Текст книги "Синдром тотальной аллергии(СИ)"
Автор книги: Сергей Шведов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Глава 7
Девчонки-стряпухи прогнали нас поварёшками от жарких печей на дворе:
– Отдельно для вас стол накрывать никто не будет! Сядете вместе со всеми обедать, когда будет готово.
– Не управились, тетёхи, – сконфузился дед. – Ну и что? Подождём, отдохнём. Потом сами позовут, никуда не денутся.
Местный вяз-карагач, под которым я прилёг, хоть и даёт мало тени, но ветерок всё-таки как-то освежал на припёке. Начало октября – солнце тут в полдень ещё может так жарить, как летом. Это ночами в это время уже холодно. Все-таки резко континентальный климат.
Дед демонстративно уселся поодаль от меня под навесом над столиком, на котором были мастерски инкрустированы шахматные поля.
– Откуда у вас это богатство?
– Сам столярничал ещё в молодости.
– У вас в глуши ещё и в шахматы играют?
Дед подмигнул мне, открыл выдвижной ящик в столе и выставил на доску горсть фигур.
– Сыграем? – охотно приподнялся я.
– Мне с тобой нельзя, паря, а хотелось бы тебя в игре испытать.
– Не пойму, ты меня заразить боишься или от меня заразу подцепить?
* * *
Мимо нас сновали по хозяйству хлопотливые девушки. К моему удивлению, им помогали молодые парни. Кто поверит, что на Востоке мужчины помогают женщинам хозяйничать по дому? Для меня, конечно же, стараются нарисовать картину мирной «цивилизованной» жизни, ваххабиты шайтанские. Только зря стараются. Не на того дурачка напали. Все тут у них получалось слишком картинно да театрально, как не бывает в жизни. Главная промашка у этих неумелых конспираторов была в том, что для Востока в этом поселище было слишком чисто. Без куч гниющего мусора, костей и фекалий на дороге. Кстати, дорожки были подметены и спрыснуты водой, чтобы прибить пыль. И это-то поселище дикарей-кочевников?
Если мне не дали по башке в тёмном подвале, значит, придумали штучку позабавней. Ведь на то дед и «забавник».
Не понимаю только, кого они хотят обмануть этой демонстративно театральной постановкой и для кого весь этот цирк устроили. Вон даже высокие столы накрывают с длинными лавками, хотя всем известно, что люди восточного воспитания предпочитают за еду садиться в круг на корточках за коротконогим дастарханом в лучшем случае, а то и просто на постилке. Но я не стал выдавать себя, что давно догадался обо всём, а самым безразличным тоном спросил:
– Аборигены рыбой, молоком и мясом так богаты, что аж стол ломится?
Стол действительно был пиршественный, каким его любят представлять в псевдоисторических кинолентах из жизни диких, но предельно сытых предков. Мягкие и сушёные сыры, копчёности, кумыс и прочие деликатесы, включая и зелень, которая украшает только обеденный стол европейцев или кавказцев.
– Размечтался! Это богатство выставили для городского гостя за-ради показухи. Похвастаться они и в самом деле горазды, есть такой грешок за моими бойцами. На самом деле молока у них впритык только детям, которых тут по пальцам перечесть. С мясом зимой сайгаки выручают, а то своей скотины не хватит, если под нож часто пускать.
– Так голодают или просто недоедают?
– В пустыне по-всякому случается. Год на год не приходится.
Так-то я тебе, дед и поверил. Народ в селении весь как на подбор рослый, упитанный и самодовольный от ощущения собственного дородства. На красивых лицах особенно хороши у тутошних красоток раскосые голубые глаза, прямые носы, выдающиеся скулы и жёсткие азиатские волосы. Сложены все прекрасно, мужчины и женщины. Кривоногих и сутулых не сыщешь. Все со строевой выправкой, как на параде. И что удивительно, у всех прекрасные зубы. Не иначе как от здоровой жизни и правильного питания. Найди таких среди пустынных кочевников, которым приходится грызть кости и недоваренное мясо.
Девушки так просто писаные красавицы. Никаких следов вырождения, характерных для замкнутых родовых поселений. Детишки ухоженные и залюбленные, никакие это не байгуши с картинок Тараса Швченко.
– Откуда ж местные красавицы женихов себе берут?
– Импортируют, – подмигнул мне дед. – Таких, как ты, например.
