Текст книги "Цитадель (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Удивился я тогда такому чуду умственного превращения сего, но смолчал.

Побоялся его разгневать чем-то.

А далее, он сказал:

– Хочу, чтобы ты и мне речи свои посылал, кроме того, что сейчас принес.

– Как же я это делать буду?– спросил я тогда, не совсем понимая, что он имел в виду.

– Придумай сам, если такой умный, – засмеялся вельможа и горло его заклокотало, как в прежние времена.

Это чем-то меня насторожило, но тогда, я еще ничего не понял и остался стоять, как столб, а вельможу унесли рабы далее к дому его же другому.

Стал я тогда думать над его же словами и вскоре нашел выход.

Собрал черед людской или круг их небольшой возле себя и заявил так:

– Знаете что, люди, сказал мне вельможа?

– Что? – упросили они меня.

– Сказал, чтобы я и ему какое слово отправлял и его восславлял, как вас самих. Так вот. Долго думал я, как все то сотворить и нашел, думаю, выход.

– Какой же? – снова спросили меня.

– А вот какой. Я сочиню вам речи и вы, неся ему оброк свой, будете их прилагать ему. Это и будет дань словесная от вас самих и от меня также.

– Что ж, – согласились люди, – пусть, будет по-твоему. Но, как ты будешь обучать нас делу тому, если мы в поле на работе или где-то еще?

– Принося мне что-то, каждому из вас слово в уста буду вкладывать, – объяснил я, – запоминайте их и передавайте вельможе. Речи небольшие, быстро запомнятся.

– Хорошо, – согласились все и разошлись.

И вот, со дня следующего все то и началось.

Люди шли, я им словеса в уста вкладывал, и вельможа тот был весьма доволен.

Но вскоре снова меня вызвал и сказал так:

– Оброк малый платишь. Надо больше носить. Люди словес мало мне приносят. Пособи им в этом и сам раз в неделю приходи лично мне хвалу

воздавай.

Понял я тогда, что спасу не будет и, согласившись пока с ним, решил другой выход искать.

Тут-то и подокралась ко мне в голову мысль о том, с чего это мой бывший хозяин так хорошо говорить стал.

Поговорив со многими, я узнал, что речь его превзошла тогда, когда отец с землей распрощался.

И вот понял я, наконец, откуда та сила в нем взялась.

О переселении душ я знал. Видел среди индусов такое и ведал, как их изгонять надо, если в теле они состоят.

Обговорил я то со всеми людьми и поведал о своих опасениях.

Надо сказать, что прислушались они к голосу моему, хотя обо всем том только понаслышке знали. Верили они мне. Знали, что не обману и к делу лучшему приведу.

И вот, посовещавшись, мы все толпою двинулись в вельможе.

Кое-кто взял с собою факелы и смело зажег их, когда я приказал.

Встретились мы с ним воочию. Это я имею в виду вельможу того, уже павшего, и себя.

До сих пор жутко мне по ночам иногда от того взгляда страшного, что я углядел.

А надо сказать, что силой тайною, обустроенной в моей голове, я также обладал. Это я знал и смело шел на дело то, несмотря на боязнь людскую.

И вот, мы сошлись в нереальном бою том или бою мистическом.

– Что пришел? – хрипло спросила меня душа та, затаенная внутри чрева вельможи мого.

– Хочу изгнать тебя из тела сына твого, – ответил просто я, искоса на людей глядючи, как они на то реагируют.

Кое-кто попятился назад, а кто и бегом бросился от взгляда того, ненависти полного и хрипоты голосовой.

Не стал я останавливть тех людей, а сам подошел ближе и, руки вперед выставив, сказал так душе той:

– Изыйди из тела, оставь в покое сына свого, лети к праху, да там и осядь в глубины земные.

И словно что-то переменилось вместе с этим. Вельможа вдруг ниспал на землю, и корчиться в теле начал.

Вначале его затрясло, затем раздуло как бочку, а чуть позже пошло из него зловоние разное и изрыгательство.

До крови дело дошло и я уж думал, что он и не выживет.

