Текст книги "Адские врата"
Автор книги: Сергей Фокин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
10
В последние годы жизнь Кикиморы сделалась скучнее. Народ к ней дорогу почти позабыл. После развала социализма был он поставлен в тяжёлые условия, и чтобы выжить, стал вводить в рацион подножный корм. Это и грибы, и ягоды лесные. Клюква считалась лучшим средством против всех болезней, собирали её не в пример больше обычного. Соответственно, и людишки во владения старухи заходили охотнее. Случались годы засушливые, даже пожароопасные. Выгорали леса сотнями гектаров. Лешие не могли с огнем справиться, хотя магией соответствующей владели. И останавливали пожар только рвы с дорогами, а особо – болота. Там и грибочки в самую сушь слой-другой выбрасывали, и гонобобель с черникой интерес поддерживали. Словом, клиент шёл.
Случались в те времена дни, когда удавалось старухе приют дать сразу целым семьям. То мужа в трясину загонит, а тех, кто с ним приехал, ночь для своего развлечения по кочкам таскает, а под утро всё-таки утопит. То детишек миражом заманивала – родители сами следом ползли. Весело жилось!
А потом и вовсе гражданская началась. В партизаны народ подался. По лесам скрывались деревнями – чтобы чумовые армейские не спалили вместе с избами. Известное дело, где можно прожить-то легче: возле озер. А оттуда до болота рукой подать, ведь из одного источника питаются водоёмы.
К слову, имела всегда Кикимора особую привязанность до людей в погонах. Подневольные они. Ещё в спокойные годы чуть лето наступает – солдатики размещаются по лесным квартирам. С техникой окапываются. А это самое подходящее дело, чтобы прибрать их к рукам. Танки-то, хоть и водоплавающие считались, по болотам ползали условно. А провалится в топь – сложно к нему подступиться, чтобы обратно вытянуть. Рискованно и даже чревато. Так что иной раз к танкистам и техперсонал прибавлялся.
Пехотинцы с автоматами полюбились старухе. Дадут им направление, куда идти, а тропку-то безопасную никто не покажет. Десятками гибли. Кикиморе с молодыми даже интересно – задор из них ещё не вышел: ерепенились, права качали, когда она их навещать приходила. Не знали ведь ещё, что утопленников даже в аду особо не жалуют. И если не пошлёт она заявку в Высший суд, никто за них и на том свете беспокоиться не станет, не только на этом. Вот и приноровилась старая народ у себя оставлять. Во-первых, вечера коротать есть с кем, во-вторых, что она за царица, если подданных не имеет.
Вторая гражданская понравилась ей даже больше, чем первая. Люди в стародавние времена были тёмными, поговорить не о чем. А потом цивилизация рывок сделала: и оружие изобрела любопытное, и побочные средства самоуничтожения внедрила. Так Кикимора честно своим утопшим говорила: избавились, мол, вы от напасти гораздо большей. Радуйтесь! Скоро времена настанут – резать брат брата начнет. Грызть землю народ будет, как в Великую Отечественную. За ржаной колосок смертью лютой угрожать. Только мёртвого, понятно, этими страхами не проймёшь. Ему – пусть мучиться, лишь бы небо коптить. Рады были вернуться, но не прокрутишь жизнь назад, это не киноплёнка.
Опять же, если рассудить здраво, люди к ней попадали не с бухты-барахты. Грешники, в основном, да такие, что жарь их на сковороде тридцать лет и три года, а всё равно дурь не выкоптишь до конца. Но осознание собственной греховности до новичков долго доходило, потом каялись они, наверно. Впрочем, цель-то старухина – не столько им насолить или перевоспитать, сколько потребность душевную в смертоубийстве удовлетворить да одиночество скрасить. Не собиралась она тащить с собой весь этот мусор на Страшный суд. Думала так: придёт ей черед ноги протянуть – отпустит всех разом. Пущай черти разбираются, кто есть кто, а с неё взятки гладки.
