Текст книги "Космическая фантастика, или Космос будет нашим!"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Святослав Логинов,Олег Дивов,Александр Громов,Алексей Бессонов,Юлий Буркин,Вячеслав Рыбаков,Антон Первушин,Владимир Михайлов,Андрей Балабуха,Елена Первушина
Жанр:
Космическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
ДОРОГА к ЗВЕЗДАМ
Вступление
Раздел «Дорога к звездам» включает произведения современных российских фантастов, время от времени пишущих о космонавтике.
Это – именно современная фантастика. Вопросы, поднимаемые здесь, не могли столь прямо (зачастую резко) обсуждаться во времена Советского Союза с его вялой эссеистикой и цензурируемой публицистикой. О них дозволялось, да и то с оговорками, рассуждать только «столпам ракетостроения» и «отцам космонавтики». Но и они не могли скрыть свою тревогу по поводу опасностей, которые подстерегают человечество на пути к звездам.
Первая (и, может быть, самая главная) опасность – само человечество. Оно разрознено, оно не готово к масштабной экспансии, оно слишком поглощено своими заботами и конфликтами. Может получиться и так, что человечество исчерпает дешевые ресурсы, и тогда придется вообще отказаться от космонавтики – ведь способов выйти на орбиту не так уж много, а самые дешевые из них связаны с ракетами на химическом топливе.
Довольно необычный вариант космической экспансии описал Юлий Сергеевич Буркин в своем рассказе «Вон! К звездам» (2004). В мире пришли к власти мусульманские фундаменталисты, и в результате те, кто не хочет принять ислам или нарушает законы шариата, вынуждены отправиться в космос. Рассказ Буркина многопланов, но одна идея в нем сформулирована предельно конкретно: если современная цивилизация западного типа откажется от развития во имя призрачной стабильности, она проиграет более молодым и агрессивным народам, потеряет Землю и будет вытеснена на «тот свет» во всех смыслах.
Более спокойный, но от того не менее страшный рассказ Елены Владимировны Первушиной «Ты любишь джаз?» (2004) посвящен другому повороту обсуждаемой темы. Западная цивилизация не перевернулась – наоборот, она достигла определенного пика, после чего началось ее угасание. «Общество потребления», напуганное последствиями масштабной техногенной катастрофы (неуправляемое падение Международной космической станции), отказалось от пилотируемой космонавтики. Экономика стала экономной, но счастливых людей от этого не прибавилось. Есть ли у такой цивилизации будущее? Нет. Как нет будущего у нерожденных детей.
В повести Святослава Владимировича Логинова «Я не трогаю тебя» (1990) движущей силой экспансии стало перенаселение. Через век-другой, уверяет автор, люди будут жить так долго и хорошо, а рожать и растить детей будет так необременительно, что наша маленькая планета окажется переполнена, а биосфера уничтожена. Единственный выход – колонизировать другие миры. Однако выясняется, что земные формы жизни смертоносны для инопланетян. Остановит ли это колонизацию? Вряд ли. Во все времена люди думали только о собственных интересах.
Рассказ Александра Николаевича Громова «Секундант» (2000) посвящен другой тревожной теме. Можно не сомневаться, что колонизация других планет приведет к появлению новых людей, которых уже нельзя будет назвать землянами. Как будут относиться эти новые люди к Земле и землянам? Дружелюбно или враждебно? Захотят ли колонисты и их дети поддерживать контакты с Землей? И если не захотят, то есть ли смысл в такой экспансии? Ведь она ведется не только для того, чтобы получить доступ к необъятным ресурсам Вселенной, но и ради обогащения земной культуры, а такое обогащение возможно при наличии развитых контактов с колониями.
Повесть Геннадия Мартовича Прашкевича «Анграв-VI» (1992) посвящена одной из самых острых (хотя пока совсем неактуальных) проблем, связанных с грядущей космической экспансией. А что будет, если там, в глубинах Вселенной, мы встретим ЧУДО – явление, которое не имеет рационального объяснения? Не напугает ли оно человечество? А может, вера в чудо станет преобладающим мотивом, который подавит инстинкт самосохранения и станет угрозой для выживания и развития? Готовы ли мы принять чудеса, которые наверняка поджидают нас на других планетах? Или все-таки человечество еще недостаточно разумно для этого?