Слишком уж часто он мне подмигивает да улыбается. Наверное, понимает, что я его раскусил. И предвкушает садистское наслаждение от расправы со мной. Я ж не слепой и всё вижу, что в селении одна молодёжь. Ни одного пожилого я тут не высмотрел, не говорю уже об аксакалах. Мой егерь-дедок был тут один-единственный старик. Такого не бывает в восточных семьях, где правят родовые старейшины.
– Странно тут как-то всё, – ненароком проболтался я и тут же прикусил язык.
– Что ж тут странного?
– Не те нравы.
– Как не те?
– Ну, не для кочевников-скотоводов.
– Какие они тебе кочевники? Это теперь сарты – оседлые жители.
– Земледельцы?
– А ты разве не видишь?
На склонах с жёлтой глинистой землёй ещё стояли несжатые полоски колосовых. С моей способностью горожанина примечать да приглядываться к сельской жизни такое не сразу заметишь.
– Пшеничку сеют, что ли?
– Ячмень это длинноусый. Разве трудно отличить с первого взгляда? Ходишь в своём городе с затычками-наушниками в ушах и в очках с дисплеем – спишь на ходу, так и смерть свою проспишь.
– А вот и не хотелось бы смерть свою проспать. Но всё равно вон тот овёс отличу от этой кукурузы.
– И то хлеб, – примирительно кивнул дедок. – Жалко, что овёс у нас совсем плохо растёт. Для наших лошадок редкий деликатес.
Я перестал с подозрением следить за дедом, а расслабился и рассеянным взглядом осмотрелся кругом. На бахче дозревали приличные арбузы и ананасные дыньки-колхозницы. Кое-где ещё краснели неубранные помидоры.
– Лук и чеснок у вас хороши, – похвалил я.
– Только на зиму сажаем. Все лето дикого чеснока и лука тут целые заросли. Эти сельхозкультуры вообще отсюда родом, чего им тут не расти на воле?
Я бы не различал птиц, если бы не занялся охотой. А вот цветы и прочие растения совсем не различаю, потому что ботанику в школе «прошёл» мимо, не останавливаясь.
– Арахис выращивают на масло? – спросил я наудачу, показывая на кустики, похожие на фасоль.
– Какое там! На орешки деткам. Все растительное масло у местных привозное. Правда, можно бить масло из дикой конопли, но с малым людом не управиться. Рабочих рук не хватает.
– Так они и без масла тут неплохо устроились, если умудряются на пустом месте сами себя прокормить.
– Глупости. Полноценное сельское хозяйство в пустыне невозможно. Ничего, кроме отгонного скотоводства с минимумом жителей в поселении. А это, – обвёл он рукой вокруг, – чистое баловство для забавы.
– Почему? При умном подходе тут одно солнце может прокормить.
– Никого оно не прокормит без воды и чернозёма.
– Так ведь сеют хлеб! Если ты говоришь, что они сарты, то наверняка потомки самаркандских персов с тысячелетней земледельческой традицией.
– У тебя с логикой не вяжется. Они прямые и совсем недавние потомки кочевых тюрок. Земледелию их дедов и прадедов советская власть с горьким потом научила.
– Зато теперь они всегда с хлебом.
– Не на хлеб это все посеяно, а на корм курам и уткам, да отрубей на запарку молочной корове подсыпать, чтобы детишек яичком и молочком побаловать. Тут мясо и молоко только свои, да и то без охоты с мясом туго, говорил уже тебе. Почти все съестное добывают на стороне.
– Как это – добывают?
– А вот как смогут, так и добывают, – рассердился дед на мою непонятливость.
Я только прикинулся дурачком. На самом деле я всё понял. Парни тут ходят с оружием, а у одной девчонки на армейских бриджах я приметил кобуру на поясе. Понятно, каким трудом тут «добывают» на пропитание. Древняя набеговая культура кочевников в современном исполнении. Сколько же они получат за мой квадроцикл? Хотя нет, они его для себя приспособят, а бензин смогут «добыть» на стороны, ничуть не сомневаюсь.
– А где ваши старики или хотя бы пожилые?
Дед отвёл глаза и притворился, будто бы не расслышал.
– Старики, спрашиваю где?
– А я тебе не старик?
– Аксакалов не вижу.
– Старикам тут не житьё. Они все в городе. В тепле свой ревматизм лелеют.
– Ох и хитришь ты, дед. Не аул это, а чёрт знает что!
– Ну, твоё дело охотницкое – пострелял уток, рыбки половил и домой! Нечего тут аналитическое исследование проводить.
