Текст книги "Синдром тотальной аллергии(СИ)"
Автор книги: Сергей Шведов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Глава 12
Потом я задремал на солнце и сквозь полусон услышал:
– Хэй! Ты там не уснул? Э-хей!
Карлыгаш верхом на неказистом коньке выехала на невысокую скалу.
* * *
От армейского камуфляжа она избавилась. На ней теперь была пляжная панамка, очки от солнца с бумажкой на носу от загара. Вместо военных бриджей и камуфляжной майки – синие шортики под красным топиком. За спиной – розовый девчачий рюкзачок. Она хлопнула лошадку по крупу – просто отослала назад домой. В этом отношении мой квадроцикл несомненно проигрывал. Он сам назад дороги не найдёт.
– Хэй! Ты меня слышишь, соня?
Мне почему-то расхотелось убегать отсюда. Перевернулся на живот, лёг щекой на горячую гальку, которая ночью снова станет холодною. Чувствовал, что к моей спине припечатались белые голыши, но было лень их скинуть.
Карлыгаш, несмело перебирая кроссовками по осыпающемуся под ногами щебню, сбежала по крутой осыпи щебня и камней со скалы. Теперь она строила из себя голливудскую фифу с набором жеманных привлекашек.
– Уй, да ты опять так много поймал! Можно, я с тобой рядом позагораю?
Часам к трём дня белое солнце словно взорвалось и растеклось жидким жаром по небу. Небо белым-бело, даже глазам больно. Белые камни на берегу, белый солончак в ложбинах каменистых холмов, только вода голубая. И тёплая, как топлёное масло, если окунуться у берега.
Зачем она приехала? Я не гадал, а лежал с закрытыми глазами и упорно молчал. Она осторожно переступила через леску, уходящую из моей руки в воду, и подсела ко мне.
Я не знал, злиться ли мне на неё или просто опасаться. На этот раз пистолета в кобуре на ней я не видел. По крайней мере его не было видно. Она держала себя так, словно была моей одногруппницей по институту или соседкой по лестничной площадке. Это-то меня и сдерживало. Что ещё за игру затеяла это дедова внучка?
– Искупаться захотела… – она осторожно снимала по одному камешки с моей спины. От них на коже остались некрасивые вмятины. – И позагорать тоже.
Я выпустил натянутую леску, которая тут же зазмеилась в воду.
– Лучше места не нашла? Я тут рыбу ловлю.
– Я тебе пожевать кое-что принесла. Немножко только.
– Кабанятины? – чуть не стошнило меня по жаре.
– Картошка, рис, лук и всякое такое для ухи. Вот тебе ещё котелок и малость дровишек на распалку костерка.
– Этого разве хватит?
– Да глянь ты, сколько по берегу сухого кизяка-навоза! Ещё принесла баурсаки и манты.
– Со свининой?
– Нет, с грибами.
Я вырвал из земли сухую корягу саксаула и бросил ее между двумя удобными для костра камнями.
– Что за стрельба была слышна километрах в двух отсюда? Кто-то палил несколько часов из автоматов и карабинов вон там за холмом.
– А, это наши мальчишки отстреливались.
– От кого отстреливались?
– Отстреливают нормативы по военной подготовке, – пожала загорелыми плечами Карлыгаш.
– Где?
– Там у нас стрельбище на безопасном расстоянии от посёлка, – махнула рукой Карлыгаш.
– А зачем?
– Для безопасности, чтобы пули до жилья не долетали.
– Не то… Зачем вам стрельбище?
– А где ещё учиться стрелять?
Вот уж новость так новость. Да тут настоящий военный лагерь с боевой учёбой. Дед мне ничего про это не говорил.
– Что мне делать?
– Чисть рыбу на уху.
– Всю чистить?
– Ту, что не бьётся. Бершей бери. Там их много.
Я зашёл по пояс в воду. Опалённой солнцем коже она показалась холодной. Даже поёжился. В солнцепёк всегда так.
– Ты страшно обгорел. Как дикарь, не знаешь простых правил здорового образа жизни.
– Заладила…
– Ну какой ты! Слова тебе не скажи, – деланно обиделась Карлыгаш, неумело пряча улыбку.
Я с шумом набрал в грудь воздуху и ушёл под воду. Вынырнул метров за двадцать и поплыл на другой берег залива.
Карлыгаш одно время следила за мной, потом отвернулась – ей слепили глаза блики на воде.
* * *
Тут бы мне и бежать, переплыв на другой берег, но меня почему-то потянуло вернуться на место незаметно для девушки. Карлыгаш помешивала кипящую уху.
