Текст книги "Недотепа. Непоседа (сборник)"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Ложись не раздеваясь, – велел он Триксу. – И постарайся не уснуть.

– Что-то случится? – робко спросил Трикс.

– Конечно, – набивая трубку, ответил Щавель. Он уселся на кровати и загасил свечи в канделябре. Легкий красный отсвет тлеющего табака совсем не разгонял темноту. – Понимаешь ли, ученик, все в мире подчиняется законам логики и красоты. После того как мы наткнулись на деревню со странными крестьянами, проехали по темному лесу в вечерний час, встретили старого оруженосца, который увиливает от ответов, – все уже предрешено.

– Тут скрыта какая-то жуткая тайна, – сказал Трикс.

Щавель вздохнул:

– Тайна? Да, конечно. Жуткая? Отчасти. Скорее, грустная тайна, мой маленький друг. Слышал ли ты когда-нибудь историю о рыцаре Огусто?

– Нет, – признался Трикс.

– Это случилось давно, во времена моего деда, – сказал Щавель. – В те времена в королевстве свирепствовала Красная Чума. Заболевший ею вначале покрывался синими пятнами, потом истекал зловонным зеленым пóтом… а потом умирал.

– Почему же она Красная? – спросил Трикс.

– Потому что было одно-единственное лекарство от чумы. Три дня подряд пить человеческую кровь. Иногда в больших семьях так спасали заболевших детей – все давали ребенку часть своей крови, и болезнь отступала… Но для людей, которые очень хотели вылечиться, но не имели целой кучи любящих родственников, существовал и другой путь раздобыть много крови…

– Угу, – прошептал Трикс, чувствуя, как покрывается холодным потом.

– Рыцарь Огусто был одним из тех, кто не щадя своих сил боролся с чумой. Вместе с другими рыцарями он стоял в карантине, не давая чуме распространиться. Преследовал бандитов, которые ради спасения от чумы готовы были убивать невинных людей. Он был славным рыцарем, но чума не обошла и его.

– Я понял, – сказал Трикс.

– Нет, ты не понял. Все рыцари из отряда Огусто пришли к нему и предложили дать свою кровь. Никто бы не погиб скорее всего! Но Огусто отказался. Он сказал, что должен дать пример того, как надо стойко принимать свою судьбу. Не вводить в искушение других людей своим чудесным спасением. И что он не вправе спасаться таким способом, за который раньше преследовал других…

– Он умер? – спросил Трикс.

– Конечно. Но ты же понимаешь, ученик, что баллады и предания складывают не про тех, кто вел обычную жизнь, а про тех, кто совершил что-то удивительное. Редкое. Человек может быть сколько угодно праведным, пока беда не коснется его самого. А вот тогда… тогда он способен стать тем злом, с которым сам и боролся.

Щавель вздохнул и поднялся. Отложил трубку. Легонько стукнул посохом – и на рукояти загорелся бледный голубой огонек.

– Идем, Трикс. Я полагаю, что самое время.

Трикс шел вслед за Щавелем по темным коридорам усадьбы. Они прошли из главного здания в левый флигель. Стали медленно, осторожно подниматься по винтовой лестнице – пока не остановились перед прочной дубовой дверью. Сквозь щель в двери пробивался слабый свет.

Здесь Щавель остановился. Тронул Трикса за плечо и указал ему на обитый железом засов, закрывающий двери снаружи. Впрочем, сейчас засов был отодвинут.

– …придет, – донесся до них слабый, незнакомый голос. – Даже не сомневайся.

– Позвольте увезти вас отсюда, сэр Гиран! – это говорил Тимин. – В лесу есть одна сторожка, вы поживете там день-другой…

– Мой верный слуга… – печально ответил сэр Гиран. – Я столько раз просил: не говори про меня слово «жил», «поживет», «проживает»…

– Сэр Гиран…

– Не надо. Я помню молодого мага по имени Радион Щавель. Я видел его глаза, когда мы сражались с витамантами. Он все понял, и он придет. Я даже полагаю, что он стоит сейчас за дверью. Входите, господин волшебник!

Щавель откашлялся и распахнул дверь. Вслед за волшебником Трикс опасливо вошел в круглую комнату на вершине башенки.

