Текст книги "Мэмоэра(СИ)"

Автор книги: Сергей Шоларь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 2. Курсы китайского

Фейсбук и Ютуб вяло отреагировали на выложенное видео с бородатым чудаком и его разговор с китайцем, не набрав и пары сотен просмотров. Аня снабдила запись достаточно абстрактным пояснением, дескать, как за одну минуту выучить китайский язык. Большого количества комментариев тоже не поступило, лишь Любонька, как всегда, отметила сердечком и репостировала себе на страницу. Но Люба – это Люба, она же – Любонька Мневич, Манюня, в сети – Дрида, Багира и пр., – распространительница фото кошечек и прочих розовых соплей, ласковая, удобная и поднадоевшая до кишечных судорог из-за извечной глуповатой восторженности школьная подруга. Никого из более серьезных пользователей Ганкино видео не заинтересовало, даже после нескольких распространений в группах. Пришлось действовать более целенаправленно: скидывать ролик через Вайбер и звонить, объясняя на словах что и как.

Первой Ганка позвонила именно Любоньке-Манюне, и, не особенно церемонясь, сообщила, что в понедельник они идут на встречу, изучать за одну минуту китайский язык. Так же Любоньке была поставлена задача мобилизовать Дениса, а еще вытащить всех знакомых, кого удастся собрать. Макар, он же – Ярик, он же – seo-специалист Ярослав Макаровский, в сети – High gnome, знакомый по диггерской компании, которого Ганка для себя считала кандидатом в бойфренды, посмотрев ролик, позвонил сам, туманно пообещав, что придет если сможет. Заручившись согласием побывать на встрече от еще нескольких приятелей, Аня свернула рекламу мгновенных курсов китайского языка, и оставила все до понедельника, предвкушая и предчувствуя нечто интересное, какой-то новый этап в своей жизни.

Ане совершенно не нравилась невысокая, рыжеволосая клушка, которая смотрела на нее из зеркала. «Любопытно, были ли у меня в роду... евреи?» – иногда задавалась вопросом Ганка, разглядывая собственное отражение. Отчего-то ей казалось, что зеленовато-карие, прозрачные глаза в сочетании с бумажно-белой веснушчатой кожей и темно-рыжими, с медным отливом, буйными, непослушными, вьющимися волосами – признак семитского следа в крови. «А может, у меня были в роду пигмеи-бегемоты...» – обреченно резюмировала Ганка, сознавая, что несмотря на регулярные вылазки на спортивную площадку, полный отказ от мяса, хлеба и всяческих пирожных, ее кость широка в тазу, отчего талия вырисовывалась как у бревна, ноги – катастрофически короткие, а то, что присутствует на месте груди двадцатилетней девушки больше напоминает два немного припухших укуса пчел, или проявления несильной аллергии.

"Великовозрастный подросток-унисекс".

Не очень приятным моментом у зеркала было созерцание свежего, но грозившего остаться навсегда большого шрама на левой скуле под глазом.

"Зато я умная" – утешала себя Аня, со вздохом отрываясь от созерцания самой себя. "И активная" – добавляла утешения, имея в виду множество друзей из сети, а так же большую тусовку киевских интеллектуалов-экстремалов, в которой Ганка считала себя не последним человеком.

Родители Ани, будучи высококлассными специалистами-нефтяниками, чуть ли не с самого её рождения находились в России, где-то в Тюмени, все зарабатывая и зарабатывая денег, присылая ежемесячно достаточно приличную сумму, приезжая в Киев один раз в году на пару месяцев, в отпуск. Сначала Анюта жила на попечении милейшей и тишайшей бабы Юсти, Юстины Прокоповны, мастерицы печь оладушки и всяческие пампушки, но два года назад, когда бабушка, помолясь, в один день скончалась, осталась одна. Так как с детства Анечка зарекомендовала себя в родительских глазах как умненький и самостоятельный ребенок, практически никогда не плачущий, без особых претензий на непосредственно-контактную родительскую любовь и ласку, способный вполне независимо от родительского желания поступить в ДУТ – Киевский университет телекоммуникаций, было все оставлено как есть, с проявлениями бесконтактной родительской заботы в виде денежных переводов и воскресных сеансов в скайпе. Уже два года Ганка жила совершенно одна в трехкомнатной квартире на Подоле.

