства, ценимого, похоже, только на Эксе.

Небольшой привал на траве у приземистого здания терминала. Кто-то тут же улёгся, вытянулся на спине и затих. Двое сели, скрестив под собой ноги. Остальные – развалились в разных позах. Блаженные минуты, в реальность которых уставшие мышцы не могут поверить до самой команды «Подъём!». И команда не замедлила прозвучать, когда её не ждали.

– В две шеренги – становись!

Пока нас было восемнадцать человек.

Разношёрстных. Немазаных – сухих. Повидавших многое и умевших тоже многое. Короче говоря – тёртых калачей. Выхваченных по одному из лучших подразделений различных земных народов, и сведённых мной воедино под громкой вывеской: Управление специальных операций.

Я не брал в свою команду известных героев. Они нужны истории, не мне. Ни к чему привлекать внимание к специфическому ведомству! Возглавляемому мной Управлению не нужно было сдвигать пласты народов и перемешивать их в кровавое крошево. Не нужны также были и мишени, принимающие славу или хулу всех последующих поколений. Меня волновало только одно: кто будет делать дело. А для этого – лучшие исполнители те, кого принято называть незримыми тенями за спинами героев. Те, кто в последний момент делают ТАКОЕ и ТАК, что им не успевают помешать, а их – не успевают заметить. Мне требовались «спецназовцы по сути».

Говоря спортивной терминологией, составленная по спискам «лучшие из лучших» Сборная Всех Звёзд – зачастую проигрывает более слабым и менее именитым соперникам. Необъяснимо. Неожиданно. Непредсказуемо. Складывают знамена со множеством звёзд перед неведомой «тёмной лошадкой».

Вот и мне требовался целый табун «тёмных лошадок». Да ещё и нужно суметь обучить их так, чтобы приходили на финиш одновременно. А это было – ох, как не просто!..

Я пристально смотрел в глаза воинов, построившихся передо мной в две шеренги по восемь человек. И мысленно давал каждому характеристику. Антил активно помогал мне в этом.

Итак – восемнадцать.

Ну, первый, как водится, – я сам.

«Алексей Алексеевич Дымов, подполковник российской армии, в прошлом – командир группы спецназа «Эпсилон». Чрезвычайно полезный человек для дела, но невыносим в общении. Более того…» – оживился потельник.

«Стоп, Ант! Не надо мне давать никаких характеристик – я знаю всё, что ты скажешь».

Второй – Серая Звезда. Он же – Тень, как нарёк его Упырь. Я встретился с ним взглядом. Как ни странно, в первый раз захотелось улыбнуться в эту мелкую рябь серой водицы – глаза Воина. Непревзойдённый мастер тайной войны, принадлежащий к одному их кланов ниндзя, грозных диверсантов средневекового Востока. Уровень его боевого мастерства, нечеловеческая интуиция и непредсказуемость убеждали меня, что это отнюдь не рядовой солдат. Как минимум – гениальный боец-одиночка. Как максимум – наставник одной из восточных тайных школ.

«Что умолк, дружбан?» – ехидно поинтересовался я у альтер эго.

«В данном случае – молчать дешевле», – ответил «малый не дурак».

Третий. Юджин Кэмпбелл. Морской пехотинец непопулярной в моём сознании страны США, так называемый «зелёный берет» («на всю голову!», как добавлял всегда Антил, который не промолчал и на этот раз). Юджин разительно отличался от всех стереотипов, коими наделила его одиозных соотечественников молва и людская память. Этот парень сразу пришёлся мне по душе. И потом не раз своими действиями подтверждал правильность моего выбора. Я смотрел на него и по-прежнему не мог поверить в то, что… обошлось без славянских генов. Уж больно по-нашему, бесшабашно он себя вёл, а не безбашенно, как присуще представителям его нации.

Четыре – пять – шесть! С Юджином я взял в отряд троих его подчинённых. Молчаливых крепких ребят, имена которых до сих пор путал. Вот этот белобрысый и худощавый, кажется, Смит. А вот этот – Мэл. Устрашающей внешности, бритый наголо, с квадратной челюстью и бесцветным холодным взглядом. А вот этот… нет, пожалуй, это он Смит! Рослый, на полголовы выше Юджина, со шрамом на виске. А тот, на кого я думал, что он Смит – вовсе даже Квентин.

