Текст книги "Сын Чернобога"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Развеселое настроение Кончака прошло, когда он узнал, кого князь Трувар снарядил в сопровождающие княжне Милораде вместе с боярином Никлотом. На Казимира молодой светловолосый варяг тоже произвел не самое лучшее впечатление, хотя лицом воевода Олег был чист, со старшими вежлив, Улыбчив. Разве что в глазах его пряталась какая-то хитринка.

– Ты что, виделся с ним раньше? – спросил Казимир у гана.

– За одним столом пировали в радимицкой столице, – криво усмехнулся Кончак. – Принимали его там как родного.

– Это ты к чему? – не понял боярин.

– Слух шел меж радимичами, что он сын боготура Драгутина.

– Ну и что?

– И еще говорили, что темного он рода, колдовского.

– Это как? – опешил Казимир.

– То ли мать у него колдунья, то ли отец – Чернобог.

– Болтаешь невесть что, – махнул рукой боярин.

– За что купил, за то и продаю, – обиделся Кончак. – Князь Стоян тоже не поверил мечникам боготура Драгутина, которые распустили языки, отведав браги. Теперь Стоян пирует в стране Света, с ним ушли двадцать его мечников и десять моих хазар.

Боярин Казимир бросил испуганный взгляд на двери. Сватов князя Градимира разместили в обширном княжеском тереме, где любопытных ушей, надо полагать, хватало. Нашел ган Кончак место для откровенного разговора. Брал бы пример со своего отца бека Карочея. Вот из кого лишнего слова не вытянешь.

– Вы что же, охотились за боготуром Драгутином? – жарким шепотом спросил Казимир.

– А я о чем тебе толкую, боярин. Нельзя было допустить, чтобы радимичи столковались с варягами. Да не выгорело дело. Драгутин повидался не только с сестрой Милицей и братом Яромиром, но и с матерью, кудесницей Дарицей.

– И что в этом такого? – пожал плечами Казимир. – Человек четверть века провел вдали от родных.

– Олега он с собой возил и в город Торусин, и в Макошин городец. А в Макошин городец не всех пускают.

Боярин Казимир на это только рукой махнул-Провалил Кончак дело, порученное отцом, а теперь ищет виноватых. Боготур Драгутин, всю жизнь не выпускавший из рук меча, и без помощи навьих сил способен расправиться со своими врагами.

– Отец встревожился, – вздохнул Кончак. – Сказал, что за этим Олегом тянется черный след. Велел мне быть осторожнее. Так-то вот, боярин.

– А Олег тебя узнал?

– Коли узнал, то беда невелика, – пожал плечами Кончак. – Мы своих мечников разбойниками обрядили. А не пойман – не вор.

Князь Трувар выделил своей родственнице немалую свиту. Одних мечников набралось пять сотен. Казимир как увидел их, так ахнул. Уж не в поход ли на кривичей собрался князь Трувар?

– Какой еще поход? – удивился Никлот. – Чем больше свита, тем больше чести невесте. Ты на приданое взгляни. Два сундука золотой и серебряной посуды, мехов без счета, парча златотканая, оружие и пятьдесят тысяч денариев серебром. А если на татей нарвемся? Прикажешь им все отдать?

Окинув взглядом ладью, груженную приданым Милорады, боярин Казимир пришел к выводу, что Никлот, пожалуй, прав. Приданое за невестой набралось немалое. Рерики не уронили чести своего Рода и рода князя Гостомысла. Но если они за сиротой-племянницей дают столько добра, то сколько же богатства лежит у них по схронам?

– И не говори, боярин Казимир, – вздохнул Никлот, устраиваясь на носу ладьи рядом с киевлянином. – Рерики, пожалуй, богаче франкских императоров. О наших славянских князьях я уже не говорю. Да и чему удивляться, если они десять арабских городов ограбили.

– Как десять?! – ахнул Казимир. – Быть того не может!

– Собственными ушами слышал от Трувара, что в арабской Севилье они серебро не брали – девать некуда было. Хапали только золото.

Боярин Казимир оглянулся. Прибыл он в Псков на одной ладье, взятой у знакомых купцов, а ныне за ним плывут двенадцать деревянных лебедей, горделиво выгнувших шеи.

