Текст книги "Космическая фантастика, или Космос будет нашим!"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Святослав Логинов,Олег Дивов,Александр Громов,Алексей Бессонов,Юлий Буркин,Вячеслав Рыбаков,Антон Первушин,Владимир Михайлов,Андрей Балабуха,Елена Первушина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

– Садились на лиганте – и смогли подняться?

– Выходит, так, – сказал Брег. – Не сразу, наверное…

Он снова нагнулся за очередным блоком и стал срывать с него предохранительную упаковку.

– Выходит, их осталось всего трое, считая со спасенным? И они смогли привести корабль?

– Да, – сказал Брег. – Спать им было, пожалуй, некогда.

– Но ведь, – нахмурился Сивер, – в живых должно остаться восемь!

Брег грустно взглянул на Сивера.

– Просто мы оптимисты, – сказал он. – И если слышим цифру «три», то предпочитаем думать, что это погибшие, а вернутся восемь. Но иногда бывает наоборот. – Он взял у Сивера блок и аккуратно поставил его на место.

– По-твоему, лучше быть пессимистом? – спросил Сивер обиженно.

– Нет. Но оптимизм в этом случае – в том, что трое вернулись оттуда, откуда, по всем законам, не мог возвратиться вообще никто. – Брег установил на место фальшпанель автомата. – Ну, можно лететь.

Сивер уселся в кресло.

– Жаль, – сказал он, – что нельзя махнуть куда-нибудь подальше от Земли.

– Нельзя, – согласился Брег и включил реактор.

Замерцали глаза приборов, пульт стал похож на звездное небо.

– Он слепой, Край, – сказал Сивер, – он больше не видит звезд. Я думал, он потерял глаза на рудниках.

– Нет, – Брег покачал головой, – на рудниках пилоты даже не выходят из рубки, там вообще нет людей – автоматика.

Сивер только зажмурился.

– Слушай, – спросил он, – а если бы ты был все время со мной, ты разобрался бы?

Брег ответил, помедлив:

– Думаю, что да. Для меня каждый пилот – герой, если даже он и не был на лиганте, а просто возит руду с Япета на Титан. Потому что и в системе бывает всякое.

Сивер опустил голову и не поднял ее.

– Что мне скажут на Земле? – пробормотал он. – Меня теперь никуда больше не пошлют?

– Нет, отчего же, – утешил Брег, – пошлют со временем. Но вот они – они никогда уже не будут возвращаться в Солнечную систему и останавливаться на Япете. Это бывает раз в жизни и, наверное, могло получиться иначе. – Он несколько раз зажег и погасил навигационные огни, затем трижды промигал слово «внимание», хотя внизу не осталось никого, кто нуждался бы в предупреждении.

– Я хотел… – отчаянно сказал Сивер.

– Да что ты мне объясняешь! – сказал Брег.

Он положил руку на стартер, автоматически включилась страхующая система.

– Действует, – слабо улыбнулся Сивер.

– Теперь его хватит надолго, – ответил Брег. – Наблюдай за кормой.

Сивер кивнул; он и без того смотрел на экран, на котором виднелась поверхность Япета, маленькой планетки, на которой нет атмосферы, но есть ручей с чистой водой, необходимой героям больше, чем торжества.

АНДРЕЙ БАЛАБУХА
Могильщик

Андрей Балабуха родился 10 апреля 1947 года. Окончил семь классов 157-й средней экспериментальной школы Академии педагогических наук (бывшей гимназии принца Ольденбургского), два года учился в Ленинградском топографическом техникуме, в 1970 году окончил 12-ю ШРМ Октябрьской ж.-д. Работал топографом, шлифовщиком на зеркальной фабрике, фотографом в Центральном военно-морском музее, рентгенодефектоскопистом на листопрокатно-штамповочном заводе, легководолазом, прошел путь от чертежника до начальника отдела строительства и генплана в проектно-конструкторском бюро Управления местной промышленности. В 1966 году участвовал в создании коллективной радиоповести ленинградских писателей-фантастов «Время кристаллам говорить». Первый рассказ «Аппендикс» был опубликован в 1967 году в ежегоднике «Фантастика» издательства «Молодая гвардия». С 1974 года – профессиональный литератор. Член Профессиональной группы писателей при Ленинградском отделении Литфонда РСФСР, затем – член Союза писателей СССР и Союза писателей Санкт-Петербурга; председатель секции фантастической и научно-художественной литературы. С 1983 года соруководитель (совместно с Анатолием Федоровичем Бритиковым), а с 1996 года – руководитель Студии фантастики. В 1994–1999 годах президент благотворительного литературного Беляевского фонда. Автор многочисленных переводов с английского, публицистических статей. В 1999 году избран членом-корреспондентом Метрологической академии Российской Федерации.

