Текст книги "Микрорассказы Интерпрессконов 1997-2000 (СИ)"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Александр Прозоров,Святослав Логинов,Евгений Лукин,Александр Громов,Андрей Валентинов,Антон Первушин,Борис Иванов,Андрей Щербак-Жуков,Ника Батхен,Василий Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Ген Мов Чан
Ножны

ПРОЛОГ

Гром, сжамая в руке свой верный меч, сидел в засаде уже восьмые сутки. За это время обида на своего врага и потребность в мести, не покидавшие его последние восемь месяцев, успели возрасти в восемьдесят раз. Когда до окончания восьмых суток ожидания осталось восемь секунд, он отчетливо услышал звук ломающихся веток деревьев и понял: «Это мой враг».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. На

Глава 2. восьмой

Глава 3. год

Глава 4. поединка

Глава 5. со

Глава 6. своим

Глава 7. врагом

Глава 8. Гром

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1. понял,

Глава 2. что

Глава 3. силы

Глава 4. его

Глава 5. на

Глава 6. исходе.

Глава 7. «Пора

Глава 8. менять

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1. тактику»,

Глава 2. подумал

Глава 3. Гром.

Глава 4. Он

Глава 5. ловко

Глава 6. перебросил

Глава 7. свой

Глава 8. дамасский

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1. меч,

Глава 2. рукоятка

Глава 3. которого

Глава 4. была

Глава 5. украшена

Глава 6. восемью

Глава 7. изумрудами

Глава 8. в

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 1. другую

Глава 2. руку,

Глава 3. которой

Глава 4. кстати

Глава 5. владел

Глава 6. не

Глава 7. менее

Глава 8. искуссно.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава 1. – Негодяй!

Глава 2. выкрикнул

Глава 3. враг

Глава 4. и

Глава 5. тоже

Глава 6. перехватил

Глава 7. свой

Глава 8. меч.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Глава 1. И бились

Глава 2. они

Глава 3. еще

Глава 4. восемь

Глава 5. лет

Глава 6. и

Глава 7. восемь

Глава 8. минут.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Глава 1. «ДЗЫН-Н-НЬ-НЬ…»

Глава 2. «Ш-ШЬ-ШЬИ-И-ТЬ-ТЬ…»

Глава 3. «Ф-ФЬ-Ю-У…»

Глава 4. «ДЗ-ЗИЛИНЬ-НЬ…»

Глава 5. – Х-ху!

Глава 6. – Получай!

Глава 7. «С-СЬСЮ-У…»

Глава 8. «ДРИНЬ-НЬ-НЬ…»

ЭПИЛОГ

Гром устал. Он снова хотел перебросить меч в другую, отдохнувшую руку, но вдруг что-то произошло с его зрением – он почему-то отчетливо увидел энергетическую оболочку своего врага. «Не может этого быть! – обозленно промелькнуло у него в голове. – Ведь я никогда не верил в это! Я не верил в существование ауры даже тогда, когда мне об этом говорил гномик Вася!»

Гром отскочил от своего врага в сторону и взял тайм-аут. «Какой же я болван! – выругал себя Гром. – Пока не увидел собственными глазами – не верил, думал, что это бредни слабаков!»

Он презрительно посмотрел на свой меч.

«Как же смешная эта бесполезная железяка, – усмехнулся Гром. – Да и сам не лучше! Хотел этой безделушкой энергию разрубить! Сопляк! Возомнил себя всемогущим!»

Он бросил меч к ногам врага.

– Ты проиграл, – сказал Гром и, похлопав ладонью по своим дорогим инкрустированным ножнам, добавил: – Вот самое мощное оружие.

И в эту минуту камни на ножнах Грома вспыхнули ярким огнем, как бы подтверждая его слова. Гром не ожидал этого, но больше ничему решил не удивляться. Он вздохнул, пожал плечами и пошел прочь.

– Трус! – закричал вслед ему враг. – Вернись!

Он шел и слышал, как меч врага за спиной рассекает воздух. Он шел и слышал, как меч врага рассекает его плоть. Он снова усмехнулся и оглянулся назад. Его враг неистово рубил на куски его валявшееся на земле тело. Тело, которое Грому больше не понадобится.