Ганка всегда была занята, она всегда спешила и бежала. Некая ртуть, играющая и колыхающаяся внутри, именуемая в народе шилом в заднице, заносила обутые в кеды и затянутые в джинсы коротковатые ноги вкупе со всем остальным девчоночьим организмом во многие пещеры и подземелья Киева. Рыжую девчонку можно было иной раз наблюдать среди тинейджеров, взбирающихся по ненадежным ржавым скобам на высоту какой-нибудь стометровой трубы заброшенной котельной, или даже среди наиболее радикальной части любителей острых ощущений, развлекающихся селфи на сцепках поездов метро. Ганка была в числе студентов, которых первыми избили на Крещатике; она тогда получила ощутимый удар дубинкой по почкам, а так же глубокую рану с обширным фингалом, когда ее, лежащую и корчившуюся в судорогах, милиционер ударил берцем в лицо, отчего впоследствии появился шрам. Ганка тогда сама добрела домой и долго отлеживалась, не рискуя выйти на улицу в таком виде, не по своей воле пропустив все интересное и трагичное, что случилось на Майдане.

Свою нынешнюю работу в «УОВМ» (неполный график, готовы взять студента) Ганка нашла из упрямства. Не потому что ей нужны были деньги. Просто потерялся смысл в ежедневных походах в ДУТ, скучных лекциях, не интересных семинарах... Прошлым летом, после третьего курса, Ганка перевелась на заочное отделение, и начала ходить на собеседования в различные компании, жаждущие заполучить в свой штат начинающего специалиста телекоммуникаций. С «теле» – не получилось. Пришлось довольствоваться просто коммуникациями.

Она не задавала себе глупых вопросов – смогу ли я? Она знала – ей это нужно. Где-то внутри, под воздействием неизвестно чего иной раз рождались течения ртути под названием "мне интересно", и остановить эти порывы не было никакой возможности.

Вот и сейчас, когда появился этот филантроп с прибором – течение родилось и вот-вот должно было понести Ганку, накапливаясь перед последними препятствиями для могучего броска вперед, в новое и интересное.

* * *

На следующий день Аня оказалась на выставке на час позже открытия, потому что нужно было заехать в офис. Выставка должна была проходить три дня, и в субботу все снова заняли свои места. Однако Семён Богданович на своем закутке так и не появился. На пустом столе остался стоять лишь лысый и безликий пластиковый манекен.

– На него нажаловались, и организаторы его прогнали, – сообщила Карина. После вчерашнего сеанса блестящая красавица кардинально изменилась и стала похожей на ледяную статую, скупо цедящую слова сквозь строго поджатые ботексные губы. – Утром были разборки. У этого Бэтмена, оказывается, вообще никаких ни лицензий, ни разрешений не было. Говорят, что эти свои рога он у кого-то украл. Как его вообще сюда пустили?

К закрытию заявился сам шеф, удивленно и растерянно посмотрел на морозно-холодную Карину, а Ане, как начинающему менеджеру заявил, что она плохо работает.

– Где новые контракты? Где заказы на продукцию? Не вижу я от тебя ничего толкового. Ни инициативы, ни внешнего виду, ...– на ходу выцедил Олег Витальевич, с определенной долей брезгливости зацепив взглядом шрам на лице Ганки. И с недовольной миной, еще раз ошеломленно оглянувшись на Карину, покинул помещение. Карина осталась стоять неподвижно, глядя вслед уходящему шефу, как статуя правосудия или стела Родине-матери, держа вместо меча в руке папку-регистратор.

Ганка, проводив шефа сумрачным взглядом, даже капнула обидной слезой, но закусила губу и пошла закрывать витрину.

В воскресенье Семен Богданович так же не появился. Выставка закончилась без его участия. Но к Ганне и Карине в течении двух дней подходили немало людей и спрашивали, куда подевался их сосед. По-видимому, бородатому изобретателю все же удалось некоторых не на шутку заинтересовать своим прибором. К концу воскресенья, под закрытие, появилась группа крепких и решительно настроенных мужчин, среди которых выделялся один, похожий на кавказца – лысый, худой, невысокий, резкий, как диарея. За его спиной маячил молодой скользкий тип при модных девайсах, в глазах которого застыло утверждение «у меня только что украли миллион долларов», по-видимому, заказчик поисковой экспедиции.

