Текст книги "Чертово колесо"
Автор книги: Сергей Валяев
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Сергей Валяев
Чертово колесо
Город просыпался. Поливальные машины умывали его утренние улицы-площади-деревья-клумбы. Звенели на поворотах первые трамваи. Тренькала мелочь в карманах торопливых прохожих. Трещали будильники в домах. Дворники шаркали метлами по сухому асфальту дворов. Нервничало радио последними известиями. Хлопали входные двери подъездов. Заревели мусороуборочные машины. Лаяли собаки. Гремела посуда на кухнях. Начинался новый день. День обещал быть жарким.
городской парк был безлюден и холоден. На траве искрилась роса. Женщина босиком шла по мокрым газонам. Глаза ее были закрыты. Ощупью набрела на невысокий заборчик; шла вдоль него – медленно и скрипуче крутилось Чертово колесо. Женщина прошла по дорожке к чугунной скорлупе, похожей на лодку; забралась в нее. Трудно и громко заскрежетали металлические суставы карусельного механизма. Качалась на подъеме ненадежная, хрупкая скорлупа… Женщина испуганно открыла глаза и… и —
проснулась… трещал старенький будильник…
Женщина смотрела на чистый потолок; глубоко вздохнув, сбросила одеяло; энергично зашлепала по паркету.
– Пора! Пора! Рога трубят!.. Эй, подъем! Опоздает кто-то на вокзал! Лю-ю-ю-юди! – Прислушалась к тишине. – Ну, уж нет! Я в отпуске! – Решительно пошла по коридору. – Убирайтесь к бабушке! Бабушка ждет… – Открыла дверь детской. – Кому я говорю! Ростик, подъем! – Сын брыкнулся, головой зарываясь в подушку. – Слава, славненький мой, сладенький мой. – Присела перед сыном, хотела поцеловать в лоб.
– Ну, ма! – отбивался мальчик. – А папа уже?
– Уже-уже! – Пошла прочь. – Муж! Уж! Пора! – Открыла дверь кабинета. – Эй, соня! Пора!
Муж просыпался на диване, шуршал газетами.
– Рога трубят?… А почему?…
– Александр, издеваешься? – Жена плюхнулась в кресло. – Через полтора часа поезд. Мы уже опаздываем… Вы опаздываете…
– Куда?
– Куда? К бабушке! – громко сказала женщина. – В деревню. Забыл?
– Маша, я ничего не забываю… Кстати, где мои очки? – Беспомощно шарил рукой по дивану.
– На полу очки, – сказала Маша. – Опять с петухами?…
– Все, бегу-бегу. – Зашлепал по газетам. – А что ребенок?
– Берет пример с тебя…
– Ростик! – Муж убегал. – Я уже готов… к бабушке…
Маша поднялась из кресла, вышла на балкон. Нашла пачку сигарет, спички. Закурила. Смотрела на городской парк. Он лежал там, за рекой, внизу. В темных деревьях стояло огромное решетчатое Чертово колесо. Оно было недвижно, и недвижны были его чугунные люльки-лодки.
Тяжелый гул и горький смог плыли над Садовым кольцом. Механизированный поток разрушал город, травил выхлопными газами прохожих. Начинающийся день жарким солнцем наступал на тени домов. Среди машин суетилось такси. В нем сидела семья: муж, жена и дочь. Муж, поглядывая на часы, успокаивал себя и жену:
– Успеем, еще пятнадцать минут!.. Ааа, черт, куда ты?… На таран!.. А потом их склеивай…
– Каскадеры, – морщился таксист.
– Вот-вот, а потом вопят: ой, доктор, умираю! – Оглянулся на заднее сиденье. – Успеваем-успеваем… на море… песочек… белый пароход… Александра и Ася на белом пароходе…
– Павел, – укоризненно проговорила жена. – Ты, как всегда, последний… на отдых…
Дочь лет двенадцати смотрела на пыльные витрины магазинов, на хвосты очередей, на бесконечные киоски. Павел развел руками.
– Родные, кто-то же должен!.. Со скальпелем наперевес…
Таксист спросил:
– Куда? К дальним?
– Да-да. – Вырвал портмоне из кармана пиджака. – Отлично! Мы еще по пломбиру…
– Я не хочу вашего пломбира, – вызывающе сказала дочь.
– Ася, – вздохнула мать. – В следующий раз папа обязательно…
– Дочь, клянусь… Будут тебе ласты… будет и свисток!
Такси притормозило. Игольный шпиль вокзала вонзался в безоблачное, бесконечно синее, как море…
На шумном, грязном перроне стоял Павел, смотрел в открытое купе, улыбался.