Можно придумывать ответы на странные и неактуальные вопросы – как делают фантасты. Но, забегая вперед, мы не должны забывать, что решения, которые будут принимать потомки, зависят и от нашего сегодняшнего выбора, ведь будущего не существует, пока мы его не создали.
ЮЛИЙ БУРКИН
Вон! К звездам!
Юлий Буркин родился 29 марта 1960 года в Томске. Писатель, поэт, музыкант. После окончания филфака Томского государственного университета работал в местных периодических изданиях, занимается журналистикой и по сей день. Один из организаторов конвента фантастики «Урания» в Томске. Писательскую карьеру начал на 3-м курсе университета, написав небольшую повесть «Мир вдребезги». Первый фантастический рассказ «Пятна грозы» был опубликован в журнале «Парус» (Минск) в 1988 году, первая книга – сборник «Бабочка и Василиск» – выпущена в 1994 году. Помимо «сольных» романов и сборников в соавторстве с Сергеем Лукьяненко написал трилогию «Остров Русь», в соавторстве с Константином Фадеевым – «Осколки неба, или Подлинная история „Битлз“». Лауреат премии «Странник» за книгу «Цветы на вашем пепле». Автор и исполнитель множества песен, вошедших в ряд выпущенных им альбомов в стиле «русский мелодический рок» – «Vanessa io» (1994), «Королева белых слоников» (1996), «New & Best» (1998) и «Метод» (2001).
***
Они же не будут стрелять?! – задыхаясь, выкрикнула Сашка, ныряя за мной от света фонаря в темноту, под отцепленный вагон.
Лай собак, кажется, стал чуть тише, сместившись влево.
– Конечно, не будут, – заверил я, точно зная, что вру. Пусть хотя бы ей не будет так страшно.
Но зря я старался: только я перевернулся с живота на спину, поудобнее устраиваясь на шпалах и мокром щебне между ними, как со стороны депо раздался треск очереди. Пронзительно звякнул металл о металл, и звук этот смешался со свистом, жужжанием и эхом.
– Валя, – тихо забормотала Сашка, подползая и уткнувшись холодным носом мне в ухо, – мы же ничего такого не делали, – я почувствовал, что она вот-вот сорвется, – мы же только целовались.
– Тсс, – прошептал я. – Мы, кажется, ушли. Давай замрем и полежим смирно.
В такую передрягу я попал впервые, но вел себя достойно и, наверное, гордился бы собой, если бы не было так жутко.
Сперва тявканье сдвигалось левее и левее, и все спокойнее становилось в моем ухе Сашкино дыхание, но потом собаки вдруг залаяли ближе, даже стали слышны голоса людей, и она задышала неровно, с еле слышным сопением. Дважды пальнули одиночными, видно приметив что-то подозрительное. Я напрягся, но звуки снова начали удаляться.
С лужей, точнее с дождем, нам повезло. Если б не он, собаки со следа не сбились бы… Учитывая, что мы бежали от самого парка, можно сказать, что мы совершили невероятное.
Одновременно с тем как отступал страх, все сильнее начинали угнетать холод и сырость. Но, видно, Сашка успокоилась раньше меня, потому что она вдруг прижалась ко мне плотнее, и ее рука полезла мне под рубашку, поползла по животу… Ого! Это новые игры. Я сразу забыл о дискомфорте.
– Валька, – зашептала она, – нас ведь сейчас чуть не убили. А если бы убили, тебя или меня, у нас бы никогда не было этого…
Где-то неподалеку, на нашем или на соседнем пути, застучал колесами локомотив.
– Ты хочешь сказать… Нам нужно сделать это? – Я почувствовал, что руки начинают дрожать снова, но уже не от холода и не от страха, скользя по ее мокрой холодной спине под свитером.
– Ага, – выдохнула она. – Пока не убили. Чтоб хоть было за что.
Глаза привыкли, я уже отлично видел ее в темноте, и мы стали целоваться, потихоньку расстегивая все, что расстегивалось. И мы так увлеклись этим, что перестали обращать внимание на звуки, пока локомотив, тормозя, не заскрипел почти над ухом, а потом несильно треснулся прямо о наш вагон. Тот, громыхая, покатился, мы снова замерли, но, пройдя метра два, он застыл, оставшись все-таки над нами.
