Текст книги "Сага о йорге (СИ)"

Автор книги: Сергей Шоларь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

   Как же больно... Но Брета вдруг почувствовала, что в ней, внутри, в ее теле, словно разом открылись и потекли стремительные ручейки. Неожиданно стало жарко, даже в глазах потемнело; все тело зачесалось... Вот так же, наверное, бурлила кровь у одноглазого воина, когда они впервые встретились у скал возле Гребня. Боль от ран постепенно уходила, сникала, затихала, оставляя после себя только зуд. Вынырнуло и схватило в животе чувство голода.

   Как же зовут этого старика?

   Вспомнила – Герман. Его зовут Герман.

   – У тебя есть еда? – спросила Брета, когда они вдвоем – Герман впереди, с палкой в ??руке и двумя пустыми берестяными туёсамы за плечами, Брета – едва переставляя ноги, держа клок окровавленной пакли на шее, – позади, брели по тропинке. Вокруг уже стала кромешная темнота. Ветер немного стих. Слышно было, как по ветвям и по камням шуршит снег. Ноздри щекотал запах молока.

    Брета услышала из темноты:

    – Я сегодня носил сыр и кирт. На дне и на стенках еще осталось мало-мало. Это моя еда. Но я могу тебе отдать.

   6. Кюквинна

   Вигдис и сейчас, на седьмом десятке лет, выглядела как столетний бук, как дерево Эссет – такой же мощной и величественной. А в молодости... Эх, какой была Вигдис в молодости! Кто такое увидел – никогда не забудет. Бывало, пройдет по поселку: высоченная, прямая, как из железа сделанная, – редко кто не уступит дороги, не увлечется и не удивится. Была бы фру Виг мужчиной – точно стала бы знаменитым ярлом, водила бы ватаги пикеров на драгботах к южным берегам.

   Хьярны пересказывали историю о том, что когда-то, давно уже – никто не помнит сколько лет с тех пор прошло, на острове появилась девушка-гигантесса, у которой лицо и все тело было покрыто шерстью – как у медведя. Говорили, что она каким-то чудом переплыла сама, вплавь, без лодки пролив между островом и Норлендом. Ну, это, конечно, вранье, выдумки, совершить такое никому, даже самому сильному великану не по силам... хотя как-то она все-таки на острове появилась? Это была мать Вигдис, а как звали чужеземку, никто уже и не помнит. Желтоглазая гигантесса сошлась с тогда молодым еще высоким и мощным Рендалфром-пикером, родила мужу троих сыновей и дочь, всех – великанов, и еще молодой умерла от какой-то странной болезни. Вигдис никогда никому не рассказывала о своей матери – может не хотела, а может – и не помнила, потому что еще маленькой была, когда та уплыла в леса Морока.

   В молодости жила Виг в богатом хейдрике – одна дочь у отца и любимая сестра у братьев-пикеров, которые набрали в походах добычи – девать некуда. А какой бунад носила Вигдис! Юбка-скерт – из тонкой шерсти, южанской выделки, накидка-капе – из шерсти овцы-сау, с вышивкой на груди и по рукавам, отороченная мехом фьялра; сапожки – тоже южанские, на костяном каблучке; селье, серьги, браслеты – как дождь: из серебра, золота и медового камня. Сама ткала, сама вышивала, серебром и золотом задаривали отец и братья, а ургап, медовый камень, говорили, выменивала Вигдис у самих лесных альмов и вальков. Говорили, что была Вигдис с духами на короткой ноге. Еще бы – кровь Норленских великанов – вот она; как говорится, от своего роду-племени не убежишь. Откуда бы еще узнала Вигдис, как болезни лечить, и какие бывают травы и снадобья?

   Замуж вышла Вигдис за Дегфинна, самого сильного и высокого парня в поселке. И все было хорошо, вот только детей молодожены завести не успели – ушел Дегфинн с неистовым молодым тогда еще Хьюго Драгером и еще тремя такими же сорвиголовами через пролив в Норленд. А когда вернулся, раненный трулманской стрелой – заболел страшной болезнью и умер. Как и чем только Вигдис его не лечила – ничего не помогло. Скоро, в одном из походов, отправились на пир к Одрику отец и трое великанов – братьев Вигдис – все сразу, утонув в морском сражении вместе с драгботом.

