Текст книги "2004, №12"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Евгений Лукин,Кирилл Бенедиктов,Владимир Гаков,Ольга Елисеева,ЕСЛИ Журнал,Том Пардом,Рэй Вукчевич,Грей Роллинс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Журнал «Если»

2004 г. № 12

Кирилл Бенедиктов. Восход шестого солнца

Пролог

«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Когда эмир Абд-ар-Рахман осаждал город Барду, до него дошли слухи о том, что король франков Карл, прозванный Молотом, идет с севера во главе неисчислимого войска. Абд-ар-Рахман тотчас же снял осаду и поспешил ему навстречу. Франки вышли на битву во всей своей силе и славе, и покрыли равнину Эль-Пато, подобно стальной саранче. Поначалу Абд-ар-Рахман оттеснил врагов к реке, но там им удалось укрепиться. Франки стояли неподвижно, словно стена, плечо к плечу. Так продолжалось четыре дня. На пятый день король Карл бросил в бой свой главный резерв – закованных в тяжелую броню рыцарей, сражающихся длинными мечами. Неуязвимые для стрел, они прошли по полю битвы, как жнецы смерти, и воины Абд-ар-Рахмана дрогнули перед ними. Казалось, еще немного, и победа достанется франкам, но Аллах в своей милости не дал неверным одержать верх над воинами ислама. В середине дня посреди голубого неба сгустились черные тучи, и блеснувшая молния поразила облаченного в стальной доспех короля Карла Молота, наблюдавшего за ходом сражения с вершины холма. Великий страх закрался в сердца франков, и они отступили. Всадники Абд-ар-Рахмана, напротив, воспряли духом и обрушились на врага, подобно тому, как львы нападают на стадо перепуганных антилоп. Жестокая битва продолжалась до темноты, и к ночи вся равнина Эль-Пато была покрыта телами зарубленных франков. Так полегли лучшие витязи Севера, а королевство франков лишилось могучего и прозорливого вождя. Эмир же Абд-ар-Рахман, дождавшись подкрепления, пришедшего к нему из ал-Андалуса, устремился в Фиранджу, к Туру, где захватил великую святыню франков, и дальше, к городу Парийе, который впоследствии сделал столицей Парийского Халифата, и еще дальше, к холодным водам Пролива…»

Абд-ар-Хакам ибн-абд-ал-Рахман

«История ал-Андалус, Фиранджи и Парийского Халифата», Университет Эль-Сорбон, 945 год Хиджры.

1. Пророк и убийца

Коимбра, Лузитания Франкская.

921 год Хиджры, 8-й день месяца Шавваль

Массивная ручка двери в виде оскаленной львиной головы отливала темным золотом. Трепещущий свет факела заставлял багроветь отшлифованные глаза зверя, чьи клыки, казалось, были готовы вонзиться в огромную ладонь мастера Тристана.

– Это здесь, – коротко произнес мастер Тристан.

Рука с факелом поднялась и опустилась, пламя на несколько мгновений выхватило из темноты верхнюю часть тяжелой двери из черного дуба, окованную широкими железными пластинами. Чтобы выбить такую дверь, нужен таран, а на узкой винтовой лестнице с высокими крутыми ступеньками развернуться невозможно. Что ж, рыцари, строившие замок Коимбры, свое дело знали.

– Мы можем войти? – мягко спросил Джафар на языке франков. Тристан кивнул.

– Пророк редко принимает гостей, мусульманин. Но тебя он примет.

Рыцарь бесстрашно возложил свою правую руку на голову золотого льва и, несколько раз повернув ее влево и вправо, резким движением опустил вниз. Раздался щелчок, и тяжелая дверь стала медленно и беззвучно открываться вовнутрь. "Петли хорошо смазаны", – отметил про себя Джафар. Он прикрыл глаза, воображая движения узловатых пальцев мастера Тристана. Львиная голова оказалась не просто ручкой, а частью замка-шатуна, хитроумного изобретения мудреца ал-Хазена. Простаки считают, что такие замки не по зубам грабителям, но Джафар имел на этот счет свое мнение.

