Текст книги "Варяжский сокол"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Мне нужен был всего лишь повод, уважаемый Джелал, чтобы наведаться к тебе, не вызывая ни у кого подозрений.

– Ты носишь с собой смертный приговор, уважаемый ган, – устало бросил перс, и скорбные складки залегли в уголках его губ. – Это письмо рабби Вениамина к рабби Зиновию. В нем Вениамин-бек делится со старым рахдонитом замыслом переворота, в ходе которого каган Турган будет устранен, а его место займет Обадия. Сторонникам Обадии нужны деньги на подкуп ганов и беков, поддерживающих Тургана, и на создание исламской гвардии, которая станет опорой нового кагана.

– А почему именно исламской?

– Потому что язычникам доверять нельзя, а истинных ревнителей иудейской веры в Хазарии слишком мало. Это война, уважаемый ган, и это резня, в том числе и здесь, в Итиле.

Карочею стало страшно. Он, конечно, знал, что окружение Обадии недовольно политикой Тургана и плетет вокруг кагана паутину интриг. Более того, он сам в этих интригах участвовал, но он никак не предполагал, что заговорщики пойдут в своих замыслах так далеко. Впрочем, ничего удивительного. Кагану едва перевалило за пятьдесят, здоровьем он обладал железным и вполне способен был удерживать булаву своими жилистыми руками еще по меньшей мере лет двадцать. А за двадцать лет многое могло поменяться. Тем более что славянские и тюркские ганы, недовольные всевластием рахдонитов, тоже не сидели сложа руки. А сила, что ни говори, пока что находилась в их руках. Недаром же Вениамин-бек возмечтал об исламской гвардии. Набрать ее на арабских землях труда не составит. В наемники охотно пойдут как сами арабы, так и представители покоренных ими племен. Были бы деньги на оплату. Зато для простых хазар, ныне получающих деньги из каганской казны, наступят скорбные времена. Им придется поискать иное занятие. Та же участь постигнет ганов, которым придется потуже затягивать свои пояса и жить за счет грабежа граничащих с Хазарией земель. Но это будет только на руку рахдонитам.

– Я, пожалуй, продам тебе свой дом, ган Карочей, за предложенную тобою цену, – сказал вдруг со вздохом перс.

Ган оценил выгодность возникшей ситуации и готовился уже поторговаться, но в последний момент передумал. Зачем гневить небо и искушать богиню удачи? Этот дворец, один из лучших в городе, и без того достался ему практически даром.

– Я в своем слове тверд, уважаемый Джелал. Серебро ты можешь пересчитать хоть сейчас. И если у тебя возникнут сложности с другим имуществом, я готов тебе предложить за него разумную цену.

– Ты имеешь в виду мои мастерские и виноградники?

– Именно, уважаемый Джелал. Не скажу, что я человек богатый, но кое-какие средства у меня есть. Кроме того, будучи близким к Ицхаку Жучину человеком, я мог бы помочь многим твоим соплеменникам разрешать возникающие трудности и сейчас, и в будущем. Уедут купцы из Хазарии или останутся здесь, но они очень скоро будут нуждаться в покровителе и посреднике при разговоре с новой властью. Ты понимаешь, о чем я говорю, уважаемый Джелал?

– Понимаю, уважаемый ган, и, думаю, мы договоримся.