Локомотив очень медленно придвинулся к нему и толкнул его еще раз, но теперь вагон только дрогнул. Совсем рядом послышались хруст щебня под чьими-то ногами, скрежет и стук… Стало ясно, что вагон прицепляют.
– Пойдем отсюда, – шепнула Сашка, торопливо застегивая джинсы.
Я понял, что она собирается лезть через рельсы, и покрепче ухватил ее за талию.
– Ты с ума сошла! Вагон в любой момент может поехать!
– И что, лежать тут и ждать?
– Конечно! Ты хочешь, чтобы тебя разрезало пополам?
– Можно отползти подальше от вагона по шпалам, а потом уже лезть через рельсы, – предложила она.
– Можно, – согласился я.
Но этого не понадобилось. Вагон дернулся и, ускоряясь, двинулся в противоположную прежней сторону. А мы, как дураки, остались лежать на шпалах под ярким светом висящего на столбе фонаря. Так сказать, на всеобщем обозрении. Слава богу, обозревать было некому.
– Давай не пойдем домой, – предложил я, когда мы, грязные как свиньи, выбрались обратно в жилой микрорайон. – Можно снова напороться.
Раздался низкий-низкий, на пороге слышимости гул, и чуть шевельнулась под ногами земля. В космос отправилась очередная партия добровольцев.
– А куда пойдем? – спросила она.
– К Виталию, – придумал я. – Он тут в двух шагах живет, я у него был один раз.
– Зачем?!
– Диктант переписывал.
– Нет, второй час все-таки. Неудобно.
– Удобно, неудобно!.. А от патруля бегать удобно?! – Я почувствовал, что начинаю злиться. Не на нее. Просто оттого, что нас обломал локомотив, и я так и остался девственником. Хотя звучит это и смешно. – Помнишь, как он нас учил: «добро должно быть с кулаками», «красота спасет мир», «лучше умереть стоя, чем жить на коленях»… Сами всё просрали, а теперь к нему неудобно!
– Он-то здесь при чем?
– Все они при чем!
– Перестань, Валенок.
– Да не «перестань»! – конкретно завелся я. – Я ему в глаза хочу посмотреть. Почему это мы должны лететь к этим чертовым звездам?! Как они могли подписать эту долбаную «Хартию»!
– Тебя никто не заставляет никуда лететь.
– Да?! А если я люблю тебя?!
– Тогда не кричи на меня.
Я даже остановился, стараясь взять себя в руки, потом сделал глубокий вздох и через силу улыбнуться.
– Извини, Мурка, – сказал я.
– Я все понимаю, – кивнула она.
– Он, конечно, ни в чем не виноват. Но давай все-таки пойдем к нему. Просто потому что так безопаснее. А мы стоим возле его подъезда.
– …Проходите, проходите, ребята. – Виталий Иванович сильно постарел за год, что я его не видел, но выглядел все-таки молодцом. Хотя, возможно, потому, что был одет в новенький спортивный костюм. – Какими судьбами в такой час? Что-то случилось? – спросил он, оглядывая нас. – За вами гнались?
– Да, патруль, – кивнул я, разуваясь.
– Можно, я сразу в ванную? – попросилась Шурка.
– Конечно, конечно, – засуетился Виталий. – Вот сюда, пожалуйста. Чистое полотенце висит на двери. Кстати, можно и одежду постирать.
– А ничего, что машинка шуметь будет?
– Нет, нет, ничего, я ведь один живу.
– А во что я потом оденусь?
– Там висит халат. Правда, он мужской.
– Тогда раздевайся, – сказала мне Сашка. – Тоже постираю.
– Комендантский час? – спросил меня Виталий, включая чайник, когда она заперлась в ванной. – Что же вы так неосторожно?
Я, оставшись в одних трусах, прошлепал за ним на кухню.
– Они нас еще до одиннадцати почикали, – возразил я. – Мы целовались. В парке.
Лицо у него стало таким, словно ему дали пощечину. Он опустился на стул.
Тут дверь ванной распахнулась и, шествуя павой, в коридоре возникла Сашка, задрапированная в шикарный японский халат.