Я, наверное, с редким для моего чаще всего угрюмого лика плутоватым выражением на лице бесшумно выбрался из воды и обхватил её сзади моими длинными руками.
– У-у-ой, отпусти, ты весь мокрый!
Мы барахтались на песке, в конце концов я дал ей меня победить. Она уселась мне на грудь и прижала мои раскинутые руки к песку.
– Сдаёшься, а, сдаёшься?
Я как бешеный, вырвался из-под неё и принял боевую позу для самозащиты. Наверное, что-то в моей образине было слишком зверское и… смешное.
– Фу, я так не играю! – капризно отвернулась Карлыгаш, снова пряча улыбку.
Карлыгаш оттолкнула мои руки и села спиной ко мне. Потом, когда мы поженились, она мне частенько припоминала этот случай. Но по-другому я тогда прореагировать не мог, особенно когда её рука на песке медленно подобралась к моей.
* * *
Там, где я ловил рыбу, дно было слишком каменистое. Камни резали ноги. Купаться мы с Карлыгаш пошли на песчаный пляж у камышей.
Потом она заплела свои мокрые тяжёлые чёрные волосы в две косички, уселась рядом со мной и затеяла новую игру. Чертила буквы спичкой по моей спине, а я должен был угадать слово.
– А теперь угадал.
– Ну тебя, Галка, я и без того все понял.
– Я тебе не Галка, а Карлыгаш, вот!
– Так вороны каркают.
– А вот и нет! Очень даже красиво – «ласточка»… Ой, смотри! Нам потопчут всю одежду.
Стадо низкорослых коровёнок с телятами разных возрастов вышло из камышей, где они паслись, к воде. Я швырнул камень. Он плюхнулся в воду прямо перед мордой передней коровы. Та испуганно присела на мягком песке и медленно развернула голову и глянула в мою сторону большим удивлённым глазом в полном недоумении, потом, увязая в песке, пошла назад, увлекая за собой подруг и телят.
Потом мы ели уху с жареными пышечками-баурсаками. От жирного солёного печенья хотелось еще больше пить. Пили прямо из озера на том самом месте, где бродили коровы.
Когда я, сматывая удочки, вышел из воды, кожа моментально высохла, стянулась и саднила при движении.
– Эй, ты теперь как варёный рак! Рубашку накинь.
– Теперь уже все равно.
Бесцветный лёгкий огонёк весело доедал розовые угли костерка. Они одевались серым пеплом и рассыпались в пыль по ветру.
– Одевайся! Дома перед сном я обязательно смажу тебе спину сметаной.
Карлыгаш подала мне рубашку. Ее черные брови вразлёт почти сходились на переносице. Две черные косички торчали по сторонам. Чёрная родинка на левой щеке. Я подумал, что она действительно похожа на ласточку.
Не предложить ли ей бежать вместе со мной? Ага, она ж тут дома, а я в гостях.
Розовый рюкзачок неожиданно показался тяжёлым. Я пощупал плащевую ткань – пистолет.
– Зачем вы тут все ходите с оружием?
– В диких местах живём.
– Волков я тут пока ещё не видел.
– Волки летом не страшные.
– Кого же вы боитесь?
Она подошла ко мне, поднялась на цыпочки и чмокнула меня:
– Ни о чем пока меня не спрашивай. Все потом сам узнаешь, запомнил, миленький? Ты ещё совсем маленький и неразумный мальчишка.
* * *
Карлыгаш вместе с оставшимся уловом забрал тот самый конник, который меня сюда завёз, а за мной ближе к вечеру заехал сам дед.
– Ну, как улов?
– Сам знаешь и сам видишь.
– Удовольствие получил?
– Тройное.
– Я же говорил, местечко тут что надо. Забирайся на моего конька и дуй назад. Скоро тебе на вечернюю «зорьку».
– А ты?
– Я пешком ещё быстрей тебя дотопаю.
Когда он вернулся назад в поселище, я спросил:
– Ты для аборигенов вроде как проводник цивилизации, старина, что ли?
– Мы с ними всегда сговоримся и без вашей цивилизации. Я для них свой, и они для меня свои же.
– Ещё бы, ты, наверное, мусульманин, как твой дед ещё с афганского плена.
– Они тут все тенгрийцы. Сколько раз тебе повторять!. В великого Тенгри веруют. А сговориться с местным людом легко потому, что мы поболе как тыщи лет друг с другом тремся, да друг на дружке женимся.