– Вы там, девочки, осторожнее! Ася! Не заплывай, там акулы. – Щелкнул зубами. Взглянул на привокзальные часы-луковицы. – Минута! Все хорошо будет…
Дочь вызывающе читала книжку. Жена махнула рукой.
– Ладно, Паша, иди. Я позвоню… как устроимся… Ты здесь сам аккуратнее…
– Ага! Счастливого пути! Завидую вам. – Уходил, пятясь, вдоль вагона.
Громко лязгнули вагонные буфера. Вагон качнулся. Пробивая толпу пассажиров, в панике бежали Маша, ее муж Александр и их сын Слава-Ростик.
– Стойте! – кричала женщина. – Какой это вагон?… Черт! Куда он!..
– Двенадцатый, – ответил Павел.
– Сюда-сюда, – ухватилась за поручень Маша. – Стойте, я вам говорю!.. Саша, Слава! Сюда!
И, словно от ее крика, состав, дернувшись, остановился. Муж тащил два чемодана. Сын бежал рядом. Павел ухватил один из чемоданов.
– Помогаю-помогаю…
Вдвоем подбежали к открытой двери, где стояли Маша и проводница, которая ругалась:
– Что это такое, граждане? Вы задерживаете движение… мы по расписанию…
– Ростик! – Мать за руку втащила сына в тамбур. В тамбур полетели и чемоданы… Состав вновь двинулся. – Ой, я же с вами! – Маша спрыгнула на перрон. Неловко наткнулась на Павла. Кричала: – Позвоните… Целую!.. – Шла за поездом. – Ростик мой, люблю тебя. – Послала воздушный поцелуй; потом остановилась, смотрела… Пока не услышала за спиной:
– Вы так всегда отправляете в далекие края?
– Ой, вам спасибо. Я на вас упала… кажется?
– Пустое… Главное, уехали… в теплые края… Мужчина и женщина посмотрели друг на друга. Женщина и мужчина посмотрели друг на друга.
– Маша.
– Паша. Павел.
Улыбнулись друг другу. И пошли прочь по замусоренному перрону, пробиваясь сквозь вокзальный хай, сквозь плотную пассажирскую массу, сквозь потную жару… пропали в темном чреве туннеля… А мир печального и бесконечного томительного ожидания остался…
Полутемная спальня. Приглушенный шум города. На взрыхленной кровати двое – мужчина и женщина. Их тела бездыханны. Между ними – пачка сигарет. Рука мужчины и рука женщины оживают и как бы самостоятельно ползут к этой пачке… Все ближе и ближе… Столкновение рук подобно искре… подобно взрыву… подобно…
потом столкновение губ, глаз, тел… Что может быть прекраснее столкновения двух миров? Двух планет? Двух звезд, наконец встретившихся на общей траектории любви?
Потом снова был приглушенный шум города. Женщина и мужчина молчали, курили и смотрели в потолок. Дым рассеивался у потолка. Потом женщина повернула голову в сторону мужчины и сказала:
– Ты меня любишь.
Мужчина не ответил, курил, вглядываясь вверх (в самого себя); затем повернул голову в сторону женщины и утвердительно сказал:
– Ты меня любишь.
Женщина курила на балконе. Внизу жил вечерний город. От света витрин магазинов лоснилась река. Там, за рекой, играл невидимый духовой оркестр. Оркестр играл в городском парке. Среди темных деревьев крутилось неповоротливое колесо обозрения. Над люльками лодок висели разноцветные фонарики, и казалось, что пестрые птицы летают над рекой…
– Птицы летают над рекой, – сказала женщина.
– Да, красиво, – согласился мужчина, переступая высокий порог. – Как наши с тобой души…
– Как странно, – проговорила женщина. – У меня тоже вид на парк. И на это колесо. Во-о-он те дома, – махнула рукой на дальний многоэтажный массив с мутными сотами освещенных окон. – Как-нибудь я приглашу тебя в гости…
– Спасибо. – Он поцеловал ее в щеку. – Осторожнее кури, там у меня сосед-автолюбитель…
Женщина вытянула голову в ночь.
– Соседа нет…
– Есть бак с бензином. Держит, дурак, бомбу…
– А что ты завтра?… – Она плюнула на сигарету. – Послушная девочка, – усмехнулся он.
– У меня каникулы, – вздохнула она, – а у вас? Он обнял ее за плечи.
– Раз – операция. Два – операция… Это плановые…
– А я никогда не каталась на колесе. Всю жизнь вижу это колесо и никогда… никогда… Странно…
– Я тебя приглашаю…
– Куда?
