Текст книги "Заря славянства. V — первая половина VI века"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Первое нашествие

Готская война шла для империи с переменным успехом. Предводитель остготов Тотила достаточно успешно противостоял императорским войскам. Умело действовал он против Юстиниана и на дипломатическом фронте. Ему удалось если и не склонить на свою сторону усилившихся за счет присоединения Бургундии и северных остготских провинций франков, то настроить их против Константинополя. Вестготы, не вступая в военные действия, вместе с тем не скрывали симпатий к родичам и единоверцам.

Благоприятствовала Тотиле ситуация на Среднем Дунае. В третьей четверти VI в. здесь разгорелось острое соперничество за лидерство между двумя германскими королевствами – гепидов и лангобардов. Тесно связанные с империей в религиозном и политическом плане, лангобарды добились поддержки Юстиниана. Гепиды в этих условиях не могли не ориентироваться на Тотилу. Хотя масштабной войны с империей гепиды и избегали, столкновения их с ромейскими войсками происходили не раз.

Борьбу между гепидами и лангобардами дополняли внутренние их распри. Король лангобардов Вак (ок. 500–539), стремясь обеспечить престол своему сыну Вальдару, изгнал из страны своего племянника Рисиульфа, а затем подстроил его убийство. Сын Рисиульфа, Ильдигис, нашел убежище у словен (граничивших с лангобардами, гепидами и остготами, то есть у богемских). Когда при Вальдаре (539–546) разразилась война между гепидами и лангобардами, Ильдигис со своими сторонниками-соплеменниками и союзными словенами объявился в королевстве гепидов. Гепиды выдвинули его своим претендентом на лангобардский престол. Однако после смерти Вальдара его опекун Авдуин (Эдвин) из рода Гаузов, вступив на трон, добился мирного соглашения с гепидами. По условиям договора 547 г. Ильдигис должен был быть выдан. Но гепиды не стали делать этого, напротив, позволили Ильдигису и его сторонникам вернуться в Богемию, прихватив с собой «некоторых добровольцев из гепидов». В 549 г. Ильдигис, уже с шеститысячным войском, пересек Дунай в охваченном анархией Норике и двинулся на юг. Шел он «к Тотиле и готам», то ли призванный ими как союзник, то ли сам надеясь попытать удачу в войне с империей. Атаковав Венецию, Ильдигис нанес поражение ромейскому отряду под командованием Лазаря. Но по неясным до конца причинам развивать свой успех лангобардский принц не стал. Ильдигиса вроде бы подкупили ромеи (вскоре он на недолгое время объявился на службе империи). Так или иначе, Ильдигис повернул назад и отступил в Богемию[479]479
  Proc. Bell. Goth. VII. 35: 12–22; Свод I. С. 188–191.


[Закрыть].

На фоне грандиозной борьбы за Италию для империи это был небольшой и не самый драматичный эпизод. Вместе с тем возможно, что именно он навел Тотилу на мысль использовать граничившую с империей часть словен в своем противостоянии Юстиниану. Действительно, обстановка на дунайской границе складывалась для империи не слишком благоприятно. Объективно здесь уже сформировался антиромейский фронт из гепидов, дунайских словен и болгар-кутригур. Что касается союзников империи, то их поддержка была не слишком эффективной. Лангобарды отчасти сковывали силы гепидов, но и сами сковывались ими. Союз империи с антами ограничивался борьбой с болгарами, тогда как главной угрозой на этом участке теперь становились словене. Кроме того, анты и лангобарды были связаны союзными договорами с империей, но не друг с другом. Рациональный курс Константинополя, не содействовавшего установлению контактов между союзными «варварами», в конкретной ситуации оказался, как показали события, близоруким.

Несомненно, весь этот военно-политический расклад был известен Тотиле. Потому нет оснований не доверять распространившейся в Константинополе информации, что Тотила установил со словенами прямые контакты. Подкупив их «большими деньгами», остготский король подбил их в очередной раз напасть на балканские провинции, «дабы император, отвлекшись на этих варваров, не смог удачно вести войну против готов»[480]480
  Рте. Bell. Goth. VII. 40: 32; Свод I. С. 196–197. Прокопий, неприязненно относившийся к политике Юстиниана и винивший его во всех бедах страны, не склонен доверять сведениям об интригах Тотилы.


[Закрыть]. Чтобы отвечать замыслам Тотилы, спровоцированное им вторжение должно было по масштабу отличаться от всех предыдущих. Это, несомненно, отвечало и интересам самих словен, стремившихся к захвату на ромейских землях как можно больших богатств и к занятию самих этих земель.

