Текст книги "Сириус – собачья звезда"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Неверный свет чадящего факела освещал путь. Подземный ход был вырыт в мягкой глинистой почве. Двигаться по нему можно было свободно, в полный рост, но иногда путь оказывался полузаваленным. Аля страдала:

– Мы что, кроты? В шар земной зарываемся? Куда это мы?

– Туда, где свобода! – был ответ.

В реке плескалось солнце. Над тихим, заросшим кустарником и деревьями берегом плыла полуденная нега. Природа была прекрасна в своей первозданной красе. Вдруг, ломая кусты, сверху сорвалась глиняная глыба. Грубой силой врезалась в чистый покой реки. Вода возмущенно забурлила.

С криком и смехом по заросшему склону сбегали Алексей и Аля.

– Ура! Я уже не верила, что солнышко увижу!

– А вон там, на том берегу… монастырь… женский, – кричал Плахов. – Тоже разрушили! Все разрушили!..

– Ой, какие мы грязные, чумазые, – заметила Аля.

– А в чем дело? Купаемся…

– Ой, а я без купальника!

– Здесь ни одной живой души.

– А мы?

– Мы живее всех живых!.. И одни! На этом белом свете!

– Урррра! Тогда купаемся!

Они, как дети, плескались в реке. Были наги, прекрасны и свободны. И казалось, что эти двое и есть первые люди на планете Земля.

Сонная, милая, пыльная деревенька сползала к реке. Лениво брехали собаки. У берега плескался крикливый выводок малолеток. Одна из покинутых изб у реки оказалась жилой: во дворе – машина; из трубы – дымок; на крыльце – девушка, стряхивающая половичок, и обнаженный по пояс молодой человек, поднимающий многопудовый наковальный брус.

– На тебе, бугай, пахать и пахать, – смеялась девушка. – Где твой интеллект? Я не вижу.

– По-твоему, я дурак? – швырнул брус на землю Плахов.

– Дуралей-бугалей! – хохотала Аля, убегая от любимого. – Сколько будет дважды два?

– Стой! – резкое движение в ее сторону. – Будет пять! И ты, милая, это подтвердишь?

– Не-а! – Аля кружила вокруг машины.

– Так, да? – Открыв багажник, вытащил оттуда набор ножей-финок. Сталь опасно блеснула на солнце.

– Хочешь зарезать, как поросенка! – смеялась девушка. – Хрю-хрю-хрю!

– Ну-ка, Пятачок, подопри спинкой и попкой сарай! Трусишь?

– Ха! – и мужественно, гордо прошествовала к бревенчатой стене. – Ну? – Повернулась храбрым юным лицом к Алексею. – Режь своего любимого Пятачка!

– Стой, как памятник!

– Позор живодеру! Позор…

И не успела докричать. Сталь блеснула на солнце. И три острых жала вонзились в бревна, захватывая голову девушки в смертельный капкан: два ножа у горла, слева и справа, один – над самой макушкой. Аля на мгновение превратилась в памятник. Потом услышала шаги, дыхание и голос:

– Ну, сколько будет дважды два?

– Пппять, кажется? – Открыла глаза. – Я еще живая?

– Да, кажется, – вырывая из бревен ножи, подтвердил Алексей.

– Боже мой! А если бы у тебя, живодер, рука дрогнула?

– Я не ошибаюсь. В подобных случаях.

– Ошибаются все…

– …кроме меня.

– Ах ты, убийца! – замахнулась на него Аля.

Алексей, перехватив девичью руку, взвалил девушку на себя и закружил ее, визжащую поросенком.

На все это опасно-веселое безобразие глазел дедуля в замызганной телогрейке и кирзовых сапогах, задержавшийся у калитки. Плахов его заметил, опустил девушку на землю. Алю качало, как цветок во время шторма.

– Лексашка? Што ли? – спросил дедуля. – Давненько ты к нам… Загорожанили вовсю?… Што ли?

– Дед Григорий, здравствуй. – Алексей пожал руку старику. – Аля, это дед Григорий… Он меня еще крапивой…

– Было дело. Было, – согласился дедуля. – Для пользы ж дела и тела! Во! Какой гвардеец!

– А вы тут как? – поинтересовался Плахов.

– Как все… Хлебушек возют в неделю… нам и хватит…

– Да, нежирно…

– А когда оно жирно-то было, сына? – спросил дед Григорий. – Вы-то в городе жируете?

– Ооо, отец, это долгий разговор… Сядем на крылечке… Аленька, угощай гостя дорогого…

– Гость недорогой, дочка. – и дороже злата.