– На это колесо. Чертово.
– Не-е-ет. Я боюсь, – улыбнулась она.
– Ты же со мной? – удивился он.
– И что?
– Ничего не бойся. Ничего и никого.
– Хорошо, я буду стараться, – серьезно ответила она.
Операционная. Павел срывает с рук липкие резиновые перчатки. Оглядывается на операционный стол – операция идет к концу.
– Если что, я у себя. – Утомленный, выходит в коридор. Идет по бесконечному больничному коридору; навстречу – молоденькая медсестра.
– Павел Валерьянович! Вам жена звонила…
– Жена? – удивился. Потом вспомнил: – Да-да-да.
– Все у них в порядке. Уже в море плавали…
– Прекрасно. Море-море, белый пароход… Вы у нас новенькая?
– Новенькая, – улыбнулась медсестра.
– И как вас?…
– Маша.
– Маша? – Задержал шаг, словно замешкавшись оттого, что узнал имя девушки. – Да-да, спасибо, Машенька… – продолжил свой путь.
Он открывает дверь кабинета. Направляется к столу, садится на стул. Смотрит на телефон. Набирает номер – длинные гудки. Опускает трубку на рычаг, и вдруг голос:
– Алло? Я вас внимательно слушаю, доктор.
– А я вас, душа моя, – не оглядываясь, говорит Павел.
А Маша, прячась за раздвижной ширмой, продолжает игру:
– Доктор, я умираю…
– Отчего же, милочка моя?
– От любви.
– Это у вас, дорогая, сердце… или аппендикс гуляет…
– Фу, доктор! Вы – эскулап.
– Что делать, душа моя. Проза жизни: сейчас три часа шил… пациентку… Ее муж приревновал – семь ножевых ран… Слава Богу, у его жены десять пудов веса… Это и спасло несчастную…
– О Господи! У меня всего три с половиной пуда…
– Маша! – укоризненно проговорил Павел, оглядываясь.
Она надвигалась на него; нависла:
– Ты меня не будешь ревновать?
– Буду… но зачем живодерню?… – Обнял ее за талию, уткнулся лицом в живот. – Такое родное пузо…
– Устал?
– У-у-умираю…
– Отчего же, милочка моя? – передразнивала она его.
– От любви.
– Это у вас, доктор, аппендикс гуляет… Не желаете ли погулять, доктор?
– Желаю. Где?
– Вы, кажется, приглашали меня в Парк культуры и отдыха?
– Да-да-да! Именно в ЦПКиО!.. – поднял строгий указательный.
И они благонравно поцеловались.
Парк отдыхал после напряженных, трудовых выходных. Аллеи его были пусты. По набережной гуляли пенсионеры и собаки. По реке плыли безлюдные прогулочные пароходы. Мужчина и женщина, задрав головы, стояли перед аттракционом «Колесо обозрения». Колесо было недвижно; табличка на заборе извещала, что аттракцион не работает по техническим причинам. Мужчина развел руками.
– Маша, наша с тобой мечта?…
– А у нас без терний нельзя…
– Это точно, – вмешался человек в промасленном комбинезоне, вероятно, слесарь-электрик. – Не колесо, а черт знает что… Ломается колечко…
– А что так? – заинтересовался Павел.
– От перегрузок, – хмыкнул слесарь. – Закурил бы я.
Маша открыла сумочку, выудила пачку сигарет. Электрик удовлетворенно затянулся.
– У нас каждый выходной столпотворение… Очереди, как за колбасой… Прут… По головам…
– А зачем? – спросила Маша.
– А спроси… – пожал плечами слесарь-электрик. – Как будто это колесо жизни… Морды друг дружке бьют, ей-Богу… В лодки залезают, а потом орут… Не туда, оказывается, залезли… Ор такой… Ан нет, не перелезешь в другую лодку судьбы, – усмехнулся образу. – Приходите после ремонта, и вам найдем… вашу лодку…
– Спасибо, – ответил Павел. – И когда ремонт?…
– А вот этого никто не знает. – Слесарь-электрик бросил под ногу сигарету, наступил на нее. – Механизм капризный… неожиданный… как вся наша жизнь… А вы сюда ходите, ходите… Я вас без очереди…
– Будем ходить, – пообещал Павел и, обнимая за плечи спутницу, повел ее прочь. – Ишь ты, философ в масле…
– Человек живет своей содержательной жизнью, – заметила Маша. – Тебе не кажется, что нам удивительно повезло?
– Как это?
– Что мы оказались в, одной лодке.