Юрий Самусь
Реактивная тяга

Мы дрожали каждый в отдельности и все вместе, отчего школа космопилотов раскачивалась из стороны в сторону, словно звездолет, шлепнувшийся на аварийные амортизационные подушки. Мы дрожали как осиновые листья, как заячьи хвосты, как торговки мороженным в ноябре, и ничего не могли с собой поделать. Шел выпускной экзамен.

Когда меня вызвали «на ковер», я был готов окончательно: мышцы задеревенели, из глаз текли слезы, язык никак не хотел отлипать от неба.

– А-га, вот и Лютиков пожаловал, – сказал председатель экзаменационной комиссии и затем многозначительно добавил: – ну-ну.

Я сел на краешек стула, сиротливо приютившегося в центре «арены гладиаторов», и, сжимая в руке несуществующий меч, принялся ждать, с какой стороны в меня полетит сеть, а то и трезубец.

– Кхм, – откашлялся известный космодесантник Нетребайло, – разрешите мне?

Председатель утвердительно кивнул головой.

– Значица так, – известный космодесантник снова кашлянул, прочищая горло, – представьте себе, молодой человек, что на ваш корабль напали космические вампиры. Ваши действия?

Я едва не упал со стула. Ответ на этот вопрос не нужно было долго искать. С космическими вампирами никто и никогда не встречался, кроме, разумеется, известного космодесантника Нетребайло. А как известно, космодесантники любят всякого рода байки. Но вида я, конечно, не подал, а слово в слово, как написано в книге «Курьезы вселенной» (кстати, единственной книге, прочитанной мной за последние пять лет), повторил:

– Я отстреливаю резервный бак с топливом и спокойненько удаляюсь прочь. Как говорится, вампиры сыты и овцы целы.

По довольному лицу известного космодесантника я понял, что на первый вопрос ответ был дан исчерпывающий. Теперь ко мне обратился астрофизик.

– Ваш корабль засасывает Черная дыра. Как вы выпутаетесь из этой передряги?

Ответ был все в тех же «Курьезах», и я выпалил без запинки:

– Сбросил бы в нее несколько банок белой краски. В результате получилась бы не Черная, а Белая дыра. Она же, как известно, выделяет, а не поглощает материальные тела и энергию.

Третий вопрос задал ксенолог, нос которого напоминал свежесорванный помидор. Он спросил, что я буду делать, если встречу представителей неизвестной цивилизации?

Ответ мне подсказал его неестественно пунцовый нос.

– Я беру из НЗ бутылку «Столичной», несколько тюбиков хлореллы и иду устанавливать контакт.

У ксенолога мечтательно заблестели глаза.

– Что ж, – сказал председатель, – на все вопросы, Лютиков, вы ответили правильно, хотя и с некоторыми погрешностями. А посему, четыре балла вы заслужили.

Я радостно вскочил с места, когда он протянул руку за моей зачеткой.

Еще бы! Сдать выпускной экзамен и получить звание пилота, когда я даже смутно не мог представить, что такое реактивная тяга или первая космическая скорость!

Председатель поднял штамп над моей зачеткой, но в последний миг вдруг остановился.

– А знаете что, Лютиков, – задумчиво проронил он, – мне бы хотелось, чтобы вы получили более высокую оценку. Поэтому я задам самый простой вопрос: что такое реактивная тяга?

Константин Силин
Долголетие Семена Коськина

На Коськина напало вдохновение. Напало так внезапно, что отбиваться не было смысла. Семен удобно устроился за письменным столом, и работа закипела. Муза бренчала своей старенькой лирой, Пегас нетерпеливо хлопал крыльями, а с шариковой ручки так и сыпались на бумагу удачные литературные обороты.

– Сема, пора, – вдруг раздалось за его спиной.

Семен недовольно дернул плечом и, оглянувшись, еще раз убедился, что неприятности всегда начинаются вдруг. Перед ним стояла костлявая старуха с огромной зловеще поблескивающей косой.

– Пора, – ухмыльнувшись, повторила старуха.