Окна комнаты были забраны толстыми железными решетками. Обстановка была аскетичной, суровой – прочная кровать, маленький столик, один стул. На столе лежала обглоданная курица. Сырая курица. На кровати, под усеянным темными пятнами одеялом, лежал старик с зеленоватым, неподвижным лицом, на котором лихорадочно блестели глаза. Рядом на стуле сидел грустный, подавленный Тимин.

– Не спится, господин волшебник? – печально спросил он.

– Как и тебе, верный слуга, – ответил Щавель. – Как и тебе, отважный рыцарь Гиран Арадан. Спасибо за приглашение войти. Я вижу, твой ум столь же проницателен, как и раньше… когда ты был живым.

– Спасибо на добром слове, – ответил зеленоватый старик. – Но если честно, я приглашаю тебя войти вот уже второй час, каждые десять-пятнадцать минут. Я был уверен, что ты придешь, но не знал, когда именно.

– Как же это случилось, Гиран? – спросил Щавель.

– Как или почему?

– Вначале – как. Потом – почему.

– Я умирал, – просто ответил рыцарь. – От старости. Это было пятнадцать лет назад. И надо же было такому случиться, что в ту ночь, когда я готовился покинуть этот мир, в усадьбу постучался витамант.

– Витамант? На королевских землях? Пятнадцать лет назад? – Щавель был не просто удивлен, он был растерян и возмущен.

– С ним была королевская стража, мой друг. – Гиран вздохнул. – Это была тайная миссия с Хрустальных островов, витамант ехал к королю Маркелю для секретных переговоров. Обычное дело, ты же понимаешь, война уже давно закончилась, надо было налаживать какие-то контакты, искать точки соприкосновения…

– Да ты стал настоящим политиком, – пробормотал Щавель. – Ну, допустим…

– Витамант и стражники попросили пристанища на день. Они путешествовали тайно, ночами. Я счел, что не будет большой беды, если перед смертью я поговорю со старым врагом… что пристало королю, то не зазорно и его слугам. И тогда Гавар…

– Гавар? – воскликнул Щавель. – Гавар Вилорой? Рыцарь-маг?

– Он самый, – кивнул старик. – Да, я помнил, что когда-то мы скрестили с ним мечи… но все это было не важно в последний час. Гавар выслушал мою историю и предложил мне… свои услуги.

– Предложил тебе стать зомби?

– Нет-нет, не зомби! – возмутился старик. – Я же еще не умер к тому моменту. Он предложил мне стать личем, живым покойником, обманувшим смерть и обратившимся в ходячий труп, сохранить и разум, и чувства…

– Я полагал, что личем может стать только волшебник, – задумчиво сказал Щавель.

– Нет, не обязательно. Витаманты таких, как я, называют полуличами… магией мы не владеем, как и при жизни, но остаемся не-мертвыми.

– И что в тебе изменилось после преображения? – спросил Щавель. – Ты уж извини, старый боевой соратник, что я тебя допрашиваю. Но обычно поговорить с нежитью не удается.

– Ничего-ничего, я понимаю, – успокоил его Гиран. – Ты знаешь, изменилось многое. Перестали болеть старые раны. Дышать не обязательно… ну, когда не занят разговором, конечно. Я стал сильным и быстрым, как в молодости…

Щавель перехватил посох поудобнее и кивнул:

– Спасибо, я учту. А какие изменения в психологии?

– Хочется есть сырое мясо, – вздохнул Гиран. – Если честно, то даже не сырое, а живое.

– Человеческое? – уточнил Щавель.

– Да нет, это не принципиально, – подумав, ответил старый рыцарь. – Я как-то теперь разницы особой не чувствую. Но я людей не ел, ты не подумай!

– Ни одного раза! – горячо подтвердил Тимин. – Даже когда к нам разбойники забрались, и господин Арадан им всем головы поотрывал – даже тогда никого не съел. «Убери, говорит, их с глаз моих. И принеси живую курицу побыстрее…»

– То есть ты можешь сдерживаться, – кивнул Щавель. – Это хорошо. Все-таки рыцарское воспитание дает о себе знать.

