Текст книги "Цитадель (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Так не поступай, – сурово предупредил он меня, – люди перестанут деньги платить за обучение и сынов присылать не станут. Так вся задумка рассыпется. Иди и больше не твори того.

Понял я свою ошибку и больше не умиротворял свою жажду злости на учениках. Выбрал для дела того одно животное и по его спине все время лупил, когда злость та подступала.

Но спустя время отпустил и его, понимая, что то еще хуже выглядит, нежели то, что свершал.

Решил я тогда злость всю свою унять и принять жизнь такой, какая она есть.

Не искать особо справедливости в деле каком, а смотреть просто на жизнь своей стороной и своим умом все то оценивать, другому же не мешать и свое не вталкивать.

Так я сам по себе на вторую ступень своего развития шагнул и на том моя личная школа закончилась.

Переходила она жизнью в другой отрезок и обозначалась, как возрастание.

А шел к тому времени мне уже тридцатый год, что по тому периоду считалось довольно прилично по возрасту и самому складу ума людского.

Многее было мной пройдено и многое узнано для себя.

Но еще больше оставалось не узнанного и не осознанного. И я торопился. Торопился жить, торопился учить и самосовершать что-либо.

Не все у меня гладко получалось и много трудов моих, словесно записанных, было мною же по ветру пущено.

Не знаю, может, кто и собирал то все

подле меня в минуту расстройства моего будучи, но я к тому выброшенному уже больше не приемлил и всяк наказывал того, кто его обратно подносил.

– Выбрось то, – говорил я ему, – не все там правильно состоит. То мои мысли идущие. Они не совсем правильны для жизни вашей и совместно моей. То лишь становление ума моего.

Не знаю, подчинялись ли они моему слову и исполняли ли все так, как я говорил. Но я тех листков своих, по ветру разбросанных, больше не видел, а то, что считал достойным – подле себя и сохранил.

Видно история сама распорядилась по-своему, и кое-кто узрел в моем раннем писании для себя что-то и потому, донеслось в годах непонятное, исковерканное и изведенное просто другими.

Не хочу сказать, что то я оправдываюсь перед всеми, чрез века пройдя.

Но хочу просто сказать или показать, что не одним мною некоторое писано и не совсем точно даже

написанное когда-то лично мною мое же отображает.

Повторюсь еще раз, это были мои первые взрослые годы и первое восхождение творческого ума.

Как видно из мною же рассказанного, жизнь моя не совсем гладко происходила.

Многое приходилось претерпевать и одолевать, самому себе приказывая идти дальше вперед и догонять уходящий от земли ум.

Так было тогда и так кому-то было необходимо. Возможно, поэтому остается многое неизвестно и не опознано до настоящего времени. Но не совсем об этом хотел сообщить вам сейчас.

Заканчивая свою короткую молодость, я так и не успел обзавестись семьей и знаниями другого рода. Не было для того времени и всего прочего недоставало.

Считал я всегда, что семья должна жить достойно и что дети не должны помирать с голоду, или от болезни какой, ветром солнечным занесенной.

Знал я дело целительское, но мало им пользовался. Понимал, что если буду заниматься им, то времени на другое доставать не будет.

Потому, оставался один и жил беспечно, не заботясь о завтрашнем дне и для себя  лично ничего особого не воздвигая.

Царь как-то спросил у меня о том же, и я ему ответил.

– Не могу, царь, того делать. Богом мне завещано творить другое. Это главное в моей жизни и всякого того, кто со мной соприкоснется.

Смотрел царь на меня с удивлением, но так и отпускал, ничего не говоря.

Видно у него были свои мысли по тому поводу, и он ими, судя по всему, гордился, усмехаясь про себя и довольствуясь самим собой.

Что ж, каждому свое. Так я говорил и говорю то же многие годы спустя.

Ничего в самой сути жизни не меняется. Она остается вечной и незыблемой, как сам космос и его настоящее обозрение для людей.