Коськин зло со вкусом выругался, как любят и умеют только русские. На его столе лежал уже на три четверти написанный роман – мечта всей его жизни, а тут такое…

– Не пойду! – твердо заявил он. – Пока не допишу, не пойду! – И, словно это что-то меняло, добавил: – У меня же вдохновение…

Старуха, оскалившись, вероятно так она улыбалась, спросила:

– Много еще?

– Четверть, – по-деловому ответил Коськин.

– Хорошо, – немного подумав, согласилась старуха, – но как напишешь, чтобы без фокусов! – И она устрашающе качнула зазубренной от долгого употребления косой.

Прошло сто лет. Коськин свой роман так и не дописал. У него что-то закончилось: то ли вдохновение, то ли паста в ручке. Но он не унывает, к тому же многие ему завидуют, хотя почему-то не все.

Сергей Стрельченко
Стоп-носитель

– Ты никогда не думал, что для того, чтобы двигаться, надо оставаться на месте?

Андрей знал, что голова Альберта всегда полна неординарных идей, но эта казалась нонсенсом.

– Да, именно так, – продолжал Альберт, самодовольно раскуривая дешевую папиросу. Он сделал эффектную паузу. – Ведь движется сама окружающая нас вселенная. Представь себе обыкновенную, зависшую над движущейся лентой, муху. Она будет висеть в одной точке относительно потолка, но двигаться относительно предметов на ленте. Мой аппарат создает поле, которое изолирует предмет от окружающей системы. По мере его усиления растет торможение или, если угодно, скорость попавших в него объектов. С практической точки зрения это одно и то же. Ты будешь первым, кто увидит стоп-носитель в действии. Я сдвинусь по крайней мере на несколько сантиметров.

Альберт скрылся за дверью и появился в чем-то вроде жесткого водолазного скафандра. Скафандр был тяжел, как рыцарские доспехи, и вряд ли уступал им в прочности.

– Это и есть сам аппарат. Граница поля возникает на поверхности скафандра и изолирует его от всех внешних воздействий – будь то вибрация, излучение и прочие. В нем замирает само время. Объект в оболочке стоп-поля может пройти сквозь нейтронную звезду и даже не заметит этого.

Альберт опустил на лицо прозрачное забрало шлема и быстро вдавил красную кнопку на поясе.

Трах!!!

Звук страшной силы оглушил Андрея. Очнувшись, он понял, что лежит на грязном, заваленном осколками штукатурки и битом кирпичом полу. Встав и отряхнув костюм, Андрей постепенно пришел в себя. Он оглядел комнату, которая имела теперь вид логова террориста-одиночки после неудачной попытки изготовить бомбу. Стена, у которой только что стоял Альберт, превратилась в огромный трафарет, изображавший странное головастое человекоподобное существо, замершее в не менее странной развязной позе. В нем было что-то от знаменитых сахарских рисунков, вдохновлявших уже несколько поколений фантастов.

Несколько жителей города и области заметили неопознанный летающий объект.

Майор Ковальчук поднял по тревоге в воздух звено истребителей. Новейшие ракеты класса «воздух-воздух» не сумели поразит цель.

Американский астронавт Ларри Кларк передал в центр управления полетом, что видел, как за иллюминатором его корабля пролетел дух погибшего водолаза.

Василий Владимирский
Откровение

…Судорожно вцепившись в подлокотники кресла, Серж с нарастающим ужасом обводил взглядом трибуны, уходящие до самого горизонта. Еще минуту назад он, высоко подняв воротник пальто, шагал на работу в толпе сонных рабочих, чиновников, лоточников… Стояло серое осеннее утро, мелко моросил дождь, звенели трамваи. Он остановился перед светофором, и…

И все.

Серж посмотрел на небо. Легкий ветер гнал через глазуревую синеву барашки облаков, солнце отражалось от белого песка арены.

– Этого просто не может быть… – пробормотал он вслух.

Сосед справа – плотный мужчина в выцветших шортах, ковбойке и зеркальных очках – поправил белоснежную панаму и с интересом посмотрел на него:

– Что, в первый раз здесь? Ну, ничего. Тут главное – ничего не бояться… Сейчас начнется.

– Что начнется?