Но, вдруг все то прекратилось, тело обмякло и словно по-новому ожило.

Горло по-старому заклокотало и едва разборчиво сообщило:

– Зачем ты вернулся, Сократос. Мне так было без тебя хорошо.

Голова вельможи откинулась назад, и он уснул прямо тут в луже своей собственной грязи.

Рабы вскоре подошли ближе и потащили его к дому, где обмыли и уложили в постель.

– Это все, – обратился я к людям, – расходитесь по домам. Душа та отошла в место нужное и больше ни вас, ни меня беспокоить не будет.

– Сократос, – обратился ко мне один из пришедших, – не уходи от нас никуда. Ты наш спаситель. Живи тут, среди нас. Будем вечно дань тебе приносить. Только не уходи.

– Не уйду, – пообещал я людям, хотя краешком своего возрастающего ума уже знал, что не будет так, как они хотят. Изгонят меня отсюда, как дело

то до суда какого земного дойдет.

Но тогда все же смолчал я и просто поблагодарил всех за то, что поддержали меня.

– Есть и у вас сила такая, – объяснил я, – потому, быстро мы победили душу ту и мигом управились.

Люди вскоре разошлись, а я задумался над своим положением.

Рано или поздно, но дело узнается, передастся теми же людьми далее, и молва донесет аж до вершин власти.

– Ладно, – решил все же я для себя, – побуду пока здесь, а там видно будет.

На том дело и закончилось.

Вскоре вельможа поправился от шока того и

стал таким, каким я его знал прежде.

Словно наново родился – так можно еще

сказать.

Жизнь потекла своим ручьем, и я в той жизни, словно корабль небольшой состоял.

Куда ветер подует – туда и я со своим умом поплыву.

Ветер не заставил себя долго ждать. Вести разошлись быстрее, и вскоре к

нам полным-полно вельмож других понаехало. Стали они диву даваться, как так могло быть и что из человека говорящего нормального стал другой видеться.

Начали они людей спрашивать и дошла очередь до меня.

 – Объясни нам, как такое могло случиться? – сурово спросил старший из тех, кто прибыл.

Я начал втолковывать им про сродность душ и их схожесть, про внедрение их в чрево людское и так далее.

Они только слушали и молчали. В конце рассказа моего старший сказал, словно обрек:

– Я вижу, ты умным слишком стал. Надо тебе к твоему уму еще и приработок иметь. Будешь, теперь состоять при мне. Вещателем будешь.

Если удрать куда соберешься – мигом найду и казню. Понял меня?

– Понял, – произнес я, понимая, что попал в новое рабство.

Так для меня моя новая обретенная вольность закончилась и совсем скоро я занял место подле вельможи того, одного из главных в нашем краю. Жизнь моя потекла другим ручьем.

Теперь, я ни на шаг не отступал от своего хозяина и всегда ему что-либо подносил : то еду, то одежду, то словеса какие, если делать было нечего.

И это было для меня настоящим мучением. Решил я и этого к своим рукам прибрать.

Только не озорством, как прежде, а умом.

Начал я речи свои декларировать подолгу и до того ум его изводил, что он скоро спать начинал от усталости великой.

Но так продлилось недолго. Поняв силу мою в этом, вельможа речи разводить запретил.

– Будешь говорить только тогда, когда я скажу тебе, – сообщил он мне и рот мой рукою прикрыл, что это же и обозначало.

Теперь, без его последующего прикосновения я не мог рот разинуть даже для еды или беседы с кем-либо.

Так было тогда и с этим ничего не сделать.

Но я все же нашел выход. Стал я изнурять его своею мыслью, изнутри мною посылаемой прямо ему в голову.

Стал он снова в сон бросаться, словно в воду, когда жара стоит невыносимая.

Я дальше поднажал, но больше того не получалось.

Потому, оставил все, как есть, а сам во времени того сна занимался своим.

Начали ко мне люди другие заглядывать и про дела какие спрашивать.

Хочу сказать, что ко времени тому я стал немного разбираться в этом и сообщал где, у кого что пропадало.