Весной 550 г. примерно трехтысячное («не более чем в три тысячи») войско словен, не встретив сопротивления ромеев, переправилось через Дунай. Это был передовой отряд главных сил вторжений, еще готовившихся к переправе. Состоял он, судя по всему, в значительной части из членов воинских братств. Быстро продвигаясь на юг примерно по границе Фракии и Иллирика, словене переправились через Гебр (Марицу) где-то в ее верховьях, выше Филиппополя. Беспрепятственно внедрившись, таким образом, в глубь ромейской территории, войско разделилось надвое. Один отряд, по сведениям Прокопия, насчитывал 1800 человек, «в другой входили остальные». Известно, что один отряд обратился против Фракии, продолжив движение на юг, к Эгеиде. Другой отряд двинулся на запад, в Иллирик. Больше был именно фракийский отряд, о действиях которого у Прокопия вообще более определенные сведения. Дождавшись, пока словене удалятся друг от друга, военные трибуны провинций атаковали их со значительно превосходящими силами. Но обе группировки императорских войск потерпели сокрушительное поражение. Часть ромеев пала в бою, часть во главе с военачальниками бежала с поля боя.

Движение фракийского отряда словен на юг создавало непосредственную угрозу центральным областям империи. Из крепости Цурул, расположенной неподалеку от Константинополя, во главе многочисленного отряда всадников выступил для отражения словен императорский телохранитель («кандидат») Асвад. «Безо всякого труда», по словам Прокопия, словене одержали победу и обратили отборные части защитников столицы в паническое бегство. «Варвары» преследовали разгромленных врагов по пятам и в большинстве перебили их. У настигнутого и захваченного в плен Асвада нарезали из спины ремней, а затем, еще живого, сожгли, бросив в костер[481]481
  Рroc. Bell. Goth. VII. 38: 1–6; Свод I. С. 190–191.


[Закрыть].

После разгрома высланных для противодействия им войск словене «безбоязненно» принялись разорять Фракию и Иллирик. При этом с момента вторжения они свирепо истребляли всех попадавшихся им людей без разбора пола и возраста, совершая над ними кровавые воинские ритуалы и бросая непогребенными тела. Прокопий описывает жестокости словен так: «Очень крепко вбив в землю колья и сделав их весьма острыми, с большой силой насаживали на них несчастных… вкопав в землю на значительную глубину четыре толстых столба, привязывая к ним руки и ноги пленных, а потом непрерывно колотя их дубинами, варвары эти убивали… А иных они, запирая в сараях вместе с быками и овцами… безо всякой жалости сжигали»[482]482
  Proc. Bell. Goth. VII. 38: 7, 19–22; Свод I. С. 192–195. Прокопий полагает, что «варвары» сжигали тех быков и овец, «которых не могли угнать», но, видимо, он не прав. В обряде «обагрения оружия» уничтожалась просто вся первая добыча.


[Закрыть]. Другие леденящие подробности сообщал писавший вскоре после того же страшного нашествия Псевдо-Кесарий: «Словене с удовольствием поедают женские груди, когда наполнены молоком, а грудные младенцы разбиваются о камни..»,[483]483
  Свод I. С. 254.


[Закрыть] Кровавое восхваление богов войны и своих ратных доблестей словене умерили лишь после взятия Топира. Этот довольно крупный город был первым из встреченных ими городов приморской фракийской провинции Родопа (вообще первой значительной из взятого обоими отрядами «множества крепостей»?). Его штурму «варвары» придали некий сакральный смысл[484]484
  Proc. Bell. Goth. VII. 38: 7, 9, 19, 23; Свод I. С. 192–195.


[Закрыть].

Словене подступили к Топиру, стоявшему неподалеку от моря на реке Коссинф и имевшему регулярный гарнизон, уже разграбив окрестности. Основная часть «варваров» укрылась в холмистой местности перед обращенными к востоку городскими воротами, где высокий отвесный холм поднимался над городской стеной. Небольшой отряд словен появился в виду ворот и принялся «беспокоить ромеев у зубцов». Решив, что число нападающих невелико, ромейские солдаты всем гарнизоном предприняли вылазку и атаковали их. Словене обратились в притворное бегство. Когда ромеи отдалились от городской стены, в тыл им ударила, отрезая путь к городу, вражеская засада. Спереди на них напали преследуемые «варвары». Весь гарнизон пал, и словене ринулись на штурм. Жители города упорно оборонялись, используя камни, кипящее масло и смолу. Некоторое время им удавалось отражать натиск. Но, в конце концов, словене, используя упомянутый высокий холм, согнали защитников со стены стрелами, а затем взобрались на ее гребень по лестницам. Топир пал. Именно тогда словене впервые за время нашествия взяли пленников – всех женщин и детей. Но мужское население Топира (15 тысяч человек, по оценке Прокопия) было перебито[485]485
  Proc. Bell. Goth. VII. 38: 9–18; DA. IV. 11: 14–15; Свод I. С. 192–193, 206–207.