За дверью вновь начиналась лестница, поднимавшаяся куда-то в освещенное мягким золотистым светом пространство. Мастер Тристан, до того показывавший дорогу, посторонился, пропуская гостя вперед. Джафар ал-Мансор вежливо наклонил голову и надвинул капюшон еще глубже. Краем глаза он уловил мелькнувшую на окаймленном седой бородой лице своего спутника досадливую гримасу и довольно усмехнулся про себя. Несомненно, рыцарь Зеленого Ордена много бы отдал за возможность как следует разглядеть его лицо. Не случайно же всю дорогу до дверей покоев Пророка он то и дело оглядывался, едва заметно наклоняя факел… Глупый франк, верно, вообразил себе, что посланцы Аламута не похожи на обычных людей. Не объяснишь же ему, что Джафар прячется под капюшоном вовсе не из опасения быть узнанным. Если бы не многолетняя привычка, ал-Мансор с удовольствием продемонстрировал бы рыцарю свою благообразную, совершенно ничем не примечательную физиономию. Для опытного ассасина изменить внешность не сложнее, чем побрить бороду, и доведись Тристану увидеть своего сегодняшнего гостя в других обстоятельствах, он нипочем бы его не узнал. Но дело тут было не в скрытности. Между двумя слоями плотной ткани тяжелого капюшона располагался третий, вываренный из вязкого и упругого сока альтинской пальмы. Меднокожие жители Драконьих островов делают из такого сока мячи для священной игры, а еще обливают им свои босые ноги и получают прочную, непроницаемую для воды обувь. Прокладка капюшона Джафара неплохо защищала голову от удара дубинкой – правда, деревянной, а не окованной металлом. Тончайшая кольчуга, надетая под простеганную хлопком куртку, тоже относилась к числу обычных предосторожностей бойцов Аламута. Конечно, никто не подвергает сомнению благородство рыцарей Зеленого Ордена, тем более, что ал-Мансор прибыл в Коимбру по личному приглашению магистра Бальдура… но от многолетних привычек так просто не отказываются.

Ал-Мансор ожидал, что мастер Тристан последует за ним, но старый рыцарь остался внизу, у дубовой двери. По мере того, как Джафар поднимался все выше, тяжелое, хриплое дыхание. франка постепенно затихало у него за спиной. Башня Пророка, построенная на высокой скале над морем, возвышалась над острыми шпилями Коимбры на добрых шестьдесят локтей, а лестницы ее, казалось, предназначались не для людей, а для гигантов с необычайно длинными ногами. Воспитанному в орлиной твердыне Аламута Джафару подъем дался легко, а вот бедняга Тристан выдохся окончательно. К тому же, если ал-Мансор правильно понял слова магистра Бальдура, рыцарю было приказано проводить гостя к покоям Пророка и доставить обратно к начальнику франков. Не более того.

Поднимаясь, Джафар машинально считал ступени. Добравшись до двадцать первой, он услышал доносившееся откуда-то сверху сдавленное хихиканье – словно кто-то, пытаясь сдержать смех, зажимал себе рот рукавом. "Девушка, – подумал ал-Мансор, – лет четырнадцати. Прячется, наблюдает за мной и хихикает в кулачок". Он преодолел оставшиеся три ступеньки и замер, поражённый увиденным. Медовое сияние разливалось за пушистым полупрозрачным занавесом, сотканным из тысяч радужных перьев. Даже павлины Аламута не могут похвастаться столь переливчатыми узорами, столь глубокими красками, огневеющими, словно раздуваемые ветром угли костра. Джафар решительно шагнул сквозь разноцветный занавес – в то же мгновение прямо у него из-под ног порскнула в угол испуганная хохотушка.

– Не бойся, – сказал ал-Мансор на языке франков. – Я не причиню тебе вреда.

Девочка что-то возмущенно залопотала, но он не понял ни слова. Возможно, это было одно из наречий Драконьих островов – во всяком случае, певучая интонация немного напоминала аль-аравак, единственный язык тех земель, известный Джафару. Да и сама девчонка походила на бронзовокожих островитян: большие черные глаза на смуглом лице, темные прямые волосы, собранные в тугие косицы… Пока она бормотала, ал-Мансор разглядел ее зубы – остро заточенные, черненные, инкрустированные золотом.

