Текст книги "«Л» – значит люди (Сборник)"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шен оскалился в короткой злой ухмылке. И повел стволом справа налево, над головами людей, начисто выжигая передний ряд нападающих.

Воздух наполнился визгом, рычанием и едва различимыми проклятиями. Вторая волна чудовищ неслась к людям, перепрыгивая через обугленные трупы.

Ян первым вскочил на ноги. Крикнул:

– Спиной к спине! Утан, к Старику!

Огромный зверь с обезображенной шрамами мордой, с выдранной на спине шерстью бросился к Яну. Четким, почти человеческим голосом произнес:

– Ты умрешь! Ты! Ты!

– Конечно. Но не здесь. – Ян кивнул, едва удерживаясь от усмешки. Цилиндрик в его пальцах щелкнул, из торца его вырвался метровый плазменный язык. Пламя слегка гудело, разбрасывая по сторонам оранжевые искры.

Волк метнулся, уворачиваясь от огня. И тут же свалился под ударом Арни. Тонкая стальная плеть, которой тот дрался, рассекла шею зверя не хуже отточенного клинка.

Бой длился лишь несколько минут. В плазменном мече Яна кончился заряд, пламя опало, превратившись в маленький тусклый огонек. Лучемет с опустевшим разрядником Шен держал за ствол и дрался им как дубиной. Но и последние уцелевшие волки убегали обратно в лес.

Троев протянул руку назад, не глядя нащупал ладонь Даны. Они дрались спина к спине – как и должно было быть. Поискал взглядом Рона.

Парнишка стоял рядом с Утаном и Стариком, сжимая побелевшими пальцами длинный дюралевый шест от палатки. Концы шеста были темными от подсохшей крови.

– Ты мог прыгнуть в воду и отплыть от берега, – без тени насмешки сказал Ян. – Эти твари тебе в новинку.

– Я не настолько смел, чтобы убегать, – так же серьезно ответил Рон. – Мне было бы слишком страшно за вас.

Троев кивнул, словно принимая ответ. Искоса посмотрел на Шена.

Перемазанный волчьей кровью, в изодранной рубашке и с кровоточащей раной на ноге, Шен счастливо оглядывал поле боя.

Ян проснулся от скрипа двери – едва уловимого в ночной тишине то ли звука, то ли намека на звук. В комнате было так темно, что он не мог ничего разглядеть. Просто темнота… часть темноты неподвижна, а часть – перемещается, плавно и бесшумно приближаясь к нему.

Ян соскользнул с кровати так же тихо и неуловимо. Он тоже стал частью темноты – быстрой, смертельно опасной тенью. Мускулы напряглись, сбрасывая остатки сонного оцепенения. Тело замерло, сгруппировавшись в боевой стойке.

Лезвие сверкнуло даже в темноте. Бледная молния, с треском вспоровшая подушку. Замерев на секунду, клинок скользнул по постели, отыскивая жертву.

Троев перехватил руку в кисти, вывернул, заставляя разжаться сжимающие оружие пальцы. Нож мягко упал на кровать. Кто-то вскрикнул от боли – сдавленно, приглушенно, словно сквозь сон. Ян бросил нападавшего на пол, надежным захватом прижимая руки. И лишь после этого позволил себе думать.

На него напали. Пытались убить. Там, где он всегда был в безопасности.

В Доме.

– Я узнал тебя, – прошептал он. – Узнал. Почему ты это сделал?

Враг молчал. Долго, словно и не собирался отвечать. Потом Ян услышал тихий, медленный голос.

– Потому что ты подлец. Потому что я помню.

Руки ослабли. Троев почувствовал, как начинает бить тело мелкая, противная дрожь. Упрямо сказал:

– Врешь… Это невозможно.

– Я помню, лейтенант. Помню. Я не успел взлететь…

– Врешь!

Троев ударил его по лицу. Резко, не замахиваясь. На мгновение задержал руку, борясь с искушением опустить ее ниже, прижать пульсирующие нити сонных артерий… И почувствовал, что веки под пальцами сомкнуты.

Медленно, осторожно Ян нагнулся. И услышал ровное дыхание спящего человека.

Через мгновение он уже тряс лежащего за плечи:

– Проснись! Проснись, Летчик!

Сначала тот застонал. Потом вскрикнул. И тихо спросил:

– Где я?