– Гидэ? – без особых церемоний спросил джигит, тыкая пальцем в пустующее место на выставке, зыркая желтыми глазами наркомана поочередно на Карину и Ганку. У Ганки тут же сложился и уже готов был вырваться ответ "в Караганде", но ее опередила Карина, сварливо выдав длинную тираду в стиле работниц паспортного стола, потревоженных в обеденное время:

– Мужчина, что вам нужно? Мы что, обязаны следить за всеми на выставке? Спросите у администратора, и не мешайте нам работать!

Скользкий молодой тип, засунув руки в карманы узких брюк, покачиваясь на носках, всматривался в сиротливый пластиковый манекен, как будто пытался установить с ним мысленный контакт.

Лысый кавказец, люто блеснув стеклянными очами, попробовал разговорить Карину по-другому:

– Эй, послушай красавица, давай скажи гиде этот бурдюк, нада где живет, телефон, гиде найти...

Но ледяная Карина не стала дослушивать и отрезала:

– Отвали, да? Сейчас охрану позову.

Молодой негодяй, оторвавшись от созерцания манекена, повернулся к их стойке, поискал что-то в телефоне и повернул экран к Ганке, так, чтобы она видела.

– Ты снимала? Где он сейчас?

На мониторе айфона китаец разговаривал с Семёном – демонстрировалось то самое видео, которое Ганка выложила в сеть.

– Рижая, где твой сасед? – кавказец, в свою очередь, вперился в лицо Ани. – А? Зачем молчишь?

Аня заледенела внутри, чувствуя себя так, будто перед ней – оскалившие клыки волкодавы.

Ни смелой, и уже потерявшей рифму "Караганды", и ничего другого сказать не получалось.

Посмотрев на растерявшуюся Ганку еще какое-то время, не добившись никакого ответа, пробормотав про себя еще что-то матерно-угрожающее, кавказец, а за ним и скользкий с группой поддержки потянулись к выходу, заглядывая во все встречные лица, как будто подозревая, что именно этот человек – замаскированный Семен Богданович Кривда.

– Я же говорила – украл, – сделала заключение Карина. – Или денег занял. Сто процентов.

Ганке отчего-то показалось, что главный менеджер вот-вот сплюнет от разочарования; этак смачно цыкнет, хлопнет себя по бокам, и в сердцах скажет: "вот козёл!". Конечно, такого быть не могло; но глаза у Карины были растерянные, как будто ей, вполне созревшей тридцатишестилетней девушке кто-то пообещал жениться... и не женился.

Чем ближе к назначенной встрече, тем больше Ганка тревожилась, предчувствуя какую-то опасность. Она всегда предчувствовала важные события. Обычно перед чем-то значительным и нехорошим где-то внутри, под желудком, появлялась точка, начинал шевелиться маленький холодный червячок. Затем червячок рос, превращаясь в змею; змея подползала к горлу, становилась горячей, и распространяла яд по всему телу, отчего начинали гореть уши и лицо, дрожать руки и колени. Появлялось ощущение, что ты стоишь под огромной накренившейся стеной, или скалой, готовой в любой момент рухнуть... Так было, когда умерла бабушка Юстя. Так было перед 29 декабря 2013-го. И было еще несколько раз, например, когда парень из их компании, Пашка по прозвищу «Натаран» погиб, вогнавшись под грузовик на байке.

"Если прибор может связать мозг и окружающий мир, то наверное, можно распознать множество сигналов, которые мы распознавать не могли" – думала Аня. – "Можно научиться анализировать... и точно определять вероятность. То есть предвидеть и предотвращать".

"Хорошо бы было так научиться".

Ганка представила, как она встречает на улице, подходит к какой-нибудь семье, уже собравшейся сесть в автомобиль, и говорит:

– Через сорок минут на Житомирской трассе ваш автомобиль попадет в аварию. Оставьте вашу машину, езжайте на электричке.