– Ну, скажешь тоже! Где Русь, а где… эти самые… тенгрийцы.
Он с явным огорчением в глазах глянул на меня:
– А что, историю больше в школе не преподают? Зря-я-я… А то бы помнил, кто по матери и по бабке был князь Игорь Новгород-Северский.
– Ну и кто?
– Кровь от крови нынешних моих приятелей.
– Ну ты, дед, загнул!
– И сын его женат был на ихней соплеменнице Свободе Кончаковне. Так кто по крови был внук князя Игоря? Я уже про Андрея Боголюбского и Бориса Годунова не говорю. Вот то-то, все вы грамотеи, да не в ту сторону.
– Не понимаю дед, что вы тут задумали, но твоя затея с русотюрками мне явно не нравится. Как бы новой Орды не накликать.
– Мы просто хотим забросить в будущее наши общие русотюрские гены, чтобы осталась хоть горстка нормальных и вменяемых людей, когда весь мир опустится в беспробудный мрак дикости и людоедства.
– Русские и кочевники, что может быть между нами общего?
– Мы все в будущем неизбежно окажемся кочевниками, когда выжившим придётся заново обживать обезлюдевшую планету.
Глава 13
С сентября в этих местах начинается транзитный пролёт уток, гнездовавших севернее в безлюдной тундре. Поэтому утка непуганая, совершенно не боится человека – садится в десяти метрах от охотника, даже плохо замаскировавшегося.
Хоть я и городской, но водоплавающую дичь добросовестно изучил по определителю птиц ещё малым пацаном. Я заметил на зорьке несколько видов настоящих уток – кряква, серая утка, косатка, обыкновенная свиязь, шилохвость, чирок-свистунок, чирок-трескунок, широконоска. Кряква это почти что обычная деревенская утка. Остальные отличаются только размерами, но не формой тела.
И ещё тут гостили пролётом несколько видов нырков – очень красивые гоголи, красноголовый нырок (тут его называют кызылбаш), хохлатый нырок, турпан. Ни одной гаги не заметил. Нырки по весу меньше кряквы, носят большую голову на короткой шее. На берег выходят редко, большую часть времени проводят на открытой воде. Кормясь, часто ныряют, за что и получили своё название. Они куда менее вкусные, чем настоящие утки. Да и бить их жалко, потому что многие нырковые уточки очень красивы, особенно гоголи.
Крохали – тоже очень красивые утки с удлинённым цилиндрическим клювом, края которого покрыты мелкими острыми зубцами, и большим загнутым в виде крючка кончиком клюва. Удлинённое тело и длинная шея, сдвинутые к хвосту ноги – все это позволяет им легко нырять и плавать под водой за рыбёшкой. Мясо жестковатое и сильно отдаёт рыбой, поэтому этих красивых уток я не бью. Да охотиться за ними так же трудно, как за пугливыми нырками – мгновенно уходят под воду даже будучи подранками. Ищи-свищи их потом за двадцать метров, когда вынырнет, чтобы добить, как полагается по правилам охоты.
Из куриных я сразу приметил тут камышницу, или болотную курочку. Это небольшая (с галку) водоплавающая птица с красной кожистой бляшкой над красным с жёлтым кончиком клюва. Плавает очень забавно, причём довольно быстро, хотя не имеет плавательных перепонок, как и все водяные курочки. Все время меняет направление и подёргивает головой и поднятым вверх хвостом. Взлетает без разбега по воде. Из-за мелкого размера камышниц не бьют, хотя их мясо очень нежное, пусть даже с сильным привкусом дичи.
Лысуха – крупная болотная курица, величиной с деревенских кур, но гораздо меньше бройлерных цыплят из супермаркета. У неё на лапках тоже нет плавательных перепонок. Бляшка над клювом белая и большая. Мясо у лысухи жестковатое и с сильным запахом, но очень вкусное. Чтобы устранить специфический запах, перед приготовлением с птицы лучше содрать кожу. Это легко сделать, например, пассатижами.
Гусь редко попадает под смертельный выстрел из дробовика. Очень осторожная птица, быстро летает, в случае надобности хорошо ныряет. Днём прячется, только ночью выплывает на открытые места. Всегда держится на предельной дистанции выстрела, где достать его можно только картечью. У гусей строгая социальная организация. Во время кормёжки один из них всегда стоит на страже. Поэтому гусь – редкая добыча.