– Дома. Ты у себя дома, Летчик, – ласково и успокаивающе, как ребенку, очнувшемуся от ночного кошмара, сказал Ян. – В моей комнате.

Летчик слабо засмеялся:

– Какая чушь… Что я здесь делаю?

– Ты ходил во сне, Летчик. И говорил всякий вздор. Пошли, я провожу тебя.

Летчик запротестовал – но так неуверенно, что через минуту они уже шли извилистыми коридорами Дома.

– Очень болит голова, – виновато пожаловался Летчик. – Наверное, мне досталось в драке с волками…

Ян кивнул. И посоветовал:

– Прими снотворное. Пару таблеток.

– Я хочу проводить тебя утром, – безвольно возразил Летчик.

– Не стоит. Я уйду через час.

– Тогда я не буду ложиться.

– Тебе надо уснуть, – твердо и настойчиво произнес Троев. – Провожать меня не надо. Ложись.

– Хорошо. Я лягу. Счастливого пути, Ян.

Дверь его комнаты закрылась. Ян продолжал стоять, тупо глядя на некрашеную деревянную стену. Ровные, одна к одной, доски. Аккуратно вбитые медные гвозди. Яркое пламя свечей, которые никто не зажигал…

Сон. Просто-напросто сон. Граница между жизнью и смертью. Где бродит душа, когда человек спит? Какие тайны всплывают из глубин сознания?

Сон. В нем можно вспомнить врага. Достать оружие и ввязаться в давно проигранную драку. Попытаться победить в споре, для которого когда-то не хватило ни слов, ни сил. Искупить вину – которую не искупишь…

Сон.

Ян двинулся вперед. На секунду остановился у двери, слегка приоткрытой – в Доме не было внутренних замков. И вошел в полутемную комнатку.

Старик спал. Лежала на столе недочитанная книга, тускло светила непогашенная лампа. Пахло лекарственными травами – тоскливый и жалкий запах старости.

– Проснись, – вполголоса попросил Ян. – Проснись, Старик.

Мгновение – и спящий шевельнулся. Посмотрел на Яна – спокойно и внимательно, с той легкой отстраненностью, которую могут себе позволить лишь очень старые люди.

– Что-то случилось, Ян? В Доме беда? – тихо, но отчетливо прошептал Старик.

Ян замотал головой:

– Нет… Не в Доме… Ты был когда-то врачом, Старик.

– Я не помню этого. – Голос стал тверже.

– Знаю. Но ты был врачом и сможешь мне помочь.

– Как? – слегка дрогнул голос Старика. – Я ничего не помню, Ян!

– Отвечай не раздумывая, вот и все.

– Хочешь заставить работать мое подсознание?

– Оно уже работает.

По лицу Старика скользнула усмешка.

– Верно… Я всегда догадывался, что ты знаешь больше, чем мы… Я попробую, Ян.

– Меня мучают кошмары, Старик. Нет, наверное, я не прав. Меня мучают сны. Один и тот же сон, который повторяется время от времени. Он… как фильм с продолжением. Я встречаюсь там с людьми… целой группой людей. Путешествую, воюю… Это интересно, и, как правило, сон идет так, как мне хочется… Ты знаешь про такие случаи?

– Да.

– Вот видишь, Старик, получается. Я был прав…

Ян отвел глаза от лица Старика. И продолжил:

– Я разговариваю во сне… спорю, советуюсь. Иногда узнаю что-то новое.

– Это тебе лишь кажется. Ты споришь и советуешься сам с собой.

Ян засмеялся:

– Да, пожалуй. Я тоже так считаю. Но понимаешь, иногда во сне происходят неприятные события. То, чего я не хочу. Порой я оказываюсь на волосок от гибели. Этот мир… он живет по моим законам. Но порой трактует их по-своему.

– И это возможно… – Старик присел на кровати. Провел рукой по переносице, словно поправляя несуществующие очки. – Вероятно, ты был знаком с ними раньше? С героями своих снов? Какой-либо душевный конфликт… сильные переживания, связанные с ними. Мозг пытается осмыслить ситуацию, переиграть ее заново. Оправдать их или, наоборот, обвинить. Отсюда конфликты, неожиданные для тебя самого.

Ян откашлялся. Сказал неожиданно охрипшим голосом:

– Да нет, их не в чем обвинять или оправдывать. Все было справедливо. Может быть, просто тяга к общению с людьми, которые очень далеко… Старик, мне нравятся эти сны… но иногда хочется отдохнуть от них. Ты можешь дать совет?