Вечерами опускалась она в топи, и, пробираясь между сплетениями трав, как между могилками на кладбище, заглядывала в лицо своим трофеям. Каждого ведь по имени знала, из историй их могла книжку написать. Бормотание слушала, в разговоры вступала. Но не любила проповеди читать. Её дело – суд Божий вершить, а с душами пусть потом другие занимаются. Тем более что сама отъявленная убийца и кровосос. Случалось, младенцев варила да ела. Но не со зла, конечно, а по природе своей сволочной. Уродилась она такою, и в факте своего существования тоже видела высший промысел.
Вообще, к старости потянуло Кикимору на философию, и сделала она неожиданный для себя вывод. Не зря были созданы по одну сторону люди, а по другую – нечисть разная. Для равновесия всё. Про этот закон слышала она неоднократно, даже в книжках, случаем добытых, читала, но сути не понимала. А потом вдруг прочувствовала – и будто глаза открыла. Не численностью людей призвана управлять нечисть. Совсем иное предназначение её. Дело в том, что принципы бытия у тех и других разные. Одни служат для созидания, а другие – для сохранения. И только в том случае равновесие работать начинает, когда каждая сторона свою миссию честно исполняет. Дело людей – создавая биомассу, ещё и сознание общественное развивать в правильном направлении. Как следствие – принимать нравственные законы, объединяться по внешним и внутренним принципам. То есть разрастаться по всем осям. По образу и подобию Вселенной. А случись наоборот – превращается человечество в средство уничтожения не только самого себя, но и окружающего мира. То есть в раковую опухоль. Поэтому если в первом случае дело нечисти сводится к помощи людям – где подставить хвост плешивый, чтобы упал, но до конца не разбился; где показательно провалить в болото, но позволить выбраться, тем самым подвигнув человека к внутреннему изменению и даже перерождению. Во втором же приходится приступать к изничтожению, чтобы угрозу для всей Вселенной ликвидировать. Потому как в этом случае превращалась нечисть в доблестных санитаров и защитников Вселенского порядка. Становилась участниками крестового похода.
По сей причине угрызений совести Кикимора никогда не испытывала. Это было не в её принципах.
Кроме всего прочего, слыла она в узких кругах тёткой непредсказуемой и упрямой. Имея своё мнение, меняла его редко. Черти недолюбливали её за принципиальность, и уже перестали выпрашивать пару душонок в конце года, если не сходился их собственный баланс. В помощи другим Кикимора особого прока не видела, поскольку сама чужой помощью никогда не пользовалась. В крайнем случае, действовала по правилу «дашь на дашь».
Хозяйство она вела скромное. Никаких излишеств. Тем более что раздобыть их делалось всё труднее. Любила только настойки да наливки изготавливать. Ягоды, слава Богу, хватало; помощников, чтобы собрать её, тоже. Чернику с земляникой забраживала, потом перегоняла. Вино не уважала: для моей души, говорит, крепенькое лучше идёт. А вот клюковку ценила особо: и вкусно, и для здоровья полезно.
Выпьет, бывало, вечерами – и давай песни горланить. Утопленники подпевают, потому как скучно век коротать в безрадостности. Вой такой поднимается, что зверьё от болот прочь бежит без оглядки. В эти минуты, раззадорив себя, могла старуха голыми руками и лося взрослого завалить. Видно, жизнь её бабья не сложилась, злая она сделалась на мужиков-то…
К этой душегубке и направлялся Никола. Сам того не подозревая, шёл смерти навстречу. Вернее, брела та за его спиной, простуженно кашляя да подправляя косу точилом, только кузнец этого не слышал. Он вообще мало что соображал в ту минуту, когда вокруг него лес закончился, а болото – вот оно, расстелилось бескрайним полем.
Сердце у парня замерло в груди – не шелохнётся. Дыхание тоже пропало. Ни дать ни взять – мертвец. Только глаза блестят упрямым огнём, да болезненный румянец на щеках играет. Что дальше делать, не придумает никак. Вперёд лезть – рискует утонуть прежде, чем с Кикиморой встретится. А после смерти-то – на что ему их беседа!
И вдруг смех услышал девичий. Словно серебро покатилось по каменному полу – звонко, раскатисто. Оглянулся Никола – слева березняк на краю болота поднимается – как будто оттуда доносится человеческий голос. Двинулся медленно, потому что предупреждён был Лешим. И точно, среди ветвей мелькнул платок красный да метнулся в сторону топей.