   Сколько прошло – пять, десять лет? Пикеры каждый год ходили в походы, и как-то забрались далеко, до устья Зельги, и дальше, куда-то до самых болгов или славенов. И привезли из тех земель пленников.

   Молодой, – по годам Славен намного моложе Вигдис, темноволосый, невысокий чужеземец как-то сразу запал в душу знатной хьярнке великанше-вдове. Что в нем было, чем привлек – неизвестно; наверное, и сама Вигдис не знала тогда и едва ли поняла и по сегодняшний день. Его привезли, особо оберегая: давно на острове нужен был хороший мастер-кузнец. Взяли вместе с женой и ребенком, чтоб ценный пленник не убежал и ничего с собой не сделал; правда, оказалось, что во время морского перехода старый ярл Мальненг выбросил их малыша в море, потому что дитя надоело ему плачем; от этого горя невзрачная, щупленькая и длинноносая жена Славена, Негода, онемела.

   Славена и Негоду поселили в угольном закутке смие – кузни, приставили под присмотр Стейна – здоровенного и злобного хьярна, неумехи-кузнеца, и его двух мускулистых помощников – рабов без тармов Котласа и Брена. Как только пикеры ушли, оставив в смие пленников, Стейн, Котлас и Брейн избили новичков до потери сознания, и сломали Славену руку. Узнав об этом, Вигдис, запыхавшись, заявилась в смие, и, ни слова не говоря, всадила Стейну нож в горло.

   Многим в поселке не понравилась скорая расправа неугомонной вдовы-великанши над свободным хьярном. Вигдис забрала из хейдрика в поселке все, что могла забрать, и переселилась в гард, к коровам, овцам и свиньям, поближе к новому кузнецу. Рабы – помощники бывшего хозяина кузни Стейна, Котлас и Брейн, тоже вскоре бесследно сгинули; наверное, перепив хмельной браги, забрели в темные пещеры, и там их схватил сам Черный Лурку; возможно, подземному божеству немного помог нож-ванкогг, который Вигдис еще с молодости очень ловко умела бросать, или колдовство. Но об этом уже никто никогда не узнает.

   Видели, и рабы из гарда видели, и женщины из поселка видели, как Вигдис с молодым рабом-кузнецом, взявшись за руки, бродили вдвоем в лесу... Многие видели. И Негода видела. И ждали все: что же будет? Не потянутся ли цепкие руки Владетеля подземного мира за невзрачной немой женой Славена?

   А ничего не было. Негода родила сына, Прокопа.

   Так и прожили, и состарилась; пока кто-то что-то видел, пока чесали языками и придумывали небылицы: Вигдис в гарде, а Славен, неразлучный с Негодой и сыном-помощником – рядышком, недалеко, в кузне-смие. Лет пять тому у Славена появился внук – Валрос. А еще через год не стало сына и невестки, утонувших вместе с другими рабами и хьярнами из-за перевернувшейся лодки, перевозившей с Ллаля на Вестхьярн железный камень.

   Управляться со скотиной для пикеров и рыбаков считалось делом недостойным и грязным. Хьярны из поселка приходили в гард лишь несколько раз в год. Все вместе – на сенокос, мужчины – на убой животных, и воины-пикеры для того, чтобы забрать копченое и вяленое мясо перед походом. К спуску на берегу, названного Свиным, раз в два-три дня причаливала лодка Сигунда, пожилого рыбака из поселка, привозя рыбу, моллюсков и водоросли для свиней.

   Старую Вигдис в поселке за глаза называли Коровьей королевой – Кюквинной. Некоторые морщили носы, оттого что когда она приходила в поселок, от неё воняло навозом. Но часто полуголодные рыбоеды, исходя слюной, замечали еще и другое – от фру Вигдис пахло молоком и копченостями, которые в основном доставались только ярлу и наиболее приближенным к ярлу пикерам. Никто, ни один из рыбоедов, наверное, даже сам ярл Хьюго не решился бы сказать Вигдис в глаза плохое; все знали: старая великанша Виг – колдунья, ведьма, с молодости знается с норнами, альмами и вальками, умеет лечить раны и болезни, предсказывает штормы и всякие будущие события, а может, если разгневается, наслать порчу и мару. Не исключено, что кто-то из хьярнов помнил, как ловко великанша Вигдис умеет обращаться с тяжелым метательным кинжалом – ванкоггом.