I

– Через час, – сказал Болл. – Устроит?

– Вполне, – ответил Котть. – Спасибо, Боря.

Болл, отключаясь, резко повернул радиобраслет. В сущности, он не слишком удивился экстренному вызову, хотя именно сейчас, когда «Сиррус» стал на профилактику, это было более чем странно. Но чего еще ждать, если ты вернулся домой в пятницу, да еще – тринадцатого числа, а на полдороге с космодрома обнаружил к тому же, что забыл в каюте раковину зубчатой фолладины, привезенную в подарок Зденке, и за ней пришлось возвращаться?

Вставать было лень: все-таки лег вчера достаточно поздно.

Ну да ладно. Он рывком сел, опустил ноги на пол, утонув ступнями в мягком щекочущем ворсе. Этот пол Зденка сделала без него; раньше, помнится, был другой – серый, эластичный… как его? Пергацетовый, что ли? А этот как называется? Надо будет спросить…

Болл сделал зарядку – упрощенный, «отпускной» комплекс, вызвал инимобиль и даже успел наскоро перекусить, прежде чем под окном раздался переливчатый сигнал.

Еще через полчаса он уже вышел из лифта и, пройдя по длинному коридору, сводчатым потолком напоминавшему корабельный, оказался перед кабинетом координатора ксенийской базы Пионеров. Он машинально, по старой, курсантской еще привычке одернул куртку и шагнул в распахнутую услужливой пневматикой дверь.

Кроме самого Коття в кабинете было еще двое: Свердлуф, генеральный диспетчер Транспортного Совета (вот так и осознаешь, как идут годы, – постарел Гаральд, ох, постарел…) и еще какая-то дородная блондинка с умопомрачительным профилем. Все трое сидели вокруг маленького столика и потягивали что-то из высоких конических стаканов. Судя по цвету, синт.

Котть поднялся ему навстречу. Был он невысок, коренаст и угловат.

– Знакомьтесь. Доктор Уна Барним из Обсерватории – шеф-пилот Борис Болл.

Блондинка небрежно кивнула; Болл в ответ поклонился подчеркнуто церемонно. На Ксении было две обсерватории: Андроновская на Архипелаге и Верхняя в Готических горах; года три назад к ним прибавилась еще одна, вынесенная на искусственный спутник; ее-то и называли просто Обсерваторией.

– С Гаральдом тебя, надеюсь, знакомить не надо?

Болл кивнул и пожал Свердлуфу руку. В свое время они были добрыми приятелями, но в последние годы несколько отдалились друг от друга: Боллу очень мало приходилось бывать на Ксении.

– Так в чем, собственно, дело, Миша? – спросил Болл, садясь и принимая из рук Свердлуфа стакан. Это действительно был синт.

– Как тебе сказать… Оно, конечно, ты в отпуске, так что имеешь полное право отказаться… Но понимаешь, возникло тут одно обстоятельство… Вот мы и решили побеспокоить тебя…

– Короче, Миша.

– А короче… Уна, может быть, вы введете Болла в курс дела?

Блондинка заговорила. Голос у нее оказался под стать фигуре: полный, сочный, глубокий – было в нем что-то такое… рубенсовское. Но говорила она толково: сжато, четко, даже суховато, пожалуй, – одно удовольствие слушать.