Насупился кузнец, остановился и крикнул:
– Не морочь мне голову, я знаю, кто ты!
Смех тотчас смолк, а после некоторой паузы послышался в кустах шорох, и вышла оттуда девушка, от красоты которой можно было бы ослепнуть. Впрочем, это касалось только тех, кто что-то видел вокруг. Никола же весь в мыслях об Оксане был – ничего не разбирал.
Незнакомка очень робко взглянула на парня и спросила:
– Подглядываешь, как девушки купаются? Не стыдно?
Она была одета в лёгкое платьице. В таких тёплыми вечерами деревенские девки без всяких купальников на пруд ходят. Парням за радость: наполовину прозрачно оно в мокром виде! Если тело пышное – есть, на что пялится. На незнакомке платье-то ещё сухим было. А поверх платок розовел – для красоты и форсу. Лицо и фигура будто из мрамора выточены – ни дать, ни взять, богиня лесная или нимфа. И босиком! Это по шишкам-то…
– Мне стыдиться нечего, – угрюмо ответил Никола. – Отсмотрел я своё за девками-то. Поздно уже.
– Что же, старым себя считаешь? – Она прыснула в ладошку. – Посмотрись в воду!
– Уволь, к воде не подойду, пока слово не дашь, что не утащишь меня в неё. – Сказал, а сам даже вздрогнул – а ну как обидел хозяйку здешнюю с первых слов? Далеко ему ещё до Савелия Игнатьевича, тот настоящий дипломат – посольством бы руководить. Только это не его война, а за себя биться придётся кузнецу в одиночку.
– Что, и слову моему поверишь? – Она насмешливо сощурила глаза.
– Слышал я, не обманщица ты, – ответил Никола.
– А что ещё люди болтают?
Вздохнув, как перед прыжком в прорубь, он выдохнул:
– От мужа я твоего иду… бывшего… Если ещё помнишь его.
Хмыкнула девушка и подошла ближе, уже не притворяясь.
– Коли так, могу я тебе обещать, что в дом свой провожу. А там как карта ляжет. – Она взглянула куда-то за его плечо и улыбнулась неприметно, только уголками рта. Губы её блестели заманчиво и романтично. Был бы Никола в другом настроении, непременно обратил бы на них внимание.
– Ступай за мной и ничего не бойся пока…
Сказала – и лёгкой, почти невесомой походкой двинулась в обход березняка прямиком к первым клюквенным кочкам. Перекрестился кузнец мысленно – и поспешил за ней, стараясь ступать след в след.
Не видел он, как старуха с косой, фыркнув и брезгливо глядя себе под ноги, тоже побрела за ним по болоту.
11
Дорогой девушка молчала, но Николу это даже обрадовало. Если здесь говорить да отвлекаться, можно, не ровен час, с тропы свалиться. А тропинка, похоже, только одной Кикиморе и известна была. Правда, потом оказалось, что не тропа это вовсе. В том смысле, что не существовала она как брод между берегом и домом на сваях.
Убедиться ему в этом пришлось, когда захлюпало под ногами. Взглянул кузнец в сторону – а из-под воды бледные лица смотрят распухшими глазницами. Утопленники! Возможно, будущие товарищи по несчастью. Испугался он пуще прежнего, только когда что-то делаешь, страх меньше в душу проникает. Стоял бы пнём – обязательно получил разрыв сердца, а тут задержал дыхание, почувствовал, как к горлу содержимое желудка подкатывает – но, слава Богу, переборол себя.
А девушка иногда назад оборачивается и усмехается загадочно. Ясное дело, в своей вотчине чувствует себя хозяйкой, а его считает блохой незначимой. Не потому, что сила у неё большая имеется в руках – про то Никола не знал ничего, а вот волшебством она всё вокруг опутала. Каждая травинка сейчас имела крепость мостка, потому и выдерживала их, даже не прогибаясь. А задумай он сейчас обратно в одиночку пройти – тут ему и конец придёт неминуемый. Глубина под ним, почитай, сто метров, не меньше. Славились здешние болота бездонностью.