– Да, друг мой, – вздохнул Арадан. – Боюсь, не проживи я долгую и праведную жизнь – давно бы уже сожрал этих негодных крестьян…

– Кстати, а что они у тебя так распустились? – удивился Щавель. – Лентяйничают, не уважают господина…

– Так я же из дома не выхожу, – признался Арадан. – По мне же сразу видно – живой труп. А они чего-то чуют, видать. Догадываются. И подати платят редко, и живут так, словно в любой момент убежать готовы…

– Зачем ты это сделал, Арадан? – спросил Щавель. – Неужели пятнадцать лет взаперти грызть сырых куриц – это лучше, чем честно умереть?

– Сын у меня родился, Щавель! На старости лет жена сыном одарила. И сама в родах померла.

– Уже слышал. Мои соболезнования.

– Ну и скажи тогда, мог ли я оставить ребенка без попечения? – спросил Арадан. – Я же ничего за жизнь не нажил, не скопил. Старые доспехи да меч в щербинах – вот и все достояние. Живу на королевское вспомоществование, на то, что с крестьян соберу… Умер бы – остался бы младенец один-одинешенек. Понятно, Тимин бы его не оставил, воспитал… но не мог я! Не мог, Щавель!

– Вот так дела, – растерянно сказал волшебник и даже оглянулся на Трикса. – Понимаю…

– Для того и стал личем. Чтобы у сына крыша над головой была, кусок хлеба…

– Я все понял, – мрачно произнес Щавель. – Я… у меня детей-то своих нет, но я понимаю…

– Осуждаешь? – спросил старик.

– Нет. Но твой сын вырос. Отправь его к любому рыцарю, отпрыска знаменитого Арадана почтут за честь взять в оруженосцы!

– Не могу я, – отводя глаза, признался старик. – Вначале так и собирался поступить. А как стал не-мертвым, так что-то изменилось. Не могу с собой покончить. Я и костер во дворе складывал, сжечь себя хотел… в последнюю минуту кол, к которому был привязан, из земли вырвал и убежал. И в пропасть хотел прыгнуть… не могу. Кто разок от смертной черты убежал, тот уже обратно возвращаться не хочет.

Щавель кивнул.

– Поможешь мне, волшебник? – спросил рыцарь.

– Помогу, – сказал Щавель.

– Только ты учти, я сопротивляться буду, – предупредил старик. – Это выше меня!

– Доблестный рыцарь Гиран Арадан, – торжественно сказал Щавель. – Ты многие годы служил королю и королевству. Ты был примером верности и отваги. Нет твоей вины в том, что ты не захотел умирать, – только ради сына, ради будущего рыцаря, принял ты эту тяжкую ношу…

Старик стал дергаться на кровати. Трикс подумал было, что это начало действовать заклинание, но одеяло слетело – и оказалось, что руки и ноги полулича привязаны к кровати толстенными веревками. Тощее стариковское тело выгибалось и тряслось, веревки скрипели, кровать трещала. Тимин прижал ладони к лицу и отвернулся в сторону.

– Пусть примет покой твое измученное тело, пусть избавится от проклятия твоя настрадавшаяся душа, пусть распадется твоя не-живая и не-мертвая плоть… Праху – прах! Миру – мир! Землю – живым! Под землю – мертвым!

– А‑а‑а‑а! – грозно завопил полулич и мощным рывком разорвал обе веревки на руках и одну на ноге. Вскочив, он двинулся к Щавелю, волоча за собой кровать.

– Возобновилось гниение и разложение в мертвом теле! – с некоторой тревогой выкрикнул Щавель. – Процессы распада стали преобладать над процессами синтеза! Закончилась внутренняя активность сущности Гирана Арадана, отныне она нуждается во внешнем источнике движения и эволюции!

Полулич, все зеленея и зеленея, вытянул к Щавелю трясущиеся тощие руки. Из пальцев стремительно росли длинные кривые когти.

Оруженосец Тимин утер слезы, встал, вытащил из ножен меч, сделал шаг – и одним ударом снес своему бывшему господину голову.

– Прекратилась высшая форма существования материи, известной нам как Гиран Арадан… – пробормотал Щавель. Видимо, ему было трудно сразу остановиться.