Одиннадцатого числа Обсерватория, проводя наблюдения Хурры, засекла некий объект, входящий в систему со скоростью шестьсот шесть плюс-минус два километра в секунду и первоначально принятый за ядро возвращающейся из афелия кометы. Однако последующие наблюдения заставили пересмотреть такую точку зрения. Объект движется под углом 47°13 к плоскости эклиптики, которую 21 марта в 16 часов 27 минут по среднегалактическому времени пересечет между орбитами Орки и Гаазы. Орка в этот момент будет находиться на расстоянии достаточном, чтобы не вызвать возмущений в орбите объекта, а более близкая Гааза не сможет этого сделать в силу своей малой массы. Затем объект, продолжая свое прямолинейное движение (а движение его является именно прямолинейным), начнет удаляться в мировое пространство в направлении Беты Ахава, которой при условии сохранения существующей скорости и достигнет через 4960 лет. От Ксении он пройдет на расстоянии сто пятнадцать плюс-минус полтора миллионов километров. Снимки объекта, переданные автоматической станцией «Парабола-79», позволяют предположить, что он имеет искусственное происхождение, то есть, попросту говоря, является космическим кораблем. Последнее косвенно подтверждается и прямолинейностью движения.

– Только почему он не отвечает на вызовы? – подал голос Свердлуф. – Аларм-то в любом случае работать должен!

Болл кивнул: ему дважды приходилось встречать мертвые корабли, по нескольку лет шедшие на автомедонте и регулярно – с пятнадцатой по восемнадцатую и с сорок пятой по сорок восьмую минуту каждого часа – испускавшие в эфир традиционное CQD.

– Мы запросили Совет Астрогации, – продолжал Свердлуф. – Ни о каких внеплановых или ведомственных кораблях в нашей зоне там неизвестно. Корабли ксенийской приписки идут в графике, так что ни один из них с данным объектом идентифицирован быть не может.

– А в чужака мне что-то не верится. Ведь до сих пор… ни с одной цивилизацией… достигшей космической фазы… мы не столкнулись. – Болла всегда раздражала манера Коття говорить длинными периодами, разделенными этакими псевдоодышечными паузами. – В любом случае мне кажется… Налить тебе еще, Боря? – Болл отрицательно помотал головой. – Ну и зря… Так вот. Мне кажется, посмотреть надо. Потому-то мы тебя и побеспокоили.

– Спасибо. – Болл послал Коттю самую нежную улыбку, на какую только был способен. – Это я уже понял. Но «Сиррус», как тебе, Миша, может быть, известно, стоит на профилактике. И поднять его я могу минимум через пять суток.

– Это мне известно, – хладнокровно подтвердил Котть. – Но вот у Гаральда есть на этот счет свои… соображения.

– Я не могу снять с линии ни одного корабля, Боря. Да и не слишком подходят для этого каботажники, сам понимаешь.

Конечно, пузатенькие каботажные каргоботы не для таких операций.

– А транссистемников у меня сейчас нет. «Дайна» будет только через двадцать семь суток. Так что не думай, будто мы переваливаем все на Пионеров…

– Я и не думаю.

– Но один вариант все же возможен. У нас есть космоскаф…

– Какой?

– Серии КСГ. Тебе с ними приходилось иметь дело?

КСГ – с маршевыми гравитрами. Это хорошо. Во всяком случае, лучше, чем, скажем, атомно-импульсный: и маневреннее, и в управлении проще.

– Приходилось.

– Чудесно. В общем-то, я так и знал. У меня, понимаешь, все пилоты в разгоне, а те трое, которых я могу отозвать, – чистые каботажники с наших курсов, они космоскафа, кроме как в учебнике, и не видели.

– Ясно. – Болл встал, отошел к окну. Из окна открывался вид на обширную техпозицию Лорельского космодрома. Хотя, кроме «Сирруса», ни единого корабля здесь не было, машины техобслуживания деловито сновали по полю, с высоты сорок седьмого этажа напоминая диковинных насекомых. Крейсер сейчас больше всего походил на готическую башню со сверкающим шпилем: по его броне ползали неразличимые отсюда полировщики и носовая оконечность – как раз до гребораторной опояски – приобрела уже первозданную голубизну, тогда как ниже корпус оставался бурым и бугристый, словно древесная кора. «Сиррус» был кораблем заслуженным, теперь таких уже не строили. Серия «С» кончилась «Скилуром», ее сменила серия «К» – «Канова», «Коннор»… Боллу эти тяжеловесные на вид полусферические корабли почему-то не нравились, хотя были они и мощнее, и надежнее.

