Текст книги "Сириус – собачья звезда"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сергей Валяев
Сириус – собачья звезда

Бьют часы на городской ратуше. Над площадью – жирные птицы мира. Туристы, прохожие и зеваки глазеют на достопримечательности одной из столиц Европы.

По длинному, как кишка, гостиничному коридору вышколенный слуга катит хромированную тележку-ресторанчик. Остановившись у двери номера люкс и поправив фирменную фуражку, аккуратно стучит. Дверь открывается – на пороге пожилой человек с волевым лицом убийцы.

Тренькая бутылками и посудой, тележка въезжает в люкс. Там, в кресле, еще один человек. Моложавый и тоже с волевым лицом убийцы.

Слуга, подобно иллюзионисту, сервирует стол. Двое молча и равнодушно наблюдают за ним. Наконец слуга пятится с пустой тележкой. Пожилой тискает лакею чаевые, закрывает дверь на ключ. Плюхается на мягкий диван. Грубым движением цапает хрустальный графинчик, словно решив его придушить, как врага.

– Ну, что, Алеша? Нашу горькую? За нас? – Разливает водку, и она кипит в больших фужерах. – За нас, е'род! Бойцов невидимого фронта. Ты, надеюсь, не против?

– Я – за! – отвечает Алеша.

И фужеры с мелодичным боем…

Бьют часы на городской ратуше. Над площадью – жирные птицы мира. Туристы, прохожие и зеваки глазеют на достопримечательности одной из столиц Европы.

Приглушенный уличный прибой угасал в гостиничном номере люкс. Встреча двоих продолжалась. Пожилой, взбалтывая бутылку с яркой импортной наклейкой, хмельно болтал:

– Ты, Леха, думаешь: Платоныч пьян, как сука безродная! Нет, трезв! Как эта бутылка! Но устал! Устал, брат. Притомился душой… «Рука бойца колоть устала, и ядрам пролетать мешала гора кровавых тел». Так, кажется, ха?… Хлебнем, Алеха, заморской отравы, чтобы жить стало веселее?

– Куда ж еще веселее, – пожал плечами Алеша. – Трупы, как яблоки с яблони, падают.

– Вот-вот, – подхватился Платоныч. – Ну, ликвидировал ты этого… козла… А я, выходит, приказ не выполнил вышестоящего ррруководства? – Плеснул в фужер вязкой ликерной жидкости, нюхнул ее. – Фу, какое амбре! Как вся наша жизнь! – Выпив, пнул ногой «дипломат» под столом. – Смертный приговор растратчику и бабнику? По каким таким законам? По новым, вашим, дерьмократическим?… А он бабник. Не предатель, а любитель юбки и того, что под… юбчонкой. – Засмеялся желчно.

– Один шаг до мусора, – заметил Алеша.

– До предателя, значит? – всхлипнул злобно Платоныч. – Эх, Плахов-Плахов, выходит, я тоже мусор?… Не выполнил приказ. Может, меня тоже хотите пустить под крест? – Снова пнул ногой «дипломат». – А он, гражданин начальник, «капусты»-то нарезал. И все, что на бабу потратил, хотел вернуть. С любовью к Родине. Я все проверил: копеечка к копеечке… Как в аптеке на улице Двадцать пятой годовщины Октября. Ааа! Что с вами, молодыми да скорыми на руку, говорить? – Опять выпил. – Бррр, как сироп. Помнишь, Алеша, сироп? Четыре коп. А двойной с сиропом – восемь коп. Один стакан сладкой жизни – восемь копеек. Вот когда коммунизм был, эхма!

– Не помню, – признался Алеша Плахов.

– Молодой потому что. – Платоныч прилег на диван. – Извини… Я тут… Устал… «Рука бойца…» А у вас, которых кукловоды кремлевские, мать их дери, дергают за ниточки… Ни веры, ни любви, ни надежды… Ни на грош… Дешевле даже стакана воды с одним сиропом. Четыре коп. Четыре?… Ааа…

Алексей подошел к окну: городская ратуша, площадь, туристы, беззаботно гуляющие по брусчатке. Пожилой Платоныч громко захрапел, как медведь в берлоге. Плахов закрыл окно плотной шторой. Вытащил из-под стола «дипломат». Постоял в сумрачной комнате, словно прислушиваясь к руладам спящего. Затем наклонился над пожилым – нанес резкий, точечный удар пальцем в область сонной артерии. И храп прекратился. И наступила тишина в темном, прохладном гостиничном номере люкс. Лишь перезвон часов на городской ратуше нарушил эту мертвую тишину. Мертвую тишину.

