Текст книги "Приговоренные к войне"

Автор книги: Сергей Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава десятая
Круги персонального ада

Я не знаток литературы.

Однако, как и многие, я переполнен отвалами всякого литературного хлама, начиная с принудительного школьного кормления и заканчивая хаотичным чтением по настоятельному совету авторитетов разной степени влияния. Всех этих Пушкиных, Достоевских, Есениных, Хемингуэев, Воннегутов, Пелевиных и прочих классиков – моя память складировала в каком-то отдалённом помещении. На дверях его, скорее всего, красовалась табличка: «При пожаре души выносить в предпоследнюю очередь!». Но, так уж получалось – нечастые душевные пожары я успевал тушить то боевым адреналином, то многоградусными специальными жидкостями. До «предпоследних» очередь не доходила.

Где-то там, в общих завалах, пылился и Данте. Причём, пылился очень основательно – после ознакомления я не извлекал его ни разу. Со временем почти всё выветрилось, помнились лишь два положения. Первое – он написал штуковину о посещении ада. И эта дьявольская резиденция была им выписана со вкусом и шокирующими подробностями. «Круги Дантова ада», говорили мы по жизни, подразумевая непрекращающиеся ужасы. Не задумываясь. Не вкладывая собственной боли. И второе – сия штуковина почитается как первое в европейской истории классическое литературно-художественное произведение.

Чёртов писака! Сомневаюсь, что о ТАКОМ можно талантливо писать, не заручившись соавторством дьявола. Может быть, и все грядущие земные муки, включая мои терзания, были вписаны этим творческим тандемом в текст, многократно повторяясь? Вписаны в каждый круг. Ещё тогда. Заранее. Наперёд!

Я мысленно сдуваю пыль с Данте Алигьери. Сегодня, когда не помогает боевой адреналин, а спирт противопоказан на пути спасения, – я бы с удовольствием перечитал его. Увы, все библиотеки для меня закрыты. Заколочены досками крест-накрест, с непременной табличкой «Все ушли на фронт».

К чёрту древнего итальянца! Он прав, как минимум, в одном – это круги. Но, круги ПЕРСОНАЛЬНОГО АДА. Каждому – своё! Ископытив землю, пропахав немерянное количество километров кровавой пашни, мы приходим в точку, откуда вышли. Приходим измочаленные, полуживые, с душою истёртой на самой мелкой тёрке. Да только в той точке нас ждёт не избавление, не отдых. Ждёт нас там – ВЫБОР. И несколько дверей без табличек. Куда дальше? А за каждой дверью (кроме одной, единственно нужной) – новый круг и новые мучения. И откроешь. И ошибёшься. И двинешь по новому кругу. И приползёшь окровавленный в исходную точку. И снова – несколько дверей…

Но главная составляющая ада – в нас самих. Сидит там игла-заноза, которая шепчет: «Терпи… и у тебя будет ещё одна попытка… угадать Свой путь, Свою дверь…» И ты заражаешься этой уверенностью. И, стиснув зубы, идёшь на новый круг. Терпишь. Ради ещё одной попытки – угадать эту самую дверь…

«Слышь, херр оберст, дай поспать! – заворочался во мне раздражённый Антил. – Завёлся тут на божью милость… Данте! Бег по кругу! Данте! Данте!.. «Дантист» хренов. Хотя, какой ты дантист? Ты – антидантист. Тот хоть от зубной боли избавляет. А ты все болячки душевные, что отыскать сумеешь, наружу выворачиваешь да возбуждаешь. Угораздило же попасть в одну камеру с садомазохистом!»

«Ты это… Ант… того…», – не нашёл я сразу нужные слова.

Иногда меня выводила из себя эта приобретённая с годами привычка – общаться со своим внутренним «Я». Говоря проще: на полном серьёзе разговаривать с самим собой. Хороший учебный материал для начинающих психиатров. Тип с раздвоением личности.

Одна голова – хорошо, а ДВА В ГОЛОВЕ? Ответ однозначен – шиза косит.

