355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Афоньшин » Сказы и сказки нижегородской земли » Текст книги (страница 3)
Сказы и сказки нижегородской земли
  • Текст добавлен: 20 марта 2017, 16:00

Текст книги "Сказы и сказки нижегородской земли"


Автор книги: Сергей Афоньшин


Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

В ту осень после татар всякого дела для Касьяна хватало. В бедных избах глинобитные печи сбить, а в богатых – кирпичные сложить, засовы да запоры поправить. Где дело было мудренее, туда и Касьяна звали. Только на ночь домой приходил и сразу за балалайку брался. И не до еды ему было, не до сна, не до отдыха. И так у него ловко получалось, что под балалайку не только Настаська с Протаськой, гляди того, сама Маланька запоет да запляшет. Жена для виду сердилась не раз: «Чем беса тешить да скоморошничать, ложился бы спать, как добрый человек! И детей своих, гляди того, скоморохами сделает!»

3

Зима после отбоя врага для нижегородцев была весела да радостна. Со средины зимы разные праздники одни за другими пошли да свадьбы с пирушками. Касьян к тому времени играть на балалайке поналовчился и осмеливался с ней на улицу выходить. Как узнали о том богатые да знатные, стали его наперебой в дома зазывать: на свадьбах играть, потому что петь и плясать под балалайку было сподручнее и ловчее. Хмельной народ добрый и медяков для Касьяна за его веселую игру не жалел. А балалаечник ухом чутким да памятливым запоминал все, что народ пел, и дома по вечерам те песни на балалайке переигрывал. И вслух радовался: «Слышь, Маланька, как послушна мне балалайка – любую песню и пляс играет!»

В конце зимы масленица подоспела. Люди городские и посадские кто куда в гости спешили, в санях-розвальнях по Оке и Волге катались, чкой-льдинкой перепинывались и, играючи, друг друга кулаками по спине дубасили. Скоморохи да придурялы разные песни и плясы народу на дуделках да сопелках играли, в трещотки трещали. А балалайка на весь город одна была: у Касьяна, сына Боженова. Вот как-то на бойком месте окружили его люди и простые, и знатные. Кому не любо было под балалайку спеть да сплясать! Как на беду тут ватажка озорных скоморохов подвалила и начала орать песни охальные да зазорные. Честную мать воеводиху со монахами помянули да боярыню толстогузую. Услыхали ту песню боярские сынки да люди воеводские, наскочили на скоморохов, почали плетями бить, конями топтать. Тут заодно и Касьяна повалили, балалайку разбили и в мелкие щепы растоптали, а балалаечнику жестоко бока намяли. Хотели воеводины холуи ощепки от балалайки в масленичный костер бросить, да Касьян на них животом упал, руками закрыл и, сколь ни били его, не отдал. Когда же прошла та гроза, собрал он остатки от балалайки со струнами певучими, под полу сермяги спрятал и домой в Почайный овраг поплелся.

После той веселой масленицы довелось мужней жене Маланьке к богатым людям на поденку ходить, для всей семьи прокорм добывать, а Касьян дома сидел, от побоев откашливался да отплевывался. И тосковал по мужской работе и по своей балалайке. А над горами нижегородскими, над кремлем, посадами и Почайным ручьем метели дикие завывали, с Оки да с Волги налетая, сугробами жилье заносили. И трудно было из оврага выбраться, чтобы до воды дойти или дров запасти. Надолго как-то задумался Касьян от заботы да и выдумал:

– Слышь, Маланька, на тяжелое дело я, видно, долго не погожусь. Сделаю я из старого стола балалайку. Он нам совсем ни к чему. А с балалайкой жить будет веселее. Да копейку с ней добуду скорее!

Удивилась и напугалась жена, не спятил ли мужик с ума-разума. А тот на своем стоит:

– Щей да каши давно не видим, а сухой кусок и помимо стола не зазорно съесть. А дерева сподручнее не найти!

Смолчала Маланька, мужа жалеючи, головой покачала и на поденку ушла.