– Господин Арадан, еще когда живехонький был, всегда говорил: против лича нет ничего лучше острого меча, – сказал Тимин, заученным движением вытирая меч о стариковские кальсоны. – Пока, говорит, маг свои заклинания пробормочет… у нежити-то никакого воображения, устойчива она к заклинаниям…

– Да, несомненно, – покосившись на Трикса, сказал Щавель. – Ты меня… мне подсобил.

Тимин вздохнул и спрятал меч в ножны. Потом искоса поглядел на волшебника:

– Что королю-то писать будем?

– Что-что… – Щавель присел и печально посмотрел на останки полулича, медленно превращающиеся в серый прах. Как ни странно, в этом зрелище не было ничего отвратительного – скорее, печальная грустная красота… – Так и напишем. Что его доблестный рыцарь Гиран Арадан, прожив очень долгую и достойную жизнь, отошел наконец в мир иной. И в своих последних словах молил не оставить без покровительства и заботы его юного сына, который мечтает пойти по стопам отца.

– Спасибо, господин волшебник, – сдержанно сказал Тимин. – Я очень тревожусь за мальчика.

– Еще бы, – сказал волшебник. – Еще бы ты не тревожился.

Двое мужчин уставились друг на друга. Первым глаза отвел Тимин.

– Я, конечно, здоровье Арадану подправил, было дело, – признал Щавель. – Зубы у него крепкие стали… вон, до сих пор не рассыпались. Но что он в сто лет отцом стал – извини, Тимин, не поверю.

– А вот господин Арадан поверил, – сказал Тимин. – И жена моя так считает…

– Вот и хорошо, – кивнул Щавель. – И славный род не прервался, и твоя жена не в обиде, и покойной жене Арадана веселее было в захолустье-то. Оставим это, Тимин. Нам надо поспать, завтра мы отправимся в путь.

– Идите, – кивнул Тимин. – А я принесу совок, метелку, да и приберусь тут.

4

Рано утром путешественники покинули усадьбу. Кодар, сдерживая рыдания, сообщил им, что его батюшка умер ночью, так и не дождавшись встречи со старым другом. Щавель и Трикс принесли свои соболезнования. Иен и Халанбери так ничего толком и не поняли – и Трикс почему-то совсем не захотел поделиться с ними приключившейся ночью историей.

Миновав деревеньку – ее расхлябанные обитатели откуда-то уже знали о случившемся, как это обычно и водится у нерадивых подданных, путники выехали из владений рыцаря Арадана и вновь попали на приличную дорогу. Сверившись с картой, Щавель заявил, что теперь они едут по землям барона Исмунда. Трикс, подумав хорошенько, вспомнил, что предки барона были из той самаршанской знати, которая после проигранной войны предпочла принять власть Маркеля Разумного и стать его баронами, а не срываться с насиженных земель и копить впустую обиду. Иен, очень гордившийся своим приютским образованием, сказал, что владения Исмунда славятся быстрыми скакунами, собачьими бегами, петушиными боями, бойцовыми рыбками, азартными играми и гладиаторскими сражениями (только не до смерти, поскольку Маркель Неожиданный в угоду своей второй жене запретил гладиаторам убивать друг друга на аренах). Щавель отметил, что магия во владениях Исмунда развита слабо и знаменитых волшебников тут не водится. Ну а Халанбери только поинтересовался, умеют ли подданные барона делать знаменитую самаршанскую халву или уже разучились.

Несмотря на то что на землях Исмунда с давних пор проживало множество самаршанцев, нынче они уже мало отличались от прочих граждан королевства. Длиннополые накидки уступили место штанам и рубашкам, женщины больше не прятали рот под тугой повязкой (почему-то в Самаршане считали, что приличная женщина не должна показывать свой рот чужим – скорее всего самаршанцы таким образом ловко избавились от необходимости водить своих жен на пирушки и выслушивать от них замечания при посторонних). В деревнях повсюду держали кур, которых самаршанцы считают грязными животными, ибо они едят червей, а черви едят мертвецов, значит, тот, кто ест курицу, пожирает своих предков. Единственное, что выдавало происхождение местных, так это чуть более темная кожа и слегка раскосые глаза.