– Как я? – спросила она.
– Супер! – отозвался я.
– Вы, Саша, восхитительны, – подтвердил Виталий, вымученно улыбнувшись.
– Тогда ждите меня, мужчины, – сказала она. – Я скоро буду.
И снова скрылась в ванной. И сейчас же там загудела стиральная машина. Почти как мезонный транспортно-пассажирский корабль «Свит Эппл-Эль».
– Подонки, – сказал Виталий, имея в виду, конечно, милицейский патруль. – Бедные вы мои. Как же это все скверно. И ведь они – русские люди…
– Они тут ни при чем, – сказал я. – У них приказ.
– Мало ли что приказ. В войну таких называли полицаями, а партизаны их вешали. И потом, после войны, их искали, судили и расстреливали. Правда, я тогда еще не родился.
– Не надо путать, Виталий Иванович. Кстати, чайник кипит, можно заваривать. Полицаи переходили на сторону врага, а наша милиция служит нашему правительству. – Я помолчал, а потом отважился: – Я давно хотел спросить у вас: почему вы нас предали? Как вы могли подписать «Хартию»? Почему вы не воевали? Помните, вы мне подсунули Стругацких? Вы ведь хотели, чтобы мы выросли смелыми и добрыми, чтобы мы полетели на другие планеты, чтобы мы покоряли их. И вот мы улетаем… Но разве так это должно было быть?!
Стоя спиной ко мне, Виталий разлил чай в две чашки. Обернулся, поставил их на стол. Сел.
– Валя, – сказал он. – Ты ведь знаешь все, и я не могу сказать тебе ничего нового. Стоит ли корить стариков, которые остались без будущего. Единственное, чем я могу помочь вам… Оставайтесь у меня до утра. С ней вместе. В той комнате, – указал он за стенку.
– Виталий Иванович! – Я вскочил. – Мне даже мама такого не скажет! Но ведь если узнают, что я ее… Что мы у вас…
– Не узнают, – усмехнулся он. – А если и узнают, что с того? Я уже все потерял.
Над входом в мэрию белыми буквами на зеленой ткани красуется ненавистная надпись: «Земля сыновьям Аллаха». Это единственная зримая деталь, навязанная нам ОАЗИ. В «Хартии» она прописана отдельным пунктом.
Мы с Сашкой, ее родители и моя заплаканная мама сидим на скамеечке возле двери загса, ожидая своей очереди. Брак сегодня стал настоящим «таинством», никто не хочет, чтобы его выбор стал известен посторонним. Ведь не ясно, какой из вариантов унизительнее.
Наши политики кичатся тем, что сумели «преодолеть кризис мирным путем». Уверяют, что каждый из пунктов отвоевывали с риском для жизни. Но особенно не поспоришь, когда со спутников на тебя направлены термоядерные боеголовки, а противник не боится смерти. Да и не верю я политикам. Как-то я спросил у отца, многие ли политики продаются. Он ответил мне: «Все. Только цена разная».
Стены коридора увешаны красочными репродукциями, изображающими иные миры. Никогда еще фантастическая живопись не пользовалась такой популярностью. Чтобы как-то развеяться, мы с Сашкой принялись разглядывать картины. Особенно понравилась одна. На поляне, окруженной розовыми деревьями, под ярким бирюзовым солнцем стоят три одетых по-земному человека – молодая женщина и двое мужчин. А рядом с ними, поджав задние ноги, сидит добрый рыжий кентавр, брежно держащий в руках человеческого ребенка.
– Валя, может, там действительно так? – искательно заглядывает мне в лицо Сашка.
– Конечно, Шурка-Мурка, – отвечаю я, – так или еще лучше, – и чувствую, что краснею оттого, как фальшиво звучит мой голос.
Наконец предыдущая пара и кучка родственников с бледными улыбочками вываливаются в коридор. На свадьбе теперь принято дарить искусственные цветы. Из динамика над дверью раздаются наши имена: «Валентин Николаевич Паздеев и Александра Ивановна Толстоброва приглашаются в зал бракосочетаний»,
Сашка смотрит на меня испуганными глазами. Дурочка, она не прекращает винить себя в том, что беременна. Тетенька-инспектор, поднявшись, одаривает нас ледяной улыбкой. Ей бы в морге работать. Впрочем, почти так оно и есть.