– Пепси-колу? – спросила Аля и ушла в избу.

– Это че рекрамируют по телевизору, што ли?…

Може, че позадористее?

– Эээ, нет, в таком раю, – вздохнул полной грудью Плахов.

– Чегось вы, городские, в этот рай не очень-то?…

– Грехи не пускают.

– Этттно понятно: туалета на кухне, теревизор, лифты до неба, девули-красули за долляры, е'!..

– Да ты, дед, в курсе всех мировых событий, – удивился Алексей.

– А как же! Теревизоры, штоб им пусто было… Доярки, мать их так, животину не доють, кина все глядят… Вот и рай, Лексей!

Появилась Аля, в руках – импортные банки.

– Пожалуйста, дедушка.

– Спасибо, дочка. Ууу, какой бочонок! Как с ним, курвой? – крутил в руках.

– Я пойду погуляю, – сказала девушка.

– Во-во, у нас– тут, дочка, места… черти водют-ся…

Аля махнула рукой, уходила по тропинке вниз, к реке… Алексей открыл банку, отдал деду Григорию. Тот крякнул:

– Ооо, шипучая, зараза… Моя бабка тоже марушеч-ка была… Ух, жисссть, прокатилась, как колесо… Уж помирать надо, а не хочется, Лексей… Как там батька-то? Генералит все?

– Умер он, дед Григорий.

– Господи! – перекрестился дед. – Он же молодой?… Если со мной… Пусть ему земля будет пухом… Ох-хохох!

– Да, вот такие у нас дела, – щурился от солнца Плахсв.

– А все почему помирают, Лексей, в городе? – спросил дед. – Не по сроку помирают?

– Почему?

– Отрава у вас там: и воздух, и вода, и люди, как собаки, за власть грызуца. Власти все хочут, как девку-целку… Прызыдент со своими все чудит… Ох, чудные дела твои, Господи…

– Дела чудные, отец. Это верно, – согласился Плахов.

– Вот-вот… Бабу берут, а не ждуть, когда, стервь, дасть. Так и власть всласть не дають. Власть, сынок, беруть…

По тропинке с репейниками и лопухами, бьющими по ногам, поднимается Аля. В ее руках венок из ромашек.

Алексей не встречает любимую: он – у машины. Проверяет мотор. Девушка тревожится:

– Что случилось? Мы уже уезжаем?

– Переезжаем, – хмыкает Плахов. – На одну ночь… ближе к сену и звездам.

– Надеюсь, не в графское подземелье?

– Нет, в холопское имение.

– Куда?

– На хутор в степи у реки, – он неопределенно машет в сторону речки. Целует Алю, склонив голову.

Девушка на эту голову нахлобучивает венок из беложелтых ромашек, как терновый венец.

Пронзительно-светлое поле от ковра полевых цветов. Солнце над дальним пролеском и рекой. На холме – хуторок. Старый, островерхий, крепкий еще дом. Почерневшие от дождей и времени сараи. Что-то наподобие изгороди из жердей. Крестообразное, словно распятие, пугало в брошенном, заросшем огороде.

По дороге к хутору пылят «жигули». На подъеме останавливаются. Потом продолжают свой пыльный путь. А по полю к хутору напрямки бежит девушка. Она точно соткана из солнечного света и ромашек. Бежит-бежит-бежит, а машина пылит-пылит-пылит…

– А я первая! Первая! – смеялась девушка, кружа вокруг автомобиля, который въезжал во двор. – Проспорил?!

– Бегаешь, как черт от ладана, – удивляется Алексей, открывая дверцу. – Откуда такая прыть и юношеский задор?

– У меня же первый разряд по бегу, родной.

– Откуда я знал? – хмыкает Алексей. – Теперь буду знать. А дорогу дождями размыло.

– Никогда не спорь со мной, любимый, – смеется девушка. Осматривается. – Ба! Какое имение! Дворянское гнездо!

– Тебе не нравится?

– Наоборот. И потом, глушь. Мы будем здесь жить-поживать. И добра наживать. Я тебе кучу малу… Согласен кучу малу?…

– Согласен. У моего деда тринадцать было. – Вытащил из «бардачка» фотографию. – Алексей Акимович!

Аля внимательно посмотрела на фотографию.

– Ух ты! И ты и он – Алексеи! Ууу, какой мужественный. Хозяйственный. Ты на него, как капля воды… Только без усов.

– И без косы. Отец рассказывал: дед косил, как ХТЗ, трактор такой был… Бог здоровьем не обидел… деда…

– Да и тебя тоже не обидел… Боженька. – Обняла Плахова и постучала ладошкой по его груди. – Ты меня любишь?