– Смотрите…

Арена уже не была пустой. Заполнявшие ее существа появлялись попарно прямо из пустого пыльного воздуха, и сразу же вступали в бой. Солнечные блики скользили по их черным панцирям и бронзовым надкрыльям, слепя зрителям глаза. На месте каждого сраженного тут же появлялись двое других, и немедленно включались в побоище. А на горизонте, окруженные пламенем, безмолвно выросли и неподвижно замерли в смертельном поединке две гигантские, огненные фигуры.

– Персонифицированное мировое Добро и Зло почему-то всегда выбирают именно это место, чтобы помериться силами, – негромко проговорил сосед, – но все равно никак не могут уничтожить друг друга. Завидую тем, кто наблюдает этот спектакль в первый раз. Здесь собирается самый пестрый народ – основатели религий и философских течений, поэты, сумасшедшие, ну, можете себе представить. Но, как говорит один забавный парень из местных, все это суета сует: победителем-то при любом раскладе оказывается то, что мы именуем персонифицированным мировым Добром.

Серж недоверчиво покосился на соседа.

– Это которое слева?… или справа?

Сосед откинул со лба жидкую прядь волос.

– Тут все гораздо проще… или сложнее, если угодно. Кто сказал, что победа всегда достается Добру? Напротив, именно тот, кто побеждает, и становится для нас Добром… – Он тяжело вздохнул. – По крайней мере, до следующего раза.

Александр Виноградов
Ребенок и конфета

Те, кто говорит:

«Это так просто, как отнять

конфетку у ребенка», никогда

не пытались этого сделать.

Р.Асприн

Стук колес ночной электрички Горький-Шахунья слышался довольно далеко, мешая праведному сну тысяч садоводов. За окнами, засиженными мухами, тянулись наверх обглоданные ели, будто пытаясь пронзить фиолетовое, с кровавым солнечным пятном, закатное небо. Громкий разговор двух мужиков весьма бомжового вида мешал мне сосредоточиться на чтении, а попытки уснуть заранее были обречены на провал взрывами дикого разнузданного хохота. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как наблюдать за бегущим в окне черным лесом и древними телеграфными столбами, напоминающими покосившиеся кресты бесконечного заброшенного кладбища. Доносившиеся до меня обрывки разговора, включившие в подсознание цепь мрачных ассоциаций, стали постепенно складываться в историю, одно воспоминание о которой до сих пор вызывает во мне внутренний протест. Рассказывалось это на присущем представителям дна нашего общества диалекте, понять который можно с трудом, лишь иногда улавливая смысл за трехэтажными матерными нагромождениями. Потому, может быть, я и не уловил некоторых деталей повествования или же неверно интерпретировал их. Однако, в конце пути произошло событие. заставившее меня усомниться, что описываемые здесь события всего лишь плод моего воображения.

* * *

Рассказчика звали Горб. Его профессия осталась мне неизвестной, а вот его погибший год назад друг, Культя, зарабатывал тем, что выставлял напоказ свои тощие коленки, изображая безногого. Летом нищим живется достаточно хорошо – не надо искать ночлега. Ну а тогда друзьям и вовсе повезло – ускользнув от сторожей и контролировавших место мафиози, они устроились у старых могил, в том районе кладбища. который редко посещался людьми. Облупленные ограды и заросшие дорожки, старые, кое-где даже поваленные наземь, памятники были окружением их вечерней трапезы, состоявшей из буханки, скользких холодных сосисок в найденной на помойке консервной банке и двух стыренных бутылок по 0,7 на двоих. Пластиковые стаканчики и конфеты «Улыбка» на закуску были подобраны с могил. Устроившись за полусгнившим дощатым столиком у одного из памятников, они быстро проглотили свои запасы и стали готовиться ко сну.

– Мазипин Петр Никанорович, – прочитал культя, вытирая зад куском чьего-то предвыборного плаката. – Восьмое шестое тыща девятьсот шестьдесят седьмого – восьмое шестое семьдесят второго… А седня чe?

– Восьмое июня, – отозвался Горб.

– Слышь, мужик, с днем рождения! – произнес Культя, обращаясь к камню, и расхохотался.

– Знаешь… Конфетку у ребенка сперли, да еще и насрали… Нехорошо как-то, – сказал Горб заплетающимся языком.