Наверное, я уже прошёл точку возврата на пути, который начинался безобидно. Поначалу это выглядело, как беззлобное подтрунивание над своими не лучшими чертами характера, тщательно загоняемыми поглубже внутрь. Потом, я стал мысленно обсуждать возникавшие проблемы с этими самыми «не лучшими чертами», предоставляя им слово для критики моих умозаключений. Как говорится – в споре рождается истина. А со временем, уже и действительно полусерьёзно считал, что разговариваю с незримой личностью, обитающей во мне. Даже дал ему имя: Антилексей. Уменшительное – Антил.

Мне уже зачастую мешал мой оппонент, иногда он бывал попросту несносен. Порою, я был готов его убить, это язвительное отродье. Он без мыла влезал во все малейшие щели и зазоры между моими мыслями. Он ёрничал. Он не давал мне расслабиться и самоуспокоиться. Он… он был мне нужен. Он уже был неотделимой частью меня. Но…

Антилу удавалось превращать мою жизнь в один из элементов преисподней. Щедрое воображение рисовало сочный образ: главная составляющая внутреннего ада, игла-заноза, вырастала до размера столба. И вокруг него, заложив руки за спину, на ежедневной прогулке бродили вкруговую мы с Антилом – арестанты собственной совести. Под прицелом недремлющих взглядов друг друга. Он был тюремщиком мне, а я – ему. Попеременно.

Первый круг Моего Персонального Ада.

Дальше круги множились и расходились, как по поверхности воды. Если Антил был болезнью ума, являвшегося принадлежностью тела, то…

Интуиция, проходившая по другому ведомству, душевному, с недавних пор также приносила мне мучения. Я чувствовал и видел больше, чем предназначалось одному человеку. Оказалось – душа моя была как бы и не совсем моей. По большому счёту, я и здесь раздваивался, но уже на два тела.

Если попытаться мыслить в привычных, научно обоснованных рамках… условно согласиться, что душа – такая же реальная категория, как и тело, а остальную чертовщину и хренотень отбросить. При этом допустить существование реинкарнации. Тогда становилось вполне возможным то, что я ощущал на самом деле. Если верить данному учению, одна из важнейших составляющих человека, а именно – бессмертная душа, после его смерти могла переселиться в другое тело. И так многократно, покуда она, согласно требованиям Высших сил, не выполнит все свои задачи в земном материальном мире. Только потом эта высшая субстанция перемещается на уровень Тонких миров, где и пребывает бесконечно.

Но космическими законами вряд ли предусмотрены игрища с течением времени. Я подозреваю, что содеянное локосианами им не просто аукнется – изойдётся нескончаемым воплем. «Коммунисты» хреновы! Рассказывал мне как-то дед, перед смертью, о делах своей молодости, о развитом обществе, в котором они жили, о грандиозных задумках и свершениях. Одним из этих коллективных беспределов – особенно врезалось в мою память! – была война с географией. Они сравнивали горы с землей, они рыли каналы-перемычки, они поворачивали реки вспять… Вот и на Локосе возомнили себя то ли коммунистами, то ли богами, и стали вытворять подобное с Рекой Времени! Чем, как не перемычками между изгибами русла, можно объяснить одновременное существование в едином пространстве и времени двух воинов – поочерёдное телесное воплощение одной и той же души? На их грёбаной экспериментальной планете стало возможным то, что даже нафантазировать непросто – встреча Хасанбека, военачальника легендарной монголо-татарской Золотой Орды, и Алексея Алексеевича Дымова, командира российской группы спецназначения «Эпсилон». То есть – меня.

Совершенно немыслимая, фантастическая ситуация – встреча двух тел, живших с разницей во времени в восемь веков, с одной душой на двоих! Душой, которая явственно даёт обоим телам понять, что она ОБЩАЯ.

«Два тела на одну душу населения Экса!»

Такие рекламные заголовки мерещились мне в душных нелепых снах.

И это был круг Второй.

«Ну, блин горелый! Если уж ты, оберст, такой неугомонный, – Антил рассердился не на шутку, – тогда бы лучше продумал, как вам с Хасанбеком это общее имущество для военных целей приладить, в смысле – душу призывать на службу. Или – белого зверя, как он величает. Для коммуникаций, например, приспособить. Или того лучше – для тактических действий единым боевым организмом. Ты только представь, какие боевые возможности открываются!»