– Отведи меня к Пророку, – медленно произнес Джафар. Он был почти уверен, что девчонка его понимает, но на всякий случай повторил на аль-араваке: – Отведи меня к своему хозяину.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча. Девчонка тут же прыгнула вперед, явно намереваясь укусить его за палец. Она была быстрой, как мангуст, но Джафар, разумеется, оказался быстрее. Девочка клацнула зубами и тут же отскочила на безопасное расстояние.

– Шочикетсаль, – зашипела она, как дикая кошка. – Шочикетсаль!

Джафар удивленно покачал головой. Когда он покидал Аламут, отправляясь в далекую христианскую твердыню, то и представить себе не мог, что ждет его в самом сердце Зеленого Ордена. Эти фантастические, роскошные перья, янтарный свет, льющийся из граненых хрустальных шаров, мягкие пятнистые шкуры, сладковатый дым, плывущий из бронзовых курильниц… И эта дерзкая девчонка, одетая в короткую полупрозрачную рубашку, почти не скрывающую соблазнительных округлостей… Он вспомнил строгий, чуждый роскоши стиль замка Коимбры, суровые аскетичные лица монахов-воинов. Неудивительно, что магистр Бальдур не допускает своих людей в Башню Пророка…

– Шочикетсаль, – укоризненно произнес где-то над ним мягкий мужской голос. – Шочикетсаль, не приставай к гостю. Будь хорошей девочкой, вернись в Змеиный зал.

Ал-Мансор вскинул голову. В полутора касабах[1]1
  Касаба – старая арабская мера длины, около 4 м. (Здесь и далее прим. авт.)


[Закрыть] над ним, под самым куполом башни, проходила узкая деревянная галерея. Опираясь о резные перила, с галереи смотрел на него высокий худощавый человек в белом плаще. В руках у него не было оружия, но Джафару все равно стало неуютно.

– Простите ее, сир, – худощавый раздвинул тонкие губы в слабом подобии улыбки. – Шочикетсаль редко видит чужих людей…

– Я не обижен, – ал-Мансор сделал вид, что кланяется, незаметно осматривая исподлобья всю галерею. Убедившись, что на ней нет никого, кроме Белого Плаща, он позволил себе расслабиться. – Я Джафар ал-Мансор из замка Аламут. Позволено ли мне будет узнать ваше благородное имя?..

– Гвидо фон Бартольд, к вашим услугам, сир. – Худощавый поклонился и принялся спускаться по деревянной винтовой лестнице. – Могу я называть вас «сир» или вы привыкли к иному поименованию? Джафар с удовольствием пожал плечами, как это принято у франков.

– Если вы не владеете арабским, я не смею настаивать на другом обращении. Я происхожу из благородного рода, хотя и посвятил себя не войне, а целительству…

Фон Бартольд в сомнении пощипал свою реденькую бородку.

– Скажите, сир… так вы из Аламута?.. Того самого?..

"Туго же ты соображаешь, друг Гвидо", – подумал Джафар и улыбнулся.

– Вас это пугает, благородный сир? На этот раз худощавый не колебался.

– Нисколько. Полагаю, магистр Бальдур знал, что делает. Магистр Бальдур заплатил Старцу Горы два мешка красного альтинского золота – пара понурых осликов с трудом доставила этот груз к узким вратам Аламута. Тысяча авакинов[2]2
  Авакин (ед. число – укийя) – старая арабская мера веса, 128 г.


[Закрыть] золота за одного-единственного Джафара ал-Мансора. Неслыханная щедрость, но и заказ требовалось исполнить необычный. Ассасинов нанимают, когда требуется от кого-то избавиться: как правило, жертвой избирают человека, способного хорошо позаботиться о своей безопасности. Могущественный царедворец, великий полководец, даже эмир – все они могут пасть от руки неприметных, вездесущих посланцев Аламута. Но на этот раз Зеленый Орден платил не за убийство.

Два месяца назад имам Али позвал Джафара в свою келью, выходившую на плоский скальный уступ над бездонной пропастью. Со времен Хасана ибн-Саббаха, первого Старца Горы, политика незримой империи исмаилитов вершилась в этом тесном, аскетично обставленном помещении.

