Текст книги "Иван Царевич и Серый Волк"
Автор книги: Сергей Шведов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Василий, – повысил голос Иван, – у тебя с сексуальной активностью всё в порядке?
– Я бы съел, лишней активности не бывает, – отозвался Кляев, задумчиво разглядывая яблоки. – Ну не съел бы, так хоть понадкусывал.
– Разборка у них намечается, – окончательно потёк Самоедов. – Я случайно слышал, как Верка по мобильнику разговаривала. И через каждое слово – стволы, стволы, стволы.
– Когда и где? – сухо спросил Царевич. – Сегодня, в двенадцать ночи, где-то на пустыре в вашем районе. Какая-то зона там, не то натяжения, не то притяжения. Слушай, Царевич, не лез бы ты в это дело. Радуйся, что тебе удалось уйти из рук Верки невредимым. – Много ты яблок съел? – Почти три десятка.
– Что-то не слишком они тебе помогли, – покачал головой Царевич, критически оглядывая Самоедова. – Ну, это ты брось, – возмутился художник. – Тут, брат, без обмана. На пять кило за два месяца похудел. Волос, смотри, как густо полез.
– Не вижу я волоса, – сказал Кляев, оглядывая Самоедовскую лысину.
– Не туда смотришь, – обиделся Мишка. – Ты на ноги смотри. Ну, и на теле тоже будь здоров. Наташка говорит, что это побочный эффект, ещё полкило и волосатость перекинется на голову.
Полученная от Самоедова информация с трудом переваривалась вроде бы ко всему приученными мозгами Царевича. В омолаживающий эффект яблок он, разумеется, не верил. Мишка явно обольщался на свой счёт: волосатости на его ногах, может, и прибавилось, но выглядел он никак не свежее своих сорока лет. Во всяком случае, Царевич не рискнул бы выставлять этого пузана в качестве живой рекламы молодильных яблок. Скорее всего, яблоки пропитаны наркотиком, и шайка ловких преступников заманивает в свои сети лохов, обещая им излечение от импотенции и прочих психозов-неврозов. Тысяча долларов за одну дозу, это я вам скажу, не хило. Если прибросить эту сумму на количество российских лохов, жаждущих помолодеть и со вкусом потратить свалившиеся на голову денежки, то, надо признать, что какая-то расторопная группа людей надыбала прямо – таки золотую жилу. Пугало Царевича только то, что к этой без сомнения мафиозной группе имели отношение и его бывшая жена, и его давние друзья и знакомые. Более того, в сферу деятельности преступной группы был втянут помимо своей воли и сам Царевич, хотя и непонятно с какой целью.
– Адрес ворожеи можешь назвать? – В твоём доме она живёт. – Люська, – сразу же догадался Кляев. – Одевайтесь, гражданин, – распорядился Царевич. – Поедете с нами. – Но позволь, – взвился Самоедов. – С какой же стати? – Василий, – повысил голос Царевич, – готовься к трапезе. Сбросить пару лет с могучих плеч тебе не повредит.
– Лишь бы не до ясельного возраста, – согласился Кляев. – Я манную кашу не люблю.
– Гад ты, Царевич, – ругнулся Самоедов, натягивая штаны. – А я тебя за путного держал.
Царевич на оскорбления художника-импотента не обиделся. Вот ведь люди, прости господи, ну возникли у тебя проблемы со здоровьем – сходи к врачу, так нет, прутся к ворожеям, магам, экстрасенсам, чёрт-те к кому. А ещё интеллигентами себя называют. Что, спрашивается, требовать с народа, если у нас такая интеллектуальная элита. Надо же, нашёл Самоедов врачевателя душевных и сексуальных ран. Люська Шишова. Царевич помнил её ещё с тех пор, когда она была не Шишова, а Бабакова, но и тогда она, между прочим, умом не блистала, а норовила списать решения математических задач у добродушного Вани Царевича. Экзамены она сдавала исключительно по шпаргалкам, которые писал для неё всё тот же Царевич. А теперь, скажите на милость, – экстрасенс. Правильно сказал про неё Кляев – базарная торговка. Но даже молодильные яблоки она опять списала у Царевича. Иван никак не мог вспомнить, за каким чёртом он вообще всунул в роман эти молодильные яблоки и что собирался с ними делать дальше. Помнил только, что росли они в заколдованном саду, который стерегла всякая нечисть под водительством Кощея Бессмертного, гадкого субъекта преклонного возраста. А в ближайших подручных у известного сказочного персонажа ходил скользкий и отвратительный тип, наушник, интриган и вообще сволочь Малюта Селютинович, списанный, естественно, с соседа Селюнина. Этот Малюта Селютинович кроме всего прочего приворовывал яблоки из сада своего патрона и продавал их на сторону.