Люди остались живы, счастливые родители обнимают красивых деток...

А еще Ганка представила, что у нее в сознании, где-то у бокового зрения горит панель, подобная той, которая была у Терминатора. "Объект уничтожен. Мир спасен".

"Фигня это все, – мысленно перечеркнула собственные фантазии Аня, – глупости. Я вроде бы умная, но такая дура..."

"Завтра посмотрим, чего стоит эта штука".

Ганка перевернулась на другой бок... и, наконец, уснула.

Все, кого Ганка мобилизовала на встречу с «магом» условились встретиться на крыльце бывшего ДК, чтоб потом всем вместе войти в зал. Кроме Ганки, явилась Любонька, ее друг Денис, сокурсница Ганки Лера с незнакомой Ганке подругой, представившейся Лидой, а так же еще один знакомый по тусовке – Виталий, известный как Метис. Впятером долго ждали Макара, который, позвонив, сообщил что не успевает из-за срочной работы. Пока ждали, подтянулись еще двое – Вика, еще одна Ганкина сокурсница, и ее парень, который представился Сева. Их стало семеро, как козлят в известной сказке. Оторвавшись от смартов, решили заходить.

Мероприятие, как оказалось, происходило в маленьком боковом зале, где половина мебели была изломанной, а из окон тянули сквозняки. Бородатый маг и чародей в своей низменной джинсовой куртке был уже здесь, что-то объясняя небольшой группе, собравшейся в глубине зала. На его голове был надет все тот же шестилапый прибор, рядом, на паре столов, установленных друг на друга висела йола. Второй «спрут» гулял по рукам, его поочередно надевали желающие приобщиться к таинству.

Всего на мероприятии, на первый взгляд, присутствовало человек тридцать.

– ... чушь и ерунда! – горячился Семён. – Параллельные миры... Давайте смотреть на вещи реально. Никаких параллельных миров нет! Выдумки фантастов и церковников! А вот Бог – существует! Просто нужно уметь с ним общаться.

Ганкина компания тихонько расселась позади всех на склоченные деревянными планками раздолбанные откидные сидения.

Семен Богданович продолжал говорить, расхаживая вдоль первого ряда, очень напоминая Ане одного преподавателя электростатики из ДУТа.

– Расскажу притчу. Решил художник нарисовать лик Бога. Взял полотно, краски... И нарисовал грозного мужчину с бородой. Ведь сказано – по образу и подобию своему. Затем подумал – почему Бог обязательно имеет европейские черты? Ведь люди бывают и негроидной и монголоидной расы... И взялся исправлять, придавая портрету некий универсальный облик. Но затем художник подумал – а почему Бог – обязательно мужчина? Помните – "по образу и подобию"? Ведь Бог, когда создавал женщину из ребра Адама, тоже ведь имел какой-то образец? И опять пришлось переделывать работу. Более того, родилась мысль – а разве животные, птицы, и все населяющие нашу землю существа созданы не Богом? Значит, они тоже несут черты Творца... Так же, как и суша-твердь, и моря, реки... Посмотрел художник в окно, и понял, что все это – и есть лик Бога. И все люди, и все живое, и эти горы, и море, и паучок на подоконнике, и птица, парящая в небе, и женщина, и ребенок – это все – Бог. Мир – это портрет и живой лик Бога. И он бесконечно многолик.

Мир похож на нас, а мы похожи на мир. Вот же, вот – наш Творец!

Семен остановился и внимательно посмотрел на публику – понимают ли? Нет ли таких, которые протестуют? И продолжил:

– Бог – это информационное пространство вокруг нас, и внутри нас, – невообразимо огромное, не познанное и не осознанное нами и в миллиардной доле. Каждый из нас – часть Бога, часть системы, на короткое время обретающее относительную автономию, а затем возвращающееся и сливающееся с глобальным массивом. Выделение автономной системы мы именуем рождением, промежуток времени, когда часть действует автономно – жизнью, а возвращение и слияние с Богом, всеобщей системой – смертью.