– Смит! – резко выпалил я, чтобы не гадать, кто из них кто.

– Йес, сэр! – неожиданно откликнулся бритоголовый, вытянувшись и поедая меня глазами.

Я показал жестом: «Всё нормально. Расслабься».

«М-да, «сэр» из тебя, как «херр оберст» из «подполковника Дымова», дружище, – развеселился мой двойник. – А говорил, что он Мэл… Съел?! Памятью болеешь?»

«Да ну вас всех, и тебя в том числе! В кал… лифорнию, в смысле!»

Я оставил американцев в покое. Мысленно перешёл к монголам.

Семь – восемь! Гулда и Хутуг-анда. Боевые побратимы. Лучшие следопыты и разведчики Чёрного тумена. Как горячился сотник Асланчи, протестуя против того, чтобы забирали от него САМЫХ! Но Хасанбек молча поглядел на него, и протест утих.

«Вообще-то монголы наши исконные враги, – заворчал Антил. – Ты бы за ними повнимательней…»

«Наши враги-и, – передразнил я его. – Ты что, ветеран Куликовской битвы?»

Девять! Ещё один русский, к тому же не единственный… Я непроизвольно, после гибели Кузьмы Волченкова, искал замену таёжнику – достойного фронтового разведчика. И остановился на командире разведгруппы в составе сибирской стрелковой дивизии, вступившей в войну после Сталинградской битвы. Он сейчас стоял левофланговым в первой шеренге. Невысокий, с невыразительной внешностью: капитан Соломатин Егор Иннокентьевич по кличке Бугор Ебукентич. Резкий, колючий и несносный, как ёжик с расстройствами психики. Но – непревзойдённый пластун и везунчик. Судя по рассказам его подчинённых, пули плескались возле него, как воробышки в пыли, иногда поправляли то каску, то пилотку, но никогда не касались тела, словно был он заговорённый. Истинный хват, со множеством практических умений и природной смекалкой – вот что скрывалось за негеройской внешностью новосибирского мужика Егора. Что же касается неуживчивости – на войне это совсем не главное, при условии исполнения приказов. А дисциплина у Соломатина была в крови. Я заметил – он умел вычленять из любой ситуации основное и всегда знал, с кем имеет дело.

Десять – одиннадцать – двенадцать! Снайперы. Недавние смертельные враги, как выяснилось во время разговоров по душам. Так уж вышло, что они схлестнулись в молчаливой дуэли во время ночного боя в горах – УЖЕ ЗДЕСЬ, на Эксе. Немец и два русских. Ефрейтор Гельмут Фриске, снайпер горнопехотного батальона дивизии СС «Эдельвейс», он же отличный альпинист. И братья Павелко – Сергей и Роман – из южноукраинского города Николаева. В их мировоззрениях была большая разница: для немца русские ещё месяц назад были смертельными врагами; для братьев же, живших на сорок лет позже, немцы были просто вероятными врагами, как члены враждебного блока НАТО, а в прошлом и вовсе – побеждённым народом. Как бы там ни было, теперь от них требовалось если уж не подружиться, так хотя бы свыкнуться с мыслью: отныне мы все союзники.

Тринадцать! Подрывник Жан-Кристоф Беко, француз. Я уж не знаю откуда и каким образом он затесался в Упырёво воинство – просто не было времени выспросить. Но то, что парень отлично разбирался в том, ЧЕМ и КАК поднять на воздух всё, что привыкло к земле, и при этом не взлететь самому – факт!