Хочу также отметить, что вместе с хозяином спала совместно и его охрана великая, так что мне в деле моем помех не было, и я свободно с людьми теми разговоры вел.

Но и так продлилось недолго. Разузнав как-то, что я тем занимаюсь, мой вельможа сказал так:

– Раз ты способен своими речами голову мне заморочить до сна, то значит, способен и на других повлиять. Дай-ка я воспользуюсь тобою и созову

остальных вельмож. Ты же на них свой ум возложишь и сделаешь то, что я

скажу. А не так – так будешь изгнан, и печать на лице твоем будет стоять вечно.

Что мне оставалось делать?

Согласился я и принял предложение.

Вскоре совет тот состоялся. Каждому я в голову сказанное вельможей вложил и вскоре они все уснули.

Проснувшись же, словно после отдыха какого, они распрощались и разъехались кто куда.

И вот, спустя время небольшое стал мой вельможа прибавлять в богатстве своем. То один что пришлет, то другой, то третий.

Дошло до того, что каждый начал свое предлагать и в услужение к тому вельможе идти.

Испугался тогда он сам того. Знал, что если кто другой узнает или до самого царя дойдет, то не сносить ему своих одежд.

Вмиг рабом обернут и прогонят, как и меня. И говорит он тогда мне:

– Соберу я снова их сюда. Выложи из их голов все то обратно. Хватит их мучить. Этого достаточно.

Не отрицал я того, сам понимая, что от всего и мне может достаться.

Вновь собрались они, и я за работу взялся.

Спустя время, все разъехались, как и тогда, и мы стали ждать результаты.

Долго ничего не шло, и вельможа вроде бы успокоился, а с ним вместе и я сам.

Но вот, спустя еще немного вновь начали мольбы те приходить, и сами они с упрощением прибывать.

Испугался вельможа, испугался и я. Знал, чем может дело завершиться. Но силу собрал и снова в их головы вложил.

На этот раз вроде бы помогло больше. И долго от них вестей не было.

Но прошло время, и история повторилась вновь. Знал я, конечно, чем их лечить, но на этот раз не стал.

– Пусть, сами с собой борются, – так я решительно заявил вельможе своему и в сторону отступил.

– Нет, сделай как было, – потребовал он.

– Не буду, – ответил я, – если хочешь, изгоняй. Я не против. Ты уже давно в печенках у меня сидишь. Пойду, пройдусь светом, а то что-то зачах я

здесь.

И тут вельможа мой весь скис. Аж, жалко его стало. Но ничего с собой я поделать не мог.

И на решении своем настоял. А на день другой пустился я в путь без всякого спроса и разрешения. Никто меня не догонял и не останавливал.

Люди только просили не бросать их, но я сказал им, что боюсь погибнуть тут от рук других вельмож, делом тем разозленных.

Так я и ушел, оставляя позади себя вельмож не исцеленных и главного из них в состоянии страха за содеянное.

Сам же я к этому просто относился. Не могут умом совладать – пусть, учатся. На то им жизнь и дана. Так премудрствовал я по дороге в Каин, что на пути моем впереди восставал.

Решил я в городе большом затаиться пока и делом каким, мною ранее изученном заняться.

Но случилось так, что дело мое само пришло ко мне. Недалеко от самого города повстречал я старца одного.

Слеп он был, и поводырь ему требовался.

– Проведи меня в город, – попросил он меня, когда я проходил мимо, – за то отблагодарю тебя своим обедом.

– Хорошо, – согласился я и, надо признать, с радостью это сделал. И при деле вроде был, и при еде.

Надо отметить, что к слепому всегда хорошо относились и, конечно же, к поводырю также. И еду давали, и одежду какую, и ночлег где предлагали. По дороге старик мне рассказал свою историю и от чего слеп стал.

– В молодости, – говорил он, – любил я на солнце смотреть подолгу. Вот оно зрение мое и забрало. Так вот сызмальства и бродяжничаю по свету. Что люди дают – тем и перебиваюсь.

Верил я ему и чувствовал, что правду говорит. Глаза же его внешне вроде бы ничем испорчены не были и отчего казалось, что он просто прикидывается.