Взревели авиационные турбины. Воздушный лайнер-красавец приземляется на бетонную полосу международного аэропорта Шереметьево-II. Похожий на дипломата, Алексей Плахов вместе с пассажирами выходит к таможенным постам. Показывает удостоверение офицеру, тот легким кивком разрешает проход.

Суета и толчея на стоянке автобусов, машин и такси. Привычный хаос вокзала. Двое подозрительных мужчин внимательно следят за центральным входом в здание аэропорта. Вдруг оттуда появляется длинноволосая, длинноногая, прекрасная дива в форме стюардессы. Один из находящихся в авто открывает рот и одновременно дверцу машины. Его напарник волнуется:

– Альберто, мать твою так! Ты куда? Опять по бабам? Ты же когда-нибудь погибнешь смертью храбрых на одной из них.

– Ляп! Где твоей души порывы, – огрызается импозантный Альберто. – Не способен ты оторваться от матушки-земли… – Показывает в толпу вновь прибывших. – А вот и наш турист, ишь, какой джентльмен, тьфу!..

– Где?

– Слева – направо, прямо по курсу!

Выбравшись из пассажиропотока, похожего на шумную, бурлящую речку, Плахов направляется к стоянке такси. Неожиданно сзади крепкий захват и голос:

– Будьте добры…

Алексей делает резкое движение в сторону, освобождая руку из капкана захвата… Подсечка ногой… И напавший некрасиво кувыркается на землю, орет не своим голосом:

– Леха! Это ж я! Сдурел, что ли? Больно же.

– Ляпин, ты же знаешь: высокое напряжение, – хмыкает Плахов, подавая руку другу. – Не шали без нужды.

– Черррт, – поднимается на ноги неудачник. – С чувством юмора у вас, товарищ…

– Дружок, лучше скажи: откуда узнал, что я буду?

– Это все к Альберто. Эй, Альберто! – кричит Ля-пин, потирая ушибленное место. – Я пострадал за нас… двоих!

Альберто, обхаживая очередную диву, с досадой отмахивается, мол, я занят серьезным дельцем. Стюардесса же млеет от его, видимо, медовых речей. Плахов вздыхает:

– Все одно и то же. Сукин кот и К°.

– Бабник, мать так! – говорит Ляпин.

– Бабник, – повторяет Алексей, задерживая шаг, точно что-то вспомнив.

– Ты чего, Леха? Пошли-пошли… Карета подана…

– Тогда я принц, – усмехается Плахов.

Идут к автомобилю, наблюдая, как Альберто все продолжает активное знакомство. Улыбки-поклоны-смех. Стюардесса польщена вниманием такого кавалера. Плахов укоризненно качает головой.

– Ох, эти женщины. Предупреждал Алю, чтобы никому… про меня…

– Она только нам. Под честное слово, – отвечает Ляпин, открывает дверцу, нажимает на сигнал. – Ну и сердцеед, мать раз так!

– Моя первая и последняя ошибка, – говорит Алексей. – Чтобы я еще раз доверился…

– Летит наш Ромео. – Ляпин включает зажигание. – Ишь, как счастлив, трусы потеряет.

Взволнованный Альберто, щерясь белозубой улыбкой, подбегает к авто. Плахов интересуется:

– Что случилось, лекарь? Что-то долго уговаривал!

– Хотел на ходу?…

– Вездеход ты наш, – хихикает Ляпин.

– Дураки, что вы понимаете в женщинах? – Альберто плюхается на заднее сиденье. – Я люблю дам искренне и нежно, чего и вам желаю. – И зарабатывает подзатыльник от Плахова. – Эй, это же моя голова. Я ею ем! Без-з-зобразие!..

И недоговаривает. Машина лихо стартует, оставив после себя мазутное пятно и сине-газовую гарь.

Трое друзей-товарищей готовились дружным коллективом отметить нечаянную встречу. Вернее, двое, Алексей и Ляпин, толкаясь на кухоньке, готовили праздничный обед. Альберто кокетничал по телефону, воркуя, как сизокрылый голубь. В конце концов Алексей не выдержал:

– Змей! Прекрати телефон занимать. Аля должна вот-вот…

– Неутомимый какой, – поддержал Ляпин. – На язык.