– Люблю!

– Сильно-сильно?

– Не на живот, а на смерть!

Ночь. Через щели в крыше сарая мигают далекие хрустальные звезды. На руке Плахова спит Аля. Ее сон глубок и безмятежен, как у младенца.

Алексей слушает ночную тишину, потом осторожно освобождает руку. Девушка смешно и мило чмокает губами, не просыпаясь.

Тревожный луч фонаря. Скрип дверей и половиц старого дома. Шаги человека. Это Плахов. Он что-то ищет. Приподнимает крышку подпола, медленно спускается туда. В подполе – рассохшиеся бочки, цветущий коралловыми отростками картофель. Алексей на ощупь отодвигает тяжелую заслонку. В стене – тайник. Из него Плахов вынимает завернутые в промасленную ветошь тяжелые предметы, затем вытаскивает деревянный ящик-чемодан. Открыв его, проверяет содержимое, цокая языком: в его руке круглые, как лимоны, гранаты Ф-1.

Странный звук будит Алю: вжиг-вжиг-вжиг. В щели проскакивают солнечные шалуны-зайчики, дрожат на досках. Синь неба.

Девушка, вся в сене, выбирается из сарая, зевает. Осматривается. В низинке полуобнаженный человек косит сочную траву.

– Алеша! – кричит она и бежит к любимому. – Доброе утро! У нас что, уже есть корова?

– У нас коза. – Обнимает Алю.

– Какая коза?

– Которая деда Григория. Персонально для нее, – показал на стожок. – Тем более ты, родная, останешься у них денька на два-три.

– Что?

– Так надо, Аленька, – прижал любимую к себе.

– И не подумаю, – вырвалась из объятий Аля. – Что это еще за новости?

– Последние новости.

– Алеша!

– Аля!

– Кому это надо?

– Тебе. А в первую очередь мне.

– Но почему?

– Ты знаешь мою профессию? – строго спросил.

– Знаю… но не до такой же степени, – развела руками Аля. – Чтобы меня бросать.

– Я тебя не бросаю.

– Тебя могут убить?!

– Меня нельзя убить.

– Алеша! Но ведь можно, можно…

– Я, родная, никогда не ошибаюсь.

– Как сапер, – улыбнулась грустно.

– Сапер иногда ошибается. На то он и сапер.

– Алешенька…

– И потом, у меня кое-что имеется. Пошли-ка покажу. – И, обнявшись, они побрели по высокой, густой траве.

Когда двое влюбленных вернулись во двор, Алексей открыл дверцу машины, вытащил с заднего сиденья бронежилет.

– Смотри, какой железный тулупчик… На все случаи жизни… – Плахов натянул панцирь на себя. – Постучи-ка…

– Зачем?

– Стучи-стучи. Постучала: тук-тук.

– Кто там? – вежливо спросил Атексей.

– Это я, Пятачок, – снова грустно улыбнулась Аля.

– Пятачок, не вешай пятачок на гвоздик грусти. – Встряхнул за плечи любимую. – Главное, в город ни-ни… Жди меня, пока не вернусь.

– А если не вернешься?

– Фуу! Пятачок, зачем каркаешь? – Я боюсь за тебя, дурачок.

– Пятачок, ты сам дурачок!.. Я же сказал: вернусь…

– Возвращайся, пожалуйста, я тебя очень буду ждать.

– Вот это другой разговор. – Он расстегнул бронежилет, и девушка уткнулась в теплую, мощную грудь любимого.

И стояли молодые и вечные в солнечном, слепящем кругу. Под бездонным куполом небесного храма мироздания.

* * *

По скоростной трассе мчался автомобиль, номера которого были спрятаны под слоем грязи. Бормотало радио последние известия: на национальных окраинах бывшего Союза продолжались военно-боевые действия.

Впереди тяжелым, предгрозовым облаком нависал город.

В странной квартире, заставленной теле-, радиоаппаратурой, было тихо, темно и прохладно. На узкой, армейской кровати спал человек. Зазвонивший телефон разбудил его.

– Да, е'мать так! – хрипит в трубку.

– Дрыхнешь, Ляпин, – доносится рокочущий голос Плахова. – «Днем спит, ночью летает и прохожих пугает». Это про тебя, дорогой. Голова бум-бум, как разрывная пуля?

– Откуда знаешь?

– Я все знаю. И могу вылечить.

– Как?

– Народным способом. А пока найди Альберто. Передай, что встречаемся у тебя.