«Наконец-то! Вот за идею – премного благодарен. Обязательно воспользуюсь. Тебя, родной, почаще колбасить надо, чтобы из твоего яда лечебную сыворотку извлекать. Ладно-ладно, мир! А за беспокойство – извиняй. Отдыхать уж точно не на этом свете будем. А на каком – я и сам запутался».

Я всё никак не мог выпрыгнуть из надуманной колеи.

За двумя кругами Войны с Собой следовали несколько кругов нескончаемой Войны с Внешним Миром. Круги локальных конфликтов, в которые меня бросала жизнь офицера спецназа и которые давно угасли. Далее – невыносимо трудный, с кровавым концом, путь группы «Эпсилон»… чем не круг захлестнувшей сердце петли, до сих пор мешавший биться в полную силу? Потом – круг, навязанный этими гнидами с насекомыми имя-фамилиями: Фэсх Оэн и Тэфт Оллу. Долбаный проект «Вечный Поход»! С него-то по-настоящему всё и началось. И бросило на такой круг – сердце паниковало и готовилось без парашюта выпрыгнуть из груди! – как путь Вселенской войны.

Мы пока ещё стояли на распутье и только планировали перенести свою ненависть и боевую злость на просторы чужой планеты Локос. Но кто поручится, что, пока мы здесь медлим – локосиане не рискнут высадиться на ничего не подозревающую Землю, где-нибудь в пра-прадавних веках, чтобы одним махом решить свои проблемы и прихлопнуть нас беспомощными зародышами?!

Эх, хрен бы вам в копилку, чтоб только думкою богатели!

Я неожиданно вспомнил глаза Амрины, и меня захлестнуло. Затенькало в затылке. Ну вот! Ещё один адов круг. Любовь… Причём сдвоенный. Война друг с другом и война с Космосом за друг друга. Эх, ты… нежный, но колючий цветок на моей кольчуге. Амри-и… Любимая! Где ты сейчас?..

– …Да распогодься ты, Дымыч! Нам только твоей хмари и хмури не хватает.

Я поднял голову. А-а-а, Упырь… По обыкновению, Данила Петрович подошёл неслышно и сейчас озабочено смотрел на меня. Его появление было избавлением: судя по всему, требовалось действие, а значит – прочь лишние мысли. Но, по инерции, я всё же спросил:

– А скажи-ка, свет Данила Петрович, как по твоему разумению, мы уже в аду иль только туда бредём?

– Забывчивый ты какой-то, Дымыч, я ж тебе недавно говорил – мы всё своё с детства носим с собой. И ад, и рай – всё внутри нас. И если что из них в тебе верх берёт и выплёскивается – то и жизнь вокруг тебя такой становится. – Он прошёлся взад-вперёд. Продолжил, комкая паузу. – А ты никак всерьёз веришь, что нас, после того, как ластами щёлкнем, на сковородках жарить будут? Это поповщина и чушь полная. Опиум для тёмных… Я как-то в лагерях успел несколько книжонок запретных прочесть. Была среди них прелюбопытная, философа Бердяева. Мне одна его мысль намертво в память врезалась: «Ад нужен не для того, чтобы злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром». Так-то вот. Оно и получается – всю жизнь лямку свою тянем, да по «нитке» чапаем. А «нитка-то бандюжится»,^* брат… С обеих сторон бандюжится. И мы, как канатоходцы, по ней движемся. А с обеих сторон – два заградительных отряда нацелились! Причём обе стороны тебя за своего считают и ждут, когда ж ты на врага рванёшь. И пока ты по грани движешься – ни один гад не стреляет. Ждут, и Добро, и Зло! Но только надумаешь в атаку броситься… Да хоть на кого из них… Тогда и вовсе безотрадная картина вырисовывается. Вот, прикинь, с одной стороны получается, что ты сплошь герой, хоть и век твой недолог… На врага бежишь – воевать его пытаешься. А с другой-то – как ни гляди! – ты, оказывается, аки гнида трусливая отступаешь и на свой же заградотряд буром прёшь! А кто там свой, кто чужой? Ни в жисть… вернее, при жизни – не разобрать. Как у нас в Гражданскую было – все свои и все стреляют друг в дружку. По-свойски… – Он остервенело махнул рукой, отметая больную тему. – Ладно, Дым. Проехали. Мне только что доложили: танковая колонна сюда пылит. Никак главнокомандующий пожаловал в Ставку. Пошли готовиться к встрече. Мне без начальника Управления спецопераций неуютно будет. Пред грозны-то очи Георгия Константиновича…

* * *

Она совершила усилие над собой и приподнялась с травяного ковра. Села, попыталась опереться на сомлевшую левую руку. Рука не слушалась. Пришлось её растирать и пощипывать, пока не возникли невыносимый зуд и многократное одновременное покалывание. Больше у неё ничего не болело – тело попросту не ощущалось целиком. Мысли также не увязывались воедино.

