Текст книги "Фантастика 2002 Выпуск 2"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Алексей Калугин,Евгений Лукин,Александр Громов,Юлий Буркин,Дмитрий Громов,Юрий Астров
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Утопии стали не нужны. Более того – они признаны вредными. Утопия ведь рассказывает о мире, который вряд ли удастся на деле создать. Стало быть, своим существованием она подрывает "правду" генеральной линии об уже построенном социалистическом рае.
Но даже сочинения немцовых, охотниковых, пальманов были все теми же утопиями. Фальшивыми, но утопиями. Да, время их действия – здесь и сейчас, но ведь в каких тонах преподносилось это здесь и сейчас! Советская Россия – благоустроеннейшая из стран, которую населяют исключительно добропорядочные и талантливые граждане, ее чиновники – сплошь душки, а партийные лидеры – бескорыстны и мудры. Ни преступности, ни дефицита – благость да и только! Ну чем не розовощекая утопия!
Почти два десятилетия концепция "ближнего прицела" определяла "фантастическую политику".
Тени исчезают в Полдень
Свобода, братство, равенство – все то,
О чем томимся мы, почти без веры,
К чему из нас не припадет никто, -
Те вкусят смело, полностью, сверх меры.
Валерий Брюсов
Кратковременная «оттепель» подарила новые надежды и планы на будущее. В НФ «оттепель» наступила раньше других видов литературы – в 1957 году, когда всего за несколько месяцев до запуска первого искусственного спутника Земли на страницах журнала «Техника-молодежи» стартовала, вероятно, самая значительная утопия ХХ века – роман И.А. Ефремова «Туманность Андромеды». Чаще всего исследователи НФ называют ефремовскую утопию гимном коммунизма, но автору этих строк ближе позиция критика Всеволода Ревича: «Ефремов написал вовсе не коммунистическую – в нашем смысле слова – утопию… В меру сил он написал общечеловеческую утопию». Именно этот общечеловеческий, космополитический характер «Туманности…» и выделяет ее в ряду других утопий. Аналогов «Туманности Андромеды» в утопической литературе не было ни до, ни после. Отдалив мир будущего на тысячелетие, писатель совершил беспрецедентную попытку изобразить радикально новое человечество – не просто отличное от нас интеллектуально, но и с принципиально иной этикой. Ефремовский мир – подчеркнуто космополитичен, он лишен не только государственных границ, но национальной самоидентификации. Заслуживает огромного уважения смелость Ефремова, с которой он взялся охватить все стороны человеческой деятельности и жизни – от прорисовки инфраструктуры и достижений науки, до сугубо гуманитарных сфер, как то – педагогика, культура, досуг, любовь и т.д. Мир, нарисованный писателем, неоднозначен и противоречив, но тем и привлекателен.
Если Ефремов раздвинул горизонт коммунистической утопии, то А. и Б. Стругацкие населили эту самую утопию живыми людьми, которых не хватало в "Туманности Андромеды". Люди будущего у Стругацких вообще мало чем отличаются от современников. Бесспорно, цикл новелл "Возвращение. Полдень ХХII век" (1962) – одна из лучших панорам далекого будущего, созданных в советской литературе. В сущности, Стругацкие написали не просто утопию, а Историю Будущего, хотя и мир Полдня по мере удаления от дня сегодняшнего приобрел черты статичности – недостаток, свойственный большинству утопий вообще.
На мой взгляд, недооцененной оказалась попытка Вадима Шефнера изобразить в романе "Девушка у обрыва" (1965) гармоническое общество 22 века. А между тем, наряду с утопиями Ефремова и Стругацких это одна из лучших и самых живых утопических картин советской литературы. Шефнеровский роман – яркий пример гуманитарной утопии, которой присуща нарочитая "несерьезность", что заметно выделяет произведение из ряда других образчиков жанра. Шефнера мало волнуют научные достижения будущего (хотя один из главных героев – ученый, открывший Единое Сырье аквалид, что привело цивилизацию к абсолютному благополучию), в центре его внимания – человеческие отношения. А они, как оказывается, совсем не изменились. Ну разве что ругательства вышли из употребления и алкоголиков стало поменьше (их автор остроумно окрестил словом "Чепьювин" – т.е. Человек Пьющий Вино). В юмористических красках писатель изображает сложности обновления общества. Например, вместе с деньгами Всемирный Почтовый Совет решил отменить и почтовые марки, а их коллекционирование признано "пережитком, не приносящим человечеству никакой пользы". Разумеется, это вызвало решительный протест со стороны многочисленных филателистов. Встречаются и другие курьезы, связанные с отменой денежных единиц – роботы-официанты, не приученные к "халяве", стали обслуживать клиентов менее добросовестно.