– А лодка оказалась на железнодорожном вокзале? – засмеялся Павел. – Ба! Вижу лодку, настоящую, с веслами…
Они подходили к озеру. На берегу теснилась лодочная станция.
– Берем корабль и плывем на необитаемый остров, – решительно заявил Павел.
– Капитан, все острова уже давно кишат…
– Боцман, кто верит, тот всегда найдет…
– А если судно даст течь?
– Боцман, тогда поплывем… к своей мечте… саженками…
– Капитан, а боцман не умеет плавать…
– Да? Кто же набирал команду?
– Вы, капитан, – смеялась Маша. – Вы, капитан, не капитан, а палубный, – потукала по рейкам лавочки, – матрос. Марш за веслами.
– Есть за веслами! – Павел трусцой направился к будке оформлять плавание на необитаемый остров.
Вода в озере была теплая и грязная. По ней шлепали весла, летели брызги. Маша с укоризненной усмешкой наблюдала за усердно-бестолковым Павлом.
– Капитан, так мы никуда не доплывем… Вы когда-нибудь держали весла в руках?…
– Рулите, боцман, рулите, – пыхтел Павел.
– А где руль? Кажется, мы без руля и ветрил?
– Зато с компасом.
– С чем?
– С компасом, – скосив глаза, показал ими на нос; потом потянулся к Маше, причмокивая губами.
Женщина смеялась.
– Капитан-капитан, вы нарушаете мореходную инструкцию: хочете, чтобы мы перевернулись?
– Я хочу вас поцеловать, боцман.
– В компас?
– В щечку!
– Гребите, капитан, гребите. Путь наш неблизкий…
Двое, мужчина и женщина, плавали в тяжелой, неуклюжей лодке по озеру; они шутили и смеялись, и со стороны казалось, что эти двое сбежали с уроков. Впрочем, сбежать с уроков они не могли. В школах были каникулы. И для этих двоих тоже были каникулы – к а н и к у л ы л ю б в и.
У павильона кафе дымил шашлык. Продавали пиво-воду, пирожные. За деревянным столом грудилась компания любителей пива. Мимо кафе шли Павел и Маша. Павел порылся в карманах, поспешил к буфету. Маша осталась на месте; увидела, как к Павлу подходит – грузный, веселый человек из компании любителей пива. Хлопнул Павла по плечу, зарокотал:
– Пашенька! Дружище ты мой! Какими судьбами?… А мы тут авто обмываем. БМВ! Мой племяш-торгаш… Как, пивка для рывка?
– Нет, спасибо, я…
– Паша, пей пиво – будешь жить красиво. – Сосед-автолюбитель оглянулся на Машу. – Девушка эффектная, одобряю!.. Понимаю, сам молодой был… Приглашаю…
– Нет-нет, дела у нас, – отбивался Павел.
– Понимаю-понимаю, сам такой… укомплектованный был… Не тушуйся – роток на замок…
– Да-да, я пойду…
– Ты бы, Паша, заглянул как-нибудь. – Собеседник рукой взялся за низ живота. – Что-то мое брюхо не может…
– Загляну, – пообещал Павел.
Вернулся к Маше, в руках держал две бутылки воды. Женщина усмехнулась.
– Нечаянная встреча?
– Да, сосед, черт бы его… Сосед-автолюбитель…
– Тот самый… с бомбой на балконе?
– Ага… Миллион людей, и надо же… Здрасьте…
– Капитан, кажется, ваше судно дало течь? Павел посмотрел на Машу, махнул рукой.
– Ааа, пустое… Продолжим наш путь, боцман…
– Куда?
– Как куда? На остров…
– Ваш остров, капитан, кишит соседями…
– И что?
– Приглашаю вас на свой остров… Правда, кокосов не обещаю…
– Где нет кокос, там много роз!..
У касс ЦПКиО продавали мокрые, нежнолицые розы.
Розы благоухали в вазе. Прохладный вечер гулял по сумрачной квартире. Было тихо и покойно, лишь телеистерические вопли пробивали стены, но звучали умиротворяюще.
В спальне спали мужчина и женщина. Они спали, как дети, уткнувшись лбами друг в друга. Они спали, и казалось, что нет силы, способной разрушить их стойкий, благополучный сон.
Неблагозвучная, длинная трель телефона.
Маша открывает глаза, моргает; и пока вспоминает, где она, Павел спросонья привычно хватает трубку и хрипит:
– Алло? Лагунов, слушаю…
– Паша… – укоризненно сказала она.
– Короткие гудки. – Осматривается. – Ой, прости, я думал… а мы у тебя? – Опускает трубку на рычаг. – Мы спали?