То справа, то слева иногда вырывались пузыри, бередя поверхность топей и пугая гостя. Дом появился впереди неожиданно – будто не было его вовсе, а миновали они какой-то рубеж – и стало видно. Охранное заклинание, не иначе, чтобы с берега чужой взгляд жилище не разглядел и вопросами лишними не стал задаваться.
По мере приближения всё больше щемило сердце у Николы. Своими силами ему отсюда не выбраться. Оставалось полагаться на чудо.
Поднялись они по ступенькам на твёрдый настил, и тут вздохнул он с некоторым облегчением. Пусть не спасение, но всё-таки какое-то прибежище. Точно палуба корабля в бескрайнем океане – не сбежать с неё…
– Ну, милости прошу! – Девушка отворила дверь избы и пропустила кузнеца первым. – Я здесь свой век коротаю.
– И не похоже, чтобы весело, – заметил Никола, осматривая дом и с удивлением обнаружив, что он и построен мастерски, и очень даже неплохо обставлен. – Для молодой девки-то.
– Ну, если тебе окажется по нраву мой настоящий облик, то могу показать и его. – Хозяйка, мгновенно крутанувшись вокруг себя, замерла, и Николе сделалось ещё больше не по себе. Вот уж встретить такую на кладбище – поседеешь прежде времени.
Кикимора сделалась страшною старухой, немного сгорбленной, одетой, конечно, не в живописные лохмотья, как баба Яга из памятного всем фильма «Морозко», но не в джинсы и даже не в новый сарафан. Что-то в бабушкином сундуке, может, и напомнило бы её наряд, только даже бабушки в прежние годы на Руси одевались в брюки да рубашки с открытым воротом. Впрочем, деревенский народ жил попроще и победнее городских.
Лицо её бороздили морщины, а верхняя губа под крючковатым носом открывала несколько гнилых зубов с зеленоватым налётом. Осклабившись во весь рот, Кикимора хихикнула довольным скрипучим голосом:
– Как я тебе, добрый человек? Не нравлюсь?
– Отчего же… – буркнул Никола. Другого он, пожалуй, и не воображал. – Бабка как бабка. Крепкая ещё для своих лет. – Сказал, а сам испугался: не любят женщины говорить про возраст. И точно, задело это хозяйку – фыркнула она:
– Думаешь, старая карга?
– Не думал, – попытался оправдаться кузнец. – К слову пришлось.
– Ну-ну, – зловеще произнесла собеседница, повернувшись и направившись к столу. Тот в ожидании гостя был пуст…
Знал бы Никола, что готовит она угощение только тем, с кем ей поговорить хочется, провалился бы сквозь пол сам, без чужой помощи. Слава Богу, не знал. Не ведал и того, что за стол этот первою Смерть присела, прислонив косу свою к серванту.
– Что-то не видно в твоём доме яблочек наливных, хозяйка, – оглядевшись, спросил кузнец. Ведь он, в сущности, сюда и явился, чтобы выяснить этот вопрос.
– А зачем они мне? – хмыкнула Кикимора. – Зубов-то осталось мало. А те, что есть, болят. Яблоки грызть молодым к лицу. – То ли намекала она издевательски на жену Николы, то ли действительно сетовала, было непонятно, но кузнец, раз вступив на опасную дорожку, решил с неё уже не сходить.
– Слышал я, другим ты их дарить мастерица, – сказал, а сам за настроением собеседницы следит. В себя приходить стал Никола, почувствовал, знать, опасность. Без полной отдачи всех сил не одолеть ему Кикимору, потому как настроена она далеко не миролюбиво. Иначе не обернулась бы старухой.
– Про что людишки говорят, мне неведомо, да и неинтересно, – отмахнулась она. – Ты вот – главная моя забота нынче.