А Касьян в тот же час за дело взялся. Дедов стол на части разобрал. Еловые доски, дубовые, кленовые и яблоневые брусочки и планочки отдельно разложил и на дело употребил. Когда все часточки к балалайке были обструганы, размерены и друг к другу пригнаны, из копыта лосиного да рога бычиного крепкий клей сварил, масла льняного городецкого для красок скипятил. Не одну неделю Касьян, над верстачком склонясь, старался. Зато получилась балалайка – как картинка писаная: сзади на нее взглянуть – как девка крутобедрая, в сарафане из атласа малинового, а спереди – словно ясно солнышко с дугой-радугой заспорили и глаза слепят!

Натянул Касьян на новую балалайку три струны старинные, а три про запас оставил, подвернул колки яблоневые, настроил их на родной нижегородский лад и легонько пальцами по струнам провел. Как зазвенела тут балалайка на всю избу от стены к стене, из угла да в угол! И притихла вся семья – и Маланья, и ребятишки малые. А сам Касьян удивился радостно:

– Эва, какая сила в дедовом столе сокрыта была! Если да на эту балалайку все шесть струн натянуть, да выйти, например, на откос, да заиграть, так и за Окой, и за Волгой бабы запоют и запляшут! – И, переигравши все песни и плясы, какие еще на старой балалайке знал, повесил новую на стену, на том самом месте, где старая висела.

Пока Касьян балалайку из стола мастерил, к Дятловым горам весна подкралась, в Почайный овраг сам-друг с солнышком заглянула, травку на пригорках пробудила. А за весной и праздники весенние подоспели, пономари в колокола зазвенели, попы в соборах запели, народ на улицы высыпал. Только Касьян никуда не выходил, потому что от побоев не мог поправиться. Но дома на балалайке играл и очень радовался, что такая она расчудесная получилась. И, поигравши, бережно вешал ее на стену. Балалайка же от того не унывала, она знала, что ее время придет, потому что была не простая балалайка, а сделана из стола, пропитанного слезами и кровью старожилов из Почайного оврага нижегородского.

От тепла да от солнышка Касьян чуть поправляться начал, а настоящей силы и здоровья еще не было. Вот и пошел он в поденщики к богатею Феофану Носатому. Тот Носатый-купец всякой всячиной на все стороны торговал, и до того разбогател, что целые села с народом покупал и боярином прописался. Жил он над Волгой, на Мостовой улице, в палатах каменных, в светлой горнице сидел и на заморских счетах костяшками щелкал, барыши подсчитывал. А по двору его холуи да приказчики бегали, товары разные принимали, для хозяина прибыль выжимали. Вот и поставили Касьяна в бабью артель, чтобы он за старшего был и следил, так ли товары в коробицы укладываются.

Неделю или две поработал Касьян, по балалайке заскучал и принес ее на хозяйский двор. А в полдник, когда бабы-укладухи своим спинам отдых давали да хлеб жевали, за балалайку взялся. Как зазвенела она, за сердце и душу задевая, не утерпели усталые поденщицы да бабы крепостные и песню запели. Тут Маруха-укладуха, молодая да бедовая, к песне подстала. А когда она подставала, другим и поотстать не грешно было! Голосок-то был как струна живая, густой да томный! Вот как запела она под Касьянову балалайку, не то что приказчики, сам хозяин – кощей Носатый заслушался: «Ты, ясен сокол, кудри русые, ты почто склонил головушку да на правую на сторонушку…»

До того купец-хозяин заслушался, что вспомнил свою молодость горемычную, барыши с убытками перепутал, и голова его сама собой на сторону склонилась. А очнулся, когда песня кончилась. Да так каждый день и пошло. Как только Касьян за балалайку, Маруха-укладуха песню заводила, а у хозяина и подручных от того дело из рук валилось, а в подсчетах путанка получалась. Вот позвал кощей Носатый к себе балалаечника и такое сказал:

– Уходи, парень, с моего двора подале. От твоей балалайки у меня в делах хлябь пошла. Вот тебе рупь деткам на орехи, только уходи, Христа ради!

Распрощался Касьян с укладухами, балалайку под полу спрятал и с купецкого подворья ушел. А через три дня нанялся у кузнеца в кузнечном овраге точило вертеть.