Ветер баловался листвой, та отзывалась одобрительным шелестом. Расслабляющий шум леса, мелодичные вставки птичьего щебета. Под такую музыку можно было лежать бесконечно. Но только не в компании… мертвеца.

К тому же – убитого ТОБОЙ.

В висках стучало. Словно не в тему, звуча не по нотам, а как вздумается – вступила в игру неведомая ритм-машина. Она не отбивала нужный такт. Напротив – вносила резкий диссонанс, словно забивала символические гвозди в гроб Гармонии Мира. И этот болезненный стук вдалбливал в сознание одну-единственную монотонную мысль.

«ТЫ-У-БИ-ЛА-Е-ГО-ТЫ-У-БИ…»

Она УБИЛА живое существо!

Амрина непроизвольно бросила взгляд на свои ладони – красные кляксы тут же метнулись навстречу опасливо настороженной сетчатке глаз. Чужая кровь! На её коже. Во второй раз в жизни…

Первый раз, месяц назад – это была кровь земного штрафбатовца по кличке Жало. Но того убил ее любимый мужчина в состоянии аффекта, одним движением перерезав лежавшему на ней насильнику горло. Эта же, сегодняшняя кровь, – была на её собственной совести.

Она боялась смотреть на бездыханное тело. От него уже, казалось, пополз леденящий холодок смерти. Амрина выхватывала боковым зрением недвижимую тушу, темневшую справа от неё. И не хотела изменять ракурс взгляда – ни на йоту правее, чтобы не наткнуться взглядом, ни левее, чтобы не потерять убитого врага из виду.

«Был ли он врагом? Был ли он один? Сколько времени я пролежала?»

Амрина прислушалась. Никаких посторонних шумов. Только ветер, листва, птицы. И опять, и опять, в различной очерёдности и степени громкости: птицы, ветер, листва, ветер, листва, птицы, ветер, ветер… Она пристально осмотрела зелёное море впереди себя, попыталась проникнуть сквозь мозаику листьев – тщетно. Опустила взгляд на свои колени и… ДЁРНУЛАСЬ.

На её правом бедре лежала рука убитого.

Скрюченные пальцы сжимали ворох жухлой листвы. Взгляд Амрины заметался и против воли, как намагниченный, пополз вдоль по руке. Миновал плечо. Уткнулся в лицо – застывшую маску, искажённую гримасой недоумения и боли. А чуть ниже… на обнажённом участке шеи… между небритым подбородком и воротником…

Ритм-машина застучала чаще, громче и мучительнее. Безжалостно и последовательно пыталась продырявить виски.

…страшный глубокий разрез! Чуть выше кадыка. Красно-чёрный развал плоти. Засохший кровавый ручей, поверх которого поблёскивали свежие алые сгустки…

Амрина судорожно попробовала отвернуться, но… взгляд, словно натянутая прочная нить, привязанная к остекленевшим глазам покойника, к жуткому порезу, – не позволял шее двинуться с места. А может, сама шея окаменела, враз потеряв способность к каким-либо движениям?! Откуда-то снизу, из живота, поползла волна паники, мешая дышать, вытесняя собой воздух. Ещё одна отчаянная попытка и… нить взгляда порвалась. Голова дёрнулась влево. От резкого поворота в шее что-то хрустнуло. И тотчас же паническая волна сдвинула тело Амрины, перекатила его несколько раз по шелестящему ковру и подбросила вверх. Как распрямлённую пружину…

Вскочив на ноги, она лихорадочно осмотрелась по сторонам – никого. И тут лавина, поднимавшаяся из нутра, с самого его низа, – ринулась, продираясь по пищеводу наружу. Её вырвало. От одного вида неживого лица. От стеклянных глаз. От вида крови. Вида смерти. От памяти, как ЭТО было…

Накатила новая волна рвоты.