– И не только на этот орган. – Альберто остановился у дверного косяка. – Хотите анекдот?… Товарищеский суд на фабрике. Председатель спрашивает: «Марья свет Ивановна, вы общественница, активистка, депутат всех созывов?… Как вам удалось стать валютной проституткой?…» Марья Ивановна отвечает: «Что вам сказать? Повезло».

Друзья засмеялись, отмахнулись от болтуна:

– Изыди, сатана… Не мешай – не мели…

Раздался резкий телефонный звонок. Альберто исчез, но через секунду появился.

– Хозяин, это тебя. К моему сожалению. – Аля?

– Боюсь, что нет.

– Меня же нет дома, – чертыхнулся Алексей.

– А ты не предупреждал, – развел руками Альберто. – Мне что? Могу сказать, что ты уже уехал на Сейшельские острова.

Алексей взял трубку, погрозил кулаком другу.

– Да-да, слушаю. Так. Так. Хорошо, буду через пять минут. Как штык! – Бросил трубку. Буркнул: – Погуляли три веселых друга.

– А что такое? – сочувственно поинтересовался Альберто.

– Убываю в неизвестном направлении, – ответил Алексей, ища куртку на вешалке. – И все благодаря тебе, родной.

– Я думал, это мне, – признался Альберто. – Небесная птичка-синичка…

– О Боже! – ужаснулся Плахов. – Теперь все твои дамы будут меня терроризировать?

– Женский террор, брат, это… – Альберто мечтательно закатил глаза к потолку.

Из кухни выглянул Ляпин с тесаком.

– Куда герой собирается?

– Тсс! Большой-большой секрет, – подмигнул Альберто, – как у меня в штанах агрегат.

Алексей поправил портупею и куртку, посмотрел на друзей.

– Алю прошу не пугать стюардессами, общественницами, медсестрами, учительницами и…

– …и проваливай отсюда! – Двое вытолкали третьего, в шею из квартиры. – Твое дело служить Родине, служака, а наше – жить в свое удовольствие…

Хмыкая и сосредоточиваясь, Плахов быстро побежал вниз по ступенькам лестницы. Все быстрее, быстрее и быстрее. Потом прошел через мирный, солнечный, тихий дворик и мрачную, темную подворотню. У скверика парковалось три автомобиля, рядом с ними находились люди с характерными лицами, в штатском. Алексей направился к ним.

– Здорово, Потапов, – пожал руку лысоватому крепышу. – Что за парадный выезд?

– Приказ, Алексей.

– Случилось что-то? Я же знаю, что ты знаешь, Потапыч.

– Ничего не знаю. Знаю только одно: тебя, Плахов, на плаху к Председателю.

– Ой! – дурашливо воскликнул. – Лучше в пасть крокодила.

– Нет, отец родной, может, и пожалеет, а вот земноводное…

– Ладно-ладно, сдаюсь, – садился в автомобиль Алексей.

И три машины, стартовав, помчались с недопустимой для города скоростью по улицам и проспектам.

…Мчались по скоростной трассе, пока не свернули на бетонную дорогу, ведущую к военному аэродрому.

Затем проверка документов на КПП, и автомобили тормозят у вертолетной эскадрильи.

Плахов вышел из машины, навстречу ему спешил скромный, суховатый, похожий на бумажного бюрократа человек в цивильном костюме, улыбался.

– Здравствуй, Алеша. Рад-рад. Тебя ждем.

– Вижу, – ответил Плахов. – Родина всегда ждет своих героев.

– Вот именно. Спасибо тебе за службу, – протянул руку Председатель.

– Служу… – замялся Алексей, отвечая на рукопожатие.

– …Советскому Союзу! – улыбнулся Председатель. – Союз был, есть и будет! Вот здесь, – хлопнул себя по груди. Аккуратно взял собеседника под руку. – Алеша, значит, такие у нас дела-делишки. Мы тебе не сообщали туда… Сам понимаешь… Так что, Алексей, ты нас прости… – Решился: – Твой батя, Алеша, умер… Умер от сердечного приступа… Крепкий был генерал, а вот сердце…

Алексей внимательно посмотрел на Председателя. Тот выдержал взгляд.

– Когда это случилось?

– Неделю назад. Ты не волнуйся, сынок, похоронили честь по чести.

– А где?

– Кремировали то есть… И похоронили урну… Залпы были…

– А почему?

– Почему залпы были?

– Почему кремировали?

– Желание вдовы, кажется, – кашлянул Председатель. – Все будем гореть в огне.

– Странно, – задумался Плахов. – Отец завещал себя рядом с мамой…

– Алеша, Алеша, вся наша жизнь странная: хотим одного, получаем другое, – вздохнул Председатель. – У тебя какие планы на будущее?