– Дрыхли, – улыбается Маша, – без задних ног.
– У тебя самые красивые задние ноги в мире, – хмыкает Павел.
– Ах ты, бессовестный мужлан! – Маша наваливается на него, душит подушкой. – Проси прощения…
– Хррр-хрхррр…
– Не поняла? – приподняла подушку.
– Самые прекрасные в мире… острые зубки… зу-бищщща!
– Ах ты!.. – Снова душила подушкой. – Два раза проси прощения, сейчас же…
– Хррр-брбррххх…
– Что-что? Что там у вас? – И снова приподняла подушку.
– Уф! – тяжело дышал. – У вас… самые… – Ну-ну?…
– …самые… прекрасные… ушки-лопушки…
– Ну все! – вскричала Маша. – Ваша смерть… от подушки…
Телефонная трель разрушила игру. Маша отшвырнула подушку, подняла трубку.
– Алло? Кто это? Да?… Да?… Этот номер телефона… Кто со мной будет говорить?…
Павел отдыхал, дышал, строил рожи, дул на лицо разгоряченной любимой; она отвечала ему, но затем… Павел понял, что-то случилось…
– Да, я слушаю… Привет… Почему не узнаю?… Как вы там? Как Ростик? Не болеет?… А бабушка?… Понятно… Нет, пока не скучаю… Отдыхаю…
Павел натягивал брюки, рубашку, словно почувствовал себя чужим и лишним. Маша смотрела перед собой, говорила в трубку:
– И вы отдыхайте. Мойте фрукты. И Ростик на земле пусть не сидит. Смотри за ним. Пока-пока…
Опустила трубку, помолчала, глядя несколько секунд в себя, потом оглянулась и захохотала. Павел был одет и стоял практически по стойке «смирно».
– Боже мой! – рыдала от смеха Маша. – Что случилось, Аника-воин? Вольно-вольно… Снимай штаны, ополченец любви…
– Маша! – Топтался на месте Павел, косился на телефон. – Кажется, это муж?
– Муж! Он объелся груш!.. А ты мной объелся?
– Маша, это уже слишком, – обиделся Павел.
– А это не слишком. – Принялась сдирать с него рубашку и брюки. – Я тебе покажу, как бояться своей любви… Иди ко мне, пригожий мой… Испугали такого большого мальчика…
– Мария! – Он пытался оказать сопротивление.
Тщетно. Он барахтался в подушках, точно тонул. И тонул в объятиях, поцелуях, глазах любимой. А розы по-прежнему благоухали, скрывая в ночи свою природно порочную прекрасную улыбку.
А потом было утро. Мужчина и женщина сидели на кухне – завтракали. Молчали, разговаривали лишь руки, глаза, губы. Улыбались, но улыбка у Маши была чуть грустной.
– Почему грустим? – спросил Павел.
– Ты уходишь резать животы, а я остаюсь, – вздохнула Маша.
– Кто-то же должен резать животы.
– Возьми отгулы…
– У нас все гуляют, – развел руками. – Вся страна.
– Полстраны гуляет, полстраны болеет, а вы между ними, как ветчина в бутерброде, – поправила она, делая бутерброд с ветчиной. – Ешь!
– Спасибо, не хочу.
– А я тебе выдам паек, – придумала она. – Чтобы ты у меня был упитанный и цельный.
– Как сосед-автолюбитель? – пошутил он.
– Да, – вспомнила Маша. – Он мне приснился. Представляешь?
– Боже, какой кошмарный сон, – шутливо ужаснулся Павел.
Мария готовила бутерброды и рассказывала сон:
– Будто мы – я, ты и наш сосед – катаемся на этом Чертовом колесе. И все мы в разных люльках-лодках… А ты ноль внимания, фунт презрения… Без меня в лодке…
– Не туда сел… Небось нас толпа разметала?
– Вот-вот… А колесо скрипит, ржавое, вот-вот сломается… А я кричу-кричу тебе… И вдруг вижу: сосед, этот боров, пытается перелезть в мою лодку… Уж-ж-жас!.. А колесо все быстрее-быстрее…
– И что?
– И тут я проснулась. И оказалось, что мы с тобой в одной лодке…
– …в койке, – подмигнул Павел.
– Фу, доктор; вы – не хирург, а циник, – чуточку обиделась Маша.
– Прости, родная. – Поцеловал ее. – У меня обход в девять. Больные суднами будут стучать…
– Пусть только попробуют тебя обижать, я им на голову… эти…
– Все-все, Машенька…
– Ты мне позвонишь?…
Они топтались в прихожей. Павел искал зонтик на верхней полке. Сверху упала новогодняя безделушка – картонные круглые очки с большой бульбой-носом. Павел поднял эти очки.