Из попыток создать масштабную коммунистическую утопию стоит упомянуть и роман-эпопею Сергея Снегова "Люди как боги" (1966-1977). Стремясь облегчить восприятие социально-футурологических идей, автор втиснул утопию в жанр "космической оперы". "Опера" получилась великолепной, захватывающей, но зато утопические сцены – самые провальные в романе.
Утопия вернулась в литературу на очень короткий срок. По большому счету, подобные произведения отличались друг от друга разве что сюжетом и степенью литературного мастерства. Триада Ефремов-Стругацкие-Шефнер исчерпали ресурсы коммунистической утопии, ничего не оставив коллегам по перу. В советской литературе был возможен только один вариант будущего, шаг вправо, шаг влево немедленно карался. Из наиболее литературно талантливых произведений, посвященных обществу будущего назовем "Мы – из Солнечной системы" (1965) Г. Гуревича, "Глоток Солнца" (1967) Е. Велтистова, "Скиталец Ларвеф" (1966) Г. Гора, "Гость из бездны" (1962) и "Гианея" (1965) Г. Мартынова, "Леопард с вершины Каллиманджаро" (1972) О. Ларионовой.
Уже к 1970-м утопия практически исчезла с литературного небосклона. Она закончилась вместе с "оттепелью". Она просто не могла существовать в реальности застоя, с которой вступала в демонстративное противоречие. Утопию загнали в ведомство детской литературы. Фантастику нивелировали, усреднили не столько даже цензоры, сколько сама реальность. Для создания достойных картин будущего, фантастике недоставало упоения революционными свершениями из 20-х, ни даже "накала" "холодной войны" из 50-х. 1970-е – "мертвый сезон" в советской НФ. Эта разочарованность "вдохновила" певца Мирового Коммунизма И. А. Ефремова написать "Час Быка" (1968). Всего десятилетие спустя А. и Б. Стругацкие разрушат внешнюю благость Полдня убийством Абалкина в "Жуке в муравейнике". Немногим позже автор "розовощекого" романа "Путешествие длинною в век" (1963) В. Тендряков напишет антиутопию "Покушение на миражи" (1988)***.
Гибель Империи
Пред будущим теперь мы только дети…
Константин Бальмонт
В середине 1980-х годов идея планетарного коммунизма окончательно развалилась и фантасты вернулись на «русское поле». Очередной социальный эксперимент пробудил к жизни, казалось, забытый жанр – антиутопию. С Перестройкой в СССР пришли не только гласность и подобие демократии, но и ощущение надвигающейся катастрофы. Именно это предчувствие распада империи и экстраполяция возможных политических, социальных и психологических последствий этого процесса составляют основное содержание большинства произведений конца 80-х – начала 90-х. "Для одних эта эпоха стала огромной личной трагедией, для других – крушением «империи зла» и «тюрьмы народов». В любом случае распад государственных образований исполнен трагизма и колоссальной психологической ломки. Ведь крушение государства – это не просто переделка границ и «перестройка» общественно-политических и экономических отношений. Прежде всего писатели увидели здесь трагедию личности (Б. А. Ланин).
Знаковым произведением этой постутопической эпохи стал роман Александра Кабакова "Невозвращенец" (1989), наиболее отчетливо выразивший суть времени. Кабаков с удивительной точностью предугадал многие негативные тенденции России 1990-х – развал страны, бессилие власти, путч, социальный террор и т.п. Конечно, содержание "Невозвращенца" не сводится к одному лишь социальному прогнозированию. Писатель поставил перед собой задачу показать беззащитность человеческой личности в эпоху распада системы, и надо сказать, с этой задачей справился блестяще.