– А что я, – пожал плечами гость. – По твоим меркам, наверно, такой же, как и все…
– Это мы сейчас проверим, – пообещала старуха, скривив рот так, будто повело его заболеванием каким. И в тот же миг половицы разошлись под ногами кузнеца, и полетел он вниз, как мешок с навозом. Уцепиться успел за края люка, а ноги над самой водой повисли. Замер Никола на мгновение, осмотрелся, как мог – а под ним трясина. Другого, впрочем, и быть не могло. Но самое неприятное – тянулись к нему из воды чьи-то руки в количестве не меньше десятка, так что даже поверхность воды бурлила. И лица слуг Кикиморовых рассмотреть оказалось возможным. Страшные они – кто-то высох, кого-то, напротив, вширь раздало. И глаза мёртвые, невидящие…
Вой оттуда послышался жуткий, будто голодные звери добычу почуяли. Старуха даже не обернулась поначалу, прибирала на столе – то ли чашки ставила, то ли варенье в вазочку перекладывала.
Понял кузнец: это ещё не самое страшное, что его может сегодня ожидать. Напрягся, отпихнул ухватившиеся за пятку пальцы, и подтянулся на руках. Лёг грудью на пол, отдышался, потом ноги подтянул.
– Присаживайся, мил человек, – между тем спокойно произнесла старуха. – Наверно, проголодался с дороги. Сейчас чаёк пить будем. – А сама три чашки поставила, словно ещё гостя ждала.
Обратил внимание Никола на это, но промолчал, побоялся заново Кикимору сердить. Может, таких ловушек у неё в доме понаставлено множество. Другая, не ровен час, сработает удачнее.
– Я до людей некоторую слабость питаю, – пояснила хозяйка, направившись к кухонному серванту. – Особенно мастеровых уважаю. Они мне про все свои хитрости профессиональные рассказывают. А я страсть как люблю послушать да разобраться в этом. Вот ты, например, кузнец?
– Кузнец, – кивнул Никола.
– А кузнецов у меня ещё не было. Редко они нынче по болотам хаживают да заботу пытают.
– Если интересно что, спрашивай, я с тобой и так поделюсь. Для этого нет надобности человека в топь затаскивать.
– Не скажи, любезный! – хохотнула старуха. – Иные и после смерти секреты свои утаить стараются. Есть тут, к примеру, один физик-ядерщик. Почитай, три года отмалчивался, какой-то подпиской мне в лицо тыкал. Невыездной, говорит, я, поэтому и сказать ничего не имею права. Потом срок прошёл, разговорила я его. Много чего человек знает!
– Зачем тебе эти знания-то? – спросил Никола. Голос его помимо воли звучал угрюмо.
– А зачем они вообще нужны? Ты вот, помимо своего ремесла, имеешь желание что-то узнать?
– Имею. Затем и пришёл сюда.
– То-то и оно, что пришёл. А мне и ходить никуда не нужно – все сами являются. Любопытно, что в мире творится. Прежде вот никто и не слышал про ядерное оружие, калайдеры да генную инженерию.
– Вас, нечисть лесную, не в обиду будет сказано, тоже никто не видел отродясь, – ответил Никола. – Только из сказок и слышали. Хоронились надёжно. А теперь – поди ж ты! – на всех углах встречаемся.
– И то верно! – осклабилась старуха. – Каждому свои знания достаются… Так, говоришь, про яблочки наливные тебе интересно? – Она ни с того, ни с сего вернулась к прежней теме.
– Интересно.
– А многим ли за секрет заплатить готов? – Кикимора поставила на стол тарелку свежей выпечки.
– Что спросишь, говори!
– А если жизнь твою?
Кузнец покачал головой:
– На что мне такой секрет, если воспользоваться я им не смогу?
– Тоже верно, – кивнула она и предложила: – Ну, присаживайся. – И стала наливать чай из принесённого чайника – опять в три чашки.
– Кто же с нами за столом соседствовать будет? – не удержавшись, спросил Никола. – Или ещё ждёшь кого?
– Да все тут, просто ты не видишь, – отмахнулась карга. – Но уж коли жить тебе осталось не больше часа, просвещу… – Она будто водой на него с пальцев брызнула – и увидел кузнец рядом с собой ещё одну старуху. Одета та в серый плащ с капюшоном, и лица её было почти не разглядеть. Только костяная челюсть выступала. Да по косе, прислонённой рядом, догадался обо всём Никола.
12
Смерть это была его. Такую невозможно не узнать: при виде её внутри сердечко стынуть стало. Значит, не обманула Кикимора, действительно решила покончить с ним. Каким способом – уже не важно. В чужой монастырь со своими порядками не приходят. Скажут: полезай в печь – и полезешь, потому что волшебство здесь всё решает, а не человеческая воля.