– Позвоню, конечно, после обхода, – принялся надевать очки-нос на лицо Маши.
– Ой, – сказала Мария, – ушки не там, а повыше…
– Ты прекрасна, я тебя обожаю, – чмокнул в искусственный нос. – Ты лучше всех. – Открывал замок. – Мы с тобой будем жить сто лет и умрем в один день… на одной больничной койке…
– Я согласна, – серьезно ответила Маша; смотрела, как он исчезает в лестничном проеме. – Эй, а паек! – махнула рукой.
Потом закрыла дверь. Взглянула на себя в большое зеркало, поправила очки-нос; затем быстро прошла на балкон.
Нашла пачку сигарет, спички. Закурила. Смотрела вниз – Павел вышел из подъезда, взглянул на часы, потом по сторонам, словно не зная, куда идти, поднял голову вверх…
Мария рукой указала в сторону, затем послала воздушный поцелуй. Павел погрозил ей пальцем – будь осторожна; направился в указанную сторону, пропал за углом. Маша вздохнула – маска сорвалась и, кружа, полетела вниз, в кусты. Маша проследила за ее полетом и перевела взгляд на городской парк. Он лежал там, за рекой. В темных деревьях стояло огромное Чертово колесо. Оно было недвижно, и недвижны были его чугунные лодки.
По больничному коридору стремительно шел врач в белом халате и шапочке. Это был Павел. За ним семенил тучный человек, говорил с характерным акцентом:
– Дарагой, спасай! Я от чистого сердца… Брат для меня… Сам панимаешь… У нас земля щедрая, багатая… Ничего не жалко…
– Я же вам сказал, не нужны мне ваши рубли, – огрызался Павел.
– Дарагой, доллары, пожалуйста… Вах! Праблема нет!..
– Все, до свидания! – Открыл дверь своего кабинета; закрыл с обратной стороны на ключ.
Прошел к столу, сел, посмотрел на телефон, потом резко оглянулся – за ширмой никого не было. Хмыкнул. Зазвонил телефон, поднял трубку.
– Ты? Привет… Я думал, ты за ширмой… Честное слово… Где?… – Потянулся к окну. – Мария, я тебя высеку, как… Да, выйду… Выйду за пайком…
Телефонная будка-автомат притулилась к соседнему корпусу; в ней и находилась Маша. Потом она вышла из будки, оставив на пыльном стекле надпись: Паша + Маша = любовь до гроба.
По небольшому парку гуляли двое, Павел и Маша. За забором прибойно шумел город. На лавочках, греясь на солнце, отдыхали больные. Деревья покрывались ржавчиной осени.
– Мария, ты меня пугаешь, – качал головой Павел.
– Ты мне не позвонил… Я ждала-ждала… Я испугалась…
– Чего? Маша! Что со мной может?… Смотри, какой я упитанный и цельный…
– Ты меня простил?
– Простил-простил, – наигранно вздохнул Павел. – Но в последний раз… И больше никаких пайков! Умоляю!.. Я сыт!..
– Ты не хочешь, чтобы я тебя любила? – вполне серьезно спросила Маша.
– Хочу, но…
– Я хочу целоваться…
– Маша… в рабочее время?
Она тащила его за руку через кусты. Он беспомощно страдал.
– Мария, куда ты меня?… По-моему, мы сошли с ума… Нам же скоро по сорок лет… Я в школе так не…
– Мы, дурачки, с тобой двадцать лет потеряли. – Нашла укромную лавочку под стеной какого-то строения. – Как жаль, что мы не встретились за одной партой… Ты понимаешь?… Я хочу плакать. Мы бы жили-поживали, и была бы у нас куча мала…
– Маша, ты что? – Он смотрел в ее глаза. – Суши весла, боцман!
– Прости, нам так мало… – Уткнулась в его плечо.
Он растерянно гладил ее голову.
– Ну, привет, смеялись-смеялись… Мария, в чем дело?
– Ты ушел, а мне плохо-плохо… Будто душу какая-то сила выворачивает… Потрошит… И так страшно-страшно-страшно…
– Маша, медицина по этому поводу…
– Я тебя люблю, – сказала она и посмотрела в глаза. Он выдержал взгляд.
– Я тебя люблю.
– И ты меня никогда не бросишь?
– Маша, ты забыла, у нас… Скоро детям в школу…
– Молчи-молчи-молчи, – горячечно проговорила женщина. – У нас ничего и никого нет. Есть только мы! Ты понял: ты и я… На всем белом свете… Ты же со мной счастлив?
