Текст книги "Моривасэ Моногатари"
Автор книги: Сергей Бережной
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
О доступности необходимого
Однажды самурай Цюрюпа Исидор решил, что пора уж ему всерьёз заняться своим оружием.
Он открыл «Жёлтые страницы», но, к своему разочарованию, судя по объявлениям, во всей Москве не оказалось ни одной фирмы, которая бы занималась тем, что ему было нужно. Он начал обзванивать знакомых, но ни один из них не смог подсказать ему ничего полезного – по всем адресам, куда его направляли, на вопрос «Шлифуете ли вы мечи?» ему сразу же отвечали «Да», лишая самурая всяческой надежды.
Лишь во сне или во время медитации, лишь за границей реальности, там, где кончается власть столичной регистрации, безымянный мастер удивленно и иронично поднимал бровь в ответ на его вопрос и отвечал: «Конечно, нет. Мы не занимается орудиями убийства. Мы шлифуем души самураев...»
Так и не найдя искомого, самурай Цюрюпа Исидор пришёл в итоге к мысли, что шлифовать свою душу нужно самому.
Вот как бывает: иные обретают ответ в уединении и многолетних раздумьях, а Цюрюпа Исидор получил его всего лишь не найдя нужного объявления в телефонном справочнике.
Вот и верь после этого, что прогресс убивает духовность.
О достойной всяческого сожаления неизбежности экстремизма
Однажды самурай Цюрюпа Исидор вышел со своим домашним Буддой во двор погулять. Будда любил в солнечную погоду посидеть на скамеечке, подышать свежим воздухом. На журнальном столике, и то сказать, куда скучнее. Хотя, конечно, ничто так не способствует сосредоточению, как отсутствие событий вокруг. С другой стороны – мухи?..
В общем, самурай и гипсовый Будда сидели на скамеечке и умиротворённо дышали свежим воздухом, когда из подъезда, щурясь яркому свету сквозь треснувшее стекло очков, вышел кабинетный филолог Итурупов, заметно помятый и какой-то особенно пыльный. Они поздоровались, филолог присел рядом с Буддой на скамеечку и они принялись дышать свежим воздухом уже втроём.
Вскоре, однако, самурай и Будда заметили, что филолог Итурупов дышит свежим воздухом как-то очень уж неровно. Он периодически то начинал сопеть и ёрзать, то на некоторое время успокаивался; то вскакивал внезапно на ноги, то падал на скамеечку, будто разом обессилев. Не прошло и пяти часов, как его неспокойное состояние стало настолько очевидным, что не замечать его было просто бестактно.
Более того, самураю показалось (а Будда точно это знал), что Итурупов просто мечтает, чтобы его состояние хоть кто-нибудь заметил.
– Ну, расскажите уже, – сказал гостеприимно Цюрюпа Исидор.
И кабинетный филолог Итурупов рассказал самураю (и Будде) Страшную Историю Жизни Без Дивана.
Дело в том, что старый диван в полукомнатной квартире филолога (она состояла только из кухни, половина которой была оформлена этим самым диваном до статуса жилой комнаты) неделю назад пришёл в полнейшую негодность. Состояние его было столь плачевно, что на нём невозможно было не то что спать или сидеть, но и приближаться к нему стало опасно из-за коварных нападений ржавых пружин сквозь истончившуюся обивку. Временно филолог сумел усмирить агрессивность мебели, придавив её матрацем, но диван грозил вот-вот развалиться совсем. Покупка нового дивана, таким образом, приобрела характер (Будда поморщился) совершеннейшей неизбежности.
Филолог сделал трудный бюджетный выбор, решил не платить два месяца за квартиру и поехал выбирать диван в магазин знаменитой сети гипермаркетов «Ай-Кью», где как раз очень кстати проводилась рекламная акция под лозунгом «Диван придёт к вам сам!» и каждому покупателю дивана обещали доставить покупку бесплатно аж в пределах Кольцевой. В службе доставки Итурупова заверили, что диван привезут сегодня же, и филолог тут же поехал домой – готовить место.
Дома он сразился с диваном и убил его, почти не покалечившись при этом (от бесчестного удара пружиной в глаз Итурупова спасли очки). Труп мебели был со всеми предосторожностями расчленён, извлечён из квартиры по частям и без почестей и салюта похоронен на свалке. Туда же отправился изодранный пружинами и потерявший волю к жизни матрац.
(Будда хотел было заметить по этому поводу, что никакое хорошее дело не должно начинаться с похорон, но решил не пока не встревать.)
В тот день диван Итурупову не привезли. Он позвонил в «Ай-Кью» и робко спросил – когда? Завтра, сказали ему. Завтра непременно. Никуда не уходите, ждите доставку.
Итурупов тут же побежал на свалку, но матрац, видимо, ушёл бомжевать.
Спал филолог на полу.
На следующий день он честно ждал доставки дивана, по телефону отпросившись по такому случаю с работы.
Вечером диван ещё не привезли.
Он позвонил в «Ай-Кью» и деликатно потребовал свой диван. Диван уже готов к отправке, сказали ему. Завтра ждите. Завтра.
Он снова отпросился с работы.
Во вторник диван не привезли, так как возникли трудности с поставщиками.
В среду – потому что оказалась повреждена упаковка и товар нужно было заменить.
В четверг с утра начальство устроило Итурупову телефонный разнос за трёхдневный прогул. Филолог, плача, лишь вечером дозвонился до «Ай-Кью» и потребовал привезти диван немедленно во исполнение договора. Диспетчер отказалась разговаривать с ним в подобном тоне и твёрдо пообещала доставку в субботу. Итурупов собрал волю в кулак и улёгся на пол, напрасно пытаясь уснуть до самого утра.
Утром он пошёл на работу, а вечером обнаружил на двери записку: привозили диван, но, не застав хозяина дома, увезли обратно.
Суббота прошла в напрасных ожиданиях. Диспетчер решительно отказалась от предложения обсудить санкции за несвоевременную доставку покупки и назвала обездоленного филолога сутягой.
В воскресенье филолог Итурупов вышел во двор, потому что находиться в бездиванной квартире больше не мог. Ночевать он тоже собирался во дворе. Жизнь покинутого диваном интеллигента выглядела совершенно бессмысленной.
И надежды на то, что диван в полукомнатной квартире появится до вечера, не было никакой.
Самурай переглянулся с Буддой, попросил у кабинетного филолога накладную на диван, коротко взглянул на неё и набрал номер на мобильнике.
– «Ай-Кью» шестьдесят два, здравствуйте, – сказала трубка.
– Накладная ТНХ-1138-зю, – сказал самурай. – Жду доставку через полчаса. Иначе мне придётся познакомиться с вами лично.
– Я не буду разговаривать с вами в таком тоне! – рявкнула трубка диетическим голосом. – И что это за угрозы? Вы что, экстремист?
Будда безмятежно улыбался.
– Да, – коротко сказал самурай и отключился.
Диван и группа быстрого реагирования выехали на адрес кабинетного филолога одновременно.
Диван успел раньше.
О разнице между свободой выбора и выбором свободы
Однажды в выходной день самурай Цюрюпа Исидор, желая на время прогулки отстраниться от внешнего и сосредоточиться на внутреннем, купил простенькие наушники для плеера, установил их в ушах как положено и двинулся по Садовому кольцу от Большой Сухаревской площади к Садовой-Спасской.
Действительно, поначалу внешние звуки благодаря наушникам отстранились и перестали мешать подлинному сосредоточению. Однако затем в наушниках появились новые звуки, явно посторонние.
Сначала в левом ухе кто-то чихнул. Чих был такой выразительный и искренний, что сразу стало понятно – чихнувший никого не боялся этим чихом смутить. Так чихают люди с чистой совестью, находящиеся наедине сами с собой в закрытом помещении, не избавленном предварительно от пыли. Самурай оглянулся по сторонам, но ни слева, ни даже справа не обнаружилось ни одного прохожего, который был бы похож на прозвучавший чих.
– Будь здоров и не кашляй, – слегка насмешливо сказал правый наушник негромким, но звучным баритоном.
– Спасибо, – ответил левый.
Самурай остановился и принялся оглядываться. Вокруг него по Садовой-Спасской гуляли мамы с детьми, молодёжь с молодёжью, пенсионеры с газетами и собаки со всякой дрянью; ни один из тех, кто находился поблизости, не мог общаться со спутником своим таким голосом.
– Чего это твой остановился? – спросил баритон в правом наушнике.
– Да чёрт его разберёт, – с досадой ответил тенор в левом. – Гулял-гулял – и вдруг застрял. Наверное, придумал что.
– Интересно, что.
– Какую-нибудь гадость, – предположил тенор.
– Оглядывается...
– Ты за своим лучше смотри.
– Ничего интересного, он ссыт в подворотне. С ним всё в порядке.
Самурай снял наушники и внимательно на них посмотрел. На одном наушнике было написано «R», на другом «L». Он покрутил их в руках и решил установить их не как положено, а наоборот.
– ...с наушниками, – сказал баритон, переехавший вместе с правым наушником в левое ухо.
– У меня тоже вечно с ними какая-то фигня, никак не могу приличные подобрать, – пожаловался тенор, переехавший направо.
Самурай возобновил движение, но на всякий случай мобилизовался до состояния готовности. Конечно, о том, чтобы сосредоточиться на внутреннем, теперь не могло быть никакой речи.
– О, мой кого-то заметил, руку на саблю положил, – обрадовался тенор.
– Ты, Какадзе, хуже абитуры, – насмешливо сказал баритон. – Он же самурай, а не казак, у него не сабля, а меч.
– Ах, ну да.
– Запиши себе в тетрадку, чтобы в спешке не забыть.
– Иди нахрен. За своим следи.
– Ничего интересного, он в мусорку полез.
– Вот и следи, чтобы он чего там не нашёл.
– Он там коробку от «Хеннеси» нашёл. Во дурак, неужто думает, что кто-нибудь по ошибке вместе с бутылкой коробку выкинет?
– Мой уже к Красным Воротам подходит. Прислушивается. Что ж у него там в наушниках играет?
– Так ты плеер его просканируй.
– Пробовал, не сканируется почему-то. Надо передвижку подгонять, спутник не тянет ни хрена.
– Не гони на космос, землянин... Ого, мой какой-то портфель из помойки вытянул.
– Поздравляю, джекпот!
Затем баритон и тенор, периодически начиная вяло переругиваться, обсудили внешний вид найденного в помойке портфеля и его убогое содержимое, не представляющее оперативного интереса, приход в контору нового зама, мелкую, но подозрительную аварию, в которую попал какой-то Лысый... Самурай за это время успел догулять по Садовой-Черногрязской до Покровки.
– Свернёт направо у магазина, – уверенно сказал тенор.
– До сих пор всегда прямо шёл, – возразил баритон. – И сейчас на Земляной вал выйдет. Спорим?
– На что?
– На бутылку «Хеннеси».
– Идёт.
Цюрюпа Исидор остановился. Он действительно мог свернуть на Покровку, а мог двинуться дальше по Садовому кольцу в сторону площади Курского вокзала. В принципе, ему было всё равно, куда идти. Но это означало бы, что один из споривших выиграет, а другой проиграет. Самураю показалось, что это могло бы нарушить сложившееся между ними равновесие, а быть причиной нарушения равновесия ему сегодня не хотелось.
Конечно, думал самурай, Будда вряд ли сочтёт его решение гармоничным. В конце концов, если бы Цюрюпа Исидор не слышал таинственных голосов, он не стал бы озадачиваться выбором направления и пошёл туда, куда метнулись воробьи, или куда полетели облака, или где прозвучал смех – то есть, воспользовался бы подсказкой свободной природы. Получилось же так, что главным при принятии решения стало для него обстоятельство неестественное, угнетающее, отдающее пыльной конторской скукой: то, что за ним следили, а он об этом случайно узнал.
Ну, следили. И что? Не услышал бы этой ерунды в наушниках, ничего бы и не подозревал, был бы свободен в мыслях и движении, мог бы сосредоточиться на внутреннем. Но вот стоило услышать тайные разговоры – и ощущения свободы как не бывало...
(«А может, и слежка эта, и голоса – тоже подсказки свободной природы?» – усмехаясь, думал гипсовый Будда, примостившийся на тумбочке в комнате самурая).
Цюрюпа Исидор снял наушники, выкинул их в урну и двинулся в обратном направлении, в сторону Красных Ворот, стараясь не думать о том, что скажут по этому поводу баритон и тенор.
Поэтому он так и не узнал, что тенор всё-таки вызвал передвижку, которая больше часа тащилась за самураем по переулкам, пыталась просканировать записи в его плеере. И отстала только тогда, когда было совершенно точно установлено, что плеера у Цюрюпы Исидора при себе нет.
Собственно, у самурая вообще плеера никогда не было. Нафиг самураю плеер?
О важности правильной постановки вопросов
Однажды самурай Цюрюпа Исидор, сопровождая господина Мосокаву во время посещения оным нового завода по производству сакэ, оказался в процессии вместе с самураем Каннуки.
Каннуки был интересным собеседником и опытным воином – до того, как стать самураем, он успел защитить докторскую диссертацию по теме «Способы организации сложных химических производств», закончить аспирантуру при философской кафедре (хотя и без финальной защиты) и дважды стать чемпионом по карате Кёкусинкай среди тяжеловесов Южного федерального округа. Из-за чрезвычайно высокого роста и внушительного сложения его часто приглашали сниматься в кино – понятное дело, всегда на роли бандитов или дебилов. Каннуки был настолько покладист, что приглашения такие не отклонял и отправлялся к господину Мосокаве с просьбой отпустить его на съёмки. К чести господина Мосокавы следует заметить, что тот, прежде чем дать разрешение, всегда требовал на прочтение сценарий будущего фильма и отпускал Каннуки лишь в тех случаях, если сценарий нравился его наложницам (все они были девушками высококультурными и требовательными). В итоге самурай Каннуки снялся пока только в двух фильмах, но оба раза это достойно послужило чести клана Мосокава.
На премьерах своих фильмов Каннуки был самой заметной фигурой, хотя никогда на сцену не поднимался, – напротив, он садился в самом заднем ряду или даже на полу возле выхода. При росте в один кэн, один сяку и ещё два суна, даже сидя на полу он оказывался на две головы выше любого зрителя в зале. Стоит ли говорить, что на экране он смотрелся восхитительно – независимо от того, обо что ему приходилось стучать главным героем.
Самурай Цюрюпа Исидор симпатизировал Каннуки и как-то даже предложил ему познакомиться с мудрым наставником Кодзё, дабы гигант мог ещё более полно раскрыть миру не только свой физический, но и духовный рост. Каннуки, впрочем, отказался – как показалось Цюрюпе Исидору, из присущей великану стеснительности.
Стеснительность он, однако, демонстрировал далеко не всегда и не со всеми. В бою Каннуки был безжалостен и эффективен с любым оружием, наводя на врагов клана естественный ужас; а ещё он терпеть не мог дураков и журналистов (по какому-то странному совпадению, первые часто оказывались также и вторыми). Сам Каннуки на них, конечно, не нападал, но стоило кому-нибудь задеть его, не проявив при том достойного интеллекта, как на неосторожного обрушивался космических масштабов ураган замысловатого сарказма и язвительных умозаключений. Иногда образование играло с Каннуки злую шутку и использованные им построения оказывались для оппонента слишком уж невнятны; заметив это, гигант давал поправку и переключался на интонацию преподавателя, пестующего дурака-абитуриента. Это было для него неприятно, но срабатывало всегда.
И надо же было такому случиться, чтобы на заводе, куда самураи сопровождали господина Мосокаву, оказалась съёмочная группа телевидения. Само собой, телевизионщики не могли пропустить колоритного Каннуки, и, завидев его, тут же начали издали нацеливать на него объективы камер. Если господин Мосокава ожидал встретить здесь журналистов, подумал Цюрюпа Исидор, то Каннуки он взял в свиту наверняка для отвлечения оных. И верно: господин Мосокава, похоже, вовсе не был доволен встречей – он приказал Цюрюпе Исидору и Каннуки сдерживать прессу, а сам быстрым шагом направился к выходу из цеха.
Каннуки расправил плечи, выставил челюсть на полсяку вперёд и грозно сдвинул брови. Самурай Цюрюпа Исидор отвязал рукава.
Телевизионщики накатились на них и остановились, благоговейно разглядывая самураев сквозь видоискатели, очки и линзы. Микрофон с эмблемой популярного молодёжного канала держал юноша, восторженный взгляд которого не оставлял никаких сомнений в его интеллектуальных качествах.
Юноша, через раз забывая выдыхать, окинул Каннуки тем самым взглядом, каким турист окидывает десятиметровый гранитный член, открывшийся ему во время экскурсии в дебри таиландских джунглей.
Самурай приготовился к худшему. Каннуки, видя, что отпугнуть врага не удалось, сменил позу на менее напряжённую и изобразил вежливое равнодушие.
Юноша открыл рот, выдохнул, вдохнул и задал вопрос.
Нельзя сказать, чтобы вопрос был из неожиданных – смысл его оказался именно таким, каким и должен был оказаться. Нельзя сказать, что юноша проявил внезапный интеллект или такт – увы, увы, увы. Однако нюансы постановки вопроса не оставили Каннуки возможности использовать привычную стратегию.
– Скажите, – спросил юноша, обращаясь к Каннуки, – а что вы делаете с идиотами, которые достают вас вопросами о вашем потрясающем росте?
В ту же секунду самурай Цюрюпа Исидор понял, что эту схватку Каннуки проиграл. Юноша был очевидно не умён, хотя соображал довольно быстро: уже задавая вопрос, он успел понять его бестактность и выразить это понимание в самой формулировке вопроса. Легко высмеять человека, который не осознаёт своей глупости; но издеваться над человеком, который только что назвал идиотом самого себя, столь же бесчестно, как убивать бросивших оружие и сдавшихся в плен. Каннуки, конечно, мог и промолчать, но Цюрюпа Исидор совершенно не представлял, как в данном случае это поможет ему спасти лицо. Самурай откровенно растерялся.
– Вы первый, кто задал мне такой вопрос, – вежливо сказал Каннуки глубоким музыкальным голосом. – Я подумаю над ним внимательно. Спасибо.
Когда телевизионщики оставили их, самурай Цюрюпа Исидор низко поклонился Каннуки и спросил, не сможет ли тот взять его в ученики.
Ещё через десять минут самурай Цюрюпа Исидор твёрдо знал, что ему предстоит заниматься самообразованием долго и упорно.
И даже составил в уме довольно обширный список необходимой для этого литературы.
О непреодолимой силе слова (и даже буквы)
Однажды самурай Цюрюпа Исидор попал туда, куда совсем не целился – на городскую олимпиаду по объяснительным запискам. Мероприятие было затеяно службою порядкоохраны для публичного улучшения наружного лица и общего поднятия внутренней культуры сотрудников. Среди своего контингента привычки к объяснительным, однако, не нашлось, а потому для вящего престижу к участию в олимпиаде допустили (то есть, пригласили) представителей общественности.
Господин Мосокава, получивший наинижайшее и наилюбезнейшее приглашение от самого Главы городской порядкоохраны, оказался не по сезону добродушен, приглашение принял и участие в олимпиаде от лица всего дома поручил самураю Цюрюпе Исидору, который к тому времени успел немало и памятно проявить себя в испытаниях, требующих быстрой реакции и письменного интеллекта. Самурай, правда, смиренно просил господина Мосокаву освободить его от сей повинности, ибо ментовские кланы, особенно Гибэдидэ и Гаи, были ему, как и любому пешеходу, традиционно неприятны, но добродушие господина Мосокавы, как обычно, не распространялось на самураев его дома. Он лишь назидательно молвил, что неплохо бы самураю Цюрюпе Исидору научиться отличать уже бандитские ментовские кланы от честных порядкоохранительских, чему участие в викторине... то есть, олимпиаде... поспособствует несомненно, и даже весьма.
И вот самурай Цюрюпа Исидор сидит за длинным высоким столом рядом с такими же, как он, бедолагами, представляющими как бы все основные социальные группы, и пишет объяснительную.
Составители конкурсных заданий, вероятно, вдохновляемы были жизненной практикой, так как вопросы перед участниками ставились тоже жизненные, и даже весьма. Например, сидевший справа от самурая двухметровый верзила с антикварным вузовским «поплавком» на лацкане корпел над сочинением под заголовком «Почему я не остановился на поданный порядкоохранителем громким голосом звуковой сигнал остановиться». Сосед слева, удушливо худой дервиш с безумными глазами, одним из которых он смотрел в небо, а вторым на бумагу, мучился над раскрытием темы «Зачем я оказал растлевающие влияние на порядкоохранителя предложением ему второго непустого стакана». У самого же самурая Цюрюпы Исидора тема была... м-да... практически неподъёмная. Вот такая: «Каким образом я нарушил конституционные права порядкоохранителя, послав его словесно в жопу».
Страшнее всего было то, что слово «жопа» было стеснительно написано в конкурсном задании через букву «ё»: «...словесно в жёпу». Сия однобуквенная малость мгновенно лишила самурая боевого духа. Как-то всё это выглядело... не по-мужски, и даже весьма.
Хотя буква была категорически не на месте, полагать её опечаткой Цюрюпа Исидор не счёл возможным и допустил, что именно в ней находится ключ к решению олимпиадной задачи. Затем он осознал, что задача, для решения которой следует считать верной очевидно неверную её формулировку, представляет собой многомерный логический лабиринт, и несколько даже пришёл в ужас, так как топологию структур такого класса представлял себе очень уж приблизительно.
Можно было, конечно, задать уточняющий вопрос членам жюри, однако подходящий для этого момент минул: традиционное «Есть ли у участников олимпиады вопросы по заданиям?» прозвучало ещё до того, как задания были розданы, и не вызвало тогда желания вопрошать. А теперь было уже определённо поздно.
Сопоставив эти внешне нескладные обстоятельства, самурай Цюрюпа Исидор заподозрил, что всё они были сознательно выстроенной последовательностью намёков, которые участникам олимпиады следовало принять во внимание для достижения поставленных перед ними целей.
Однако, сколько ни принимай во внимание интеллектуальную изощрённость составителей пакета заданий, находящая в «жопе» буква «ё» вызывала более сомнений, нежели давала ключей к их разрешению. Сохраняло ли слово с этой буквой своё исходное значение? Возможно, посыл, на котором базировалось задание, с этой буквою приобретал иной смысл, возможно, более духовный, нежели телесный? Следовало ли предположить, что указанный посыл на деле представлял собой стимул к духовному подвигу, столь приличествующему как самураю, так и, скажем, порядкоохранителю?..
Стоп-стоп-стоп, вдруг остановил себя Цюрюпа Исидор (а на самом деле это гипсовый Будда, наблюдавший за мыслями самурая с тумбочки в его квартире, не выдержав, слегка скорректировал траекторию полёта его мысли), а не клинит ли меня, часом, на ерунде? Эдак можно докопаться и до мирового заговора, что было бы малоуместно в том случае, если речь идёт всего лишь об опечатке... (Будда успокоился) Но если это всё-таки не опечатка и мировой заговор действительно существует... (Будда напрягся) Может быть именно так, через «жёпу», и проявляют себя мировые заговоры? (Стон Будды сотряс астрал) Да нет, что это я... (Астралотрясение прекратилось) Фигня же... (Ну слава Будде, подумал Будда)... Надо просто написать эту идиотскую объяснительную, чтобы меня отпустили.
Услышав сию мысль, Будда счёл её свидетельством близящегося просветления самурая, и на радостях решил ему помочь, и даже весьма. Вместе у них получилось следующее.
Я, Цюрюпа Исидор, самурай дома Мосокава, паспорт номер такой-то, выданный тогда-то органом таким-то с соизволения Будды, подтверждаю, что действительно послал порядкоохранителя такого-то в жёопу, при этом произнеся посыл с максимальной категоричностью, не подразумевающей для посылаемого возможности как бы то ни было уклониться от следования по предначертанному ему пути. Тем самым мною было нарушено гарантированное Конституцией право гражданина (по совместительству – порядкоохранителя) на свободу передвижения, аминь. Целиком и полностью признаю, что произнеся формулу послания, я принял на себя ответственность за дальнейшее продвижение и пребывание порядкоохранителя такого-то по месту посыла, каковой ответственностью я тут же злостно пренебрёг, не обеспечив посланному достойных условий существования в названном месте и не обозначив ему ясных критериев прекращения действия посыла (условно-досраочного или по отбытию полного сраока [да что ж такое, я прямо не знаю, подумал Цюрюпа Исидор] заключения), что неминуемо приведёт к неограниченному по времени пребыванию порядкоохранителя такого-то в указанном ему месте.
В то же время прошу принять во внимание ряд смягчающих обстоятельств, частично снимающих с меня вину за нынешнее достойное подопытного всяческого сожаления состояние порядкоохранителя такого-то. Во-первых, мною не была названа конкретная не было названо лицо, являющееся владельцем указанного порядкоохранителю места; вследствие чего у посланного была возможность выбрать наиболее соответствующий его духовным запросам пункт пребывания. Во-вторых, мною не был назначен момент начала движения в направлении оного пункта, что оставляло порядкоохранителю такому-то возможность отложить исполнение посыла на сообразный ему сраок [да блин!, подумал Цюрюпа Исидор] период. Приведённые факты свидетельствуют, что нарушение мною конституционных прав порядкоохранителя такого-то не носит особо тяжкого характера, так как не лишает его совершенно возможности реализовать конституционные права даже в рамках данных ему предначертаний.
Некоторое время самурай размышлял, следует ли затронуть в объяснительной проблему ущемления избирательных прав порядкоохранителя такого-то вследствие отсутствия по месту нынешнего пребывания оного избирательных участков, но документ и без того получался громоздким, и даже весьма. Поэтому он просто приписал снизу «Извините, если кого обидел», сдал сочинение и откланялся.
Были впоследствии объявлены результаты олимпиады или нет, никто ему так и не сообщил. Господин Мосокава сразу обо всём забыл, ибо дело было, право, пустяшное. Сам же самурай особого любопытства на этот счёт не проявлял, ибо возможной победы с такой темой стеснялся, а маловероятной неудачи – тем более.
И потом, мировой заговор всё ещё оставался вероёятен, что бы там Будда ни думал.
И даже весьма.