Деревни здесь встречались часто, и три ночи подряд путники проводили в тавернах. Но на четвертый день, когда вдали уже показались башни Гивы – главного города баронства, случилась неприятность.

Вначале зарядил дождь – нудный осенний дождь, решивший поквитаться за затянувшееся бабье лето. Дороги быстро раскисли, и благородный жеребец волшебника внезапно показал себя не с лучшей стороны: поскользнулся, упал, уронив Щавеля в лужу, – и захромал. Вначале волшебник почем свет ругал глупого коня, потом принялся его успокаивать и осматривать ногу. Ничего утешительного он не обнаружил.

– Месяц поправляться будет, – забинтовывая распухшую ногу животного, сказал он. – В ветеринарной магии я не силен. До города дохромает… там придется продавать.

Засунув руку в карман, волшебник достал тощий кошелек, заглянул внутрь и печально добавил:

– И покупать новую лошадь. М‑да…

До города жеребец действительно дохромал – Щавель шел пешком. На воротах волшебник поинтересовался адресом ближайшего лошадника и ближайшего колбасника. Конь насторожился.

К счастью для него, лошадник, осмотрев ушибленную ногу, назвал приличную цену, и визита к колбасных дел мастеру удалось избежать. Заодно Щавель продал и повозку с кобылой, после чего повеселел и отправился в ближайший трактир. Поужинав и выпив бутылку вина, волшебник стал совсем благостным. Для Трикса, Иена и Халанбери была снята комната, а сам Щавель отправился «знакомиться с прославленной ночной жизнью Гивы».

Трикс не возражал. Ребята устали так, что тут же повалились на койки. Халанбери уснул мгновенно, Иен успел снять башмаки. Аннет присела на подоконник, печально посмотрела на дождь, который только усиливался, и отправилась ночевать к Триксу в карман мантии.

Да и Трикс держался недолго. В свете единственной свечи он некоторое время разглядывал книгу «Тиана», борясь с искушением открыть ее и прочитать. Потом спрятал под подушку, задул свечу и уснул.

Утром Радион Щавель обнаружился в комнате, хотя Трикс точно помнил, что перед сном задвинул засов на двери. Волшебник был хмур и неразговорчив – видимо, знакомство с ночной жизнью города оказалось неудачным.

– На хорошем экипаже до Столицы меньше недели пути, – сообщил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Пешком будем идти недели три, а если упадет снег – то и больше.

– Здесь снег нечасто бывает, – блеснул образованностью Иен. – Да и что такое три недели…

– Волшебники не ходят пешком! – гордо ответил Щавель. – И три недели… это тебе ничего, а для меня, немолодого человека, изрядный срок!

Трикс, вспомнив, сколько вчера выторговал за лошадей и повозку Щавель, робко поинтересовался:

– А нанять экипаж денег не хватит?

– Уже нет, – мрачно ответил Щавель.

– Тогда, наверное, надо их заработать? – наивно спросил Трикс.

– Запомни, мой мальчик, больше всего на свете… ну, после хождения пешком, конечно, волшебники не любят… работать! – Последнее слово Щавель произнес с отвращением. – Маги любят придумывать заклинания. Соревноваться. Даже воевать! Но работать…

Он помолчал, потом печально добавил:

– Наверное, придется… Но помогать лавочникам устроить свои делишки я больше не намерен. Умойся и почисть одежду, мы отправимся на аудиенцию к барону!

– А одежда чистая, – похвастался Трикс.

– Мою одежду почисть, – пояснил Щавель. – И попроси на кухне кусочек жира, завернешь в тряпицу и начистишь мне сапоги до блеска… Да, Трикс! Ты не встречал барона Исмунда? Возможно, он знал твоего отца?

– Вроде как нет, – признался Трикс.

– Странный этот Исмунд, – пояснил Щавель. – В народе его любят. Но все обязательно уточняют, что больше всего барон славен любовью к азартным играм. Ладно, иди занимайся делом.