И бомжи уснули. Через некоторое время Горб сквозь сон услышал неразборчивые звуки, похожие одновременно на старческое шамканье и детский лепет: «Дядя спрятал конфетки. Сегодня мой день рождения, и мама всегда дарит мне конфетки. Но я найду их… Нехороший дядя! Он накакал на пол. Мама говорила, что нехорошо какать на пол… И здесь нет конфеток…»

А наутро, проснувшись с жуткой головной болью, он увидел мертвого Культю, с развороченной раной на животе, опутанного собственными внутренностями. Горб не помнил, как добрался до ограды и как перемахнул через ее двухметровые бетонные блоки. Но на следующий день он очнулся жутко избитым, с ужасным похмельем и уже совсем в другом городе.

***

История закончилась, и Горб с товарищем, улегшись на скамейки, успокоились. «Да Шахуньи они еще успеют выспаться, а мне – выходить скоро», – подумал я. Лезть в рюкзак за книгой не хотелось, и я тоже задремал.

«Это другой дядя спрятал конфетки. Он тоже нехороший дядя и даже не поздравил меня с днем рождения…» – услышал я сквозь сон, а затем проснулся от жуткого крика Горба:

– Он тут! Это он, он хочет искать у меня в животе! Он вернулся!

Валяясь на полу, Горб сучил в воздухе ногами и руками, будто отбиваясь от чего-то, нависшего сверху, а его недавний собеседник мирно храпел на своей скамейке.

Электричка уже переехала мост через Линду, и мне пора было выходить. От станции вглубь садоводческих товариществ вела песчаная дорога, где все еще работал киоск с непременным набором спиртного и жвачек.

Я вышел, но что-то заставило меня бросить взгляд на ярко освещенные окна моего вагона. Внутри я увидел единственную фигуру – РЕБЕНКА ЛЕТ ПЯТИ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ ПО ЛОКОТЬ РУКАМИ. И почему-то я вспомнил, что сегодня восьмое июня. А когда наши взгляды встретились, я только и смог сделать, что выдавить фразу:

– С днем рождения!

А полусгнившие губы ребенка озарила улыбка.

Интерпресскон-2000

Георгий Арефьев
Сказание о голове и безголовых

Жил на свете Путанов. Жил-поживал, склероз наживал. И все у Путанова было путем, да вот завелись в голове его мысли. Чувствовал он остро, как в мозгах они тихонько копошатся, щекочутся, извилинами шевелят. Вконец измучили – спокойно спать мешают, с фуршетов в зал читальный гонят и думать постоянно заставляют – прямо жизни не дают.

Хотел Путанов к знахарю пойти – авось поможет, да мысли воспротивились: дескать, над головою спутники летают, и люди скоро будут пьянствовать на Марсе, не стыдно ль колдунам-то доверяться в наше время? Ну, делать нечего, отправился Путанов в поликлинику. Выслушал его там врач, побарабанил пальцами по голове (и по его, и по своей), и молвил:

– Плохо дело. Трепанация нужна.

– И так вокруг одна сплошная трепанация на заседаньях и в газетах, – возмутился тут Путанов. – А дела не видать!

– Hу что вы, пациент, трепаться зря не стану – без обмана, всего и дел-то, дырку в голове вам провертеть! И мысли через эту щелку частично вытекут, частично испарятся.

Задумался Путанов было, да вовремя одумался он думать, пока критические мысли не родились и в разговор невовремя не встряли.

– Надо, значит надо, – отвечает. – От лишней дырки в черепушке вреда не будет – это и ребенку ясно.

…Очнувшись от тяжелого дурмана, он поднял руку к голове, но пальцы, ослабев после наркоза, наткнулись на бинты и в них увязли.

– Больной, вы слышите меня? – навис над ним хирург. – Мы вскрыли череп, но оказалось, что весь мозг был поражен идеями и излечению, увы, не подлежал. Спасти вас от ума могла лишь ампутация башки. Ее мы удалили на рассвете. Но не тревожьтесь, шрам почти что не заметен будет – делали на совесть. А в понедельник – на работу. Вы кем работаете? Депутатом? Чудесно – голова вам абсолютно не нужна.

Ко вторнику Путанов в этом убедился.