Война была проиграна, не начавшись. И вдруг подвернулось изобретение НАСА. До того вдоль и поперек засекреченные мезонные корабли дали нашему «западному» миру призрачную надежду. Мусульманам не нужны звезды. Ведь для людей Аллах создал Землю и только Землю. Это нас и спасло. Или несколько отсрочило конец.
…Утром, когда Сашка еще спала, мы с Виталием снова сидели на кухне.
– Почему ни от кого из колонистов еще не приходило известий? – спросил я, хотя и знал ответ заранее. – Почему еще никто из них не возвращался?
– Потому что они ныряют неизвестно куда и выныривают неизвестно где. И мы понятия не имеем, как находить направление. Когда-нибудь мы научились бы этому, но нам дали только пятнадцать лет. Убраться вон. Или в могилу, или в космос.
Он сказал «научились бы», а не «научимся» потому, что никто еще не доказал, что, кроме Земли, во Вселенной есть миры пригодные для жизни.
– Виталий Иванович, а сами вы верите, что там что-то есть?
– Я верю, – сказал он. – Но, к сожалению, это вера чистейшей воды, и она ничем не подкреплена.
– Только вашим желанием? – подсказал я.
– Дело не в этом. Я верил в это и до кризиса, когда нас никто никуда не гнал. Ты же видел мою библиотеку. Я всю жизнь мечтал о космосе.
– Так почему же вы не летите? Вы считаете себя слишком старым?
Он усмехнулся:
– Ты знаешь, Валя, как раз поэтому я готов лететь хоть к черту на рога. Здесь мне терять нечего. Уж лучше так, чем доживать свой век, наблюдая, как уничтожают все, что ты любил.
То же самое написал в предсмертной записке отец.
– Так в чем же дело? – продолжаю настаивать я.
– Ты правда не понимаешь? А ты не знаешь, сколько стоит полет холостяку или человеку не фертильного возраста?
– Что такое «фертильный»?
– Способный к продолжению рода.
– Сколько? – упрямо спрашиваю я.
– В десять раз дороже, чем тебе, если бы ты собрался лететь с ней. – Он кивнул на стену, за которой спала Саша. – Такова установка правительства. Чтобы старики не занимали место. Надо спасать детей.
Спасатели…
– Говорят, у американцев по-другому, – продолжает он. – У них и раньше пенсионеры путешествовали.
…Даже для нас полет стоит очень и очень дорого. Продано все, что только можно продать. И это еще при том, что в одном корабле по рекомендации генетиков летит не менее ста супружеских пар. Наши родители с радостью отправились бы с нами, но это нам уже не по карману.
– Дорогие брачующиеся, – торжественно произносит тетенька, читая текст открытой книги. – Согласно статье двенадцатой Нового административного кодекса Российской Федерации, вступая в брак, вы имеете выбор из трех вариантов, и этот выбор вы должны сделать именно сейчас. Первый вариант: вступая в брак, вы проходите процедуру добровольной стерилизации…
Я видел тех, кто пошел на это. Их безошибочно узнаешь по загнанному взгляду и стремлению получать от жизни непрерывное удовольствие, не получая его совсем.
– …Второй вариант, – продолжает читать тетенька. – Вступая в брак, вы добровольно передаете заботу обо всех своих будущих детях правительству Объединенных Аллахом Земель Ислама без права пытаться искать их и каким-либо образом влиять на их дальнейшую судьбу.
Казалось бы, какая разница – мусульманин, православный, католик?.. Где-то ведь он будет жить… Вот только всем «из непроверенных источников» известно, что наших детей в ОАЗИ превращают в евнухов. Я очень, очень давно не видел на улице беременных женщин. Или они, сгорая от стыда, прячутся по домам?
Как было бы здорово, если бы это было неправдой. Тогда бы, замерзая где-нибудь в космическом холоде или сгорая возле белого карлика, я бы мог думать: капля моей крови осталась на Земле… Но нет, я уверен, что это правда.
– …И, наконец, третий путь, – сообщает тетенька, отрываясь от бумажки, – покупка лицензии на космический полет.
Она с любопытством оглядывает нас.