Бог существует. Когда мы говорим с женой на кухне – мы говорим с Богом. Когда мы смотрим на море, или на лес, или на город – мы смотрим на Бога. И пусть кто-то скажет – я не из этого мира. Меня не родила женщина, на меня не светило солнце, я не дышал воздухом, или на меня никак не влияли другие люди.... Я – вне системы, вне Бога. Меня никогда не кусал комар, ко мне на колени никогда не взбиралась кошка, я никогда не грелся возле огня...

Тот, кто отрекается от мира, тот, кто живет за счет фантастических выдумок и иллюзий – врун и гордец.

– Вот это, – Семен указал на прибор у себя на голове, – средство коммуникации с миром, который нас создал, а значит – с Богом.

Публика сидела притихшая и озадаченная. Ганка почему-то подумала, что такая тишина бывает только на лекциях очень талантливых преподавателей. Среди сидящих впереди Ганка узнала некоторых посетителей выставки. У нее всегда была хорошая память на лица. Присмотревшись, Ганка поняла, что почти все люди в зале – с выставки, те, кто надевал прибор. Вон, даже малолетние тинэйджеры, обсуждавшие преимущества мэмвока перед визиосферой в Игроленде явились на лекцию, и к тому же привели еще кучку сверстников.

– Мэмвок позволяет познать мир, и познать себя в этом мире, как часть этого мира. Познавая мир, мы познаем Бога...

Ганку сбоку кто-то толкнул в плечо.

– Что за фигня? – прошипела Вика, – Рыжая, ты куда нас привела? Нафига оно мне надо? Ересь какая-то. Скоро закончатся эти монологи сумасшедшего? В конце подобные "пасторы" обычно начинают собирать деньги с прихожан. Учти, у меня денег нет. И в секту я вступать не собираюсь.

От Викиного шепота у Ганки стало горячо в лице, как будто ей только что отвесили полновесную пощечину. Она с трудом переключилась на то, что рассказывал изобретатель прибора.

– Что такое мэмвок? Это всего лишь прибор, приспособление, позволяющее считывать сигналы внешней системы и передавать их в автономную, то есть в наш мозг. Второе направление – передавать сигналы мозга во внешнюю систему. Это коммуникатор, усилитель и преобразователь сигнала. Принцип действия предельно прост, и основан на свойствах воды менять структуру под воздействием биоэнергии. Вот здесь, в резервуарах, – Семен показал на прокладку под наушниками, – обычная вода.

– Лучше спирт, – съязвил с заднего ряда Виталий Метис. – Или бензин. Для моторчика в голове... А куда выходят выхлопные газы?

В компании послышался сдавленный смешок.

– У кого мозгов нет, тому никой прибор не поможет, – не унималась Вика. – Особенно в рыжих бестолковках. – С намеком на Ганку. – А когда будем учить китайский? Или его здесь тоже заливают через пробочку?

Несмотря на злобное ворчание Вики, и на привычную язвительность Метиса, Ганке пока удавалось мысленно отгородиться, и не обращать внимание на посторонние шумы; у нее еще не пропадало желание узнать, что чувствует человек, надевший прибор. Ждала, высматривая, вытягивая шею, всматриваясь в передние ряды. Наконец, кто-то повернулся, передал. Прибор оказался в руках у Леры.

Не долго думая, Лера натянула шестилапые наушники. Вся компания повернулась к ней, с любопытством наблюдая, что произойдет дальше.

– Ни хао ма? – тут же с подколкой спросила Вика. По-видимому, это все, что она знала по-китайски.

"Так вот, сучка, зачем ты приперлась, – сейчас догадалась Ганка. – Китайский учишь? Не хватает мозга, решила на шару, вот так сразу... Ну да, точно, хвасталась же, что устроилась подрабатывать в китайскую фирму..."

Лера некоторое время сидела неподвижно. Ее глаза были закрыты, а лицо выглядело умиротворенным. Она даже улыбалась, как будто видела что-то очень приятное. Ее кто-то хлопнул по плечу, Лера встрепенулась, и скинула мэмвок.

– Я с мамой разговаривала, – не дожидаясь расспросов сообщила Лера. – Она сказала, что ей хорошо... и что мы скоро увидимся.

– Она же умерла? – осторожно уточнила подруга Леры, Лида, принимая прибор.