[Закрыть].

После взятия Топира и фракийский, и иллирийский отряды словен продолжали разорять ромейские земли. Враг находился в 12 днях пути от столицы империи. Словене осадили и взяли, как уже говорилось, «множество крепостей», захватили «бессчетные тысячи пленных»[486]486
  Proc. Bell. Goth. VII. 38: 7, 23; Свод I. С. 192–195.


[Закрыть]. Масштабы опустошения, причиненного даже этими, сравнительно небольшими, силами словен европейским землям империи были значительны.

Тем не менее словенское нашествие пока не добилось главной своей (с точки зрения Тотилы) цели – не остановило переправки новых сил в Италию. Летом 550 г. Герман Аниций, назначенный новым командующим италийской армией, невзирая на действия словен, приступил во Фракии и Иллирике к набору войск. К переброске в Италию готовилась часть расквартированной во Фракии конницы. Явились герульские герцоги и тысяча воинов от лангобардского короля. Громкая слава Германа, прежнего победителя антов, привлекла к нему и «варваров, которые обретались около реки Истр». Основную часть их, без сомнения, составляли союзные теперь империи анты и часто нанимавшиеся ей на службу болгары. Но, должно быть, Герману удалось перетянуть к себе и кое-кого из дунайских словен, готовящихся у Дуная к вторжению в ромейские пределы[487]487
  Proc. Bell. Goth. VII. 39: 18–20; Свод I. С. 194–195. Для вторгшихся чуть позже словен оказалось неожиданностью пребывание Германа в Сардике (Proc. Bell. Goth. VII. 40:4). Но из контекста и следует, что они были осведомлены о факте сбора им войск для похода в Италию. Надо думать, что, перейдя Дунай чуть позднее, они просто не рассчитывали наткнуться на ромейского полководца на своем пути. Чуть ранее говорится, что Герман уже должен был отбывать в Италию, но был задержан как раз словенским вторжением.


[Закрыть].

Герман еще находился в Сардике, центре Внутренней Дакии и одной из главных ромейских баз в Иллирике, когда основные словенские силы пересекли Дунай к северо-западу оттуда, в районе Наисса. Прокопий характеризует их как «полчище склавинов, какого еще не бывало». Следовательно, они превосходили числом отряд, вторгшийся весной, несмотря на то что кто-то из словен поддался на призывы Германа. Цель словен была под стать масштабу нашествия – «осадой захватить Фессалонику и окрестные города». Таким образом, действия словенского авангарда лишь расчищали поле для осуществления этого грандиозного военного замысла. Ромеям удалось захватить в плен нескольких словен, «разбредшихся из лагеря и поодиночке блуждавших и круживших по тамошним местам». Узнав благодаря этому о замыслах «варваров», Юстиниан встревожился. Он «сразу написал Герману, чтобы тот в данный момент отложил поход в Италию, но встал бы на защиту Фессалоники и других городов и всеми силами отразил нападение склавинов». На фоне их прежних успехов завоевание второго по значимости города Балкан не выглядело фантастичным.

План Тотилы оказался чрезвычайно близок к успеху. Но готский король не мог учесть славы Германа среди придунайских «варваров». Узнав, в свою очередь, от захваченных в плен ромеев о том, что Герман медлит в Сардике, словене «пришли в ужас». Зная о наборе войск против Тотилы и не желая иметь дело с приготовленной для Готской войны армией, словене отказались от своего первоначального замысла. Они не стали соединяться с действовавшими, судя по всему, не очень далеко от Фессалоники силами авангарда. Оставшись в иллирийских горах, они ушли дальше на северо-запад, в принадлежавшую прежде остготам, а теперь ничейную гористую Далмацию[488]488
  Proc. Bell. Goth. VII. 40: 1–8; Свод I. С. 194–197.


[Закрыть].

Герман стал готовиться к отбытию в Италию. Но повести туда войско ему было не суждено. Внезапно ромейский полководец умер. Его войско выступило под командованием Иоанна, занимавшего тогда пост magister militum Иллирика. Двигаясь по суше через ту же Далмацию, оно осталось на зимовку в ее крупнейшем городе – Салоне. В столкновения со словенами ромеи не вступали. Между тем все три отряда словен остались зимовать на землях империи, «будто в собственной стране и не боясь никакой опасности». Это была первая зимовка вторгавшихся словен в балканских провинциях[489]489
  Proc. Bell. Goth. VII. 40: 30–33; Свод I. С. 196–197.


[Закрыть] (не считая Скифии). Судя по всему, к «варварам» подходили подкрепления из-за Дуная. Осенью 550 – весной 551 г. словене «совершенно беспрепятственно разоряли державу ромеев», «сотворили ужасное зло по всей Европе». При этом они по-прежнему действовали тремя частями – два отряда в Иллирике (один вернулся из Далмации с прибытием туда императорской армии; другой, меньший, действовал где-то в Македонии) и один во Фракии.