Про лебедей и писать не стоит. Лебедей не стреляют не только из соображения эстетики и этики. Птица царская, птица прекрасная, но удивительно невкусная. Дикий гусь, кстати, тоже не деликатес. У лебедя мясо и вовсе жёсткое, жилистое и сильно пахнет дичиной и притом тоже отдаёт рыбой. Так что, мне кажется, подавали лебедей на царские пиры вместе с невкусными же журавлями и цаплями только из-за их размеров, чтобы особенно впечатлить иностранных гостей. То же самое любой охотник скажет вам про бакланов и пеликанов, которых съешь только с голодухи.
* * *
При стрельбе по непуганой перелётной птице обычно цель хорошо видна издали, есть время на подготовку выстрела. Полёт водоплавающих прямолинеен, за исключением куликов, которых охотники сейчас не бьют – возни с перьями больше, чем мяса. Патрон дороже стоит.
«Вертикалки», или как их называют ещё «бокфлинты», показывают более точный бой, но на Кангыбасе подойдёт любое ружьё со сверловкой получок-чок. Это специальное дульное сужение, чтобы получить нужную кучность на определённом расстоянии. Иногда надо, чтобы разброс дроби был большой, а иногда чтобы дробь далеко и кучно летела.
Первый выстрел из двустволки лучше делать по дальним уткам, а сидящих ближе стрелять уже на взлёте из второго ствола. На воде всегда видна дорожка, оставленная дробью. Эти две трассы наискось пересекут сидящую стайку. Тогда один залп даёт до пяти прямых попаданий и не оставляет подранков. Но мой одноствольный полуавтомат безо всяких чоков-получоков на этой охоте тоже очень хорош, даже в общем-то предпочтительнее, поскольку дичь летает стаями. Тут скорострельность даёт прямую выгоду.
Стрелять утку в лёт это совсем не то, что спортивная стрельба на стрелковом стенде по летающим тарелочкам. Сам я толком в лёт пулять не умею, хотя и тренировался на стендах. Когда кряква-селезень у тебя перед глазами медленно и тяжело поднимается с воды, пролетая перпендикулярно к линии выстрела, тут промахнуться трудно. Попасть в пролетающего мимо чирка, со свистом трепещущего крыльями, тоже дело не хитрое. Но когда всё тот же селезень стремительно несётся на тебя, то попасть в него – для меня дело случая. Что поделаешь – городской любитель, а не таёжный промысловик.
Стрелять по птице нужно наверняка, а не наугад. Если после выстрела в лёт утка уносится вдаль, это не всегда значит, что ты не попал. Обезглавленная курица тоже ещё бегает какое-то время по двору. Если смертельно подбитая утка, исчезнув из вида, падает замертво в заросли, она навсегда потеряна для охотника, если нет собаки.
Поэтому я предпочитаю стрелять по сидячей утке и охочусь с пластиковыми чучелами, хотя плавающая утка гораздо менее уязвима, чем летящая. Отросшее после летней линьки перо плотно прилегает к телу и вместе с пухом создаёт крепкую броню от дроби.
* * *
На зорьке озеро Кангыбас перед тобой как на ладони до самого горизонта. Слабый ветерок гонит издали мелкие, позолоченные солнцем, волны, рябит водную гладь, покачивает вблизи густой камыш.
Пока я шёл на свой островок, дуриком наткнулся на вынырнувшего из воды у самого берега гоголя с живой, трепещущейся рыбкой во рту. Недолго думая, вскинул ружьё к плечу, не целясь, нажал спусковой крючок. Выстрел грохнул так, что в ушах зазвенело. Резкой отдачей сильно толкнуло в левое плечо, чуть было не перевернулся вверх тормашками. И, к моему изумлению, не промазал. Гоголь не успел унырнуть. Воды было чуть-чуть повыше коленей, а болотные сапоги-бродни до самого паха – не начерпал. Взял селезня за голову и ещё раз удивился. Гоголь не выпустил рыбку из клюва. Тяжёлый. Отъелся, зажирел на вольном просторе безлюдной глухомани. Мясо гоголя не вкусно – пахнет рыбой, но для счёта годится. Это был мой первый и последний. Я их теперь вообще не бью – уж больно красивы.
* * *
Обычно вечерняя «зорька» на Кангыбасе начинается за час-полтора до заката солнца. С наступлением вечерней зари у уток начинается оживлённое перемещение – перелёты. Но не следует торопиться стрелять даже по пролетающим совсем рядом с тобой уткам. Лучше выждать момент, когда они огромной стаей с шумом сядут на кормёжку. Охота на перелётах – одна из самых лёгких и добычливых. Подстреленная дичь падает на открытое место на воде, её легко искать или добивать подранков, а ночью можно собрать с фонарём по воде прибитую ветром к берегу добычу.