«Старею, что ли?..»

– Задание? – спросил он, не оборачиваясь.

– Готово, – мгновенно ответил Котть. – Спасибо, Борис. Я знал, что ты не откажешься.

– Еще бы тебе не знать! Меня только интересует…

– Что?

– Откуда у вас космоскаф, Гаральд?

– Это ты у Хардтмана спроси, – ухмыльнулся Свердлуф. – Он все может.

– Помню. – Все-таки Болл не один год провел в Линейной Службе. – Но зачем он вам нужен?

– Понадобился, как видишь.

– Убедительно.

Болл требовательно протянул руку, и Котть вложил в нее неведомо откуда взявшуюся папку.

– Кого ты возьмешь, Борис?

– Астрогатором – Наана. Со связистом хуже: Варенцова трогать нельзя. Пожалуй, возьму стажера. Ему же лучше – больше практики… И вот еще что. Я со Зденкой поговорю с дороги, а потом ты с ней свяжись, побей себя немножко кулаком в грудь, у тебя это здорово получается, и покайся, что ты меня принудил.

Доктор Барним посмотрела на Болла с явным интересом. Котть хмыкнул:

– Ладно, не впервой! Ну, счастливого пути!

В лифте Болл не выдержал и спросил Свердлуфа:

– Объясни ты мне, зачем ему эта обсерваторская дива понадобилась? Он что, сам не мог того же сказать?

– Может, им просто нужен был повод повидаться?

Это было похоже на правду.

II

– Неужели… чужак? – не выдержал Шорак.

– И чему вас учили в Академии, стажер? – не оборачиваясь, насмешливо произнес Наан. – Ну и молодежь нынче пошла, а, шеф?

Болл всматривался в силуэт, медленно проползающий по кормовому экрану. Силуэт этот казался странным, необычным, непривычным и все же как-то смутно знакомым.

Двое суток космоскаф и сопровождавшие его «мирмеки» висели здесь, поджидая «гостя». И теперь он нагонял их, уже попав в поле зрения кормового локатора.

– Оставь стажера в покое, Айвор. Кстати, Карел кончал Академию Связи, а не Астрогации, заметь. Скорость?

Болл имел в виду скорость «гостя», и Айвор понял.

– Шестьсот шесть в секунду. Идет инерциальным.

Силуэт неизвестного корабля незаметно переполз с кормового экрана на бортовой.

– Уравняй скорости. Дистанция сто по траверзу.

– Есть, шеф-пилот! – Обиженный, Наан всегда переходил на уставное обращение. Руки его запорхали над ходовым пультом.

– Шорак! «Мирмекам» – строй треугольника, дистанция пятьдесят, «делай, как я».

Шорак бойко затараторил в микрофон:

– КСГ борт семьдесят три к Эм – двести тринадцать, Эм – двести семнадцать, Эм – двести двадцать два. Даю перестроение…

– Уймись ты, – улыбаясь, проворчал Наан, и Шорак перешел на ключ.

Тем временем изображение «гостя» замерло на экране левого борта, и теперь Болл мог рассмотреть его во всех подробностях. Конечно, корабль был явно земной постройки. Вот только – что это за ребристые диски, расположенные перпендикулярно диаметральной плоскости примерно там же, где у крейсера серии «С» проходит гребораторная опояска? Словно на иглу-рыбу надели кружевной воротник…

– Айвор?

– Не знаю… Это похоже…

– На рогановский, Айвор?

Наан кивнул.