– Не полезу, – заартачился вдруг Самоедов, прервав тем самым мучительное течение Ивановых мыслей. – Что я вам собака, чтобы в будке ездить.
– Собаки в будках не ездят, – мудро возразил Кляев, – они в них живут. – Не серди меня, Самоедов, – вмешался Царевич. – Откуда такая несознательность и комчванство в потомке пролетариев. Скромнее надо быть: интеллигентов в России с избытком, на всех «Мерседесов» всё равно не хватит.
Однако скромность художник согласился проявить лишь за взятку в виде молодильного яблока. Кляев соглашался отрезать всего половинку, чем вогнал художника в истерику, привлёкшую внимание соседей и прохожих. Перепирались минут пять. Наконец, Царевич не выдержал и велел Клюеву заткнуть пасть извращенца порченым фруктом.
– От извращенца слышу, – огрызнулся Самоедов, надкусил яблоко и полез в фургончик.
Пока выезжали с Самоедовского двора, Царевич прикидывал в уме, как с помощью всё того же Мишки так прижать Люську, чтобы она раскололась и назвала фамилию снабженца, который поставляет ей молодильные яблоки.
– Испугаешь ты её, как же, – пробурчал Кляев. – Как бы она нас с тобой не расколола. В милицию ты с яблоками не пойдёшь, там тебя засмеют. А кормить идиотов фруктами, у нас законом не возбраняется.
В общем-то, Васька прав, но это только в том случае, если яблоки эти не червивые, в том смысле, что не содержат в себе наркотических примесей, привнесенных расторопными людишками. Царевич взял яблоко и посмотрел его на свет. Фрукт как фрукт. Можно было проверить его действие на себе, но Ивану этого делать почему-то не хотелось.
– Зачем твоей Верке понадобились гоблины? – задумчиво проговорил Кляев, выворачивая на центральную магистраль.
– Самоедов говорил всего лишь о рисунках, – возразил Царевич. – Которые он делает, используя фотографии. У него там, на столе, масса всякой нарисованной жути. По-моему, этот сукин сын не только на Верку с Наташкой работает. Я у него позаимствовал кое-что, вот посмотри.
Царевич взял из рук Кляева несколько фотографий и листов бумаги, изрисованных шкодливой Самоедовской рукой. Мишка, похоже, совершенно впал в маразм и пытался создать то ли пса Цербера, то ли Змея Горыныча, в общем, нечто о трёх головах и совершенно омерзительной наружности. Попадались в эскизах и одноголовые экземпляры, что отнюдь не делало их симпатичнее. Общим в рисованных персонажах было то, что в них, так или иначе, прослеживались человеческие черты.
– Зооморфизм какой-то, – не удержался Царевич от комментариев. – Чего? – не понял Кляев. – Во времена оны люди кланялись странным божествам, наделяя их как звериными, так и человеческими чертам. – Зачем? – удивился Кляев. – Мозги у них были так повернуты. – А зачем зверолюди или зверобоги понадобились Самоедову? – Очередной роман иллюстрирует, – пожал плечами Царевич.
Кляев хмыкнул, но ничего не сказал. За Кляевским хмыканьем Царевичу почудилось подозрение и недоверие. И, надо признать, пищу для недоверия Самоедовские творения давали с избытком. Подозрение вызывало то, что Мишка зачем-то добивался портретного сходства сказочных персонажей с конкретными людьми на фотографиях. – Слушай, Василий, а зачем ты читаешь Бердова? – Интересно. После таких романов смешнее жить. Пивка выпил, кайф поймал и вперед в Берендеево царство и гробницу фараона.