Весной 551 г. против фракийского отряда словен Юстиниан выслал большое войско под командованием евнуха Схоластика с участием ряда видных ромейских полководцев – Константиана, Аратия, Назара, Юстина (сына Германа), Иоанна Фагаса. К этому времени «варвары» уже опасно приблизились к столице и находились в окрестностях Адрианополя (5 дней пути до Константинополя). Но огромная добыча сдерживала дальнейшее продвижение словен, и, наткнувшись на готовые к бою императорские войска, они встали лагерем на возвышавшейся над противником горе. Невыгоды местности заставляли ромейских полководцев медлить. Это вызвало недовольство в их войсках, тем более что ведшиеся словенами приготовления к бою остались скрыты от ромеев. В конце концов, изведенные «сидением» и особенно нехваткой припасов солдаты стали роптать. Опасаясь бунта, военачальники вступили в бой с врагом – и потерпели сокрушительное поражение. «Многие лучшие воины» погибли, «полководцы, едва не попав в руки неприятеля, насилу спаслись с остатками, бежав куда кто мог». Словенам досталось знамя Константиана.

Поражение при Адрианополе действительно оказалось тяжелым ударом для империи. Но и словенам оно вскружило голову. «Проникшись презрением к ромейскому войску», они двинулись дальше. Сперва «варвары» действительно не встречали сопротивления. Разграбив Астику – прежде не опустошавшуюся «варварами» центральную область диоцеза Фракия, они вновь повернули к Константинополю. Едва ли они рассчитывали захватить столицу империи. Даже для захвата фракийских городов у них явно не хватало сил. Пленники, сопровождавшие словен, намного превосходили их числом, и любое крупное сражение стало бы угрозой для «варваров». Но в дне пути от столицы – у ее внешнего оборонительного рубежа, Длинных Стен, – словене появились. В этом районе на них (точнее, на «какую-то их часть» – на арьергард, где находились пленные и трофеи) и напало ромейское войско, шедшее за ними по пятам. Словене, застигнутые внезапно, были разгромлены, многие перебиты. Была спасена «масса ромейских пленных», а вместе с ними – знамя, позорно потерянное Константианом[490]490
  Proc. Bell. Goth. VII. 40: 34–45; Свод I. С. 196–199.


[Закрыть].

Это поражение окончательно остудило пыл словенских предводителей. Надежды на захват богатых и крупных городов рушились. О занятии какой-либо части ромейской территории не могло быть и речи. Важно теперь было сохранить уцелевшую часть добычи. После разгрома у Длинных Стен два словенских отряда – фракийский и первый (южный) из действовавших в Иллирике – ушли за Дунай, угоняя многочисленный полон и унося все еще богатую добычу[491]491
  Proc. Bell. Goth. VII. 38: 23; 40:45; Свод I. С. 194–195, 198–199.


[Закрыть]. Однако нашествие отнюдь еще не закончилось. Главные и наиболее мощные силы словен («огромное полчище») продолжали оставаться в Иллирике[492]492
  Proc. Bell. Goth. VIII. 25: 1; Свод I. С. 200–201. См.; Свод I. С. 245–246. Примеч. 207.


[Закрыть]. Борьбу с ними осложнило то, что в начале лета 551 г. по следам словен во Фракию вторглись кутригуры. Анты не стали препятствовать этому вторжению, поскольку через их зону ответственности болгары шли вовсе не в ромейские земли – их призвали гепиды в качестве наемного войска для борьбы с лангобардами. Не желая кормить за свой счет кочевников до окончания (в 552 г.) перемирия с соседями, гепиды натравили их на империю. Именно тогда Юстиниан впервые привлек к борьбе с кутригурами утигурского хана Сандилха.

Справившись с «гуннским» вторжением, император послал осенью 551 г. войско в Иллирик, против чинивших там «неописуемые беды» словен. Верховное командование этой армией осуществляли сыновья Германа Юстин и Юстиниан. Последний для этой цели был отозван из Далмации, где стоял вместе с Иоанном, ожидая подхода нового командующего италийской армией Нарсеса, задержанного кутригурским нашествием. На этот раз, однако, ромейское войско значительно уступало противнику числом. Следует помнить, что здесь ромеи имели дело с главными силами вторжения, должно быть, еще и пополнившимися новыми отрядами из-за Дуная. Императорские войска применили уже не раз использованную тактику. Следуя по пятам за словенами, они беспокоили их арьергард, убивая и захватывая в плен отстающих. Это позволяло сохранить ромейское войско, но ввиду многочисленности «варваров» не повлияло на общий ход событий. Словене, «проведя в таком разбое значительное время, заполнили все дороги трупами и, поработив бессчетное множество и разграбив все, со всей добычей вернулись домой». В Константинополе надеялись перехватить нагруженных добычей «варваров» при переправе обратно за Дунай. Но этот замысел сорвался. Словене не стали возвращаться в район прежней переправы, а сговорились с гепидами. Те переправили их за огромную сумму денег – «за каждую голову… по золотому статиру» – на свою территорию. Оттуда словене уже безболезненно вернулись в свои земли[493]493
  Proc. Bell. Goth. VIII. 25: 1–6; Свод I. С. 200–201.