Это был один из немногих кораблей, построенных в короткий период между открытием каналов Рогана – узких природных туннелей вырожденного пространства и появлением настоящих аутспейс-кораблей, превращающих на своем пути обычное пространство в аутспейс, где только и возможно движение со сверхсветовыми скоростями. Таких крейсеров было построено немного, коротким оказался их век, почти совпавший с веком легендарного Бовта, человека, первым увидевшего за открытием рогановских каналов не космологический феномен, а дорогу к звездам, человека, почти пять десятилетий определявшего космическую политику Человечества. «Вот так оно и бывает, – подумал с горечью Болл, – прожил человек жизнь, долгую жизнь, и всю ее посвятил одному – прорыву к звездам, рогановским своим кораблям, рогановской астрогации. И всего через каких-то два-три года после его смерти пришли аутспейс-корабли, и об этих, которым отдал жизнь Борис Бовт, забыли. Только в учебниках да монографиях по истории астрогации остались их изображения – изящные заостренные обводы и эти огромные ребристые диски, выполнявшие функции нынешних гребораторов». Только как они назывались, эти… «протогребораторы»? Болл никак не мог вспомнить. Впрочем, и не важно это.

– Свет! – отрывисто приказал он.

Неуловимое движение руки Наана – и на борту «гостя» вспыхнул яркий голубой овал.

– К корме.

Световое пятно томительно медленно поползло по броне «гостя». Если память не подводила Болла, то название и приписка должны быть обозначены где-то сразу после этих «протогребораторов».

– Увеличение, Айвор!

Изображение дрогнуло и поплыло навстречу. Болл ощутил легкую перегрузку – так бывает всегда даже после тридцати лет полетов: когда изображение надвигается на тебя, из-за отсутствия неподвижных ориентиров кажется, что это твое собственное движение, и тело привычно реагирует на него.

Место для надписи было выбрано с расчетом: здесь, позади дисков (они назывались синхраторами, вспомнил-таки Болл), броня пострадала меньше всего. Тем не менее прочесть можно было только:

«В… ОС. Зем… д. я». Земляндия – это ясно. Но как же он назывался, этот корабль?

– Свяжитесь с Коттем, Карел. И транслируйте ему изображение.

Котть возник на экране секунд через двадцать.

– Ну и динозавра вы поймали, Борис! Я такой только в «Истории астрогации» видел…

– Я тоже, – отозвался Болл. Он никак не мог оторвать взгляда от «динозавра» – есть в старых кораблях что-то завораживающее. – Откуда он, Миша?

– Это мы выясним. Ждите. – Котть отключился.

На выяснение ушло больше часа.

– Это «Велос», – сказал Котть, возникая на экране. – Первый из рогановских кораблей… и, судя по всему, последний… сохранившийся. Построен двести восемьдесят восемь лет назад на верфях Ганимеда… Кстати… «Велос» на каком-то из древних языков – «Быстрый». Каково, а? Только-только за световой барьер выскочили… в каналы рогановские влезли… и сразу же «Быстрый»? Самохвалов чуть не подскочил, когда я ему доложил, что мы рогановский корабль обнаружили…

Болл не мог не восхититься: за час отсюда, с Ксении, связаться с Землей, что само по себе непросто, ибо прижимистость связистов вошла уже в поговорку, и чтобы вышибить из них экстренный канал, нужно обладать административным гением Коття, а там, на Земле, добраться до самого Председателя Совета Астрогации… Вот это да!

– К нам направили спецрейс, – продолжал Котть. – Не знаю уж, кого они там набрали… историков, наверное… из техотдела кого-нибудь… Но начальствует не кто-нибудь – сама Баглай…

Тамара Баглай, специальный помощник Председателя Совета? Вот это уже совсем непонятно. Конечно, старинный корабль – это ЧП. Но не до такой же степени все-таки? Боллу никогда не приходилось сталкиваться с Баглай, но он знал, что пустяками она заниматься не станет. «В чем все-таки дело?» – недоумевал он. Но уже через несколько секунд все встало на свои места.

– Потому что… Знаешь, откуда он идет? – В голосе Коття появилось что-то, заставившее Болла оторваться от созерцания старинного крейсера и уставиться на координатора Базы. – С Карантина.

Наан присвистнул. Болл почувствовал, что у него заныли скулы. И только Шорак пока ничего не понимал.