Царевич критически оглядел серенькую хрущобу, которую реальная жизнь вдруг нарисовала в «Москвичовском» окне, и пришёл к выводу, что это действительно не гробница фараона. Тридцать шесть лет – это большой срок, чтобы присмотреться к родному дому, но Царевич почему-то не присматривался. И не присматривался, быть может, потому, что старый панельный дом, начавший расходиться по швам, был данностью, которую он не в силах изменить. Швы коммунальщики пытались замазать какой-то гадостью, но безуспешно: пятиэтажный дом расползался, хотя почему-то ещё стоял и стоял глыбой, куда более нерушимой, чем вся окружающая Царевича жизнь. Рухнула страна, рухнула идеология, рухнул привычный способ жизни, всё стало мимикрировать и приспосабливаться, в том числе и сам Иван, а хрущоба стояла. И было в этом что-то жуткое и неестественное. А кругом стояли такие же дома, в которых мыкались люди, стремившиеся их покинуть. Одним хватало денег на замки реальные, другим только на замки виртуальные. Царевич был специалистом по виртуальному строительству, за что ему платили, хотя нельзя сказать, что слишком щедро. – Вылезай, извращенец, – сказал Иван, открывая будку.
Самоедов вывалился из «Москвича» бодрым кобельком, которого заботливые хозяева вывели в урочный час на прогулку. Такая живость поведения в солидном, в смысле пуза, сорокалетнем мужчине не могла не вызвать законных подозрений в применении жизнеутверждающих стимуляторов. Водки при Самоедове не было, зато было яблоко, что и требовалось доказать.
– Скажешь своей ворожее, что у меня те же проблемы, что и у тебя, – проинструктировал художника Царевич. – Ты же меня сюда и притащил, не смотря на моё смущение и сопротивление. – Сделаю, – жизнерадостно заверил Самоедов. – А доллары у тебя есть? – Топай, – скомандовал Иван. – Деньги – не твоя забота.
Самоедов бодрым козликом поспешал на пятый этаж. Царевич с натугой пыхтел следом. Дело впереди предстояло нешуточное, а Иван был посредственным актёром и вряд ли годился даже для самодеятельности. Пока Самоедов заговорщически перемигивался с хозяйкой, Царевич смущенно покашливал у него за спиной. Люська отнеслась к гостям не то чтобы нелюбезно, но без большой теплоты. В комнату, однако, пустила, заставив предварительно снять грязные ботинки в коридоре. К облегчению Царевича, в квартире не было ни Сени Шишова, ни даже необходимых атрибутов колдовского искусства. Какими должны быть эти атрибуты Царевич не знал, но почему-то был уверен, что их ему непременно предъявят. Но Шишова пренебрегла даже картами, не удосужившись предсказать гостю его судьбу. Впрочем, кое-какие тайны своего прошлого и будущего он узнал, но лишь после того, как сводник Самоедов был выставлен за порог. Царевича пригласили за стол на чашку чая, и пока он разглядывал нехитрые пожитки хозяев в виде мебели в стиле ампир, Людмила с интересом его изучала. – Постарел ты, Ванька, честно надо сказать, а суть твоя кобелиная не поменялась.
Говорила Люська почему-то нараспев, а глаза её настороженно следили за каждым движением гостя. Царевич тоже перевёл глаза с мебели на хозяйку. Люська была в роскошном алом халате, расписанном то ли китайскими драконами, то ли еще какой-то подобного же сорта нечистью. Между прочим, про её внешность Царевич тоже доброго слова не сказал бы. В том смысле, что Люська за двадцать лет не помолодела и, приобретя жизненный опыт, сильно потеряла в стройности фигуры и свежести лица. – Дальше будет ещё хуже, – вздохнула она. – Это ты о моих проблемах? – насторожился Царевич – Нет, о своих, – усмехнулась Люська.
