Текст книги "Печать льда"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«Не такие же ли молодцы озоруют»? – подумал Олфейн, нащупывая рукоять меча. К счастью, распевая какую-то непотребную песню и с трудом удерживая равновесие, троица прошла мимо Рина, не обратив на него ни малейшего внимания. Олфейн уже с облегчением выдохнул, когда разобрал сквозь удаляющийся пьяный ор тихие шаги. Не задумываясь ни на мгновение, он развернулся и обнажил меч. Троица по-прежнему уходила в сторону следующего трактира, но еще двое, одетых то ли в тряпье, то ли в выцветшие плащи, замерли в пяти шагах.

– Чуткий, – прошелестел тихий голос.

Раздался смешок, и в полутьме шевельнулись узкие клинки. Противный голос прозвучал словно над самым ухом:

– Далековато ты забрел, парнишка? Отдай меч, кошелек и плащ и можешь молиться своим богам. Впрочем, нет, похолодало не слишком, раздевайся вовсе! Я не спрашиваю, зачем тебя занесло так далеко, но ты, почитай, легко отделался. Конечно, если не собирался поохотиться в Погани. Ведь в таком случае тебе повезло еще больше: мы избавим тебя от ночной прогулки. Нынче Погань бушует. Считай, что благоразумие настигло тебя!

– Дай я ему врежу, Кат! – прорычал второй. – Щенок свихнулся, как я посмотрю. Меч обнажил! Клинок-то, кстати, паршивый, весь в зарубках… Ничего, моя шпага длиннее!

– Не спеши, – оборвал его первый, и Рин заметил еще две или три тени, крадущиеся вдоль домов справа.

– Ну? – повторил Кат с явным раздражением. – Сбрасывай все и можешь дождаться утра в ближайшем трактире. А утром хозяин доставит тебя домой. Конечно, за хорошую плату. Ну, ты оглох или слишком занят порчей штанов?

– Нет, – почти безучастно произнес Рин.

– Нет? – удивился вожак и шагнул вперед.

Рин упал на колено в тот миг, когда странный клинок разбойника пошел вперед. Прием был испытанным, правда, никогда еще молодому Олфейну не приходилось выполнять его с мечом, а не с палкой. Отведя лезвие противника, он ткнул вожака в бедро и тут же откатился в сторону. Второй разбойник замер, пытаясь понять, отчего главарь завизжал и скорчился, и Рин успел вскочить на ноги.

– Пропори ему ноги! – просипел вожак, зажимая хлещущую кровь. – Не убивай, но пропори ему ноги! И руки!.. Он проткнул мне бедро, демон его раздери на мелкие куски! Эй! Все сюда!..

Рин еще успел заметить все те же тени поодаль и шагнул вперед. Противник был выше его на голову и раза в два тяжелее, но вряд ли ловчее вожака. К тому же свой странный меч держал так, словно был более привычен к дубине или топору. Рин легко ушел от широкого взмаха и ткнул мечом разбойнику в гортань. Грабитель захрипел и осел в пыль беспомощной тушей.

– Взять его! – снова завизжал вожак и тут же осекся. Труп его сообщника вспыхнул колдовским пламенем и с шипением начал обращаться в пепел. Погань торопилась принять жертву.

Рин прихватил полой плаща острие меча и оглянулся. На крыльце ближайшей харчевни стоял как будто кто-то знакомый – невысокий человеке мечом громко насвистывал, похлопывая клинком по сапогу. Остановившиеся в стороне разбойники исчезли между хибарами.

– Взять его! Грязные скоты! – не унимался вожак, отползая в сторону.

Рин прищурился, но человек перестал свистеть, и ощущение знакомства рассеялось. К тому же сумрак, почти сотня шагов и тень от навеса над крыльцом не позволили разглядеть вольного или невольного помощника. Олфейн прижал руку к груди, незнакомец кивнул и скрылся за дверью.

– Что с тобой делать? – спросил Рин скулящего вожака. Наверное, тот и в темноте сумел разглядеть сомнение в глазах несостоявшейся жертвы: не следует ли ему расправиться и со вторым врагом, – потому что замолчал и судорожно пополз в придорожный бурьян.

Рин развернулся и пошел дальше.