Вместе мы до городских стен дошли и в город сам вошли.

Стража стояла повсюду и на нас с подозрением смотрела.

– Слепец он, – объяснил я главному из них, – а я поводырь его.

– Ладно, идите, – согласился старший и отпустил.

Прошли мы вначале к шумному базару, где люд толпился и что хотел, продавал.

Тут я впервые узрел деньги, и их вид почему-то запомнился мне навсегда.

Это были небольшие монеты и звались по-своему драхмии. На них портрет царя того был, что ими и правил.

Деньги само были неровными, как бы обрубленными со всех сторон в виде круга. Далее, как я понял, их людская рука затирала, и они становились глаже, ровнее.

Некоторые и вовсе круглыми становились, отчего сразу можно было понять, что они давно в обиходе, и многий люд ими воспользовался.

Подержал и я одну монету в руке, когда один торговец сунул слепому в его небольшую суму.

– Это тебе, – слепец, нащупав ее в глубине, отдал мне, – за твою поводырскую

работу.

– Спасибо, – поблагодарил я и сунул ее в свой подклад одежды, где содержал свои самые необходимые вещи: гребень, небольшой перстень, доставшийся от матери, часть ее рукава, что слезу утирала, когда уходил, и небольшое

кольцо, которое уже я нашел, по земле бродяжничая.

Двинули мы со слепцом по торговому ряду и вмиг богатства достигли.

Каждый монету совал, да еще и кое-чем из продуктов, вещей добавлял.

– Богато живут здесь люди, – сообщил мне слепец, когда мы из того ряда

вышли, – в других местах мало того приходится.

– А ты, во многих побывал? – спросил я вежливо старика.

– Да, пришлось. И этот город наиболее богат. Люди цену деньгам знают мало. А знаешь, почему?

– Почему? – спросил я.

– Потому что, они нищету мало видели. Подле царя живут и богатством своим разбрасываются. А все оно трудом ихним же добывается.

– Да, – согласился я с ним и, перебивая несколько его, задал свой вопрос, – а как узнал ты, что я мимо прохожу? Ты ведь не можешь видеть?

– Могу, – честно признался старец, – только очень смутно. Как будто какая тень мелькнет передо мною. А когда людей много, то, конечно, путаюсь. Одни тени восстают и света не видно.

– Да, плохо тебе, – согласился я и начал думать о том, чем бы мне еще таким заняться, чтобы ему, да и себе помочь.

– Слушай, а давай, я возьмусь за какое другое дело. Заодно тебе помогу.

– Какое же? – спросил старик и посмотрел в мою сторону.

– Буду речи вокруг тебя разводить. Люди будут слушать и деньги свои бросать. Богато ведь живут. Что они для них значат?

– А какие речи? – спросил тут же старик, – местное население особо их не любит, да и вельможам может не понравиться твое многословие.

– Ладно, не бойся. Найду, что сказать, – пообещал я ему и вместе мы отправились к центру того базара, что был больше похож на огромную людскую

толпу, скучающую от безделья.

– Как они живут? – думал я по дороге. – Если мало кто вещи те покупает и деньгами, либо чем другим платит?

На вопрос мой, самому себе поставленный, ответ пришел неожиданно.

Не успели мы пройти и несколько шагов по новому торговому ряду, как вдруг, нас остановил один торговец.

– Стойте, – сказал он, на нас глядючи.

Мы остановились, а далее наступило самое обычное и простое.

Он сунул руку к слепому в суму и вытянул оттуда одну монету. Подержал ее в руке, лихо подкинул вверх, а затем надежно спрятал у себя в котомке. Нам же всучил какую-то вещь и с нею мы двинули далее.

– Это вы купили у меня, – пояснил он и широко открыл рот, улыбаясь.

– Ясно, – кивнул головой я и мы двинули дальше.

Спустя несколько шагов нас снова остановили и поступили так же.

Так продолжалось, пока мы не дошли до конца ряда.

С кучей каких-то не нужных нам предметов мы и остановились. Деньги кончились, а продуктов нам не давали.