Ощутил Никола мгновенное отчаяние, какое только в ступор может человека завести, а свет в конце тоннеля не обещает. Обида в душе всколыхнулась на долю свою горемычную да судьбу бестолковую. Умереть, не сделав главного в жизни – не выручив жены и детей. Того, в чём предназначение мужика состоит, природой заложенное.
Великое унижение почувствовал кузнец, только под глыбами разочарования и безнадёги шевельнулось ещё что-то в душе. Может, вера человека в разумность Сущего: не случается ничего в этом мире без определённого назначения, и хотя зачастую скрыто оно от понимания людского, всё равно имеется и верховодит над всем. Даже над нечистью, колдовством наделённою. А раз так, то в любой, самой трудной и нелепой ситуации, скрыт высший смысл. И ключ к его разгадке в том, чтобы надоедливое отчаяние из сердца отринуть. Принять всё, как есть, и попытаться сделать хотя бы то, что первое придёт в голову.
И стала набухать внутри кузнеца злость, только уже спортивная. Как говорят на Руси, помирать, так с музыкой. Переменилось что-то в нём после жуткого знакомства, будто на мир немного с другой точки зрения посмотрел. Случается такое даже со зверем, когда припрёшь его к стенке, и остаётся у него выбор – либо умереть в бою, либо сложить лапки и сгинуть бесславно. Мало-мальски уважающий себя хищник выбирает первое, и славную какофонию перед кончиной устраивает.
Расправились плечи у Николы, желваки на скулах заходили. Явный признак, что боевой дух в нём просыпается. И хотя выбор действий не сильно богат – в штыковую пойти, как матросы первой гражданской, или хитрость какую измыслить – уже заработала голова. Даже задышалось легче.
– Давно за мной ходишь, старая? – спросил вторую гостью.
– От самой берлоги лесной. – Скрипнула та, немного откинув с лица капюшон. Череп пустыми глазницами внимательно рассматривал собеседника.
– А ну, как не захочу я с тобой пойти? – Озорно сказал, а сам костяшками пальцев хрустнул, точно боксёр перед боем.
– Кто же тебя спросит? – ухмыльнулась Кикимора. Принял во внимание ответ кузнец, но продолжил разговор со Смертью:
– Наверно, косу-то затупила о людские ребра?
– Почитай, лет сто не отбивала, – согласилась она.
– А если отобью да заточу – отпустишь? – Никола тем временем уже примирялся взглядом к косе. Кто знает, может, сейчас только ловкость да быстрота позволят справиться с двумя старухами.
– Вопрос не ко мне. – Смерть кивнула на хозяйку дома.
– Для неё у меня подарок особый будет. – Никола глаза сузил, чтобы не разгадали его намерения.
– Это что ты, красавчик, удумал? – всплеснула руками Кикимора. – Драку, что ли, затеешь?
– Зачем драку? Зубы тебе намерен вышибить.
– О Господи!
– Да ты, хозяйка, не бойся, – пояснил кузнец. – Не со зла. Помочь тебе хочу с гнилью расстаться. Улыбка твоя страшна очень. Точно упыриная.
Старухи удивлённо переглянулись, и Кикимора уточнила:
– Дантистом, что ли, работал прежде?
– Нет, как был кузнецом, так и остался. Но опыт в этом деле кое-какой имею. Выкую тебе железные, чтобы можно бревна перепиливать.
– Что-то я в толк не возьму… А как же они держаться будут?
– На присосках! А вживить решишь – своим мастерством пользуйся, тут я тебе не советчик. Или обратись к брату Лешего, деду Васюку, он по части здоровья дока великий. Свои-то зубы у него точно у жеребёнка – ровные да белые.
– Может, чистит чем? – спросила Смерть, и, открыв рот, залезла туда костяной пятерней. Похоже, у неё тоже имелись проблемы.
– Спросите потом. Ну, что, договорились? – С этими словами Никола подхватил косу, примерился, ладно ли лежит в руке, да принялся крутить ею, как хворостинкой, прямо перед собеседницами. Конечно, испугать их было трудно, но и это оказался маленький плюс в его сторону.