Приятное времяпрепровождение Ицхака было прервано появлением во дворце его сестричада Обадии. Сын кагана прибыл к родственнику с малой свитой, почти тайно, дабы лишний раз не давать повод к пересудам. Впрочем, можно было не сомневаться, что каган узнает об этой встрече очень скоро и с такими подробностями, о которых ее участники даже не подозревают. Турган не доверял старшему сыну и не скрывал этого от своего окружения. Недоверие грозило перерасти в ненависть и откровенную вражду с весьма печальными для Обадии последствиями. Это понимал сам Обадия, это понимал Ицхак, это понимали и все ближники старшего сына кагана. Впрочем, у Тургана имелись серьезные основания для такого отношения к сыну, и кому, как не Ицхаку Жучину, это знать. Дядя и племянник обнялись без особой сердечности. Ицхак был всего лишь на шесть лет старше Обадии, и последнего раздражала его претензия на покровительственный тон. Правда, он никогда не выказывал этого раздражения, но Ицхак, как человек искушенный, не мог не замечать холодка в словах и жестах сестричада. Их отношения строились исключительно на расчете, а уж никак не на родственных чувствах. Обадии исполнилось уже тридцать два года, и он очень остро чувствовал непрочность своего положения. Формально этот рослый молодой человек с большими карими глазами и мягким чувственным ртом не был наследником Тургана. Ибо его избрание зависело от расположения славянских и тюркских ганов, которые могли предпочесть ему младшего сына Тургана Хануку. Ханука, на десять лет моложе Обадии, пользовался расположением ганов хотя бы потому, что являлся естественным соперником своего брата.

– Отец отказался назначить меня каган-беком, – с порога поделился своими горестями Обадия, – а его мудрые советники прочат на это место Хануку.

Огорчение сестричада было понятно Ицхаку. Каган-бек располагал значительной властью, поскольку именно через его руки проходили все средства, поступающие в казну каганата. Именно каган-бек ведал сбором дани с покоренных племен, а также руководил карательными экспедициями в земли излишне строптивых данников. До сих пор эту должность занимал ган Данияр, преданный лично Тургану, но, увы, никто не вечен под луной, и полтора года назад пришел срок для одного из самых влиятельных в каганате людей. Каган-бек Данияр был еще сравнительно молод, что позволило злым языкам говорить о яде. И более того, кивать на рахдонитов как на возможных виновников смерти тюркского гана. Ибо Данияр, несмотря на все уговоры Тургана, так и не захотел отречься от веры отцов и продолжал приносить жертвы тюркским богам, в то время когда вся верхушка каганата уже кланялась новому богу Яхве. Так или иначе, но вот уже почти полтора года должность каган-бека оставалась свободной, что порождало множество слухов о возможных преемниках Данияра и разжигало вражду между различными группировками в каганате.

– Каган дал, каган взял, – усмехнулся Ицхак. – Не о том сейчас следует думать и тебе, Обадия, и твоему отцу. Мы на пороге междоусобной войны.

– Это ты о чем? – не сразу понял Обадия.

– О крепости Варуне, которую атаман Искар Урс строит под самым нашим носом на притоке Дона.

– В Русалании два десятка атаманов, и вряд ли они когда-нибудь договорятся между собой, – пренебрежительно махнул рукой Обадия.

– И тем не менее разногласия между атаманами не помешали русам бросить вызов кагану. Ведь они до сих пор не признали его власть и требуют, чтобы он принес жертву Перуну.

– Отец тверд в иудейской вере, – нахмурил брови Обадия.

– Похвально, – пожал плечами Ицхак, – но эта твердость не избавляет нас от сложностей. Боюсь, что Варуна не будет последней крепостью на границах Русалании, и эта цепь застав, выстроенных боярином Драгутином, отрежет нас как от Руси, так и от Крыма, где уже с удобствами расположились византийцы, создав там Херсонесскую фему.

– Что ты предлагаешь?

– Это не я предлагаю, Обадия, это нам навязывают войну, и мы должны принять вызов. В противном случае нас запрут в Итиле и в конечном счете опрокинут в Хвалынское море.

– Отец не согласится, – покачал головой Обадия. – Он надеется договориться с атаманами и вернуть Русаланию под свою длань.

– Он дождется того, что варяжский сокол поразит степного гепарда и восторжествует, как в Руси, так и в Хазарии.

– Об этом соколе я уже слышал от бека Вениамина, – криво усмехнулся Обадия. – А тот в свою очередь – от гана Карочея. Скажу честно, Ицхак, я не принял эту байку всерьез.

– И, возможно, правильно сделал. Нам важно, чтобы эту байку всерьез принял каган Турган. Я уже попросил Карочея поделиться своими впечатлениями о поездке в Варгию с знакомыми ганами. А поскольку скиф знаком почти со всеми, то очень скоро весть о Соколе дойдет до ушей Гепарда. И тогда в полный рост встанет вопрос о каган-беке, способном укротить непокорную Русаланию и уничтожить самозванца, протянувшего руки к каганской булаве.

