Текст книги "Реальная история одного человека"

Автор книги: Сергей Андрианов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Магазин, где работала мама, закрылся и она, по совету подруги, устроилась работать в ларек у метро. Там продавалось все, начиная от презервативов и заканчивая консервами. Так что продажи были всегда, а если есть продажи, значит ларек не закроется и будет зарплата. Все шло не плохо…поначалу. Но спустя пару месяцев ей перестали выплачивать обещанную сумму. Несмотря на то, что продажи были хорошие, хозяин точки твердил, что денег нет и всегда забирал всю выручку себе, мама была в полном недоумении. Месяц, второй. Она начала нервничать-кормить детей ведь надо и уже подыскивала себе другое место, но в те времена с нормальной работой тоже была довольно сложная ситуация. Тогда только и выживали тем, что родители трудились вдвоем и не могли себе позволить, чтобы один из них работал на благотворительной основе. Поговорила с хозяином торговой точки, и они договорились, что зарплата будет выплачиваться товаром. Маме выдавали товар на сумму зарплаты, а они с отцом ходили это продавать. То есть, по сути, она выполняла работу продавца в ларьке, а потом шла на улицу и там опять выполняла ту же самую работу, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Очевидно, что маме выдавался товар не самый ходовой, консервы ей не доставались, а кому были нужны шоколадки и презервативы, когда в стране есть нечего было. В общем все это копилось у нас в квартире. Кроме всего прочего родители решили попробовать продать еще и мои игрушки. До сих пор помню, как мы стояли на улице, у наших ног расстелено покрывало, на нем были размещены мои любимые фигурки доисторических людей, выполненных с великолепной точностью. Эти солдатики стояли в непосредственной близости от «маминой зарплаты», которую родители так же пытались распродать, но все было безуспешно. Был выходной день и родители, чтобы не оставлять меня дома одного, взяли с собой. Это было зимой, мы стояли на морозе, меня радовало только солнце, наконец-то показавшее нам свои лучи после длительного периода пасмурной погоды, в течении которого оно играло с нами в прятки за свинцовыми тучами, нежелающими покидать небо над нами. Я стоял и у меня сердце кровью обливалось каждый раз, когда кто-нибудь подходил и смотрел на них с любопытством. Это были мои самые любимые игрушки, а мне приходилось мириться с мыслью, что кто-то их заберет у меня. У нас за весь день ничего так и не купили, как вдруг перед нами нарисовались двое с бритыми головами и в спортивных костюмах, требовавшие мзду за то, что мы занимаем место. Они требовали деньги у всех, кто решил хоть как-то наскрести себе на пропитание, продавая личные вещи. Получая деньги, два рэкетира выдавали что-то вроде талончика, написанного от руки, как подтверждение их разрешения стоять на улице.

– Но мы еще ничего не продали, – говорил отец. Его недоумение можно было понять. Денег и так нет, а тут еще нужно отдать каким-то прохожим.

– Платите или собирайтесь и валите отсюда! – ответил один из амбалов угрожающим тоном.