Организм исторг какие-то жалкие сгустки. Но волна на этом не иссякла. Рвотные спазмы корёжили, содрогали её тело, выворачивали нутро практически вхолостую – желудок был пуст. Она уже больше суток ничего не ела. Голодала…

Насилу дождавшись паузы между спазмами и боясь делать резкие движения, Амрина осторожно двинулась в сторону буйной растительности, которую недавно изучала и куда, по её разумению, ей и предстояло идти. Подальше от этой жуткой поляны!

Подальше! Шаг за шагом…

Однако, ноги её не слушались, а перед глазами стояла одна картина: вещмешок! Он сбросил его с плеч, перед самым нападением на лакомую, как ему казалось, жертву… Мешок валялся в траве, метрах в пяти от тела. И манил к себе, тянул, как магнит.

Она не могла ничего с собой поделать. Её подсознание сопротивлялось. Её желудок, даже измученный спазмами рвоты, жаждал пищи. Её мысли… Её мышцы… ЖРАТЬ!!!

Организму не потребовалось никакой команды, было достаточно и того, что ослаб волевой контроль. Амрина развернулась и медленно пошла назад к разметавшемуся среди трав телу. Всё внимание она сосредоточила на подавлении новых рвотных позывов. Да ещё – вся ушла в слух. Ей показалось, что где-то в глубине леса несколько раз треснула сухая ветка.

Когда, наконец-то, её пальцы вцепились в заплечный мешок, шум усилился. К нему добавился шелест веток и зовущий человеческий голос – заметно левее. Как раз там, куда она собиралась продвигаться. С низа живота опять поползла волна паники. В висках застучала, участилась ритм-машина. Скорей! Прочь с открытой поляны! Подальше от убитого! Это идут его товарищи! Они будут мстить!

Но организм отказывался уйти от объекта, в котором, вполне возможно, была долгожданная еда. Амрина нетерпеливым движением прикоснулась пальцами ко лбу и опешила… Повязка с девятилучевой пластиной – отсутствовала!

Как же она могла забыть! Ведь именно этой пластиной, когда враг повалил её наземь, она и вспорола ему горло.

Сорвала с головы повязку и… Напрочь позабыв в момент неожиданного нападения о своём оружии, висевшем за спиной. Вспомнила о «вампире» она, только когда ударилась, упав на него.

Амрина ринулась к убитому, уже не заботясь о тошноте и реакции организма. Тот, в свою очередь, уже полностью переключился на вещмешок – рука, вцепившаяся мёртвой хваткой в лямки, так и не разжалась. Пришлось волочь его по траве к покойнику.

Скомканная чёрная повязка, пропитанная кровью, лежала прямо в багровой подсохшей лужице. На траве. Слева от перерезанной шеи. На повязке, сплошь в бурых пятнах, кляксой с рваными краями покоилась серебристая пластина, шести сантиметров в диаметре. То, что издалека казалось рваными выступами, было девятью заострёнными лучами, напоминающими протуберанцы. Или же лепестки. Пистолет-пулемёт «вампир», любимое оружие её любимого мужчины, валялся в полуметре от повязки.

Неизвестные уже явственно приближались, перекрикиваясь между собой.

Амрина поспешно схватила повязку, с усилием выдрала ткань из подсохшей лужицы. Потом, одним уверенным движением, полоснула острыми лучами пластины по боку заплечного мешка. Вспорола. Нервно вытрясла содержимое на траву.

Разбираться в этой куче было некогда. Взгляд выхватывал лишь то, что успевал.

Несессер с принадлежностями. Блокнот. Патроны. Несколько осколочных гранат. Пистолет. Сменное бельё. И… неужели! Упаковка, в которой…

Её глаза блеснули, как у изголодавшейся волчицы.

СУХОЙ ПАЁК.

Всё! Ни секунды лишней; из несъедобного она взяла только блокнот и пистолет, рассовала их по боковым карманам комбинезона. Закинула на плечо свой пистолет-пулемёт. Упаковку с пищей прижала под мышкой и бросилась в лес.