Пожалуй, только глаза у неё остались прежними. Большие коровьи глаза. В литературе высокого стиля таких женщин называют волоокими, но если кто-то станет искать в их обладательницах телячью нежность, то рискует здорово ошибиться. Нет, Люська явно не собиралась покоряться ни любящим мужчинам, если таковые были, ни судьбе. И мебель, и роскошный наряд хозяйки указывали на то, что эта женщина решила вырваться из унылой хрущобы и сделает всё от неё зависящее, чтобы исполнить свою мечту.
– Не дам я тебе, Царевич, яблок. Даром не дам, и за деньги не продам. – Почему? – удивился Иван.
– Из вредности, – хитренько засмеялась Люська. – А если честно, то тебе яблоки не помогут. Ты в них не веришь.
– Яблоки, значит, самые обычные? – А то, какие ещё: где я тебе сказочные возьму? – Сильна ты, Людмила. Продала обычное яблоко художнику за тысячу долларов. Это, между прочим, называется мошенничеством. – Если бы я их продала по дешёвке, то твой художник не поверил бы в их исцеляющую суть.
– Психолог ты, однако, – слегка удивился Царевич. – На базаре чему только не научишься, – махнула рукой Людмила. – Будь у меня молодильные яблоки, я бы их сама все съела, другим бы ни капельки не дала. Сеню выперла бы в шею да гульнула так, что чертям тошно стало бы. – Гоблинам, – поправил Царевич.
– Каким гоблинам? – удивлённо уставилась на него Людмила.
Удивление на её лице было настолько искренним, что Царевич даже растерялся. Либо эта женщина была великою актрисою, либо это у Ивана вчера что-то творилось с глазами или, точнее, с головой.
– Мне показалось, когда мы были у вас с Кляевым вчера…
– Ты что-то путаешь, Иван, – прервала его Людмила. – Вчера мы с Семёном с раннего утра до позднего вечера толклись на рынке. Вы что, перепили вчера с Кляевым?
– Были трезвые, как стёклышко, – не очень уверенно возразил Царевич. – Значит, дверью ошиблись, – усмехнулась Людмила. – Семёновы с четвёртого этажа пустили постояльцев. Уж не знаю, те ли это армяне, о которых мне Василий говорил, но у меня гостей не было, и быть не могло.
Царевичу ничего не оставалось делать, как раскланяться и покинуть квартиру давней знакомой. Если Люська врала, то врала очень складно. Ивану и самому теперь казалось, что они с Кляевым ошиблись дверью. В этом случае реакцию кавказцев на их неожиданное появление никак нельзя назвать неадекватной.
Самоедов ждал Царевича на площадке и при его появлении сделал стойку: – Договорились?
– Договорились, – вяло махнул рукой Иван. – Спасибо тебе за помощь.
Пока шли вниз, Мишка на все лады расхваливал дорогостоящее средство. По его словам он теперь совмещал Казанову и Дон-Жуана в одном флаконе. Количество его побед, одержанных с помощью молодильных яблок, перевалило уже за десяток, когда они, наконец, вывалились из второго подъезда на улицу. – Отвезёшь извращенца домой, – сказал Царевич Кляеву. – И поднимайся ко мне, есть разговор.
После встречи с Шишовой Иван пребывал в некоторой растерянности. Замаячивший было на горизонте грандиозный мафиозный заговор, оборачивался заурядным мошенничеством, которое даже не тянуло на сколько-нибудь приличную афёру. Не говоря уже о том, что Самоедову Люська действительно помогла, если верить его же собственным словам. Очень может быть, что к мошенничеству, перерастающему в откровенно дружеский розыгрыш, присоединились Верка с Наташкой, которые смеха ради пудрят мозги простодушному Мишке. Не исключено, что в розыгрыше участвует и Валерка Бердов. Не исключено так же, что вышеперечисленные лица решили разыграть и Царевича, и даже не просто разыграть, а выставить в глазах окружающих полным идиотом, а то и опасным психопатом, место которому в клинике. И в общем, надо признать, это им во многом удалось, поскольку в какой-то момент Царевич действительно заметал икру и почти поверил в присутствие сил если не потусторонних, то, во всяком случае, не совсем обычных на нашей грешной земле. Кляев, вернувшийся из ближней командировки, выставил бутылку на стол и подсыпал соли на свежие раны Царевича:
– Сеня вернул долг. Клялся, что задержался всего минут на сорок из-за Люськи, прихватившей его в магазине. А когда, наконец, вырвался из-под её опёки, нас во дворе уже не было. Про осиновый кол я при нем даже не заикался. Выходит, всё зря, а Иван?