– Зря беспокоишься, боярин, – успокоил киевлянина Никлот. – Князь Трувар уже выслал гонцов вперед. Они купят телеги и организуют нам безопасный переход по суше.

– Невесту бы не потерять, – усмехнулся Казимир.

– Боярыня Злата за ней в оба глаза смотрит.

Весь путь по воде бояре продремали на носу ладьи, благо к веслу их никто не звал в силу почтенного возраста. Наговорились они всласть, перемыв косточки всем знакомым. От боярина Никлота боярин Казимир узнал, что воевода Олег – внук военачальника, одного из первейших в империи франков, мать его из рода Меровеев, а сестра, пятнадцатилетняя Ефанда, – нареченная невеста Воислава Рерика.

– Так ведь тому Воиславу за шестьдесят, – удивился Казимир чужому проворству.

– Иным жеребцам и годы не помеха, – насмешливо прищурился в его сторону Никлот. – Ты ничего о пророчестве Константина не слышал?

– Какого еще Константина? – насторожился Казимир.

– А бес его знает, – вздохнул Никлот. – Вроде он из ромеев. А привиделась Константину империя, почище тех, что создали ромеи и франки. Быть той славянской империи на наших землях, а начало ей положит сын Воислава Рерика и Ефанды, которая тоже ведет свой род от Меровея Венеда и кагана Додона.

От таких вестей боярин Казимир прямо обмер. Неспроста, выходит, объявились Рерики в Ладоге. И неспроста они строят новый город. Империю им подавай! Спасибо князю Гостомыслу, да икнется ему в стране Вырай, за таких внуков. Удружил всему славянскому миру. Это ж мы теперь в крови захлебнемся. А Никлоту хоть бы что: ухмыляется в усы да щурится в сторону встревоженного киевлянина.

– Рано беспокоишься, боярин Казимир. Сына Воиславу эта Ефанда еще не родила, а более у Рериков наследников нет. Трувар всю жизнь с полонянкой прожил. Она родила ему двух сыновей, да не той породы те дети, чтобы их опасаться. У Сивара и вовсе детей нет. Во всяком случае, я о них не слышал. Викинги они, что с них взять, почитай всю жизнь по чужим ларям шарили и чужих лебедушек мяли. Вот и растрясли свое семя по чужим углам.

Встревожившегося было Казимира слова псковитянина успокоили. Не допустят славянские боги разорения родной земли. Эти Рерики покрасуются еще с десяток лет да и сойдут на нет. Вот тут самое время будет князю Градимиру заявить о своих правах. Если хазары ему помогут, то кривич вполне может прибрать к рукам и Полянские земли, и ильменские.

Олег сразу узнал хазарского гана, с которым пировал в столице радимичей, и насторожился. Возможно, смерть берестянского князя Стояна и не была связана с тем, что это именно он сидел в засаде, перебитой в овраге под Торусином, но боготур Драгутин почти не сомневался в том, что подстерегал его на дороге именно этот человек, у которого с хазарами была давняя дружба. Олег приказал своим мечникам глаз не спускать с гана Кончака, но этим пока и ограничился. Зато сам Кончак не прочь был завязать дружбу с молодым воеводой, а долгий путь к Смоленску, сначала водой, а потом сушей, располагал к общению. Олег не чурался гана и молодого боярина Братислава, более того, охотно вступал с ними в разговоры.

Хазар и киевлянин практически ничего не знали о франкской империи и славянских городах на Балтийском побережье, а потому и слушали Олега, раскрыв рот. В свою очередь, Кончак много рассказывал об Итиле и роскошной жизни хазарских беков.

– А почему у вас не каган правит, а каган-бек? – удивился молодой франк.

– А зачем же обременять священную особу кагана земными делишками, – усмехнулся Кончак. – Властвует не тот, у кого больше прав, а тот, у кого больше ума. Каган Ханука слаб, а каган-бек Ицхак, да продлятся его дни, силен духом. И у Хануки есть свои сторонники, но у Ицхака их больше. В Киеве сейчас то же самое. Прав больше у великого князя Дира, а заправляет там всем варяг Аскольд. Вратислав не даст соврать.