Так мы и вернулись домой несолоно хлебавши. Но я отчасти был рад тому, что нам не удалось ничего продать. Это была детская эгоистичная радость, я был рад, что мои игрушки остались со мной. Правда радовался я не долго, на следующий день родители продали-таки их. Мне с Ритой строго на строго запретили прикасаться к разного рода сладостям, которые являлись маминой зарплатой и складировались у нас дома. А ведь, как известно, запретный плод сладок. Так что пару раз…ну ладно не пару, много раз мы с Ритой таскали заветные вкусности из кладовки, где складировалась мамина оплата труда. Шли месяцы, товар копился, спасало только то, что работал отец. Так же нам помогали, как могли, родители по отцовской и маминой линиям. Но перед Новым годом все стало еще хуже, пришла мама и рассказала, что ларек ограбили, а начальник обвинил во всем ее. Не понятно только, то ли он сам вынес ночью весь товар, инсценировав ограбление, и, дабы вообще маме не платить, повесил все на нее, то ли его на самом деле ограбили, а он просто решил найти козла отпущения. Так или иначе она должна была ему кругленькую сумму, но так как мы не могли выплатить владельцу такие деньги ни сразу, ни частями, ей предстояло работать за просто так. Отец хотел было вмешаться, но мама успокоила его. «Ты не видел с какими амбалами он ходит.», сказала она. Владелец пригрозил маме физической расправой и заставил работать, как рабыню, бесплатно. На нервной почве, ночью, пока мы спали, мама решила повеситься. Хорошо, что отец услышал шум, доносившийся из кухни, и успел вытащить ее из петли. После этого случая время от времени у мамы начали происходить эпилептические припадки. В один из таких моментов, я и Рита находились дома, было поздно, на улице темно. Отца тогда не было дома, не помню, скорее всего, он опять уехал на какую-нибудь «шабашку». Мама тряслась в конвульсиях, глаза закатились, нас она не слышала, изо рта вытекала белая пена. Все тело сотрясалось от неконтролируемых сокращений мышц. Стоны, которые она издавала, леденили душу. Мне стало жутко, по коже побежали мурашки. До сих пор помню этот момент, как будто он был вчера. Хоть сестра была старше меня, я сориентировался быстрее и побежал звонить в скорую. Набрав 03 в первый раз, я ответа не дождался, никто не брал трубку. Я позвонил еще раз. Недовольный женский голос ответил. Я рассказал, что у мамы приступ, перечислил все симптомы.

– Деньги есть? – Спросил оператор.

– Нет, – ответил я.

– Когда умрет, вызывайте каталажку! – Ответила женщина и повесила трубку.

Вот тут-то меня охватила паника. Нас с пеленок учили, что милиция и врачи всегда придут на помощь, при серьезной проблеме надо обращаться к ним и они примчатся. Но реальность была такова, что нам, малолетним детям, нужно было выкручиваться самим. Тут подключилась Рита и предложила обратиться за помощью к маминой подруге, которая жила ниже этажом. Это был единственный взрослый человек в нашем доме, которого мы знали. Выходить на улицу в темное время суток в нашем возрасте – для нас это было просто невероятно страшно. Настолько, что эта мысль даже не приходила нам в голову. С такой же вероятностью мы могли бы подумать о полете в космос. Эта знакомая нам и помогла. Не знаю, что она с ее мужем там сделали, но мама постепенно пришла в себя. Спасибо этой доброй женщине за это и за другие моменты, когда она приходила к нам на выручку, к сожалению, я не помню, как ее звали. Например, когда отец, в очередной раз, разгулялся, мама с Ритой и мной пришла к ним в поисках укрытия. И они приютили нас без лишних слов, хотя у самих был маленький ребенок и жили они в однокомнатной квартире. Мы спали на детской кроватке втроем, но зато в безопасности и тишине. Подальше от гневных речей не понятно в чей адрес и от постоянного ожидания физической расправы. Нам частенько приходилось кочевать по гостям в период отцовских загулов, во избежание побоев. Одну ночь мы были вынуждены провести на территории детского садика в беседке зимой просто из-за того, что отцу не понравилось…а фиг знает, что ему на этот раз не понравилось. Мы с Ритой уже спокойно спали, нежась в своих теплых кроватках, когда вдруг мама в ночной рубашке вбежала к нам в комнату с нашей уличной одеждой, кинула ее нам и шепотом приказала как можно скорее одеться, после чего так же молниеносно выбежала обратно. За дверью слышался очень неприятный шум, говорящий нам о том, что опять придется ночевать вне дома. Мы впопыхах кое как оделись и ожидали следующей команды от мамы, прислушиваясь, что же там такое происходит. А за дверью происходило следующее. Пьяный отец приперся домой посреди ночи и с порога начал угрожать маме. «Чего это вы все спите, когда меня нет дома в такое позднее время? Вам что, плевать на меня? Вы так и хотите, чтобы со мной что-нибудь случилось! Я знаю! Это ты подговариваешь детей против меня!», говорил он, накручивая сам себе невесть что в своем мозгу, заводился все больше и больше. Мама сообразила, лучше заранее собраться, но сама не могла даже кофту накинуть на себя, так как постоянно была в поле зрения пьяного «главы семейства». Но, уличив момент, схватила всю детскую верхнюю одежду, которая попалась под руку в шкафу прихожей и со скоростью, которой позавидовал бы человек-молния, забежала к нам в комнату. И вот мы уже стоим у двери, разделяющей детскую от пространства, где зарождалась новая буря, угрожающая нам.