Меняются лишь основы, законодательства, условия, одежды, еда и прочее. Но сама суть остается прежней и довольствуется только одним – избытком ума или же его недостатком.

Это – кому как приходится в той самой жизни.

Среднего здесь не бывает. Ибо среднее арифметическое вырастает из общего меньшего и большого в своих числовых значениях.

Это уже математика, но она творима самой жизнью, а потому от нее неотъемлема и содержаща в ней, как и все остальное, в том числе, и сама жизнь в виде ее исполнений.

Закрывая эту главу моего развития, хочу сказать вам еще так.

Многое было в жизни моей понято и достопочтимо пройдено, но я никогда не говорил и не говорю даже сейчас, что я знаю все или что я доподлинно что-то понял.

Все распространяется в свете. А свет – это математика предположений. Или, устное сложение веществ в молекулярной теории обустройства самого космоса.

Это я говорю о том, что все это пока не проверено и, не окончательно установлено, а значит, не доподлинно и пока, увы, недостопочтимо.

Хочу, чтобы вы поняли, о чем говорю сейчас.

Я говорю о том, что всякое творимое сутью или жизнью недопонято ею же до конца в натурально взрослую величину, так как она сама слагаема не начистоту, а значит, способна искажать что-либо или природно вредничать.

Так что, убеждения, каковы бы они ни были на тот или иной час, это еще не основа для истинного понимания.

Убеждения – это самодоказательства, а они развиваются на самосутях и самоорганизмах, которые так же из чего-то состоят.

Потому, искажение всегда присутствует даже в самом искреннем и прямом убеждении.

Это я понял еще тогда и потому оставил людей в покое, ибо для каждого есть свое искреннее убеждение и для него определенно является доподлинным.

Во всех случаях нужна переочистка, как сути, так и организмов.

Этому и способствует Земля или та система, в которой она состоит.

Вот такова моя мысль по сути всего, что происходит, и она в веках не претерпевает своих изменений.

А сейчас, я продолжу свой небольшой рассказ и опишу дальнейшее, что сталось со мною, да и всем другим в годы те, очень отуманенные самой историей и противниками ее дальнейшего развития.

Глава 2

Принципы

"Всякий ведущий знает, что он ведет правильно.

Но каждый последующий – сомневается и потому, нарастает недовольство, а значит, вырастает сопротивление, что обозначает конец любого пути, если самого конечного пункта не наблюдается в конкретную величину"

  (Эрнст Сократ. День последующий)

Самих принципов было у меня немного. Не стоял я на них, как на земле твердо.

Знал, что они способны превращаться и вращаться вокруг тебя, словно солнце вокруг Земли.

Все в мире взаимосвязано. Так думал я тогда и убеждаюсь в этом теперь.

Продолжая работать в школе, которую вскоре я переименовал в мастеровую, так как к делу кое-какому приучал, я не забывал о самом себе и продолжал скапливать свой ум, творя на бумаге, песке или где-то еще.

Вот так и рождались некоторые принципы, в которых я на тот момент не сомневался, но знал, что они – подходящи только самому моменту и ничуть не более.

Далее во времени шло искажение. Это значит, что принцип, оставаясь на месте в своем обозначении, уже не соответствовал времени, а значит, лгал, а соответственно, мог привести не туда, куда следует.

Пытался я то тогда втолковать и своим ученикам, но они мало внимали в том толк и продолжали только кивать головой, записывая себе что-либо или просто запоминая.

Жизнь моя шла обычным чередом и в своей стезе я не сомневался.

Знал, что именно уготовано судьбою, но с пути не сворачивал и продвигался вперед к настоящего рода познанию, когда ум способен опережать многое и творить воистину настоящие чудеса.

В работе моей меня никто не занимал.

Познакомился я в то время со многими другими, мне подобными по мастерству ума своего. Все они приходили ко мне в мастеровую, и вели мы сообща беседы длинные полуночные.