– Мы выбираем третье, – твердо говорю я.
Тетенька поднимает брови. Все-таки такой выбор делает не каждый второй и даже не каждый десятый.
– У вас есть квитанция об оплате? – спрашивает она.
– Да, конечно, – протягиваю я ей корешок.
– Замечательно! – говорит она, беря бумажку. – Приготовьте кольца, приступим к церемонии.
И из колонок над столом начинает струиться веселенький марш Мендельсона.
Выйдя из мэрии, мы с Сашкой садимся в украшенную машину. Я выглядываю из окошка и вижу зеленое полотнище.
– Мы еще вернемся, суки, – тихо говорю я сам себе. – Вы еще запоете… Слава Христу!
Хоть я и неверующий.
ЕЛЕНА ПЕРВУШИНА
Ты любишь джаз?
Елена Первушина родилась в 1972 году в Ленинграде. Закончила Санкт-Петербургскую Государственную медицинскую академию, работала врачом-эндокринологом. Дебютировала в 1999 году рассказом «Позволь мне уйти!» в журнале «Порог». Автор трех сборников прозы: «Вертикально вниз», «Короли побежденных» и «Стертые буквы». Ее перу также принадлежат путеводители «Пушкин, Павловск, Петродворец», «Загородные императорские резиденции» и переводы ряда немецких книг. Действительный член семинара Бориса Стругацкого. Лауреат премии «Дверь в лето» литературной студии Андрея Балабухи за 1997–1998 годы.
А нынче годовщина,
И мы ее отметим.
Не правда ли, как странно,
Как долго мы живем?
М.Щербаков
Почему-то я всегда думала, что проделаю этот путь в одиночестве.
Фантазии – одно из самых невинных на первый взгляд и самых разрушительных для психики развлечений, но даже психологи чаще всего не могут с ними совладать. Итак, я представляла себе, что буду идти одна, обязательно в сумерках, под черными голыми ветвями, по мокрой скользкой хвое, под тихим дождем из тех, которые скорее слышишь, чем ощущаешь. Далее мне представлялся холодный покинутый дом, специально открытый для такого случая, распиханные по углам, протравленные пылью старые вещи, которые робко выглядывают на свет лампы и откровенно боятся, что после короткого «выхода в люди» их снова ждет полная темнота и забвение. Я думала, Татьяна (конечно, Татьяна – кому, кроме нас двоих, нужен этот дом, этот человек, эта дата?) вытащит под лампу в гостиную круглый журнальный столик – не возиться же с обеденным, в самом деле, – он испокон веку стоял на веранде, а пол там и во времена моего детства ходил ходуном, Константин Сергеич с сыном поправляли его каждую весну, а сейчас все половицы уже, наверное, сгнили в хлам, шагнешь неудачно – и полетишь прямиком в подвал, такой вот дом Эшеров. Так вот, мы с Татьяной перетащим круглый стол из спальни в гостиную, вкрутим новую лампу в люстру, Татьяна отмоет электрический чайник и две щербатые глиняные чашки с синей глазурью, я куплю в ларьке на станции пакетик сушек или пряников и пачку дешевого чая. Мы заварим чай прямо в чашках, Татьяна, может быть, достанет бутылку вина. Но мне вина не надо, я и от воспоминаний пьяная, вполне в состоянии поплакать в жилетку и поклясться в вечной любви и уважении без внешних катализаторов. В общем, мы выпьем кто во что горазд, погрызем сушек и помянем Татьяниных деда и бабку – Константина Сергеича и Ольгу Леонидовну в день их несостоявшейся бриллиантовой свадьбы (75 лет Первой Кикладской войне – кстати, и за это мы тоже выпьем).
Но, разумеется, все пошло не так. Прежде всего, не было дождя. Был осенний день – яркий, холодный, красные осины и клены полоскали листья на ветру, небо отливало глянцевой синевой. А ветер был нешуточный. Едва я выскочила на платформу, как тут же пришлось закукливаться – накидывать капюшон, наматывать шарф, застегивать куртку. Сразу же загудел за спиной, шваркнул воздушной волной по ушам и пронесся мимо по скоростной линии белый монорельсовый красавец, направляясь куда-то в страну тысячи озер, и наша пригородная «Кукушечка», раскрашенная трогательно пестро в стиле «Паровозик из Ромашково», удивленно и немного обиженно прогудела ему вслед.