– Ну и что? – ответила Лера. – Все равно хорошо. Спокойно так, тепло стало...

Лида надела мэмвок. Лицо сразу вытянулось, как во время сильного удивления, глаза расширились... Затем лицо стало сосредоточенным, у рта залегла жесткая складка.

Сняв прибор через некоторое время, Лида не стала ни о чем рассказывать, молча протянула наушники сидящему рядом Денису.

– Маловат размерчик, – как всегда отметился остротой Метис. – На биг вазончик не налезет.

Над Денисом всегда потешались из-за того, что он был увальнем; большим, заплывшим детским жирком, обросшим черной бородкой младенцем. Денис сердито засопел и поспешил натянуть прибор, доказывая, что ничего он не большой, такой как все, и никакой у него не бигвазончик, просто голова большая, а волосы густые и вьются.

Когда прибор оказался на голове Дениса он вдруг резко, по-видимому, непроизвольно встал во весь свой двухметровый рост, с шумом подав назад целую секцию сидений вместе с сидящими, схватился руками за голову... Затем сел, угрюмо глядя в пол... И сидел так, пока Метис не хлопнул его по плечу.

– Все, давай, снимай. Следующий. – Виталий пытался заглянуть в лицо Дениса. Но тот только сопел и продолжал смотреть в пол, как ребенок, которого только что справедливо наругали.

– Ой... – Люба глубоко вздохнула, разглядывая шестилапые наушники со всех сторон. – А как это делается... Я не знаю...

– Да одевай уже, – нетерпеливо прикрикнула на подругу Ганка. – Возишься, клуша.

Манюня, еще пару минут повозившись, все-таки одела прибор... несколько секунд оставалась спокойной... а затем вдруг вскрикнула. Ее лицо исказилось, казалось, она видит что-то ужасное.

Казалось, что мэмвок внезапно раскалился, и немилосердно жжет Любину голову.

– Не надо! – жалобно вскрикнула Люба и сорвала прибор. – Не надо...

– Что, что случилось? – встревоженно вскочили Ганка, Лера и другие. Люба закрыла лицо ладонями, согнулась. Затем выпрямилась, тряхнула головой. И стала рассказывать.

– Я увидела, как Марысю, ну, знаете же – мою Марысю, я выкладывала фото...

– Да видели все твою кошку, – раздраженно выпалила Ганка. – Дальше что?

Из спутанного и сбивчивого рассказа Любоньки следовало, что одев мэмвок, она оказалась в каком-то помещении, где имелась металлическая сетчатая кровать без матраца, а какие-то неизвестные ужасные мужчины привязали к этой кровати скотчем ее Марысю и пытались ее изнасиловать и убить.

– Кровь, кругом кровь, – продолжала переживать увиденное Люба. – Марыся вся в крови...

– Бред экзальтированной лошади, – изрек Виталий Метис, забирая мэмвок из рук Любоньки. – Сейчас поглядим, кто кого изнасиловал. Попкорн, кола, очки. Коламбия пикчерс представляет... Джейсон Стэтхэм в роли изнасилованной кошечки...

И одел наушники.

Вся компания, даже хлюпающая носом Любонька обернулась к Виталию, наблюдая, что же произойдет с храбрым пересмешником. А он сидел молча, глядя поверх голов куда-то на Семёна, как будто действительно видел фильм. И этот фильм был явно мало сентиментальным – по лицу Виталия пробегали жесткие тени. На его лице застыла хищная усмешка.

Прошло несколько минут. Виталий все еще не снимал мэмвок.

– Что, не терпится? – вдруг спросил Метис, не снимая прибора. – Сейчас, последний раунд...

Метис получил свое прозвище, проговорившись где-то в компаниях, что восхищается выдержкой и стойкостью мексиканских боксеров. Да и похож Виталий на латиноамериканца: черноволосый, смуглый, невысокий, жилистый, очень быстрый и резкий, напоминающий из-за неоднократно перебитого и загнутого к верхней губе носа хищную птицу. Ганка поняла, что сейчас видит Виталий: скорей всего, поединок в его легком весе...

– На, примерь, – наконец снял прибор Метис, протягивая его Вике. – Классная вещь. Шпилит не по-децки.