Не обошлось без недоразумений – пришлось сниматься заново на удостоверение и паспорт, но, в целом, жизнь катилась по привычной колее. Ну, правда, некоторые молча изумлялись: а как он видит, если нет ни глаз, ни даже головы, с высот которой взгляд они бросали прежде?

Но сам Путанов ничему не удивлялся, ему, естественно, и в голову такой вопрос не приходил… А засыпал теперь он сразу и, к тому же, без подушки. Для выездов же за рубеж, где издавна не любят безголовых (предрассудок недостойный!), он заказал протез с орлиным профилем и благородной сединой. (Не он был первым, и не он последним – сколько их, пустоголовых, или ватою набитых, с экрана и с газетных фотографий взглядом немигающим, остекленевшим смотрят якобы на нас. Пора б привыкнуть и не обращать вниманья).

А дома проще обходиться без протеза. Вот поздно вечером шофер такси, не разглядев, как заорет: «Куда ты под колеса прешься, безголовый раз…!» Но, не окончив, тут же извинился и, побелев, на красный свет умчался!

В родных пенатах накладные головы излишни (а настоящие – накладны) – немало ныне появилось тех, которым голова не интересна, был бы слышен звон, а лучше, шелест…

А деньги у Путанова водились – немало сэкономил он на шляпах, на шампунях, на бритье и стрижке, и на мыслях нудных о том, что взятки брать нехорошо, нечестно, недостойно.

И жил Путанов еще долго и счастливо, и умер в один день.

Аминь.

Вероника Батхен
Просто сказка

…Ей было девятнадцать лет. Она жила в однокомнатной квартире на третьем этаже дома-хрущевки в спальном районе Москвы, училась на журфаке МГУ, любила стихи и селедку под шубой. И три рыцаря мечтали о руке и сердце прекрасной Дамы – бизнесмен, владелец преуспевающей компьютерной фирмы; перспективный кандидат-астрофизик, восходившее светило науки; и молодой поэт, наделенный всеми мыслимыми достоинствами, кроме денег и здравого смысла. Она колебалась, не умея, а может быть, не желая выбирать, и, наконец, незадолго до нового года, объявила поклонникам, что выйдет замуж за того из них, кто придумает самый чудесный подарок.

Она долго готовилась к этому вечеру – свечи, шампанское, роскошный стол, любимое белое платье и мягкая постель с пушистым верблюжим пледом – все для прекрасного Принца.

Первым пришел бизнесмен.

– Нашу свадьбу мы отметим в Париже. Вот билеты на самолет и ключи от номера в «Рице». Мы увидим Монмартр и Нотр дам де Пари, будем пить столетний коньяк в лучшем ресторане Елисейских полей, с высоты Эйфелевой башни весь мир ляжет к нашим ногам! Рейс через час – ты поедешь?

– Уходи. Ты не угадал, – сказала она и закрыла дверь.

До боя курантов оставалось два часа.

Приход астрофизика был слышен. Она открыла дверь, не дожидаясь звонка, и уперлась взглядом в перевязанную розовыми ленточками, частично упакованную треногу, из-за которой высовывалось счастливое лицо кавалера.

– Это тебе. Телескоп. Сейчас я установлю его на балконе, и ты увидишь звезду. Я открыл ее сам и назвал твоим именем. Красная, седьмой величины…

– Снег идет третий день. До свидания.

Она открыла форточку – квартира пропахла дымом, а поэт терпеть не мог табака, сварила кофе и села ждать дальше.

Он пришел без пяти двенадцать. С пустыми руками.

– Я люблю тебя. И это все, что у меня есть. Чудо уже то, что я осмелился сделать тебе предложение.

Она ждала, не понимая.

– Ты – красивая. Нежная. Живая. Ты умеешь говорить без слов и смотреть в окно. Я люблю тебя.

Слов действительно не было. Она хлопнула дверью так, что сработала сигнализация на чьей-то машине. Все стало ясно.

Она выпила с президентом России шампанского – как лекарство, поплакала немного от обиды и одиночества и уснула, завернувшись в верблюжий плед. В комнате пахло дымом, бурчал невразумительно телевизор, ворочалась кошка в плюшевом кресле под лампой…

За окном шел снег. И цвели каштаны.