Я ещё раз обвёл глазами поселище. Не аул, а полевой стан или военный лагерь. Все со строевой выправкой, говорят между собой чаще по-русски, чем на местном наречии. Все в военной форме. Никакой восточной экзотики – ни стариков в чапанах, малахаях-пропеллерах, крытых плюшем, и мягких сапогах с широкими голенищами, для которых самая удобная портянка – кусок верблюжьего одеяла, ни кривоногих старух с кривыми зубами и вытертыми до белизны серебряными колечками.
– Чем тут живут туземцы?
– Обыкновенной жизнью, – ушёл от разговора старик.
– Какой у них экономический уклад?
– Очень экономический – на всём экономят.
– Местные хоть что-то производят с прибылью для себя?
– Они производят лучших на свете детей. Не бывает лучше прибыли, чем детская поросль.
Тут-то я и приметил, что все почти молодые женщины тут беременные, как цыганки в таборе.
– Говоришь, жрать нечего, а им охота размножаться без планирования семьи.
– Господь заповедал – плодитесь и размножайтесь!
– Здоровенных дураков со стальными мускулами плодить? Без школы, без знаний.
– Школку для малышей я тут сам веду, пока силы есть. А подросших детей они отправляют в школу-интернат.
– Куда?
– А это уже мимо твоего охотничьего интереса.
– Ну и что толку? Они выучатся и сюда не вернутся. Головастые специалисты в такую глушь под пистолетом не поедут.
– А это уж как сказать. Вон, видишь, сидит красна девица на выданье? Очень даже головастый специалист.
Глава 8
Восточная красавица в военных бриджах и камуфляжной маечке с открытыми плечами под тенью навеса что-то ткала на самодельных кроснах и давно уже бросала украдкой взгляды на меня. Именно у этой девицы на поясе висела кобура для ПМ. Она была тут одной из немногих не беременных женщин.
– Наш дипломированный художник по выделке декоративных тканей. Карлыгаш, познакомься с туристом! Его имя – «Эй, ты там, как тебя?». А ты, паря, говоришь, специалисты к нам не поедут!
Мне оставалось только усмехнуться в ответ на такой примитивный розыгрыш.
– Что-то я не видел тут у вас плантаций льна или хлопка.
Восточная красотка стрельнула в мою сторону бирюзовыми глазами и лукаво улыбнулась:
– Местные умелицы выделывают вручную ткани из кипрея и конопли.
– Выращиваете сырьё?
– Сырья тут дикорослого – от горизонта до горизонта. С конца июля и до начала сентября девочки каждый день его заготавливают.
– Пароконными косилками?
– Ручками выдёргивают с корнем, – прищурила на меня свои сине-зелёные глаза Карлыгаш. – И всю зиму нежными девичьими пальчиками обрабатывают.
– Ткут посконную дерюгу?
– Кому дерюга, а на Западе это экологически чистая ткань для вечерних платьев от лучших модельеров, – горделиво вскинула загорелый носик Карлыгаш. – Экспортёры нам платят триста долларов за погонный метр, к вашему сведению, уважаемый гость из Москвы.
– Кипрей, это что, тот самый иван-чай? – блеснул я познаниями в ботанике за пятый класс, случайно ещё не выветрившимися из головы.
– Точно, сорная травка с пурпурными или красновато-розовыми цветками, что растёт по пустырям и пустошам. А ещё её называют дикий лен, – просветила меня Карлыгаш. – Не зря ведь так назвали, а?
– А вот не знал я этого. Читал где-то, что кипрей ещё в позабытом веке на Руси бедняки сушили и чай заваривали.
– Теперь это чай для богатых. Наши девочки его тоже ферментировать научились. Мнут, сушат и фасуют в красивые коробочки. В столице наш чай идёт по цене самого дорого цейлонского, потому что вдобавок ко всему он ещё и целебный для пищеварения, и нервную систему успокаивает.
– Так тутошние ещё и фиточайным бизнесом промышляют?
– И не только чайным, – кивнул дед. – Про шерстобитов ты слыхал?
– Ну, что-то припоминаю. Они в старину шерсть готовили для прядения или валяния, что ли, точно не припомню, как это называется.
– Местную овечью экошерсть и козий пух экспортные фирмы закупили на три года вперёд, – важно сообщила синеглазка Карлыгаш. – Я про тёплые носки и варежки из верблюжьей шерсти даже не говорю. Фетр, тонкий войлок, тоже хорошо идёт на эксквизитный экспорт из нашей глуши.