Карантин! Наан, тот знает о нем понаслышке. И то, что он тихонько рассказывает сейчас Карелу, – лишь сухая объективная информация. Боллу же в бытность свою стажером, таким же, как сейчас Шорак, случилось несколько месяцев проработать в орбитальном патруле у Карантина: тогда еще не был создан электронный барраж, не позволяющий ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, – независимо от воли экипажа.

Карантин! Единственная планета, оказавшаяся не только губительной ловушкой, но и до сих пор еще неразгаданной загадкой.

Первый корабль, посланный к НИС-981, второй планетой которой и был Карантин, – этот самый «Велос», неизвестно как оказавшийся теперь здесь. О судьбе его ничего не известно. Он стартовал с Пионерского космодрома на Плутоне, Земляндия. Все.

Семьдесят лет спустя туда ушел аутспейс-крейсер первого ранга «Хаммер». Они оставили на орбите спутник-капсулу, в которой дождалась третьей экспедиции информация об их полете, протекавшем вполне благополучно, дальше о них ничего не известно, если не считать того, что еще через девяносто три года третья экспедиция обнаружила в первые и единственные сутки работы на планете «Хаммер», целый и невредимый. И – никаких следов его экипажа, экипажа из ста двадцати человек. «Велоса» на Карантине ни тогда, ни впоследствии найти не удалось, что, впрочем, скорее естественно, чем удивительно: найти на планете корабль при условии его полного молчания можно разве что случайно или же после многолетних систематических поисков.

Сама третья экспедиция достояла из аутспейс-крейсера первого ранга «Криста» и приданного ей вспомогательного каргобота «Анна», оставшегося на орбите, когда «Криста» пошла на посадку. «Криста» была вполне современным по тому времени кораблем, а об ее шеф-пилоте, Юване Шайгине, Болл немало слышал от деда, ходившего с Шайгиным еще на «Океане». Экспедиции было предписано произвести детальную зонд-разведку и только затем сесть и развернуться по процедуре «А». Но зонды передавали лишь белый шум, а на планете экспедицию не спасли ни защитное силовое поле, ни непробиваемая броня крейсера, ни умение людей. Первая передача сообщала об обнаружении «Хаммера» и заканчивалась традиционным: «Все в порядке». Вторая – шесть часов спустя – состояла из нескольких слов: «Высадка невозможна… Это страшно… Посадку запрещаю (последнее относилось к „Анне“). Только автоматы!»

С тех пор люди больше не пытались высаживаться на Карантин, объявленный запретной зоной. Была создана орбитальная станция. Вокруг планеты организовали патрулирование, потому что легионы энтузиастов ринулись туда на самых что ни на есть удивительных кораблях, вплоть до одномастных гоночных «арсов». На планете работали автоматы, но до сих пор не удалось выяснить ничего, хоть в малой мере объяснявшего бы гибель трех экспедиций. Когда вместо людей были высажены традиционные собаки – они попросту исчезли. Не погибли, а исчезли, как будто их никогда не было.

И что самое удивительное – от этого не спасали даже скафандры высшей защиты. Скафандры оставались целыми, но живые существа, в них заключенные, исчезали.

Загадки, сплошные загадки.

Почему исчезали на Карантине биоструктуры?

Загадка.

Почему третьей экспедиции все же удалось продержаться сутки?

Загадка.

Почему автоматы, проверенные на других планетах, вместо осмысленной информации передавали на станцию белый шум?

Загадка.

И вот теперь к ним прибавилась еще одна: исчезнувший «Белое» объявился здесь, в системе НИС-6411, в трехстах пятидесяти семи парсеках от Карантина и девяноста восьми от Земляндии.

– Что будем делать, Миша? – спросил Болл.

И впервые за много лет услышал:

– Не знаю. Надо организовать совещание. Один я этого решить не могу. И мы с тобой – не можем.