– Не волнуйся, – сказал слепец, ощупав все то своею рукою. – здесь так принято. Сейчас пойдем к другому ряду и возвратим былое обратно. Или

поменяем на еду.

Так и поступили.

Спустя время у нас в котомках лежало небольшое количество продуктов и часть заработанных денег.

– Здесь все так поступают,– сказал старик, поясняя, – вначале приходят и становятся в ряды. Затем же, поочередно выходят, что-либо меняют и расходятся по домам, если нет никаких приезжих или таких, как мы.

– Понятно, – дошло до меня то дело, и мы продвинулись далее, уже минуя ряды к самому центру.

Там остановились и присели отдохнуть. Через время, немного освоившись на новом месте, я встал и начал призывно зазывать людей к себе поближе для услышания моих речей.

Вначале никто не двинулся с места, но чуть позже любопытство взыграло и люди потихоньку потянулись ближе.

Начал я им про свою судьбу рассказывать и цифери какие произносить, по годам раскладывая жизнь свою и описуя действо какое, в той жизни состоявшееся.

Это заинтересовало людей и на немного они подвинулись ближе. Тогда я, смелости набравшись, начал про свои подвиги рассказывать, и люди впервые засмеялись.

Вовсе расслабившись, я приложил к речи своей несколько хороших высказываний уже в сторону самих собравшихся, и люди развеселились.

После того я вовсе распалился и начал речи производить так, как и в тех местах, где жил прежде. Людям это понравилось, и они попросили еще.

– За еще надо платить, – наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал я и прибавил к тому одну из своих святых фраз.

Люди засмеялись и начали бросать кто что. Так я получил здесь свою работу и начал промышлять ею вместе со стариком.

День ото дня людей становилось больше и скоро место вокруг меня заполнялось ими до отказа. Рассказывал я многое и многое воспроизводил сам. Мысли и речи сами по себе рождались и воплощались наружу.

Иногда, чуду тому удивлялся я сам. Но понимал просто, что это ум мой растет и величает в речах.

Появилось вскоре и новое дело для старика. Взглядом своим он обводил толпу собравших и убирал с их лиц всякую настороженность, достигая общей раскрепощенности в нашей беседе. Многие спрашивали у меня, что делаю тут среди них, если мог бы голову заморочить самому царю.

– Царю то не надобно, – отвечал быстро я, за вопрос тот ухватившись, – ему драхмии ваши нужны, да еще пожиток какой, от вас собранный. В остальном же он не нуждается. Законы сам устанавливает и святостью своею благоволит.

Опасные для меня были те разговоры, да ничего с собой поделать я не мог. Уж, больно обидно было мне за народ, который своим трудом обогащал многих. За себя я также не боялся.

Дар пророчества стал с некоторого момента во мне взрастать и я уже знал, когда срок мой придет и день смерти моей наступит.

Начал я также и людям кое-что предсказывать. Начали и они сами меня о многом спрашивать, и я им отвечал.

Отвечал сразу, по ходу вопроса, как говорят. Рисовал будущее многим и просвещал, как мог стороны самой жизни на Земле.

Часто рисовал на песке саму Землю и указывал на ней, где сами находимся, а где – другие.

– И откуда ты все знаешь? – допрашивали меня часто люди, не верящие моим словам.

– Богом мне то послано, да еще своим умом в жизни познано, – отвечал я им и продолжал свои изъяснения.

И это дело, мною налаженное, долго не просуществовало.

Та же молва донесла мои разговоры до стен одного из самых богатых домов.

В один день ко мне пришли воины и увели за собою, оставив на попечение одного из них старика.

– Куда идем? – спросил я у одного.

– Иди, там узнаешь, – ткнул в спину меня рукояткой меча тот и ускорил свой шаг. Видно боялся моих разглагольствований больше, нежели все другие

Молча мы дошагали к дому тому и перед воротами остановились.

– Кого привел? – спросил голос по ту сторону двери.

– Байду городского, – ответил тот, меня вперед выставляя и снова той рукояткой тыча.

Дверь распахнулась, и мы прошли дальше.

– А, это тот, кого так кличут? – уединился в словах опрашивающий.