– Не бери с собой балалайку, с ней только грех! – посоветовала Маланька.

Послушался Касьян и неделю балалайка дома на стене висела.

Но как-то не вытерпел и под полой в кузницу ее принес. И как выпала минутка свободная, сел на порог кузницы да и заиграл! И все молотобойцы, подмастерья и точильщики из других кузниц, заслышав удалую игру, тотчас балалаечника окружили, и пели, и плясали под балалайку, забывши о деле. И было так почти каждый день. Кончилось тем, что собрались кузнецы-хозяева, пришли гурьбой к соседу и сказали:

– Прогони ты своего скомороха-точильщика, от его балалайки нам убыток и разорение. Подмастерья и молотобойцы от рук отбиваются, дело забывают, только бы пели да плясали!

Неохотно расставался хозяин с безотказным и веселым точильщиком, но против мира не поспоришь! Спрятал Касьян балалайку под сермягу и домой уплелся. Целое лето и зиму переходил он из посада в посад, с базара на базар, из оврага в овраг, по разным делам и хозяевам, но нигде его долго не держали. А все из-за балалайки. А Касьян так к ней привык, что без игры и жизнь была не красна, и кусок хлеба в горле застревал, и плохо спалось, а во сне все слышалась музыка разная, то разудалая, то грустная. И перебивалась семья Касьяна из-за его беспутства с хлеба на квас.

4

А полоненок Роман за десять дней до Москвы добрался и с вестью о злодействах хана казанского к царскому двору пробился. Подивились царские люди, что отрок так скоро от низовской земли до Московии добежал. На то сказал Роман:

– От неволи бежать – что под ветром на парусах плыть, а тоска по родной земле пуще страха подгоняет!

В тот же час царь московский указал воеводам ко встрече вероломного Махметки готовиться, а Романа обласкал и при своем дворе оставил. Скоро к Москве хан Махмет с войском подступил, но скоро и назад откатился. После того как супостатов от Москвы и с Руси прогнали, царь Василий о том призадумался, чтобы Новгород земли низовской надежной каменной стеной обнести и ту крепость пушками да пищалями вооружить.

И вот как-то по весне, когда бугры Дятловы из-под снега свои лысины показали, прибыли в Нижний Новгород люди царя московского, воеводы с боярами, с ними мастера заморские, знаменитые по крепостным и палатным делам. Поначалу они по буграм ходили вокруг кремля древнего, саженями землю мерили, глубоко копать пробовали, старую кладку стен обушками простукивали. За мастерами да воеводами писец-грамотей ходил с гусиным пером за ухом, с чернильницей на гайтане, и часто на особую грамотку что-то записывал. Вскоре среди народа нижегородского молва пошла, что по указу царя их родной город будут стеной каменной огораживать, с башнями боевыми неприступными, грознее Низовой и Димитриевской. И на то потребно будет работных людей и городских и посадских, и смердов, и холопов боярских неисчислимое множество. И всех тех людей сулят кормить по два раза на дню похлебкой рыбной, да горохом разварным, да кашей – и каждый раз с хлебушком. Это по постным дням, а по остальным еще и щами мясными, тоже с хлебушком. А тому, кто будет глину на кирпичи месить, припасена пара самых крепких лаптей на каждую неделю.

Молва народная правдой оказалась. Как прогрело землю солнышком да дождями теплыми весенними, в разных местах принялись люди глину копать, ногами месить, кирпичи вытопывать да вышлепывать, на ветру сушить и в ямках глубоких обжигать-окаливать. Вот и пошел Касьян сам-третей с Настаськой да Протаськой на царскую работу, в кирпичную артель глину месить за похлебку да за кашу с хлебушком. Первые дни без балалайки ходил, а потом подумал: «На таком деле балалайка не помехой, а подспорьем была бы!»

И зазвенела его трехструнка угловатая на кирпичных ямах за верхним посадом. И дело сразу спорее пошло, у мужиков, баб и девок ноженьки устали не знали, с песнями да с подплясками глину месили и самые крепкие лапти к концу недели в лохмотья изнашивали. И никому на том деле балалайка не мешала: ни работному люду, ни мастерам, ни подрядчикам. И столько кирпича от Касьяновой артели вдруг повалило, что печи обжигать не успевали, возчики и кони на подвозке из сил выбивались.