Трикс довольно быстро сумел почистить мантию волшебника и до блеска извозить салом сапоги. Все-таки классическое образование юного аристократа включало в себя много полезных навыков помимо танцев, чтения летописей и зубрежки родословных. Щавель тем временем ополоснулся в лохани и надушился южными благовониями (видимо, из уважения к самаршанскому происхождению барона). Иену и Халанбери было велено вести себя прилично, гулять только в людных местах (Щавель зловеще намекнул про весьма ценящихся в близком Самаршане малолетних светлокожих невольников) и к вечеру вернуться в трактир. Как ни странно, но больше всех предупреждение напугало Аннет. Поинтересовавшись у Трикса, есть ли в ней нужда, она добровольно вызвалась сопровождать мальчишек.

– Цветочная душа, – философски заметил Щавель, когда они с Триксом вышли из трактира. – Вроде и ругается на всех, а при этом – беспокоится. Надо признать, что магические существа вовсе не обязательно несут в себе зло.

– Господин волшебник, вы думаете, барон нам поможет? – поинтересовался Трикс.

Щавель искоса посмотрел на ученика.

– Ты сам как думаешь? Если бы к твоему отцу пришел… э… известный и уважаемый волшебник и попросил карету для поездки в Столицу к королю по важному делу?

– Это смотря какое настроение было бы у отца, – честно ответил Трикс. – Если вечером и веселое, то мог бы и дать. А если утром и подавленное, то прогнал бы. Или соврал чего.

– Исмунд вообще не пьет, – с отвращением сказал Щавель.

– Еще от придворных волшебников многое зависит, – продолжал Трикс. – Они же все считают себя самыми великими. И если бы отец дал чего другому волшебнику – придворный маг бы обиделся. И начал бы и себе требовать…

– Понятно. – Щавель кивнул.

– Хотя вообще-то папа добрый… был… – Трикс замолчал и отвел глаза.

Некоторое время они шли молча, потом волшебник положил руку ему на плечо:

– Не стыдись своих слез, ученик. Это хорошо, что ты любишь своих родителей. Но все мы смертны, рано или поздно.

– Кроме витамантов, – мрачно сказал Трикс, стыдясь своей слабости.

– Ты бы хотел видеть отца таким, как рыцарь Арадан? – спросил Щавель. – А ведь это даже не оживший покойник, это лич… Смерть не обманешь!

– А что будет после смерти? – спросил Трикс.

– Тут есть разные мнения, – охотно поддержал разговор Щавель. – Некоторые ученые говорят, что смерть – это полное небытие. Тьфу на них! Скальды варваров утверждают, что после смерти храбрые воины получают в свое распоряжение замок, толпу прекрасных девушек и кучу слуг, а также личное поле брани и неограниченное число врагов… как по мне, так утомительно и однообразно, верно? Самаршанские мистики верят, что после смерти Высшее Божество собирает все грехи и подвешивает к твоим ногам, а из добрых дел вьет веревку – и ты должен выбираться по этой веревке из Теснины Страданий на Гору Блаженства… причем Высшее Божество может еще дуть на тебя… не помню, в каких случаях снизу, а в каких – сверху…

Трикс, который был слаб в вопросах теологии, так заинтересовался, что недостойные волшебника слезы сами высохли на его щеках.

– Наши жрецы склоняются к мысли, что раньше миром правили семнадцать богов и богинь, но все они были лишь разными сторонами личности Высшего Божества – настолько оно разностороннее и многогранное. Один бог повелевал войной, другой – медициной, третий – погодой, и так далее… Но потом Высшему Божеству наскучило по мелочам вмешиваться в людские дела. Оно решило воплотиться в человека, прожить полную тягот и лишений жизнь, тем самым изменив род людской и весь мир человеческий к лучшему.

– Это получилось?

– И тут нет согласия, – вздохнул Щавель. – Ортодоксы считают, что получилось, и теперь после смерти все люди попадают в чудесный новый мир. Агийские еретики утверждают, что воплощенное в человека Высшее Божество некоторое время жило среди людей, но так в них разочаровалось, что вообще ушло из мира и занялось самопознанием, а все люди после смерти незримыми духами витают вокруг Божества и ждут, пока то освободится от дел. А вот горские знахари уверены, что Божество никогда и не просыпалось, что весь наш мир – это его страшный сон. И после смерти люди снова рождаются, ничего не помня о прошлой жизни. Хорошие люди рождаются умными, красивыми и богатыми, а дурные люди – уродливыми бедными дураками. Поэтому горцы обычно сразу убивают уродливых, продают в рабство бедных, а над дураками издеваются – ведь эти люди чем-то сильно провинились в прошлой жизни.