– Какой-какой?
– Ну, изысканный, изящный, – сверкнула на меня озорными глазами Карлыгаш. – Теперь вам понятно, уважаемый турист? Натуральную продукцию охотно предпочитают там, где надоела синтетика. Никто не неволит, хотят – платят, не захотят – не заплатят. Сумасшедшие модницы готовы выкладывать за экологическое платье тысячи долларов.
– Честно ли наживаться на чужой слабости на голову? Триста долларов за обрывок дерюжной мешковины!
– Цена стоит своих денег. Между прочим, девушки расчёсывают и мнут кудель и пряжу своими золотыми ручками, которые у них от этого потом шершавые, как наждачная бумага.
– Наверное, храните технологические секреты тысячелетней давности?
– Не дури самого себя, – оборвал меня дед. – Карлыгаш по диплому – художник-модельер, училась в Москве. Изучала технологические секреты на кафедре декоративно-прикладного искусства.
– То-то она и разговаривает со мной как профессор, – попытался отшутиться я.
Уж больно смутила меня эта раскосая да смуглявая синеглазка с вызывающим превосходством во всём её облике амазонки с пистолетом на поясе.
– Так что зря ты говорил, паря, что настоящий специалист в пустынную глушь не приедет.
– Мало ли что я говорил, – буркнул я, незаметно поглядывая на восточную красавицу с такой точёной грудью под камуфляжной маечкой, что у меня перехватывало дыхание.
– Пустыня жадна на пахотное плодородие, но благодатно отзывается на труд и смекалку, – продолжала изрекать с менторским тоном Карлыгаш и одновременно поддевать меня своей издевательской полуулыбочкой. – В пустыне всего много и всё даром. Дикую коноплю никто тут ни сеет, ни пропалывает, ни подкармливает.
Тут меня словно в темечко стукнуло! Дикой конопли в этих местах – море необозримое. И вся местная молодёжь вооружена поголовно. Ясное дело, конопелька их кормит, гашиш, марихуана, план и прочая дурь, а не посконная дерюга и верблюжьи носки. Лаборатория в подвале – вот для чего дед заказывал микроскопы в столице, а не для шампиньонов.
А весь ваш бизнес, понятно, бородатые ваххабиты из-за бугра финансируют. Хотя ни одного бородатого я тут не видел, если не считать старого деда с его «дедской» забавой с шампиньонами. Не псилоцибиновые ли галлюциногенные грибки в своем подвале он ещё выращивает? Микробиологическое оборудование, говорит, привёз. Наверняка, там в подземелье ещё и нарколаборатории располагаются. Вот чем они кормятся на самом в бесплодном уголке пустыни, куда и дороги-то никто не знает.
Влип же я! Свидетелей никто не любит. Особенно тех, кто может сюда дорогу показать.
Горит оно ясным огнём все моё охотничье и рыбацкое снаряжение да и сам уникальный квадроцикл. Сегодня же хоть пешком, хоть на карачках вырвусь из этого разбойничьего логова, где даже девчонки ходят с оружием. Ночью они меня и собаками не сыщут. Кстати, почему тут так много собак? На экспорт носки из собачьей шерсти или на унты для заморских лётчиков? Так я им и поверил.
Глава 9
Я невольно залюбовался на возню пыльных щенков на солнцепёке. Уж больно они были похожи на плюшевых медвежат.
– Если вам людей напряжно прокормить, зачем держать такую прорву собак? Вас тут-то и грабить некому, ведь путей-дорог к вам до сих пор не знают.
– А вот не скажи, паря. Наши щенки неплохо продаются.
– Тут ещё и собаководством занимаются? – разозлился я на этот глупый розыгрыш.
– Боевым и служебным. Хочешь взглянуть на наш кинологический центр?
– Тут у вас не поселище аборигенов, а просто экофутурополис какой-то!
– Времечко такое – обгоняем прогресс, а то не выжить в конкурентной борьбе всех против всех.
* * *
На небольшом выгоне за поселением неистово орали и даже подпрыгивали от азарта молодые парни.
– В честь чего такое сборище? – опасливо огляделся я, предчувствуя что-то неладное.
– Собачьи бои, что ж ещё. Давняя страсть тенгрийцев.
– У мусульман ведь не поощряют азартные зрелища.
– Ты у тенгрийцев в гостях. А насчёт собачьих боев так ты это зря. В Афгане эту забаву мусульмане ой как любят!