– Дай, я хочу поговорить с детьми! – Услышал я. Мы с Ритой хотели было заскочить в кровати прямо в одежде и накрыться одеялом, чтобы притвориться спящими.

– Костя, они уже спят, завтра поговорите, – пыталась унять отца мама. – Давай, я тебе сейчас чаю сделаю, сходи в душ, и мы попьем, – продолжала она, принимая удар на себя.

– Да на хер мне твой чай, пошла ты со своим чаем!

Мы сидели на кроватях, готовые резко накинуть на себя одеяла и смотрели друг на друга, в темноте, страхе, прислушиваясь к угрожающему шуму за дверью. И вдруг тишина. Мама распахнула дверь все так же в ночной рубашке, «Быстро!», так же шепотом произнесла она и махнула рукой, как бы усиливая свой призыв. Мы сорвались с места и, как можно тише, проскочили в прихожую к входной двери, схватив по пути обувь, которую надели уже позже, на лестничной площадке первого этажа. Мама взяла свое зимнее пальто и последовала за нами. Она была так напугана, что даже не догадалась взять свою обувь, так в домашних тапочках и выбежала на улицу. Та знакомая, проживающая в нашем же доме и временами выручающая нас в трудных ситуациях, к сожалению, не открывала дверь, несмотря на то что мама не только безостановочно жала на кнопку звонка, но и стучалась к ним в дверь. И это все посреди ночи, наверное, никого не было дома. Когда мы пришли к маминой подруге, тете Гале, которая жила в доме на соседней улице, в поисках безопасного ночлега, нам было сказано, что мест нет, к ней в то время приехали родственники, поэтому нас даже не пустили за порог. Мы-то ладно, одеты по сезону, а вот маме пришлось не сладко, пальто на ночную рубашку и тряпичные тапки на голые ноги…сомнительное утепление для зимней ночи. Была еще одна подружка, которая всегда нас выручала, но до нее нужно было добираться через довольно-таки людные места, мимо метро, переходя несколько улиц и один перекресток, что создавало опасность встречи с какими-нибудь маргинальными личностями…ночь же, да еще в выходной день. Заявляться домой в столь поздний час, да еще к малознакомым людям, живущим поблизости, она постеснялась. В итоге мама с нами, побродив по нашему двору в попытках встретить еще кого-нибудь хоть мало-мальски знакомого, вдруг помогут, повела нас на территорию детского садика, где, облюбовав беседку в виде избушки, и решила обосноваться на ночь. Хоть и в ненастоящем (с окнами, но без стекол и с дверным проемом, но без самой двери), но все же хоть в таком доме нас ждала ночь без побоев и угроз. Мама села между мной и Ритой, обняла нас, мы забрались на скамейку с ногами и облокотились на маму. Скамейка была проморожена и с удовольствием отдавала весь накопленный холод прислонившемся к ней телам. Зима тогда выдалась на славу, сейчас таких не бывает. Ох уж это чувство, когда все твое тело пронизывает холод и нет никаких шансов согреться, ощутить пусть слабенькое, но тепло, как бы ты сильно не прислонялся к телам других людей. Каждое дуновение ветра усиливало мороз, заставляя нашу кожу покрываться мурашками, а мышцы сокращаться в попытках организма согреться, у нас зуб на зуб не попадал от дрожи. У мамы, как она потом рассказывала, ноги начинали коченеть, да и не только ноги, пальто