Сюжетно роман Эдуарда Тополя "Россия завтра" (1990) близок "Невозвращенцу". В нем так же речь идет о политическом перевороте в России близкого будущего – контреформистском, организованном партийной верхушкой и закончившемся очередной народной революцией. Но если Кабаков стремился осмыслить происходящее, то популярный автор политических триллеров написал всего лишь еще один ядовито-безликий памфлетик****.
Антиутопия Владимира Войновича "Москва 2042" (1986) хоть и лежит в русле политической сатиры, но выдержана в пародийном ключе. Взять хотя бы то, что писатель воспользовался классическим штампом утопической литературы – экскурсантом из прошлого. Главный герой, Виталий Карцев, при помощи "космоплана" отправляется в будущее, на 60 лет вперед. И оказывается в МОСКОРЕПЕ – Московской ордена Ленина Краснознаменной Коммунистической республике, где давно уже провозгласили светлое коммунистическое Завтра. Здесь царит жуткая смесь партократии и теократии – Коммунистическая партия государственной безопасности (КПГБ) причислила к лику своих отцов-основателей… Иисуса Христа, а главный церковный иерарх, отец Звездоний, имеет звание генерал-майора религиозной службы. Но Церковь присоединилась к государству "при одном непременном условии: отказа от веры в Бога". В пантеоне Коммунистической Реформированной Церкви свои святые: святой Карл, святой Фридрих, святой Владимир и т.д. Разумеется граждане будущей России живут в условиях жесточайшей регламентации. Но традиционно пугающие антиутопические штрихи под пером Войновича приобретают комические черты. Ну, вот, например, какие правила поведения установлены в Предприятиях Коммунистического Питания:
Запрещено:
"1. Поглощать пищу в верхней одежде.
2. Играть на музыкальных инструментах.
3. Становиться ногами на столы и стулья.
4. Вываливать на столы, стулья и на пол недоеденную пищу.
5. Ковырять вилкой в зубах.
6. Обливать жидкой пищей соседей.
7. Категорически запрещается разрешать возникающие конфликты с помощью остатков пищи, кастрюль, тарелок, ложек, вилок и другого государственного имущества".
Впрочем, мир МОСКОРЕПА почти дословно списан с реальности Союза периода развитого застоя, поэтому при всей литературной даровитости известного прозаика, описательных и сюжетных находках, роман "Москва 2042" все же не претендует на сколь-нибудь почетное место в литературной истории, являясь всего лишь памфлетом-однодневкой, хоть и изящно исполненным.
Осмыслить новую реальность, понять, куда катится Россия пытались многие писатели. Эти годы подарили щедрый букет антиутопий о России. Кроме названных, это пьеса Михаила Веллера "Нежелательный вариант" (1989), "Французская Советская Социалистическая Республика" (1991) Анатолия Гладилина, "Записки экстремиста" (1990) Анатолия Курчаткина, "Лаз" (1991) Владимира Маканина. Но если авторы перечисленных текстов активно использовали приемы пародирования и политической сатиры, то произведения, вышедшие в эти годы из под пера представителей фантастического цеха, иначе как трауром по Мечте, по Будущему не назовешь. Достаточно упомянуть повести Вячеслава Рыбакова "Не успеть" и "Дерни за веревочку" или "Монахов под луной" Андрея Столярова. Даже попытка братьев Стругацких, вопреки ситуации, нарисовать в "Отягощенных злом" утопическую картинку на примере городка Ташлинска 2033 года оказалась "социалистической антиутопией" (В. Казаков).
Фантастика погрузилась в тенета скорби и печали. Будущее России было туманно и непредсказуемо.
Надвигающийся распад советской империи был замечен не только отечественными фантастами. В начале 1990-х у нас был переведен роман Ральфа Питерса "Война 2020 года". Много страниц в книге посвящено России. Человечество стоит на пороге очередной мировой бойни, основную партию в которой разыгрывают два претендента на мировой господство – США и Япония. России отведена роль одной из пешек. Разваливающийся, охваченный эпидемией чумы Советский Союз в одиночку обороняется от нашествия азиатских орд некогда братских республик, а теперь объединившихся с Японией и образовавших Японо-исламскую ось. "Развивающиеся – а точнее, безнадежно неразвитые – страны "третьего мира" поддержали право среднеазиатских республик на независимость, мстя обанкротившемуся Советскому Союзу за то, что он давно уже перестал снабжать их товарами и оружием".