III

Бедняга стажер умотался, организовывая это совещание. Но в конце концов на мозаике черно-белых экранов АС-связи возникли все участники: Котть, восседающий за столом в своем кабинете; координатор Транспортного Совета Дубах, словно подтаявший за последние годы, поседевший, чуть сгорбившийся, но все тот же бессменный и бессмертный, как называли его за глаза в Совете, и его правая рука, генеральный диспетчер Свердлуф (обоих с трудом удалось поймать в Исследовательском центре); член Совета Миров Нильс Брюн, председатель Совета Ксении; Жоао Банши, ксенобиолог; последним был некто из Совета Геогигиены, присутствовавший незримо, потому что нашли его где-то, где не было экрана, и он включился через экстренный канал. Звали геогигиениста Вацлавом, он был из новеньких, и Болл его не знал.

Котть насколько мог бегло обрисовал положение, после чего слово взял Дубах. Поскольку данное совещание прямо интересов Транспортного Совета не затрагивает, а посильное участие в организации встречи «Велоса» Совет уже принял, выделив свой космоскаф, участие членов Совета в данном, и без того представительном, совещании кажется ему, Дубаху, нецелесообразным. Если же выяснится, что Транспортный Совет может оказать в исполнении решения данного совещания какую-то помощь, – его, Дубаха, в течение всего сегодняшнего дня можно будет застать в Исследовательском, а в крайнем случае – найти по экстренному каналу. С чем он и отключился, а вместе с ним исчезла с экрана и смущенная физиономия Свердлуфа.

Брюн предложил было посадить «Велос» где-нибудь в северной оконечности Пасифиды, откуда до ближайшего поселения больше пятнадцати тысяч километров, но после исчерпывающих пояснений Коття об опасности заражения тут же сыграл отбой.

– В таком случае мне представляется единственно правильным оставить корабль на достаточно высокой орбите, с тем чтобы впоследствии исследовать его силами специальной комиссии, которую, несомненно, организует Совет Астрогации.

– На ксеноцентрической орбите оставлять «Велос» нельзя, – вмешался Вацлав. – Слишком близко к планете и слишком оживленная зона. Вообще же вопрос об опасности, которую может представлять собой «Велос», находится в компетенции Института ксенобиологии. Может быть, доктор Банши скажет по этому поводу что-нибудь определенное?

Доктор Банши, увы, ничего определенного сказать не может. И прежде всего потому, что неизвестно, относится ли вообще проблема Карантина к области ксенобиологии или же к какой-то другой области. Но поскольку исключать возможность биологической опасности, если «Велос» действительно побывал на Карантине, нельзя – лучше всего законсервировать его на достаточно нейтральной орбите.

– Слушайте, шеф-пилот, а люди? – тихонько сказал Шорак. – Если там люди?

Болл отключил микрофон.

– Нет там людей, Карел, – как мог мягко улыбнулся он, глядя на побледневшее лицо стажера. – Нет и быть не может. Они в космосе уже без малого триста лет. В экипаже были одни мужчины. И анабиованн у них не было.

– Итак, – резюмировал Котть, – можно считать единодушным следующее решение. Космоскаф шеф-пилота Болла силами автоматических буксиров «мирмека Эм – двести тринадцать», «мирмека Эм – двести семнадцать» и «мирмека Эм – двести двадцать два» отбуксирует «Велос» на орбиту, параметры которой определит расчетный центр нашей Базы и которую согласует Транспортный Совет. Все согласны?

Болл прямо-таки задохнулся от восхищения. Суметь найти единодушное решение там, где все от этого решения уходят как могут, – для этого талант нужен! Нет, не зря Коття сделали координатором Базы…

Брюн согласен.

Доктор Банши полностью поддерживает такое решение, и к нему присоединяется Вацлав-геогигиенист.

– Заводить буксиры, шеф? – спросил Наан. Болл кивнул. Это надо делать в любом случае.

– А если они не были на Карантине? – спохватился Наан. – Ведь рогановская астрогация – дело ненадежное, да и непонятно, как они очутились здесь, если садились на Карантине…

– Они могли включить старт-автоматику, – возразил Котть.

– И главное, – сказал Болл, – главное – вдруг они все же там были?

– Но ведь на корабле, – вмешался в общий разговор Шорак, – может быть ценнейшая информация! И ради нее стоит рискнуть! Пусть кто-то один отправится туда. В крайнем случае мы рискуем только одним человеком. Добровольцем. – Он замялся. – Мной.