[Закрыть].

Первое массовое словенское нашествие за Дунай явилось своеобразным рубежом в истории противостояния с империей. С этого времени словене представляют уже могучую и самостоятельную опасность на ее границах, нередко создающую угрозу самому существованию Второго Рима.

Глава третья.
СЛАВЯНСКИЙ СЕВЕР

Кривичи

В V в. на северо-западе будущей Руси появляются первые памятники археологической культуры длинных курганов. Большинство специалистов аргументировано связывает эту культуру со славянским племенным союзом кривичей, упоминаемым в русских летописях. Ареал распространения длинных курганов совпадает с летописным ареалом кривичей, включавшим Смоленскую, Полоцкую и Псковскую земли[494]494
  Шмидт Е.А. Особенности формирования культуры восточнославянского племени кривичей // Actes du VII Congres International des Sciences Prehistoriques et Protohistoriques. Praha, 1971; Седов В.В. Длинные курганы кривичей. М., 1974. Ряд исследователей считал создателей длинных курганов западными финнами: Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. М., 1968. С. 91 и след.; Лаул С.К. Об этнической принадлежности курганов юго-восточной Эстонии // Известия АН ЭССР. Общественные науки. № 3. 1971; Булкин В.А., Дубов Н.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX–XI вв. Л., 1978. С. 21 и след. Контраргументацию см.: Седов. 1974. С. 36–41; Седов. 1982. С. 54–56. Совпадение ареала длинных курганов с регионом расселения кривичей само по себе делает маловероятной разноэтничность культуры (скажем, отнесение курганов Псковской земли «чуди», а смоленско-полоцких восточным балтам). Единственным известным общим этническим компонентом на этой территории являлись именно славяне-кривичи.


[Закрыть].

На основании радиоуглеродного метода одно из наиболее периферийных, удаленных на север поселений кривичей (Варшавский шлюз III в Белозерье) датируется первой половиной V в.[495]495
  Седов. 2002. С. 359.


[Закрыть] Можно заключить, что расселение кривичей происходило в весьма раннее время, независимо от распространения других славянских культур. Вместе с тем характерные черты культуры кривичей однозначно указывают на далеко не полную их изоляцию от сородичей. Предки кривичей ушли на север очень рано, под натиском гуннов в конце IV – начале V в. Особые черты их материальной культуры сложились, как увидим, на месте. Не исключено, что в заселении севера участвовали группы славян разного происхождения, приходившие разными путями[496]496
  Приводилась лингвистическая аргументация, указывающая на близость древнепсковского диалекта к западнославянским языкам (Мжелъская О.С. О лексических связях польских говоров с западными славянскими языками // Вестник ЛГУ. 1963. № 14. Серия истории, языка и литературы. Вып. 3; Смолицкая Г.П. Некоторые лексические ареалы. По данным гидронимии // Вопросы исторической лексикологии и лексикографии восточнославянских языков. М., 1974; см. еще: Славянские языки 2005. С. 20). Это может указывать на исход из западного, пшеворского ареала.


[Закрыть].

Согласно Повести временных лет, первой из относимых к кривичам групп на местах своего обитания появились полочане, жители Подвинья: «Иные [славяне] сели на Двине и нареклись полочане, – речки ради, что течет в Двину, именем Полота»[497]497
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 6; Т. 2. Стб. 5.


[Закрыть]. От них, как говорится позже, пошли и смоленские (верхнеднепровские) кривичи[498]498
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 10 (ср.: Т. 38. С. 13); Т. 2. Стб. 8.


[Закрыть]. Но при этом киевский летописец вовсе не говорит о псковско-изборских кривичах. Между тем огромное значение округи Пскова и Изборска для кривичской истории подтверждается и письменными источниками, и археологическим материалом[499]499
  Устюжский свод, отражающий Смоленскую летопись: ПСРЛ. Т. 37.6371 г. (известие о том, что Изборск «был в Кривичах больший город»); Седов. 1982. С. 46 и след.


[Закрыть].