Обадия с интересом посмотрел на своего умного дядьку. Какое счастье, что Ицхак – чистокровный сефард и ему никогда не быть каганом, иначе этот честолюбивый человек легко убрал бы со своего пути не только Тургана, но и самого Обадию, махнув рукой на кровные узы. Впрочем, голос крови всегда молчит, когда речь идет о власти. Во всяком случае, сам Обадия не был бы огорчен, если бы его отца Тургана постигла участь каган-бека Данияра. Но, разумеется, сам бы он не стал принимать в этом никакого участия. Бек Вениамин намекал ему на возможность такого развития событий, но Обадия отмолчался, не сказав ни да, ни нет. И дело здесь не в робости, просто для подавляющего большинства хазарских вождей он всего лишь сын своего отца, к тому же рожденный рахдониткой, а следовательно, почти чужак. Пожалуй, Ицхак прав: Обадии нужен победоносный поход, причем с большой добычей, дабы удовлетворить аппетиты хазарских ганов. И предпринять его следует еще до того, как на Дону утвердится лютый враг каганата, боярин Драгутин. Покорив Русаланию, каган-бек Обадия сможет продиктовать свои условия не только отцу, но и его спесивым ближникам.

– Русалания – крепкий орешек, – сказал Ицхак, догадавшийся о мыслях сестричада. – Тем более что даджан заручился поддержкой князя Гостомысла и что еще важнее – кагана Славомира.

– Мне нужны не твои предостережения, Ицхак, а деньги. – Пухлые губы Обадии обиженно дрогнули. – Какой ответ ты привез от западных рахдонитов?

– Деньги будут, – спокойно отозвался Жучин. – Осталось получить разрешение твоего отца на набор гвардии.

– А зачем? – криво усмехнулся Обадия. – Я ведь бек, а потому вправе набрать столько мечников, сколько пожелаю. Зачем тревожить кагана по столь пустяковому поводу, у него и без того забот хватает. Я размещу своих гвардейцев в Сарае, там они не будут мозолить глаза ни кагану, ни его беспокойным ближникам.

– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ицхак. – Будущему каган-беку выгодно иметь под рукой людей, преданных лично ему.

– Каган-беком надо еще стать.

– Ты им станешь, Обадия, это я обещаю тебе твердо.

– Ловлю тебя на слове, дядя Ицхак.

Глава 2
Каган Турган

Слухи о Варяжском Соколе дошли до ушей кагана, когда он возвращался с малой дружиной из дальней усадьбы в стольный град. Турган любил это время, когда отдохнувшая за зиму земля украшала себя ярко-зеленым ковром, а на деревьях, вчера еще голых, из набухших почек проклевывались клейкие листочки. В этот раз он дождался не только листочков, но и буйства цветов, враз покрывших многочисленные плодовые сады вокруг Итиля бело-розовой пеной. И сейчас, медленно двигаясь по дороге, Турган не столько слушал сплетни ближников, сколько любовался окружающим пейзажем и вдыхал чудный аромат природы, очнувшейся от зимней спячки. Тем не менее слова гана Мамая не только достигли его ушей, но и задели за живое сердце.

– Какой еще сокол? – резко обернулся он к смутившемуся гану. Мамай был славянином, но новую веру принял одним из первых и прилежанием своим заслужил похвалы уважаемых рабби, ибо в отличие от многих соблюдал все предписываемые новой религией ритуалы и обряды. Кроме того, его ни разу не замечали в жертвовании старым богам, чем грешили многие хазарские ганы. Турган смотрел на подобные оплошки своих ближников сквозь пальцы, но у рахдонитов такое поведение ганов вызывало законное раздражение.

– Мне рассказал о нем ган Карочей, – развел руками Мамай, и круглое, заросшее светлой бородкой лицо его покрылось красными пятнами. Ган был давним соратником Тургана и в битве не подвел бы, зато в дворцовых интригах он терпел неизменное поражение, порою становясь игрушкой в руках недоброжелателей кагана.

– Этот расскажет! – криво усмехнулся ган Бегич, поигрывая нагайкой. Бегич, ас по происхождению, расторопного скифа терпеть не мог. Впрочем, ненависть была взаимной.

– А почему Ицхак-бек не доложил мне об успехах своего посольства? – нахмурил брови каган.

– Так ведь он вернулся совсем недавно, – осторожно заметил рабби Исайя, кося на рассерженного кагана слезящимися от пыли глазами. Рабби Исайя был никудышным наездником, а его немалые годы не позволяли надеяться, что со временем он исправит ситуацию. В кагановой свите над его посадкой откровенно потешались. Зато по части знания Торы старому Исайе не нашлось бы равных. К сожалению, подобного рода знания невысоко ценились среди языкастых, но невежественных Тургановых ближников.

– Две седмицы уже прошло, – не согласился с рабби ган Бегич, – а Ицхак-беку все недосуг побаловать нас новостями.

– Чтобы сегодня же вечером Жучин был во дворце, – процедил сквозь зубы каган и в раздражении хлестнул коня плетью.

Доброхоты известили Ицхака о кагановом гневе уже к полудню. Жучин, однако, встретил это известие спокойно и принялся не спеша готовиться к встрече с грозным повелителем Хазарии. Ган Бегич, принесший иудею столь нерадостную весть, испытал разочарование. Конечно, Жучин был рахдонитом и мог себе позволить некоторые вольности в общении с каганом Турганом, который, в отличие от своего отца, порою многое позволял как ближним, так и дальним. И очень может быть, что в один далеко не прекрасный момент это великодушие еще может выйти кагану боком. Сам Бегич не доверял ни Ицхаку Жучину, ни Обадии, ни рахдонитам, окружившим плотным кольцом сына кагана.

– Я слышал, ган Бегич, что ближники кагана именно тебя прочат в каган-беки?

– Мало ли что говорят, – пожал плечами ас, недружелюбно глядя на гана Карочея, скромно сидящего в углу, – решать будет Турган.

– Вне всякого сомнения, – кивнул головой Жучин. – А что говорят о событиях в Русалании среди ближников кагана?

Вопрос свой Ицхак задал гану Бегичу, но ас почему-то не торопился на него отвечать. Он с интересом вертел в руках золотую чашу, на которой витязь, облаченный в доспехи, убивал дракона.

– Ничего не говорят, – наконец отозвался Бегич, – по той простой причине, что там ничего не происходит. А что здесь нарисовано?

– Битва на Калиновом мосту, – охотно пояснил асскому гану Карочей. – Я купил эту чашу у ведуна Баяна, а Ицхак-бек решил подарить ее кагану. На ней рус-ротарий убивает Змея.

Бегич отставил чашу в сторону и с видимым интересом принялся рассматривать стены Жучинова дворца, расписанные на славянский манер. Впрочем, обилие диковинных птиц, зверей и цветов вскоре прискучило асу, и он перевел глаза на гана Карочея.

– Я слышал, что ты купил дом купца Джелала, ган?

Карочей отчего-то поперхнулся отличным вином, которым потчевал своих гостей Ицхак Жучин, и закашлялся.

– Перс решил перебраться в Куябу, – сказал, отдышавшись, скиф. – Так что дворец мне достался почти даром.

– Странно, – задумчиво проговорил ган Бегич, – что подобное желание появилась и у других купцов-персов, словно кто-то их очень сильно напугал.

– Дела торговые, – пожал плечами ган Карочей. – Если русаланы перекроют нам доступ к водным путям Руси, то из Итиля скоро побегут не только персы, но и рахдониты. Вот о чем следовало бы подумать кагану и его ближникам.

Ган Бегич кивнул то ли в ответ на слова Карочея, то ли в лад с собственными мыслями. Ицхак косо посмотрел в сторону аса. Бегич мог считаться самым умным из кагановых ближников. Кое-что он знал точно, кое о чем догадывался, но в любом случае оставлять этого человека в живых да еще поблизости от кагановых ушей было чистым безумием.