– А что зря?
– Да вот яблоко я подменил Самоедову, – Васька достал из кармана молодильный фрукт и положил на стол.
– Ну почему же зря, – усмехнулся Царевич. – Будет чем закусить. Наливай, коли подешевело.
Яблоко, к слову, показалось Царевичу невкусным. Да и хмель слишком уж сильно ударил ему в голову. Сердце жгла обида на весь мир и на вполне конкретных лиц в частности. Чудился заговор если не против всего человечества, то против Ивана Царевича во всяком случае. Хотелось мстить. Пусть это всего лишь розыгрыш, но кто сказал, что Царевич позволит шутить над собой так изощрённо и подло?!
– Я на твоём месте вставил бы им всем фитиль, – подзуживал Ивана захмелевший Кляев. – Раз у нас белая горячка, то и вести мы себя должны соответственно. – При чём тут белая горячка, – отмахнулся Иван. – Нет, брат, шалишь, это вызов на творческое состязание. Дуэль интеллектов. Буйство фантазии. Врёшь, Царевича голыми руками не возьмешь!
– Вот я и говорю: как они, значит, с нами, так и мы с ними. – По-твоему, надо на пустырь идти? – слегка опамятовал Иван. – А почему бы и не сходить? – пожал плечами Васька. – Можем мы перед сном погулять в своё удовольствие? Пойдём на пустырь в двенадцать часов, тем более что до него рукой подать.
Из этого вскольз сделанного предложения Царевич заключил, что Кляева всё-таки гложут сомнения. У самого Ивана сомнений практически не осталось, но, как человек просвещённый и гуманный, он должен, безусловно, помочь своему суеверному и впечатлительному другу.
– Ладно, – решительно рубанул ладонью воздух Царевич. – Пошли.
Ночь выдалась ветреной и лунной. Дождь прекратился, но под ногами чавкало и хлюпало. А уж когда сошли с тротуара, то и вовсе едва ли не по щиколотки утонули в грязи. До пустыря была добрая сотня метров по земле, которая со дня творения не знала, что такое асфальт. Царевич скользил и спотыкался, то и дело теряя ориентацию в слабоосвещённом пространстве. Зато Кляев чувствовал себя здесь, как рыба в воде, и уверенно вилял меж железных гаражей и погребов, нарытых старательными гражданами в обход грозных постановлений властей. Царевич больно ударился коленом о торчащую из земли железяку и взвыл в полный голос. Иванов вой не пропал втуне, с разных концов пустыря ему вразнобой ответили бродячие собаки. Царевичу стало не по себе. Нечистой силы он не боялся, но злобные псы могли чего доброго покусать добродушных прохожих, вздумавших вторгнуться в их владения в неурочный час. – Есть здесь одно местечко, – прошипел Кляев. – Мы там будем как у Христа за пазухой.
До безопасного местечка пришлось ещё минут пять месить грязь ногами, подрагивающими от напряжения. Царевич похвалил себя за то, что предусмотрительно обул резиновые сапоги, а больше хвалить себя было не за что, поскольку только законченный идиот мог среди ночи отправиться на забытый Богом пустырь ради сомнительного удовольствия заработать простудное заболевание с возможным прострелом в поясницу. Ибо свежий осенний ветерок чувствовал себя на пустыре более чем вольготно, и Царевич, разгорячившийся было после выпитой водки, очень быстро осознал, что погодные условия ныне гораздо хуже, чем он о них думал. Даже застёгнутая на все замки куртка не спасала, увы, охотника за привидениями от сырости и холода.
«Безопасное местечко» оказалось канализационным колодцем, от которого к тому же пованивало то ли псиной, то ли еще чем-то, того же уровня ароматности. Царевич, было, заартачился лезть чёрт-те знает куда, но Кляев уже нырнул под землю и шипел оттуда рассерженным селезнем. Спускаться в городскую клоаку было глупо, но стоять на ветру ещё глупее, а главное холоднее. Иван, поругиваясь сквозь зубы, начал спуск. Кляев услужливо подсвечивал ему фонариком.