   * * *

   Вход в пещеру был грубо заложен камнями, оставляя лишь невысокую дыру, способную пропустить животное. Внутри, за темнотой, недалеко отодвинутой бликами огня, угадывалось большой пространство, заполненное шевелением скотины и хрустом сена. Повизгивали свиньи. По левую руку от входного лаза невысокой каменной стеной было отделено место для очага, и, как показалось, для ночевки людей. Как только Брета вслед за Германом вошла в пещеру, то несмотря на все, что с ней произошло, на все побои и издевательства от хьярнов-рыбоедов, ей захотелось назад, в прокопченный и провонявший рыбой хейдрик – настолько непривычным, сильным и отталкивающим ей показался дух животных.

   За стеной, у костра сидели несколько человек, в основном – женщин, черпая ложками варево из котла. Брета сразу узнала одну из скотниц – ту самую красавицу-южанку, которую йорг освободил у столба. Она, видимо, здесь ночевала на сене: ее волосы были взъерошенными, а лицо – черным от сажи.

   – Скапы, говоришь, покусали? – уточнила одна из обитательниц пещеры, выслушав объяснения Германа. Очаг освещал темное, грубое, словно вырезано из твердой древесины лицо. Даже сидя, женщина казалась выше всех, кто здесь был; Брета сразу догадалась, что это и есть – ведунья Вигдис, Кюквинна, главная и старшая в гарде.

   – Зачем ты ее сюда привел? – гневно рыкнула старая великанша на Германа, который уже успел достать ложку и примоститься у котла. – Может она сейчас взбесится, и покусает здесь всех. Смотри, кровищи сколько... – Вигдис бросила сердитый взгляд на окровавленную паклю, которой Брета до сих пор зажимала раны на шее. – Если это действительно были скапы, ей уже ничего не поможет.

   – Не знаю: скапы, не скапы...– невнятно пробормотал Герман. – Может, это собаки...

   – Тебя что, тоже укусили? – тревожно спросила фру у старика, заметив кровь у него на руке.

   – Нет, это я в лесу получил царапин, когда бежал спасать ее, – не поднимая глаз, ответил Герман. – Ничего, до утра будет заживать.

   Пристально взглянув на Германа, Вигдис молча пожала плечами, и отвернулась. Прихлебывая кулеш, фру обратилась к женщинам, которые сидели вокруг костра:

   – Сама, Керлин – завяжите ей раны. Тряпки с кровью выбросьте в огонь, затем хорошо вымойте руки в соленой воде. Накормите – отдельно, найдите отдельный черепок, как поест – черепок тоже бросьте в огонь. Ее отведите в смие, пусть переночует на угле – подальше от животных, а утром пусть идет в поселок.

   Брету посадили у огня. Она сбросила мокрую шкуру. Женщины взялись промывать и перевязывать ей раны. Неожиданно Видис что-то увидела в Брете; резко встала во весь свой огромный рост, как будто ее подбросило, и вплотную подошла к девушке. По-особому взглянула на нее, еще раз оглядев с ног до головы, особенно задержав взгляд на животе.

   – Зачем ты сюда пришла? – спросила грозная великанша.

   Брета промолчала. Ей было больно и страшно. Затем собралась с духом и сказала:

   – Возьмите меня к себе. В поселке меня избили и выгнали, потому что... – Брета посмотрела на свой живот. – Вот...

   – Ты понесла от раба? – строго и прямо спросила Вигдис.

   – Нет, нет, – поспешила ответить Брета. По обычаю хьярнов, сын раба, полукровка, – раб, и жена раба – рабыня. – Он не раб. Хотела бы я увидеть того, кто надел бы ему на шею тарм. Он был великим воином. Сын неба, бессмертный.

   Мощная Виг с еще большей заинтересованностью осмотрела девушку.