Историческая неожиданность, потребность в осмыслении произошедшего со страной дали неожиданно мощный толчок для развития жанра "альтернативной истории". Авторы обратились к прошлому, пытаясь найти причины краха, понять природу "русской Свободы". Андрей Лазарчук роман "Иное небо" построил на допущении "Что было бы, если бы фашисты выиграли Вторую мировую войну?". Автор рисует мир, в котором Россия вошла в состав Германии, образовав мощную сверхдержаву. Но в конечном итоге империя разваливается, в результате кризиса рейха от него откалывается Европейская Россия. Выводы романа очевидны: при любом развитии исторических событий к 1991 году мы все равно пришли бы к тому, что имеем – краху многонациональной супердержавы.
1991 год. Первые кровавые плоды Свободы. Одесский фантаст Лев Вершинин предложил неожиданный поворот "русской темы". Он написал фантастическую повесть о декабристах "Первый год Республики". Что было бы, завершись восстание декабристов победой? По какому руслу двинулась бы история России? В основе сюжета – история революции, которой не было, но которая вполне могла случиться на юге России в 1826 году. Борьба за идею свободы для всех униженных заканчивается, вопреки "исторической достоверности", победой и образованием Республики… Но зло, совершенное даже ради благородных целей, имеет свойство размножаться. И вот тогда "белое" как-то незаметно оборачивается "черным". "Первый год Республики" – страшный, беспощадный и очень своевременный роман о тайнах "русской Свободы".
Сверхдержава
Дышать грядущим – горькая услада!
Валерий Брюсов
Для одних слово «империя» стало жупелом, для других – символом несбывшихся надежд, для третьих – целью.
Эдуард Геворкян
Выбор пути России – центральная установка фантастики 90-х. С обретением Свободы и расслоением державы будущее оказалось многовариантным и туманным. Впервые за многие десятилетия мы не знали, куда ж нам плыть, к какой цели.
В 1990-е много говорили о невозможности, исчерпанности утопического взгляда на будущее России. Но уже к середине 1990-х потребность в позитивном взгляде на завтрашний день стала очевидной. Утопии, как нетрудно заметить, рождаются в самые трудные времена. Они – как герои – всегда приходят вовремя. Загнанный, запуганный и затюканный прессой, телевидением и деструктивной литературой читатель остро нуждался в позитивных идеях, в новой надежде на будущее.
"Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться" (А. Громов).
Утопия вернулась в Россию через… "альтернативную историю". Хотя по большому счету, это, скорее, подмена утопии.
И первой "мечтой" постсоветской фантастики оказалось – построение (возрождение) просвещенной монархии. Василий Звягинцев, автор фантастической эпопеи "Одиссей покидает Итаку" (1990 -), "подарил" России православно-монархическую утопию. Можно сказать, что ставропольский фантаст открыл жанр "альтернативной утопии". Его герои, получив возможность перемещаться во времени, перекраивают российскую историю в соответствии со своими идеалами, заново творят историю – по "монархическому образцу".
Неожиданное продолжение эта идея обрела в творчестве Вячеслава Рыбакова, создавшего в 1992 году самую значительную монархическую "альтернативную утопию" – роман "Гравилет "Цесаревич" (1992). Петербургский фантаст выдумал действительно впечатляющую модель вероятностной России, избежавшей октябрьского переворота 1917 года, и потому она осталась процветающей монархией, в основе которой лежит мощная этика. Вячеслав Рыбаков, в сущности, возродил в современной России монархическую утопию и первым подошел к идее имперского вектора развития России. Девятью годами позже, в рамках литературного проекта-сериала "Плохих людей нет" тот же писатель (под псевдонимом Хольм ван Зайчик) предложил еще один вариант альтернативной России – образованная в XIII веке Ордусь, своеобразный симбиоз восточной и русской культур.