В противоположную от приближающихся врагов сторону.

Голоса звучали уже совсем близко.

Амрина, распластавшись за стволом старой сосны, быстро пригребла прелой листвой бесценную упаковку. И, стащив с плеча враз потяжелевший пистолет-пулемёт, передёрнула затворную раму.

Глаза её напряжённо пожирали полосу кустов, темнеющую на той стороне поляны…

Хасанбек устало скользил взглядом по колышущимся спинам всадников. Степь, сколько могла, гасила удары тысяч подков, но взамен издавала непрерывный пульсирующий гул. Ржание уставших лошадей. Бряцанье доспехов. И угрюмое молчание гвардейцев, вычленяемое из общего шума острым слухом темника. Гвардия Великого Хана была измотана жарой и бесконечными переходами.

«Эль-литные войска».

Так величал Аль Эксей гвардейцев Чёрного тумена. И это, на языке его народа, означало: «лучшие из лучших». По всему выходило – много непонятных языков существовало на свете, а слов странных в них – в тысячи раз больше.

Но как ни называть, суть одна: в любой армии, если она для победы создана, а не для повального бегства и общей гибели, всегда самых лучших воинов сводят в одно подразделение. И задачи ему ставят непосильные для других. Захватить чужого полководца вместе с его ставкой, знаменем и обозом. Уберечь своего Повелителя от подобных действий врага. Выстоять в неравном бою, когда уже половина войска наладилась отступать. Принести тяжёлую победу, врезавшись в ряды неприятеля броневым ударом закованной в железо конницы. Одним словом, задачи им ставились – специальные. Вот и величал Аль Эксей этих воинов, специально назначенных для больших дел, СПЕЦНАЗОМ. Даже как-то сказал: «Хасан, а ведь ты тоже – спецназовец! Значит, у меня хорошая генетическая память». И улыбнулся, похлопав темника по нагрудным доспехам.

Хасанбек вспомнил своего анду и тут же поморщился вместо улыбки. Движение лицевых мышц вызвало боль.

Ему нездоровилось со вчерашнего вечера.

А сегодня в висках ломило так, что Хасанбек ещё с утра отказался от шлема. Приторочил его к седлу позади себя, да так и ехал простоволосым впереди второй походной колонны. Рядом с тысячником Мурадом.

Рысили молча. Подавленное состояние нойона, должно быть, передалось подчинённым. Только внимательные взгляды на своего темника. И никаких вопросов.

В ушах – шум ветерка, беззлобно трепавшего волосы гвардейцев, хвосты и гривы лошадей, бунчуки и знамена, плюмажи на шлемах. Шум в голове…

Ломота не проходила. Неугомонные думы безжалостно ворочались. Отзывались блуждающей давящей болью – то в затылке, то во лбу. О чём только не передумал темник за эти часы монотонной тряски или же полузабытья привалов.

Сегодня почему-то опять внезапно вспомнились давние слова Теб-Тенгри, главного шамана Орды, казнённого по приказу Повелителя. Уже столько лет бились они в памяти, раз за разом врываясь в сознание. И опять так некстати – ожили, зазвучали, заболели внутри.

«…Кроются в тебе, нойон, два зверя диковинных… Один зверь белого цвета. Его когти загнуты внутрь. Другой – сплошь чёрный. С глазами багровыми, как тлеющие угли. Не любят они друг друга, но мирятся до поры до времени».

Многое знал колдун зловещий, многое чуял. Многое рассказывал темнику, необъяснимым образом снискавшему его доверие. Рассказывал, что белый зверь – и есть душа воина, стремящаяся к Небу. А чёрный зверь – нутро, тяготеющее к тёмным силам и животному началу. Душа и Нутро…

С какого же мгновения обострилось это жестокое противостояние двух непримиримых начал? Не иначе, как после прохождения Облачных Врат. После того, как Чёрный тумен угодил на «небеса». До этого два зверя ещё как-то уживались внутри Хасанбека. И даже получалось поочерёдно выпускать их наружу. Если требовалась дремучая злобная сила, разящая врагов и делавшая тело неуязвимым – приструнивал Хасанбек белого зверя, чтобы не мешал. И наоборот, давал ему волю, если требовалось осмотреться и подумать.