Застенчивый, как девушка, боярин Вратислав только кивнул в ответ на слова хазара, а взор его в это время был обращен на княжну Милораду, которая горделиво сидела в открытом возке, закутанная в платок чуть не по самые глаза. Лицо Милорада прятала не от любопытных взглядов, а от комаров и мошек, досаждавших и простолюдинам, и родовитым особам. Слышать разговор молодых людей из-за скрипа колес многочисленных телег она не могла, но их интерес к себе, конечно же, чувствовала.

– Жалко отдавать такую девку дураку Градимиру, – вздохнул Кончак.

– А князь Градимир – дурак? – полюбопытствовал Олег.

– Умом не блещет, – со смехом подтвердил хазар. – Но в жизни семейной ум, конечно, не главное.

– Давно хотел спросить тебя, ган, как погиб князь Стоян? – Олег пристально глянул в глаза Кончаку.

– Не береди рану, воевода, – вздохнул хазар. – На моих глазах пал князь с коня, пронзенный стрелою. То ли на разбойную ватажку мы наткнулись, то ли печенеги устроили засаду на дороге, но испятнали они нас стрелами и скрылись.

– Где это случилось?

– У самого Берестеня. Может, пяти верст не доехал до родного города князь Стоян. На вас ведь тоже напали там, как я слышал?

– Нам повезло больше, – кивнул Олег и отвернулся.

Ган Кончак все-таки вызнал у мечников воеводы, кто отвел беду от дружины боготура Драгутина. Оказалось, что именно Олег, которого франки именовали графом, первым почувствовал опасность, таящуюся в овраге, и предупредил остальных.

– Дар у него от бога, – сказал Кончаку пожилой мечник. – Иной раз сквозь землю видит. Мы меж собой зовем его Вещим.

– А от какого бога сей дар? – спросил любопытный хазар.

– Знамо дело, от Черного, – буркнул франк.

Князь Градимир едва с крыльца не упал, увидев невесту. Вот удружил ему боярин Казимир, так удружил! Телом вроде стройна княжна, но ликом-то до чего ужасна. И такую страхолюдину хитрый киевлянин именует белой лебедушкой. Да чтоб у него глаза повылазили! Градимир с трудом удержался от того, чтобы не ткнуть кулаком в ощеренные зубы киевлянина. Неловко было перед смоленскими боярами, собравшимися вокруг красного крыльца, чтобы полюбоваться княжьей невестой. Полюбовались. Ну, Казимир, ну, собачий сын, дай срок, спросит с тебя Градимир за нынешнее бесчестье.

Князь распалился до того, что едва не повелел своим мечникам гнать со двора псковитян вместе с их уродиной-княжной, но при виде приданого невесты смягчился. Загомонили и удивленные смоленские бояре. А уж когда боярин Казимир объявил, что кроме золотой посуды, мягкой рухляди и тканей за невестой дают еще и пятьдесят тысяч денариев серебром, тут у князя на душе и вовсе полегчало, а у его ближников дух перехватило от зависти.

– Ты не смотри на ее лик, князь, – зашептал Казимир на ухо Градимиру. – Комары девку искусали. Лесом ведь везли. Вон хоть у гана Кончака спроси, у него глаз молодой, наметанный.

– Краше нее не встречал девки, – охотно подтвердил хазар. – Коли ты, князь, отказываешься, я беру ее с закрытыми глазами.

– Но-но, – осадил Кончака князь кривичей. – Раскатал губу. Просватана уже княжна, – и, обернувшись к челядинам крикнул: – Вносите сундуки в терем.

Глава 6
АСКОЛЬД

Весть о том, что боярин Казимир сосватал для Градимира Кривицкого псковскую княжну, дошла до Киева только к осени. Князь Аскольд, почувствовав подвох, приказал ближникам вызнать подробности, которые были не из приятных. Кроме княжны Милорады, в Смоленске обосновались пятьсот варягов воеводы Олега. Это означало, что Рерики дотянулись-таки до земли кривичей и осели там, не испросив разрешения Киева. Глуповатый князь Градимир, возможно, и против своей воли, теперь оказался у них то ли в союзниках, то ли в заложниках, ибо где пятьсот варягов, там скоро будет и тысяча. Неужели князь Дир этого не понимает, не говоря уже о беке Карочее, без слова которого его сестричад Казимир не посмеет сделать и шага?