* * *
И вот уже иду я себе по колено в воде, а за надувной лодкой тянется целая вереница дичи на крепкой бечёвке. А ведь ещё даже не вышел на охотничью позицию, которую предложил мне дед. Самый первый здоровенный жирный гусь (дуриком опять же взял дробью, а не картечью), за ним кряква, чирки и вонючие нырки. Битая птица в воде не тонет, а в надувной лодке места мало. Лодка у меня из спас-комплекта для военного лётчика с вёслами, похожими на ракетки для пинг-понга.
Чтобы избавиться от обузы первой добычи, я вышел на берег и выложил битую птицу на холмик под кустом саксаула. Мало того, что я нарушил главную заповедь охоты по перу – не класть трофей на землю, чтобы в неё не вползли паразиты, а вешать её на кусты или деревья, чтобы свежим ветерком обдувало. Я как-то равнодушно отнёсся к трём дыркам в земле на песчаном холмике и свежему помету, похожему на собачий. Ведь и ребёнку было ясно, что это лисья нора с двумя отнорками. Короче, свою первую добычу я больше не увидел. Зато сделал доброе дело – подкормил лисье семейство.
* * *
После этого я пошлёпал по воде на ту позицию, которую рекомендовал мне дед.
Я выбрал для охоты такое место, чтобы на поверхности плавала ряска, которой так любят жировать утки и болотные курочки, а водоросли доставали до поверхности, сплетая подводный огород для водоплавающей дичи.
Поджидал уток, стоя за плотной стенкой высокого тростника на берегу сплошь заросшего топкого островка. Присесть было невозможно – под ногами хлюпала вода. Главное – не выдать себя лишним движением. Иначе утка, заметив охотника, будет издали облетать засаду. Но на молодых ногах можно и постоять пару часиков неподвижно – не затекут, как у стариков.
Под вечер, когда жара спала, озеро ожило. То тут, то там стали слышны и видны всплески от рывков жирующей крупной рыбы. То стремительный судак выгонит стайку мелочи на поверхность, то жерех сам выпрыгнет из воды вдогонку за выпрыгнувшим прежде чебачком. Отчётливо слышно, когда ленивый сом хлопнет по воде хвостом-плёсом, оглушая сразу целую стайку мелкой рыбёшки.
На неподвижном зеркале темной воды замечаю «усатую» волну, как от быстро плывущего гуся, поднимаю ружьё и тут же опускаю его. Лупоглазая ондатра пересекает проливчик между моим и соседним островком. Пригляделся к курсу движения и высмотрел еще один островок-кочку. Ондатрина хатка. Не хватало ещё, чтобы она шастала перед моими чучелами, пугая уток. Я отломил длинную стеблину тростника и метнул в воду перед ондатрой, как копье. Мускусная крыса скрылась под водой и больше я её не видел. От моего броска поодаль совсем рядом со мной взлетела одинокая цапля, которую я прежде не замечал на воде. Значит птица тут действительно не пуганая. Это в Египте цапля может нагло околачиваться у рыбного базара. Она там священная птица. Наша цапля – из самых осторожных, хотя их никто не бьёт из-за невкусного жилистого мяса.
Через полчаса в этом ажиотаже всего живого тишины над водой уже не было и в помине. Мышевидные грызуны пересвистывались, цикады трещали, разные утки крякали на все лады где-то в незаметном своём далеке да со свистом хлопали крыльями, проносясь за тростниками. Лаяли собаки на противоположном берегу, наверное, кого-то гоняли. Просто так тайганы не брешут.
До одури пахли цветы, которые по осени хотели отцвести пораньше, чтобы до морозов дать семена. Осенью ранним вечером ещё очень тепло, но комаров уже нет. Просто благодать.
Хоть я в лёт и не бью, но с дурика, не иначе как, взял крупного селезня-кызылбаша и его уточку, летевшую за ним. И дал себе зарок больше не стрелять, а ждать, когда большая стая опустится на воду рядом с моими подсадными чучелами под удобный выстрел.
Сижу и жду прилёта. Издалека доносится курлыканье журавлей. И появляется небольшая стайка свистящих крыльями чирков. Просвистели чуть поодаль и, скрипуче перекликаясь, улетели на другой конец залива.