– Тот, тот, – успокоил ведущий и снова ткнул меня тем же в спину, – иди, давай, не останавливайся.

Я повиновался, и вскоре мы ступили в сам дом, очень богато обставленный и разукрашенный.

– Ничего не трогай здесь, – предупредил меня приведший, а сам на время

куда-то удалился.

Где-то в глубине дома раздались голоса, и на пороге выросли люди.

Один из них явно отличался ото всех других и был не особо приветлив.

– На колени, раб, – произнесли слова и не успел я подумать, как кто-то сзади силком положил меня на землю.

Подняв голову, я увидел перед собой протянутую руку и огромный перстень на ней. Хотел было уцепиться в нее зубами, да вовремя понял, с кем имею дело. Пришлось целовать ее и молча покоряться.

– Встань, найда, – грозно прозвучал голос старшего здесь.

Я повиновался и встал.

– Вот ты какой, – продолжил тот же, – а я думал, другой с виду.

– Какой же? – не утерпел я и за то получил удар по губам от самого старшего.

– Молчи, когда я руковожу тобою, – зашипел он и приложил мне руку ко рту, как когда-то делал вельможа.

Я смолк и вслушался в речи его, где-то внутри глубоко клокотавшие, словно бульканье в кипящем казане.

Много говорил он, да так я толком и не понял, чего от меня хочет сейчас. Наконец, он сам поведал мне то, сказав так:

– Хочу, чтобы ты дом обустроил мне так, как земля вертится. Не сделаешь того – прикажу избить, обесчестить, свое клеймо поставить и из городу изгнать.

– Как же я то сотворю? – удивился я всем его речам. – Я же не Бог и не кудесник какой из сказок?

– Раз знаешь много – значит, сможешь. А иначе, зачем ты тут. Иди, делай дело. Что тебе потребуется, я дам. Передашь все свои просьбы вон ему, – и он указал рукой на кого-то, стоящего возле стены.

Сам же повернулся и вышел. За ним последовала вся свита. Остался только я один да еще тот, кого оставили.

Хотел я вдогонку опросить еще кое о чем, но вовремя вспомнил, что того делать не следует. Потому, спросил у того, кто стоял.

– Как думаешь, чего он хочет?

– He знаю, найда. Тебе виднее. Ты Землю на песке рисуешь. Ты и думай. Я только принесу тебе то, что скажешь.

Совсем тогда я был обескуражен.Сел на пол и не знал, что делать. Но вот, потихоньку страсти мои в голове улеглись, и начал я размышлять, как все то сотворить для него.

Поразмыслив с полдня, я позвал к себе того человека и велел принести много материалу разного для создания сего чуда.

Тот повиновался, словно я был вельможа и через время все исполнил. Стал я свои приготовления делать и умом сам для себя доискивать.

Соорудил я дом из песка и глины небольшой, вогрузил его на несколько дощатых щитов и установил то все во дворе на солнце, которое еще светило и пока не садилось.

Вокруг сооружения своего вырыл канаву небольшую и велел наполнить водой до ее краев.

По канаве в воде пустил кораблик небольшой, из дерева сделанный.

Стал он то к одному, то к другому берегу прибиваться от дуновения моего ветренного или чьего другого.

– Так вот, – сказал я, – и солнце в одном русле космическом содержится и за берега не выходит. Ветер какой подует – двинет его дальше, но по кругу оно ходит и дальше рубежей этих не выходит. Земля же – это дом наш, мною сейчас сотворенный. Она стоит на месте и никуда не движется.Только вокруг себя, когда солнце ту воду закручивает и энергию создает. На пути от солнца к Земле другие планеты стоят и свое тепло веют. И их держат ветры космические и в одном кругу они также содержатся.

Порасставил я несколько булыжников вокруг дома того и чертою вокруг дома обвел, создав кольцо дополнительные.

– Так и движется все вокруг дома нашего. Мы же только наблюдаем отсюда, и я указал сам на свой дом внизу и дом в целом.

– Хорошо, – сказал тогда тот богатый человек, меня заслушивающий, – но как сделать так, чтобы и мой дом вокруг солнца вращался. Хочу, чтобы свет

быстрее сменялся ночью, и она светом пронзалась скорее.