– Все они понимают, – спокойно сказал боярин Гвидон, давний и верный соратник князя Аскольда. – Опасен ты стал ныне не только для Новгорода, но и для Итиля.

Тридцать лет назад Аскольд и Гвидон в первый раз ступили на киевскую землю. Тогда никто не мог предположить, что судьба так вознесет нищих ротариев, у которых не было ничего – ни денег, ни могущественных покровителей, за исключением разве что бога Световида. Впрочем, у Аскольда крещенного в детстве, со Световидом были сложные отношения. Клятву он богу принес, но вряд ли она была искренней. Все эти годы Гвидон ждал, что грозный бог покарает его друга за лицемерие, но не дождался. С течением времени влияние Аскольда в Киеве только росло. Ныне без его ведома на землях полян ничего не делается. Местные старейшины и вспоминают иной раз о князе Дире, но кланяются все же князю Аскольду.

Гвидона стало брать сомнение, а так ли силен Световид, как твердят об этом волхвы, и все чаще взоры его обращались в сторону служек Христа. Световид молчал, когда Гвидон, поддавшись соблазну, окрестил своих сыновей, молчал, когда сам боярин принимал в своем тереме ближников ромейского бога. Гвидону оставался только один шаг к вере, которую он теперь считал истинной, но сделать его, приняв крещение, боярин пока не решался.

– Ты виделся с Леонидасом? – пристально глянул на Гвидона Аскольд.

– Патриарх Фотий и император Михаил обещают нам поддержку, но только в обмен на принятие христианства, ибо помогать язычникам им мешает вера.

– А что скажут на это волхвы и бояре?

– Многие бояре ждут только твоего слова, князь. Ромеи, присланные Фотием в Киев, время даром не теряли и склонили многих киевских старейшин к принятию истинной веры. Ты ведь тоже христианин, князь, пришла пора сбросить личину.

Аскольд задумался. Легко сказать, сбросить личину. А если она за столько лет уже к лицу приросла и отдирать ее придется с кожей? Киевляне, чего доброго, не узнают князя, для них его кровоточащий лик станет бесовским наважденьем. В один миг можно потерять все, с таким трудом нажитое. Да и привык уже, чего греха таить, князь Аскольд к чужой вере. Привык жертвовать жадным до крови языческим богам, привык участвовать в посвященных им таинствах. Захочет ли истинный бог принять под свою длань человека, измазанного жертвенной кровью? Не постигнет ли Аскольда судьба кагана Обадии, которого волхвы сначала объявили драконом, а потом и вовсе убили руками Воислава Рерика?

Смерть брата, князя Трасика, до сих пор стояла у Аскольда перед глазами. Трасик шел на Калинов мост с твердой уверенностью в том, что ему удалось обмануть бога Белеса, и ошибся. Языческий бог покарал клятвопреступника рукой Сидрага Рерика. Теперь тан Гвидон предлагает своему старому другу Аскольду выйти на Калинов мост не с мечом, а с крестом в руке, но спасет ли крест от длани Чернобога?

– Леонидас считает Чернобога сатаной, – неуверенно произнес Гвидон. – Князем зла. А Христос – олицетворение добра и милосердия. Но ведь добро всегда побеждает зло на Калиновом мосту?

– Это смотря какое зло, – процедил сквозь зубы Аскольд. – Черный Ворон – вестник смерти. А все люди смертны – и язычники, и христиане.

– Зато души истинно верующих бессмертны.

– Бессмертны для рая или для ада? – резко обернулся к ближнику князь Аскольд. – Мы с тобой так много грешили, Гвидон, что вряд ли наш путь в том мире будет столь уж простым и гладким.

– Все грешат, – вздохнул боярин. – Но ромей Леонидас сказал, что со смертью Черного Ворона на нас снизойдет благодать, ибо этот Рерик не человек а посланец сатаны.

– Леонидас всего лишь простой смертный. У ромеев слова частенько расходятся с делом. Леонидас говорит одно, а Михаил – другое, в результате два варяга, Аскольд и Воислав, сходятся нос к носу на Калиновом мосту.