– Хорошо работаешь, – похвалила Смерть. – В помощники мне пойти не согласишься? – И хохотнула впервые за разговор. Похоже, тот налаживался.
– Пошёл бы, да своих дел невпроворот, – честно признался Никола.
– Ну, ладно, давайте чайку попьём, – спохватилась Кикимора. – Остынет.
Они хлебнули, взялись за баранки домашние.
– Давненько такой командировки не было, – откинувшись на спинку стула, произнесла Смерть. – Обычно всё впопыхах да второпях. Ни поговорить с человеком, ни посидеть с трубкой… Вжик поперёк грудины – и через плечо да на солнышко.
Оказалось, она ещё и курит.
– Ну, что, хозяйка, делать будем?
Кикимора, конечно, посомневалась чуток для приличия, но ведь невооружённым взглядом видно, как морщится, когда твёрдый кусок в дупло попадает. Махнула рукой – согласна.
– Посмотрим на твоё мастерство, кузнец.
Тот в ответ попросил:
– Давай молоток и зубило. Только договоримся – без подвоха. Не люблю я, когда в самый неподходящий момент пол под ногами моль съедает.
– Скажи, чего тебе надобно, а потом в сундучке вон том бери, – предложила старуха. – Не простой он, с изюминкой, как у вас говорят. Самобранка, только для мастеровой среды. Хочешь, напильник выправит, хочешь – стамеску.
Кивнул Никола и принялся перечислять необходимое. Когда половина комнаты оказалась завалена железом, Смерть почесала затылок и озадаченно проговорила:
– У меня работа проще…
Перетащил кузнец всё в чулан, кликнул Кикимору окна открыть, дров принести да зажёг огонь в горниле. Пока угли нагорали, установил наковальню и разобрал молоточки, щипцы и прочие вещицы. Потом попросил хозяйку открыть рот и внимательно его изучил.
– Тебе железные или золотые? – спросил лишь.
– Ты мастер, сам и думай, чтобы лучше вышло, – пожала плечами та, невольно скалясь, потому как чувствовала, что вскорости придётся со своим старческим достоянием расстаться.
– Если форсить будешь, то выбирай золото. А из соображений долговечности…
– Из них, милый, из соображений… – кивнула Кикимора. – Давненько я мозговых косточек не грызла, – повернувшись ко второй старухе, посетовала она. – Всё вырезка, да и та помягче. А душа-то просит иногда…
Расстарался кузнец, стучал вдохновенно, как только в ожидании смерти выходит, и получились у него чудные зубы – острые да прочные, клинок дамасской стали перекусят, не заметив. В масле калил индустриальном, ещё с советским знаком качества. Осмотрел он их – если и не шедевр, то всё равно работа неплохая. Самому нравится. Вышел с готовыми челюстями довольный, смахнул пот с лица и говорит:
– Ну, бабки, принимайте работу! – И прежде, чем те рот открыли от удивлёния, подхватил косу, заложил промеж челюстей да щелкнул ими от души. С печальным звоном коса приказала долго жить.
– Что же ты натворил, окаянный? – возмутилась тотчас Смерть, всплеснув костяшками рук, но Кикимора встала на защиту мужика:
– Как же, по-твоему, он товар лицом представит?
– Лучше бы сервант погрыз!
– Дерево кусать особой доблести нет, – резонно отозвался Никола. – Оно, как известно, ответить не может. А косу я тебя новую скую… Если договоримся, конечно.
– Вот она, современная молодёжь! – сокрушённо покачала головой Смерть. – Через тебя мне без работы остаться – раз плюнуть.
– Говорю же – не переживай, дело поправимое! – повторил кузнец. – Посмотри на это старьё: точить уже нечего, металл весь вышел. А вернёшься с новой – авторитет промеж подруг завоюешь. И у меня заказов прибавится.
– А как же отчёт по сегодняшней заявке? – ворчливо спросила старуха, посмотрев на Кикимору. – Снимаешь её, стало быть?
Та, посмотрев ещё раз на новенькие блестящие зубы в руках Николы, вздохнула, будто тяжело ей это решение давалось, и махнула рукой:
– Снимаю, бес с ним живёт!