   – Так ты и есть та сама хьярнка, которая привела в поселок Мертвого йоррунга? – спросила Вигдис. – Тело которого сожгли боги?

   – Он не мертвый, – поморщилась от боли Брета. – Он был бессмертным воином...

   Тьма и пламя костра молча поглотили нелепость, которую сказала Брета о бессмертном, который умер.

   Вигдис ничего не сказала; отвела взгляд, постояла немного, глядя в пустоту; вернулась на место, села на полено, на котором сидела до сих пор. Долго смотрела на огонь. Брете положили в треснувшую глиняную чашку похлебки; она жадно ела, вычерпывая ладонью, морщась, когда беспокоила рану на шее.

   Костер понемногу угасал, угли светили красным. Почти все уже ушли, укладываясь недалеко, на сене.

   – Были, были знамения... – бормотала про себя Вигдис. – Дитя йоррунга... Или же самого Торна... Великий Одрик, Атара, священные норны – Урид, Хейвела и Яда; вы знаете, что было, что есть, и что будет...

   Кто-то подбросил в костер дров. Ожило и заплясало пламя. Вигдис вздохнула, отвлеклась от огня, еще раз строго посмотрела на Брету.

   – Сын неба, говоришь? Все так говорят – сын неба. Только на этом острове лучше быть сыном воина, чем сыном неба.

   Охватив колени руками, старуха снова надолго замолчала, глядя в огонь, покачиваясь вперед-назад, словно видела там, в пламени, какие-то непонятные видения.

   – Она не заболеет и не умрет, – ни к кому не обращаясь, вполголоса бормотала Вигдис. – Может – потом, через год, а то и через десять лет, но никак не сейчас, пока не родит. Будет мальчик... И еще мальчик. Родится чудовище. Будут болезни и голод... Вокруг него будет много зла. Он сдвинет горы... И будет сражаться с самим небом...

   Ведунья еще что-то бормотала, продолжая покачиваться, но ее слов уже нельзя было расслышать.

   Наконец, Коровья королева замолчала, низко опустив голову, словно заснула. Затем вскинулась, посмотрела вокруг. Глянула на Брету.

   – Можешь остаться здесь, – твердо произнесла великанша. – Если хочешь. Если на это есть воля Одрика и норн. Выздоровеешь – пойдешь в загон к свиньям, будешь убирать навоз и носить в кормушки рыбу. Имей в виду: если родишь здесь, и никто из воинов не возьмет твое дитя на руки и не признает своим – быть ему рабом без тарма.

   На третий день после того, как Брета пришла в гард, старый Герман начал бояться воды. Плакал, скалил зубы и просил пить, отшатываясь от любой жидкости, как от раскаленного железа. Его отвели в кузницу и закрыли в углу, в котором Славен держал древесный уголь для горна. Герман пускал пену, кричал и пытался вырваться. Его тело выгибалось дугой, будто голохвостые чудовища-крысы грызли его внутри. Раз за разом, в течение двух суток Славен, а с ним – Сама и Керлин, две самые сильные женщины в гарде, надев кузнечные кожаные фартуки и рукавицы, ловили и держали Германа, который стал чрезвычайно сильным, пока Вигрид окуривала его дымом и пыталась напоить целебными настоями трав. Но ничего не помогало.

   Наконец, старая ведунья решилась на крайний шаг. Германа, который уже сам идти не мог, а только скалил зубы в густой пене и пытался кого-то достать и укусить, на веревках вынесли из угольного закутка и оттащили в яму, которую в рыжей островной глине вырыли глубиной в рост человека. Больного связали и опустили на дно. Рядом с ним бросили живого связанного козла. Обоих накрыли сплетенной из лозы рогожей, полностью засыпали яму землей и разровняли. Сверху, на такой импровизированной могиле, разложили костер, и Вигдис всю долгую зимнюю ночь сидела у огня, бросая в огонь особые травы, обращаясь к Одрику и богам.

   Когда засветлело могилу разрыли. Козел, весь покусанный, издох. Герман был жив; у него будто уже не шла пена изо рта... Он вроде спокойно спал. На носилках старого отнесли снова в угольный закуток.