– Планы? – развел руками.

– У меня виды на тебя, товарищ подполковник, – озорновато подмигнул Председатель. – Интересное, так сказать, предложение.

– И какое же?

– Новое назначение. С повышением.

– И даже с повышением?

– Ага. Пошли, сынок, полетаем. – И группа людей направилась к вертолетам. Председатель хмыкнул: – Отгадай загадку, Алеша. Летают, хотя и не птицы. Кто это?

– Не знаю, – пожал плечами Плахов.

– Это мы, сынок, – мелко засмеялся Председатель. – На вертолетах.

И через несколько минут шумные, винтокрылые, летучие машины трескуче взмыли в свободное, чистое небесное пространство.

Круг, который образовали молодые новобранцы в защитной, пятнистой форме, был шумен, весел и нетерпелив. В нем, как два петуха, бились в рукопашном бою двое. Были неумелы, неловки; бились на кулаках до крови.

Председатель и его окружение с любопытством смотрели этот «бой». Плахов досадливо морщился.

Наконец один из бойцов нанес сильный удар в лицо противнику, и тот, качнувшись, рухнул на землю. Кровь окропила пыль. Криками товарищи приветствовали победителя.

– Смена идет, Алексей. Хорошая нам будет смена, – сказал Председатель.

– Смена? – удивился Плахов.

– А ты не смотри, не смотри, что такие зеленые, как тополя. Будем учить. Вот создаем новую структуру, новую школу войск специального назначения. – Председатель махнул рукой в сторону казарм, стрельбища, полигона с препятствиями.

– Запретили же спецназ создавать, – заметил Алексей.

– А теперь разрешили. Есть приказ. Время у нас, брат, лихое. Нужна сильная, надежная рука. Если хочешь, стальная.

Круг вновь бурлил: там билась новая пара бойцов. И мелькали молодые окровавленные лица.

– Гладиаторы, мать их так! – ухмыльнулся Председатель. – Тяжело в учебе… Так что есть мнение, Алексей, назначить тебя начальником…

– Начальником? – изумился Плахов. – Меня?

– Тебя-тебя, дорогой. – Кем?

– Начальником школы.

– За что? – не понимал Алексей. – Почему? Председатель вздохнул.

– Ответственность большая, а у тебя опыт боевой, практической работы. И богатый опыт.

– Но я…

– Алеша, мы тебя понимаем, – похлопал его по плечу Председатель. – Однако и ты нас пойми: мы должны быть уверены в кадрах, которые готовим. Ты для этой работы…

– Списываете меня на свалку истории, – грустно проговорил Плахов. – Только по каким причинам?

– Причина одна: нам нужен практик для ускоренной подготовки этой… поросли, – кивнул в сторону, где шумел круг и мелькали окровавленные, озверевшие лица бойцов, собеседник. – Ты же знаешь, демократия должна уметь себя защищать.

– Ну, я, право, не знаю, – развел руками Плахов. – Слишком все это неожиданно.

– А я тебя и не тороплю, – сказал Председатель. – День-другой подумай. И помни, – поднял палец к небу, – как говорил товарищ Сталин: кадры решают все! И с этим утверждением трудно не согласиться!

Круг взорвался криками-воплями: два бойца рухнули в пыль, окропляя ее своей вишневой, молодой кровью.

За окнами гулял вечер. В чистую, стерильную кухню вошел Алексей. Осмотрелся. На столе увидел портативный магнитофон и записку: «Жми тут». Плахов улыбнулся, утопил клавишу и услышал:

Голос Альберто: Леха-Леха, вот пришла Аля, она сейчас все тебе… Что о тебе думает… Говори правду и ничего, кроме правды.

Голос Ляпина: Леха, я тебя уууважаю! А ты меня?

Голос Альберто: Куда ты, Ляп, со своим рылом?…

Голос Ляпина: У меня не рррыло, а морррда лица… Попрошу уважать в моем лице…

Голос Али: Алеша, ты где?… Мы тебя очень-очень любим.

Голос Ляпина: И уууважаем!

Голос Альберто: И споем тебе, родной наш друг, песенку, лично тебе посвященную.

Голос Ляпина: Кккрасиво говоришь, зараза. Дддда-вай споем!.. Дддайте я спою!..

Шум, крик, гам, споры, затем три голоса разболтанно заголосили:

 
Советский воин бережет
Родной страны покой и славу.
Он на посту. И наш народ
Гордится ГБ по праву!
 