– Так кто на самом деле прав? – не выдержал Трикс.

– А кто его знает? – пожал плечами Щавель. – Несколько раз великие волшебники пытались с помощью магии связаться с Высшим Божеством и узнать, в чем смысл жизни и что происходит после смерти. Например, первая ассамблея волшебников увлекалась этим в полном составе. Однажды коллективными усилиями они составили такое мощное вопросительное заклинание, что даже получили ответ.

– Какой?

– Цветок герани, стоявший на окне, вспыхнул ярким пламенем и горел, не сгорая, три дня и три ночи. На стол, вокруг которого сидели волшебники, упала с неба морковка. А у тех волшебников, что были женаты, волосы стали зелеными.

– И что это значит?

– Пятеро волшебников сошли с ума, пытаясь догадаться. А остальные плюнули, герань погасили в ведре с водой, морковку съели, волосы перекрасили и больше ерундой не занимались. Понимаешь, Трикс, не в человеческих силах постигнуть ход мысли Божества… О, кстати, мы пришли.

Дворец Исмунда ничуть не походил на самаршанские постройки – это был строгий дворец с колоннами у входа и мощным фронтоном над ними. Наверное, таким образом барон подчеркивал свою преданность королевству, несмотря на инородное происхождение.

Двери во дворец были открыты, стража у ворот пропустила волшебника с учеником без всяких вопросов. Зато сразу во дворце Щавеля немедленно взял в оборот немолодой властный мужчина, сидящий за большим письменным столом. Одет он был по какой-то необычной моде – в лакированные ботинки, темные прямые штаны, белую рубашку и темный сюртук неудобного покроя. Вокруг шеи у него почему-то была повязана яркая красная лента, свисающая почти до пупа. Все попытки волшебника что-то объяснить мужчина отмел сразу.

– Я младший церемониймейстер барона, – вручая Щавелю свиток пергамента, объяснил он. – Все, желающие пройти на прием, должны заполнить эту анкету.

– Я волшебник!

– Это хорошо. Значит, умеете писать почти без ошибок.

– А если бы я вообще не умел писать и читать? – спросил волшебник.

– Наняли бы писца. Вон они, на той скамейке ожидают клиентов.

– А если бы у меня не было денег на оплату писца?

– Как вы полагаете, – едко спросил младший церемониймейстер, – достоин ли отнимать время барона необразованный и бедный человек?

– Ясно, – мрачно забирая пергамент, ответил волшебник.

– С вас одна серебряная монета за анкету, – добавил церемониймейстер.

Щавель крякнул, но безропотно расплатился.

– Я слышал про такие штучки, – пояснил он Триксу. – Это называется столовластием.

– Столовластием?

– Ну да. Все вопросы решаются заполнением бумажек, которые рассматривает специальная порода людей – чиновники. Идиотизм, конечно, я бы ему все объяснил на словах в пять раз быстрее. Но давно хотелось посмотреть, как эта система работает… Так… ого… тридцать четыре вопроса. Ну ладно…

Щавель присел за стоящий в стороне свободный стол, презрительно осмотрел старое неочиненное перо, лежащее рядом с чернильницей, полной засохших чернил, достал красивый свинцовый карандаш в замшевом чехольчике.

– Так-так-так… Анкета для домогающихся аудиенции… Так. Имя и прозвище. Радион Щавель… Предыдущее имя и прозвище, если таковые были… Хм. Не менял… Возраст… Ну, допустим… Пол… Они издеваются? Мужской! Пол до смены, если таковая была…

Щавель удивленно посмотрел на Трикса:

– Наверное, в этом есть какой-то смысл, да? Так…

Он снова принялся заполнять анкету, время от времени комментируя свои действия:

– Имя отца… Имя матери… Есть ли родственники в Самаршане или на Хрустальных островах… Кто по происхождению – человек или иное существо… Не замышлял ли зло против королевства и короля? Не замышлял ли зло против барона… Очень дотошные люди! В каком возрасте выпал первый молочный зуб…

Этот вопрос вогнал Щавеля в оцепенение.