Четырнадцать – пятнадцать – шестнадцать! Трио талантливых бойцов из советской спецкоманды КГБ «Вымпел». Непосредственные участники памятного захвата дворца Амина в Кабуле, в ночь перед вводом советских войск в Афганистан. Коротко подстриженные, неприметной внешности. Москвич Олег Крохин, отличный технарь, подготавливавший и обеспечивавший многие победы спецгруппы. Игорь Тимошенко из Одессы. И Виталий Сидоркин, ленинградец. Как выяснилось из ознакомительной беседы, их взяли в Проект сразу – в ту же ночь после штурма, наверняка рассчитывая списать исчезновение трёх самых лучших на естественную убыль. Поди разбери, сколько на самом деле советских офицеров погибло в той страшной ночной мясорубке…

И самая тёмная из «тёмных лошадок». В буквальном смысле. Чёрный как ночь (никакого камуфляжа во тьме не надо!) африканец М’булу. Толком не ясно, из какого он племени, но волею судьбы угодил в «англоязычную» цивилизацию. Был рабом, увезённым на плантации Карибских островов. До этого – воевал в своей родимой саванне. (КАК воевал, свидетельствуют татуировки: по их обычаям за каждого убитого врага положена красная точечка на спине, а спина у него – сплошь багровая…) После этого – сбежал с плантации и примкнул к отряду, который успешно партизанил на Ямайке против колонизаторов, а затем полным составом ушёл в пираты, откуда его и выдернули локосиане. Такой вот головорез. В буквальном смысле.

Итого: со мной – семнадцать.

«А крестьянина забыл?»

Ну, конечно же! Ещё один боец – непременный Митрич! Я забрал его к себе, «восемнадцатым лишним». Он стоял левофланговым во второй шеренге и, как всегда, периодически шмыгал носом. Геройских спецэффектов от него ждать не приходилось, но в пользу его кандидатуры говорили два аргумента. Первый и главный: я был в некотором смысле в ответе за мужичка, выпавшего из обычной жизни на Земле, в том числе и по моей вине тоже; второй и немаловажный – он планировался мной на должность начальника хозяйственной части, уж что-что, а хлопотать по хозяйству Митрич умел и любил. Аргументы против, имевшиеся в большем количестве, я просто-напросто отмёл списком, пользуясь правом начальника, получившего карт-бланш на формирование своего подразделения. Что касается надёжности, я уже имел возможность убедиться – на старого солдата Митрича можно было полагаться.

«Ну и что мы имеем, оберст? Один японец, четыре американца, два монгола, один зулус, по одному французу и немцу, и ВОСЕМЬ русских… Только не говори, что так получилось случайно! Националист ты, Дымов, оголтелый…»

«Ант, за националиста – ответишь. Я патриот. А насчёт приоритетов… Понимаешь, теоретик военной мысли, воевать можно с какими угодно союзниками. А вот ПОБЕЖДАТЬ я предпочитаю с русскими. С другими – вряд ли получится».

…После короткого инструктажа я разогнал свою команду выполнять конкретные поручения. Первым делом мы чисто по-русски продублировали хитроумные технические запоры шлюзов, выходящих в буферное помещение терминала. Для того, чтобы подстраховаться от нежелательного вторжения из неведомого пространственного лабиринта, мы, как говорится, к чёртовой матери (при помощи сварочного оборудования из ремкомплекта танковой колонны) ЗАВАРИЛИ ДВЕРИ полосами металла. Знай наших! Подсказал нам это лаконичное русское решение Игорь Тимошенко. Он, с непередаваемым одесским шармом, поведал, как выкручивались хозяйственники на железных дорогах времён распада Советского Союза. Они просто-напросто, вместо пломб, которые вскрывали и потом по-новому обжимали расхитители – стали каждый раз заваривать двери вагонов стальными прутьями. Вот вам пломба! Идея не могла не понравиться. Прижилась…

Далее, усадив Олега Крохина и снабдив его всем комплексом личных воспоминаний и малоразборчивыми записями «указаний от Амрины» по обслуживанию главного пульта, я занялся обучением личного состава.

И вдруг, спустя минут сорок, началось что-то необъяснимое… Чем больше я объяснял, тем недоумённее становились лица доброй половины моих подчинённых. Сначала я не обратил внимания, перебрасываясь репликами с Тимошенко и Сидоркиным из «Вымпела». Потом меня стало раздражать молчание большинства и отсутствие вопросов по существу. Я даже не выдержал и озвучил общеармейскую банальность:

– Други мои, как говорится, если нет вопросов от аудитории – это значит, что либо ВСЁ понятно, либо НИЧЕГО не понятно. А у нас какой диагноз?

– Да покуда в голове полочек хватает – всё укладывается.