Вместе с тем представляется более чем вероятным, что сперва кривичи пришли все-таки на территорию современной Белоруссии. В то время ее земли населялись восточными балтами (археологическая культура Тушемли-Банцеровщины). Двигаясь вдоль речных артерий к северу от Припяти, славяне в первой трети V в. появились в Верхнем (Могилевском) Поднепровье. В этой порубежной между колочинцами и тушемлинцами зоне новые пришельцы сперва и осели.

Славяне, судя по всему, являлись последними обитателями древнего поселения Абидня. В трех километрах севернее славянские жилища появились на колочинском поселении Тайманово[500]500
  Седов. 1982. С. 40.


[Закрыть]. Где-то речь шла о вытеснении местных жителей, где-то – о мирном совместном существовании. Две славянские полуземлянки обнаружены западнее, на Нижней Березине, на колочинском селище Щатково[501]501
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Это уже явное свидетельство мирного сосуществования немногочисленных славян с балтами.

Именно двигаясь вверх по Березине, славяне попали в верховья Вилии. Здесь имеется ряд тушемлинских поселений VI–VII вв. с ярко выраженными славянскими чертами. Особенно много славян жило на поселении Дедиловичи, домостроительство которого несет черты явно славянские. Здесь мы имеем дело с силовым «подселением», известным нам по пеньковско-колочинским материалам. Славяне брали в жены балтских женщин, о чем свидетельствует керамический материал (исключительно тушемлинская посуда)[502]502
  Там же. С. 36, 40.


[Закрыть]. Вместе с тем более типичным в этот период и в этом регионе являлось мирное сосуществование славян и балтов на одних поселениях. Поселение Городище характеризовалось смешением славян (составлявших до трети его населения) и балтов[503]503
  Там же. С. 36, 40 (угловые печи-каменки в наземных домах наряду с центровыми очагами в других; до трети строений – славянские полуземлянки).


[Закрыть]. Поблизости, на селище Ревячки, также выявлено сочетание балтских и славянских приемов домостроительства. Славяне принесли в регион, заселенный тушемлинскими племенами, ряд новых элементов быта, воспринятых отчасти местными жителями (каменные жернова, ритуальные железные ножи и др.)[504]504
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Это отражает процесс длительного взаимодействия двух этнических элементов в Днепро-Двинском регионе.

С Верхнего Днепра славяне, предки кривичей, еще в первой половине V в. попали в верховья Ловати. Эти земли, малонаселенная северная периферия тушемлинской культуры, и стали базой для дальнейшего славянского расселения. Здесь обнаружен один из древнейших длинных курганов (Полибино), инвентарь которого надежно отнесен к V в.[505]505
  Там же. С. 56.


[Закрыть] Здесь же находится селище Жабино, характеризующееся совместным проживанием славянского (культуры длинных курганов) и тушемлинского населения[506]506
  Там же. С. 58.


[Закрыть]. Из этого региона происходило расселение кривичей на север, в редконаселенные земли будущей Псковско-Новгородской земли. Местными жителями здесь были уже не балты, а прибалтийские финны. Их самоназвание отразилось в современном этнониме «сету» (близкая эстонцам группа в псковской округе) и в древнерусском обозначении прибалтийских финнов «чудь».

Основным для движения славян являлось направление вниз по реке Великой и далее по обоим берегам сообщающихся Псковского и Чудского озер. В ходе этого расселения они еще в начале VI в. достигли южной части бассейна реки Эмайыга на западном берегу, а на восточном берегу – реки Желчи[507]507
  Курганы Жеребятино, Светлые Вешки, Арнико (Седов. 1982. С. 51, 85), Линдора (С. 52).


[Закрыть]. Отдельные группы кривичей в V – начале VI в. удалялись на восток от основного массива – в верховья Луги (Замошье) и даже за Ильмень, до Белозерья (Варшавский Шлюз, Усть-Белая)[508]508
  В Замошье найдено захоронение по архаичному, предшествовавшему длинным курганам обряду (Седов. 1982. С. 53). То же в Варшавском Шлюзе (Седов. 1995. С. 213; о радиоуглеродной дате здешнего поселения сказано выше). Радиоуглеродная дата кургана из Усть-Белой – 490 ± 30 (Седов. 1995. С. 214).


[Закрыть].

Крупнейшим центром славянского расселения в регионе стало на том этапе Псковское городище (тогда еще не укрепленное). Здесь жили и пришлые славяне, и, в несколько большем числе, коренные жители – «чудь»[509]509
  Судя по характеру жилищ и вещевых находок (см.: Седов. 1982. С. 57).


[Закрыть]. Совместное проживание и взаимное смешение славян и прибалтийских финнов в этих землях подтверждается также инвентарем и керамикой из самих длинных курганов[510]510
  Седов. 1982. С. 50–51, 54–55.