Мне пришло в голову, не этими ли псами меня сейчас затравят? У всех парней оружие, я тут один с голыми руками. Не дали по голове в тёмном подвале, так кинут на растерзание голодным псам, как травили зверями христиан в Древнем Риме. Весёленькая перспектива! С таких станется.
Взгляды азартных болельщиков были устремлены на утоптанный пятачок, где замерли в смертельной схватке две бойцовые собаки. Полупородный метис-афган грозно поднял оскаленную пасть, но исполосованный рваными царапинами тайган тут же вцепился ему сбоку в шею плоской, как у лягушки, мордой с цепкими челюстями.
Среди болельщиков поднялся отчаянный гам и свист. Крепкие парни в камуфляже с перекошенными от азарта физиономиями и пеной у рта кричали на собак, размахивая автоматами.
– Они ставки на выигрыш делают?
– Тут тебе не Запад. Биться об заклад не принято, – отмахнулся от меня дед. – Просто развлекаются.
– Кровавое это развлечение, дед.
– Уж так повелось в этих краях.
Рефери поднял посох с пучком козьих очёсов на конце, и хозяева с огромным трудом разнесли собак в стороны. Окровавленного афгана отволокли под молодую джигидину-маслинку, где валялись еще три дохлые псины, а тайгана на руках понесли перевязывать раны.
– И не жалко вам собак? Ваш товар как-никак.
– Натаскивают бойцов только на приблудных дворнягах, которые вообще ничего не стоят.
– Нет, а вообще зачем столько жестокости?
– А как же! Боевая собака должна быть жестокой.
– Да, жестокости вам не занимать.
Я отошёл подальше от неприглядного зрелища, и остановился от вида ещё более неприглядного, а для меня и опасного. За выгоном была оборудована настоящая армейская полоса препятствий, через которую прогоняют солдат по курсу молодого бойца. Окопы с бруствером и стенкой-целью для метания гранат, разные лестницы, штурмовая стенка с окнами, низенький навес с колючей проволокой для отработки ползания по-пластунски и прочая армейская дребедень. Не хватало только эстакады с двумя скользящими лямками, где салаги-десантники перед первым прыжком отрабатывают приземление на парашюте.
Не стал ни о чём расспрашивать, мол, ничего такого особенного не заметил. Подошёл к собачьему ристалищу и сделал вид, что наслаждаюсь очередной схваткой кровожадных псов.
* * *
Тут, пока есть время до описания общего обеда туземцев, позволю себе сделать небольшое отступление. Так уж вышло, что я ненароком и прежде знавал этих красивых и умных собак и испытал их в охоте ещё раньше, чем попал сюда. Тайган – порода собак из древней группы среднеазиатских борзых. Собака эта выше среднего роста, высота в холке и крестце одинаковая. Окрас – чёрный или тёмный с подпалинами. Крапа на тайганах я не видел. Псовина мягкая, удлинённая, густая. Зимой развивается богатый подшёрсток, так что щенки все, как пушистые шарики. На ушах шерсть мягкая шелковистая, волнистая, свисают пряди-завитки длиной до десяти сантиметров. Такое природное украшение делает тайгана неотразимым и обаятельным, как и его знаменитая улыбка.
Голова сухая, даже слегка массивная, приплюснутая, с широкой черепной частью. Лоб плавно переходит к щипцу. Губы плотно прилегают к челюстям и образуют ту самую плутоватую «улыбку». На конце хвоста всегда загнутое кольцо, которое никогда не разгибается. Но у многих стойких к выживанию метисов его нет, а хвост – просто мохнатый.
Мазанку местного охотника легко отличить издалека – глинобитный двор покрыт норами-ямами, вырытыми самими собаками для укрытия от непогоды. Они там прячутся летом от изнуряющего зноя, а зимой от нестерпимого ветра, если не сгонят со двора. Тайганов охотники никогда не кормят, а лишь подкармливают пищевыми отходами со стола. О пропитании они обязаны заботиться сами. В самое тяжёлое зимнее время охотник совсем перестаёт даже скудно подкармливать собак. А то и прогоняет их от своей земляной завалюхи в пустыню на подножный корм.
Всю суровую зиму тайганы в пустыне охотятся самостоятельно и редко пристают к человеческому жилищу. В селениях они не прочь порыться на помойках вместе с местными дворнягами, с которыми хорошо ладят. Тайган обладает на удивление покладистым характером. Злобность у тайгана проявляется только на охоте при виде зверя.