Турган встретил Ицхака неприветливо. Изрезанное морщинами лицо его оставалось неподвижным, как у языческого идола, и только узкие серые глаза напряженно следили за Жучином, словно ждали от него подвоха. Сесть Ицхаку не предложили. Впрочем, в зале стояло только одно кресло, уже занятое самим каганом. Так что всем ближникам Тургана, собравшимся в этом богато украшенном золотом и драгоценными камнями помещении, пришлось стыть в почтительной позе, время от времени украдкой поглаживая затекающие спины. В этом, пожалуй, заключалось главное отличие между двумя каганами, ушедшим и ныне властвующим. Турган любит чисто внешнее выражение почтения, тогда как его отцу на это было наплевать. Для Битюса значение имела суть, а не видимость, именно поэтому он привлекал в ближники людей ершистых, но годных для дела. А у Тургана в любимчиках ходят все больше покладистые.

Каган спокойно выслушал рассказ Ицхака о путешествии на далекий Запад. Его, похоже, позабавило замечание Жучина о скупости Людовика Тевтона, который прячет золото в тайниках, а на пиру ест с серебра и глины.

– Выходит, съездил ты зря, Ицхак-бек?

– Но почему же, – удивился Жучин. – Они услышали о нас, мы теперь много знаем о них. И нашим купцам будет проще торговать на землях империи франков.

– До тех земель еще добраться надо, – вздохнул простодушный ган Мамай.

– Вот об этом я и хотел бы с тобой поговорить, каган, – слегка склонил в сторону Тургана голову Жучин. – Вернувшись, я узнал, что русаланы уже почти достроили крепость Варуну. А между тем атаманы еще не дали тебе клятву верности.

– Русы такой клятвы никогда не давали, – возразил ган Бегич. – И ни один каган никогда с них такой клятвы не требовал.

– Зато каган приносил жертву Перуну-Световиду, – напомнил ган Мамай. – И этого было достаточно, чтобы заслужить преданность русов.

– Каган ныне кланяется богу Яхве, – прошипел сердито рабби Исайя. – А Яхве не приемлет человеческих жертв.

Турган промолчал. Конечно, дело было не в жертве. Всегда можно найти никчемного человека, дабы насытить жадные до крови чрева славянских богов. Дело было в принципе. Кагана принуждали к жертвоприношению, а с этим он согласиться никак не мог. Поклонившись Перуну, Турган становился игрушкой в руках расторопных волхвов, которые и без того имели огромное влияние в Хазарии, используя невежество и суеверия простолюдинов в своих целях. А за спинами волхвов чудилась ненавистная Аркона, эта цитадель язычества, отравляющая ядом сомнения сердца людей, только-только обратившихся к истиной вере. Какое несчастье, что у Людовика Благочестивого и окружающих его христиан пока недостаточно сил, чтобы одним ударом покончить с каганом Славомиром и его ротариями, стеной стоящими на пути пророков, несущих свет истины заблудшему человеческому стаду.

– Так что там за сокол воспарил над Доном? – насмешливо прищурился в сторону Жучина каган.

– Речь идет о Воиславе Рерике, потомке кагана Додона, – пояснил Ицхак, – родственнике Меровингов и кагана Славомира. Если этот молодой человек понравится атаманам, то никто не помешает им именно его выкликнуть каганом Юга. Конечно, на преданность ганов ты можешь положиться, но никто не знает, как поведут себя в этом случае простые хазары, как славяне, так и тюрки, не говоря уже об асах, которые не забыли, что жили еще совсем недавно в одном с русами царстве – Алании. И если потерю Русалании мы еще можем пережить, то возрождение Алании поставит на каганате жирный крест.