Каким-то чудом в начале 90-х прорвалась-таки единственная во всей постсоветской литературе утопия в чистом виде… Впрочем, "прорвалась" – громко сказано. Увы, вышедшая в Калининграде в 1993 году повесть Владимира Зуева "Кровосмешение" не была замечена центральной критикой (хотя тираж книги был немаленький – 15 000 экз.). Повесть написана в соответствии с классическими канонами этого жанра. Из звездной экспедиции, стартовавшей в конце ХХ века, возвращается на Землю Владимир Навлинцев, но на планете прошло уже целое столетие, сменились не только поколения. И вот пришелец из прошлого знакомится с миром будущего.
"Неравномерность экономического развития на Земле еще сохраняется, она явилась основой существования нескольких политических конгломератов. Самый могущественный – Североатлантическое Сообщество, включающее Европейскую Федерацию, Североамериканскую Федерацию и Южноамериканскую Конфедерацию.
Содружество Евразия – самый мощный соперник Североатлантического Сообщества. Сюда входят Славяно-Тюркский Союз, Китай, Индокитайский Союз".
Как вы догадались, это и есть бывший СССР, который "состоит из самостоятельных государств, имеющих тесные экономические и политические связи. Это бывшие союзные республики СССР и автономные, объявившие себя независимыми в период Великого Распада, кроме Молдовы, убежавшей в Румынию, и стран Балтии, а также Сербия, Черногория, Чехия, Словакия, Болгария и Польша. Административный центр – Ирпень, недалеко от Киева. Рабочий язык – русский".
Преобразилась не только политическая карта мира, но и Россия. Например столица перебралась в западносибирский город Чаинск, а Москва стала "обычным краевым городом без льгот и привилегий. Представительная демократия самоудалилась, уступив место Народным Советам, "на которых все граждане поголовно имеют возможность высказывать свое решающее мнение по самым кардинальным вопросам государственной и общественной жизни". Существенные перемены произошли и в других сферах человеческой жизни. Например, исчезла форма обращения на "вы", а заодно и отчество. Теперь принято… матьчество. "Это в связи с обвальным ростом населения – во-первых, с культом матери – во-вторых", – поясняют утописты ошалевшему космонавту. Институт брака практически отсутствует, россияне будущего более раскрепощены в межполовых отношениях. Педагогика будущего близка идеям Ефремова – здесь тоже принята система общественно-семейного воспитания. Автор рассматривает многие стороны жизни будущих россиян (от нацвопроса до сексуальных развлечений и культурной программы), но жесткие рамки обзора вынуждают нас ограничиться краткими заметками. В принципе, В. Зуев попытался реанимировать ефремовские идеи, подкорректировав их в соответствии со временем. "Кровосмешение" вполне можно назвать неокоммунистической утопией. Вероятно, не случайно время появления книги – 1993-й год. Кровавая осень 93-го – серьезная трещина в фундаменте новой России.
В 1990-е российская фантастика совершила неожиданный "мировоззренческий" финт. Именно фантастика взвалила на себя обязанность "найти выход из тупика" (А. Ройфе), в котором оказалась страна к концу века. Фантасты уловили настроения "изнасилованного" государственным беспределом общества, тоску по сильной власти.
И вот тут начинается самое интересное. Целое поколение авторов, вскормленных на неприятии государственной регламентации и тоталитарной идеологии, целое поколение преданных воспитанников и соратников братьев Стругацких внезапно развернулось на 180 градусов в своем отношении к Власти. Вчерашние подпольные борцы с Властью, с Системой оказались ее певцами. Мощная империя – вот идеал фантастов 90-х. Будь то монархическая или симбиотическая (союз с исламским миром или восточной культурой). Отечественная фантастика, по большому счету, вдруг вернулась к идеям фантастики советской.
В принципе, все здесь закономерно и логично. Мы родились в Империи, здесь учились и росли, и как бы мы не противостояли ее диктату, какие бы не корчили гримасы при упоминании имперской идеи, мы все ее дети. Россия 300 лет существовала в состоянии развивающейся Империи. Ненавидя ее, мы научились гордиться ее могуществом. Вчера мы могли диктовать миру свои условия. А сегодня России диктуют условия другие. Русским как никой другой нации трудно расстаться с иллюзиями, мы еще долго не сможем смириться с мыслью, что мы уже не Сила. Фантасты, являясь частью российского общества, всего лишь реагируют на ситуацию, когда страну поставили на колени. Реагируют эмоционально. Ведь это унизительно видеть стоящего на коленях великана. Сама имперская идея – защитная реакция интеллигенции, поскольку только сильная державность способна противостоять политической и, что очень важно, культурной экспансии Запада. Империя – антоним продажного безвластия, охватившего современное российское общество. И российские фантасты выстраивают свой "последний Бастион" из кирпичиков боли, нестерпимой обиды. Потому-то и большинство романов о будущем этого периода носят откровенно декларативный, программный характер.