– Ты отправишься в ал-Андалус, Джафар, – тихим бесцветным голосом произнес имам, протягивая ал-Мансору серебряную пластинку с вырезанным на ней двухглавым львом. – К западу от Кордовы, на берегу Великого моря, у франков есть несколько крепостей. В одной из них живет некий человек, которого рыцари Зеленого Ордена называют Пророком. Как видно, он стал им в тягость, потому что старый пес Бальдур хочет спровадить его за море, на Драконьи острова. Ты будешь сопровождать Пророка туда, куда он направится, и охранять его от опасностей. Если кто-то будет угрожать жизни Пророка… думаю, мне не надо учить тебя, что следует делать.

Джафар почтительно наклонил голову, коснувшись подбородком груди. Это было самое удивительное поручение, которое он получал от имама за долгие годы своей службы, но суровая школа ассасинов приучила его не задавать лишних вопросов. Он осторожно принял из тонких, почти бесплотных пальцев Старца Горы серебряную пластинку и спрятал ее в кожаный мешочек, висевший на шее.

– Серебро отдашь начальнику франков, – прошелестел имам. – Это знак, подтверждающий, что ты именно тот, кого они ждут…

"Двухглавый лев, – подумал ал-Мансор, опускаясь на колени, чтобы поцеловать пыльную туфлю Старца. – Древний символ всепожирающей смерти. Поймет ли Бальдур намек? Верней всего, нет. Франки слишком глупы, чтобы различать тайные знаки…"

Он ошибся. Магистр Зеленого Ордена хорошо знал, как прочесть послание хозяина Аламута. Когда Джафар отдал ему серебряную тамгу, магистр Бальдур открыл небольшую шкатулку из кедрового дерева и извлек оттуда еще две пластины. Одна, выкованная из желтого, похожего на масло золота, была украшена изображением льва с головою быка. На другой, тускло отсвечивающей серым, тот же лев гордо нес ветвистые оленьи рога. Серебряная пластина Джафара легла посредине. Смерть, ее посланник и ее час. Три символа, собранные вместе, означали безграничную власть над человеческой судьбой.

– …Я десять лет служил Ордену, оберегая здоровье Пророка, – говорил между тем Гвидо. – Признаюсь, отнюдь не богатырское. И вот теперь, когда пришел час и он должен отправиться в это свое плавание, магистр запретил мне покидать Коимбру! И не только мне, но и всем рыцарям! Это, видите ли, нарушает обещание, данное рыцарями Халифу Парижскому…

– Ваш уважаемый начальник прав, – мягко возразил Джафар. – Двести лет назад магистры франкских орденов поклялись на вашей священной книге, что ни один рыцарь-христианин не ступит на Закатные Земли. Прошу простить меня, благородный сир, но мне кажется, что своим благоденствием Лузитания обязана именно этому мудрому шагу…

Гвидо фон Бартольд стал похож на человека, разжевавшего неспелый лимон.

– Я отвечаю не за судьбу Лузитании, а за жизнь Пророка. Вы достаточно подготовлены, сир, чтобы взять на себя такую ответственность?

"Дерзкий глупец, – добродушно подумал Джафар. – Вызвать бы тебя на поединок на ядах – интересно, как бы долго ты продержался…"

– Я учился в Багдаде, – сообщил он. – А учителем моим был Абенхаккам ибн-Азиз.

– Неужели? – кисло переспросил франк. – Что ж, тогда я могу быть почти спокоен…

– Надеюсь, вы не станете гневаться на меня, благородный сир. – Ал-Мансор сделал вид, что не заметил досадливо закушенной губы собеседника. – Я должен как можно скорее переговорить с Пророком – высокочтимый магистр ждет моего возвращения.

– За десять лет я покидал Башню едва ли десять раз, – невпопад ответил фон Бартольд. – Когда магистр хотел со мной побеседовать, он поднимался сюда сам… Проклятье, почему я не родился мавром?..

Джафар терпеливо ждал, пока он закончит жаловаться. Наконец Гвидо резко запахнул свой белый плащ и знаком предложил ассасину следовать за ним.

