Текст книги "За рекой Гозан"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Эллины Бактры присутствовали на празднике по принуждению. А куда денешься – свита царя обязана сопровождать его на всех церемониях, даже устроенных во славу языческого божества.

Когда-то жрецы Артемиды скрепя сердце согласились на установку в святилище фигуры Анахиты из соображений здравого смысла: ничего, что статуи стоят рядом, зато храм останется целым и невредимым. Новые поколения эллинов успели привыкнуть к странному соседству богинь и часто приносили дары обеим сразу. Тем более, что и та, и другая помогают при родах, а также наполняют груди женщин молоком. Только ассакены называли кумирню по-своему – «храмом Воды».

Ближе всех к царю сидел стратег[48]48
  Стратег – высшая выборная военная должность в античном полисе, главнокомандующий войском.


[Закрыть] с семьей – крепкий бородатый мужчина средних лет. Величественная осанка и волевой подбородок выдавали в нем уверенного в себе воина. Его жена и дочери оживленно переговаривались, поглядывая на всадников.

Одна из девушек, совсем юная, с вьющимися русыми волосами, собранными на затылке в лампадион, что-то увлеченно рассказывала соседке, трогательно сложив перед собой ладошки. Светлые пряди спадали с висков, обрамляя не тронутое загаром лицо с высоким лбом. Даже на расстоянии Куджула заметил ее беззащитную, удивительно милую улыбку.

Отшумели мартовские ливни, отгремели грозы, земля напиталась влагой и покрылась сочным разнотравьем. Пастухи за несколько дней до игр прогнали по полю стада коз, которые срезали траву до корней. Животные съели бы и корни, раскопав землю копытами, но козопасы не дремали, не давали животным застояться на одном месте: без корней грунт пересохнет, потеряет упругость.

Затем по долине цепью прошли рабы, собирая в мешки все лишнее, ненужное, опасное – коряги, булыжники, керамические черепки. Они срезали бугры, заливали отравой кротовые норы, после чего засыпали землей.

Апрельское солнце жадно впивалось лучами в почву, вытягивая из нее остатки влаги, а поле наливалось силой, твердело, готовясь к безжалостным ударам лошадиных копыт, азарту и ярости схватки.

5

После того, как участники состязания по очереди поприветствовали Гондофара, глашатаи объявили перерыв – царь и свита должны перед началом скачек по традиции выпить вина. Виночерпии засуетились, забегали между рядами, раздавая ритоны, подтаскивая кувшины, в то время как наездники вместе с конями ожидали возле трибун.

Выскочили два карлика-шута, забрались на баранов, схватились руками, кривляясь и дурачась. Свита покатывалась со смеху, глядя на потешных борцов.

Тем временем жрецы запалили хворост и начали принимать жертвы от паломников: голубей и всякую птицу – от бедных; ягнят и бычков – от тех, кто побогаче. Предназначенные богине куски мяса и содранные шкуры с молитвой бросали в горящий хворост, а остальные части туши зажаривали на вертелах, раздавая всем желающим.

Обреченно кричали животные, мелькали в воздухе тесаки, кромсая шеи, топоры с хрустом разрубали кости, кровь лилась рекой по алтарям…

День был ясным, хотя и ветреным. Со стороны степи ветер приносил не различимую для глаза, но ощутимую на коже и во рту сухую пыль. В бездонном лазоревом небе мелкие барашки облаков плыли рядами друг за другом, словно там уже начались скачки, и теперь белые кони несутся к солнцу, управляемые невидимыми всадниками.

Оруженосцы еще раз проверили сбрую – не сбились ли ремни уздечки, нет ли трещин в пронизях-застежках, насколько туго схвачены подпруги. Тут важно, чтобы хитрая лошадь не надула живот, когда затягиваешь трок. Если появится слабина, седло от тряски может сползти набок, тогда всаднику будет трудно удержаться на коне.

Теперь на лошадях были только чепраки и седла. Наездники сняли с себя все лишнее, оставшись в туниках и легких сандалиях. Распорядитель в красном тюрбане и длинном парчовом халате ходил от одного участника к другому, справлялся, все ли в порядке, нет ли просьб.

Следом поспевал вертлявый помощник, всюду совал нос, дергал подпруги, угодливо скалясь. В суматохе подготовки на него никто не обращал внимания. А зря! Поднырнув под одну из лошадей, он ножиком быстро подрезал трок, а затем бросился в сторону, словно его тут и не было. Но дело сделано – эллин долго не продержится в седле, а значит, одним серьезным соперником меньше.

Как и всякий степняк, Куджула был прирожденным наездником. Сколько он себя помнил, лошади всегда были рядом.

Он внимательно осмотрел коней соперников. Этот мощный, горячий, но задирает голову. Может, и выносливый, но вряд ли быстрый, да и управлять таким конем трудно. У этого шея слишком толстая и вообще передняя часть туловища тяжелее задней, значит, передние ноги сильнее, поэтому нагрузка будет неравномерной, и он быстро устанет. Вон та кобыла вдруг сникла, голову вытягивает вперед. Под ноздрями корка – похоже на мыт, видно, болезнь внезапно обострилась после дальнего перегона. Всадник удрученно постоял рядом, успокаивая лошадь, поглаживая по шее, затем решительно повел прочь. Навстречу торопится оруженосец с запасным скакуном.

«Это на руку, – отметил для себя Куджула. – Подъездок обычно рысак, не самый лучший конь».

А вот у эллина конь отличный – согдийский аргамак, крупный, с сухими крепкими ногами, глаза блестящие. У царского сына конь тоже хорош: ноги сильные, длинные, голова горбоносая, уши маленькие и подвижные. С этими двумя, похоже, и придется побороться.

Гнедая кушана горячилась, пританцовывала, чуя, что вот-вот начнутся скачки, нервничала.

«Скорей бы уже к шесту, – подумал Куджула, – плохо, если конь застоится».

Тут же глухо ударили дамамы, глашатаи вызвали участников на исходную позицию. Распорядитель восседал на коне возле шеста, торжественно держа перед собой на вытянутой руке увитый разноцветными лентами жезл.

Семеро княжичей выстроились в ряд.

Всадники и кони напряжены, лошади нервно прядут ушами и грызут удила, перебирая ногами. Музыка стихла, но шум усилился: с трибун доносятся возбужденные голоса почетных гостей, а возгласы в толпе зрителей сливаются в монотонный гул, не то радостный, не то тревожный.

Распорядитель резко взмахнул жезлом.

Мгновение – и наездники с криками, горловыми руладами, свистом заработали локтями и коленями. Кони рванулись вперед, выбрасывая копытами куски дерна. Вначале они мчались по краю поля, почти прижавшись друг к другу, пролетая шесты ограждения с красными флажками. Слева и справа от Куджулы мелькали, раскачиваясь в ритме бега, оскаленные лошадиные морды с сумасшедшими глазами, перекошенные азартом лица всадников.

К концу первого круга участники все еще скакали кучей, поочередно то вырываясь вперед, то отставая на пол-крупа. Пронеслись мимо трибун бешеным галопом, сотрясая землю ударами копыт, обдав гостей вихрем из горячего дыхания, натужных хрипов и пыли.

Аравийская гнедая шла широким махом, вытянувшись над землей. Куджула вжался в шею, словно слился с ней. Он не принуждал кобылу хлыстом, а дал волю, лишь слегка касаясь кожи поводьями.

Кони пролетели второй круг, третий…

Наконец определились лидеры и отставшие. Впереди мчался эллин на аргамаке, за ним Куджула. Следом во весь опор скакал Пакора, нахлестывая скакуна камчой, но расстояние между ним и конем Куджулы заметно увеличивалось.

Оставался последний круг.

Внезапно эллин ухватился за луку седла, словно пытаясь удержаться. Через секунду седло сползло набок, а всадник вцепился в гриву коня, чтобы не упасть. Конь сбился с ритма, завилял, отчего эллин сразу съехал вниз. Седло повисло на шейной подпруге, мешая всаднику забраться на спину аргамака. Эллин изо всех сил старался подтянуть ноги, которые теперь волочились по земле. Еще миг – и он, обессилев, рухнет под копыта настигавших его лошадей.

Куджула поравнялся с аргамаком, на всем скаку наклонился в седле и схватил эллина за хитон, удерживая над землей словно тюк. Соперники промчались мимо, заляпав обоих ошметками дерна. Над полем пронесся стон – тысячи глоток разом выдохнули в изумлении.

Обе лошади перешли на рысь, потом на шаг и, наконец, остановились.

Подбежали слуги, переложили эллина на конскую попону. Тот не мог идти – ноги ниже колен были покрыты грязью и кровью. Он старался казаться невозмутимым, но предательски побелевшее лицо выдавало настоящие чувства.

Воины расчистили путь сквозь толпу зрителей к ближайшему шатру, а затем встали вокруг в оцепление. Вскоре в шатер ворвался стратег. Опустившись на колени перед сыном, он с тревогой посмотрел ему в лицо.

– Гермей, ты жив, слава Зевсу Арею!

– Повезло, что грудной ремень выдержал, – раненый слабо улыбнулся.

– Что с ногами?

– Не знаю, кажется, повредил правую стопу, жутко болит. Левая просто ободрана. Если бы не кушан…

– Ничего, как только я привезу тебя домой, тобой займется Бассарей.

Стратег протянул Куджуле руку.

– Меня зовут Деимах, я предводитель эллинов Бактры. Ты спас жизнь моему сыну, и я прикажу заколоть быка в храме Зевса в благодарность богу и тебе – его посланнику. Как только Гермей поправится, я буду рад видеть тебя в моем доме.

Сказав это, он обнял кушана.

Вскоре раненого погрузили на повозку и отправили в город.

Куджула вышел из шатра. Он не жалел о том, что спас соперника, просто сердился, что все закончилось так неудачно и непредсказуемо. А ведь на последнем круге шел вторым. Нахмурившись, он смотрел, как царь чествует на трибуне победителя скачек – своего сына: сначала возложил на голову золотой венок, затем обнял и усадил рядом с троном.

Кушан решил, что надо взять себя в руки – впереди козлодрание. Даже хорошо, что он злится, это правильное состояние перед дракой.

Кое-как справившись с чувствами, Куджула двинулся к своему шатру. Царское бузкаши – это еще один турнир для отпрысков из княжеских родов. Но таких приехало мало, так что козлодрание не будет зрелищным. Настоящее столпотворение начнется, когда царь покинет ристалище, а на поле ринутся все желающие – сотни мастеров. Состязание будет длиться несколько дней, и от рассвета до заката долина будет похожа на кишащий муравейник.

Октар вывел под уздцы коней для козлодрания – тарпана и бактрийца. Оба рысака зло жевали грызла и перебирали ногами: чувствовали, что схватка вот-вот начнется, им не терпелось ринуться в бой.

Седла на них особенные – деревянные, с высокими луками – для лучшей опоры всадника, а сбруя усилена хвостовым ремнем.

Вновь глухо ударили дамамы.

Участники вышли на поле, держа коней в поводу. Княжичи в одежде желтого цвета, оруженосцы – в черном. Задача оруженосца заключалась в том, чтобы мешать соперникам и защищать хозяина. Поднять руку на желтого нельзя – за это он ответит головой, но ударить его коня своим конем, смять, оттолкнуть в сторону – можно.

Царские слуги обошли рысаков, проверили, чтобы на копытах не было железных пластин, иначе, лягаясь, они покалечат друг друга и всадников. Это было единственным ограничением в козлодрании, все остальное разрешалось. Игра древняя, правила не менялись столетиями: пусть лучше княжичи лупят друг друга плетками, чем рубят мечами. Победителем станет тот, кто сбросит тушу в круг на противоположном конце поля.

Поперек седла чапандаза – распорядителя турнира – лежала туша черного козла. За два дня до бузкаши его закололи, отрубили голову и ноги ниже колен, а затем вымочили в соленой воде, чтобы он стал тяжелее и крепче. У козла шкура более прочная, чем у барана, поэтому его труднее разорвать на части. А еще у него холодное дыхание, ведь он создан дэвами ручьев и пещер, а значит, считается нечистым животным. Его можно трепать и валять в грязи – не жалко.

Участники вскочили в седла.

Чапандаз швырнул тушу на землю перед собой, после чего, развернув рысака, быстро поехал к краю поля. Мгновение – и всадники, бросив коней в карьер, сгрудились вокруг козла. То один, то другой из них наклонялся к земле, обняв шею лошади, чтобы подобрать тушу. Но его били камчой, пинали ногами.

Куджула боролся в центре желтой кучи – оруженосцы пока держались на расстоянии. Кони кусали друг друга, лягались и вставали на дыбы. Не все лезли к туше – в такой свалке легко покалечиться. Зато тот, кто первым схватит козла, имеет преимущество, потому что отобрать его на скаку труднее, чем поднять с земли.

Удача улыбнулась согдийцу – он бросился в сторону, держа тушу за ногу.

Оруженосцы не дремлют: один из них метнулся наперерез желтому, мешает, а сзади уже догоняют соперники. Гандарей прилип сбоку, схватил козла за другую ногу, дергает. Согдиец упирается, хотя ударить не может – руки заняты. Гандарей цапнул поводья его лошади, тянет на себя. С другой стороны подскочил Пакора, замахнулся камчой. Согдиец поднял плечо, закрылся, но выпустил козла…

Вот уже гандарей несется с тушей по полю, остальные с гиканьем устремились следом. Но перед ним выскочил черный парфянин, подставил коня, не объехать. Чтобы избежать столкновения, гандарей поднял рысака на дыбы. Как тут удержаться в седле! – он вместе с тушей свалился на землю. Подлетел оруженосец, оттеснил соперников, дав возможность хозяину вскочить на коня. Но козел был уже у сака, который рванулся вперед. Внезапно на него налетел черный хорасмий. Сак закричал от боли – удар лошадиной груди пришелся на ногу – и выпустил тушу.

Куджула с камчой в зубах резко нагнулся, подхватил козла.

Пустив тарпана в галоп, он помчался к заветному краю поля. Но с боков налетели двое желтых, зажали в тиски, остановили коня. И тут спереди, словно из засады, на него помчался кто-то огромный, черный. Всадник уже рядом, Куджула видел его перекошенное от ярости лицо, пену на морде коня. Еще миг! – сейчас эта дикая, неудержимая масса налетит на него, сомнет, опрокинет, раздавит.

Наперерез ассакену бросился Октар.

Встав на седло и оттолкнувшись обеими ногами, он как тигр прыгнул на черного всадника. Оба покатились по земле комом из живых тел прямо под копыта беснующихся лошадей.

Верный слуга не видел, как Куджула отпихнул ногой одного желтого, ударил камчой другого, а затем рванулся вперед. Доскакав до круга, швырнул козла на траву и восторженно вскинул руки. Он не видел, как Гондофар сжал побелевшие от досады губы. Не слышал, как сотни глоток заревели в восторге, выкрикивая имя победителя.

Октар неподвижно лежал на земле, а рядом с ним на боку застыл мертвый ассакен с проломленной ударом лошадиного копыта головой.

Глава 2
Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Аша-Вахишта[49]49
  Аша-Вахишта – месяц древнего зороастрийского календаря, соответствует месяцу ардибехешт современного иранского календаря, т. е. апрелю – маю.


[Закрыть]

1

Куджула сидел на ковре, облокотившись спиной на одну из четырех деревянных колонн, которые поддерживали крышу ойкоса[50]50
  Ойкос – главный зал античного жилища.


[Закрыть]. Из прямоугольного отверстия бил солнечный свет, освещая кушана и его собеседника.

Напротив расположился молодой иудей со спутанными вьющимися волосами, по виду ровесник хозяина. Худое изможденное лицо, а также темные круги под глазами говорили о том, что последнее время ему пришлось несладко.

Общались на греческом.

Между молодыми людьми стояло блюдо с миндалем и кувшин кумыса. Заметив, как жадно гость смотрит на орехи, Куджула сказал:

– Ешь… Если голоден, скажи. Я прикажу принести еще еды.

– Спасибо, друг, – ответил иудей приятным баритоном, – этого достаточно, ты очень добр ко мне.

Зачерпнув целую горсть орехов, он отправил ее в рот, энергично заработал челюстями. Куджула улыбнулся и рывком встал. Распахнув резные створки двери, вышел в коридор. До гостя еле слышно донеслось: «Принеси сыр, хлеб, холодное мясо… и еще кумыса».

Вскоре хозяин вернулся. Закрыв за собой дверь, уселся на старое место.

– Рассказывай, – обратился он к иудею.

– Что ты хочешь услышать?

– Мне все интересно знать: кто ты, откуда, где научился врачевать, как попал сюда. Чем больше расскажешь, тем меньше вопросов мне придется задавать. Я уже знаю, что тебя зовут Иешуа. Еще знаю, что ты здесь недавно, – это не трудно, твоя одежда выглядит так, словно тебя целый фарсах волочили по земле.

– Мы пришли несколько дней назад.

– Кто это – мы?

– Я и мои друзья из Хагматаны: Иона, Шаддай, Ицхак. С нами был еще Лаван, но он погиб… упал в реку… унесло течением.

– Из Парфии? – удивился Куджула. – А сюда-то зачем?

Иудей замялся, не зная, может ли он доверять хозяину, а врать не хотелось. Но тот все понял по выражению его лица и серьезно сказал:

– Говори не таясь, я тебя не сдам, даже если ты сделал что-то плохое. Когда придет время, твоим судьей станет Митра. За то, что ты спас Октара, я должен тебя озолотить, но у меня нет золота, я сам пленник. Так что отплатить могу только дружбой. Ну, вот еще орехами…

Теперь улыбнулся гость.

– Я уже сказал, что ты добр ко мне. Я это оценил. А насчет Митры не уверен, все-таки я иври.

Раздался стук в дверь, после чего в комнату вошел слуга с подносом и поставил его на ковер. Кушан подвинул поднос к иудею. Тот виновато улыбнулся, затем стал жадно запихивать куски мяса в рот, запивая кумысом.

Еще не закончив жевать, с полным ртом заговорил:

– Зимой на Вонона было покушение, его пытались отравить, но он выжил. В заговоре участвовали бехдины из храма Победного огня. Наш рофэ Ицхак был с ними дружен. Когда взяли эрбада Мирзу, Ицхак сказал, что нам лучше спрятаться… Ушли в горы, жили в шалаше, пока Вонон не сбежал в Армению. Тяжелое было время… Оставаться все равно было опасно, потому что Вонон пытался вернуть трон. И мы бежали в Александрию в Арии[51]51
  Александрия в Арии – современный город Герат на северо-западе Афганистана.


[Закрыть], затем в Бактру. Шли три месяца с попутными караванами. Несколько раз нас пытались сделать рабами, но мы откупались. Во время переправы через Теджен погиб Лаван… Ицхак тоже плох, еле дышит, старый уже. О судьбе тех, кто остался в Хагматане, я ничего не знаю.

Иешуа замолчал и вытер рот тыльной стороной ладони, заставив себя не смотреть на еду.

– Вы были замешаны в отравлении? – нахмурившись, спросил Куджула.

– Нет, просто брали у бехдинов травы. Но во время облав иудеев хватают первыми.

– Почему ты не лечишь Ицхака?

– Я не всемогущ, его время пришло.

– Я видел, что ты сделал с Октаром. С такими увечьями не живут, когда его внесли в шатер, это был мешок с костями. Я думал, что он испустит дух, не приходя в сознание. А потом вдруг появился ты… Я даже не помню, кто тебя привел.

– Иудеи есть везде, – глубокомысленно изрек Иешуа. – А на бузкаши раздавали мясо…

– Как ты это делаешь? Одними руками…

– Не знаю… Само получается, нужно просто захотеть.

Он отрешенно потер ладони и, взглянув на кушана, изобразил подобие улыбки. Объяснять не имело смысла: его способности находятся за пределами человеческого понимания. Покопавшись в дорожной сумке, вынул холщовый мешочек, передал хозяину.

– Здесь молотые травы и коренья: марена, горечавка, дубовая кора, чертополох, золототысячник… Октара надо поить отваром, пока не встанет на ноги. И еще… пусть спит, не тревожь – во сне кости лучше срастаются.

Оба посмотрели в угол зала, где на циновках под одеялом спал кангюец.

– Мне пора, – сказал Иешуа.

– Нет, – уверенно заявил Куджула, – я тебя не отпущу.

Потом спохватился:

– Вернее… ты, конечно, можешь уйти, когда захочешь. Но сам подумай: у тебя с друзьями на руках больной старик, вы в чужом городе… Деньги-то хоть есть?

– Да, немного… Иудеи не чужие только в Палестине, мы привыкли. В Бактре есть община, нам выделили пустующий дом. Я плотник, Шаддай с Ионой каменщики – заработаем. Мне нужно идти.

Иешуа поднялся. Молодые люди обнялись.

С этого дня между ними установилась прочная дружба. По просьбе Куджулы иудею дали пропуск во дворец, и он заглядывал к другу по вечерам, когда был свободен от работы. Иногда Куджулу отпускали под присмотром стражника к Балху, чтобы искупать лошадей. Друзья плескались вместе с конями в прохладной коричневой воде, а потом сидели на песчаной отмели, греясь на солнце.

Иешуа рассказывал Куджуле о том, как оказался в Хагматане. О полном опасностей пути из Иерушалаима в Тадмор. О трудностях, с которыми каравану пришлось столкнуться в пустыне Эш-Шам. О древней величественной реке Евфрат и греческом городе Селевкия-на-Тигре.

Кушану казалось, будто он вместе с ним ходит по базару в Дамесеке, вдыхая сладковатый аромат благовоний и пряный запах специй. Или устало бредет по берегу Евфрата, слушая шелест рогоза и плеск воды. Вдыхает наполненный пылью горячий воздух пустыни, взбирается по горным откосам, отмахивается от полчищ саранчи среди скал…

История о том, как караван иудеев преследовали дэвы, показалась ему невероятной. С ним еще никогда не происходило ничего сверхъестественного, поэтому он недоверчиво слушал, как духи принимают человеческий облик, чтобы навредить жертве или даже погубить ее.

– Ну так что… эти дэвы – «шедим», как ты их называешь, – больше тебя не трогали?

– Ты знаешь, открыто они не появляются, но я часто чувствую их присутствие – как сырым ветром вдруг обдаст, аж мурашки по коже. Бывает, внутри будто струну натянули до предела, а из рук все валится. Я тогда начинаю молиться, и морок проходит. Иногда странный человек на улице покосится исподлобья, потом отвернется и уходит… Злое лицо торговки на базаре – вроде бы ничем не отличается от многих, но ты ощущаешь ее пристальный взгляд, кажется, она смотрит сквозь толпу только на тебя. Или вдруг острое чувство – нельзя поворачивать за угол. Остановишься – тут же в стену врезается колесо от арбы, и ты понимаешь: стоило сделать шаг, и все – увечье или смерть. Мне кажется, что гибель Лавана тоже не была случайной.

– Тебя кто-то предупреждает?

Иешуа досадливо сжал губы. Несмотря на доверительные отношения между ним и Куджулой, он еще не был готов открыть другу самое сокровенное: способность слышать голоса и разговаривать с ними. Еще помнилось озадаченное выражение на лице Эзры, молодого погонщика, когда Иешуа неосторожно проговорился. Это было в начале пути из Иерушалаима по Дороге горы в Дамесек. Тогда Иешуа был бесхитростным подростком, который не понимал: то, что для него является привычным и обыденным, другим может показаться странным, необъяснимым, пугающим. Теперь он молодой мужчина и знает, что есть вещи, о которых не должен знать никто, или почти никто. Врать другу он не хотел, а правду сейчас сказать не мог, поэтому пришлось уйти от ответа.

– Давай отложим этот разговор.

– Да ладно, – отмахнулся Куджула, – не хочешь рассказывать, не надо.