   Герман проспал день, и всю ночь. Но когда на него издалека плеснули водой, вскочил, и бросился на стену... Горлом хлынула пена и черная кровь.

   Тело умершего Германа вытащили, накинув веревку на ногу, и сожгли у скал, опасаясь даже раз вдохнуть едкого дыма.

   * * *

   Можно представить, что когда-то, в незапамятные времена, боги отделили огромный кусок суши, Норленд, от земли на юге, будто наступив ногой гиганта на край нового материка, и оттолкнув его на север, сломав и утопив южная оконечность в Китовом море, подняв где-то там, на севере и на западе материка мощные горные хребты. Словно для того, чтобы новый континент не приблизился снова к лишенному расположения Одрика старому Кюргдену – Коровьей земле, боги набросали близко к берегу Норленда груды камней, от чего вышли острова.

   Среди многочисленных хьярнских островов, островков и просто выступающих из воды скал Вестхьярн и его страж – скала-стена Молот стоят первыми на пути могучего морского течения, которое приходит с юго-запада, принося в Китовое море и в хьярнские проливы косяки рыб, тюленей, китов и теплые туманы, от которых зимняя стужа отступает за дальние норленские горные хребты. Молот и Вестхьярн будто разбивают течение на две части – большая часть глубокой водой обходит острова с юга, а меньшая – стремительно врывается в пролив между островами и Норлендом.

   С восточного берега Вестхьярна хорошо виден покрытый кустарником Ллаль. За ним в ясную погоду можно разглядеть высоченные скалы Кросферда, на которых тоже есть поселение хьярнов-рыбаков. Еще дальше на восток, за день пути по течению – самый большой среди островов – Фингельферд, на котором расположены несколько хьярнских поселений и даже возведена крепость – Конринг, где правит конунг. Еще дальше – Борн, Куртманен, Истхьярн. Всего самых больших островов Хьярнленда – семь.

   Вестхьярн, как и большинство других островов, сильно вытянут по ходу солнца, от каменистых тюленьих и котиковых лежбищ на западе до вересковых лугов на востоке, и не очень широк с юга на север. Если рано утром, весной или осенью, в равноденствие выйти из поселка на южном берегу и уйти в направлении северного берега, пересекая остров, то поднявшись на поросшие редкими однобокими соснами скалистые террасы, пробравшись через ясеневый лес до седловины между Угремходе и Хадемходе, дальше – спустившись по крутому склону, покрытому хвойным лесом, каким-то образом перебравшись через почти непроходимое нагромождение гранитных глыб, можно вечером дойти до берега широкого пролива, отделяющего остров от таинственного и негостеприимного Норленда. Пролив у обоих берегов плотно усеян выступающим из воды острыми камнями, словно умышленно разбросанными, чтобы сделать любую попытку переплыть пролив самоубийством; посередине пролива течение ускоряется, и во время прилива и отлива закручивается водоворотами, способными легко поглотить лодку. Считается, что пролив особенно опасен между Ллалем и Кросфердом, там, где в пролив с Норленда выносит свои воды река Кугата. Там всегда крутится огромный водоворот – Халсбакт, Горло мрака. Даже в полный штиль никто из островитян-рыбаков не решился бы рискнуть фишботом и собственной головой и пуститься в путешествие на северный материк. Безопаснее, пожалуй, пройти через все Китовое море на прочном драгботе или кнорре до Кюргдена, чем перейти через коварные буруны и водовороты.

   Старые хьярны пересказывали древние саги, согласно которым в незапамятные времена между островами и Норлендом когда-то был только узкий каменистый пролив, через который можно было перебраться во многих местах. Здесь обитал когда-то один народ – могучее племя гудфолков. Гудфолки, которые жили на островах, называли себя хьярнами – рыбаками, а лесных жителей на материке звали ягерами, охотниками. Однако боги, разгневавшись, встряхнули землю, и от этого пролив стал широким и непреодолимым.