– То мне не под силу сделать, – честно признался я, – только Бог на то и способен. Но он человеку служить не будет. Он создал его, а не наоборот.

Опечалился от того богач и на время задумался над моими словами.

Затем же сказал такое:

– Тогда, сотвори мне какое чудо великое, чтоб я, гостей созвав, мог им показать и воспользоваться. Давай, думай и делай. Отдыхать будешь здесь. За старца не беспокойся. За ним присмотрят другие. Ты же делом моим займись.

Сказал так, и оставил меня вместе с моим изобретением, да человеком, ко    мне приставленном.

Что мог сделать я тогда?

Сел и задумался снова. Долго думал, аж до утра. Человек тот уже выспаться успел, а я еще и не ложился.

– Не спишь?– удивился он, завидев меня, сидящего на земле.

– Нет, – мотнул я головою в стороны.

– Додумался до чего?

– Думаю, что да. Но вначале отдохну немного, потом приступлю.

Сказав так, я и взаправду уснул, расположившись прямо здесь возле  сооружений моих.

Проснулся около полудня и к делу сразу приступил, несмотря на некоторую усталость и голод.

Соорудил я на песке цифери большие и расположил их по кругу большом.

В центре же высокую фигуру

поставил, да так, чтобы тень от нее доставала до любой цифери, мною сотворенной из песка и глины.

– Что то такое? – страшно удивился тот, кто мне все и задал.

– Это часы солнечные. По ним будешь время узнавать, когда тебе спать ложится, когда есть, когда вставать или гостей встречать. Все цифери разные и все времени дня соответствуют. От цифери десять ночь начинается и идет до цифери другой, в каждую пору разной. Помечать то надобно, за солнцем и тенью от фигуры той следя. Приставь человека сюда и пусть, все то соблюдает. Через год все точно знать будешь и гостей всех своими знаниями удивишь.

– А можно я то все разукрашу по-своему? – спросил богач и посмотрел мне в глаза.

– Можно, только цифири не передвигай и делай такими же, а также фигуру

саму с места не трожь. Если захочешь заменить ее, то сделай точно такую же и в том же месте поставь. Не то часы будут неверно время показывать.

Обрадовался мой хозяин и начал оборудовать все то, как хотел.

Меня отпустил на время, но пригрозил, чтобы из городу не уходил, пока друзей своих не соберет и чудо то не покажет.

– Без тебя не обойтись тут, – сказал он мне, – если, что будет не ясно, то объяснишь.

Так и остался я в том городе аж до следующего года. Плохо мне не было от того, но и свободы было маловато.

Каждый раз, когда очередную цифирь переставляли, ко мне соглядач бежал и с собою уводил.

Боялся богач тот, чтобы часы неверно показывали, а потому всегда за мной присылал.

За год все то сделали и красивым камнем разукрасили по кругу.

Поставил я и отдельные метки, чтоб поточнее время узнавать, а также усовершенствовал свое прежнее сооружение, сам дом на круг-полушарие небольшое водрузив, а вокруг него по булыжникам такие же реки, как и по солнцу, пустив.

– Так будет вернее, – сказал я человеку тому и еще раз объяснил, что к чему.

Не знаю, понял ли он меня до конца, но головой мотал и соглашался.

Так вот труд мой годовой завершился и на приглашении том я побывал.

Объяснял многое из того, что знал сам и что просто на ходу беседы моей приходило.

Был на собрании том и сам царь. Подивился он знаниям моим и тут же решил с собою увезти.

– Нечего тебе тут просиживать. Будешь подле меня суд творить людской. Раз одно можешь – значит, и другое творить будешь.

Не знал я еще тогда, что то такое суд людской, но отказываться мне не приходилось.

Все же то был царь, а не просто вельможа.

Спустя время я покинул город и был привезен царем в другой.

Старец тот при мне состоял, а потому в дороге не так скучно было.

Правда, иногда царь меня подзывал к себе и о чем-либо распрашивал. Объяснял я ему, как мог, и старался угодить, понимая, чем может на мне любое недовольство отразиться.