– Очень, – вздохнул утомленно Павел. – Мария, чего ты хочешь?
– Я хочу быть с тобой. Всегда-всегда. Если тебя вдруг не будет, я умру… И все!
– Я буду, обещаю… Кстати, родная, знаешь, где мы сидим?
– Здесь…
– Вот это стена патолого-анатомического Отделения.
– Что? – не поняла Маша.
– Морг здесь.
– Ха! – спокойно проговорила женщина. – И ходить далеко не надо…
– Ну, хватит! – ударил он себя по колену.
– Значит, здесь ты меня раскромсаешь, как банку с ветчиной? – Не шутила.
Павел зло вскочил на ноги, всплеснул руками, заорал:
– Маша, родная! Скажи мне сразу: ты сумасшедшая? Если ты такая, то я тоже буду таким. – В истерическом запале изобразил эпилептика. – Мы прекрасная пара, да? Нам завидуют, да?
– Да, – ответила она, тоже поднимаясь с лавочки. Смотрела перед собой. – Нам завидуют потому, что мы живем с тобой на необитаемом острове…
городской парк был безлюден. Медленно и скрипуче крутилось Чертово колесо. В одной из лодок сидели мужчина и женщина. Их лица были закрыты масками: картонные круглые очки с бульбой-носом. Штормовой ветер ударил в борт лодки, которая находилась в верхней точке аттракциона. Застонал металл, завизжали подшипники – лодка опасно качалась, и качались в ней двое, и казалось, еще мгновение, и… и —
женщина проснулась… трещал старенький будильник… женщина медленно повернула голову – рядом никого не было. Она взяла подушку и накрыла свое лицо. Лежала. Барабанил по жести дождь. В вазе стояли мертвые, сухие розы. Дверь в спальню приоткрылась; заглядывал муж.
– Машенька, извини, тебе не пора?
– Пора. – Отбросила подушку. (Ту самую, которой «душила» Павла.)
Муж исчез. Маша закурила, смотрела, как дым уплывает к потолку. Потом поднялась, натянула байковый халат, подошла к мокрому окну: город жалко мок под ранне осенним дождем. Маша тронула холодное стекло, потом стремительно – в кухню.
В кухне завтракали муж и сын. Она не взглянула на них.
– Кофе твой готов, – заискивающе проговорил муж.
– Спасибо. – Глоток из чашки; поворот головы к сыну. – Слава?
Сын сидел в маске; на его лице была игрушечная безделушка: картонные круглые очки с бульбой-носом.
– Откуда это у тебя? – спросила спокойно.
– Вчера нашел… под балконами… У нас такая же была, – ответил сын. – Я красивый?
– Сними, пожалуйста, – сказала щурясь.
– Ну, ма!
– Сними!
– Ну, пожалуйста! – Сорвал с лица, бросил на пол.
– Подними! – с угрозой в голосе проговорила.
– Маша, – вступился за сына отец.
– Я кому сказала: подними! Что, уже плохо понимаешь русский язык? – закричала Маша. – Разболтался, да?
У сына на глазах от обиды навернулись слезы. Поднял маску с пола, положил ее на стол, потом стремглав выбежал прочь.
– Маша, ты не совсем пра… – И поперхнулся куском пищи. – Ыыыыы! – Наклонился в судорожных попытках освободить горло.
Мария поначалу не поняла, что произошло. Она стояла над корчащимся мужем и смотрела на его жалкие конвульсии. Потом резко ударила кулаком по спине… Муж охнул и благополучно задышал, багровый и перепуганный.
– Господи! Так можно и… и умереть… дуба дать…
– Кому суждено утонуть…
– Маша. – Муж пил воду. – В конце концов, я не понимаю, что случилось? Ты сильно изменилась.
– Я устаю. У меня каждый день по четыре пары. Это не школа, а стационар дурдома…
– Я помогаю тебе, как могу… – Жалко улыбался.
– Прости, я и вправду очень устаю. – Взяла со стола маску. Уходила. – Устаю… смертельно…
Муж смотрел ей в спину, нерешительно спросил:
– Я тебе говорил… у нас сегодня вечер… Танцы… Шампанское рекой… Может быть, ты?…
– Нет, ликуйте без меня, господа. – Задержалась в дверях. – А если я пойду во-о-от так… на уроки… – Оглянулась. На ее лице была маска. Подмигнула мужу. – Здравствуйте, дети! Это я – Маша ваша! Меня еще узнаете?…
Город-дома-улицы-деревья ежились от мелкого, сетчатого дождя. В лужах отражалось свинцовое низкое небо. Прохожие прятались под зонтики.