Один из самых показательных примеров – роман Вячеслава Рыбакова "На чужом пиру" (2000). Это в большей степени трактат о выборе оптимального пути в будущее для России, нежели художественное произведение. Питомец семинара Б. Н. Стругацкого "провозглашает" государственность, следование православным ценностям, противодействие "экономическому и культурному подавлению со стороны Запада", даже и ценой подавления собственных демократических институтов. Близкие идеи лежат и в основе романов Андрея Столярова "Жаворонок" и Дмитрия Янковского "Рапсодия гнева" – бескомпромиссно-публицистической отповеди "западному варианту" эволюции России. Лучший из исследователей механизмов Власти в нашей НФ Александр Громов от произведения к произведению утверждается в мысли, что только жесткая до цинизма власть способна организовать российское общество, удержать его от самоуничтожения. Эдуард Геворкян и Лев Вершинин последовательно рекламируют организующее начало имперского общества.
Возьмите любой из сценариев движения российского общества, придуманных в середине-конце 90-х – это всегда Империя. Разница только в цвете государственных знамен. Один из самых парадоксальных вариантов предложил мэтр отечественной НФ Владимир Михайлов: в романе "Вариант И" (1997) он открыто декларирует свой идеал России – монархия под зеленым знаменами Пророка.
"На площади стало, кажется, еще более людно. Россия любит праздновать – хотя и несколько своеобразно. Впрочем, чувствовались уже новые веяния: пьяных было куда меньше, чем полагалось по традиции. Это заметила и Наташа. Она сказала:
– И все же – перекорежит Россию ислам.
Изя лишь пожал плечами. Все-таки он уже много лет имел к этой стране лишь косвенное отношение.
– Да бросьте вы, – сказал я. – Россию ислам не перекорежит. Как и православие с ней в конечном итоге ничего не сделало. Нутро как было языческим – так и осталось. Вот Россия наверняка ислам переиначит, подгонит по своей мерке. Она всегда все переваривала, переварит и это. Зато по новой ситуации место, которое она вскорости займет в мире, вернее всего будет назвать первым".
Но имперская идея – палка о двух концах. Можно сколь угодно тешить себя иллюзиями о построении гуманной империи, в основе которой – межнациональная и межконфессиональная терпимость, но… Но ведь это все – слова. Между тем некоторые из писателей уже и в жизни начинают играть в структуры. Оказывается, что и свою боль можно выгодно продать: "Облик грядущего зависит от того, кто сумеет лучше "продать" его образ на рынке идей" (Э. Геворкян).
Иной раз возникает ощущение, что "имперцы" от литературы сегодня больше озабочены не столько завтрашней судьбой России, сколько тем, как их идеи будут плодиться и множиться в этом обществе. А общество – это потребитель. ПОКУПАТЕЛЬ. Грубая аналогия. Но справедливая.
Идеи – недолговечны. Художественно обслуживать идеологию – занятие малопродуктивное. И дело даже не только в публицистичности, "газетности" текстов, подминающих образность. Вопрос еще сложнее. Вот, к примеру, роман самого последовательного "имперца" Эдуарда Геворкяна "Темная гора" (1999) в одном из солидных журналов к немалому раздражению автора был назван "яростно-антиимперским произведением". И действительно, подобные мотивы – на художественном уровне – там можно усмотреть. А вот его же повесть "Возвращение мытаря", опубликованная всего два года спустя ("Если". 2001, № 6) вообще наглядно демонстрирует полемику писателя с идеологом. Идеолог пытается построить империю на самом идеальном материале – силою красоты и искусства, а писатель никак не может удержаться от сомнений, что из этого выйдет что-либо путное… Художественная правда оказывается выше навязанных схем.