[Закрыть]. Отношения между двумя одинаково пока немногочисленными группами населения складывались по преимуществу мирно. Псков (древнейшее славянское название Плесков, «город на плесе [открытой части реки]») являлся общим племенным центром «чуди» и поселившихся бок о бок с ней кривичей. Находки на Псковском городище (в славянских жилищах) сосудов тушемлинского типа свидетельствуют о приходе с мужьями-славянами некоторого числа балтских женщин.

Таким образом, расселившись на балтских и прибалтийско-финских землях, кривичи вступили в отношения своеобразного симбиоза с аборигенами. В землях «чуди» этот симбиоз носил более мирные формы. Однако и балтские племена установили со временем мирные контакты с пришельцами-славянами. О длительном взаимодействии кривичей с балтами (не только восточными), в том числе и после прихода на Псковщину, свидетельствует латышское название русских – krievs[511]511
  См.: Седов. 1982. С. 53; Этнография восточных славян. С. 22.


[Закрыть].

Интерес представляет название племенного союза – кривичи. Оно произведено от личного имени Крив. Последнее может быть понято как противопоставление эпитету бога Перуна («Правый»[512]512
  См.: Славянская мифология. С. 326 («Прове»); ср.: С. 234 («Крив»).


[Закрыть]). Таким образом, Крив вполне может относиться к богу Велесу, антагонисту Перуна в славянском «основном мифе». Уже говорилось о возможном «велесическом» характере праславянской религии, особенно на северной периферии.

В мифологических и родословных преданиях белорусов, потомков кривичей-полочан, имя героя-первопредка – Бай (Бой). В мифе о сотворении мира Бай предстает как первый человек. Один из его сыновей, Белополь, – предок белорусов. Гигантские псы отца – Ставра и Гавра – помогают Белополю определить границы своих владений, прорыв реки Двину и Днепр[513]513
  Легенды и паданни. Текст № 94.


[Закрыть]. Согласно другому преданию, Бай – древний князь, живший в Краснополье близ Дриссы (на Витебщине). Вместе со своими псами Ставрой и Гаврой он охотился по местным «густым лесам». От нескольких жен Бай имел сыновей – предков отдельных белорусских фамилий. Старший из них – Бойко (Белополь, в отличие от более позднего текста, не упоминается среди них вовсе)[514]514
  Романов Е.Р. Белорусский сборник. Витебск, 1891. Вып. 4. Текст № 33.


[Закрыть]. Третье предание также помещает Бая (здесь – Бой) в Краснополье над рекой Дриссой. Бой – князь-богатырь, охотящийся в лесах по Дриссе со Ставрой и Гаврой. Псы одолевали любого зверя и защищали князя от разбойников. Бой установил поклонение им наравне с «важнейшими особами», а после смерти ввел дни их поминовения («Ставрусские деды»; обряд известен и на Минщине)[515]515
  Легенды и паданни. Текст № 294.


[Закрыть]. Смысл этого древнего праздника поминовения мертвых позволяет увидеть в Бае божество загробного мира в сопровождении демонических псов (подобно индийскому Яме). Первоисточник имени Бай – балтский, как и имен псов[516]516
  Миллер В.Ф. По поводу одного литовского предания // Древности. Труды Московского археологического общества. 1880. Т. 8.


[Закрыть]. Литовское bajus, «страшный» может быть осмыслено как эпитет балтского бога подземного мира Велса, антагониста громовержца Перконса.

В датской хронике Саксона Грамматика действует «русский» князь Бой, отождествленный со скандинавским богом Вали, сыном Одина и Ринды (последняя переосмыслена Саксоном как «русская княжна»). Предание приурочено к известному на Руси кургану павшего в битве Боя[517]517
  Saxo Grammaticus. Gesta Danorum. Havniae, 1837. P. 126–132. Источником для Саксона послужил, очевидно, кто-то из окружения Софии Русской – минской княжны, ставшей королевой Дании в третьей четверти XII в.


[Закрыть]. ОдинВалль (заметим, «кривой», одноглазый) генетически родствен Велесу и Велсу, и это тождество могло быть осознано скандинавом, столкнувшимся с русским преданием. В этом предании, как и в одной из позднейших белорусских версий, первый князь (Бой, ср. Бойко) выступал как сын божества (Бая, Велеса). Стоит заметить, что и в другом скандинавском памятнике – «Саге о Хёрвер» – правителям Руси приписывается «одиническое» происхождение. Не след ли это тех же легенд, восходящий к самым ранним контактам норманнов и кривичей?

Выстраивается цепь тождеств: Крив – Бай – Велес (балтский Веле). Кривичи возводили себя к Велесу (в ходе контактов с балтами славянский бог естественным образом отождествился с Велсом-Баем) и воздавали ему особое поклонение. Его имя табуировалось. Вожди союза являлись верховными жрецами Велеса и особо возводили к нему свой род, а быть может, и считались его земными воплощениями (ср. образы князя Боя и Бая). Представляется также, что балтское по происхождению имя Бай заместило в славянском предании исконное, славянское Крив – древний эпитет Велеса.