– В Башне постоянно живет тридцать пять человек – в основном, конечно, слуги, – говорил он, ведя ал-Мансора темными коридорами. – Покои самого Пророка – место запретное, туда позволено входить только его женам.

Джафар вежливо кашлянул. Фон Бартольд невесело рассмеялся.

– Да-да, женам… У него их с десяток. Почти все – северянки, беленькие, светлоглазые. Так повелось еще со времен первого Пророка, которого предки нашего магистра выловили из моря в двадцати лигах отсюда… Так вот, в покои вас никто не пустит, но Пророк примет вас в Зале Кинжалов. Предупреждаю сразу: в первый раз вы его не увидите, только услышите. Это тоже традиция…

Он замолчал, будто прикидывая, о чем еще можно рассказать мусульманину, и Джафар, воспользовавшись повисшей паузой, спросил:

– Шочикетсаль, эта девочка, кто она?

– Одна из младших жен, – неохотно ответил Гвидо. – Единственная, кого привезли из Антилии. Она учит Пророка языку его предков.

Франк остановился перед узкой – рыцарь в полном доспехе не прошел бы в нее – дверцей из полированного дерева. Трижды постучал костяшками пальцев.

– Зал Кинжалов, – понизив голос, объяснил он Джафару. – Снимайте обувь и заходите. Пророк будет ждать вас за ширмой. Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь за нее заглянуть, вам ясно?

– Вполне, любезный сир. Кстати, я здесь нигде не видел стражников…

Гвидо хмыкнул.

– В Башне они не нужны. Вы разве не чувствуете, что здесь происходит?

Ал-Мансор посмотрел на него, слегка наклонив голову.

– Колдовство, – отрывисто бросил фон Бартольд. Повернулся и пошел обратно по коридору. – Надеюсь, вы найдете дорогу назад, сир.

Джафар со вздохом толкнул полированную дверь.

Зал Кинжалов оказался небольшим и узким, как ножны прямого франкского меча. На полу – толстый хорасанский ковер, стены обиты тисненым бархатом. Никакой мебели, кроме пухлых подушек. В дальнем конце комнаты слегка колыхался занавес из перьев. Джафар подошел к нему почти вплотную и мягким кошачьим движением опустился на ковер, скрестив ноги.

– Приветствую тебя, человек из Аламута, – произнес голос скрывавшегося за перьями человека. – Ты шел сюда много дней – легка ли была твоя дорога?

Невидимка говорил по-арабски. С заметным франкским акцентом, но по-арабски. Джафар изобразил вежливое восхищение.

– Все тяготы моей дороги забылись, как только я услышал в конце пути звуки родного языка. О господин мой, прости мне мою дерзость, ты правоверный?

За занавеской вздохнули.

– Тебе не за что просить прощения, Джафар ал-Мансор. Есть лишь один Бог, а разные имена ему придумывают люди. Я читал Священную книгу и знаком с догматами ислама. Впрочем, мне кажется, слугам Горного Старца не так уж важно, кто перед ними – мусульманин или неверный.

Это была правда. Как и все исмаилиты, ал-Мансор одинаково равнодушно относился к любым религиям. Но откуда это известно его невидимому собеседнику?..

– Это правильно лишь отчасти, – уклончиво ответил он. – Ты, верно, слышал о нас много дурного, мой господин…

– Истинно мудрый никогда не верит чужим словам. – Ал-Мансору показалось, что в голосе невидимки прозвучала ирония. – Истинно мудрый никогда не верит своим глазам. Истинно мудрый прислушивается только к разлитой в воздухе музыке Творца всего сущего. В эту музыку вплетено звучание твоей души, Джафар. Я знаю о тебе больше, чем сам ты знаешь себя.

Джафар в изумлении смотрел на колышущиеся перья. На миг его посетила безумная мысль, что за занавеской прячется сам Горный Старец, каким-то чудом перенесшийся из горной твердыни Аламута на другой конец континента.

– Ты говоришь, как суфийский шейх, – прошептал он. – Кто ты, господин мой?

За занавеской послышался негромкий смешок.