Пока землекопы рвы и котлованы под стены и башни припасали, царские воеводы и мастера по всем кирпичным артелям и ватагам бывали и работный народ торопили, чтобы работа спорее шла. И на Касьянову артель указывали, что вдвое больше других кирпича давала самого крепкого да звонкого. На то отвечал работный народ и подрядчики:

– Так той артели балалайка задору придает! Ну-тка дайте в нашу артель Касьяна с балалайкой – под песни да под пляску всем нос утрем!

Так народ мастерам и воеводам на словах отвечал, а на деле старались во всю силушку от балалаечной артели не отставать. И скоро столько кирпича понаделали, что навозили его к стенам кремля целые горы, места пустого не стало.

Как-то под осень ходил по кремлю главный царский мастер Петро Франческо, закладку новых башен доглядывая, и мимоходом на Низовую башню зашел. Сверху и до подножия, снаружи и нутро башни оглядел и спросил старожилов, кто в той башне ворота придумывал и подвешивал. И сказали нижегородские старожилы, что главное мастерство в том деле свои нижегородцы проявили, старый Божен с Касьяном-сыном, что старика давно в живых нет, а его сын Касьян живой и теперь на кирпичные ямах глину месит.

Долго и пристально разглядывал мастер заморский кладку Низовой башни, еще раз оглядел ворота тяжелые подъемные, сам попробовал ворота опустить и поднять. Не одну крепость построил за жизнь свою Петро Франческо, немало повидал боевых твердынь. И дивился теперь искусству неведомых русских мастеров, воздвигнувших эту грозную башню. Каждый камень и кирпич словно вещали его проникновенному взору: «Нас уложили здесь намертво и навечно русские люди-нижегородцы с верой великой в неприступность твердыни, призванной спасать родной город от разбойной орды. Свой дом и очаг они не строят так умело, надежно и крепко, как эту крепость для общего спасения!»

И захотел главный царский мастер в тот же час повидать Касьяна – сына Боженова, что вместе с отцом эту башню строил. Издали услыхал Петро Франческо, как под звон балалайки артель мужиков и баб, приплясывая, глину месила и песню пела:

 
…Ой, мать честна, воеводиха,
Со монахами хороводится!
А боярыня толстогузая…
 

Под музыку и песню люди кирпичи формовали, на просушку складывали, а сухой в глубокие ямы для обжига укладывали. Как увидели работники царского мастера Петруху Франческо с воеводой да боярином, песню оборвали, но плясать по глине под балалайку не отступались. Все усердно глину лаптями месили, а среди них Касьян с балалайкой в руках мерно ногами притопывал. И летела Касьянова игра-музыка над Волгой и Окой, под самое небо нижегородское синее.

Тут соседи по работе балалаечника в бок толкнули, чтобы играть перестал. А главный мастер Франческо его к себе поманил. Выбрался Касьян из глиняного месива, из-под глины лаптей и портянок не видно, и перед главным мастером встал. И вопросил его Петро Франческо:

– Ты ли Касьян, что с отцом Низовую башню строил и ворота к ней и разные боевые хитрости?

На то ответил Касьян, что правда, они с покойным батьком мастерам-москвичам да псковичам строить башню помогали, живота своего не жалея. И все самые мудреные дела их руками сделаны. А то, что теперь ворота поднимать воротом трудно стало, так в том их вины нет: либо валы позамозгли от сырости, либо цепи позаржавели. И рассказал Касьян, как по этой самой причине его прошлым летом в кремль не пустили, когда он с малыми детками от татар спасался, как перед самым его носом закрылись ворота, которые они с родным отцом для спасения народа придумывали.

Пытливее и словно добрее стал взор великого мастера заморского. Молча он разглядывал мужичонку русого, по колени в глине перемазанного, с медным крестом на гайтане поверх рубахи, с копной волос над глазами голубыми, что под крутым да широким лбом прятались. И худоба в теле, и синева жил на руках, и худые порты на коленках. И с балалайкой в руке.