«Бункер» оказался куда более удобным и оборудованным местом, чем Царевич ожидал. Запашок, конечно, имелся, но под ногами не хлюпало, выложенные кирпичом стены были на первый взгляд чистыми, да и не дуло здесь, как не без удовольствия отметил Иван, присаживаясь на предложенный Кляевым ящик.
– Если нам перекроют путь наверх, то уйдём подземными коммуникациями, – обнадежил Василий.
Царевич никуда бежать не собирался, но и возражать Кляеву не стал: ну хочется человеку поиграть в сыщики разбойники, так пусть себе. Иван с удовольствием припомнил, как лет двадцать пять назад шастал по пустырю и под ним в поисках приключений. Ещё до Иванова рождения на этом пустыре собирались что-то строить. Одни говорили – военный объект, другие – овощехранилище. В результате не вышло ни того, ни другого, к радости бродячих собак и мальчишек с окрестных улиц.
Царевич взглянул на часы, время «ч» приближалась, но никакого азарта он не почувствовал, зато почувствовал облегчение. Долго ему в подземелье сидеть не придётся, ещё минут пятнадцать от силы и можно будет с чистым сердцем отправляться домой.
– Люк закрывать будем? – спросил Кляев. – Зачем? – удивился Царевич. – Ещё задохнемся, чего доброго. – Не задохнёмся, здесь есть обзорное оконце.
Бункер был оборудован что твой дзот, только пулемёта не хватало. Похоже, мальчишки постарались. Иван, от нечего делать, уставился в это оконце, но ничего примечательного не увидел. На пустыре явно никого не было, иначе собаки подняли бы громкий лай.
Царевич вновь присел на ящик, а Кляев остался стоять часовым у открытого люка. Иван ему не препятствовал. Прислонившись спиной к кирпичной кладке, он, кажется, задремал, во всяком случае, громкий Кляевский шепот не сразу дошел до его сознания:
– Вот они.
Между прочим, это могли быть вовсе не «они», а просто праздношатающиеся придурки, озабоченные поисками пристанища для ночи любви под жестяной автомобильной крышей, однако Царевич все-таки поднялся с нагретого места и приник к щели. Машина остановилась, не доезжая буквально двадцати метров до открытого люка. Фары ее светили чуть в сторону, и Кляев мог чувствовать себя почти в полной безопасности, о Царевиче и говорить нечего – его подъехавшие обнаружить никак не могли. Следом за первой машиной подкатила вторая, потом третья, возможно была и четвёртая, но Царевич её видеть не мог по причине ограниченности обзора. Зато он очень хорошо видел, как с противоположного конца пустыря втягивается целый табун железных коней. Такое обилие средств передвижения в месте необорудованном для стоянки могло показаться странным кому угодно, и Царевич не был исключением в этом смысле. По тому как машины выстроились друг против друга натасканными шавками, можно было предположить, что драка, если таковая случится, будет нешуточной. Дверцы машин устрашающе хлопали, выплёвывая одного за другим пассажиров, лиц которых Царевич не различал, зато он отчётливо видел стволы в их руках, и не только пистолетные, но и автоматные.
– Крутая разборка намечается, – Кляев на всякий случай прикрыл люк и теперь озабоченно сопел носам в плечо Царевичу. – Того и гляди, гранатами швыряться начнут.
От враждующих лагерей отделилось по силуэту. После того как силуэты сблизились буквально в нескольких метрах от обзорного окошка, Царевич без труда опознал женщин. Обе были затянуты в кожу и обуты в сапоги с ботфортами до самых бёдер. Кожа блестела и переливалась в свете автомобильных фар, а сапоги устрашающе брызгали грязью в сторону незадачливых наблюдателей.