Из подъезда вышел Павел. Взглянул мельком на облачное небо. Хотел открыть зонт. У авто суетился сосед-автолюбитель.
– Павлуша! Дружище! Давай в хатку… давай-давай; беречь себя надо…
Павел помедлил, но принял приглашение – втиснулся на переднее сиденье. Мотор уютно рокотал. Сосед, усаживаясь за руль, пыхтел:
– Ремешок накинь-ка… Уфф! Вот и осень, браток, смазливая. Лето красное прокатилось…
– Да, – неопределенно отвечал Павел.
– Ну, поехали, с Богом! – Заскрипели «дворники», сдвинулся в сторону мир двора. – Тебе куда, Паша? На работу или по милым дамочкам? – жизнерадостно осклабился сосед.
– На работу, – буркнул Павел.
– И то правда, какая нынче любовь. Один убыток. И жизнь сама – один убыток. Спрашивается, за что боролись?… На то и напоролись! Всем нам демократический кол в зад!.. Вам-то как платят?
– Долларами, – пошутил Павел.
– Ну да? – искренне удивился сосед. – Так вы живете, хлеб жуете?
– Живем, – пожал плечами. – Из дому носим лекарство… Раньше выносили…
– Ааа, – понял сосед. – Костлявая рука капитализма…
– Она самая…
– Вот-вот, наконец-то все стали прислушиваться к советам докторов: лечиться методом голодания, – хохотнул водитель.
– Кое-кому это бы не помешало, – выразительно покосился Павел на соседа.
Тот заерзал, обиженно проговорил:
– А у меня такая конституция. Ешь не ешь… И болит брюхо-то. Я ж тебе говорил, когда ты с дамочкой… в парке… Она очень даже… гармоничная…
– Я рад, что она вам понравилась, – сдержанно проговорил Павел.
– Не суровься, браток, не суровься. Все мы молодые были… А теперь старые, больные…
– Сейчас можно заехать, я вас посмотрю… – предложил. – Может, аппендикс на прогулке… или грыжа?
– Да? – засомневался сосед. – Не-е, как-нибудь в следующий раз… Боюсь…
– Чего бояться? – удивился Павел.
Сосед-автолюбитель дурашливо хмыкнул:
– Тебя боюсь, Павлуша!
– Меня?
– Ага. Еще зарежешь меня… как овцу… как барана…
Павел не понял шутки, оскорбился:
– Что вы такое говорите?
– Зарежешь, как свидетеля, – и подмигнул лихоимским глазом.
Сумерки наступали на город. Зажигались фонари. Шумела дождем, людьми, транспортом улица. К зеву метро торопились прохожие. У закрытого киоска пряталась женщина. Это была Маша. Была как бы отстранена от роящейся, беспокойной толпы мелкой сеткой дождя. Стояла, смотрела перед собой.
– Мария? – набежал Павел. – Прости, меня задержали…
– Ты что, заключенный? – спросила серьезно.
– Все мы заключенные жизни, – попытался отшутиться. – Ну, прости, родненькая. – Чмокнул в мокрую щеку. – Замерзла? Сейчас я тебя погрею. – Обнял за плечо. – Пошли-пошли…
– Куда? Опять в парк?
– Мы идем к нам, – уверенно сказал Павел.
– К нам?
– Именно к нам. – Поднес к ее глазам ключи. Потряс ими – ключи, как бубенчики, зазвенели.
Маша ничего не сказала, лишь посмотрела больными глазами и беспомощно шмыгнула простуженным носом.
Двое растворились в сумерках, в шуме улиц, в городе.
Мелкая сетка дождя покрывала по-прежнему и сумерки, и улицы, и город, и судьбы…
В теплой, уютной комнате был запах пыли, кожи и призрачной надежды. Двое лежали в рыхлой постели, как в кипучей волне (остановись, мгновение, ты прекрасно!), и курили – два вспыхивающих огонька в мглистом, бесконечном пространстве.
– Включи свет, – попросила она.
– Зачем? – спросил он.
– Хочу тебя видеть. Соскучилась. Я тебя сто-оо лет не видела – три дня и три ночи.
– Как это вы интересно считаете. – Неверный свет ночника осветил комнату. – Что-то у вас с арифметикой?…
– Между прочим, я учительница математики…
– Да? А сколько будет: двести пятьдесят семь умножить на триста двадцать четыре, разделить на двести пятьдесят семь и отнять триста двадцать три… Сколько получится?