– А не зазорно тебе, сыну Боженову, вместо настоящего дела крепостного с бабами глину ногами месить?

В ответ рассказал Касьян, что после того, как его на масленице воеводины люди да боярские сынки ногами попинали, у него спина плохо гнется и в ребрах скрип, а глину месить – были бы ноги целы, да и балалайка тут не помеха.

После того Петро Франческо воеводу и боярина нижегородских сурово спросил:

– Много ли у вас таких Касьянов, кои вместо дела по рукам на крепости, в глиняных ямах на бабьем деле приставлены? – И указал Касьяну с утра на постройке крепости быть. Только балалайку посоветовал дома оставить.

5

С того осеннего утра началась для Касьяна, сына Боженова, трудная, но счастливая пора. Радостно ему было думать, что понадобился он на настоящем крепостном деле, которое знал и любил. И что был под началом самого главного мастера, который в первый же день указал ему за делом доглядывать и делом показывать, как стены и башни закладывать и ввысь поднимать. А больше всего любо было Касьяну, что этот мастер Франческо, неказистый да щупленький с виду, умел указывать не только люду работному, но воеводам и боярам нижегородским. Иной раз казалось ему, что стоит кому-то не уступить этому человеку как он, не задумываясь, проткнет супротивника своей шпагой, что болталась на левом его бедре.

Скоро оценил Петро Франческо, какого помощника он себе из глиняных ям переманил. В первые же дни Касьян весь запас кирпичей от разных артелей оглядел и перещупал и такое маэстру сказал:

– Чтобы кирпич к бою крепок был, надо его вовремя из обжига вынимать, а для того надо слушать, когда он в печи «спелым голосом» запоет. А чтобы каменщиков не меледить, весь кирпич надо на одну мерку делать, а тут все разные. Да надо еще всем артелям лаптей не жалеть и глину промешивать, как моя артель под балалайку делала, да непросохший кирпич не торопиться в обжиг пускать, а дать ему хорошо проветриться. Да хорошо бы глину для будущего лета осенью наверх повыкидать, чтобы промерзла вся, тогда кирпичи будут крепки, как камни дикие.

И повсюду Касьян успевал за делом доглядывать: и ладно ли основание стен и башен закладывается, и крепко ли известка камни схватывает, и доводят ли кирпичи в обжиге до «спелого голоса». В зимние морозы работа на глиняных ямах совсем затихла, но запасов сухого кирпича для обжига хватило надолго. По зимней дороге скрипучей, на санях крепких дубовых подвезли весь кирпич, звонкий да каленый от печей, да под самые руки строителям стены нижегородской. Сотни людей, под тяжелой ношей согнувшись, кирпичи на стены и на башни подносили, и чем выше каменщики поднимались, тем труднее было поспевать за ними людям, что на спинах кирпичи носили.

Вот как-то по весне Касьян и скажи главному мастеру кремля нижегородского:

– Надо бы не на горбах людских кирпич поднимать, а подавать наверх коромыслом, как мы, бывало, с батькой Боженом, когда Низовую башню строили.

Тут спросил мастер заморский Франческо:

– А что такое коромысло есть?

На то ответил Касьян, что на словах он растолковать не сможет, а сделать такое коромысло сумеет. Надо только кузнеца Федьку Окалину да плотника Олеку Сутулого разыскать. Они, чай, тоже где-то в артели кирпичи на спине подносят либо с бабами глину месят.

В тот же час указал Петро Франческо кузнеца и плотника разыскать и вместе с Касьяном к постройке того коромысла приступать. Да заодно своим помощникам из бояр нагоняй задал, чтобы они впредь разных умельцев и мастеров на пустые работы не ставили, а давали бы им дело по их рукам и умению.