Диалог милые дамы начали с отборного мата, не содержащего в себе практически никакой информации, но шокировавшего интеллигентного Царевича, который никак не предполагал обнаружить чудовищный цинизм в роскошных и ещё недавно желанных телах. Ругались Верка с Наташкой, и уж, конечно, Царевич, прекрасно знавший обеих, никак не мог обознаться на их счёт. Беседа протекала столь напряжённо, а эмоции выражались столь визгливо, что Иван не сумел уловить суть разногласий, разведших милых женщин по разные стороны баррикады. Речь шла всё о тех же молодильных яблоках и способах их доставки. Кажется, Верка упрекала Наташку, что та перехватывает её поставщиков, а Наташка яростно отругивалась, грозя взнуздать какого-то Веркиного жеребца и заставить его живую воду возить. Что это за жеребец и откуда он должен возить воду, Царевич так и не понял, ему помешали молнии, хлестнувшие едва ли не по глазам. Иван невольно зажмурился и отшатнулся, а когда вернулся к щели, вокруг уже царил ад кромешный.
Враждующие стороны палили друг в друга из автоматов и пистолетов с такой интенсивностью, что смолкли даже собаки, вой которых сопровождал действо с появления первой машины на арене битвы.
Кто-то куда-то бежал, кто-то вскрикивал и падал, прошитый очередью, а Царевич никак не мог поверить, что все это происходит на самом деле, а не в дурацком боевике из тех, что показывают по телевидению на сон грядущий.
Стоявшие в хвосте иномарки, притушив фары и жалобно урча моторами, выходили из боя, стрельба затихала. Три машины пылали факелами, освещая пустырь. Ошалевшие зрители долго молчали, пытаясь привести в порядок чувства, раздрызганные жестоким зрелищем. – Вот стервы, – обрел, наконец, дар речи Царевич. – Более чем, – подтвердил вывод старого друга Кляев.
В подземном бункере отчетливо пахло гарью. Царевич попробовал открыть люк, но тот не поддавался. Помощь Кляева не повлияла на общую ситуацию, люк заклинило до полной безнадёжности. В довершение всех бед послышался вой милицейской сирены буквально в сотне метров от бункера, после чего у Царевича напрочь отпала охота выбираться на свет божий, и он вернулся к смотровому оконцу.
Милиции понаехало с избытком, Иван насчитал пять Уазиков канареечного цвета но, возможно, их было больше. Люди в камуфляже заполнили весь пустырь и принялись сноровисто грузить ещё не остывшие трупы в подлетевшие фургоны скорой помощи. Если судить по звуку, то над пустырём кружили вертолёты. Правоохранители действовали с размахом, вполне сопоставимым с произошедшим несколько минут тому назад побоищем. Горевшие машины были погашены в мгновение ока, после чего остатки забугорной роскоши были погружены с помощью вертолётов в КАМАЗы и вывезены с пустыря в неизвестном направлении. – Умеем работать, когда захотим, – одобрил действия камуфляжей Кляев.
Руководил правоохранителями здоровый мужик, в котором Иван не сразу, но опознал недавнего знакомца Вадима Гораздовича Матерого. Надо сказать, что дело свое фсбшник знал: не прошло и получаса, как заваленный трупами и покорёженным металлом пустырь обрел первозданно-невинный вид. Пocлe чего с пустыря укатили и камуфляжи.
– А как же следственные действия? – задумчиво проговорил Кляев. – Замеры грунта, опросы свидетелей.
– Где ты видишь свидетелей? – удивился Иван.
– А хоть бы мы с тобой.
Царевич в свидетели не стремился, давать показания против жены, пусть и бывшей, ему не хотелось. Кляев же, опознавший в амбале своего следователя, рвался исполнить гражданский долг. Ваську прямо-таки распирало от возмущения. В принципе Царевич его чувства разделял. Действительно, чёрт знает что делается: две стервы устроили форменный бой в центре города, ну пусть не совсем в центре, но всё равно. Кляев насчитал два десятка трупов. Царевич настаивал на пятнадцати, но как ни крути, вина Верки тянула на пожизненное заключение, по меньшей мере.
– Как хочешь, Иван, а я это безобразие вот так просто оставить не могу.