Алексей качает головой и под гвалт магнитофона уходит в коридор. Там набирает номер телефона и что-то говорит в трубку. Тихо, спокойно, уверенно.

За окнами уже гуляло утро. В чистую, стерильную кухню вошел Алексей, выпил минеральной воды, посмотрел на спящий, мирный дворик. Снова включил магнитофончик, слушал:

Голос Али: Алеша, мы уходим… Я обещала маме…

Голос Альберто: Леха, она тебя не любит.

Голос Ляпина: Нннет, любит! И уууважает! И мама! И Аля! И я, черт, куда ты меня тащишь, я тебе что, шкаф?

Голос Альберто: Ляп, я от тебя устал. Смертельно.

Голос Ляпина: А я нет! Счас загадку загадаем и пойдем.

Голос Альберто: Какая еще загадка, как дам в лоб!

Голос Ляпина: Лично для нашего оттттссссутствующего друга! Вот! «Днем спит, ночью летает и прохожих пугает». Кто это? Леша! Отгадаешь, получишь медаль за это… Куда ты меня? Альберто, я не стюардесса! И не учительница младших классов!.. Черррт!

Телефонный звонок. Алексей выключает магнитофон, поднимает трубку.

– Да, Кремль?

– Алеша, это я! Аля! Ты уже дома?… Мы вчера без тебя… Куролесили… Ляпин так наляпался…

– Это я понял, Аля.

– У тебя что-то случилось? Я приеду?

– Мне надо к мачехе. Мы с ней договорились. Давай встретимся через два часа?

– Где? У нашего памятника?

– Пожалуй. Они, Аленька, вечны, памятники, в отличие от нас, людишек.

Выйдя из подъезда своего дома, Алексей приблизился к машине. Автомобиль был старенький, потрепанный, видавший все дороги СССР. Открыв ключиком дверцу, сел за руль, включил зажигание и радио.

Машина выехала со двора на шумную улицу-реку. Радио передавало последние известия из горячих точек бывшего Союза ССР.

Кабина лифта тяжело гудела. Потом двери-створки открылись, из лифта вышел Алексей. Остановился у одной из дверей, послушал тишину. Где-то бормотало радио. Позвонил. Тишина. Снова утопил кнопку: бом-бом-бом. Пожал плечами, натянул на руки тонкие перчатки, ключом-отмычкой поколдовал над замком. Дверь приоткрылась – сумрачный коридор, как западня.

В гостиной работал телевизор. Передавали последние известия. В глубоком кресле сидела женщина. Неверный свет с телеэкрана искажал черты ее немолодого лица.

– Алевтина Ивановна? – позвал Плахов.

Женщина не ответила – мертвыми глазами смотрела на экран. Экран отражался в стекле зрачков.

Плахов перевел взгляд на столик – там теснились ряды лекарственных пузырьков и упаковок.

Прошелся по гостиной. Поднял телефонную трубку, набрал несколько цифр, однако сбился. Выудил из кармана куртки мини-аппарат, поднес его к трубке телефона… Покачал головой, удивленно хмыкнул: мол, что за черт, товарищи чекисты?…

Алексей осторожно вышел на лестничную клетку. Позвонил в соседнюю квартиру. Дверь приоткрылась, и в щель подозрительно выглянула сухонькая бабуля. Над ее головой висела стальная цепь.

– Чего, сынок?

– Бабуля, позвонить по телефону… У Алевтины Ивановны…

– Какая я тебе бабуля? – рассердилась «бабуля». – Я дедуля. Герой гражданской войны. Кавалер орденов Ленина.

– Ой, извините, дедуля!

– Документ имеется?

– Забыл, дедушка, – помялся Плахов. – Я от Алевтины Ивановны, соседка ваша…

– Это у которой генерал неделю как помер?

– Она самая.

Старичок подумал-подумал, вздохнул:

– Нет, не могу, сынок. Без документа.

– Что так? – сдерживался Алексей.

– Грабителей боюсь.

– Какой же я?…

Но дверь закрылась. Плахов не выдержал, чертыхнулся:

– А еще герой, черт старый! Пердун! Ленин бы открыл… соратнику по борьбе… С врагами народа…

Звякнула цепь. Дверь распахнулась. На пороге стоял старичок в старом, замызганном халате. Три ордена Ленина болтались, цепляясь за верхний карман халата. Старичок развел руками:

– Так бы и сказал сразу, что из органов! Прошу к аппарату!