– А если нет там этой ценнейшей информации? – спросил Котть.

– И существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь? – холодно поинтересовался Болл.

– Но ведь вам самому случалось рисковать, шеф-пилот!

– Однако я до сих пор жив. Что вряд ли оказалось бы возможным, рискуй я так.

– Совещание окончено, – объявил Котть. – Спасибо. Расчетная орбита «Велоса» будет сообщена вам через…

– Нет, – жестко прервал его Болл. – Расчетная орбита «Велоса» нам не нужна.

Напряженное ожидание последних часов превратилось теперь у Болла в холодное, злое упорство. Если все уклоняются от решения, кому-то надо брать ответственность на себя.

Котть воззрился с экрана, как будто ему показали инопланетянина.

– То есть?

– Я не собираюсь отводить «Белое» на стационарную орбиту, Миша.

– Почему?!

– Потому что это не дает гарантии. Потому что всегда найдутся энтузиасты вроде нашего стажера, которые полезут за гипотетической информацией…

– На столь же, между прочим, гипотетическую гибель… – вставил Наан. – Я согласен со стажером, Борис.

– Бунт на корабле… – Болл улыбнулся, но улыбка была чисто механической. – Теперь ты понимаешь, Миша, что его надо…

– Уничтожить? Последний из рогановских кораблей?! Пойми, его нужно сохранить – как музейную ценность, наконец! Ведь опасность в самом деле гипотетична, а ценность – несомненна. Да и с опасностью сумеем же мы справиться… когда-нибудь. А пока – выставим надежную охрану, со временем – поставим барраж…

Когда-нибудь… Болл знал цену этому «когда-нибудь». Потому что была еще и четвертая высадка на Карантин. Высадка, о которой знал только Болл. Патрульный космоскаф пошел на посадку, и остановить его Боллу было нечем. Вагин, второй пилот «Синдбада», проработавший в патруле всего месяц, направленным лучом передал на космоскаф Болла: «Хочу попытаться. Иначе не могу. Кто-то ведь должен…» Официально Болл доложил, что космоскаф Вагина потерпел аварию в результате столкновения с метеоритным телом. Потому что сказать правду – значило слишком многим доставить горе большее, чем от известия о такой вот случайной гибели. Но с тех пор Болл не верил в «когда-нибудь».

– Миша, меня зовут Болл, Борис Эдуардович Болл, и мой карт-бланш двадцать шесть – А – ноль двадцать девять.

– Ты хочешь?..

– Да. И отчитываться буду только перед Советом Астрогации.

Пилотам Пионеров и Дальней Разведки часто приходилось принимать решения, выходящие за пределы компетенции обычных командиров кораблей. Поэтому наиболее опытные из них получали карт-бланш, предоставлявший им автократию на неисследованных планетах и даже в нейтральных пространствах освоенных уже систем – вне стамиллионнокилометровой территориальной зоны, в пределах которой по космическому праву любой корабль подчинялся местным Советам.

Космоскаф находился в ста двадцати семи миллионах километров от Ксении, и Болл решил использовать свой карт-бланш.

Котть понял это.

– Боря, – сказал он, – эх, Боря…

И отключился.

– Шорак! – Слова Болла были отрывисты и сухи. – Пристыкуйте «мирмеки» к «Велосу».

– Шеф-пилот…

– «Походный устав», параграф семнадцать, три?

– Есть, шеф-пилот! – мертвым голосом сказал Шорак и забубнил: – КСГ борт семьдесят три к Эм – двести тринадцать, Эм – двести семнадцать, Эм – двести двадцать два…

– Наан, дайте траекторию на НИС – шестьсот сорок один. Наан молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение все убыстрялось. Постепенно их становилось все меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе. Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта. Наан, рывком развернув свое кресло, ударил командира каменно-холодным и тяжелым взглядом.

– Это трусость, – очень тихо и очень зло сказал он. – Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.

Рядом с линией расчетной орбиты, заданной Нааном, на курсографе появилась вторая, пунктирная, и когда они совместились, Болл медленно вывел гравитры на крейсерский режим.