Царевич с другом не спорил: одно дело, если две молодящиеся дамы, вцепившись друг другу в волосы, выясняют отношения во дворе или в подъезде, и совсем другое, когда в результате этих выяснений остаётся гора трупов. Впрочем, трупы-то как раз вывезли. Вот только вывозили их столь поспешно, словно следы заметали. Васька-то был прав в оценке действий правоохранителей: если брать масштаб преступления, то следователи должны были тут, по меньшей мере, сутки землю рыть. А эти уложились в полчаса. Какие-то не наши темпы. Конечно, следователи могут сюда ещё вернуться с рассветом, но Царевича не покидало ощущение ненормальности происходящего. Всё вроде бы происходило как в жизни, и стрельба была вроде натуральной, и запах гари ощущался до сих пор, и милицейские сирены выли как на солидных похоронах, но было и ещё что-то трудноуловимое, мешавшее Царевичу поверить в только что увиденный кошмар как в реальность. – Ты новости по телевизору посмотри, – посоветовал Кляев. – Там и не такое увидишь. Живём как в Голливуде.
Наверное, Кляев был прав, но сомнений Ивана он не развеял. Царевич мучительно напрягал мозги, пытаясь ухватить очень важную, но все время ускользающую из поля зрения деталь. – Бюст, – наконец дошло до него. – Какой еще бюст? – не понял Кляев.
Люк они всё-таки сорвали с места и, выбравшись на волю из заточения, теперь вдыхали полной грудью свежий осенний воздух.
– Бюст у Наташки невероятных размеров. Да и у Верки фигура не совсем такая. Раньше она потолще была.
– Бюст, фигура, – разочарованно протянул Кляев. – Я голос твоей Верки не с чьим другим не перепутаю, особенно когда она не в настроении. Сколько раз эта стерва меня от ваших дверей гнала. Отмазать хочешь супругу, Царевич, но я тебе в этом деле не потатчик. Тем более что Верка с Наташкой убрались с пустыря в добром здравии и много ещё чего натворить успеют.
И в этом Кляев был прав: разборка на пустыре вряд ли будет последней, уж очень много претензий накопилось друг к другу у милых дам, если судить по случайно подслушанному Царевичем диалогу.
– Ты уже один раз выполнил свой гражданский долг, – напомнил Царевич Кляеву. – Это ты о чём? – Васька даже остановился, словно с размаху налетел на непреодолимое препятствие. – Это я о Сене Шишове, убитом на этом же пустыре осиновым колом, а потом благополучно воскресшем.
Луна исчезла с небосвода, на улице, куда приятели выбрались, наконец, после долгих мытарств на пустыре, было темно, хоть глаз коли. Но Царевич и без света определил, что у Васьки сейчас отпала челюсть.
– Может, не Сеню убили, а кого-то другого, на него похожего?
– А труп куда делся?
– Прячут менты, – не очень уверенно возразил Кляев. – Статистику не хотят портить. – Труп так просто не спрячешь, даже ради статистики, – возразил Царевич. – Но если они зачем-то спрятали один, то почему им не спрятать двадцать. Придёшь ты завтра в милицию, а тебя за шиворот и в психушку. Мол, заговаривается гражданин. – Я же свидетель, – возмутился Кляев. – Именно поэтому и отправят. В клинике ты будешь объяснять врачам, что у тебя не белая горячка. Расскажешь им и про Сеню с колом в груди, и про волосатых гоблинов, и про молодильные яблоки, из-за которых Верка с Наташкой устроили кровавую разборку. Диагноз врачей очевиден: крыша поехала у человека после чтения литературы специфических жанров. Я думаю, в той клинике уже немало подобных чудиков лежит.
Кляев молчал, только сопел недовольно носом. Надо полагать, картина, нарисованная опытной Ивановой рукой, произвела на него сильное впечатление.
– По-твоему выходит, что камуфляжи на пустыре следы заметали?
– А чёрт его знает, что из этого выходит, – расстроенно плюнул на асфальт Царевич. – Может операция какая-то суперсекретная проводится, а ты ломаешь игру компетентным органам.
– Ну и что ты предлагаешь? – Самим надо шевелить извилинами, Вася. Дело это странное и запутанное. Тут есть шансы угодить не только в клинику, но и под пулю, а то и под осиновый кол.