– Принимай снотворное на ночь. Пару таблеток.

Ян нахмурился:

– Но ведь… Впрочем, понятно. Совет самому себе.

– Не понимаю, Ян.

– Все в порядке. – Ян улыбнулся. – Большое спасибо, доктор.

– Не за что, лейтенант, – задумчиво ответил Старик. – Случай весьма интересный.

– Присматривайте тут за Роном, – коротко бросил Ян, отходя к двери. – Мальчишке понравилось купаться, но не стоит пускать его на озеро в одиночку.

– Хорошо, лейтенант, – согласно кивнул Старик. – Не беспокойся.

…Кирпичная стена, вся в выбоинах и темных пятнах. Седой затылок человека, медленно идущего к стене…

Капитан Ян Троев торопливо прошел по коридору. Лишь у комнаты Даны он замедлил шаги – но так и не остановился.

Щелкнул засов, выпуская его из Дома. Очутившись в ночной прохладе, Ян перешел на бег. На опушке леса он позволил себе остановиться.

Дом поблескивал синеватым небьющимся стеклом, закрывающим широкие окна. Толстые бревна, грубый камень, кованые ставни, обитая железом дверь. Маленький форпост покоя и счастья в жестоком мире. Дом…

– Сны бывают страшными, но покой дают и они, – негромко сказал Ян. – Это спор самого с собой.

В боевом комбинезоне и ботинках бежать стало труднее. Но до самых Горелых равнин капитан Троев не останавливался. Дальше стало легче. Мимо Оранжевых скал, через Стеклянный лес. К той неизменной точке, где тело становилось легким, невесомым, а мысли туманились. Где все сильнее хотелось проснуться…

Капитан Ян Троев вышел из штабного транспортера еще до рассвета. Продрогшие от ночной сырости часовые подтянулись при его появлении.

– Долго я спал? – ни к кому не обращаясь, спросил Троев.

– Час-полтора, – уверенно ответил солдат с сержантскими шевронами на рукаве. – Не больше.

– Спасибо.

Часовые переглянулись. Тот, что помоложе, пожал плечами. Сержант ухмыльнулся: «Бывает».

– Поселок уже прочесали? – так же безлично и так же вежливо спросил Троев.

– Скорее всего. Полчаса, как все стихло. – Сержант потянулся к кнопке коммуникатора. Но Троев покачал головой:

– Не стоит. Я сам проверю патрули. А вы, когда сменитесь, выпейте коньяку. Ночь сегодня холодная… Скажите интенданту, это мой приказ.

Сержант довольно улыбнулся, представив себе бессильную злость разбуженного под утро интенданта. Его напарник, выждав, пока Троев отойдет от вездехода, сказал:

– Капитан у нас со странностями. Но мужик отличный.

Облокотившись на холодную броню транспортера, сержант достал сигарету. Неохотно ответил:

– Да как сказать… Года три назад полковой врач помог бежать пленному. Тот был совсем еще мальчишкой, а Троев пригрозил расстрелять его без суда.

– Ну и что Троев?

– Расстрелял врача. Без суда.

– Все правильно.

Сержант щелкнул зажигалкой.

– Говорят, врач был другом его родителей. Лечил Яна с пеленок.

– Война, – неуверенно сказал часовой.

Сержант сплюнул.

– А наша связистка, Дана… Когда у Вертхола нас взяли в кольцо, она предложила сдаться. Не только Троеву, всем сказала, дуреха… Ну и он по приказу о борьбе с паникерами…

Затянувшись дешевым крепким табаком, сержант добавил:

– Не хотел бы я носить такой груз, как у него.

В центре поселка десяток усталых десантников растаскивали свежие развалины. От мокрых обугленных досок, почерневших кусков бетона тянуло гарью.

– Мы нашли его, капитан, – доложил кто-то Троеву. – Нашли и уничтожили, как вы приказали.

Ян молча смотрел на кусок брезента, где лежал тот, кого во сне звали Роном. Сгоревшее лицо стало неузнаваемым. В глубине души Ян обрадовался этому. Обидно было бы убедиться, что на самом деле «Рон» был совсем другим.