Вика посмотрела на шестилапые наушники, как на дохлую мышь.

– Да пошли вы все...

И отвернулась.

– Не хочу. – Опять обернулась Вика к компании. – Секта, какая-то, или наркомания, в общем геморрой головного мозга. Идите вы все... Мы уходим.

Встала со своего места и толкнула коленом Севу, сидящего ближе к выходу.

– Мы уходим.

Сева дисциплинированно поднялся... Парочка действительно начала пробираться между сидений к выходу. Вика даже не оглянулась.

– Кому что, а козе – смерть, – отчего-то именно так решил подвести итог Виталий.

Наблюдая, как выходят из зала Вика с Севой, Ганка заметила, что навстречу им идет Ярослав. Ярик! Пришел все-таки. Вот он поравнялся со сбегающей парочкой, что-то спросил, оглядел зал... Ганка помахала рукой – мы здесь!

Ярослав пробрался в междурядье и шумно уселся на сидение позади Ганки.

– Приветики. Я что-то пропустил?

– Здарова, Макарыч. Ты пропустил полжизни. Принимай! – Виталий решил, что очередь надеть наушники перешла к Ганке, и протянул ей мэмвок.

Ганка машинально взяла... И сразу протянула прибор Ярославу.

– Попробуй. Говорят, начинаешь видеть мир по-другому.

Ярослав покрутил необычный предмет в руках, рассматривая со всех сторон.

– Интересная штука. Ну вы как, все уже по-китайски разговариваете?

– Через одного, – выдал Метис. – Одевай, кино посмотришь. Блокбастер про изнасилованных кошек.

Ярослав, соображая, посмотрел на Метиса... И надел наушники.

Ганка жадно впилась взглядом в лицо друга. Его реакция была чем-то похожей на Виталия – так же плотно сжатые губы, сосредоточенный взгляд, жесткая складка у рта...

Семён Богданович еще находился у сцены, рассказывал, как пользоваться йолой.

Громко хлопнула входная дверь, даже не хлопнула, а будто по ней кто-то ударил ногой.

– Ай-вай, какая встрэча! – с ходу заорал джигит, тот самый, который искал Семёна в Экспоцентре.

Ганка его сразу узнала, как и скользкого, который теперь спешил к Семёну по проходу вслед за кавказцем. За ними шагали трое с бетонно-каменными лицами. Еще двое остались у входа.

– Это мой прибор! – взвизгнул скользкий. – Есть постановление суда!

Группа устремилась по проходу к центру зала. Семена закрыли поднявшиеся со своих мест люди. Загрохотали отодвигаемые сидения, всколыхнулось, закрутилось, заговорили все разом, полыхнуло женским визгом.

– Бандиты! Рейдеры!

Люди возмущались, кто-то сцепился, с грохотом упал стол, на котором висела йола. Оглушительно, дико грохнул выстрел, посыпалась штукатурка, сразу запахло порохом.

– Бежим!

Ярослав сорвал с головы и бросил прибор Ганке.

– Прячь в рюкзак! За мной!

Ганка дрожащими руками впихнула наушники внутрь, затянула шнурок, торопливо забросила рюкзак за спину, и вслед за Макаровским, прыгая по спинкам скамеек, рванула к выходу. За ней кто-то тоже побежал, трещали и падали сидения. Неустойчивая скамейка поехала под Ганкой, она не удержавшись, полетела вниз, больно ударившись коленкой... Но ее кто-то подхватил под локоть, удержал и вот она уже в проходе. Возле входа крутилась заварушка, кто-то не пускал выбегающих людей. Поднажали, прорвались...

На улице Ярик на секунду остановился, оглянулся. В лицо били фары авто, где-то тревожно завывали сирены.

– Все наши вышли?

Но никого из компании видно не было. Из дверей клуба выскочила Лида, подруга Леры.

– Мы здесь! – махнула рукой Ганка.

– Ладно, остальные сами выберутся. – Макар тревожно наблюдал за входом. – Бежим!

– Стоять! – заорал кто-то на крыльце. – Всех перестреляю!

Но три тени уже нырнули мимо светящихся фар в темноту и слепящий блеск ночной улицы.