   Лет сто назад с востока, откуда-то от Ворот севера, пришли на побережье Норленда захватчики, – колдуны-трулманы, гоня перед собой стада гигантских человекоподобных медведей – троллей-людоедов. Ягеры из охотников превратились в добычу; вполне возможно, что сейчас еще где-то и остались, укрылись в дебрях и болотах Норленда остатки лесных гудфолков, но о них уже давно никто ничего не слышал.

   Не позволяя хьярнам переправиться на Норленд, опасный пролив, с другой стороны, надежно защитил хьярнские острова от норлендских страхолюдин. Тролманы, как видно, боялись моря; создания темной магии Лурку никогда не пытались пересечь пролив.

   Говорят, в норленских лесах негде ступить от химаров, лосей, оленей и кабанов, на деревьях полно глухарей и тетеревов, а в болотах есть самое ценное, что только может быть – железный камень, из которого выплавляется замечательная сталь для мечей и топоров. Но... гуляет в море рыба – попробуй, поймай!

   Никто из хьярнов рыбоедов не рисковал пробраться на Норленд. Разве что лет двадцать назад ... Еще молодой Хьюго Драгер, и еще четверо смельчаков... Помните, которые драгоценные меха – бобровые и фьялровые привез Хьюго? А целебные кедровые орехи, которые возвращают мужчинам молодость, а женщинам разглаживают кожу на лице? Целое богатство привез Хьюго. Но из пяти смельчаков вернулось только трое. Ульрих, бывший до этого одним из лучших рыбаков, тронулся разумом и получил прозвище Унмаген; Дегфинн, муж Вигдис, вернувшийся из Норленда вместе с Хьюго, получив лишь царапину от трулманской стрелы, скоро заболел и умер в страшных мучениях. Вот от такой же болезни, как старый раб Герман из гарда.

    7. Белая и Черная

   – Гумкраппе! Вег! Смотри надо на себя!! Гумкраппе белокурая с севера, бревно, урод! Веглассен! Ты...

   Она задохнулась злыми и бессильными слезами.

   Затем поднялась, спрятала лицо в ладонях и побрела к поселку.

   "Уходи" – сказал тогда одноглазый воин-полубог. Там, на берегу, когда гасли утренние звёзды и над морем растекался белесый туман. И она ушла.

   Герой-защитник. Сначала поступил благородно, как настоящий рыцарь, освободив от страшного унижения возле столба. А затем – обманул, прогнал, как шелудивую собаку.

   Принц Олг? А что – принц Олг? Этот сутулый и слабый мальчик должен был заплатить – и он заплатил. Что он еще может?

   А этот... Сильный мужчина. Бог, или как бог. Вот только увидела, почувствовала – моё. Вот, вот кто меня спасет из этого острова. Словно увидела большой и надежный корабль, готовый отчалить – только успеть запрыгнуть, удержаться, и все – он тебя выручит от плена и от унижения, увезет туда, куда тебе нужно, куда и не снилось, прямиком к исполнению всех твоих желаний. Словно боевой конь, могучий жеребец, бьющий копытом перед бешенной скачкой. Попробовала оседлать – и не удержалась, упала. Обманулась, не хватило ни времени, ни сил. Словно натолкнулась на скалу – мощную, непробиваемую, не оставляющую места для моего существования.

   Кто он такой, чтобы вот так решать мою судьбу? Бог. Бог? Да, бог, или полубог. Жестокий и чужой. И явно страдающий дурным вкусом. Как можно променять меня, благородную саарскую дворянку-иериму, на какую-то белобрысую лупоглазую варваршу?

   Она ушла. Сначала побрела – прочь, куда-нибудь, просто подальше. Но едва лишь потянуло дымом и запахом гнилой рыбы, а впереди показались костры и сполохи факелов в темном поселке келгов, Марга остановилась и огляделась. Выдохнув, утерев слезы, махнула даже рукой, вот так – будто рубила мечом. С ненавистью оскалила зубы в сторону рыбоедского поселения, оглянулась на берег... Набрала в грудь воздуха... и словно лисица шмыгнула в сторону, так, чтобы обойти поселок и попасть куда-то туда, наверх, где на фоне лунного неба чернели над лесом две скалы, похожие на головы.