Многим я пособил кое в чем и многому сам же от них научился.

Знал я Эвклида, его теорию сохранения силы, знал Неврида и других, по воли судьбы своей со мной соприкоснувшихся.

Ознакамливаясь с другим, я все же стоял на своих позициях и то ли соглашался полностью, то ли что-либо отрицал.

Сам я особо не занимался счетом и прочим умостарательним ремеслом, но значение тому придавал огромное и вел свои необходимые записи.

Из многих цитат, мною в истории жизни моей брошенных, помню достоверно точно одну, которую даже сейчас по-настоящему воспроизвести могу.

Гласила она тогда:

всякому, кто усомнится в себе или в силе своей физической, нет надобности к силе духовной пробиваться, так как сила земнотворная и обычно простая является для другой основой и целевым заключением всей деятельности микротворных существ, из которых слагается сам организм.

Многое было мною почерпнуто прямо из моей головы. Сам себе говорил я иногда какие цитаты и оглавления какие творил, наяву просто сидячи и рукою по песку или бумаге ведя.

Помню еще несколько фраз, брошенных мною в лица тех, кто посмеивался над моим старанием и каким-либо новым изобретением.

Так одному прохиндею я сказал так:

– Не век тебе добровать в силе злого ума твоего. Твое же тебя и накажет. Надо только дождаться его, а не умереть от страха того заранее.

Выслушал он меня тогда, засмеялся и умер дней через несколько.

Видно глубоко поразили его слова мои, брошенные прямо так при всех наяву.

Не боялся я того, что говорил сам. Если видел злость, скупость, вражду – то так и указывал на то.

Помню, пришел ко мне один человек и говорит:

– Послушай, Сократос. Дай волю моему уму, чтобы он твой мог перескочить и обогнать во многом. А то бедствую, по земле ходячи, и сам себе места не нахожу.

– Что ж, – отвечаю я ему, – даю волю уму твоему. Бери его у себя же, да с тем и живи. Только не захаживай больше ни к кому, а то ум твой растрачиваться будет и проку от него будет мало.

Так сказал я человеку тому, и он ушел. А спустя срок появляется снова и говорит.

– Не могу сам себе втолковать многое. Плохо становится одному, да и осилить что-либо тягостно.

– Видишь, – я ему говорю, – в чем сила ума общего. В том, что она силой и состоит. Сам ум ты свой быстро истратишь, если только одной дороги

будешь пробиваться. Вместе же то легче сделать, так как один дело какое творит, а другой думает по тому и ум силой физической не занимает.

Согласился он тогда, да с тем и ушел. А опосля услышал я, что он с тем своим умом много хорошего сотворил, да вот не уберегся и в воде большой утоп, что от реки поднялась.

Но люди запомнили его и дань свою

воздали. Не покинули тело его и с честью захоронили.

Так вот оно в жизни случается порою. Не всегда с умыслом что творится, хотя по большинству именно так состоит.

Расскажу еще один случай из моей жизненной практики.

Приходит раз ко мне одна застаревшая дева и просит помочь ей найти себе спутника жизни.

Сам я, как и говорил, в браке не состоял, и потому по делу тому опыта особо не имел. Вот я ей и говорю такое:

– Иди с тем, с чем и пришла. Не знаю, как тебе помочь в том. Сама видно виновата, раз не можешь одолеть себя. Ищи тогда ветра в поле. Пусть, осеменит тебя, как весеннюю траву.

Так я сказал, и она ушла, как говорят, не солоно хлебавши.

Но вот спустя время воротилась вновь и с благодарностью сказала:

– Спасибо тебе, Сократос. Помог мне в деле моем.

– Чем же? – удивился я тогда, и глаза мои чуть из орбит не повылазили.

– Да вот, послушала тебя и в поле ушла. Там и встретила того, кто нужен. Теперь, вместе с ним проживаю и вскоре дите от него родиться должно.

Сказала она так, поблагодарила и ушла.

Я же задумался тогда над всем этим и поразмыслил по-своему. Значит, не было в жизни того человека, который мог бы ее ум собой заслонить.

Потому, пришлось ей идти в поле и искать там. Это значит, что человек, от человека рождаясь, в уме превосходит и уже не состоит так, как прежде состояли родители его.

Это я взял на заметку себе и написал небольшой труд по делу тому особому.

Далее вспоминается случай такой.

Приходит ко мне мужчина и говорит:

– Знаю, Сократос, что ты можешь любому в ум его залезть. Хочу, чтобы мне там внутри изменил что и стал я силой ума своего произрастать.

– Что ж, – говорю ему, – давай, попробую. Только говорю сразу, назад ворочать не буду. То уже мне не под силу.

Согласился он и поддался на время моему уму. Вложил я ему что-то в голову и вынул оттуда чепуху.

С этим отпустил его после сна небольшого и велел прийти после, когда ум тот состоится.

Долго не шел человек, но вконец пришел раздосадный и злой по-своему.

– Что случилось? – спрашиваю я у него.

– Не любит меня моя жена, – отвечает, – и дети ничего хорошего во мне не находят.

– Отчего так судишь?

– Вижу по ним, потому что наблюдаю за каждым и свои выводы сотворяю.

– Что же видел ты такое, от чего к мнению такому пришел?

– Ничего особого, да вот только заметил я, что больш не подзывает она к себе, как раньше и в захлебах своих больше толк знает, нежели мне того хочется.

– А дети что?

– Дети также смеются надо мной от того, что мать их ведает больше, а потому меня во всю теснят вокруг стола общего.

– Ладно, – говорю ему, – подставляй голову еще раз, попробую помочь вторично.

Так я и сделал. Постарался я над ним и отпустил снова.

Время прошло, и он заявился довольный и радостный.

– Что? – спросил я. – Все уладилось?

– Да, – ответил он мне весело, – стал я более просто ко всему подходить, и они меня снова за нужное место усадили.

– Видишь, – говорю, – то твоя ошибка была, а не с их стороны. Ум – то хорошо, конечно, когда он есть, но когда он хочет только один во всем разбираться – тогда это пагубно для общего. Понял ты меня?

– Да, понял, – ответил человек тот, и, покланявшись, ушел.

Я же и тут сделал свои выводы и описал случай тот в самой истории своих трудов.

Пытался втолковать многим, что если ум имеется, то его всяко использовать не надо.

Нужно определить ему свое и отдать тому предпочтение. Тогда ум тот завяжется и станет настоящим умом, а не просто отблеском его в потьмах простого бессознания.

Случаев таких, казавшихся на первый взгляд простыми, было много.

И в каждом я пытался найти ответ для самого себя, чтобы исчислить свою категорию ума и определить степень пробуждения жизни.

Сама жизнь для меня представлялась как общее и неразделенное со многими и многим.

Множество множеств – так я именовал ее и в этом, конечно, никогда не сомневался.

Опишу еще один случай из практики моей и уже затем перейду непосредственно к исполнению того, что в заглавии.

Приходит ко мне раз сам царь.

Редко то случалось, но все же было. Приходит и говорит мне языком странным.

– Чувствую, что что-то внутри меня забрать меня хочет. Гложет днем, а по ночам еще сильнее. Что то такое? Объяснить можешь?

– Попробую, – говорю ему и предлагаю лечь на пол, чтобы исследоваться, как я творил то всегда. Этому меня еще те индусы обучили, и с ним я шагал по жизни.

Лег царь и почти моментально уснул. Видно сила моя его скосила и заставила так сделать. Попробовал вынуть я из него ту пакость, что мешала жить.

Сразу не получилось. Видно силы у одного было маловато.

Потому, сходил, позвал учеников своих и велел, окружив царя, факелами светить вокруг.

Так они и поступили, я же взялся вновь за свое.

Спустя время, пакость та черным дымом с накипью ушла, и царь освободился.

Веки приоткрыл и на мир по-новому взглянул.

– Чувствую легче мне стало, – едва сказал он и тут же снова закрыл глаза.

Прикоснулся я к нему, а он холоден.

Испугался тогда пуще некуда. Не знал, что и предпринять.

И тут впервые за время все глас у меня внутри заговорил.

– Возьми тело, – говорит, – и встряхни своими руками несколько раз. То сердце его от недуга того остановилось. Слишком быстро он его покинул.

Все это я проделал и царь снова ожил. Вздохнул радостно, словно и не умирал никогда, и сказал:

– Теперь, верю тебе окончательно, Сократос. Вижу, что ум твой побеждает всякую силу, нам пока неизвестную и неведомую. Хвалу труду всякому твоему воздам в веках. Пусть, люди учатся слову твоему и будут счастливы с ним всегда.

Так сказал царь, поднялся и ушел, как ни в чем не бывало. Я даже упредить и доложить обо всем не успел.

Голос же мой, вновь прорезавшись, сообщил.

– Не печалься по всему тому так. Радоваться должен, что царь жив остался. Но не долго ему век свой потчевать. Есть болезнь у него одна и вскоре она проявится. Тут и ты ему не поможешь. Уходить надо тебе отсюда. Не то осудят и замучают. Ученики разбегутся от страху великого. Ты же ослом останешься при встрече с врачевателями великими.

– Кто ты?– спросил тогда я сам у себя.

– Я душа твоя, ум безраздельный, – отвечал глас тот, – тобой руковожу и знания какие досылаю в ум твой живой пустой.

– Откуда знаешь, что будет? – спросил я тогда, сильно сомневаясь в тех словах.

– Мне то ведомо только по одной причине. Могу наперед я многое осозревать. Могу, исчислить года чьи или лета от вида живущего или уже мертвого.

– Отчего же ты раньше молчал?

– Оттого, что ум твой живой к тому еще не поспел. Должен сровняться он в силе своей природной. Тогда только период гласа моего наступает.

Поговорил я тогда сам с собою еще кое о чем и решил к гласу тому прислушаться.

Но царь даже и слушать меня не захотел и пришлось мне здесь судьбы своей дожидаться, так как от воли его уйти я уже больше никуда не мог.

Голос сказал тогда мне:

– Не печалься сильно. То не скоро 'еще случится по годам разлагая. Еще успеешь пожить несколько и ум скопить до своего предела.

– А, что, он есть? – спросил я тогда.

– Да, есть. Только понять это довольно сложно, да и не нужно оно сейчас тебе самому.

Так мы поговорили и больше к тому вопросу не возвращались.

Уже знал я свою судьбу ранее, а глас еще больше убедил в том же.

И тогда, занялся я только наукою, жизнь для себя посвятил оставшуюся и людей мало уже принимал, а оставил только учеников немного, из класса в класс переходящих и вновь приходящих для прохождения курса всего.

Стал я цитаты слагать и на бумагу труды возлагать более. Весь мир для меня пространством обозначился. Вся окружность геометрией тел. А все неузнанное – неизвестностью.

Соответственно, все то знаками я обозначил и ввел категорию в письмена общие по арабскому отображающиеся на бумаге или где-то еще.

Но перейду к самим цитатам, ибо на них больше полагаюсь, так как весь ум мой на них возрос и в них же совершался.

Остановлюсь на принципах и объясню их нестойкость во времени.

Как я уже говорил, каждый принцип участвует только в своем времени. Для него он подобран и только ему целенаправлен.

Возьму для примера один из тех, что тогда слагался и изъясню суть его оповествования.

Мой самый первый теоретический принцип гласил.

Убеждение некоторых – это не свод существующего закона. Это декларация жизни в самом ее живом восприятии и подальшем развитии.

Это был принцип самой жизни. Теории ее существа, и закономерности.

Для времени настоящего и последующего он несколько устарел, так как выражал только то время, в котором существовал я сам.

В чем разность самого времени заключается?

Разность состоит во многом. В развитии быта, условий труда, определения сознания и качеств состояния ума. Это основное.

Так вот.

Для того времени принцип убеждения – это сама категория исполнения человеческой жизни.

То есть, рождение его, взрастание, сама жизнь и смерть, то бишь уход из общества состояний.

Почему так?

Потому что, тот человек, из того света, как говорят, не мог оценить самостоятельно ни силу закона, ни его право, ни саму существующую закономерность.

Жизнь для него – это его не истребление, а просто выживание, что давалось основой труда или работой на кого-то, не исключая и себя.

То общество именовалось просто. Общество застенков. Ибо всякая жизнь творилась за стенами тех домов, в которых и проживали сами люди вне зависимости от состояния и сословия.

Для них жизнь – это существо человеческого происхождения. Иначе говоря, это основа их повседневного труда.

Само же право или закон – это дополнение или просто условие выхода той самой жизни.

Существо законности не определяло само право жизни, а значит, принцип убеждения – это принцип проистекания самой жизни. То есть, жизнь произрастала вне закона и определялась самим существом человеческого порядка.

Что же диктует время последующее?

Или, в чем обманчивость того принципа, если, казалось бы, существо самой жизни не изменяется, то есть она имеет свое первоступенчатое право определения?

Время налагает свои условия быта, а они – существо самой жизни. То есть, быт во времени определяет текущее самосознание, зарождающееся внутри с каждым новым потоком, и это становится каким-то определенным препятствием для возникновения самой жизни.

Это значит, что здесь налицо убеждение от состава социологического права, которое определяет быт, что соответственно, имеет рамки закона.

Значит, для время последующего и

более развитого в отношении самосознания убеждение – это будет проникновение существа закона в основу зарождения человеческой либо другой жизни на базе существующего самосознания и в силу характера быта.

В общем, во времени принцип не сразу, но постепенно взаимообратил свое означение и создал прямо противоположное определение действенности.

Это, что касается самой жизни и убеждения ее с точки зрения закона времени.

Теперь, рассмотрим другое условие или другой принцип.

Принцип вероятного телосхождения.

Он звучит так.

Существо, зарождающее другое существо того же порядка, способно воспроизводить само себя или очень схожее на себя и определять силовую материю роста той или иной величины сотворения.

Что имеем в этом выражении относительно времени?

В изначалье общего развития человекооснов или людей это определение подетально верно.

Но со временем оно способно инвертировать свое состояние и давать пропорционально обратное значение.

То есть, время состояний способно наложить значение на данный принцип и тот или иной человек может не сотвориться как то было вначале. Это существо закона времени и существо развития пропорциональностей в околоокружном пространстве

В самой сути определения данного принципа пролегает следующее.

Человек или животное в силу своих возможностей определяет будущее развитие путем совершенства действий повторного порядка, то есть рождения потомства. Но человек или животное не застрахованы временем относительно сохранности своих теловыражений.

То есть, любая текущая жизнь способна наложить свой отпечаток и данного типа существо уже не будет являться прямоповторным относительно своего изначального поколения.

Это значит, что характерность данного принципа только для существа определенного времени или заключения в какие-то его рамки.

В остальном же, принцип самоисчезает и вполне может быть неприемлем.

На основе этого могу сказать, что любой, взятый из жизни принцип или из самой природы жизни не может излагаться и чтиться однородно в разном времени развития.

В этом и заключается свобода принципов и в этом вся угроза любой существующей принципиальности тому окружению, в котором она существует.

Но есть все же принципы и вечного существования. Они не относятся ко времени, так как не определяют что-либо живое и материальное.

Такого характера принципы будут верны всегда, но вряд ли могут быть использованы в самой жизни материального.

Потому, их надобность прямо либо косвенно отпадает, а необходимоть заключается лишь в дополнительном развитии ума живущего текущим днем существа.

В общем, это фаза развития какого-то ума, не определяющая caму бытовую сущность.

В целом, по принципам это все и я могу переходить к дальнейшему своему рассказу, где изложу факт кончины своей и укажу на то, чьими руками было все сотворено.

Глава 3

Исцеление

Продолжая несколько обсуждать тему принципов и самой принципиальности во времени, хочу сказать еще вот что.

Никакое авторство или соавторство и тем более, что-либо другое не способно отразить само время в одном определении, имеющего концепцию какого-либо принципа.

Время – это и есть само определение, ибо подразумевает под собой развитие многих в существе множества.

Итак, я продолжу свой рассказ и дополнительно укажу еще здесь на некоторую несхожесть моей "исторической" смерти и той, которую я заслужил при жизни.

Шло время. Я взрастал умом и становился в нем все более не уязвимым.

Это несколько омрачало мне самому жизнь, так как приезжие или заезжие к царю знатоки мысли сильно обижались на меня и сотворяли уже затем свои пакости.

Но я терпел все то, понимая, что веду правильно свою мысль, так как не затрагиваю ничьих интересов, в том числе, и собственных.

А это имеет огромное значение в деле определения качества протекающей мысли и в деле самих определений, выдвигаемых кем бы-то ни было.

Сомнения иногда тревожили мне душу, но поразмыслив дополнительно, я понимал свою правоту и "оскорблял" дальше деловую заносчивость рано ставших взрослыми умов.

Пришло время, когда царь действительно слег на своем царском одре. И, естественно, он позвал меня для беседы.

Я ничем не мог помочь ему в деле его болезни, а потому, прямо то и молвил.

Царь разгневался не на шутку.

– Зачем держал я тебя тут сколько времени, – кричал он в бешенстве от своего слабого здоровья.

– Затем, чтобы я людей уму обучал, – так отвечал я ему и был по-своему прав.

– Ты должен мне помочь, – жалобливо попросил царь, очевидно, думая, что я просто не хочу его исцелить.

– Не могу того сделать, – ответил я ему, – то болезнь неизлечимая уже. Никто не сможет тебе помочь. Очисть свою душу и приготовсь к смерти.

– Как смеешь мне такое говорить, раб?! – воскликнул царь и тут же заключил меня под стражу, – возьмите его и посадите за решетку. Ту, что он сам сотворил. Пусть, попробует оттуда вызволиться, – и царь слабо засмеялся.

– Это тебе не поможет и не спасет, – сказал я на прощание.

– Ведите его, – сказал царь и уже не смотрел в мою сторону.

Так я оказался за решеткой и по день смерти царя там просидел.

Никто ему действительно не помог, даже известные на то время светила-врачеватели.

Дошел и до меня черед, когда начал последующий царь в делах своего предшественника разбираться.

– За что сидишь?– спросил он меня.

– За ум свой, – ответил я просто.

– Это тот учитель, – объяснили царю рядом стоящие и отступили в сторону.

– Так это ты царю смерть предсказал?

– Да, я, – честно признался я и посмотрел тому в глаза.

– Что ж, – гневно молвил новый, – будешь сидеть здесь извечно. Пока моя очередь не наступит. Да, думаю, не скоро то случится. А? – и он весело рассмеялся.

– Не смейся, – оборвал я его и тут же добавил, – смерть твоя рядом стоит за твоею спиною. Обернись и посмотри на нее.

Царь в ужасе повернулся, но никого, кроме своих подчиненных, не увидев, рассмеялся снова.

– За слова твои выжгу на голове твоей имя еще раз. Будешь знать, как против царя идти и клеветать, – и он тут же дал распоряжение сделать то своей страже.

Спустя время подвергли меня еще одной пытке и после освободили.

– Царь велел тебя отпустить, – сказал один стражник и отступил в сторону.

Я обошел свою клеть, затем вышел из нее и сказал:

– Будет не один здесь сидеть и болью томиться. Жаль, что придумал то. Не знал, что для этого будет изготовлено. Передайте царю, что я его благодарю за содеянное и смерть ему нескорую обещаю.

С теми словами я и ушел. Воротился домой вначале, а затем зашел к другу одному за советом.

– Уезжай или уходи, – сказал он мне в разговоре, – слыхал я, что царь нарочно тебя отпустил. Чтоб народ зла на него не держал. Но другим ухом слышал, что убийца тебя подстерегает. Будь осторожен. Не понравился ты новому царю. Видно ум твой ему не надобен.

Поблагодарил я товарища и ушел в надежде, что то не сбудется и я успею уйти.

Пришел домой и часть вещей в котомку уложил. Самое главное для себя собрал и уже хотел уходить, как вдруг, ясно почуял, что кто-то у меня за спиной стоит.

– Пошли отсюда, – сообщил мне бас незнакомца, и я повиновался.

Вышли мы на порог и тут жизнь моя, ниточка ветхая, и оборвалась. Стукнул он меня чем-то по голове, затрещало что-то внутри и разорвалось. Кровь носом хлынула, ртом немного и я задохнулся.

Еще лежал, как душа моя вверх всплыла и над телом вскружила. Видел себя и видел убийцу того. Затем сила какая-то меня подняла и унесла с собой.

Ну, а дальше уже не знаю. Многое происходило и к описанию сему не относится.

Если бы и мог, то особо не передал бы. Слишком сложно все то объяснять и в словах моих изъяснений уже устарело.

Так вот я и погиб. От руки того палача, что царя последующего по моему приговору казнил.

Все иные смерти, что мне приписывают, я отрицаю.

Рассказал, как то случилось и на том все.

Может, кому и выгодно было то в свете ином представить, да мне самому незачем.

Как было – так и показал на суде божьем, что после смерти моей состоялся.

И смерть та была для меня настоящим исцелением. Понял я к тому времени уже многое и вряд ли был смысл прозябать на земле далее в теле том, обозначенном знаками со всех сторон и на самом лбу высеченными.

Так завершилась жизнь моя и свершилась судьба, с раннего возраста мне известная и никому не поведанная при самой жизни.

В годах уже после смерти растерял я многое в памяти. Но все же, основное сохранилось и берег я его до сего часу.

Не могу знать достоверно, поверят ли моим словам, но надеюсь, что то будет так и кое что в самой истории изменится.

На этом я завершаю свой рассказ о самой жизни и хочу перейти к ряду определений ее, чтобы вы больше в ней не путались и меньше всего страдали друг от друга.

Наиболее важным как для себя, так и для других считаю определение самой жизни, познанное мною в веках и достоверно подтвержденное жизнью.

– Жизнь, – говорил я всегда и говорю сейчас, – есть то, что прямому либо косвенному определению не подлежит. Ибо, она актуальна, когда существует и не пунктуальна, когда имеется прямое отсутствие ее в натуральную величину.

Жизнь – то зачаток самой среды пространства. Именно от этого я отталкиваюсь в своих глубоких рассуждениях.

Само же пространство состоит из множества жизней, равно, как ведомых нам, так и неведомых.

Из ведомых мы знаем только те, что зовутся человеческими, да еще те, что относятся к роду земному животному.

Все же другое для нас неведомо и состоит в сумраках ночи космической.

Космос я определяю как великое жизней начало, в том числе, и его самого в кратности состояний.

Что под этим подразумеваю я?

Подразумеваю и понимаю так.

Космос – это величина пространственная, соединенная одной тканью, из которой способна произрастать другая величина, за ней последующая и так далее до бесконечного множества.

По сути, космос так же является организмом и имеет свою стезю околопробного развития. Он взаиморассредоточаем и распространяем.