Молодое поколение отечественных авторов, те, которым чуть более тридцати, тоже отреагировали на модное веяние фантастики. После выхода в свет самого провокативного и скандального произведения конца 90-х – романа "Выбраковка" (1999), Олега Дивова поспешили радостно записать в радикально-имперские мессии. Автор очень тонко играет на коллективном бессознательном, ты не сразу улавливаешь подвох. Россия недалекого будущего достигает статуса Сверхдержавы. К благополучию и процветанию страна приходит через восстановление института карательной власти. Ну и что? Ну кто из нас не мечтал, чтобы всех этих олигархов, ворюг и бандитов упекли в ГУЛАГ? Ну кто не мечтал, чтобы наступили такие времена, когда ты ночью можешь пройтись "сквозь огромный город и навстречу тебе попадались сплошь улыбающиеся лица… Чтобы на каждой скамеечке влюбленные сидели, и ни одна сволочь, ни одна…". Все это есть в романе, написанном убедительно и ярко. И даже такое еще вчера пугающее понятие как "враг народа" вдруг приобретает новое значение. "Какой разумный термин – "враг народа"… Ведь действительно, любой, кто нарушает права личности, – это именно враг народа, всего народа в целом. Неважно, кража или грабеж, в любом случае это насилие, посягательство на территорию человека и его внутренний мир". Ну, как тут не согласиться? Читаешь и веришь: да, в России добро может быть только с кулаками. Да, только насильно можно и нужно наш народ привести к благоденствию. И это правильно. Книга захватывает, ты мечтаешь хоть день пожить в этом прекрасном мире, где торжествует Сильная Справедливость, и не замечаешь, как ловко автор гоняет тебя по лабиринтам социальной мечты, по закоулкам интеллигентских, кухонных комплексов, чтобы к концу книги ненавязчиво, исключительно на эмоциональном уровне привести тебя к финишу, за которым – страх. Страх, что так и в самом деле может быть. И никто не застрахован от того, что и его выбракуют.
Если "Выбраковка" – книга с двойным дном, не сразу удается распознать авторскую "подкладку", то Андрей Плеханов, автор того же поколения, более прямолинеен в своих оценках.
В романе "Сверхдержава" (2000) Россия и в самом деле становится таковой – неагрессивной империей с высоким уровнем жизни. Плеханов дал вволю насладиться читателю мечтой о великой России, чтобы затем грубо разрушить благостную утопическую картинку, сообщив, что "золотого века" страна достигла благодаря… научной переделки личности россиян!
Такая вот Империя, "такая, блин, вечная молодость"!..
Кажется, "русская тема" основательно вернулась в НФ. И пока российское общество будет топтаться на перекрестке, фантасты будут разрабатывать новые маршруты, сочинять сценарии переустройства России. Утопии нужны обществу. Они предлагают варианты. Нам их выбирать. Какой из них окажется самым подходящим для России?
Думаю, что на самом деле все будет, как брюсовских стихах:
И ляжем мы в веках как перегной,
Мы все, кто ищет, верит, страстно дышит,
И этот гимн, в былом пропетый мной,
Я знаю, мир грядущий не услышит.
Но без утопий жить скучно.
Вместо эпилога
"Какия бы разногласия ни разъединяли людей в области политических, социальных и экономических вопросов, великая опасность, созданная вековым застоем в развитии наших политических форм и грозящая уже не только процветанию, но и самому существованию нашего отечества, призывает всех к единению, к деятельной работе для создания сильной и авторитетной власти, которая найдет опору в доверии и содействии народа и которая одна только в состоянии путем мирных реформ вывести страну из настоящего общественного хаоса и обеспечить ей внутренний мир и внешнюю безопасность…
Положение это обязывает признать, что жизненным условием для укрепления внешней мощи России и для ея внутренняго процветания является ограждение единства ея политическаго тела, сохранение за ея государственным строем исторически сложившегося унитарного характера. Вместе с тем положение это обязывает противодействовать всяким предположениям, направленным прямо или косвенно к расчленению Империи и к замене единого государства государством союзным или союзом государств".
Из «Воззвания Союза 17 Октября» (1905)