– Ему лет четырнадцать, – хмуро сказал Троеву десантник. – На кой черт ему эта война? И ведь знал, на что идет. Сидел с таким боезапасом, весь дом разнесло…

Отвернувшись от брезента, он добавил:

– Не дай Бог во сне увидеть…

Троев не ответил. Он смотрел на маленький металлический значок, когда-то золотистый, а теперь темно-бронзовый. Приколотый к отвороту куртки, он казался недогоревшим язычком пламени. Выдавленные буквы скорее угадывались, чем читались. «Рону, чемпиону школы по плаванию».

Медленно, но неотвратимо, словно на плечи ему легла тяжесть целого мира, Ян склонился над брезентом.

Никогда больше он не взберется на льдистые пики Диких гор. Никогда не проплывет по Сухой реке, никогда не встретит утро на Вечерних холмах. Никогда не пройдет по Стеклянному лесу, звенящему под порывами ветра.

Только во сне можно дружить с теми, кого ты убил. Только во сне можно победить в проигранном споре.

– Мне некуда больше бежать, Рон, – прошептал Троев. – Я такой же трус, как и ты. Мне будет слишком страшно за вас, если я вернусь в Дом.

Капитан Ян Троев по-прежнему служит в Десантном Корпусе. Его бригаду перебрасывают с планеты на планету – и она действует столь же успешно, как раньше. Разве что проявляет меньше инициативы – да и неудивительно, ведь капитан Ян Троев ходит теперь с глазами мутными и стеклянными от выпитого снотворного. Он принимает таблетки каждый вечер, в такой дозе, которую молодой и циничный полковой врач назвал «полусмертельной». Может, он и прав, но на медицинские советы Троев не реагирует. Он говорит, что проиграл какой-то спор, и продолжает принимать лекарство – в один и тот же час, каждый вечер, перед сном, в котором капитану Яну Троеву больше нет места.

* * *

Иногда рассказы пишутся долго, но чаще все-таки на одном дыхании, влет. Рассказ «Поезд в Теплый Край» писался именно так. Наверное, это самый страшный из написанных мной рассказов. Возможно, это самый лучший мой рассказ. Но я не мог раньше и не смогу сейчас объяснить, как и почему он был написан. Рассказ пришел сам, я лишь посредник между текстом и Вами. Посредник и наблюдатель. Меня там не было.

Только знаете, там было очень холодно…

Поезд в Теплый Край

1. Купе

– Идет дождь, – сказала жена. – Дождь…

Тихо, почти равнодушно. Она давно говорила таким тоном. С той минуты на пропахшем мазутом перроне, когда стало ясно – дети не успевают. И даже если они пробились на площадь между вокзалами – никакая сила не пронесет их сквозь клокочущий людской водоворот. Здесь, на узком пространстве между стенами, рельсами, оцепленными охраной поездами, все метались и метались не доставшие билета. Когда-то люди, теперь просто – остающиеся. Временами кто-нибудь, не то с отчаяния, не то в слепой вере в удачу, бросался к поездам: зелено-серым, теплым, несущим в себе движение и надежду… Били автоматные очереди, и толпа на мгновение отступала. Потом по вокзальному радио объявили, что пустят газ, но толпа словно не слышала, не понимала… Он втащил жену в тамбур, в очередной раз показал проводнице билеты. И они скрылись в келейном уюте четырехместного купе. Два места пустовали, и драгоценные билеты мятыми бумажками валялись на углу откидного столика. А за окном поезда уже бесновались, растирая слезящиеся глаза, оставшиеся. В неизбежные щели подтекал Си-Эс, и они с женой торопливо лили на носовые платки припасенную минералку, прикрывали лицо жалкими самодельными респираторами. А поезд уже тронулся, и последние автоматчики запрыгивали в отведенные им хвостовые вагоны. Толпа затихла – то ли газ подействовал, то ли осознала, что ничего не изменишь. И тогда со свинцово-серого неба повалил крупный снег. Первый августовский снег…

– Ты спишь? – спросила жена. – Будешь чай?