***

– Что дальше творим? – спросил Ярослав, когда они втроем, уже отдышавшись после забега по скверу, висели на поручнях в салоне забитой маршрутки. – Экстрим рулит?

– Они, наверное, еще не знают... – заикнулась Ганка. Она все время переживала, что в тесноте и толкотне кто-то может повредить прибор у нее в рюкзаке.

– Не знают о чем? – подозрительно спросила Лида, всё пытаясь дозвониться к оставшейся в клубе Лере, но та не брала трубку.

– Мэмвок у нас, – не стала темнить Ганка, не отрываясь от смарта, в свою очередь набирая Любоньку, Дениса, Виталия... Макаровский на нее глянул осуждающе. Действительно, эта Лида – кто? Ей можно доверять?

– Прибор у нас, – еще раз упрямо заявила Ганка. – А что, нужно было оставлять этим параноикам?

И, глянув в лицо Лиде, спросила:

– Тебе можно доверять? Ты с нами?

Лида отвернулась, как-то обиженно глядя в окно.

– Да пошли вы...

Помолчали. Автобус, воя тормозами, подкатил к очередной остановке, открылась дверь, в салон втиснулись еще люди, стало еще теснее.

Ганка отчего-то подумалось, что столько раз, как в этот день, ее еще никогда не посылали. Вот к чему приводит желание изучить китайский язык.

– Страшно это. За этот прибор могут голову оторвать. – Лида внимательно и оценивающе посмотрела прямо в глаза Ганке.

Макаровский пытался высмотреть что-то в окнах, пригибаясь и вертя головой.

– Они вряд ли могли засечь, в какую маршрутку мы сели. Там каждую минуту подходит, и толпа, час пик... Кстати, какая это? Девушка, это какая маршрутка? Сто девятая? Она на Осокорки идет? Ага, спасибо...

– Надо пересесть. На Осокорки едем. Потом оттуда не выберемся.

В этот момент у Ганки зазвонил телефон. Звонила Вика.

– Спасибо, тебе, подруга, за интересную встречу. – Было слышно, насколько голос Вики наполнен злостью и ядом. – Сева обиделся, не могу дозвониться, – срывалась Вика. – Тварь рыжая, сектанты гребанные...

– Наши выбрались? – закричала Ганка. – Ты что-то знаешь?

– Ничего я не знаю! – отрезала Вика. – И не звони мне больше!

Действительно, Вика ушла раньше, и могла быть не в курсе последних событий в клубе, запоздало прояснилось в голове у Ганки.

Они вышли на ближайшей остановке, перебежали проезжую часть и успели на троллейбус, идущий обратно, в центр.

Позвонил Виталий Метис. Сообщил, что вместе с ним из клуба выбрались Лера и Денис.

– Дэн Бигвазончик – это типа танк. Теперь всегда буду ходить в клубняки только с ним. Если толпа какая-то – пускаешь Дениску вперед, а потом спокойно идешь как по просеке...

Выяснилось, что Лера в толпе потеряла телефон, поэтому ей не могла дозвониться Лида. Осталось узнать, что случилось с Любой. Ее судьба пока оставалась неизвестной.

Манюня позвонила сама, когда они уже вышли из маршрутки. Только вышли, стали на остановке, раздался звонок Ганкиного смарта.

– Они каак выстрелят... А потом скрутили этого бородатого, отобрали мэм, а самого куда-то повели. Мы сидели внутри, перепугались... А потом они вернулись, начали спрашивать где второй прибор. Нас там человек десять осталось... А потом какая-то женщина сказала, что последними прибор держали студенты... А этот, который грузин или чечен, спрашивает: рыжая такая, маленькая? А женщина испугалась и говорит – не знаю, не видела. Говорит, двое выходило, парень с девушкой, когда еще не началось... Это когда Вика с Севой уходили. Потом они записали у всех кто остался телефоны, адреса... А потом все ушли, и мы тоже ушли...

– И ты сказала свой реальный адрес? – возмутилась Ганка.

– Ты же знаешь, я не умею врать... – растерянно поскулила Манюня.

"Вот дура" – крутилось на языке у Ганки.