Тихий, сумрачный кабинет. Стеллажи с книгами. На стене большой портрет маслом. На портрете – в полный рост Генерал. Парадная форма. Ордена и медали. Под сапогами поверженные стяги рейхстага.

Алексей сидит за дубовым, массивным столом; задумчив и Грустен. Переводит взгляд на край стола: там, в рамке, стоит фотография Деда. Дед в широкой крестьянской рубахе навыпуск; щурится от летнего солнца, улыбается в пышные пшеничные усы. В руках Деда – острогранная коса.

Условный стук в дверь. Плахов открывает – на пороге Альберто, обаятельный, в меру нахальный.

– Вызывали, гражданин начальник?

– Не светился, лекарь?

– Обижаешь. Как приказывали… Шел, как подводная лодка в Антарктиде, – обиделся Альберто. – Где наш труп?

– На месте. Проходи сюда…

Врач подходит к покойной, берет за руку, потом оттягивает веки.

– М-да, часиков восемь как… Ты получил, кстати, удовольствие от нашего хора?

– За такое пение убивать надо сразу.

– Ляпина, пожалуйста, первого. – И другим тоном: – Кто такая?

– Моя мачеха.

– А где твой старик?

– Там же, где и она. Неделю назад. Пока я там… в свободном полете…

– Прости, мы не знали – покачал головой Альберто. Наклонился над столиком, где теснились лекарства; взял упаковку в импортном исполнении. – Модное лекарство… Укрепляет сердечную мышцу. Но передозировка опасна. У нас были случаи… Кажется, три смертельных исхода…

– Ты думаешь, она сама? – сомневался Алексей.

– Ничего не думаю. Ты меня знаешь: пока человека, как консервную банку… Кряк-кряк… вжиг-вжиг…

– Вчера вечером я с ней говорил. Она плакала. Договорились, что я приеду… И самое главное: к ней поздно вечером приходила медсестра. Это я от соседа узнал… Сто лет старичку, а партизанит, как Марат Казей… Ну, давай о деле…

– А какое дело? В морг ко мне… Через два часа, пожалуйста… Все будет как на весах… Если желаешь, эксгумируем батю… Правда, процедура… Но картина будет полная… ясная.

– Ничего не получится, Альберто.

– Почему?

– Сожгли батю. Кремировали. Остался дым и общий пепел.

– Да? – удивился врач. – Как говорят наши дети: «Кто за Родину горой, тот истинный герой. Но мертвый герой лучше, чем живой». Никаких проблем!

Машина Плахова стартовала, и тотчас же за ней – черное авто. Сидящие в нем люди вели активные радиопереговоры:

– Я «седьмой». «Плаха» есть. Веду. Прием.

– Я «третий». Он один?

– Да, один как перст.

– Продолжайте наблюдение. И помните, что за зверя ведете.

– Есть помнить!

У памятника Поэту порхали птицы мира, смеялись дети, сплетничали, читали газеты, ели мороженое, пели под гитару. Здесь же прогуливалась девушка. Изредка поглядывала на огромную луковицу уличных часов. Наконец, распугивая голубей, бросилась к машине, что притормозила у бордюра.

– Слава Богу! Я уже забеспокоилась.

– Извини, Аленька. – Плахов чмокнул девушку в щеку. Взглянул в зеркальце заднего обзора. – В этой жизни сюрпризы, как мины, на каждом шагу.

– А сапер ошибается один раз. Верно?

– Алеша нашел три мины, Аля – на одну меньше. Сколько мин на свою голову собрали дети? Алеша и Аля? – спросил, улыбаясь, и нажал на акселератор. Машина помчалась по суетному дневному городу, занятому исключительно своими проблемами.

По городу в невидимой связке шли две машины. Они петляли по улицам, проспектам, площадям, улочкам, переулкам, пока «девятка» не припарковалась к многолюдному, шумному Центральному универмагу. Двое выбрались из «Жигулей» и пропали в базарном вареве. Люди, сидящие в «Волге», продолжали вести активные радиопереговоры:

– Я «седьмой». «Плаха» вместе с девушкой ушли в магазин. Прием.

– Я «третий». Вы их ведете? Там может быть встреча.

– Я «седьмой». Мы… мы на месте.

– Где это на месте? Я «третий».

– В… машине… Приказа же не было.

– Идиоты! Пинкертоны хреновы!.. Немедленно! За ними!..

По длинному больничному коридору быстро шел Плахов. У двери, обитой цинковым железом, остановился. Постучал. Дверь открылась. – Альберто в кожаном переднике, похожий на мясника.