тоже не очень-то и спасало во время ночевки на улице. Каждый раз, когда вижу зимой людей без постоянного места жительства, спящих где-нибудь на скамейке или просто сидящих на тротуаре, диву даюсь, как им это только удается. Так, обнявшись, мы просидели часов до трех-четырех ночи, время от времени «поклевывая» носом. Наш относительный покой нарушила все та же тетя Ира, до дома которой мама так и не решилась дойти. Ее сын чисто случайно увидел нас в домике, когда проходил мимо, возвращаясь с гулянки и решив сократить путь через дворы. А вернувшись к себе домой рассказал своей маме об увиденном. Настоящая подруга не могла просто так оставить это и не отреагировать. Одевшись, она побежала на улицу за нами, по пути не забыв дать указания своему сыну, чтобы тот поставил чайник на огонь. Тетя Ира настояла на том, чтобы мы последовали за ней, «Иначе можете вообще больше не обращаться ко мне за помощью! Давай угробь себя и детей заодно!», уговаривала она маму. Подруга со своим сыном жила вблизи с железнодорожной станцией в комнате коммунальной квартиры, но ее не остановило расстояние, которое пришлось преодолеть, чтобы найти нас, ни теснота, ни позднее время, в которое нормальные люди уже спят, а ей пришлось вставать и куда-то выходить на мороз. Когда мы пришли к тете Ире, каждого уже ждал горячий суп и чашка чая, которые помогли нам отогреться. Мы у нее прожили все выходные, но в воскресенье вечером пришлось вернуться. Нашему пьяному отцу вообще не было необходимости трудиться и придумывать повод для того, чтобы начать компенсировать свои скрытые комплексы за счет своих же жены и детей. Он просто ни с того ни с сего подходил и задавал вопрос, «И что?», источая отвратительную вонь перегара. Правильного ответа, естественно, не было, поэтому все понимали, к чему все идет. Все осознавали неотвратимость действий, последующих за этим вопросом. Это мерзкое чувство, когда ты смотришь ему в глаза и понимаешь, что выхода нет, но и смириться ты тоже не хочешь. Вообще родители нас с Ритой били и в воспитательных целях тоже. В ход шли довольно-таки разнообразные предметы. Это могла быть скакалка или провод какой-нибудь, иногда в ход шла хоккейная клюшка, которую мне подарили на день рождения со словами «Держи, станешь хоккеистом!», но самым излюбленным орудием воспитания был отцовский армейский кожаный ремень. Он был широким, поэтому не очень было больно, если били ремнем, а вот пряжкой – совсем другое дело. Отец служил на флоте, и я до сих пор помню блестящий якорь, изображенный на пряжке, который не раз оставлял свои следы на моей корме. Но я старался не показывать им свою боль, чтобы они не знали мою слабость, я терпел, извивался, но не плакал и не издавал ни звука, во-первых, гордость не позволяла, а во-вторых, не собирался я тешить их самолюбие подтверждением того, что они добились своего. Но со временем это перестало работать, они видели, что я не плачу, это для них значило, я не получил наказания и били еще сильнее, в итоге они все равно добивались необходимого им результата. Зато поэтому у меня сейчас высокий болевой порог. Я всегда стараюсь находить положительный аспект в чем бы то ни было.