Ты зачем меня шабракнул
Балалайкой по плечу?
Я затем тебя шабракнул —
Познакомиться хочу!
Тут-то я заметила, что на платформу валит толпа. Все – сплошь загорелые молодые люди с велосипедами, серферами, ластами; попадалось, впрочем, и мое поколение с удочками и клюшками для гольфа. «Чего это они? – подумала я. – Озера-то наверняка уже остыли, и песок холодный». Но тут же вспомнила, что здесь уже лет пять как построили парк развлечений, а значит, озера скрыты под куполами, и за вполне приемлемую сумму ты в любой момент можешь получить кусочек вечного лета. «Просто день воскресный, – уговаривала я себя, двигаясь в привычно плотном людском потоке, – наверняка все на озера свернут, так что прорвемся!» Вместо ларька на станции оказался довольно солидный мини-маркет, уже до предела наполненный любителями перекусить перед активным отдыхом. Заходить туда я не решилась – расплескаю последние капли нужного настроения, скачусь на банальное брюзжание. «Потом можно будет сбегать», – решила я про себя и, как позже выяснилось, оказалась глубоко права. Энтузиазм наказуем – эту истину мироздание не ленится демонстрировать нам по много раз на дню.
Мы пошли вперед стройными рядами, и через полчаса слева от дороги, как им и было положено, возникли озера: большое – прямо перед нами, маленькое – в стороне. И действительно, над озерами мерцала едва заметная дымка купола, а под куполом царила благодать: ласковое солнышко, стройные девушки, играющие в волейбол, лихие парни на водных лыжах, детишки на горке, кафе и закусочные самого разного калибра под пляжными зонтиками на зеленой травке.
Большинство прибывших действительно свернули на озера, но и на дороге осталось еще достаточно народу. «Дачники, дачники, – утешала я себя, – день-то воскресный». Еще через полкилометра я сама свернула с дороги на узкую тропинку и обнаружила, что шагаю в колонне из десяти примерно человек. Ни одного знакомого, все довольно серьезные и сосредоточенные, и, что самое интересное, все явно направляются туда же, куда и я. То ли экспедиция в джунглях, то ли пингвины в Антарктиде, то ли детский сад возвращается с прогулки. Пет…
– В общем, представляешь, такой сюжет. Изобретают прибор, который способен пробуждать в человеке предыдущие инкарнации. Ну все, конечно, ломанули проверяться, вдруг они в прошлой жизни были Ротшильдами или Эйнштейнами. Но тут оказывается, что души могут переселяться не только из человеческих тел, но и с других планет. И вот получается, что многие земляне провели предыдущую жизнь в телах инопланетян, причем негуманоидных и очень агрессивных. И когда память о прошлой жизни просыпается, начинается вторжение Чужих на Землю. Изнутри. Представляешь? Ну и вот получилось так, что я в пьяном безобразии рассказал эту историю… э-э-э….. ну, скажем, писателю Н. И не прошло и полгода, как он выпускает книжку и, что самое подлое, посвящает ее… э-э-э… критику П. Я, разумеется, к нему: так и так, почему вдруг П.? А он уверяет, что это именно П., пьяный в дугу, ввалился к нему в номер и поведал мой сюжет. Вот и поди догадайся, то ли я с пьяных глаз перепутал П. и Н., то ли Н. сам был так пьян, что перепутал меня и П. Некрасивая история получилась, ты не находишь? – уловила я отрывок монолога.
Писатели, кажется. Им-то что здесь делать?
Между тем небо постепенно затягивали тучи, зато ветер стих.
Тропинка начала взбираться по склону, и незваные гости явственно запыхтели, выдавая пристрастие к сидячему образу жизни. Я в тот момент была в такой досаде, что только тихо радовалась их страданиям. И тоже, кстати, пыхтела, но не утомленно, а удовлетворенно и злорадно. И за пыхтением сама не заметила, как прошла через калитку и оказалась в саду.