Одинокая утка-разведчик прошла мимо как раз под выстрел, но эту я отпустил, чтобы не всполошила все стаю, которая где-то на подлёте. И точно – с десяток чирков присоседились к моим чучелам. Три трассы по воде от моих выстрелов пересекли стайку, оставив пятерых уточек кружиться на боку, опустив голову в воду. Я высадил целую обойму патронов по взлетевшим уточкам, и они посыпались на воду.
– Опусти ружье! – крикнул невидимый за тростниками дед. – Пусть мальчишки подберут, а то остальные утки будут пугаться. А я тебе диво-дивное покажу… А ты ему приглянулся!
– Кому?
– Ваське моему. Пойдём пройдёмся на сухое место.
Ещё было достаточно светло, чтобы без труда различить сидевшего на песке камышового кота. Я глазам своим не поверил – рядом с ним были разложены в одну линию по росту чирок, нырок, кряква, селезень-кызылбаш и болотная курочка-лысуха. Сам кот сидел рядом и равнодушно смотрел в сторону.
– Твои подранки, между прочим.
– Твоя дрессировка, дед?
– Коты дрессировки не поддаются. Это он выпендриваться любит, чтобы похвалили. Цену себе набивает. Ладно, ты пока отдохни, а мои мальчишки остальных подранков ещё пособирают. А то ночью ветерок поднимется, на тот берег их унесёт, а там место топкое – и с собаками не сыщешь.
Длинноногие, как журавли, ходоки по воде подобрали всю мою добычу, какую заметили. Потом они ещё всю ночь будут шлёпать сапогами по воде с фонарями в руках, пока не соберут остальных подбитых уток. Тайганы, запряженные в пластиковые корыта, бойко потащили мои трофеи до поселища. На одно из корыт гордо уселся кот, чтоб на обратном пути лап не замочить. Собаки на него не обращали внимания, а он на них.
– А сколько ему лет? – спросил я у мальчишек.
– Коту Ваське?
– Нет, деду.
– Он же оулмес-бессмертный, у него лет не считают.
* * *
Темнеет тут быстро. На фоне фиолетового неба ещё можно разглядеть цель, а вот у стены тростника уже не видно ни зги. Уже начинает пробирать сыростью, руки зябнут. Я отхлебнул из фляжки дедова бальзама и мне показалось, что в букете ароматов напитка из трав есть опьяняющий запах чёрных волос Карлыгаш, восточной красавицы с бирюзовыми глазами.
Дед, конечно, политик ещё тот. Подпустил ко мне чаровницу-внучку, чтобы она своими чарами меня опутала и сознание затуманила. С такой и кандалов не надо – красавица крепче любой цепи пленника к себе прикуёт. Ну уж нет, я на это не попадусь. Хотя, может быть, всю жизнь жалеть об этом буду. В любом случае, человеку моего призвания нельзя обзаводиться семейными связями, чтобы в случае провала не подставить под удар любящих тебя людей. Нет, я не имею права рисковать чужими судьбами.
Ночь рано или поздно перейдёт в рассвет. Чтобы потянуть время, часто стреляю наугад, но у меня в патронташах две сотни патронов, с чего бы это жалеть? Ведь приехал не за добычей, а за охотничьим азартом. Пусть дед думает, что я от азарта хочу прихватить и утреннюю «зорьку». Когда остался последний патронташ, я прекратил охоту и прислушался. Так тихо бывает только перед переменой погоды. Да, а роса-то обильная – жарким обещает быть следующий день. Мигом обсохну, как только солнце выйдет. Пора сматываться.
Ветер действительно поднялся к концу ночи. Мне и грести моими теннисными ракетками не пришлось. Меня упорно нёсло к противоположному берегу, самому удалённому от поселища.
Берег действительно оказался топким. Топь тянулась метров 250 от кромки воды. У меня чуть ноги не отвалились, пока я дотопал до сухого места.
Посмотрел на тускнеющие звезды, сверился по компасу. Если бодрым шагом пойти напрямик, то через двадцать пять километров выйду к железнодорожному разъезду. Это не станция и даже не полустанок, но тут останавливаются поезда, чтобы пропустить встречный состав. Там я на любом товарняке доберусь до цивилизации. А моё барахло с квадроциклом пусть достаётся деду в качестве отпускного трофея за мой побег. Не потеряешь – не приобретёшь. А Карлыгаш… она слишком хороша для того, чтобы с молодости стать вдовой. Выходи замуж, рожай побольше своих русотюркчат и проживи долгую и счастливую жизнь, встретив старость в цветнике внучат и внучек.