– Но патриарх Фотий обещал…

– Патриарху Фотию бог вручил Византию, а за Киев отвечаю я, Гвидон.

Разговор с князем Диром не заладился с самого начала. Великий князь лишь улыбался да разводил руками, слушая своего соправителя. Вины он не чувствовал ни за собой, ни за боярином Казимиром. Эка невидаль, сосватали девку за родовитого человека. Радоваться надо по этому поводу, а не печалиться.

– Пятьсот варягов в Смоленске – повод не для радости, а для раздумья.

– Варяги – не наша забота, Аскольд, а князя Градимира, – Дир неожиданно рассмеялся, и Аскольд посмотрел на него с удивлением.

С годами великий киевский князь ослабел не только телом, но, похоже, и разумом. А ведь годы Дира не такие уж большие, едва за шестьдесят перевалило. Многие люди в эту пору мудреют, а этот того и гляди в дурачка превратится.

– С князем Градимиром беда приключилась, – пояснил слегка смутившийся Дир. – Принял он с излишком медовой браги на свадебном пиру и заблудился в собственном тереме. Шел, видишь ли, к нареченной, а очнулся в чулане. И теперь весь Смоленск гадает, кто лишил девственности княгиню Милораду, сам ли князь, впоследствии о том запамятовавший, или нашелся добрый молодец, который ему помог.

Аскольд не сдержал улыбки. Что и говорить, случай забавный. Впрочем, от князя Градимира с его пристрастием к питию и врожденной глупостью всего можно ожидать.

– Дело не в глупости, Аскольд, а в порче, – серьезно глянул на соправителя Дир. – Так, во всяком случае, утверждает ган Кончак. Он даже называет имя человека, напустившего эту порчу на несчастного Градимира.

– И кто же это такой?

– Воевода Олег. Кончак якобы собственными глазами видел, как тот выскользнул из комнаты Милорады.

– А откуда этот воевода Олег взялся? – нахмурился Аскольд.

– Все оттуда же, – криво усмехнулся Дир. – Помнится, твой римский знакомец Джованни как-то рассказывал нам о нем.

– Так речь идет об Олегасте Анжерском, сыне графини Хирменгарды!

– Тебе видней, Аскольд, а я в именах франков путаюсь.

Джованни утверждал, что Олегаст был зачат в ночь Белтайн, во время сатанинского обряда. Участвовали в нем три франкские женщины, Воислав Рерик, боготур Драгутин и Лихарь Урс, сын князя Искара. Франки считали его оборотнем и убили. По словам посланца папы Николая, человека весьма осведомленного, Олегаст мог быть сыном Драгутина. Но вполне возможно, что в его рождении поучаствовал князь зла, которого славяне именуют Чернобогом. Так или иначе, но сын графини Хирменгарды вызвал на божий суд графа Неверского и убил его. Многие посчитали это чудом, поскольку Олегасту исполнилось всего пятнадцать лет, а его противник считался одним из самых опытных бойцов в империи франков.

– Ган Кончак утверждает, что воевода Олег обладает колдовским даром и способен предвидеть будущее, во всяком случае, мечники называют его Вещим. Он уже успел побывать в землях радимичей и встретиться там с княгиней Дарицей, кудесницей Макоши.

– Если она доводится ему бабкой, то ничего удивительного в этом нет, – пожал плечами Аскольд.

– Тогда почему боготур Драгутин не назвал его публично своим сыном? – пристально посмотрел на соправителя князь Дир. – Я уже успел перемолвиться словом с Даджбоговым кудесником Коловратом, и мы сошлись во мнении, что волхвы Белеса готовят этого Олега для больших дел. Скорее всего, они прочат в преемники Воиславу Рерику, у которого нет законных сыновей.

– И что вы решили с кудесником? – нахмурился Аскольд.

– На Воислава Рерика обижены ладожские бояре и простолюдины, на него обижены волхвы Перуна, на него настороженно смотрят волхвы других славянских богов. Но в глазах многих людей он – Сокол, посланец бога Световида, претворяющий в жизнь его волю.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, князь Дир?

– У Рерика, как ты знаешь, есть сын от ганши Ярины. Я имею в виду бека Богумила.

– Но сам бек об этом, похоже, даже не подозревает, – усмехнулся Аскольд.

– Зато об этом знают или догадываются очень многие, – спокойно продолжал Дир. – Нам мало убить Рерика, Аскольд. Его место может занять другой. Нам надо подорвать веру людей в то, что варяги в наших землях выполняют волю богов.

– И как ты собираешься это сделать?

– Рерика должен убить бек Богумил, – выпалил Дир, приподнимаясь с лавки.

– Почему именно он? – удивился Аскольд.

– Смерть Воислава Рерика от руки бека Богумила будет означать, что он дракон. Согласно нашим священным преданиям, только дракон может быть повержен сыном, ибо Световид в сходных обстоятельствах своего сына убил. Кудесник Коловрат говорит, что по-иному и быть не может, поскольку Велес – бог перемен и вечного обновления, а потому смерть его драконьей сути не угрожает мирозданию, тогда как смерть Световида будет концом всему. Убив Воислава Рерика, бек Богумил тем самым подтвердит, что варяг и иже с ним не посланцы Белобога, призванные восстановить порядок на славянских землях, а порождение навьего мира, слуги Вия, самой жуткой ипостаси бога Белеса, и что перемены, которые они несут, обернутся чудовищной бедой для нашего мира.

Аскольд содрогнулся от отвращения. Нет, Дир не ослаб умом с годами, но то, что он предлагал, было омерзительным по своей сути, хотя вполне укладывалось в славянские представления о мире и справедливости. Конечно, Аскольд знал оба священных предания, как знали их все славяне, но именно поэтому коварная затея волхвов Даджбога и Перуна не вызвала того отклика в его душе, на который, видимо, рассчитывал Дир. Не став истинным христианином, Аскольд перестал быть язычником. Но князем он был, а потому не мог не понимать выгоды, которую сулила и ему лично, и Киеву затея, предпринятая волхвами.

Сама по себе смерть Рерика не могла остановить движения варягов на юг. Теснимые с юго-запада христианами, варяги искали союзников на востоке. Иудейская Хазария была серьезным препятствием на этом пути. Союзником Рерика были, впрочем, не только варяжские купцы, но и фряжские, остро нуждающиеся в притоках товаров с востока. Кроме того, вся Западная Европа нуждалась в серебре, ибо ее собственные рудники иссякли, и взять драгоценный металл они могли только у арабов. Так что Рерик мог рассчитывать не только на поддержку кагана ругов, но и на помощь франкских королей, того же Карла Лысого, например, с которым у него были давние и тесные связи.

Похоже, и в Византии у внука Витцана Ободритского были свои радетели, иначе откуда бы появилась легенда о третьей империи. Византия, со всех сторон окруженная арабами, искала пути в Европу. Увы, устремления ромеев не нашли понимания ни у римских пап, ни у императора Людовика Италийского. Хазары были ненадежными союзниками. Оставались славяне, пока еще объединенные только отеческими и священными преданиями о деяниях своих пращуров и богов.

От грека Леонидаса Аскольд знал, что патриарх Фотий отправил миссию в Болгарию, с целью приобщить тамошних славян к христианской вере. Если эта задача будет решена, то у ромеев появится надежда получить в лице славян не только союзников, но и единоверцев. Однако Аскольд далеко не был уверен в том, что расчеты греков оправдаются. Да, волхвы славянских богов разобщены и нередко враждуют друг с другом, но корни языческой веры настолько глубоко вросли в души славян, что выкорчевать их оттуда будет почти невозможно. Конечно, князь Аскольд мог бы облегчить ромеям задачу, во всеуслышанье объявив себя христианином, но этот ответственный шаг вполне может стать для него последним. Он потеряет главных своих союзников в лице Дира и окружающих его волхвов и бояр. Пока жив Воислав Рерик, Аскольд должен молчать, но со смертью Черного Ворона многое может измениться в землях славян, и тогда, возможно, пробьет час сына кудесника Гордона, ставшего по воле отца приверженцем новой веры, куда более человечной, чем та, которой придерживается Дир.

– Что ты предлагаешь, великий князь? – повернулся Аскольд к Диру.

– Я уже отправил гана Кончака в Итиль. Думаю, каган-бек Ицхак и бек Карочей одобрят нашу затею и окажут нам поддержку. А ты, Аскольд, должен послать своего человека к князю Градимиру. Пусть он откроет ему глаза на истинное положение дел, рассказав, какого змея он пригрел на своей груди. Градимир – человек горячий, но его следует удержать от преждевременного выступления. Пусть дождется подхода наших сил и лишь тогда чинит суд и расправу.

– Ты предлагаешь начать войну с Рериком? – нахмурился Аскольд.

– Да, – кивнул головой Дир. – Будет лучше, если эту войну начнем мы, не дав ему обрасти связями в славянских землях. К тому же у нас есть и повод для вмешательства. Мы помогаем Градимиру Кривицкому, обманутому коварными варягами, прибегшими к помощи навьего мира. Думаю, что в этом случае промолчат даже Велесовы волхвы, среди которых тоже есть недовольные всевластием нынешнего кудесника Осташа. У тебя есть сомнения, князь Аскольд?

– Сомнения у меня есть, – усмехнулся Аскольд. – Но на мое решение они не повлияют. Я пошлю к Градимиру боярина Гвидона, и пусть все будет так, как ты сказал, великий князь Дир.

После незадавшегося свадебного пира и скандальной брачной ночи князь Градимир пребывал в смятении. Княжна Милорада, с которой он столь опрометчиво связал судьбу, уже восстановила свою красу, слегка подпорченную комарами, и теперь являла изумленным смолянам лик, достойный восхищения. Градимир отдавал должное внешности жены, но, увы, душа его томилась смутными сомнениями. Что ни говори, а первый взгляд – самый верный. Ну, не глянулась внучка Гостомысла кривицкому князю, что тут поделаешь. К этому еще добавилась неприятность, приключившаяся с Градимиром в брачную ночь. Прежде такого с князем не случалось, а тут словно память у него отшибло.

Конечно, самым разумным было бы отослать Милораду назад, но жалко было отдавать приданое, частично уже растраченное. Да и вряд ли горделивые Рерики согласятся принять назад початый сосуд. Вот если бы Милорада потеряла девственность раньше, чем возлегла на ложе кривицкого князя, то в этом случае он мог бы с полным правом предъявить счет и ее опекуну боярину Никлоту, и Рерикам. Но, увы, княжна потеряла девственность на брачном ложе, оставив на нем все приличествующие случаю доказательства, и в этом могли своими глазами убедиться смоленские боярыни, посетившие ее поутру.

А в том, что князь Градимир до этого ложа не добрался, не было уверенности даже у него самого. Три девки, приставленные к княгине, в один голос твердили, что муж на ложе Милорады возлег, но они не могли с полной уверенностью сказать, был ли тот муж князем Градимиром, ссылались на темноту и головокружение. Ближние бояре клялись, что довели князя до дверей ложницы, освещая ему путь, и что он в те двери вошел с бодростью и уверенностью в своих силах. А дальше был провал.

Сама Милорада, слушая осторожные вопросы, лишь розовела ликом, надувала пухлые губки и наотрез отказывалась делиться впечатлениями о брачной ночи. Градимир ее за это не осуждал. Негоже княгине болтать о подобных делах. Да и откуда девушке, не знавшей прежде мужских ласк, разобрать, кто там возлег рядом с ней на ложе, муж или не муж.

Эта незадача до того зыбила Градимира из колеи, что он потерял интерес не только к Милораде, но и ко всем прочим женкам. Так и ходил букой по терему, шпыняя по поводу и без повода челядинов. Боярин Никлот и боярыня Злата покинули Смоленск, страшно недовольные поведением князя Градимира. Ближние бояре отводили глаза и потихоньку посмеивались, и только развеселый варяжский воевода Олег сумел отвлечь Градимира от мрачных мыслей, устроив во дворе терема петушиные бои.

Прежде о такой забаве никто в Смоленске и слыхом не слыхивал, а ныне бояре и старшие дружинники как с ума посходили. Все птичники в городе разорили, всех петухов оттуда повыгребли и меж собой стравили. Князь Градимир в великом азарте тысячу денариев проставил об заклад, тут же их проиграл и сам ту проруху не сразу заметил. Петух, привезенный из-за моря воеводой Олегом, бил местных бойцов без пощады, к великому ужасу смоленских кур. Княжьи ближники пришли в себя, когда здоровых петухов в округе почти не осталось. Да что там петухи, иные бояре и мечники свою мошну так растрясли, что впору за голову хвататься. Воевода Олег только посмеивался да считал серебро, которое стекалось к нему из чужих загашников.