Он кивнул, понимая, что должен взять грязные стаканы, сполоснуть их в туалете, в крошечной треугольной раковине. Пойти к проводнице, наполнить кипятком чайник – если окажется свободный, или стаканы – если будет кипяток. А потом осторожно сыпать заварку в чуть теплую воду и размешивать ее ложечкой, пытаясь придать чаю коричневый оттенок…

Жена молча взяла стаканы и вышла. Хлопнула защелкой дверь, и он остался один в купе. За окном действительно шел дождь. Мокли придорожные деревья и жалкие, с тусклыми огоньками в окнах домишки. Поезд шел медленно – наверное, приближался к разъезду… «Ничего, – подумал он. И сам испугался мыслей – они были холодными и скользкими, как дождевые плети за окном. – Ничего, это последний дождь. За поездом идет Зима. Большая Зима. Теперь будет лишь снег».

Где-то в глубине вагона звякнуло разбитое стекло. Захныкал ребенок. Послышался тонкий голос проводницы – она с кем-то ругалась. Несколько раз хлопнуло – то ли стреляли из пистолета, то ли дергали заклинившую дверь.

Он осторожно потянул вниз оконную раму. Ворвался воздух – холодный, прощально-влажный. И дождевые капли, быстрые, хлесткие, метящие в глаза. Он высунул голову, пытаясь разглядеть состав. Но увидел лишь длинный выгнутый сегмент поезда – скользящий по рельсам, убегающий от Зимы. «Почему они не взрывают пути? – подумал он. – Я бы непременно взрывал. Или так хорошо охраняют?» Он втянулся обратно в купе, взял со столика пачку сигарет, закурил. Экономить табак не было смысла – запасался с расчетом на сына. А тот остался. Опоздал… или не захотел? Он ведь знал истинную цену билетов… Какая разница. У них теперь всего с запасом.

Вошла жена с двумя стаканами, чистыми, но пустыми. Вяло сказала:

– Кипятка нет… Сходишь позже.

Он кивнул, досасывая мокрый окурок. Дым несло в купе.

– Что там, в коридоре?

– Разбили стекло, камнем. В первом купе, где майор с тремя женщинами.

Жена отвечала сухим, чуть раздраженным голосом. Словно докладывала на каком-то собрании.

– Майор стрелял? – Он закрыл окно и, запоздало испугавшись, натянул на него брезентовую штору.

– Да… Скоро станция. Там заменят стекло. Проводница обещала.

Поезд покачивало, купе судорожно дергалось на каждом стыке.

– Почему они не рвут рельсы?

Он лег на верхнюю полку, посмотрел на жену – та всегда спала на нижней, по ходу поезда. Сейчас она легла, даже не сняв туфли, на скомканном в ногах клетчатом пледе остались грязные следы.

– Потому что это не поможет, – неожиданно ответила жена. – Потому что ходят слухи о дополнительных эшелонах, которые вывезут всех. Каждый хочет на поезд в Теплый Край.

Он кивнул, принимая объяснение. И со страхом подумал, не навсегда ли жена превратилась в такую – спокойную, умную, рассудительную чужую женщину.

2. Станция

Поезд стоял уже полчаса. Временами гудел тепловоз, вагоны подергивались, но оставались на месте. Он пил остывший чай, пытался листать захваченную в дорогу книжку… Бесполезно. Тревога не проходила, и поезд оставался на месте. Жена делала вид, что спит. На всякий случай привык считать, что она лишь притворяется спящей.

Дверь приоткрылась, заглянула проводница. Как всегда, слегка пьяная и веселая. Наверное, ей тоже было непросто устроиться на поезд в Теплый Край.

– Проверка идет, – быстро сказала она. – Местная выдумка… Охрана решила не вмешиваться.

– Что проверяют-то? – с внезапным томительным предчувствием спросил он.

– Билеты. И наличие свободных мест. – Она посмотрела на две незастеленные полки так, словно впервые их увидела. – За сокрытие свободных мест высаживают из поезда.

– У нас есть билеты. На все четыре места, – зло, негодующе отозвалась со своей полки жена.

– Не важно. Должны быть и пассажиры. У вас два взрослых и два детских места. Выпутывайтесь.

– Дверь закрой! – крикнула жена. И повернулась к нему, молча, ожидающе. За окном уже не было дождевых струй. Кружилась какая-то скользкая белесая морось, пародия на снег, тот, настоящий, что уже трое суток догонял поезд.

– Я сейчас, – глухо сказал он. Сгреб со столика билеты – свой и два детских.

– Другого выхода нет? – с ноткой интереса спросила жена.