   Ночь, день, и еще одну ночь провела бывшая иерима на острове одна, забираясь на ночлег то в расщелину между скалами, то под колючие кусты ежевики, жестоко страдая от ночного холода. Днем Маргарез, рискуя быть обнаруженной, бродила по лесу и по скалам над поселком, чтобы так, сверху, увидеть способ выбраться из этого острова. И видела только суровые скалы и бесконечное море, неизведанный и чужой лес за спиной, хижины дикарей в поселке, большой драгбот и несколько рыбацких лодок.

   Ничего более умного, чем найти Олга и украсть лодку в голову не приходило. Что дальше – неизвестно. Дальше лодки мысль не шла. Возможно ли в рыбацком фишботе, без особого умения им управлять и без припасов пройти по открытому морю путь, который кнорр или драгбот под парусом, с опытным рулевым и несколькими десятками гребцов преодолевает при попутном ветре за пять дней Маргу особо не интересовало.

   Первую часть плана – найти Олга – Марга все-таки осуществила. На второй день она разглядела, поняла, где келги содержат пленников. Выше поселка, возле самой осыпи, под нависшей скалой была вырыта яма-нора. Ночью Марга подобралась к самому входу.

   – Олг! – позвала Марга.

   В поселке залаяли собаки.

   – Олг, ты здесь? – отчаянно крикнула Марга, зная, что ее сейчас изорвут здоровенные поселковые псы.

   – Он умирает, – сказал кто-то из темноты по-саарски. – Уже не дышит.

   Марга это еще расслышала; изо всех сил рванула вверх по осыпи...

   Черноволосую южанку, обессиленную и страдающую животом от сырых грибов и недозревших ягод нашли на следующий день дети из поселка. Позвали взрослых. Беглянке привязали к рукам веревку, волоком притащили в поселок и пинками загнали в яму к остальным рабам. Олга здесь уже не было; невзрачный и больной юноша, пару дней поплевав кровью от удара копьем, к большому разочарованию келгов, надеющихся получить за него выкуп, умер, и его утром уже закопали.

   Нельзя сказать, что Марга особо расстроилась от того что принца больше не стало. Если должник уже заплатил – какой к нему еще интерес? Маргарез чувствовала в себе что-то такое... Да, она чувствовала. Точно: было, было. Ее поташнивало, по телу бродила какая-то странная истома. И это происходило не от побоев, и не от сырых грибов и недозревших ягод. Марга теперь понимала – у нее будет ребенок. Принц отдал то, что был должен ей дать.

   На южную красавицу, которая после всего пережитого и трехдневных скитаний по острову уже совершенно уже не выглядела ни для кого привлекательной, почерневшую и похудевшую, особо никто внимания не обращал. Келги бросили ее к рабам и забыли. На следующий день, утром, Маргу вместе с еще двумя женщинами вывели из ямы и куда-то погнали по узкой тропинке между скалами и морем.

   Шли долго. По тропе вышли на полоску равнины, зажатой с одной стороны обрывистым берегом, а с другой – нагромождением скал, образующих стену – террасу. Дальше склон расширялся и выравнивался, образуя вересковые луга. Под нависшими скалами угадывались кое-какие хозяйственные постройки. В одном из таких гротов, как оказалось, была устроена кузница и мастерская; здесь пожилой раб заклепал им троим на шеях медные кольца – тармы. После этого новоявленных рабынь привели в другую пещеру, где, по-видимому, содержали животных, и сдали на руки высоченной и крепкой старухе с таким лицом, словно оно было выстругано топором из твердого дерева.

   – Я – Маргарез, иерима унд Вольгрик, супруга саарского принца-арвинга Олга, – истерично выпалила Марга, когда великанша спросила, как ее зовут. Все, что накопилось в ней за эти дни сейчас выплеснулось наружу. – Я плевать хотела на вас всех, и на ваш хлев, на ваш этот мерзкий остров! Ненавижу вас всех! Можете меня убить прямо сейчас, нацепить мне десять колец на шею, но рабыней я не буду!!

   Познаний языка келгов, полученных от Греты, хватило, чтобы добавить грязное ругательство. Две другие пленницы, которых вместе с Маргой привели в гард, испугано дрожали, поглядывая на внушительный облик Коровьей королевы.