– И сообразим на троих?

– Сообразим, алкоголик, сообразим, – пообещал Алексей.

«Жигули» плыли в общем механизированном потоке, как щепа в бушующем море. Человек за рулем, спокойный и невозмутимый, внимательно следил за обстановкой. Только на одном из светофоров на мгновение замешкался, увидав как бы наяву:

…двое в пятнистой защитной форме бьются в рукопашной схватке. В кровь. В кость. До озверения.

По телевизору демонстрировали документальные кадры военно-боевых действий: люди в защитной форме улыбались в объектив видеокамер, потом давали автоматную очередь, делали короткие перебежки и снова стреляли, затем вскипали взрывы на городских улицах. Лица раненых, крики, хаос, смятение, боль.

Алексей сидел в сумраке комнаты и работал: чистил тяжелый внушительный пистолет.

В прихожей раздался звонок. Из кухни, держа в руках стакан с коньяком, появился Ляпин. Открыл дверь. Шум, возгласы; потом в комнату вошел Альберто, традиционно веселый и беспечный франт, за ним маячил Ляпин.

– Опять сборы на войну? – спросил Альберто. – Леха, ты все время впереди батьки в пекло!

– Неужели? – удивился Плахов.

– А ему больше всех надо, – подал голос Ляпин. – Кажется, он решил штурмом брать Кремль.

– Ляпин, прекрати себе наливать, – поморщился Альберто. – Еще не вечер, а ты уже в полете? Летаешь!..

– Мозги гениальные пропиваешь, – в рифму заметил Алексей.

– Мозги! – вскричал обиженно Ляпин. – А кому они нужны? Тебе? Ему? Кому?

– Нет, Ляп, ты мне не нравишься, – сказал Альберто. – Говорю тебе как врач.

– И мне тоже. – Алексей прицелился в друга из пистолета. – Ляпкин, предупреждаю: ты мне нужен.

– Эй-эй, вояка, убери свой пиксафон, – огрызнулся хозяин квартиры. – Мои мозги, что хочу, то и делаю… С ними!

– Повторяю: мне нужны твои трезвые мозги, Толя, – сказал Плахов. – Завтра вечером.

– Бббуду трезв, как унитаз. Завтра вечером.

– Толя, ты меня знаешь. Я не хочу тебя терять, – вполне серьезно сказал Алексей.

– По этому поводу анекдот, – заерзал на стуле Альберто. – Врач после вечернего обхода собирается уходить из палаты. Говорит: «До свидания, товарищи. А вы… Ляпин… прощайте».

Толя посмотрел на друзей больными глазами, махнул рукой, огрызнулся:

– Да пошшшли вы все!.. – и ушел на кухню.

– Чего это он? – поинтересовался Альберто. – Чувство юмора потерял?

– Кто-то теряет, кто-то находит, – проговорил Плахов. – Как твоя агентура? Накопали?…

– Двух покойничков, гражданин начальник, – ответил врач. – Высокопоставленных… Генерал и депутат… С такими же странными признаками…

– А фамилии? – прервал друга Алексей.

– ФИО? Имеются, я записал, – Альберто порылся в карманах пиджака. – Вот! Во всей красе! – Передал листочек. – Ты просил, ты и получил. Ничего не жалко для друга.

– Спасибо, – прочитал фамилии, покачал головой, потом поднес к бумажке зажигалку, щелкнул – бумага вспыхнула. – Береженого Бог бережет.

– Серьезно на штурм Кремля?

– Да, пора, брат.

– Это как в том анекдоте…

– Да погоди ты, – не выдержал Алексей. – Лучший анекдот – жизнь. Принес зелье?

– Принести-то принес, только зачем? – Альберто кивнул на пистолет. – С таким арсеналом? С такой огневой мощью?

– Это для других. А с дамами я сражаюсь их же оружием.

– Что? У тебя рандеву с дамой? – оживился врач. – Я бы тоже познакомился.

– Альберто, эта дама – всем дамам дама. Отправляет клиентов пачками на тот свет, – сказал Плахов. – Впрочем, если вы, месье, настаиваете…

– Нет, благодарю, – поднял руки Альберто. – Мне и на этом свете пока хорошо. А для таких дам – знойных, как юг, – ничего не жалко. – Нашел в кармане лекарственную упаковку. – Достаточно одной таблетки – и дама… кувырк!.. Аминь!

– Аминь! – Плахов взял упаковку. – Может, проверим действие?

– Только не на мне! – вскричал Альберто.