– Проходи, гражданин хороший…

Алексей нырнул в приоткрытую дверь и оказался в морге. На каталках, как хворост, лежали покойники, накрытые застиранными простынями, на которых темнели штампы горбольницы. Из-под простыней выглядывали скрюченные смертью руки-ноги.

– Бррр, как вы здесь работаете? – поморщился Алексей. – Жуть.

– А вот сюда бы… всю эту сучью власть, – ругался Альберто. – Народ мрет как мухи… Не успеваем обрабатывать материал. Власть народная – власть позорная! – Остановился у дощатой двери. – Прошу, гражданин начальник. – И открыл дверь.

Небольшая комната напоминала химическую лабораторию. Только в стеклянных сосудах – человеческие органы: сердце, почки, печень и прочее. На стенах – анатомический атлас. В углу – скелет со шляпой на голом черепе. Плахов хмыкнул, глядя на него:

– Здорово, приятель! Работаешь вешалкой по совместительству?

Скелет не ответил. Альберто же забурчал, подойдя к столу:

– Вот именно: все по совместительству, как рабы на галерах. – Взял со стола листочек бумаги. – Однако, товарищ и друг, можешь меня поздравить.

– С чем?

– Яд нашей науке – черт бы ее побрал, науку-то, – известен: из синтетических… Неизвестный ингредиент делает известный яд практически не устанавливаемым в организме… Ты меня понял?

– Понял. И что?

– Не понял. А то, что сработано в спецлаборатории, друг мой любезный.

– А как же удалось установить?

Альберто победно улыбнулся, подошел к странному агрегату, похожему на кухонный комбайн с микроскопами, похлопал дружески аппарат.

– Вот она – родная, дорогая и любезная. Из Штатов дамочка… глазастая, – чмокнул линзу микроскопа. – У, моя любовь!

– У тебя радости, как у беби от новой игрушки.

– А как же? Меня лично хотели сделать. Но как говорит Ляпин: я – не туз колыванский, однако позвольте вам три козырных в жопу. Ап! – хлопнул в ладоши.

– Значит, залобачили? – задумчиво проговорил Плахов.

– То есть?

– Отравили, значит. Это я по фене.

– Думаешь, и батю?

– Думаю, да, – ответил Алексей. – Есть у нас одна мастерица. Хотя надо все проверить. У вас подобных случаев за последнее время?…

Врач почесал затылок.

– Надо узнать. Есть у меня своя агентура.

– Отлично! – кивнул Плахов. – Если что-то похожее… то у меня к тебе, лекарь, будет заказец.

– Отдел заказов слушает, – хлопнул ладонью по столу.

– Ядку-медку, а?

– Этого добра сколько хочешь, – сказал Альберто. – Пожалуйста, для хорошего человека ничего не жалко.

И летний жаркий день. И солнце в зените. И яркие краски города. И лица-лица-лица на улицах. И лицо Алексея, мелькающее среди других лиц, точно все прохожие летят на быстрых каруселях жизни.

Из магазинно-торгового хаоса и гвалта выбирались двое, Плахов и Аля. Руки девушки были заняты мягким, рыжим, как Африка, симпатичным львенком-игрушкой. Девушка была счастлива, как трехлетний ребенок. Был доволен и ее спутник. Они, веселые и беззаботные, прошли к своему автомобилю и сели в него.

Трое молодых людей в штатском тоже усаживались в свою машину. Водитель докладывал по радиотелефону:

– Я «седьмой». Они вернулись.

– Я «третий». Двадцать восемь минут отсутствовал «Плаха»… Я вас, ротозеев!.. Предупреждал же: это профи!.. Вы меня понимаете?

– Да. Понимаем. Докладываю, я «третий», они купили игрушку. Мягкую. Собака, что ли? Или кот?… Или…

– Зачем им игрушка? Что за черт! Я «третий»! Глаз не спускать! За каждым движением, за каждым шагом!

– Кажется, он над нами издевается. Я «седьмой».

– В чем дело?

– Издевается, ей-Богу!

Машина, где скрылись двое влюбленных, стартовала, но не спешила набирать скорость, медленно проплыла мимо «волги»… Лежащий у заднего лобового стекла львенок улыбался миру доброй, радостной улыбкой. Однако некоторым взрослым дядям эта улыбка казалась издевательской.

По загородному скоростному шоссе мчалась связка из двух автомобилей. Все, находившиеся в этих машинах, были напряжены, кроме одного счастливого человека.