При этих словах Жучина взоры всех присутствующих невольно обратились к гану Бегичу. До сих пор именно он выступал в защиту атаманов и отговаривал Тургана от войны с ними. Так, выходит, неспроста отговаривал? Аланское царство было разгромлено арабами, и именно его гибель заставила ганов разных племен объединиться вокруг пришлого туранца Булана, дабы во всеоружии встретить всесокрушающую волну, катящуюся с юга. Ныне опасность с юга ганам уже не грозит, об опасности с севера говорить еще рано, у Византии, ослабленной войной с арабами, сил для экспансии мало, так, может быть, самое время вспомнить о былых вольностях и сбросить с плеч ставшую слишком тяжелой каганову длань? И не о том ли думает ган Бегич, отговаривая Тургана от войны? Вот уже и ясный сокол по душу кагана прилетел с далекого берега загадочного Варяжского моря. И если каган и дальше будет в раздумье чесать голову, то вполне может дождаться мощного соколиного удара прямо в темечко.

Рахдониты не верили гану Бегичу и настаивали на том, чтобы в должности каган-бека был утвержден старший сын кагана Обадия, ну хотя бы на период разрешения кризиса с Русаланией. Очень может быть, что, узнав о намерениях кагана и его готовности прибегнуть к самым решительным действиям, атаманы образумятся и прогонят залетного Рерика, ко всеобщему удовлетворению.

– Вызов брошен не хазарскому ганству, – сказал Жучин, – вызов брошен тебе лично, каган, и твоему роду. Гепард должен порвать Сокола. И тогда слухи о новом кагане Юга умрут сами собой.

– У кагана два взрослых сына, – напомнил всем известный факт ган Мамай, – так почему бы не назначить каган-беком Хануку?

– Ханука слишком молод, – вздохнул рабби Исайя, – нельзя вверять неразумному отроку судьбы такого количества людей.

Более половины ближников кагана, собравшихся в тронном зале, встретили слова Исайи одобрительным гулом. Среди сторонников Обадии имелись не только рахдониты. Особенно усердствовал ган Карочей, рисковавший навлечь на себя гнев Тургана. Все понимали, что каган попал в крайне сложную и щекотливую ситуацию. У него под рукой не было человека, на которого он мог бы положиться, как на самого себя. Конечно, он мог бы сам возглавить поход против непокорных атаманов, но это шло бы против всех устоявшихся обычаев и правил. Да и не мог каган вот так просто взять и покинуть свою столицу, оставив все дела на не слишком расторопных подручных. А война с русаланами грозила затянуться надолго. Атаманы без труда могли выставить десять тысяч хорошо вооруженных и испытанных бойцов. Одолеть такую силу с наскока будет совсем непросто. Это понимали все, и в первую голову сам Турган. Если бы не приблудный Рерик, каган, пожалуй, внял бы совету осторожных ганов и принес бы жертву Перуну, но в данных обстоятельствах этот шаг был бы расценен как слабость и признание собственной неправоты. После этого Турган окончательно потерял бы доверие рахдонитов и ничего бы не приобрел в глазах хазарских ганов. Конечно, можно назначить каган-беком любимого младшего сына Хануку, приставив к нему дядькой гана Бегича, но верить асу в данной ситуации слишком опрометчиво. Конечно, Бегич вряд ли предаст своего кагана, но и решительных действий в войне от него ждать не приходится. Асы связаны с русами давним побратимством, и от этого ряда, освященного языческими богами, трудно будет отмахнуться даже гану, принявшему иудаизм. Не говоря уже про простых мечников-асов, которые продолжают кланяться огню и Перуну.

– Я решил, – резко поднялся с места Турган. – Каган-беком быть отныне моему сыну Обадии, от сего дня и до окончания войны с русаланами. Крепость Варуна должна быть разрушена, а атаманы либо приведены к покорности кагану, либо истреблены. Беком Правого крыла будет ган Бегич, а беком Левого крыла рабби Ицхак. Жду от вас победы, беки. А за поражение спрошу строго, не пощадив ни своих ближников, ни родного сына.

Возможно, далеко не всех собравшихся в тронном зале ганов обрадовало решение Тургана, но возражать и спорить было уже поздно, следовало принять слова, прозвучавшие из уст кагана, как данность и действовать сообразно с ними.

Жучин бросил на Обадию, стоящего рядом, насмешливый взгляд и чуть заметно подмигнул ему. Новоявленный каган-бек растянул пухлые губы в кривой ухмылке. Дядя Ицхак, надо отдать ему должное, сдержал слово. И ситуацию он просчитал лучше сестричада. А Обадии в который уже раз не хватило ума и настойчивости, чтобы самостоятельно решить свои проблемы. Все-таки опыт – великая вещь, а Жучину его не занимать. В отличие от каган-бека Обадии, чья жизнь прошла в столице каганата, Ицхак-бек повидал мир. В Русалании Обадии без Ицхака тоже не обойтись, ибо на победу сделана слишком большая ставка. Поражение же поставит крест на притязаниях старшего сына Тургана, ибо удел побежденных – забвение. И каганом в свой черед станет Ханука – человек, которого Обадия ненавидит больше всех на свете.

Ближние к Обадии ганы и беки собрались в его дворце, чтобы отметить одержанную победу, однако сам каган-бек не разделял их оптимизма. Что, впрочем, не помешало ему попотчевать собравшихся отличным вином. Дворец Обадии достался от деда-рахдонита, который до того радовался удачному браку своей любимой дочери Серах, что отдал за ней в приданое чуть ли не половину своего состояния. Впрочем, сын рабби Авраама тоже не остался внакладе, ибо получил в наследство главное богатство умного человека – связи. Старшая сестра покровительствовала Ицхаку, и с ее помощью он быстро стал одним из ближников кагана Битюса. Впрочем, Жучин не плошал и сам, во много раз увеличив оставленное рачительным отцом богатство. Что же касается влияния на дела каганата, то сегодняшний день показал, насколько оно велико. А ведь Турган не любит Ицхака, да и Обадия относится к своему дяде прохладно, и тем не менее вышло так, как захотел Жучин. И это при том, что сын рабби Авраама отсутствовал в каганате почти год. Но когда пришла пора принимать важные решения, то вдруг выяснилось, что самым осведомленным человеком в Итиле является именно он. И каган это оценил, назначив нелюбимого Жучина беком Левого крыла. А вот бек Вениамин, проторчавший весь этот год в Итиле и вроде бы изучивший и ближников, и самого кагана вдоль и поперек, все-таки опять остался в тени, обойденный вниманием не только Тургана, но и самого Обадии. Ган Карочей захмелевшему Вениамину не сочувствовал и, подливая вино в его быстро пустеющий кубок, не забывал посыпать соль на раны страдающего человека:

– Нет, скажите мне на милость, кто он такой, этот ган Бегич, чтобы назначать его беком Правого крыла?

– Выскочка, – тяжело выдохнул объевшийся на пиру у каган-бека Вениамин.

– Кабы он был только выскочкой, то я бы не стал заводить с тобой этот разговор, уважаемый рабби, – понизил голос до шепота Карочей. – Положа руку на сердце, Вениамин-бек: ты Бегичу веришь?

– Конечно нет, – удивился вопросу рабби.

– Помяни мое слово, бек, он подставит Обадию и тем самым откроет путь к булаве Хануке.

– Это ты погорячился, ган Карочей, – упрямо покачал головой Вениамин. – Бегич предан кагану душой и телом.

– Так и я о том же, – обворожительно улыбнулся рахдониту скиф.

Вениамин насторожился и бросил на гана встревоженный и почти трезвый взгляд. Ган Карочей всегда удивлял уважаемого бека пронырливостью. Он умел выуживать вкусную рыбку даже из таких прудов, куда Вениамину и в голову бы не пришло закинуть удочку.

– Ты ведь слышал, бек, что я купил дом у купца Джелала, заплатив ему сущую безделицу?

– Слышал, – недоверчиво покосился на гана Вениамин.

– А следом за Джелалом свое имущество стали распродавать и другие персы.

– Ну и что?

– Слух меж ними пошел, что в каганате готовится переворот, – зашипел почти в самое ухо Вениамина ган. – Якобы рахдониты собираются убить Тургана и посадить на его место Обадию.

– Бред, – растерянно проговорил Вениамин.

– Я так и сказал купцу Джелалу, когда он мне намекнул на такую возможность. А перс мне возразил, что он собственными глазами видел письмо, написанное рабби Зиновию одним очень известным в Итиле беком-рахдонитом, где подробно описана подготовка заговора против Тургана.

– Этого не может быть, – промычал посиневшими губами Вениамин. – Как это письмо могло попасть к персу?

– Оно попало не к персу, а к одному из ближников кагана, и я даже догадываюсь, кто мог переправить это письмо из Волыни в Итиль.

– Кто же?

– Боярин Драгутин. Ему ведь выгодно натравить кагана на сына Обадию.

– Ты считаешь, что это письмо у Бегича?

– Не уверен, – покачал головой ган. – Средь ближников кагана у Обадии и без Бегича есть немало недоброжелателей.

– И ты полагаешь, что каган видел это письмо?

– Не знаю, – пожал плечами Карочей. – Но слухами земля полнится. И если о грядущем заговоре прознали персы, то почему бы о нем не прознать и Тургану. Казнить без причины своего старшего сына и его ближников он не может. Мало ли какие слухи ходят по Итилю. Да и письмо еще само по себе не доказательство, его ведь можно просто подделать. В любом случае казнь сына, пусть и виновного, любви народа кагану не добавит. Не говоря уже о ближниках Обадии, людях влиятельных и далеко не слабых, способных противостоять кому угодно, даже самому кагану.

– Хочешь сказать, что Турган собирается устранить нас всех чужими руками?

– А почему же нет, уважаемый бек, – обворожительно улыбнулся собеседнику Карочей. – Ган Бегич подставит Обадию, боярин Драгутин ударит, и угроза исчезнет по крайней мере на ближайшие десять лет. Пока не подрастет Ханука и не заявит о своих притязаниях во весь голос.

Первой же мыслью, пришедшей в протрезвевшую голову Вениамина, была мысль о шантаже. Но, пораскинув мозгами, бек ее отбросил. Гану Карочею незачем убивать рабби Зиновия и рыться в его вещах, кроме того, скиф просто не умеет читать. Ну и наконец, ган и без того знает о заговоре практически все. И если бы он захотел предать своих соратников, то сделал бы это, не прибегая к трюку с письмом. Да и зачем гану смерть Обадии и Жучина, которые все эти годы ему покровительствуют? А в окружении кагана скифа, мягко говоря, не любят, и тот же ган Бегич отдаст руку на отсечение, чтобы увидеть его на виселице. Нет, Карочей не предаст – ему это невыгодно. Зато Тургану в создавшейся ситуации действительно выгодна смерть Обадии, а о ближниках кагана и говорить не приходится, эти зубами готовы грызть богатых рахдонитов. Выходит, Вениамин зря завидовал Жучину. Дело-то здесь не в Ицхаке, а в кагане, решившем приготовить сыну ловушку и одним махом избавиться от всех его сторонников. Еще совсем недавно Турган ни о какой войне и не помышлял. Более того, готов был идти навстречу атаманам. И вдруг почти в один миг поменял решение. И сделал то, чего от него рахдониты не могли добиться в течение года – назначил старшего сына каган-беком. Варяжский Сокол, что ли, его так напугал? Ой ли! Вениамин все больше склонялся к мысли, что Карочей, скорее всего, прав, и хитроумный Гепард, воспользовавшись чужой подсказкой, решил разыграть свою комбинацию.

– Мне нужно это письмо, ган Карочей. Я готов заплатить за него любую сумму.

– А какую именно, уважаемый бек? – спросил Карочей. – Ведь ты же знаешь наших ганов, это не те люди, которые даром отдают понравившуюся вещь.

– Десять тысяч денариев, – твердо сказал Вениамин.

– Это приемлемая плата, – кивнул головой Карочей. – К сожалению, Джелал уже покинул Итиль, но здесь находится приказный, который, возможно, знает, с кем из ганов перс в последние недели вел дела. Ты сам поговоришь с Обадией, уважаемый бек, или это сделать мне?

– С Обадией говорить буду я, – жестко проговорил Вениамин, – а тебя, ган, я попрошу помолчать, хотя бы до завтрашнего утра.

– Я буду нем как рыба, уважаемый бек, – сложил руки на груди скиф.