– Дело того стоит, – кивнула Смерть и обратилась к кузнецу: – А теперь, парень, мной займись. Зубы пока не прошу, а косу организуй.
Никола поднял с пола припасённую заранее заготовку – хитёр, оказывается, мужик, будто в воду глядел! – осмотрел её критически, одобрительно что-то пробормотал и на сундук покосился. Потом сказал без улыбки, на полном серьёзе:
– Вы тут пошушукайтесь пока. Вернусь – зубы рвать будем…
Ближе к полночи разбужен оказался лес нечеловеческими воплями, перемежающимися горестными всхлипами и продолжительными стенаниями. Закачались вековые сосны, будто их бурей к земле клонило. Подлесок – тот и вовсе местами повалило. Звери, после очередного дня забравшиеся в норы, в страхе прижимали хвосты и уши. Они-то догадались по голосу, кого бессонница мучает. Совы, вылетевшие на охоту, зажмурились и долго не могли открыть от ужаса глаза. Являлась Кикимора на болоте царицей, и когда становилось ей плохо, у всех, кто жил рядом с ней, дело тоже должно было обернуться лихом.
Не сказать, чтобы имелись у неё все зубы. Часть их давно выпала с жёстким мясом, часть обломалась и едва выглядывала из челюсти. Тем болезненнее оказалось вырывать их. Использовал для этой цели Никола и нить шёлковую, и пассатижи, и пальцы свои крепкие. А чтобы боль сделалась терпимою, уговорил Кикимору принять обезболивающие триста грамм. Старуха после них заметно повеселела, но и орала громче да охотнее. Впрочем, кто тут мог её в этом упрекнуть?
Смерть только головой качала от удивления да иногда длинными ногтями проводила по наточенной, как бритва, новой косе. Та в руках пела и просилась в дело. А потом старуха просто ушла, не попрощавшись и оставив недопитую чашку с чаем. На блюдце вывалила несколько порций выкуренного табака, и тот вонял в помещении, разбавляя запах гноя из дёсен хозяйки. После завершения операции продезинфицировала Кикимора рот самогоном, полезла в шкафчик, достала оттуда флакон какой-то особенный, фигурный, отхлебнула из него, и через четверть часа заявила:
– Я готова испробовать твоё изделие, кузнец.
Подивился тот, но вспомнил, что на нечисти все раны зарастают не в пример быстрее человечьих, и протянул ей новые челюсти.
Пришлись они точно впору, так что комар носа не подточит. Округлились глаза у хозяйки, зачмокала она, примеряясь, что бы куснуть, потом взяла метлу домашнюю – и одолела с первого раза. Черенок даже хрустнуть не успел, как оказался располовинен. Потом настала очередь корневища, лежащего возле входа. Он за несколько движений был превращён в горстку щепок.
Глаза старухи разгорелись, прямо помолодела вся.
– Ну, спасибо тебе, кузнец, за такой подарок. Проси, чего хочешь!
И тогда снова сделался Никола суровым и неулыбчивым. Тряхнул кудрями и произнёс:
– Пришёл я к тебе с просьбой, хозяйка. Скажи мне, как жену ото сна разбудить. Слыхал я, что это ты яблоко-то заговорённое передала чёрту.
Усмехнулась старуха, да радость её была такова, что удержу уже не стало:
– Так и быть, научу. Хитрости особой нет. Застрял в горле кусок. Положи Оксану к себе на колени, да не забудь лицом вниз повернуть. А потом промеж лопаток с силой и ударь! Поможет это.
Никола озадаченно почесал затылок. Уж больно лекарство простенькое.
– Не сомневайся. Не обманываю я напрасно. Если не поможет, покрой меня матом – явлюсь я, подсоблю самолично.
Кивнул кузнец, обдумывая, что дальше сказать. Щекотливая ситуация. С одной стороны, пошла хозяйка болот ему навстречу, лицом повернулась, а с другой – надолго ли её расположения хватит? Но решился-таки, через минуту спросил снова:
– А не подскажешь, как ворота в ад открыть? Надобно мне детишек своих оттуда выручить.