– Очевидно, это тоже зачем-то нужно… – сказал он. – Но зачем? И… я совершенно этого не помню! Когда у тебя выпали молочные зубы?

– Тоже не помню, – сказал Трикс. – Халанбери надо спросить…

– Ничего, напишем – в пять лет, – решил волшебник. – Я думаю, это примерно тогда случается… В каком возрасте вы перестали… Нет, они все-таки издеваются!

Дальше Щавель писал молча, лишь временами вздрагивая и пораженно перечитывая вопросы. На последний вопрос – «цель визита» он ответил красивым словом «аудиенция», после чего направился к младшему церемониймейстеру.

– Надо было заполнять чернилами, – не глядя на пергамент, сказал чиновник.

– Почему вы сразу не сказали? – оторопел Щавель. – Или когда увидели, что я пишу карандашом?

– Я не обязан смотреть, чем вы пишете! – вспыхнул младший церемониймейстер. – И все объяснять тоже не должен. Вы могли спросить, я бы ответил!

– Хорошо. – Щавель встряхнул пергамент. – Слово – рабочий инструмент мага, и не важно, как оно записано – карандашом, чернилами или кровью сердца! Слово несет в себе смысл, который не меняется от формы. Повинуясь воле могущественного мага, слова на этом пергаменте изменили свое начертание – и превратились из карандашных штрихов в чернильные линии – из самых лучших чернил, что существуют в мире, созданных из глубоководной твари каракатицы и отборных квасцов!

Чиновник с легким любопытством глянул на пергамент. Строчки и впрямь выглядели написанными чернилами.

– Волшебник, значит… – пробормотал он. – И впрямь… Так. Цель визита – аудиенция. Это как-то странно звучит!

– Почему? – напористо спросил Щавель.

– Ну… в анкете же спрашивается, какова цель вашей аудиенции, а вы отвечаете – аудиенция!

– И в чем я соврал?

– Но это же не ответ!

– Почему не ответ? Если бы я написал «аудиенция?» с вопросительным знаком, то это был бы не ответ. Это был бы вопрос. Если бы я написал «аудиенция…» с многоточием, то это был бы не ответ, а размышление о цели визита. Но я написал – «аудиенция». И поставил точку. Я дал ответ!

Во взгляде чиновника появилось что-то, напоминающее уважение.

– Скажите, а вы не хотели бы поступить на государственную службу? – спросил он. – Барон намерен очень широко внедрять практику столовластия в жизнь баронства, а потом – и всего королевства. Я могу вас уверить – за нами будущее!

– Будущее – за магией! – твердо ответил Щавель.

Чиновник снисходительно улыбнулся:

– Ну да, да. Конечно же. Но все-таки подумайте, у вас есть все задатки столовластца. Кстати, жалованье очень неплохое, за проживание в трактирах платите лишь половину цены, через три года – жилье от казны. Начиная с определенного поста получаете право на служебную карету с колокольчиком…

– С колокольчиком?

– Ну да. При звоне колокольчика вас все обязаны пропускать. Я вас уверяю, не пожалеете!

– Я подумаю, – кисло ответил Щавель.

– Думайте, но не затягивайте, – кивнул чиновник. – Вам наверх по лестнице, там покажете вот этот пропуск охране, вас проведут в тронный зал. Аудиенция начнется через десять минут.

Заполненную Радионом анкету он, не глядя, смахнул в ящик своего стола.

– И зачем я это все писал? – спросил Щавель.

– Все будет изучено в надлежащее время, не беспокойтесь, – улыбнулся младший церемониймейстер. – Поспешите на прием.

Поднимаясь по лестнице, Щавель был задумчив и серьезен. Лишь когда охрана провела их в тронный зал, волшебник несколько приободрился.

Тронный зал действительно впечатлял!

Он был большой, круглый, с изящным троном положенного для барона размера и низенькой скамеечкой напротив, с богатым узорчатым ковром на полу, с куполом, расписанным яркими картинками. На картинках мчались по арене быстроногие кони, вцеплялись друг другу в загривок яростные боевые псы, мудрые седобородые люди склонялись над какими-то затейливыми играми, гладиаторы рубились на сверкающих мечах…