Когда он вышел на перекресток, Поганка за спиной почти скрылась во тьме. Сотню шагов назад, едва бурьян по краям дороги начал обращаться в крученые колючки поганской травы-листовертки, подул ветер, и перед Рином поднялась стена огня.

«Пламенная погибель, здесь, за половину лиги до Погани!» – с ужасом подумал молодой Олфейн, потому как по рассказам охотников знал: стена не огненный вихрь, она идет куда хочет, часто поперек ветра и не жалует ни клейменых ветеранов, ни необстрелянную зелень, и спасения от нее нет. Были, правда, способы выжить: накрыться свежесодранной шкурой желтого волка или смоченной кровью тканью, молиться Единому об избавлении от смертельной напасти или положиться на быстроту ног.

Рин не сумел совершить ничего. Он замер в ужасе и, когда стена разорвалась на части за пару шагов до него, не сразу смог не только отдышаться, но даже двинуться с места. Лишь через минуту Рин судорожно вдохнул и двинулся туда, где в лунном свете казался почти белым нужный ему перекресток.

Две дороги встретились под ногами молодого Олфейна. Та, по которой он пришел, и та, которая огибала Айсу с юга и вела к Погани с другого берега реки, рассекавшей город и городской холм, как мог бы рассечь краюху хлеба кривой нож. Две дороги встретились под ногами последнего отпрыска древнейшего рода Айсы, чтобы, соединившись, уйти нахоженным трактом в пепельную тьму Погани. На четырех перекрестках горожанин мог воззвать к милости или суду Айсы – у Водяной башни, у магистрата, у Северной башни и здесь. Правда, кто его мог услышать здесь?

Рин остановился и вытер со лба липкий пот. Чуть слышный удар колокола возвестил, что нужный ему час настал. Боясь опоздать и морщась от невыносимой головной боли, Олфейн встал в центр перекрестка, воткнул в пережженную землю и вправду зазубренный меч, задумался на мгновение и стиснул пальцами виски. Под пальцами заискрился иней, над дорогой неведомо откуда закружились снежинки, но только когда по запястьям побежала к локтям талая вода, Рин вздрогнул и опустил руки. Головная боль, мучившая его, немного утихла. Парень с облегчением выдохнул и замер, прикрыв глаза. Его выдох улетел во тьму и вернулся порывом ветра, словно ответно выдохнул невидимый, присыпанный мертвой землей великан.

Порыв ветра как будто вернул Олфейну силы. Загоняя меч плотнее в грунт, он ударил кулаком по рукояти, на оголовке которой был выгравирован магистерский герб, вытащил из болтающейся под плащом холщовой сумки огарок толстой свечи и насадил его на гравировку. Еще секунды ушли на то, чтобы извлечь из той же сумки огниво, выцарапать из деревянной коробки трут и, сбивая пальцы, осыпать его искрами. Наконец пахнуло дымом, язычок пламени задергался, зашипел, переполз на завиток фитиля, задрожал. Ветер пожалел народившийся огонек, и вот уже свеча замерцала, не достигая слабым светом даже дорожной пыли. Рин торопливо побросал огненную утварь обратно, опустился на колени, сложил ладони у подбородка и напряженно вздохнул.

Огонь свечи взметнулся, но не погас, а, потрескивая, загорелся еще ярче. Рин поежился и решительно провел большим пальцем по лезвию. Черные капли вздулись на разрезе почти мгновенно и побежали по клинку вниз, к земле.

Олфейн удовлетворенно кивнул и оглянулся. Пока все шло так, как должно было. Город за его спиной на фоне серого ночного неба казался далекой грудой уснувшего камня. Степь по левую руку ощетинилась колючкой. Справа лежала дорога, уходящая к восточному мосту через Иску, а впереди багровыми сполохами озарялась Погань, словно где-то у горизонта буйствовала гроза или горели несуществующие леса. Чувствуя, как дрожь охватывает все тело, Рин вытянул над свечой руку и уронил в огонь каплю крови.

– Прими жертву, Хозяйка Погани! – исступленно прошептал Олфейн. – Дай мне неистовость и храбрость, которую ты даешь клейменым! Возьми меня под свое покровительство! Отметь меня знаком!..

Меч вспыхнул, едва он произнес последнее слово. Огонь побежал по гарде и клинку так, словно Рин облил металл ламповым маслом. Олфейн вздрогнул и сунул руку в пламя, но уже в следующее мгновение боль ясно дала ему понять, что и в этот раз Хозяйка Погани не принимает его жертвы.

– Но почему?! – вскричал Рин Олфейн, прижимая обожженную руку к груди.

Тишина была ему ответом. Только потрескивал огонь, пожирая клинок, который пылал, словно меч рода Олфейна был не выкован в кузне, а вырезан из смолистого полена. Ужас охватил сердце парня.

«Костер, нужен костер!» – зашептали пересохшие губы. Путаясь пальцами в узлах, Рин сбросил с плеч плащ и отправил его в огонь. Стянул с головы колпак и тоже бросил его в пламя. И полотняный пояс скормил огню. Надергал стеблей колючки, уже не чувствуя боли даже в обожженной руке. Опустился на колени у взметнувшегося пламени, зажмурился и принялся торопливо бормотать то ли заклинания, то ли молитвы.

Он причитал бы еще долго, если бы вдруг не услышал шаги. Легкие, редкие шаги, словно кто-то не то едва ковылял в его сторону, не то переступал с ноги на ногу, не двигаясь с места.

Олфейн замер, прикусил задрожавшую губу и почти сразу над истлевающими угольками костра разглядел силуэт незнакомца, приближавшегося со стороны Погани. Сначала ему показалось, что над плечами неизвестного торчат рога или шипы невидимых крыльев. Рин похолодел от ужаса, но вскоре разглядел рукояти мечей. Он еще успел удивиться столь странному способу переноски оружия, затем различил лохмотья плаща, блеск какого-то странного доспеха и третий меч, болтающийся на поясе незнакомца и чиркающий ножнами по земле.

– Охотник! – радостно прошептал Рин, коснулся лбом дорожной пыли и торжественно произнес затверженные слова.

Незнакомец замер в пяти шагах, но ни единым жестом не дал знать, что слышит обращенную к нему просьбу. Рин бросил взгляд на лицо охотника. Оно было затянуто тканью, но глаза незнакомца поверх повязки смотрели в глаза Олфейна. Смотрели внимательно и неотрывно, но отчего-то казались безжизненными, словно на парня смотрела сама смерть. Или все дело было в глубокой тени и ввалившихся глазницах?

Юноша перевел дыхание и успел произнести положенное обращение еще раз, когда незнакомец наконец шевельнулся и едва слышно спросил:

– Просить? Рука? Помощь? Опекать? Не понимать…

Рин не разобрал его голос, потому что голоса не было.

Он даже не назвал бы услышанное шепотом. Это был едва различимый шорох. Верно, так бы разговаривал умирающий, если бы дух его прощался с плотью словами, но сейчас думать об этом молодой Олфейн не мог. Он радостно закивал и, не вставая с колен, рванул ворот, сдернул с тонкого шнурка желтый перстень с белым камнем и вытянул его перед собой, торопливо подбирая слова полузабытого языка, пригодного ныне только для молитв.

– Да! Мне нужен опекун. Если ты согласен стать опекуном и покровителем дома Олфейнов хотя бы на год, надень перстень магистра.

– Перстень?.. – недоуменно спросил незнакомец, странно коверкая слово, и медленно протянул руку: – Помощь?..

– Ведь ты клейменый, да?..

Задыхаясь от волнения, Рин коснулся руки незнакомца и разглядел не одну отметину колдовского пламени – несколько. Они оплетали руку не только у запястья, а уходили полосами под рукав. Рин судорожно выдохнул и, с трудом скрывая охвативший его восторг, надел сверкнувший наговором перстень на странно тонкий палец. Покрытая ожогами рука дрогнула, и Олфейн замер: вдруг не охотник, а сама Хозяйка Погани все-таки вышла к нему навстречу? И, подчиняясь необъяснимому желанию, не выпуская из ладоней тонкую, обожженную, исцарапанную ладонь, Рин зажмурился и вновь заставил затанцевать под пальцами иней.

Проверенное колдовство не удалось. В ладонях у Олфейна что-то вспыхнуло, и волна света мгновенно охватила ладонь незнакомца, скользнула под его одежду, накрыла лицо, вторую руку, захлестнула все тело и нестерпимо засияла, заставив Рина зажмуриться. Где-то в отдалении зародился крик, но не прозвучал, а обратился порывом ветра, который облизал лицо и руки Олфейна нестерпимым жаром.

В то же самое мгновение Рин почувствовал огромное облегчение, словно весь огромный каменный холм Айсы свалился с его плеч! Слабость охватила его, руки и ноги задрожали, словно он только что завершил беспрерывный путь длиной в тысячу лиг, но сердце его пело от легкости и полета!

Вот только незнакомец выдохнул и повалился навзничь, обратившись в темное и безжизненное тело. Еще не понимая произошедшего, превозмогая бессилие и одновременно глупо улыбаясь, Рин потянулся к откинутой руке найденного опекуна и почувствовал, что тот умирает. Может быть, он еще не взошел на порог смерти, но смерть начала затягивать на его горле смертный плащ.

«А, может быть, ты и есть Хозяйка Погани? – промелькнула шальная мысль. – Камрет говорил, что она не любит холода… Но разве может повелительница пламени сама страдать от ожогов?»

Рин метнулся вперед и наклонился к закованной в закопченную сталь груди. Сердце незнакомца едва билось, дыхание трепетало подобно тлеющему огню, руки были холодными, а лоб даже сквозь ткань пылал пламенем. Рин провел пальцами по мерцающему на тонком запястье отпечатку его собственных пальцев и решительно взялся за обе руки только что обретенного опекуна. Времени на раздумья не оставалось. Сил на ворожбу не было, сумей Рин даже подняться на ноги, он не прошел бы и десятка шагов, но и другого выбора, кроме как вытаскивать незнакомца из-за смертной черты, – не было тоже.

Глава 2
АЙСА

Вольного города не должно было существовать. А уж если он вопреки воле Единого или вследствие его недосмотра случился, то должен был подчиняться ближайшему королю или, на худой конец, какому-нибудь воеводе, что конечно же мгновенно и справедливо умалило бы исконные айские вольности. Именно так считали многочисленные скамские короли, орлинги тарсов, вожаки вельтов, таны айгов и шиллов и прочие с той или иной степенью справедливости коронованные правители обитаемых земель. Правда, считать-то они считали, но так и не смогли вынудить «айских наглецов» оплатить хоть один из счетов, коих было предъявлено к оплате предостаточно.

За столетия Айса отразила не один набег охочих до чужого богатства дружин и собиралась отразить не меньшее количество будущих посягательств. Тому способствовали высокие городские стены, немалой ценой обретенные вольности горожан, и не только возможное покровительство Единого, которому горожане, будь они хоть тысячу раз грешниками, в конце концов воздвигли величественный храм, но и покровительство самой Погани, которая издревле защищала неуступчивое поселение не хуже высоких стен и острых стрел, и не только подобно воде, прикрывающей толщей своей уединенные острова.

Впрочем, Погань плату за помощь брала соответствующую. Хотя, как говорил старый болтун, гуляка и пьяница Камрет, не все сказанное – правда, а что правда, не все лучше лжи. Именно Камрет рассказал Рину Олфейну в пору его восторженного мальчишества историю Айсы.

– Не было в стародавние времена никакого города на этом холме, – бурчал старик, щурясь в сторону распахнувшего удивленные глаза маленького Рина. – Не было никакого города, только башня Водяная стояла, как и теперь стоит. Деревенька из одной хижины да полуобрушенные стены то ли дворца, то ли крепостенки какой над холмом высились. О них давно слухи ходили, будто жил некогда на холме злой колдун, да только никто и приблизиться к его жилищу не мог. Забредали в давние времена редкие смельчаки в эти края, выглядывали издали башню, развалины, но близко не подходили. С другой стороны, как тут подойдешь, если раньше Погань айский холм и с севера охватывала, и с запада, да и южная топь – Гниль, куда страшнее была? Уж на что Пуща ужасами полнится, но даже от нее до холма нужно было с десяток лиг по избыткам Погани идти. Пуща лишь сотни две лет назад к городу подобралась. Теперь-то первые деревья сразу за Диким поселком встают, а раньше Погань со всех сторон стояла, и в нее прежде соваться куда страшнее считалось. Не было раньше клейменых, что ночами теперь почти без страха по Погани шастают. Зверя поганого бьют, иглы огненные щиплют, руду долбят. Раньше всякий собственным страхом клеймился. Да-да, и начинал, как водится, со штанов.

– Откуда же город взялся? – торопил старика маленький Рин. – И почему он Айсой прозывается, и почему…

– Цыц, торопыга! – обрывал нетерпеливого мальца Камрет и так же степенно продолжал: – Откуда развалины и Водяная башня взялись, то отдельная присказка. Был ли тут колдун или не был, о том говорить без толку, хотя язык у каждого второго на ту сторону чешется. Ты еще спроси, откуда Погань на тутошних землях распласталась. И не пересказывай мне храмовые бредни! Сразу скажу, хочешь о Погани разузнать, подрасти да в Темный двор обращайся. Это колдуны темнодворские камни Айсы облизывают и в Погань не за добычей, а за черепками и железками охотников посылают. Вот они, может, и раскопали чего, а я тебе лучше нынешнюю историю расскажу. Прямо с твоего, Рин, предка и начну. Наперво тебе, парень, признаюсь, не княжеского ты рода и не королевского. Не вздумай даже возмущаться и сразу выброси из головы все эти городские россказни про десять могучих воинов, что победили на этом холме страшного огненного зверя или того самого колдуна и положили начало десяти магистерским родам Айсы. И колдуна тут никакого уж не было, и со зверем известная натяжка выходит, хотя в Темном дворе Хозяйку Погани в былые времена, да и теперь, иначе как «огненным зверем» не величали никогда. И воинов никаких не наблюдалось, а очутились тут беглые да выкупленные простолюдины. С другой стороны, кто их знает, были среди них отпрыски знати или нет? Да и мнится мне, что какого королька или княжича ни ковырни, рано или поздно выковырнешь обычного селянина, который, надо заметить, мог оказаться корольком и по случайности, и даже вовсе из-за какой-нибудь ерунды!

Точно так же и всякий простолюдин вполне может оказаться потомком какой-нибудь важной персоны. Когда ветер дует, семя далеко разлетается, а где примется, одному Единому известно. Опять же запомни: если ковш в бадье по дну чиркает, вовсе не значит, что тебе уже все речные и морские глубины подвластны и изучены. Так или иначе, но был твой предок, парень, обычным рабом без права и имущества. Уж не знаю, как там у него приключилось, без малого тысяча лет уж минула или больше, но впал он в немилость у своего хозяина. Или украл он что, или в рот не тот кусок кинул, или на бабу какую без должного почтения глянул. Знаешь, нынешние времена не сладки, а в стародавнее время деньки и погорше случались. Посекли твоему предку спину так, что мясо с костей слезать начало. Посекли да к знахарю отнесли, чтобы подлечить, и ту же забаву продолжить. Тот предка твоего в чувство привел, врачевать начал, потому как и сам права над собой собственного не имел, но посоветовал бежать, покуда хозяин вовсе несчастного в пыль не перемолол. А бежать-то особенно некуда было. Погань и в ту пору полмира занимала, ходу в нее не было никакого, о клеймении тогда слыхом не слыхивали, да и в прочие стороны прибытку искать не следовало.

В Дикие земли на юг идти, так степные племена чужеземцев и теперь не любят. Они их и раньше-то не жаловали, ничего, кроме рабской же участи, не предлагали. На запад уходить – тоже выгоды нет, всех беглых с запада в Скаму же возвращали. На север – не всякий выдюжит северную жизнь, если еще прижиться удастся. Одна дорога оставалась – в Пущу. Она как раз по течению Иски лежала, где и теперь лежит, как прослойка между Скамой и Поганью. Покорячился, правда, бедолага, мол, Пущи не только охотники, но и воинства скамские опасаются, да только никакие корчи страшнее предстоящей казни быть не могли. Выждал парень, когда забрали его в людскую от знахаря, прикинулся все еще слабым, чтобы в железо не заковали, и первой же ночью бежал. Ума-то большого на побег не надо было: запасай сухих корок да зерна, которыми скот кормят, в горшок отсыпь, садись в лодку, толкайся от берега и моли Единого, чтобы тебя на порогах вместе с лодкой в щепу не перемололо. Успеешь до Пущи добраться, а там уж никто тебя искать не будет, если только сам выживешь да нос наружу из чащи высунешь.

– А Пуща-то чем страшна о ту пору была? – робко спрашивал Рин.

– А чем и теперь, – морщился Камрет. – Дикий лес он дикий и есть. Дорога-то и теперь южнее Иски к западу идет, а к северу от реки до самого моря чащи такие, не то что ноги переломаешь, оставишь их на пропитание таким тварям, что в страшном сне тебе не снились! Опять же колдовство какое-то меж стволов таится, лесовики, что в самой Пуще в деревнях живут, и то его страшатся. Одно тебе скажу, старики говорили, что Пуща – это как перехлест нормальных земель с Поганью. Так уж выходит, что пакость – все одно, будто умножилась там. Хотя опять же и в Пуще люди живут. Так и сладилось: лесовики на нас дивятся, что мы между Поганью и Гнилью выживаем, не задыхаемся, а мы их понять не можем, как же они с чащами ладят. Впрочем, ладно, не тяни веревку на себя, дай рассказать, а то в другой раз и начинать не стану. Прошел твой предок милостью Единого пороги, да только такого страху нагнал на него знахарь, что вовсе несчастный из лодки выходить отказался. И Скамы избыток в лодке прошел, и край Диких земель в лодке же провалялся, а уж как Пуща началась, только и делал, что сидел на дне, воду вычерпывал да зубами клацал. Особенно когда деревья чуть не до облаков поднялись, над рекой наклонились, и так ветвями сплелись, что ночь от дня отличить невозможно. Забыл уж тут беглец про мучения бывшие, потому как будущие страшнее страшного ему показались. Однако мучения мучениями, но пообвыкся он постепенно к речной жизни, рыбу из речки таскать научился, хотя напряга насчет рыбалки особого не испытал. Не больно-то рыбаков на Иске тогда было, зато рыбы – весло в воду не вставишь! Так или иначе, решил он плыть, покуда Пуща не иссякнет. Долго плыл, недели три или больше, пока плывун его не иссяк. Проснулся как-то от шума и водяного рева. Оглянулся – вокруг стены каменные, а над головой полоска неба. Видишь, не заметил, как Пуща на нет сошла, край Погани кончился, а только в айском ущелье, когда еще и Айсы никакой не было, в себя пришел или из себя вышел, то мне неведомо, но верно приучил хозяин бывшего раба к испытаниям, потому как многие из Скамы в лодках бежали, но вернулся обратно только твой предок, Рин.

– Это куда же он вернулся? – не понял младший Олфейн.

– Цыц, неугомонный! – снова рявкнул Камрет. – Успеешь еще услышать! Беглец наш еще от ужаса в пропасти гнется, а ты про возвращение лепишь! На чем я остановился?

– Шум его разбудил, – робко пролепетал Рин.

– Вот! – крякнул Камрет. – О том и речь. Шум. А когда шум этот достиг такой силы, что уже в глазах у бедняги помутилось, он с лодки и спрыгнул.

– В воду? – не поверил Рин. – В самой пропасти? А как же Мертвая яма у Водяной башни? Неужели погиб? А как его звали?..

– Олфейном его звали, – запыхтел Камрет. – И убей меня демон, если его имя значит что-нибудь приличное, хотя смысл из него за сотни лет выветрился безвозвратно. Во всяком случае, всякий возможный смысл выветрился из головы одного потомка этого самого Олфейна. Вот скажи мне, парень, откуда бы ты взялся, если бы предок твой погиб? А?.. То-то! Не погиб он. Верно, Единый услышал его мольбу или нить судьбы его так захлестнула, но выжил Олфейн. Вместо того чтобы в Мертвой яме погибнуть, которая под Водяной башней бурлит, и где лодка его сгинула, на парапет он упал. Да-да, тот самый, с которого вы с приятелями по малолетней дурости рыбу пытались ловить.

– И что же дальше? – Рин зажмурился, представляя сырые темные коридоры подземелий Водяной башни, скользкие ступени и бурлящий в каменном мешке водоворот.

– Ничего, – буркнул Камрет. – Очнулся твой предок через пару дней. В мягкой кровати в себя пришел.

– Здесь на холме? – воскликнул Рин.

– Нет, в живодерне у своего хозяина! – обозлился Камрет. – Отыскался добрый человек. Нашел несостоявшегося утопленника, принес в свою лачугу и выходил беднягу.

– Подожди! – воскликнул Рин. – Откуда же тут, на холме, взялся человек, если, как ты сам говоришь, Погань холм со всех сторон тогда охватывала?

– Не знаю, – недовольно пробурчал Камрет, украдкой вытащил из-под засаленного манжета камзола пучок огненных игл, заложил их в правую ноздрю и шумно втянул воздух. – Я, как ты должен понимать, родился несколько позже, да и вообще пришлый я. Что разузнал, то и говорю. Дед твой кое-что рассказывал. Я тогда только попал в Айсу, по первости ключником в вашем доме обретался. Так вот твой дед любил у камина потянуть горячего вина из кубка, а отец твой сызмальства предпочитал острую сталь длинным разговорам, так что был я единственным слушателем в этом доме.

Камрет взлохматил на висках седые космы и продолжил, полузакрыв глаза:

– В ветхой хижине пришел в себя твой предок. А лечил его древний старик, скрюченный, как закопченный на углях рыбец. Потом уже Олфейн обошел весь холм, даже в Погань пытался прогуляться. Полазил и по развалинам, и по Водяной башне, подивился, как старик умудряется выращивать на почти бесплодных камнях овощи, походил за козами, нашел и несколько десятков могил, выдолбленных в камне. Тогда старик его и просветил. Пошел вдоль каменных надгробий, стал читать письмена на них выбитые и рассказывать: это мой отец, это моя мать. Это отец моего отца. Это мой дед. Это дед моего деда. Это брат моего прадеда. Это моя прапрабабка… Так все могилы и обошел, а у последней сказал, что захоронен в ней слуга хозяина холма. Называется сей холм Айса, и придется теперь Олфейну вставать под руку хозяина холма, потому как на старике род айских хранителей иссякает, и верно Единый послал к Водяной башне молодого парня, чтобы службу продолжить до тех самых пор, пока хозяин холма не вернется. Хозяин холма, а никакой не злой колдун!

– Ну об этом всякий знает, – надул губы Рин. – В Храме говорят, что сам Единый посещал айский холм и вернется однажды! И будет тогда знамение, и избудется то, что кажется неизбывным, и истратится Погань, как тратится хворост в зимней печи. Вот только какое знамение – неведомо…

– Знать и понимать – не одно и то же, – наставительно заявил Камрет. – Эти присказки, что жрецы Единого в Храме талдычат, и для них самих уже давно в пустые слова обратились. Им бы только ярлыки на колдовство раздавать да послушание на тех, что побойчей и половчей, накладывать! Думают, что если накрыли своим Храмом ту самую хижину и могильники, если раскинули храмовую площадь поверх бывшего поля, так истину сумой накрыли? Ты одно знай, парень: что бы кто ни говорил, а слугой хозяина этого холма, пусть он хоть на веки вечные удалился и не вернется вообще никогда, ты считаешься! Ты и дети твои. Или не говорил тебе отец ничего?

– Говорил! – восторженно кивнул Рин. – Он ведь старшим над всеми магистрами числится? Так и сказал, мол, ты, Рин, весь оголовок рода хранителей. Правда, что я хранить должен, не объяснил. Только и объяснил, что служество служеству рознь. И что наша служба сродни службе великого воина при дворе великого короля! А кто он был, тот хозяин?

– Кто он был? – хохотнул Камрет и громко высморкался, вытирая пальцы о масляно блестевшие порты. – Ну насчет короля я сомневаюсь, конечно. А так-то кто его знает? Тут разные думки ходят. Старик тот недолго протянул, помер, еще когда Олфейн не вполне здоровым хаживал. Правда, перед смертью заставил его вызубрить все имена на плитах. Заодно и языку своему обучил, на котором, как оказалось, храмовники до сего дня службу ведут. Да и ты именно на нем свитки с пергаментами читаешь. А потом приволок целую корзину кристаллов! Того самого чудесного льда, за счет которого наш город поднялся.

– Так что же это за кристаллы? – воскликнул Рин. – Ведь ледяные они! Почему же не тают тогда? Вот зимой лед на окнах намерзает, а возьмешь его в руки, он тут же водой обращается. А эти кристаллы, что по подвалам и штольням растут, те же ледышки, также руки жгут, но не тают. Отчего же?

– Не простой это лед, – вздохнул Камрет. – Хотя вроде как настоящий. По всему выходит, что хозяин Айсы был или великим магом (магом, а не каким-то там колдуном!), или вправду чуть ли не самим Единым. Уж, по крайней мере, его родственником или приятелем точно! Недаром за каждый кристалл в королевствах меру золота дают. Я слышал, что некоторые богачи в напитки кристаллы бросают, чтобы в жару питье охладить. Но это все равно что подметки к сапогам золотыми гвоздями прибивать. Другие в оправу эти кристаллы заключают и носят. А мудрейшие умудряются их растапливать. Но не ради озорства – по нужде, ибо таятся внутри этих кристаллов силы немыслимые. Это здесь, в Айсе, они Погань в отдалении сдерживают и никакой другой пользы не приносят, а отъедешь куда подальше, там они для любой магии – первейшее средство! Говорят, что кристалл величиной с кулак способен заставить вскипеть воду в Иске на сотню шагов вдоль русла!

– Да разве бывают такие, с кулак-то? – усомнился Рин.

– Насчет кулака не скажу, а камешек с ноготь мизинца может любое колдовство оживить, пусть даже заклинание неуч или школяр плетет, который собственной силы и на сотую часть от собственной дурости не имеет! Но об этом опять же в Темном дворе лучше знают, а я тебе одно скажу: Погань и Айса связаны между собой, как стылое зимнее небо и жаркое солнце в нем. Занеси с холода в дом меч, и ты увидишь, как капли росы выступят на железе. Так и кристаллы. Оглянись, Погань вокруг, всякого она может по разумению своему испепелить, а на холме силы не имеет, если только мертвого или смертельно раненного прибрать. Вот от бессилия этого поганого и силы хозяина Айсы рождаются кристаллы льда, который не тает!

– А что такое Погань, Камрет? – робко спросил Рин. – Только не посылай меня в Темный двор о Погани спрашивать. Туда детям хода нет, да и взрослые не больно к темнодворским колдунам в гости рвутся… Что такое Погань? Ведь по жару-то своему Погань на солнце похожей кажется, а Айса как раз стылым зимним небом представляется! Неужто, солнце – беда, а зима холодная – благо?

Замолчал старик, новую щепоть огненных игл в нос отправил, правда, уже в другую ноздрю, поморщился и о предке Олфейна разговор продолжил, словно и не слышал вопроса о Погани:

– Обжился тут Олфейн. Ловил рыбу и плавник для очага в Иске. Сберегал коз и овощи на крохотном огородике. Собирал кристаллы на верхушке холма. Даже отметил камнями пределы, за которыми они не появляются никогда. Потом по этим меткам главную городскую стену подняли. Облазил развалины, прикинул, как бы можно было здание каменное восстановить, а через два года двинулся обратно в Скаму.

– Зачем же? – вытаращил глаза Рин.

– Человек – словно дерево, – пожал плечами Камрет. – Конечно, дерево может и на косогоре подняться, но там его ветер крючит, мороз кору лупит, солнце листву жжет. А в лесу совсем другое дело – тут тебе и тень, и от жары защита, и от ветра ледяного, даже сухие деревья и те не сразу падают. Порой годами мертвые стоят, кронами со здоровыми сцепившись. Вот и человеку плохо одному. Поэтому и пошел Олфейн в Скаму. Как он через Пущу перебрался, то мне неизвестно. Как сумел первые кристаллы сбыть – тоже неведомо. Но появился он в своей родной деревне богачом. Его и не признали сперва. Только когда он по всей округе скупил больше сотни рабов и вывез их на край Диких земель, только тогда открылся. И предложил бывшим землякам свободу. Или опасную вольную долю между дикими племенами и ненавистной Скамой, или новую жизнь в далекой стороне. Надо сказать, не все согласились идти с обозом через Пущу, да еще в сторону ужасной Погани. Даже богатство Олфейна их не прельстило. Тех, кто не согласился, Олфейн отпустил. Осталось десятка два семей, считая самого Олфейна и девушку, которую он присмотрел. А добрались в итоге до холма только десять семей, которые и положили начало вольному городу.