Трудно сказать, чем бы это петушиное безобразие закончилось, если бы в Смоленск ни прибыл боярин Гвидон, посланец князя Аскольда. После неудачной свадьбы, которую князю спроворил боярин Казимир, Градимир к киевлянам относился с большим подозрением, но Гвидона принял с честью, как это и положено уважающему себя правителю. Киевский боярин, даром что родом из варяжских земель, тоже лицом перед смолянами не ударил и все поклоны, положенные по ряду, отдал с достоинством и благолепием. Поклонился и четырем углам, и щурам, и князю, и смоленским боярам, а заздравную чашу выпил единым духом, не сронив и единой капли.

Уже много позже, оставшись наедине с великим князем, он завел такие разговоры, от которых Градимира бросило в пот. Вот ведь втравил его боярин Казимир в паскудное дело! А ведь как чувствовал князь, что это сватовство добром для него не обернется. Девка сразу ему не поглянулась. Уже тогда, при первом взгляде, ему на ум пришло, что невеста-то, пожалуй, порченая. Ан нет, польстился от великого ума на ее приданое. А тут ведь дело даже не в девке, а в молодце, которого Рерики навязали простодушным смолянам вместе с пятьюстами варягами. А на Градимира как затмение нашло, взял да и согласился на их пребывание в Смоленске. Конечно, мечники лишними не бывают, а этих Рерики обязались содержать на свои деньги, вот и ввели добродушного человека в соблазн.

– Воеводе Олегу порчу на человека напустить труда не составит, – продолжал зудеть боярин Гвидон. – Он ведь в землях франков извел колдовством лучшего витязя.

– Да быть того не может, – ахнул Градимир.

– Сам патриарх римский проклял и Олега, и матерь, что его породила, и велел гнать их с франкских земель.

– А мать-то за что?

– За то, что нагуляла она его с самим сатаной. Так в тех землях называют нашего Чернобога.

– Так ведь у нас чтут и Велеса, и его потомство, – нахмурился Градимир.

– Чтут потомство, которое он в человеческом обличье породил. А я веду речь о колдуне, рожденном от Вия, князя навьего мира. Он если и способен кого породить, так только змея, которого каждый порядочный человек должен сторониться, во избежание порчи и других бед. Это, между прочим, сам Велес заповедал, приказав своим боготурам истреблять всякого, в ком начнет прорастать драконья суть.

– Вот оно что! – ахнул Градимир. – А я ведь к нему как к родному. В своем тереме поселил, к столу пускал…

Князя Кривицкого вдруг осенило, причем настолько, что он потерял дар речи. Как же он сразу-то не догадался. Ведь не был он пьян, когда направлялся в ложницу. То есть выпил, конечно, но не настолько же, чтобы разум потерять. Так вот кто навел на него порчу! Вот кто обманом заменил его на брачном ложе! Вот кто вбросил драконье семя в его благородный род. Хорошо хоть, что у Градимира хватило ума не путаться с Милорадой. Внучку Гостомысла, конечно, жаль, но своя рубаха ближе к телу. Гнать надо эту Милораду из терема, и гнать как можно скорее.

– Ты погоди, не кипятись, великий князь, – придержал за полу кафтана вскочившего Градимира киевский боярин. – Милораду ты взял в жены славянским рядом, с благословения Перуновых волхвов. Прогнав ее со двора, ты нанесешь обиду не только Рерикам, но и Ударяющему богу. Перун-то тебя, конечно, простит после очистительной жертвы, а вот перед Рериками тебе не оправдаться. И град они твой разорят, и тебя жизни лишат как клятвопреступника. Ты что, забыл, с кем дело имеешь? Хотя по младости лет ты этого, может, и не помнишь, а я собственными глазами видел, как взмахнул крылами Черный Ворон и пали наземь отец и брат боярина Казимира. А кем был тот Черный Ворон, ты, наверное, догадываешься.