Материальная и духовная культура кривичей формировалась в условиях тесного контакта и совместного проживания с финскими и отчасти балтскими племенами[518]518
  Керамика и вещи прибалтийско-финского происхождения обнаружены в большом числе нет только на Псковском городище, но в погребениях в длинных курганах: Седов. 1982. С. 50–51, 57. Балтское влияние проявляется, прежде всего, в находках тушемлинской посуды в славянских домах, изредка в длинных курганах (Седов. 1982. С. 40, 51, 57–58).


[Закрыть]. Вместе с тем славянская основа сохранялась. Это ярко отражается находками керамики славянских типов и других вещей славянского происхождения по всему ареалу расселения кривичей[519]519
  Седов. 1982. С. 40, 50–51, 55, 57.


[Закрыть]. Некоторые элементы славянской культуры, как отмечалось, воспринимались и теми племенами, с которыми кривич вступали в контакт. Проникновение культур носило взаимный характер.

Славянские традиции сохраняются в домостроительстве. Расселяясь в землях днепро-двинских балтов, славяне строили здесь не встречающиеся у местных жителей полуземлянки с печами-каменками в углу. Такие жилища встречены на поселениях Абидня, Тайманово, Щатково, Дедиловичи, Городище. С учетом местных климатических условий, а возможно, и под влиянием местных домостроительных традиций кривичи стали возводить наземные дома срубной (не столбовой, преобладавшей у балтов) конструкции. Такие дома строились на селищах Дедиловичи, Городшце, Жабино, Псковском и др. На Псковском наземные срубные дома сохраняют элементы полу земляночного облика, но углубления их наклонны (площадь внизу – до 9 м²). В тушемлинском ареале имеются дома, сочетающие элементы славянского и балтского домостроительства (Дедиловичи, Городище, Ревячки)[520]520
  Там же. С. 40, 57–58.


[Закрыть].

В целом занятия и быт кривичей, насколько можно судить, мало отличались от занятий и быта других славянских племен. Сравнительно большую роль играли у кривичей охота и рыбная ловля. Но основными занятиями оставались (как, впрочем, и у неславянских соседей) подсечное земледелие и скотоводство. Судя по найденному железному серпу (Полибино), орудия земледельческого труда у кривичей были несколько архаичнее, чем на юге[521]521
  Там же. С. 51, 237, 275.


[Закрыть]. Славяне принесли на север каменные жернова, которые начинают вытеснять применявшиеся ранее балтами каменные зернотерки[522]522
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

Характерным, определяющим культуру кривичей элементом является обряд захоронения в длинных валообразных курганах высотой до 2 м и шириной до 10 м. В длину курганы кривичей достигали 300 м и более[523]523
  Там же.. С. 46.


[Закрыть]. Такие курганные захоронения не имеют аналогов у славян других земель. По мнению археологов, у самих кривичей им предшествовал бескурганный обряд захоронения. Они помещали сожженные останки умерших в неглубоке ямки, вырытые на погребальных площадках. Некоторые курганы были возведены над такими площадками. Перейти к курганному обряду побудили особенности местности – возможно, для сооружения площадок требовались естественные всхолмления, тогда как новые места проживания кривичей нередко отличаются равнинностью. Возможно также, что при захоронениях в грунт требовалось соблюдать некую иерархичность, средством соблюдения которой и стало возведение курганов[524]524
  Ср.: Седов. 1982. С. 53; Носов Е.Н. К вопросу о сложении погребального обряда длинных курганов // Краткие сообщения Института археологии. Вып. 179. 1984.


[Закрыть].

Похоронный обряд имел некоторые вариации (в том числе в рамках одной большой семьи, строившей длинный курган). Сожжение в этот период всегда совершалось на стороне. Встречаются захоронения урновые (в Псковской земле не более 20%) и безурновые, с инвентарем и без него. Урны могли изготавливаться не только из глины, но и из древесных материалов (береста, древесина). Захоронение могло совершаться на материке (при строительстве кургана), на выровненной площадке насыпи, в ямах или неглубоких ямках (до 50% всех погребений) в уже насыпанном кургане, оставляться на поверхности кургана. Длинные насыпи окружались рвами, в которых часто разводили ритуальные костры[525]525
  Седов. 1982. С. 50.


[Закрыть]. В некоторых курганах Псковщины встречены каменные конструкции (обкладка основания, покрытие, надгробные плиты и ограждение и др.). Они связываются с прибалтийско-финским или балтским влиянием[526]526
  Там же. С. 49–50; Седов. 1995. С. 217.


[Закрыть].