Надо признать, что отец, когда был трезв и в настроении, он был хорошим семьянином. Он веселил нас, прокручивая видеофильмы на семейном проекторе, озвучивая их так, что мы смеялись до коликов. Рассказывал смешные истории, не знаю, придумывал их или брал из жизни. Смеялись все, и мама, и Рита, и я, да и по его лицу было видно, что он сам доволен. Читал нам книжки на ночь, играл в настольные и подвижные игры, временами мы носились, как угорелые, то он за нами, то мы за ним. Мы любили кататься на нем, обхватишь его ногу, сядешь на ступню, он идет, поднимая тебя, а ты представляешь, что ты на ноге Гулливера. Устраивал семейные вечера, делая для нас с Ритой крепость из подушек, а сам с мамой сидел на диване обнявшись. В такие моменты он был совершенно другим человеком. Я очень любил эти мгновения. Казалось, что вокруг нас стоит огромный забор, а все невзгоды остались по другую сторону ограды и никак не могут просочиться к нам. Как раз из-за подобных сюжетов нашей жизни я очень люблю ночной город – это тоже позитивные ассоциации с тех времен. Мне нравится, как желтый свет падает на листву, как будто деревья нарисовал художник со своим необычным видением вещей. А зимой этот свет отражается от поверхности сугробов, превращая их в золотые горы, в которые можно нырнуть, как это делает Скрудж Макдак в своем хранилище. Ночной город, освещенный желтым светом фонарей, таким успокаивающим, мне казался волшебным. Помню, как-то раз во время ночной прогулки, мы с папой побежали, нарвали цветов с клумбы школы, где мы с Ритой учились, и принесли нашим родным женщинам. Для меня это было целое приключение, ведь мы нарушали общественный порядок. Во тьме ночной прокрались на территорию школы, дошли до клумбы, которая находилась в центре открытого пространства перед входом в учебное заведение. Это были, наверное, самые ароматные цветы в моей жизни, которые я только дарил кому-либо. У отца был друг, который являлся счастливым обладателем автомобиля. По нынешним меркам это было «ведро», но тогда владелец машины считался успешным человеком и не важно, чем он управлял. Но, если честно, то состояние машины оставляло желать лучшего. Это была американская классика, доведенная до состояния металлолома на колесах. В некоторых местах ее дно проржавело насквозь, так, что, если убрать с пола коврики, можно было насладиться серыми тонами городского дорожного покрытия. Двери закрывались при помощи хорошего толчка плечом, трещина на лобовом стекле…в общем перечислять проблемы этой колымаги можно очень долго, но техническое состояние машины не мешало ей каким-то чудом катать нас. Иногда он приезжал за нами, и мы всей семьей ехали кататься по ночному городу. Просто ездили, любовались городом, а ночью он гораздо красивее чем днем, слушали музыку, взрослые общались между собой. Я же, не встревая во взрослые разговоры просто прилипал своей моськой к окну и старался рассмотреть что-нибудь, что другие могли пропустить. Мне всегда было интересно заглянуть туда, куда остальные и не смотрели. В кино я до сих пор рассматриваю, что находится за актерами, а не то, что нам пытаются показать на переднем плане. Я смотрел на пролетающие мимо фонари, здания, деревья и мечтал, что когда-нибудь отправлюсь в путешествие по всему миру. Я погружался в свои мысли и мечтания с головой. Временами после таких прогулок мне снилось, как я мчу на мотоцикле по магистрали вдоль бескрайних полей, мимо небольших городишек, впереди горизонт расправил объятия и улыбается, радуя меня теплом солнечных лучей, а я просто еду, ветер треплет мне волосы, я ощущаю полную свободу, спокойствие и легкость. Не нужно говорить, что, просыпаясь после таких чудесных снов, я чувствовал разочарование от реальности, так резко накатившей на меня. Рите же наоборот нравилось поболтать со взрослыми, поумничать, доказать, что она уже не ребенок. С тех пор желтое освещение улиц будит во мне только положительные эмоции. Зимой, когда мы выбирались всей семьей, отец любил катать нас с Ритой на санках. Но не просто катать, он разбегался, таща санки за собой, на которых мы по очереди сидели, а потом резко поворачивал в сторону, унося нас в занос. Рита всегда старалась удержаться, ей не нравилось падать, но у нее это редко получалось. Санки переворачивались, она шлепалась в снег, я смеялся, она на меня обижалась и начинала гоняться за мной, чтобы «как следует треснуть по башке». А вот я время от времени специально падал с санок, кувыркаясь несколько раз, представляя себя главным героем в каком-нибудь боевике. Когда нам купили санки с рулем, я чуть не сошел с ума от счастья, много ли ребенку надо. Рита тогда была уже, как она говорила, слишком взрослая для санок. А я понимал, что теперь я могу скатиться с любой горки и при этом контролировать свой спуск. Естественно, я постоянно выруливал на какие-нибудь трамплины или просто поворачивал с заносом, слетая по инерции и кубарем продолжая свой спуск, собирая за шиворотом снег. Мама тут же начинала переживать, что я себе что-нибудь сломаю, но на ее беспокойства отец всегда отвечал, «Ничего, крепче будет.». Просто обожал, когда мы всей семьей, будь то лето или зима, выбирались на прогулку. Я вообще любил, когда все родственники собирались вместе. Получалась целая толпа народу. Я и сейчас убежден, что большая семья – это здорово. Большинство моих собеседников считает, чем меньше людей в доме, тем лучше. А некоторые из них и вовсе не хотят заводить детей, и я сейчас говорю не только о мужчинах. Несомненно, каждое мнение имеет право на существование, но каждый раз, выслушивая подобные мысли, мне на ум приходят слова великолепного артиста Льва Константиновича Дурова, произнесенные им в фильме «По семейным обстоятельствам»: «Странные эти люди, люди! А неужели им так плохо вместе?! А неужели плохо, когда вечером за большим столом собирается вся семья?! Когда за таким столом собирается вся семья – дети, внуки, правнуки, три-четыре поколения, что ж здесь плохого, я вас спрашиваю?! Кому это мешает?! Малогабаритные квартиры, малогабаритная мебель и, прошу меня простить, малогабаритные семьи. Что же здесь хорошего?! От этого даже души становятся малогабаритными!».

Когда мы приезжали к бабушке с дедушкой по маминой линии, мы садились за один большой стол, кушали, а после играли в настольную игру «менеджер» или в карточную «бридж», это были наши семейные игры. Но отец не очень любил приезжать к маминым родителям, они недолюбливали друг друга. Поэтому нам удавалось собираться всем вместе очень редко. В основном к маминым родителям мы ездили без отца. Когда же собирались у его родителей, народу становилось гораздо больше, так как к нам присоединялся дядя Боря со своими женой и дочкой – моей двоюродной сестрой. Как же было здорово наблюдать за улыбающимися лицами всех собравшихся вместе. Все были рады видеть друг друга, хотя и собирались редко. Но стоило только отцу и его брату выпить, как начиналось противостояние в попытке доказать, кто здесь альфа самец. Праздник прекращался и все разъезжались. Их соперничество перерастало в побоище после каждого совместного употребления алкоголя. Доставалось всем, кто находился рядом в тот момент, и даже их родителям. Поэтому, когда мы видели, что отцы дошли до кондиции, сразу старались предотвратить бой за титул чемпиона и разъезжались по домам. Иногда доходило до абсурда. Например, как-то раз мы приехали к дяде Боре в гости. Рита, я и Оля сидели в детской комнате. Жены наших отцов прекрасно знали, чем всегда такие встречи заканчиваются и, хотели, избежать этого. Но не успели, видимо, проморгали моментик. Мы услышали бой посуды, доносившийся из кухни. Наши мамы вошли в комнату и сказали нам не высовываться, хотя нам и так был понятен порядок наших действий, мы уже были опытными в подобных обстоятельствах ребятами. Сами же мамы пошли в родительскую комнату, чтобы, если что, отвлечь их внимание от детей на себя. Таким образом у двух противоборствующих сторон оставались кухня и коридор для самовыражения. При входе в квартиру дяди Бори, мы попадали в коридор, который вел налево к туалету, ванной и, в конце, кухне. Прямо от входной двери коридор шел мимо детской комнаты к комнате взрослых. То есть детская была по коридору ближе к кухне (где происходило побоище), чем взрослая. Вся возня и звуки ударов отчетливо доносились до нас через тонкую стенку, разделяющую комнату и кухню, как будто они дрались непосредственно рядом с нами, так же мы слышали их разговоры, владельцы квартир в старых блочных домах меня поймут.

– Фух, я устал. А ты? – Спросил мой отец.

– И я. Передохнем? – Ответил дядя Боря.

– Передохнем.

И действительно все стихло на несколько минут, а потом, после вопроса моего отца, «Ну что, продолжим?», и согласия дяди Бори, «Давай.», опять грохот возобновился. Мы тогда забыли о страхе, что они могут переключиться на нас. Мы просто стали ржать, как лошади, нам это показалось очень смешным, мы смеялись во все горло, даже не думая о тишине…хотя вполне возможно, это был нервный смех.

Родители мамы и отца не очень ладили между собой. Дедушка по папиной линии прошел вторую мировую войну, испытав на себе все прелести фашистской оккупации и партизанской войны, начиная с малолетнего возраста, а потом до пенсии служил в милиции. Он был консерватором, не всегда понимал шутки и сам шутить не очень умел, но был очень добрым и отзывчивым, готовым всегда и всем прийти на помощь человеком. Выпивал мало и только по особым случаям, выпил и спать. Отец мамы в молодости был бандитом, как рассказывала мне бабушка, носил при себе огромный нож и даже, однажды, выкинул с электрички парня, который тоже пытался ухаживать за ней. Он был шутником, весельчаком, душой компании, так же помогал всем, кто к нему обращался. Любил выпить, но, если его не трогать, был спокойным, как танк. А если уж он начинал пить, то не успокаивался до тех пор, пока все запасы не закончатся. В связи с такими отличиями между ними мы очень редко собирались вообще все и сразу, но если уж это происходило, то только у нас в квартире. Так сказать, на нейтральной территории. И каждый раз такие встречи проходили без единого конфликта, что делало их особенно ценными. Единственное, что мне не нравилось в массовых собраниях, будь то родственники или просто друзья родителей, это когда детей начинали просить что-нибудь этакое исполнить. «А вы знаете, наш ребенок такое может. Подойди, покажи людям, на что ты способен.», и все в таком духе. Дети тоже люди, у них такой же праздник…за исключением секса и алкоголя. Складывается такое впечатление, что детей выращивают, как животных для выставки. Понятное дело, родители гордятся достижениями своего чада и просто жаждут продемонстрировать их, но и детям же может быть некомфортно, ведь не спроста некоторые стесняются.