А может, только казалось ему, что имел он власть над непримиримой парой? И Врата ни при чём?

Как бы там ни было, но именно после Облачных Врат неизмеримо вырос белый зверь. Уже не всякий раз имел на него Хасанбек управу. И всё чаще зверь чёрный поджимал хвост во внутренних стычках. К добру это иль к худу? Ведь говорил же шаман и таковы слова: «…Радуйся, пока живут эти два зверя вместе. Неспроста никто из них не может взять верх. Но как только это удастся, неважно кому – чёрному или белому – исчезнешь ты, прежний, и появится совершенно другой человек».

Каким он будет, этот новый человек?! И когда появится – уж не после смерти ли темника? А может быть, он уже появился – в лице Аль Эксея?!

Не спрашивал Хасанбек об этом своего анду. Тот же говорил и вовсе невероятные вещи. Пояснял ему что-то о Реке Времени. О том, что демоны вырыли новое русло и пустили её вспять. Оттого-то и перемешалось многое в их мире, да и во всех окрестных мирах тоже.

Ещё говорил он, что у каждого свой чёрный зверь. Невыводим он, и однажды умирает вместе с бренным телом. И чем он крупнее и злобнее – тем сильнее и яростнее воин. Однако, по-настоящему великим воином можно стать, лишь имея Большого Белого Зверя. Или же – Душу Воина.

С одним Большим Чёрным Зверем можно только сеять смерть, как среди чужих, так и своих. С одним Большим Белым – стать великим шаманом и со временем уйти на небо. С двумя равными по силе – чёрным и белым – успешно воевать, не теряя буйной головы. И только, если из двух зверей белый неизменно одерживает верх – можно достойно идти по пути нескончаемого воинского Похода. Быть Великим Воином.

Вот и вышло так, что бессмертная душа Хасанбека когда-то, в тот скорбный день, о котором не хочется думать, унеслась вниз по течению Реки Времени. И блуждала сотни лет, пока не воплотилась в теле его нынешнего анды Аль Эксея по прозвищу Пятнистая Смерть.

Бежал, бежал по стремительным водам белый зверь, не замочив лап, покуда не встретил достойное тело…

Сейчас – перемешались воды-времена. Перепутали они, каким руслом течь – былым и единственно верным, или же – новым, выкопанным демонами.

Вышли воды из берегов. Смешались годы и дни чужих жизней. Вот и получилась неразбериха великая – встретились те, кто вовек и знать друг о друге не должен был. Потому и разрывается ныне белый зверь между двумя телами Больших Воинов.

Что ещё получится с этого? Как бы не надоело зверю бегать, да не покинул бы он сразу оба тела. Может, лучше бы им держаться поближе друг к другу? Хасанбеку и его анде Аль Эксею.

Поди знай, каково оно – небесное предначертание…

Сколько же минуло с того дня, когда после победы в пограничном сражении с тангутами доставил сотник разведчиков Асланчи двух пленных лазутчиков? Назвались те Посланниками Вечного Синего Неба.^* Две лживые гадюки! С жалящими именами: Кусмэ Есуг и Дэггу Тасх. Вползли в доверие Великого Хана. А вскоре – заманили на ложный «небесный» путь целый тумен во главе с самим Повелителем. Обманом заставили биться, бесконечно и бессмысленно сражаться на потеху чужеродной толпе.

В каких мирах они сейчас скачут этой боевой колонной? За что сражаются? За то, чтобы вернуться домой? Или мстят за то, что уже никогда туда не вернутся?

Хасанбеку казалось: они уже давно передвигаются по какому-то перевёрнутому с ног на голову миру. А уж коль дело приходится иметь с демонами, к тому же в их собственном логове – стало быть, находятся они не в небесных чертогах. Никак не. Демоны не живут на небесах!

И пускай по ночам высыпают на небосводе сверкающие осколочки, как шевелящиеся слепни на потных лошадях. Звёзды ли это? Ой ли… Откуда взяться звёздам в преисподней?!

Никому и ничему нельзя верить в этом фальшивом мире. Даже кажущимся звёздам.

Порою и звёзды тоже лгут! Мерцают. Подмигивают из тьмы. А потом – оборачиваются горящими очами тысяч голодных демонов.