   Вигдис какое-то время молча смотрела на Маргу, скользя взглядом по всклокоченной и давно не чесаной гриве, по запачканному лицу, которое, казалось, все состоит из питаемых ненавистью черных огненных глаз, по разорванной и грязной одежде. Пошевелив раздраженно щекой, не меняя строгого выражения на каменном лице, Вигдис отвернулась.

   И хотя старуха на нее сейчас не смотрела, Марга почувствовала, как на нее смотрят по-другому, словно кто-то брезгливо и настороженно рассматривает, ощупывает, разбирает по частям – изнутри. Как будто ее, глупо попавшую в западню молодую волчицу – израненную, обессиленную и ошалевшую в плену бросили перед глыбищей – огромной, матерой, неизмеримо более сильной медведицей. Зверюга сейчас принюхивается, неспешно решает – как именно ее сожрать: оглушить ли ударом лапы, откусить ли голову, или распороть брюхо...

   Марга хотела ударить, огрызнуться, укусить в ответ – и ничего не получалось. Наоборот, она чувствовала, что на ее силу словно кто-то наступил, положил тяжеленный камень. И этот камень – вот эта грозная великанша.

   Пока Вигдис думала и решала, сбоку к Маргарез сейчас подошла другая обитательница гарда – молодая и крепкая женщина. Внезапно замахнувшись не по-женски широко, гардянка заехала Марге кулаком в нос. С другого боку приблизилась еще одна, схватила за волосы, за кольцо на шее, пригибая к земле. Кто-то ударил в бок – кажется, ногой, и еще раз, и еще – в голову...

   – Не бейте в живот! – закричала Марга, оказавшись на земле, в грязи. – Не в живот... Прошу, пощадите! У меня будет ребенок.

   Услышав такое, Сама и Керлин смягчились. Посадили на сено, утерли кровь. Вопросительно уставились на Вигдис – что с ней делать дальше?

   Вигдис, внимательно и сосредоточенно рассматривая Маргу, произнесла:

   – Мы все здесь – принцессы. Но жить-то надо... Ты – черная снаружи и такая же черная внутри. Но ты – сильная. У тебя своя судьба и ты не вечно будешь находиться в гарде. Тебе выпадает посидеть и на королевском троне. Но пока, раз ты черная, будешь при коптильне – чистить сажу и носить дрова. Тебе все покажут и расскажут. Береги дитя.

   – Дай ей настойки брира, – вдогонку сказала Вигдис одной из женщин. – Видишь, черноволосая животом мается.

   Выпив снадобья Коровьей королевы, съев потом хорошую порцию ячменной каши, Марга скоро оклемалась и пришла в себя. Было больно – болел разбитый нос; было обидно и страшно. Рабыня... Волчицу посадили на цепь, вырвали клыки, научили ласково вилять хвостом... Очень хотелось плакать. Но где-то там, внутри, шевелились и пели чистым звоном слова, которые ей сказала Вигдис, – словно полновесные золотые монеты в кошеле.

   "На королевском троне, говоришь?" – в который раз попробовала на вкус сказанное старой ведьмой Марга. И улыбнулась сквозь слезы: радостно, хищно и зло.

   Потекли, потянулись один за другим дни – в тяжком труде, и ночи – выкроить бы короткое время для сна. И для мечты: вот скоро родится сын... В том, что у нее родится сын Марга была отчего-то уверенна.

   Когда в гард явилась Брета, Марга сразу вспомнила освободившего ее у столба воина – уплывший без нее корабль, и эту лупаглазую гумкраппе, на которую одноглазый полубог ее променял. И сразу откуда-то из глубины, из груди подползло к горлу, словно змея, злорадство. «Не только мне ковыряться в саже и в грязи. Гляди, и это белобрысое рыбоедское пугало сюда приползло». Марга смотрела, как Брете промывают раны и исподтишка улыбалась. «Что, тварь, помог тебе твой Мертвый бог? Ты умрешь, а я буду жить, и вырвусь, обязательно вырвусь с этого проклятого острова. Недаром старая колдунья сказала, что я буду сидеть на троне. Вот и посмотрим.»