В общем, это было хорошо. Потому что сколько я ни фантазировала о том, как приду сюда, вот этот момент я была не в состоянии себе представить. Такой массив воспоминаний, да еще настолько… э-э-э… эмоционально окрашенный, что казалось, упаду на траву и умру на месте. Но хотя на миру и смерть красна, падать и умирать в незнакомой компании почему-то совершенно не хотелось.
В этом саду я провела… Ну если взять на круг три месяца, да умножить на тринадцать лет, да вычесть дождливые дни, пляжные дни, грибные дни и дни, когда я сидела дома в наказание за дурное поведение, все равно получается около трех лет. Я, Татьяна, иногда Ольга, старшая внучка Константина Сергеевича, и еще мальчишки и девчонки из соседних домов. Здесь, на старой поваленной ели, был наш звездолет. Из корней Константин Сергеевич сделал спинки для садовых скамеек, а ствол и ветки остались в наше полное пользование. Там, в кустах, – тайная хижина индейцев. Ну и разумеется, весь заросший сад был нашим волшебным лесом, Броселианом. И кусты малины, на которые мы нет-нет да и натыкались в зарослях, считались нашей законной добычей. «Взрослая» малина росла у дома, Ольга Леонидовна собирала ее, варила варенье, пекла пончики к чаю, и пить чай с пончиками и вареньем было по-своему прекрасно, но есть ее горстями, сидя прямо на земле, было чем-то неописуемым. Дети лепят себе душу из всего, что попадется под руку, и просто удивительно, что у них так часто получается хоть что-то путное.
Но сегодня я чинно поднимаюсь по дорожке к дому, дыша в затылок прочим гостям. Откуда они все-таки взялись? Друзья? Да нет, слишком молоды. Наверное, друзья сына, а то и внучек. Но зачем они здесь? Зачем их пригласили? А меня зачем пригласили? Я-то уж точно здесь никто. Старая знакомая этого дома. Но если бы не пригласили, я могла бы дождаться темноты, пробраться в дырку в заборе, сесть на старое крыльцо, достать из-за пазухи фляжку с коньяком… В общем, я уже говорила, что фантазии – стихия опасная и, как правило, неуправляемая.
Впрочем, пока реальность оказывается невероятнее всяких фантазий. Дом вымыт и принаряжен к приему гостей. Ставни сняты, под крышей, там, где Константин Сергеевич повесил когда-то эффектную корягу а-ля лосиные рога, сегодня укреплены два огромных обручальных кольца и вензель из роз: сверху – «75», внизу – «751». Но это все мелочи; у будки рядом с домом сидит, виляя хвостом, огромная кавказская овчарина – Анчар, любимец Константина Сергеича. Он повизгивает, тянет ко мне морду, улыбается во всю пасть, пуская слюни. И я, как последняя дура, почти купилась на эту приветливость и раскрыла руки для объятий, но вовремя сообразила, что настоящий Анчар сейчас рычал бы, как бормашина, при виде незнакомых людей, беспрепятственно входящих в дом, да и вообще Анчар уже лет десять, если не больше, спит в земле сырой, а передо мной всего лишь хорошенькая голографическая копия старого друга.
Сам дом сверкает новой краской, вокруг раскинулись нарядные клумбы и живые изгороди из цветущего шиповника, а перед самым крыльцом стоят две яблони в цвету, и ветви их, соприкасаясь, образуют триумфальную арку. Однако, приглядевшись повнимательнее, я замечаю, что цветы, кусты, деревья – тоже голографические картинки. Чуть в стороне на полянке играет Штрауса голографический камерный оркестр.
Все это слишком неожиданно для меня, и я отхожу в сторону, присаживаюсь на перила крыльца, чтобы перевести дух. Когда-то это были наши кони: справа – мой рыжий Дреки, слева – Татьянин Черный Красавчик. Я провожу рукой по шее Дреки – по столбику крыльца – и всматриваюсь вдаль. Как и в старые времена, вдали за кронами деревьев синеет озеро, слева на небольшой поляне должна стоять старая яблоня, на которой нам разрешалось сидеть, если дрозды не вили там гнездо. Но яблоня тоже давно сгнила и развалилась, а восстанавливать голографическими методами ее не стали, что, признаться, меня несказанно радует. Вместо яблони на поляне стоят какие-то столы, прикрытые полиэтиленом.