Он не ответил. Шагнул в коридор, осмотрелся. Все купе были закрыты, проверка еще не дошла до вагона. Из-за соседней двери тихо доносилась музыка. Глюк, почему-то решил он. И оборвал себя: какой, к черту, Глюк, ты никогда не разбирался в классике… Надо спешить.

Автоматчик в тамбуре выпустил его без вопросов, лишь мельком взглянул на билеты в руках. Маленькие оранжевые квадратики, пропуск в Теплый Край.

За редкой цепью автоматчиков, перемешанных с местными охранниками, в чужой форме, с незнакомым оружием – стояли люди. Совсем немного – видимо, допуск к вокзалу тоже был ограничен.

Он прошел вдоль поезда, невольно стараясь держаться ближе к автоматчикам. И увидел тех, кого искал: женщин с детьми. Стоявших обособленно, своей маленькой группой, еще более молчаливой и неподвижной, чем остальные.

Женщина в длинном теплом пальто молча смотрела, как он подходит. На черном меховом воротнике куртки лежали снежинки. Рядом, чем-то неуловимо копируя ее, стояли двое мальчишек в серых куртках-пуховиках.

– У меня два детских билета, – сказал он. – Два.

Женщины вокруг задвигались, и он снова повторил, чуть пятясь к солдатам:

– Два билета!

– Что? – спросила женщина в пальто. Не «сколько», а именно «что» – деньги давно утратили цену.

– Ничего, – ответил он, с удивлением отмечая восторг от собственного могущества. – Ничего не надо. Мои отстали… – Горло вдруг перехватило, и он замолчал. Потом добавил, тише: – Я их провезу.

Женщина смотрела ему в лицо. Потом спросила, и он поразился вопросу: она еще имела смелость чего-то требовать!

– Вы обещаете?

– Да. – Он оглянулся на поезд. – Быстрее, там билетный контроль.

– А, вот оно что… – с непонятным облегчением вздохнула женщина. И подтолкнула к нему мальчишек: – Идите.

Странно, они даже не прощались. Заранее, наверное, договорились, что делать в такой невозможной ситуации. Быстро шли за ним, мимо солдат с поднятым оружием, мимо чужих вагонов. В тамбуре он показал автоматчику три билета. Тот кивнул, словно уже и не помнил, что мужчина вышел из поезда один.

В купе было тепло. Или просто казалось, что тепло – после предзимней сырости вокзала. Дети стояли молча, и он заметил, что на плечах у них туго набитые зеленые рюкзачки.

– У нас есть продукты, – тихо сказал младший. Жена не ответила. Она рассматривала детей с брезгливым любопытством, словно уродливых морских рыб за стеклом аквариума. Они были чужими, они попали на поезд, не имея никаких прав. Просто потому, что имеющие право опоздали.

– Раздевайтесь и ложитесь на полки, – сказал он. – Если что, вы едете с нами от столицы. Мы – ваши родители. Ясно?

– Ясно, – сказал младший. Старший уже раздевался, стягивая слой за слоем теплую одежду. Пуховик, свитер, джемпер…

– Быстрее, – сказала жена.

По коридору уже шли – быстро, но заглядывая в каждую дверь. Щелчки отпираемых замков подступали все ближе. Дети затихли на полках.

– Возраст не тот, – тоскливо сказала жена. – Надо было выбрать постарше…

Дверь открылась, и в купе вошел офицер в незнакомой форме. Брезгливо поморщился, увидев слякоть на полу.

– Прогуливались? – протяжно спросил он. Не то спросил, не то обвинил… – Билеты.

Секунду он вертел в руках картонные квадратики. Потом молча повернулся и вышел. Щелкнула дверь следующего купе.

– Все? – тихо спросила жена. И вдруг совсем другим, жестким, тоном скомандовала:

– Одевайтесь! И выходите.

Он взял жену за руку, погладил. И тихо сказал:

– Могут быть еще проверки. Не все ли равно… Может, нам это зачтется, там…

Смешавшись, он замолчал. Где это «там»? На небе? Или в Теплом Краю?

Жена долго смотрела на него. Потом пожала плечами:

– Как знаешь.

И сказала молча ожидающим детям:

– Чтобы было тихо. У меня болит голова. Сидите, словно вас нет.

Старший хотел что-то ответить, посмотрел на младшего и промолчал. Младший кивнул – несколько раз подряд.

Поезд тронулся. А за стеклом уже падал снег – настоящий, густой, пушистый, зимний.