– Здесь меня называют Пророком. Там, откуда пришли мои предки, мое имя звучало бы как Кецалькоатль Топильцин. Но что значат имена? Придет время, и ты узнаешь, кто я на самом деле. Готов ли ты служить мне, Джафар ал-Мансор?

– Моя жизнь принадлежит Горному Старцу, господин мой. Я выполню любое его повеление, каким бы невозможным оно ни казалось. Старец поручил мне охранять твою жизнь, – а значит, пока я рядом, ты в безопасности. Если понадобится, я умру за тебя, хотя от живого Джафара ал-Мансора проку тебе будет больше. И все же я хотел бы, чтобы ты знал: если Горный Старец прикажет мне вернуться в Аламут, я покину тебя в то же мгновение, не колеблясь.

Повисла тишина. Потом человек за занавеской снова тихонько рассмеялся – перья перед его лицом заколыхались чуть сильнее.

– Ты умеешь быть честным, ассасин. Что ж, это именно тот ответ, которого я ждал. Служи мне верно, человек из Аламута, и моя награда будет щедрее королевской.

– Я не жду наград, мой господин. Я получил приказ и буду его выполнять. Человек по имени Гвидо сказал мне, что магистр Бальдур не позволяет никому из франков покидать Коимбру. Сколько надежных слуг ты сможешь взять с собой?

Пророк промолчал.

– Есть ли среди них те, кто владеет искусством врачевания? – продолжал допытываться Джафар. – Полагаю, что нет. А между тем в путешествии тебе понадобится доктор…

– Ты изучал медицину? – в голосе Пророка впервые послышалось что-то похожее на интерес. – Ну конечно, ведь человек, избравший твое ремесло, должен хорошо разбираться в тайнах человеческого тела… Да, магистр Бальдур далеко не глуп. Асассин-телохранитель, убийца-врач – пожалуй, с тобой я и впрямь буду чувствовать себя спокойно.

Он снова рассмеялся, на этот раз чуть-чуть натянуто.

– Мы отплываем через два дня, Джафар. За это время Гвидо расскажет тебе обо всем, что знает сам. Моя плоть слаба, ал-Мансор, прискорбно слаба для того великого духа, что избрал ее своим вместилищем… Я – шестнадцатый Кецалькоатль, родившийся в изгнании. За пятьсот длинных лет кровь Топильцина выдохлась, и теперь я лишь бледная тень того Великого Змея, что сошел когда-то на каменистые берега Лузитании. Но вернуться на родину предстоит именно мне…

– Я буду с тобой, господин мой, – спокойно сказал ал-Мансор. – Если ты захочешь поведать мне историю своих предков, я выслушаю ее с почтением и благоговением. Однако прежде скажи мне, куда ты так стремишься вернуться. Лежит ли наша дорога к берегам Драконьих островов, в ал-Тин?

– То, что ты зовешь Драконьими островами, на языке моей страны носит имя Тлаллан-Тлапаллан, Далекой Белой Земли. Пять веков назад там нашел прибежище мой великий предок, Се Акатль Топиль-цин, изгнанный из своей столицы, великого города Толлана. Но мне там нечего делать. Мы пойдем дальше, на запад, в страну, называемую аль-Ануак.

– Я слышал, это страна великих демонов, – заметил Джафар. – Говорят, жители той земли столь кровожадны, что вымазывают кровью пленников стены своих домов.

– Ты боишься? Ассасин пожал плечами.

– Нет, господин мой. Просто недоумеваю, что делать святому человеку в проклятом Аллахом месте…

Пророк ответил не сразу, но ал-Мансор уже привык к его долгим паузам.

– Попытаться все изменить, Джафар, – сказал он наконец. – Завершить то, в чем некогда почти преуспел Первый Змей в Драгоценных Перьях. Свергнуть ложных богов. Принести свет тем, кто рождается, живет и умирает в царстве кровавой тьмы. Теперь подумай хорошенько и скажи, не ослабла ли твоя решимость отправиться за море…

Джафар поднял голову и, посмотрев туда, где за занавеской загадочно мерцали глаза невидимого Пророка, молча улыбнулся ему.