И этим человеком была Аля. Она восторгалась:

– Бог мой! А куда мы едем? Мы туда? Или не туда?… Я двести лет не была… на просторах Родины!

Уррра! Смотри-смотри, это корова?

– Это бык. А у тебя красная кофточка.

– Алеша, а там сеновал есть? – смеялась девушка.

– Там все есть, как в Греции, – отвечал Плахов. – Все есть, но у нас, родная, маленькая проблема. – Он пристально смотрел в зеркальце заднего обзора.

Девушка оглянулась, выглядывая из-за мягкой игрушки, как из-за бруствера.

– Вот эта машина? Хм! Машина как машина! Четыре колеса!..

Алексей вытащил из кобуры пистолет.

– Будет три колеса… «Далеко мой стук слышится вокруг» – это загадка про меня,…

– Алеша, ты будешь стрелять? – испугалась девушка.

– Всего один раз, родная… Для профилактики.

Две машины продолжали мчаться по скоростному шоссе, все быстрее и быстрее. Неожиданно на пересечении шоссе и грунтовой дороги «жигули», резко затормозив, развернулись, подняв клубы пыли… Два автомобиля пошли на сближение… Слабые пистолетные выхлопы – и «Волга» заюзила по асфальту; вылетела в придорожный глубокий кювет. Из поверженного авто с проклятиями выбирались люди в гражданском, наблюдая, как на ухабах грунтовой дороги трясутся «жигули», увлекая за собой густой шлейф пыли…

– Боже мой! Что за дороги? – кричала Аля.

– Зато нужное нам направление, – отвечал Алексей.

– Это какое такое направление?

– В глушь! – кричал водитель. – В самую страшную и ужасную глушь! Где кикиморы и лешие!

Между деревьями мелькала синяя речная полоса, потом исчезла, потерялась за стеной деревьев и густого ельника. Плахов промычал:

– М-да! Лес чудес до небес!

– Ой, замок!

Впереди, словно из чудесной, сказочной лесной глубины, поднимался огромный дом с колоннами. Похожий на странный замок с башнями, бойницами, рвом, наполненным водой. Издалека замок казался величественным и не слишком разрушенным. Алексей объяснил:

– Мы все-таки на верном пути. Это бывшая графская усадьба. Мы здесь с Альбертом и Ляпиным каждый камень облазили… По молодости и дури… Тут, Аленька, страшная тайна имеется.

– Ну? – не поверила девушка.

– Но я тебе ее не раскрою. И не покажу.

– Почему?

– Болтун – находка для шпиёна.

– А я не болтун, – обиделась Аля. – Я женщина.

Двое стояли на разрушенном балконе замка и смотрели окрест. Летний лес был недвижим и вечен. Где-то там, за лесной стеной, искрилась речная излучина. Над поляной плыло мягкое, золотистое свечение – желтели-белели ромашки. Машина с открытыми дверцами казалась сверху странным, неуклюжим насекомым.

– Господи! – вскинула руки девушка. – Шаг! И улететь в небеса. Как хорошшшо! Как в храме!

– Но! Но! – Алексей взял Алю за руку. – Рожденный ползать летать, как известно, не может. – Состроил таинственную рожицу. – Сейчас я тебе тайну страшную открою.

– Ой, я боюсь! – сказала девушка.

– Я тоже, – пошутил ее спутник.

Плахов смочил тряпки самодельного факела бензином, потом поднес зажигалку к ветоши; факел вспыхнул бесцветным на солнце пламенем, чадящий дым потянулся к небу.

– Фонарик чище, но с факелом экзотичнее, – сказал Алексей и повел спутницу по лабиринту коридоров.

Они спустились вниз по лестнице. Прошли несколько разрушенных пролетов, пока не оказались. в тупике. Аля удивилась, взглянула на Плахова. Тот ободряюще улыбнулся, провел рукой по стене, обнаружил только ему известную, незаметную нишу… Раздался душераздирающий скрип механизма, и одна из плит стены медленно начала разворачиваться.

– Шмыгаем, – предупредил Алексей, – а то пальчик прищемим.

– А что там? – трусила девушка.

– Подземный ход. По нему, говорят, граф… в женский монастырь… Давай-давай, скорее… Промедление смерти подобно!

– Алеша! – Но Плахов, не слушая возражений, втянул девушку в расщелину, и они пропали в глубине подземелья. Через несколько секунд плита, совершив полуоборот, заняла привычное место.