– Тогда на Лялине, – предложил, усмехаясь, Алексей. – У него организм крепко пропитой… Если…

Неожиданно в кухне раздался странный шум. Друзья переглянулись и поспешили на непонятные звуки. Дверь в туалет была открыта, крышка унитаза сбита. Сам же Ляпин стоял над унитазом и выплескивал из бутылки коньячную бурду. Коньячный дух благоухал над унитазным лепестком. Алексей сказал другу-врачу:

– А он мне нравится.

– И мне тоже, – сказал Альберто.

Был поздний вечер. Алексей выбрался из машины, прошел в подъезд чужого засыпающего дома. Поднялся по лестнице на третий этаж. Ключами-отмычками открыл дверь. Квартира чернела провалом. Включил фонарик. Прошел на кухню. Из шкафа достал два фужера. Хрусталь заискрился в свете фонаря. Бурлящая вода из открытого водопроводного крана закипела в фужерах.

Два фужера с водой стояли на столе. Их увидела моложавая, симпатичная женщина, когда включила свет в гостиной. Она сделала естественный шаг вперед – и ее руки оказались в мертвом захвате. Щелкнул замок наручников. Женщина неловко, лицом вниз, плюхнулась на диван. Вывернула голову – над ней навис человек. Она его сразу узнала, прошипела с ненавистью:

– Плахов, ты! Дурррак! Пусти!

Алексей спокойно сел в кресло напротив дивана.

– Привет, Ручка Золотая.

– Убьююю! – извивалась на диване.

– Не-а, не получится, – цокнул языком Алексей.

– Что тебе надо? – скрипела зубами.

– Ответ на вопрос, – положил на стол репродукцию картины, на которой был изображен генерал армии, стоящий на поверженных стягах рейхстага. – Твоих рук дело, змея?

Женщина перекосилась от злобы.

– Насадить меня хочешь, сука? На харево не выйдет! – И харкнула на репродукцию.

Последовала жесткая пощечина.

– Не делай резких движений. Советую как коллега коллеге.

– Если ты меня… Тебя тоже…

– Твоя работа, Ручка Золотая, твоя… Стиль дамский…

Женщина неожиданно расплакалась.

– Алеша, ты же меня знаешь, я выполняла приказ.

– Чей?

– Чей-чей? А то ты не знаешь. У нас с тобой один Хозяин. Подставили меня, падлы!.. Я ничего не знала…

– Знала, Золотая, знала, что этот генерал – мой отец.

– Клянусь…

– Какие клятвы, мастерица?

– Отпусти, сволочь!

Плахов включил радиоприемник – эстрадная музыка. А женщина билась в истерике – кричала, визжала, затем обессилела. Алексей, выключив радио, спросил:

– И все-таки почему его? И еще двоих? Из обоймы Генштаба.

– Не знаю, ничего не знаю.

– Ответишь – будет шанс.

– Шанс?

Показал ключик от наручников. Женщина глянула на ключик, потом вздохнула.

– Все равно убьешь… Я тебя знаю, Плаха.

– Убью, но шанс есть. Слово офицера.

– Кто верит словам? Сейчас? – Пожала плечами. – Не знаю, что-то с операцией «Сириус»… Больше ничего не знаю… И знать мне не положено.

– «Сириус»?… Есть такое созвездие. – Поднялся на ноги. – Слушай меня внимательно, Ручка Золотая, никаких резких движений. Ты меня тоже знаешь. – Указал на два фужера. – Выбирай. В одном – дорога в ад. Прошу… дорогу женщинам я привык уступать.

– Там яд, – догадалась. – Ты с ума сошел, Плахов?

– Повторяю, никаких резких движений. – Снял наручники. – Шансы у нас равны… Фифти-фифти…

– Блефуешь? – Массировала запястья.

– Зачем? – Пожал плечами.

– Вот именно: зачем тебе этот эстрадный номер?

– Во-первых, испытываю судьбу, поскольку фаталист. А во-вторых, дам я убиваю их же оружием. Прошу!..

– Ну, хорошо, поиграем в судьбу. – Мстительно прикусила губу. – Еще неизвестно, кто уйдет в жмурики. – Взяла один из фужеров, понюхала воду, поднесла к глазам. – Нет. – Поменяла фужер. – Твой выбор, дешевый…

– У меня богатый выбор, – усмехнулся Плахов, взял со стола фужер. – Ну, ваше здоровье, мадам!

– Будь ты проклят! – и залпом выпила из фужера.

– Молодец, – похвалил Алексей и тоже отпил из своего фужера. – Тебе дадут медаль. Посмертно.

– Пошутил, дурак! – ощерилась женщина. – Я так и…

И недоговорила: судорога исказила ее милое накрашенное лицо, глаза выпучились от дикой внутренней боли – и через секунду все было кончено. Ручка Золотая рухнула на ковер, как манекен.

Алексей спокойно посидел в кресле, допил воду из фужера. Потом вытащил из куртки полиэтиленовый пакет. Бросил фужеры в пакет. Они разбились – зазвенели, как новогодние игрушки.

Наклонился над трупом, с брезгливостью проговорил:

– Обезьяна никогда не будет львом.

Среди помойных контейнеров в ночи пылал яркий костер. В круг света и пламени на мгновение вошел человек. Бросил в огонь звенящий стеклом пакет. Отступив в тень, сорвал с рук перчатки. Бросил их тоже в пламя. И исчез странный человек. Словно его и не было.

Утро. Город просыпается: стеной движутся поливальные машины, открываются киоски и магазины, трудовой люд спешит к станциям метро. Город шумит, и шум его мешает спать. Алексей валяется в постели и бездумными глазами смотрит в потолок, точно на экран:

кровавая, безжалостная, чудовищная рубка бойцов спецназначения. Они, эти люди в пятнистой, защитной форме, бьются между собой. Их десятки… сотни…

Телефонный звонок. Плахов поднимает трубку, слышит голос:

– На выход, товарищ подполковник!

– Опять что-то случилось, Потапов?

– Так точно! У Хозяина вопросы. Очень просит.

– Да? Это как в том анекдоте, – говорит Плахов, подводит к телефонной трубке аппаратик, проверяющий чистоту линии.

– Какой еще анекдот? – Потапов заинтригован.

– Знаешь, как делятся дамы? – Ну?

– На дам и не дам. – Ну?

– Повторяю. Специально для тебя, Потапыч. Другие уже все поняли. Дамы делятся, Потапов, на дам и не дам.

– На дам и не дам? Ха-ха! – наконец понимает собеседник. Обрывает смех. – А при чем тут дамы? В данном случае? То есть в нашем?

– Я буду через полчаса, – вздыхает Плахов. – А ты, Потапыч, пока подумай… о дамах…

Припарковав машину на площади, Алексей направился к гранитному бастиону государственного учреждения. Пропал в подъезде, где массивные дубовые двери с нарезными щитами и разлапистыми звездами.

Шел по длинному казенному коридору. Потом открыл дверь. Потапов суетился за секретарским столом.

– Сейчас я буду смеяться. – И сказал в селектор: – Плахов, товарищ Председатель.

– Проси его, героя дня.

– Прошу, гражданин…

– Как дам, – шутливо замахнулся на секретаря Алексей и прошел в кабинет.

За Т-образным столом, длинным и казенным, сидел Председатель. Листал документы.

– Садись, Алеша. Отдыхал?

– Да уж! – Опустился на стул.

Председатель помолчал, потом снял очки, вздохнул:

– Плохие у нас дела, сынок.

– А что такое?

– Потери у нас, Алеша.

– Потери?

– В группе «А».

– Я вас не совсем понимаю.

– Возникли очень странные обстоятельства. Весьма странные.

– Вы меня подозреваете?

– Такая должность: подозревать всех.

– Что я должен делать?

– А ничего, сынок. Мы тебе путевку… На море. На недельку. Ты не против?

– А как же новое назначение?

– Школа спецназа?… Прости, Алеша, я поторопился. Ты еще молод. Горяч, – многозначительно хмыкнул Председатель. – Холодное море, быть может, пойдет тебе на пользу.

– Веселые дела, – покачал головой Плахов.

– Это приказ. – Председатель нажал кнопку вызова. На пороге возник Потапов. – Путевка, к сожалению, на два лица. Надеюсь, вы найдете общий язык?

– Так точно, товарищ Председатель, – отрапортовал Потапов.

– Я могу быть свободен? – спросил Плахов.

– Свободен только Господь наш. – Председатель поднял глаза вверх, на потолок. – А мы его вечные зеки. – Обратился к секретарю: – Когда там ваш поезд?

– В двадцать два ноль четыре!

– Так что, Алеша, свободен до этого времени. – Прищурился со значением. – Вопросы есть?

– Есть.

– Какие?

– Я могу подать рапорт об отставке?

– Можешь. Имеешь, так сказать, полное право. – Председатель открыл нервным движением сейф, вытащил служебный пистолет, передернул затвор. – Я принимаю только такие рапорты.

– Разрешите идти? – спросил Плахов, играя желваками. – Отец учил меня никогда не подписывать чистые листы бумаги. – И, развернувшись, вышел вон из кабинета.

Председатель плюхнулся в кресло, спросил Потапова:

– Где там наш герой гражданской войны?

Секретарь прошел к двери, которая вела в председательские покои, открыл ее.

– Владимир Ильич, прошу…

Появился дедуля, похожий на бабулю. В черном, траурном костюме. Три ордена Ленина на старческой, впалой груди звякали, как тридцать сребреников.

По шумной, многолюдной улице шел Плахов. Не спешил. Останавливался у витрин, киосков, стендов. За ним, как тень, следовал сбитый, крепкий молодой человек в кепи.

Затем Алексей сделал резкое движение – и пропал в толчее Центрального универмага. Молодой человек занервничал, заметался и тоже нырнул в людской водоворот.

Плахов прятался в темно-синем полукруглом козырьке таксофона, быстро наговаривал в трубку:

– Да-да, там шит рекламный. Все, а то я засвечусь! Будь!

Выбрался из-под козырька. Увидел напротив отдел игрушек. Пробрался туда. Продавщица демонстрировала малышам деревянную забавную игрушку, дергая за нитки руки-ноги-голову куклы. Малыши были в восторге. Как и некоторые взрослые дяди. Один из них, в кепи, особенно.

Темный перрон. Крикливые провожающие. Все это проплывает за пыльным окном СВ скорого поезда.

В одном из купе двое, Плахов и Потапов. Сидят друг против друга, похожие на командированных.

– Двадцать два ноль четыре, – говорит Потапов.

– Двадцать два ноль пять. – Алексей проверяет свои часы.

Его попутчик довольно крякает:

– Что не имеет принципиального значения, милый мой!

– Все имеет значение, – со значением говорит Плахов.

– Алеха, даже не надейся, – весело рычит Потапов; условным стуком – в стенку.

На пороге купе вырастает, как дуб, огромный молодой человек в кепи. Потапов обращается к нему: – Динамит! Шахмат там или шашек нет?

– Нет. Есть я.

– Отдыхай, Динамит, – отмахивается Потапов. И своему спутнику: – Видал? Зовут Динамит. Убивает одним ударом в лоб. Так что, Леха, ваши не пляшут.

– Иди ты к матери такой-то, – огрызается Плахов. – Надоел. Ты меня знаешь. Я букашку не обижу…

– Не свисти, свисток, – ухмыляется Потапов. – Пойми, дурачок, мы с тобой пешки, Плаха. На какую нас клеточку поставят…

– Иногда пешки проходят в ферзи.

– Не в этой комбинации, Алеха! Сразу предупреждаю: партию ты проиграл. Баста!.. Когда играют короли, то головы рубят у придворных двора Их Высочества…

Появилась тучная, как туча, проводница.

– Билеты, граждане хорошие. И за постельку… Чай?

– Чай обязательно, – ответил Потапов. – Два.

– Можно три? – спросил Алексей.

– Три, хозяйка.

Стучат-бьют колеса на стыках рельсов. За СВ-стеклом угадывается пригород – тусклые соты окон новостроек. Алексей смотрит на часы. Входит в купе проводница.

– Осторожнее, крутой кипяточек!

– Спасибо, хозяюшка. – Потапов отбрасывает газету. – Побалуемся чайком-с! – Берет в руки стакан.

Алексей аккуратно задвигает дверь купе. И через секунду чайная горячая жижа из двух стаканов выплескивается в лицо Потапова.

Стучат-бьют тяжелые, стальные колеса на стыках рельсов, заглушая посторонние звуки и голоса.

Но условный стук в стенку услышан молодым человеком в кепи. Позевывая, отправляется в соседнее купе. Открывает дверь. Его непосредственный руководитель с пластырем на лице прикован наручниками к основанию столика. Он лежит под столиком на спине, точно жук, и его левая рука намертво сцеплена с правой ногой, а правая рука – с левой ногой. Словом, выдающийся цирковой номер, вызывающий шок у постороннего.

Молодой человек в кепи делает шаг вперед, наклоняется, чтобы помочь несчастному руководителю. Алексей, прятавшийся в багажном отсеке, обрушивается на него, как камнепад.

Электровоз добросовестно тянул вагонный состав на подъеме. Дверь вагона СВ приоткрылась – и через мгновение Плахов кувыркнулся вниз. Упал на щебень. Мимо него с чудовищным железным лязгом мелькали буфера и колеса.

У огромного рекламного щита стояли «жигули». Накрапывал дождь. Человек в машине нервничал, поглядывая на часы. Шумела автомобильная трасса, и где-то далеко с перестуком проходил железнодорожный состав. Из ночи вынырнул Плахов, открыл дверцу, плюхнулся на заднее сиденье.

– Тяп-ляп, я уже здесь!

Ляпин облегченно вздохнул.

– О, какое счастье!

– Тебе, Толя, так мало для счастья надо, – хмыкнул Плахов. – Вперед, мой друг, вперед… Есть еще место подвигу!

– Я не герой, – предупредил Ляпин.

Кабинет Председателя был ярко освещен. Несколько офицеров покидали кабинет после экстренного совещания. Председатель говорил по телефону:

– Да! Да! Нет, исключено!.. Не волнуйтесь, говорю. У меня тоже звезды на погонах, и я сделаю все… Да!

В дверях появился офицер-секретарь.

– Потапов!

Отшвырнув трубку телефона после разговора, Председатель зарычал:

– Давай, давай сюда эту шестерку!

– Разрешите? – спросил, входя в кабинет, Потапов.

Лицо уныло-скорбное, обваренное кипятком. Председатель неприятно, хищно улыбнулся.

– Какая рожа? Жидомасонская! А?

– Товарищ Председатель, я…

– Шкура! Сука! Позор! – топал ногами генерал. – Ты, блядский ублюдок, понимаешь, что творишь? Предатель нашего дела!

– Извините, я не знал, что он…

– Я знаю, кто он! – Отмахнул рукой. – Ааа, кричи не кричи! Ошибки надо уметь исправлять. – Сел в кресло. – Даю тебе, Потапов, сутки. Найти и уничтожить.

– Есть уничтожить!

– Я уже договорился с особистами и милицейским спецназом. В общей группе – двадцать человек. Головорезы. Хватит?

– Так точно.

– Взвод урвет одного? Или мне дивизию поднимать?

– Постараемся, товарищ…

– Что за ответ! – гаркнул, хлопнув ладонью по столу, Председатель.

– Приказ будет выполнен.

– Иначе, – насупился Председатель, – рапорт об отставке! Надеюсь, понятно, о какой отставке я говорю?

– Так точно!

Моросил дождь. Лучи прожектора скользили по высокому бетонному забору с серебрящейся колючей проволокой заграждения. К освещенному КПП подъезжала машина. Водитель беспокойно заерзал.

– Странно, правда? Главное управление спецсвязи, и в такой дыре?

– Маскировка, – хмыкнул Плахов. – Чтобы враг не догадался. Кстати, если твои пропуска не сработают, я тебя здесь оставлю.

– Гарантирую проезд на территорию, а вот что дальше?

– А дальше моя забота.

Автомобиль затормозил у массивных ворот с разлапистыми бурыми звездами. В свете фар металлические, грубо покрашенные звезды казались неестественно огромными.

Из КПП выбрался человек в плащ-палатке, бок топорщился автоматом. Протянул руку к окошку машины – мелькнул офицерский погон с одной звездой. Ушел в КПП с пропусками.

– Майор, а бегает как мальчик-рядовой, – проговорил Плахов.

– Вот именно. Ты даже не представляешь, куда мы добровольно лезем, – сказал Ляпин.

– Куда же?

– Под расстрельную статью шестьдесят четыре. Плахов посмотрел на друга, похлопал его по плечу.

– Не знаю, кто из нас больше изменник Родины, мы или те, кто прикрывается вот такими железными знаками, – кивнул в сторону ворот, где в отсвете фар искрились массивные, разлапистые звезды.

Вдруг звезды вздрогнули – со скрежетом открывались ворота.

Друзья переглянулись. Ляпин нажал на акселератор – автомобиль нырнул в дождливый мрак.

По бункерному коридору, неторопливо шли двое в спецодежде. Остановились у дверей лифта, вызвали кабину. Молча стояли, ждали. Матово светились дежурные огни. Когда двери лифта открылись и двое вступили в кабину, за ними со стороны ввалились еще двое.

Ляпин с натугой вытаскивал из лифта за ноги поверженного техника, находящегося в обморочном состоянии.

– Сюда! – звал его Плахов, стоящий у приоткрытой двери с надписью «Посторонним вход строго запрещен».

– Тащу-тащу, – пыхтел Ляпин. – Надеюсь, они живые ребята?

– Пусть отдыхают, а мы за них на боевом дежурстве, – натягивая спецодежду, говорил Плахов. – Переодевайся с песней…

– Этот на три размера больше меня, – тужился Ляпин, втягивая бесчувственную жертву в темную комнату. – Как я буду выглядеть?