Ехали мы долго. Ночей двенадцать ушло. Хотя по времени тому та поездка за сущий пустяк считалась. Были пути гораздо большие, годами считывались, а не ночами.

По прибытию в город я в самом дворце паря расположился.

Был, так сказать, под рукою. Правда, уже не подносил что-либо. На то другие нашлись.

Но кое что все же для него делал. То подушку подстилал, чтоб удобнее ему слушать было, то позу изменял его, чтоб спина, либо нога не затекла.

В общем, ухаживал за ним во время наших бесед. Царь запрещал еще кому-либо находиться рядом, а посему сии обязанности возлагались на меня.

Так прошло некоторое время. Старик слепец жил под присмотром общим, так что заботиться о нем было кому и без меня.

Я же, часы возле царя проводя, начал задумываться о том, чтобы мысли свои куда-либо посущественнее изложить.

Оставить, как память, чтобы люди в веках ценили.

Стал я надгробьями заниматься и свои цитаты возводить на них.

Но вскоре конец пришел тому, так как царь работу нашел для меня иную.

– Будешь людей просвещать, – так велел он мне в один день, – даю тебе поместье небольшое. Там обустроишь жизнь свою и учеников наберешь. Пусть, поучатся у тебя, а я на то посмотрю, что из него получится.

– Чему же я обучать должен? – спросил я у царя.

– А всему, что знаешь сам. Дело их – поймут или нет. Ты же просто обучай и верши дело свое словом. Разучи письмена какие и создай свои рукописи, чтоб по них после можно было обучаться другим. Ты же не вечен и всякое может случиться. Вот все мысли свои туда и излагай. Кроме того, подумай, как сотворить еще какое чудо, чтоб уже я мог удивить любого и преподнести твою голову в своем царстве.

Вот такие обязанности я получил от царя и стал их понемногу выполнять.

Так возникла первая в том царстве школа, где я трудился и первые мои ученики, выпустившись, по земле пошли.

– Пусть, идут и людям про все ведают, – так сам царь говорил, в окно глядючи, – глядишь, скоро весть о них пойдет, и станут к тебе другие идти из краев заморских и земель иных. Может, мы так торговлю наладим и создадим единый путь, по которому вся торговля вестись будет. От царства к царству, от одного к другому человеку. Мир тогда наступит и войны не будет. Всем будет всего хватать на земле и на чужое жадно глядеть не будут

Так рассуждал тот царь, и я с ним порою соглашался. Многие мысли у нас сходились, но во многом также и расходились.

Но, конечно же, сдерживал я себя, так как не мог царскую волю пересилить и потому терпел все и просто трудился для себя, умом еще больше обрастая и крепче в жизни на ногах укрепляясь.

Встал я вскоре и сам богачом. Царь велел за обучение мое людям нести всякое добро.

Потому, быстро я озолотился от всего и стал воистину богат. Правда, от того, что мне приносили, царь свое отщипывал, но все же хватало и, как говорят, с достатком.

Работа моя учительская мне нравилась. Никто мною не понукал, разве что царь иногда призовет, да совет какой спросит.

Был я и вроде этого у него.

Как-то сказал он мне рассказать свою историю с теми знаками на спине и груди, что до той поры меня среди людской толпы определяли.

Пришлось поведать и царь долго думал над тем. Потом сказал:

– Может и не нужно того делать было, да ты сам виноват. Сам же и напросился. Мог и погибнуть, если бы до меня или кого другого та слава дошла. Это вельможа так поступил. Я бы поступил иначе. Раб должен на господина трудиться. Так Богом определено и все другое отрицаемо.

Хотел я ему ответить, но не стал. Забоялся за свою судьбу, честно говоря. Потому, стерпел все те рассуждения и тихо удалился в стены свои учительские.

Гнев все же во мне нарастал иногда и выход ему давал я, на своих учениках отражаючи.

Злило меня, что они многого не понимали и только головами согласно кивали в знак угоды моим словам. Лупил я кое-кого из них, и весть та до самого царя дошла.