Вот и взялись три нижегородских умельца коромысло строить, чтобы легче и спорее на постройке крепости дело шло. Плотник Олека Сутулый бревна тесал, деревину к деревине подгонял, кузнец Федя Окалина, что надо было, железом оковывал да скреплял, а Касьян, тот больше рассчитывал да подсказкой обоим помогал. И двух недель не прошло, коромысло сделали, похоже на журавель колодезный, только столб с развилкой не в землю был врыт, а на стане деревянном укреплен, да так, что куда надо поворачивался. Потом весь стан на колесный ход поставили, чтобы можно было лошадьми перевозить. На один конец коромысла-очепа привязали корзину ивовую крепкую, а к другому – веревку пеньковую важную и через два колесика – нижнее и верхнее – ту веревку пропустили. После на пробу коромысло поставили. В корзину по сотне и больше кирпичей накладывали, двое-трое людей за веревку через колесики тянули и корзину с кирпичами высоко на стену поднимали.

И подивился, и обрадовался Петро Франческо, как увидел, что коромысло Касьяново в деле себя показало, и приставил к нему людей самых толковых да сноровистых. А самого Касьяна при всем народе, простом и знатном, в обе щеки поцеловал, мастером назвал и подарил ему из своего уха золотую серьгу с камешком-самоцветом.

С того дня, как Касьяново коромысло в работу пустили, дело на постройке крепости совсем ходко пошло. И если бы да то коромысло триста лет прожило, в нем приметы крана и лебедки люди увидали бы. А строители кремля нижегородского, простой работный люд переняли от Касьяновой выдумки только самое простое и полезное. Когда башня или участок стены вырастали ввысь, рядом с ними столб с развилкой наскоро ставили, в развилку на оси журавель-очеп подвешивался с корзиной на конце, и тем очепом кирпичи наверх подавали. После того работа еще спорее пошла, каменщики еле успевали кирпичи укладывать, а мастера о том позадумались, как бы глиняные ямы да печи постройку крепости не задержали.

А кирпичники, что глину месили, кирпичи лаптем отшлепывали и в ямах-печах окаливали, и вправду теперь не успевали, отставать стали. Кто-то придумал было скотиной глину мять, быков да лошадей по месиву гонять. Но мастера-кирпичники тому поперед стали:

– Скотина, она не глядит, где топтать, глину месит как попало, без разума. А лапоть надежнее, потому что видит, где протоптано, где недотоптано! – И не дали скотиной кирпичи портить.

Тогда главный мастер и воевода-боярин указали своим приспешникам по кирпичным артелям ходить и народ подтуривать, чтобы скоро и много кирпича наделали. А кирпичники на то серчать начали:

– Почто вы тут ходите да погоняете, хлебом-солью попрекаете! На что нам царские деньги, разные посулы да щи с говядиной! Подайте нам нашего Касьяна с балалайкой, тогда на диво вам дело само в обгон пойдет!

Той порой Касьян своим коромыслом кирпичи на стены подымал и шибко на том деле нужен был. А балалайка его угольчатая сиротой на стене в избушке висела, не унывала и спокойно ждала, когда придет ее время. И вот пришло оно: Касьяна с балалайкой на работу позвали. Чтобы в кирпичах перебоя не случилось, согласился Петро Франческо своего первого помощника Касьяна на кирпичные ямы отпустить, заодно с народом глину месить и балалайкой работный дух веселить. И зазвенела снова Касьянова балалайка на глиняных ямах, за верхним посадом, где артели кирпичные крепкий да каленый кирпич торопили к стенам нижегородской крепости.

6

Из артели в артель переходил Касьян-балалаечник, и, где появлялся он со своей балалайкой, сразу поднимался артельный дух и работный задор. Заодно с артелью лаптями глину месил и на балалайке под песню и под пляс играл. И сверкало на его руке кольцо-серьга, подарок великого мастера заморского Петра Франческо. Под песни да музыку, что разлетались далеко по горам Дятловым, люди месили глину без устали, на станках кирпичи лаптями задорно вышлепывали и под песню для просушки закладывали. А когда в ямах печи жаром пылали, Касьян все печи обходил и людей учил, как узнавать, когда кирпичи в обжиге «спелым голосом» запоют. К середине лета кирпичные артели столько кирпича понаделали и обожгли, что кони и возчик из сил выбивались, а отвозить к стенам крепости не успевали.