Так мы отмечали Новый год. Для нашей квартиры было много народу, но, как говориться, в тесноте да не в обиде. Все были на позитиве, праздничный гомон, запах мандарин, подарки, веселье и радостные близкие. Мы с отцом каждый год привязывали хлопушки к дверце холодильника, просили маму, которая год за годом покупалась на этот розыгрыш, достать что-нибудь из него. Она открывала дверцу холодильника, веревка натягивалась, хлопушка срабатывала, весь холодильник в конфетти, мама в испуге ругается на нас, а мы ржем, подходим к ней (но только аккуратно, чтобы не ударила) и обнимаем ее. «Да ну вас!», говорила она, отмахивалась и шла в комнату к гостям, продолжая веселье. Да в такие моменты и не думаешь о подарках, главное – что родные рядом. Замечательно отметили, повеселились, под конец все разъехались по домам, а у отца вдруг зашел клин в мозгу. Мама убиралась, я и Рита помогали ей, убрали со стола. Мама собралась подметать пол, он был весь усыпан конфетти и мишурой из хлопушек. «Что ты делаешь? Перестань! Праздник же! Пусть валяется!», сразу с агрессией выразил свое недовольство маме блюститель веселья. Она ответила, что праздник не исчезнет, если просто убрать беспорядок. На что он схватил ее за шею, подержал так, смотря ей в глаза каким-то бешенным взглядом и отшвырнул на пол. Швабра выпала из рук мамы, она с грохотом упала, ее лицо исказила гримаса боли. «Костя, ты что?», сказала она, смотря на отца снизу вверх и пытаясь забиться в угол. Как будто в углу было убежище, которое способно спасти ее от побоев мужа. В ее глазах отчетливо был виден страх, перед надвигающейся на нее расправой. Помню, как я, стоявший позади родителя с глазами, застланными пеленой ненависти, вслух ахнул в тот момент, когда мама упала на пол. Ахнул как-то необычно, выдохнув всеми легкими, громко, я сам услышал звук, который издал, мне показалось, как будто это и не я вовсе был, а кто-то другой издал этот звук. Услышав меня, отец повернулся в мою сторону, взял за грудки и толчком отправил меня в полет на диван и опять повернулся к маме. Приземлившись на подушки, которые смягчили мое падение, я вскочил, схватил выпавшую из рук мамы швабру и со всей силы ударил отца по спине. Палка от швабры сломалась. А ведь до этого момента я думал, что поднять руку или даже просто оскорбить своего родителя – это значит опуститься на самое дно. Ударить отца или маму…, да я даже представить себе не мог как это вообще возможно. Но сейчас я не бил отца, я просто пытался защитить свою мать, родную женщину, которой угрожала опасность. Отец остолбенел, он явно не ожидал такого поворота событий. От неожиданности он растерялся и не знал, что делать, просто, мотая головой из стороны в сторону, смотрел то на меня, то на свою загнанную в угол, в прямом и переносном смысле, жену. Спустя несколько напряженных секунд, ведь и мама, и я ожидали худших последствий, махнул на нас рукой и со словами «Ну вас на х.…й.» направился в коридор. Наверное, все-таки в мозг, залитый хмельным соусом, закралась мысль о том, что он сделал что-то не так, раз уж его малолетний сын намеренно поднял на него руку. Быстро одевшись, вышел из квартиры, со всей силы хлопнув дверью. На следующий день он пришел с гостями, которые жили в соседней парадной нашего дома. Это была молодая пара, они переехали в наш дом не так давно, но их уже успели полюбить все во дворе, они были позитивные и жизнерадостные. Продолжение празднования Нового года началось. Отец, приняв изрядную порцию спиртного, начал жаловаться на маму не только молодой паре, но и гостям, присоединившимся к празднику. Он рассказывал, как она разрушает дух праздника, все время пилит бедного, ни в чем не повинного мужа, и все в таком роде. Он это делал с нарастающей агрессией, которая постепенно начинала приобретать форму попытки пометить территорию, ведь перед ним стоял молодой самец, который пришел, пусть и по приглашению, но на территорию «вожака». Когда новоселы поняли, к чему все идет, остались только наша семья и они. Пара решила пойти домой, ребята пригласили меня и Риту к себе. Сейчас я понимаю, что это было сделано для того, чтобы мы не видели, как родители ссорятся…, можно подумать, это было для нас в новинку. Они придумали странный предлог, сказали, что у них дома есть очень необычная старинная брошь и они хотят показать ее нам. Рита сразу заинтересовалась, а я согласился просто потому, что не хотел обижать хороших людей отказом…да и любопытно же было ребенку, что это за брошь там такая. Когда мы оказались у них дома, нам продемонстрировали обычную, как мне показалось, брошь, сказали, что досталась от бабушки. Помню, тогда я подумал, «Это бред какой-то. Ничего особенного в этой броши нет, она не стоит того, чтобы вокруг нее поднимать такую шумиху.». После включили музыку, показали нам свои альбомы с фотографиями, сопровождая каждый снимок отдельной историей…лично мне больше понравилось слушать их, нежели лицезреть вышеупомянутую брошь. К сожалению, я не помню их имен, так как с тех пор не мало времени утекло, но я благодарен им за то, что они попытались оградить почти незнакомых им детей от родительских разборок. Спустя пару часов, мы с Ритой вернулись домой и застали маму, расстилающую постель. Отца дома не было, может и к лучшему. Посмотрев немного телевизор, мы втроем так и уснули в родительской кровати.