Породной селекцией тайганов, кроме как здесь, очевидно, специально никто не занимается, но в устойчиво сложившихся группах из пяти-шести особей, на свой страх и риск кочующих зимой по пустыне, я никогда не встречал помесей с другими породами. Только два отличия для типа экстерьера – тонкий хвост колечком и хвост опушенный. Возможно, полукровки тайганов не в состоянии выдержать местной зимы. Выжить на продуваемой всеми ветрами бесплодной равнине, где температура нередко опускается ниже 40 градусов, можно только особям, приспособившимся к суровым условиям в ходе длительного естественного отбора.
Судя по всему, кормовой базой для этой борзой собаки в пустыне летом может стать в первую очередь тушканчик, который водится в изобилии даже в самых вроде бы бескормных, казалось бы, местах. А зимой – редкие тут зайцы и лисы-корсаки. Да ещё зимой после гона у антилоп-сайгаков самцы ослабевают вплоть до гибели от бессилия. Тайганы стаей отбивают эту лёгкую добычу у одиночных каскыров, пустынных волков, которых они не боятся, когда в стае.
Хозяева не вешают тайганам ошейников и кличек им не дают. Я спрашивал, как они различают своих и чужих собак. Ведь сбродные своры почти всю зиму, а иногда и летом, носятся по пустыне, делая откочевки по сто километров. «А мою собаку никто не возьмёт, – разъяснил мне один охотник. – На губе метка есть, на ушах метка есть. Каждый свою метку знает». Такие вот нравственные устои у кочевников, просто завидно нам, горожанам.
И действительно, у бродячих тайганов на ушах бывают тонкие надрезы, по которым легко можно определить их принадлежность. Зато купить собаку у охотника вам не удастся. «Мой хлеб – мой хлеб», – таков будет бестолковый ответ, а что к чему вам не разъяснят. Вполне возможно, с этим связано какое-то суеверие или местный обычай.
Щенки тайганов необыкновенно забавны, особенно в зимней шубке. Каюсь, я прихватил одного мохнатика под полу меховой куртки и завёз к себе домой. Прожил он у меня только с лета до следующего лета, хотя не сомневаюсь, что ему все-таки нравилась моя компания. Но собачьей верности от дикого тайгана я не дождался. В июне на прогулке по пустыне он как завидел издалека свору из пяти сородичей, так его хвост с загнутым колечком на конце и пропал из виду.
Вообще же отношение тайгана к человеку очень похоже на те, что существовали у предков собак в глубокой древности. Тайган охотно будет жить с вами, пока ему нравится, но уйдёт, как только ему того захочется. Пишут, что примерно так же строит отношения с австралийскими аборигенами и дикая собака динго.
В своре у охотника обычно есть одна хорошо выдрессированная сука, которая безоговорочно выполняет все его команды. И наводит при этом дисциплину среди остальных собак, чаще всего – её же щенков. Без такой начальницы от загнанного сайгака останутся рожки да ножки, едва лишь охотник успеет подскакать к добыче на своей мохнатой лошадке.
Охотятся с тайганами обычно верхом и в одиночку. Собаки рыщут впереди, отыскивая зверя верхним чутьём, если это заросли-тугаи, или глазами в открытой пустыне. Охотник только иногда “чокает” им с седла, погоняет, но настоящих кинологических команд я не слышал.
Собаки сами отыскивают зверя и начинают погоню самостоятельно. Однажды видел, как на совершенно голом взлобке, усыпанном острой щебёнкой, они с трёх сторон разом кинулись к купине перекати-поля и вытащили из травянистых шаров жалобно хоркающего сайгачонка. Тут уже охотнику оставалось только дать шенкеля под крутое пузцо своему коньку, чтобы успеть арапником разогнать разгорячённую свору от неподходящей добычи.
Эти благодушные собаки необыкновенно хвастливы и любят выставляться перед людьми и чужими псами. Когда охотник возвращается с добычей, они, оттянув вечно загнутый колечком тонкий хвост и спесиво задрав нос, неторопливо семенят по бокам хозяйской лошади, чтобы все видели их причастность к удачливой охоте. И ни за что не ответят на заливистый брех, которым их встречают соседские псы.
Так что тайганов я не очень-то опасался. Ни разу не видел, чтобы ими травили человека. Они легко могут выследить тебя, но никогда не тронут. Это не немецкие овчарки. Хотя, кто его знает?