Вот как-то Петро Франческо с нижегородским воеводой да боярином задумали кирпичные артели обойти, чтобы знать запасы кирпича для крепости. На подходе к одной артели издали заслышали они игру и песню разудалую. Артель мужиков и баб под балалайку лаптями глину месила и озорную песню про воеводиху да боярыню пела:

 
Ой, мать честна, воеводиха,
Со монахами хороводится,
А боярыня толстогузая…
 

Не допели песню артельщики, замолчали, как увидали Петро Франческо с воеводой да боярином, но глину топтать под игру плясовую не бросили; Пока знатные люди с главным мастером кирпичное дело осматривали, артельщики полудничать сели, с похлебкой и хлебушком скоро управились и, сидя, ногам отдых давали. А Касьян заиграл песню про доброго молодца, что со злой кручины склонил головушку на правую сторонушку. Ох и сила же была в его балалайке! Недаром, видно, была она сделана из старого стола, пережившего вековые русские беды, слезы и горе. Немало в артели было певцов, и пели все завидно. Но Марюха-укладуха теперь тоже тут была, где досыта кормили. А когда та Марюха к песне подставала, другим и поотстать не грех было! И так-то славно пели ту песню и баба и мужики-артельщики, что воевода с боярином волей-неволей склонили свои буйные головы. А Петро Франческо, когда песня смолкла, сказал, что не слыхивал такого с той поры, как отбыл со своей родины на скитание по земле царя московского.

До конца лета задержался Касьян у кирпичников, то в одной, то в другой артели разжигая работный задор удалой игрой, развеселой песней да словом толковым. И так мила стала его балалайка всем труженикам, что без нее и руки не работали, и ноги нехотя глину месили, и лапоть не так охотно да ловко кирпич на станке вышлепывал. Когда на ближних колокольнях пономари безо времени в колокола начинали звонить, от артелей посыльные бежали и тех пономарей с колокольни прогоняли, чтобы несуразным звоном работать под балалайку не мешали. И опять до прихода зимы было понаделано кирпича целые горы, и возчики на дубовых санях-розвальнях те кирпичи возили да возили и еле успевали перевозить по зимней дороге к стенам крепости. Вот как помогала народу-строителю треугольная балалайка, сделанная из старого стола, который пережил столько бед, горя и слез человеческих.

В зимнюю пору, когда кирпичное дело замирало, Касьян показывал землякам, как кирпичи на стены коромыслом подавать, да строил немудреные журавли-очепы, чтобы работа споро шла и людям под силу была. А с весенним теплом, когда глина на ямах оттаивала, он в кирпичных артелях людей ободрял музыкой под песню бодрую нижегородскую, чтобы не было перебоя в кирпичах каленых да крепких, как дикий камень с полей заволжских. А мастер заморский Петро Франческо не переставал радоваться тому, что судьба послала ему такого толкового да бескорыстного помощника из простых работных людей. И когда он Нижний Новгород покидал, сына Боженова за собою звал, богатую да вольную жизнь сулил. Только не сменял Касьян свой Почайный овраг ни на какие выгоды и чужие милости.

Сколько дней делал Касьян свое первое коромысло, теперь никто не помнит и нигде это не записано. Но служило оно на постройке нижегородской крепости надежно не одно лето, безотказно на стены и башни кирпичи подавало, а когда работа была закончена, оставили то коромысло у грозной круглой башни, что с бойкого места горы за Почайный овраг да за Оку глядела. Много лет сиротливо стояло оно у той башни и пропало за долгие годы от непогоды и времени. Истлели стан и столбы, развалился главный рычаг-очеп, повыпадали из перекладин колеса-блоки. Дерево сгнило, а железо люди подобрали и кузнецам на перековку отнесли.

Пропало бесследно Касьяново коромысло, а башня осталась. Высоко и гордо держит она каменную голову, и поет в ее бойницах вольный ветер, то глухо да грозно, то зло и тоскливо, как хищный посвист вражьей стрелы. На этом кончается сказка про нижегородца Касьяна, сына Боженова, что умением да искусством своим помогал великому мастеру Петрухе Франческо, и всем людям нижегородским строить твердыню каменную, защиту от корыстных соседей-ордынцев, с вожделением глядевших на Русь и Москву с той стороны, где солнышко всходит.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю