Текст книги "Собрание сочинений (Том 3)"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Ребята слушали Фомку разинув рты.

Стали они караулить, когда же войска пойдут через залив. Только не увидели ребята. Проспали. Ночью пошли войска.

ПОРАЖАЕТСЯ ДОКТОР ФИЛИН

Доктор Филин шёл со всеми через Сиваш. Тронулись в путь, когда стемнело, в десять часов вечера. Шли бойцы, лошади тащили орудия, телеги, зарядные ящики. Нелёгкой была дорога. Ветер, правда, отогнал из залива воду. Дно во многих местах открылось. Месили ил и морскую грязь.

Предстояло пройти по дну залива восемь километров. Чем дальше, тем сложнее, опаснее путь.

Осень. Дни холодные. Ночи и вовсе теперь морозные. В эту ночь мороз дошёл до 15 градусов. Идут бойцы, сутулятся, жмутся от холода.

Думал доктор Филин, будут бойцы роптать. Нет, не ропщут. Согревают шуткой друг друга:

– Мороз не волк, не укусит в спину!

– По морозцу всегда веселее!

– По морозцу душа играет!

– Ноги сами в мороз бегут!

Поражается доктор Филин:

– Вот так народ шагает!

Знает доктор, одежонка у красных хилая. Взмокли у бойцов рубахи от брызг студёных. Заскорузли теперь, замёрзли. Словно в латах идут бойцы.

С сапогами, с башмаками и вовсе плохо. Износились, избились, истоптались сапоги, башмаки. Проникает сквозь латы, сквозь дыры солёная муть залива к солдатским ступням и пальцам. Разъедает.

Думал доктор, прорвётся в рядах недовольство. Кто-то возьмёт и худое скажет.

Нет, не слышно худого слова. Слышит доктор слова другие:

– Хорошо, что одёжка – дрянь.

– Не жалко в такую непогодь.

– Хорошо, что сапоги, башмаки поношены.

– Как же болото топтать обновами!

Поражается доктор Филин:

– Вот так народ шагает!

Идут, идут по дну Сиваша бойцы. Застревают телеги, застревают орудия. Утопают колёса в жиже, в трясине по самые тележные оси. Из сил выбиваются бедные лошади. Впрягаются сами бойцы в телеги. Тянут, как бурлаки, орудия.

Думает доктор: ну вот сейчас сорвётся душа людская.

Не сорвалась душа людская. Раздаются в ночи голоса:

– А ну подмоги!

– А ну становись!

– Сама пошла, сама пошла!

– Сил не жалей, ребята!

Поражается доктор Филин:

– Вот так народ собрался!

Всё хуже, всё хуже дорога бродами. Снова вода повернула к берегу. По колено в воде, по пояс идут бойцы.

Из сил выбивается доктор Филин. Споткнулся. Упал. Поднялся. Едва шагает. Нет сил уже больше у доктора Филина. Последние силы в солёной трясине тают.

Поражается доктор Филин: как же идут другие?!

Доносятся до доктора голоса:

– Братцы, скоро!

– Братцы, берег уже видать!

– Конец похода!

И правда: вот он, крымский далёкий берег.

И вдруг... Всполошился, задвигался берег. Засветили с берега прожекторы. Застрочили пулемёты, ударили.

Увидели белые красных. Увидели, да поздно. Достигли герои берега. Достигли и тут же в бой.

Поражается доктор Филин:

– Богатыри! Чудо-богатыри!

Счастлив доктор. Лицо у доктора солнцем светится.

ДУНДУКОВ И СУНДУКОВ

Сидит белогвардейский солдат Дундуков на Турецком валу в окопе. Голову высунул, смотрит с вала. Справа, слева сидят другие. Тоже шеи, как гуси, тянут, тоже вперёд посматривают.

Хорошо всё видно с вала. Ров внизу, проволочные заграждения. Пушки стоят, пулемёты. Надёжна кругом защита.

– Надёжное место! – кричит Дундуков. – Пусть только красные к валу сунутся!

Повернулся к соседу справа:

– Хорошо, что не нам идти в атаку на этот вал.

Отозвался сосед:

– Не приведи господь.

Повернулся к соседу слева:

– Хорошо, что не нам идти через этот ров.

Отозвался сосед:

– Пожалей, господь.

Неприступен Турецкий вал. Сунься только на вал Турецкий.

И белогвардейский солдат Сундуков сидит на Турецком валу в окопе. Высунул голову, смотрит с вала. Слева, справа сидят солдаты. Тоже шеи, как цапли, тянут. Тоже вперёд поглядывают.

– Мы неприступны! – кричит Сундуков. – Пусть красные только ко рву приблизятся!

Чтобы подойти к Турецкому валу, красным войскам надо было прорвать две оборонительные полосы белых, взять две линии окопов.

Взорвали красные первую линию обороны белых. Взяли первую линию окопов. Прорвали вторую оборонительную полосу. Взяли вторую линию окопов.

Двинулись на штурм самого Турецкого вала.

– Даёшь Крым! – несётся над Перекопским перешейком.

– Крым!

– Кры-ы-м!

Устремились красные бойцы на Турецкий вал. Но не достигли его вершины. Отбили атаку белые.

– Мы неприступны! – кричит Дундуков.

– Мы недоступны! – кричит Сундуков.

Снова красные бойцы пошли в атаку. Отбили и эту атаку белые.

– Нате-ка, съешьте! – кричит Дундуков и фигу в сторону красных тянет.

– Съешьте, съешьте! – кричит Сундуков.

Собрались с силами красные. Снова идут на штурм. Удержались в окопах белые. Отбили атаку третью.

– Мы здесь навечно! – кричит Дундуков.

– Навечно! – кричит Сундуков.

Нет предела упорству, нет предела геройству красных. В новой, в четвёртой они атаке. Всё ближе, ближе гребень Турецкого вала. Всё ближе окопы белых. Метры всего остались. Шаг, ещё шаг. Последний перед победой шаг. И вот бойцы на вершине Турецкого вала.

Закончился трудный бой.

А где Дундуков? Где Сундуков?

Нет Сундукова. Нет Дундукова.

Закончили белые век земной. Навеки здесь на Турецком валу в окопах лежать остались.

НЕПОСЛУШАНИЕ

В самый разгар перекопских боёв командующему Южным фронтом Михаилу Васильевичу Фрунзе вдруг доложили:

– Товарищ командующий, непослушание в дивизии...

Насторожился Фрунзе.

Прорвались красные войска через Сиваш. Взяли Турецкий вал. Но южнее Турецкого вала, в двадцати километрах от него, находилась новая полоса обороны белых. Это Юшуньские позиции. Удобны для обороны Юшуньские позиции. В этих местах на Перекопском перешейке находилось несколько глубоких солёных озёр. Озеро Старое, озеро Красное, озеро Круглое, Безымянное. Расположились они почти в ровную линию, с запада на восток. Выглядит Перекопский перешеек здесь так: суша идёт, затем озеро, снова немного суши, опять озеро, а за этим озером снова озеро, и дальше тоже путь преграждает озеро. Под Юшунью, между озёр, и создали врангелевцы вторую полосу обороны Крыма.

Снова протянулись в несколько линий окопы белых. Идут бесконечные полосы проволочных заграждений. Стоят в укрытиях орудия, пулемёты и бомбомёты.

Много красных дивизий, полков и бригад отличились в боях за Крым. В числе их была и 51-я стрелковая дивизия. Это она обороняла Каховский плацдарм. Это она вместе с другими штурмом вошла на Турецкий вал. И вот теперь стояла у Юшуньских позиций Врангеля.

Командовал дивизией Василий Константинович Блюхер. Это он за бои на Восточном фронте награждён орденом Красного Знамени No 1.

Любят бойцы своего командира. И командиры старшие любят и ценят начдива Блюхера.

И вдруг под Юшунью непослушание.

Именно о непослушании Блюхера и доносили Фрунзе.

Уже начались бои за Юшунь. Уже втянулась в бои дивизия, и вдруг приказ:

– Отвести дивизию!

Зароптали бойцы:

– Как отвести?!

– Почему?

Оказывается, решили высшие командиры: храбро сражалась дивизия под Каховкой, героически шла на Турецкий вал – заслужила дивизия отдых.

На отдых решили послать дивизию.

Узнали бойцы про отдых:

– Не пойдём на отдых!

– Ни с места, братцы!

Запротестовали бойцы дивизии. И Блюхер бойцов поддержал. Вот и доложили Фрунзе о непослушании.

Насупил брови Фрунзе, однако в душе порадовался:

"Допустимое непослушание".

Красные бойцы Блюхера продолжали сражаться. Взяли они вместе с другими красными частями Юшуньские укрепления. К Чёрному морю легла дорога.

ВЕЛИКИЙ ВРАЛЬ

Прорвали красные бойцы Перекоп. И вот в минуту долгожданного отдыха, у какого-то костра, перед сном заговорили они о боях, о белых:

– Туго, несладко белым.

– Крышка, выходит, белым.

Затем о генерале Врангеле вспомнили:

– Генерал.

– Помещик.

– К тому же барон.

Кто-то бросил:

– Барон Мюнхаузен.

Заинтересовались бойцы. Не все про такого барона знали. Объясняют те, другие, кто такой барон Мюнхаузен.

– Враль! – смеются бойцы. – Барон! Так это же точно – Врангель.

Вспоминают бойцы, как обещал Врангель Каховку взять:

– Обещал!

– Наврал!

– Набрехал!

– Выходит, барон Мюнхаузен!

Как обещал пробиться на Дон, поднять там против Советской власти восстание:

– Обещал!

– Наврал!

– Набрехал!

– Выходит, барон Мюнхаузен!

Как на Кубани грозился поднять мятеж:

– Обещал!

– Наврал!

– Набрехал!

– Выходит, барон Мюнхаузен!

Как клялся Врангель Донбасс захватить, пробиться за Днепр грозился:

– Обещал!

– Наврал!

– Набрехал!

– Выходит, барон Мюнхаузен!

– Сказал: неприступен для нас Перекоп.

– Сказал: неодолима Юшунь.

– На Москву собирался идти походом, а сам, как крот, в крымский песок забился.

И снова вывод:

– Ясно – великий враль!

– Ясно – барон Мюнхаузен! То есть, простите, Врунгель. То есть, простите, Врангель.

ТАЧАНКА

Стремительно погнали белых к Чёрному морю. Об одном лишь мечтают белые: скорей бы к морю! Скорей бы к морю! Там корабли. На корабли – и прощай, Россия!

Устремились вперёд красные войска. Летит кавалерия. Мчатся тачанки.

Тачанка. Кто не знает лихой тачанки. Быстрые лошади. Пулемёт. В годы гражданской войны тачанка грозным была оружием.

Даже песня есть про тачанку:

Эх, тачанка-ростовчанка,

Наша гордость и краса,

Конармейская тачанка,

Все четыре колеса.

Во многих местах страх наводили на белых тачанки. В заволжских степях. В боях под Ростовом. В боях под Каховкой.

Вот и теперь. Вышли на крымский простор. Мчатся вперёд тачанки.

Бегут в панике белые офицеры:

– Тачанки!

– Тачанки!

Бегут генералы белые:

– Тачанки!

– Тачанки!

Даже Врангель кричит:

– Тачанки!

Мчат по степи тачанки. Как стрелы несутся кони. Как флаги трепещут гривы.

– Победа! Победа! – стучат копыта.

– Победа! Победа! – звенят колёса.

Мчатся, мчатся вперёд тачанки.

Спасаются белые. Несутся к морю. Между морем и степью горы. "Уйдём через горы. Задержат тачанки горы".

Отступает со всеми Увар Горбатый. Мчит что есть силы. Перемахнул через Крымские горы. Добежал до Чёрного моря. Был среди самых быстрых. Успел на отходящий корабль забраться.

Вздохнул облегчённо Увар Горбатый. Смотрит туда на горы, на скалы, утёсы, кручи. Вот ведь стена какая! Закрыли от красных горы. И вдруг видит: взлетела на горы тачанка... Вот они, кони! На фоне неба. Испугался Увар Горбатый, а затем торжество охватило Горбатого – кони в беге с обрыва рухнут.

Ударили копытами кони. Вот они рухнут в пропасть. И вдруг... О чудо! От скалы оторвались кони. Над горами, над морем взвилась тачанка. Птицей вперёд рванулась. Как стрелы несутся кони. Как флаги трепещут гривы.

Мчится вперёд тачанка.

– Победа! Победа! – стучат копыта.

– Победа! Победа! – звенят колёса.

Мчится как вихрь тачанка. Это Победа летит вперёд.

Было 16 ноября 1920 года. В этот день командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе отправил в Москву телеграмму Владимиру Ильичу Ленину. Телеграмма кончалась словами: "Южный фронт ликвидирован".

Глава шестая

КРАСНАЯ РАДУГА

ТЕСНЯТСЯ. ТОРОПЯТСЯ

К концу 1920 года почти во всех районах европейской части Советской России установился мир. Всем давно ужо ясно, что нет такой силы, которая смогла бы сокрушить Советскую власть.

И всё же...

Советский Дальний Восток. Дальние наши дали. Охотское море. Японское море. Тихий или Великий раскинулся гигантской скатертью океан.

Манит, манит сюда оккупантов. Привольный, богатый край. Теснятся. Торопятся. Ещё в 1917 году устремились сюда захватчики.

Маршируют по улицам дальневосточных городов солдаты в английской военной форме,

во французской военной форме,

в канадской,

в итальянской,

в американской, вообще в непонятной какой-то форме.

Приезжают различные иностранные военные миссии. Создаются общества и комиссии. Идут заседания и совещания. Составляются планы, проекты, фантастические прожекты.

Цель одна – поживиться богатством чудесного края. Побольше схватить и тяпнуть.

В числе первых на советский Дальний Восток вторглись японские захватчики. О всём советском Приморье, о Сибири мечтают японские капиталисты. Гонят и гонят японских сюда солдат. Прибавляются к тысячам новые тысячи.

Не теряют надежд и белые. Нет недостатка на Дальнем Востоке в белых. Набежали сюда белогвардейские генералы. Готовы служить японцам, готовы американцам, англичанам, французам, любым и любому, лишь бы против Советской власти. Готовы Дальний Восток растерзать, растащить, распродать, лишь бы осилить красных.

Поднялись рабочие и крестьяне Дальнего Востока на борьбу против иностранных захватчиков, против белых офицеров и генералов. В огромный партизанский край превратился Дальний Восток. На Амуре, на Уссури, под Спасском, под Благовещенском, под Хабаровском, Владивостоком, на перевалах Сихотэ-Алиня, на отрогах Хингана, в лесах Забайкалья идут бои. Рождает борьба героев.

Бьётся Дальний Восток и держится.

СЕРГЕЙ ЛАЗО

Сергей Лазо. Как команда, как выстрел звучит фамилия.

Был Лазо прапорщиком царской армии. Служил после окончания военного училища командиром взвода в городе Красноярске.

Любили солдаты Сергея Лазо.

1917 год. В России произошла Февральская революция. Избирали в Красноярске Совет рабочих и солдатских депутатов. Называли в полку кандидатов. Несётся из зала:

– Лазо! Лазо! Прапорщик Лазо!

В октябре 1917 года избрали делегатов на Общесибирский съезд Советов. Называли опять кандидатов. Вновь голоса несутся:

– Лазо! Лазо! Товарищ Лазо!

В декабре 1917 года Сергей Лазо находился в Иркутске. Создавали в Иркутске Военно-революционный комитет. Решали, кого в комитет ввести. Идут предложения:

– Лазо! Лазо! Сергея Лазо!

В 1918 году Сергей Лазо был принят в партию большевиков. Он стал одним из самых прославленных красных командиров на советском Дальнем Востоке. Командовал Забайкальским фронтом. Бился под Читой, Хабаровском, Владивостоком. Боевая обстановка на Дальнем Востоке порой менялась стремительно. То Лазо руководил партизанскими отрядами. То скрывался в подполье. То вновь становился во главе вооружённой борьбы.

Легендарным стало имя Сергея Лазо. Много рассказов о нём ходило. Вот только два из них.

Укрывался одно время Лазо с группой партизан в глухой, непроходимой тайге. Стояла зима. Морозы держались редкостной силы. Отрыли партизаны землянку, но не хватало печки.

Проснулись однажды партизаны. Смотрят: а где же Лазо?

Исчез из землянки Лазо куда-то. Стали ждать. Стали тревожиться. День проходит, второй. Вдруг ночью чьи-то шаги рядом с землянкой.

– Стой! Кто идёт?

Оказалось, пришёл Лазо. Принёс железную печку. Печка тяжёлая. Где взял, как донёс – непонятно. Стоит улыбается. Даже задорную песенку пропел:

Я мороза не боюсь,

Я у печки греюсь!

Во время одного из переходов Сергей Лазо тяжело заболел. Усадили товарищи его верхом на коня, отправили лесными тропами в партизанский лазарет. Прибыл конь в лазарет. Смотрят санитары. Приехал совсем не Лазо. Оказалось, уступил Лазо коня другому товарищу.

– Не возражать! – даже прикрикнул.

Двое суток добирался тогда пешком Лазо до лазарета. Пришёл. Еле стоит на ногах. Шатается. А голос и тут весёлый:

– Здравствуйте!

Мало было людей на Дальнем Востоке, кто бы не знал, не слыхал про Сергея Лазо. Лазо! Как выстрел звучит фамилия.

Беда подошла неожиданно. В 1920 году японские интервенты схватили отважного партизанского командира. На рукаве гимнастёрки у Сергея Лазо была пришита ярко-красная пятиконечная звезда.

– Спори, спори, – говорили Сергею Лазо товарищи.

– Поберегись!

Не тронул красной звезды Лазо.

Страшной была смерть Сергея Лазо и двух его боевых товарищей Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого. Схватили красных командиров, японские генералы передали их местным белогвардейцам. Белые бандиты затолкали их силой в мешки и сожгли в паровозной топке.

Погибли отважные дальневосточные коммунисты.

Вечная память Сергею Лазо!

Вечная память Всеволоду Сибирцеву и Алексею Луцкому!

ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЕ АТАМАНЫ

Много народной крови в годы гражданской войны пролили дальневосточные атаманы. Много людского горя – после их страшных дел.

Был атаман Семёнов. Был атаман Калмыков. Белогвардейский генерал барон фон Унгерн тоже метил в дальневосточные атаманы. Даже среди англичан атаман нашёлся. Стал им английский консул, некто по фамилии Портер.

Разошёлся как-то генерал атаман Семёнов. А был генерал Семёнов атаманом Забайкальского казачьего войска. Вспомнил Семёнов о Портере. Решил отблагодарить. Не раз оказывал Портер помощь белым и атаману Семёнову. Заискивал генерал перед англичанином, лебезил.

– В казаки его, в казаки! – закричал Семёнов. – Произвести в казаки почётные.

Произвели Портера в казаки.

Надели штаны с лампасами. Саблю вручили. Вручили пику. Взгромоздили на голову огромную-преогромную шапку-папаху из маньчжурского козьего меха. Утонул в ней Портер. Подбородок едва виднеется.

Посадили новоиспечённого казака верхом на коня.

Однако не был наездником Портер. Коней не любил. Седла, как огня, боялся.

Посадили его на коня. Не удержался, свалился Портер.

Вновь посадили. Опять свалился.

Не удержался "казак" в седле.

Да что там Портер! Сам атаман Семёнов, сам атаман Калмыков, сам генерал фон Унгерн – не удержались. Свалились с коня истории.

Плачевно закончили жизненный путь дальневосточные атаманы. Были биты они и разбиты. Унгерн был расстрелян. Калмыков был расстрелян. Ну, а Семёнов? В петле свой разбойный путь завершил атаман Семёнов. Судили советским судом Семёнова. Всенародно при всех повесили.

ВОЗМУТИЛСЯ

Вместе с японскими и другими захватчиками хозяйничали на Дальнем Востоке и американские интервенты.

Возмущались американские офицеры. Трудно было у партизан с оружием, с боеприпасами. Пулемётов мало. Винтовок мало. Стреляли часто из берданок, из охотничьих ружей. Сами изготовляли пули, мастерили картечь и дробь. Ружья и дробь и возмущали американских захватчиков:

– Варварство!

– Из ружья, как по зверю.

– Мы – представители великой державы.

– Неуважительно.

– Грубо.

– Зло.

Как-то снова была стычка у американских солдат с партизанами. Нашёлся среди партизан шутник. Зарядил он свою берданку патроном, набитым солью.

Давно повелось на Руси: если залезет воришка в сад, в огород, на бахчу за арбузами, стрелять по воришке солью. Выстрел был не смертельным. Однако, въедаясь в ранки, соль причиняла страшную боль. Долго воришка о подобном гостинце помнил.

Итак, приготовил шутник-партизан покрупнее заряд из соли, выждал удачный момент и, когда потеснили американских захватчиков наши, когда, отступая, те "показали спины", облюбовал шутник-партизан американского офицера и выпустил свой заряд. Место то, что чуть-чуть пониже спины, для соли специально выбрал.

Взвыл офицер от боли. Притащили его в лазарет. Долго возились врачи с офицером. Соль вымывали. На памятном месте сшивали раны. Смотрят другие: и смех и грех.

Узнал командующий американскими войсками, вторгшимися на советский Дальний Восток, генерал Грэвс, что часто в боях партизаны применяют простые берданки, охотничьи ружья, самодельные пули, картечь и дробь, возмутился.

Даже в газетах о своём возмущении написал. "Не гуманным" способом войны называл он стрельбу из охотничьих ружей, "не человеческим".

Читали партизаны:

– Эка какой гуманист нашёлся!

Решили партизаны ответить Грэвсу. Написали: мол, если не желает генерал Грэвс, чтобы стреляли партизаны из берданок, из охотничьих ружей, если приятнее американским захватчикам, чтобы били их из винтовок и пулемётов, то партизаны тут вовсе не против. Поэтому просят они генерала Грэвса прислать им на первый случай хотя бы десяток тысяч винтовок, хотя бы вагон патронов.

Написали ему и про соль. Мол, с давних пор на Руси установился такой порядок: если залезет воришка в дом, в сад, в огород, на бахчу за арбузами, стрелять по воришке солью. Приписали: "Стрелки у нас меткие. Можем и повторить".

Не ответил Грэвс на письмо. Поминали Грэвса не раз партизаны:

– Эх бы Грэвсу да этой солью!

КОНСЕРВЫ ИЗ КРОЛИКА

Негодовал француз. Сразу на двух языках ругался. Узнал, что обменяли его на консервы из кролика.

Оскорблён был француз смертельно.

– Меня! На консервы из кролика?! Что я в Париже теперь скажу! Как мне теперь – во Францию?!

Был француз коммерсантом французским. Поставлял на Дальний Восток французским войскам, а заодно и войскам белогвардейским то ли патроны, то ли снаряды, то ли что-то ещё армейское. Был он лицом гражданским. Однако прибыл сюда на Дальний Восток во французской военной форме. Нравился в форме себе француз. Глянешь: не коммерсант, а бывалый герой с картинки!

Во Владивостоке остановился заезжий гость. Однако как-то с отрядом белых попал он в тайгу приморскую. Тут и был партизанами захвачен в плен.

Возможно, отпустили бы его партизаны, да видят – наряд военный. Забрали с собой француза.

Стали гадать, что же с французом делать. Да тут... Узнали во Владивостоке французские интервенты об истории с коммерсантом. Предложили партизанам за коммерсанта выкуп.

Специальный представитель для встречи с партизанами даже в условленное место прибыл. Предлагал сахар, муку, крупу. Предложил и консервы из кролика. Плохо было с едой у партизан. Рады они обмену. Когда решали, на что же менять француза, выкрикнул кто-то:

– На консервы из кролика!

Не знали в России таких консервов. Рады партизаны заморским штукам.

Поменяли коммерсанта они на "кроликов".

Не повезло французу. Потешались над ним во Владивостоке. Потешались потом в Париже. Даже прозвали "Месье из кролика".

МНОГОУДОБНОЕ

– Многоудобное! Многоудобное! – поражался английский офицер названию.

Многоудобное – так называлось одно из таёжных сёл. Избы здесь крепкие. Подворья просторные. Кедры и сосны. Сосны и ели. Слева и справа отроги Сихотэ-Алиньских гор.

Продвигались английские солдаты таёжным местом. Заночевали в Многоудобном.

Ходил по селу офицер английский:

– Многоудобное! Многоудобное!

Даже в своём дневнике запись такую сделал: "Многоудобное – умеют же русские дать название!"

Восхищался англичанин тайгой, округой. "Вот бы англичанам такой простор. Век не забудется Многоудобное".

Не забылось оно англичанину.

Ночь наступила. Заснул в Многоудобном заморский гость.

А на рассвете совершили на Многоудобное налёт партизаны. Бежали английские солдаты. Бежал офицер английский.

Выпрыгнул он из окна. Да неудачно. Ногу сломал, бедняга. Ходит теперь с костылём.

Не забылось село таёжное. Держится в памяти Многоудобное.

"ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ"

Приморскими партизанами был создан "летучий" отряд особого назначения.

"Летучий" – в смысле подвижный. Выполнял он различные важные и срочные задания. Действовал против войск интервентов, действовал против белых.

Узнают партизаны: направляется к интервентам состав с военными грузами.

Поднимается по тревоге отряд "летучий". Взорван состав с военными грузами.

Узнают партизаны: в таком-то селе расположился белогвардейский штаб.

Налетает отряд "летучий". Разгромлен белогвардейский штаб. Взяты бумаги ценные.

Узнают партизаны: захвачены белыми наши пленные. Перегоняют такой-то дорогой пленных.

Снова отряд в походе. Засада. Короткий бой. Вновь на свободе пленные.

Стало известно интервентам и белым, что у партизан есть "летучий" отряд особого назначения.

"Летучий голландец" – назвали его интервенты.

Есть такое морское предание. Носится по морям неизвестный корабль. Под парусами. Под реями. Возникает он неожиданно. Из тумана, из-за крутой волны. Мелькнёт в одном месте Летучий голландец. Увидят матросы. И вот в новом месте уже Голландец. Далеко-далеко отсюда. Там его люди видят.

Не утихают на Дальнем Востоке лихие партизанские рейды.

То совершат партизаны стремительный налёт на продовольственный склад врага.

Идёт среди белых и интервентов:

– "Летучий голландец"!

То перехватит на базах военные грузы.

Идёт среди интервентов и белых:

– "Летучий голландец"!

То вдруг прямо как снег на голову, как горный обвал, как град в колонну солдат-интервентов врежутся.

– "Летучий голландец"! "Летучий голландец"! – кричат враги.

Сколько же их, "летучих"? И справа, и слева, и с фронта, и с тыла разят дальневосточные партизаны войска интервентов, войска генералов белых.

Нет им отдыха. Нет покоя.

– "Летучий голландец"!

– "Летучий голландец"! – повсюду слышно.

И слышно, и видно. И видно, и слышно.

ХАРАКИРИ

Было это на Амуре, в городе Николаевске. Шёл на улицах города бой с японскими оккупантами. Партизаны сражались отважно. Разгромили они захватчиков.

Был среди наших боец Перекладин. Понимает – конец врагу. Так и есть. Видит Перекладин, вышли на видное место два японских офицера. Ясно – идут сдаваться. И вдруг...

– Что такое?!

Схватили японские офицеры свои японские сабли-мечи, распахнули шинели... секунда – и сами себе животы вспороли.

– Чудеса! – лишь воскликнул боец Перекладин.

Да и другие бойцы застыли. Смотрят. Вот это да! Был среди наших боец Замятин.

– Харакири, – сказал Замятин.

– Что-что?

– Харакири, – повторил Замятин.

Объяснил он Перекладину и другим, что харакири – это способ самоубийства у японских привилегированных дворян-офицеров. Если такой офицер оказывается в безнадёжном положении, если не видит другого выхода, он и вспарывает острым предметом себе живот, то есть совершает себе харакири.

– Значит, харакири – это когда всем крышка, конец всему, – сделал вывод боец Перекладин.

– Конец, конец, крышка, – усмехнулся боец Замятин.

Хоть и разбили наши тогда в Николаевске японских захватчиков, хоть и в других местах наносили удары сильные, однако присылали японские капиталисты новых солдат. Продолжали грабить Дальний Восток японские интервенты. Лишь в конце 1922 года были окончательно изгнаны японские захватчики с советских земель. Садились японские солдаты на корабли. Покидали советские берега.

Случилось так, что боец Перекладин оказался в этот момент у моря. Видел он, как бежали с наших земель захватчики. Смотрел, смотрел Перекладин и вдруг сказал:

– Харакири!

Рядом другие бойцы стояли. Повернулись они к Перекладину. С удивлением на Перекладина смотрят.

– Харакири, – повторил Перекладин. И тут же к бойцам с вопросом: Уходят (показал на уходящие японские корабли)?

– Уходят.

– Признали своё поражение?

– Признали.

– Значит, крышка им?

– Крышка.

– Погибли мечты и планы?

– Погибли.

– Вот и получается – харакири.

Рассмеялись бойцы:

– Погибли мечты и планы. Действительно – харакири!

ПОЛИГЛОТ

Поразительно сложилась судьба у красноармейца Петра Петрова. Начинают бойцы:

– С немецкими оккупантами бился?

– Бился, – отвечает Петров.

Действительно сражался Петров с немецкими оккупантами. Случилось так, что как раз под Псковом. В 1918 году. В феврале. 23 февраля. Именно в тот день, который был признан днём рождения Красной Армии.

Продолжают бойцы:

– С английскими интервентами бился?

– Бился, – отвечает Петров.

Действительно бился Петров с английскими интервентами. Забросила на север его судьба. Сдерживал тут он войска англичан. Заставил бежать к Архангельску.

– С французскими пришельцами бился?

– Бился, – отвечает Петров.

Действительно бился Петров и с французскими захватчиками. Было это на юге. Шёл на Одессу тогда Петров. Заставил уйти из Одессы гостей непрошеных.

С белочехами бился затем Петров, с белословаками.

– Полиглот, – кто-то сказал о Петрове.

Впервые Петров услышал такое слово – "полиглот". Полиглот?

Спросил у Смирнова. Спросил у Сизова. Мудрёное слово. Книжное. Что за слово, никто не знает.

Комиссар объяснил. Даже книгу-словарь открыл. Прочитал Петров: полиглот – это тот, кто знает множество иностранных языков.

– Так я ж языков не знаю, – стал объяснять Петров.

Рассмеялся в ответ комиссар:

– Всё равно полиглот. Полиглот, – проговорил серьёзно.

Пристало к Петрову книжное слово.

– Полиглот, – величают его в полку.

Попал Петров к концу гражданской войны на Дальний Восток. Новые встречи с врагами прибавились. С американскими интервентами в бой вступал. Итальянскую речь слыхал. С канадскими мундирами в стычках встретился. Ну и, конечно, в боях побывал с японцами.

И тут про Петрова:

– Полиглот!

– Полиглот!

Не забылось на Дальнем Востоке слово. Даже больше ещё пристало.

Обороняет Петров родную советскую землю. Бьёт иностранных захватчиков: японских, английских, французских, других кровей и других речей.

Полиглот, полиглот – ничего не скажешь.

НЕПРИЯТНАЯ ИСТОРИЯ

Неприятная история с белогвардейским генералом Волковым приключилась. Превратился из Волкова в Зайцева генерал.

Приморские партизаны перед генералом за всё в ответе.

Километрах в пятидесяти от Владивостока стояло село Шкотово. Находился в селе большой гарнизон белых. Начальником гарнизона и был генерал Волков.

Тревожными, беспокойными для белых были эти места. Не один партизанский отряд в округе.

Совершили как-то партизаны смелый налёт на Шкотово. Выбрали тёмную ночь. Подошли к селу. Сняли белогвардейские караулы. Ворвались в Шкотово.

– Партизаны! Партизаны! Ваше превосходительство, партизаны! закричал генеральский денщик Трошка.

Вскочил генерал с постели:

– Где партизаны?!

– Здесь! Рядом! – кричит Трошка.

Не пришёл ото сна сразу в себя генерал. Растерялся от неожиданности. Бросился к двери, к окну, снова метнулся к двери. Остановился, глянул на Трошку.

– Партизаны! Партизаны! – вопит ещё громче Трошка.

Сорвал с себя генерал погоны. Вместе с Трошкой укрылся в погребе.

Между тем отбили белогвардейцы партизанский налёт на Шкотово. Схватились солдаты: а где же Волков? Нет генерала. Нигде не видно. Может, убит, подумали.

– Трошка! – кричат. – Трошка!

У Трошки о генерале хотели узнать. Не отзывается Трошка.

Знают солдаты "геройство" Трошки.

– Может, забился в подпол?

– Может, забился в погреб?

Сунулись в подпол. Сунулись в погреб. Тут он, конечно, Трошка.

Видят: Трошка, а рядом Волков.

Разнеслось среди белых о том, как испугался партизанского рейда Волков, как сорвал с себя генерал погоны, как забился в крестьянский погреб.

– Не Волков он – Зайцев, – сказали о Волкове.

Подложили свинью партизаны Волкову. Стал из Волкова Зайцевым генерал.

НАГРАДА ЗДАНОВСКОМУ

Случай встревожил всех. У белых в Хабаровском военном госпитале был похищен ведущий хирург.

Нет хирурга. Не прибыл в госпиталь.

– Похищен!

– Похищен!

Даже нашлись свидетели.

Один говорил, что видел, как двое неизвестных схватили хирурга рядом с его же домом. Руки скрутили. Револьвер прямо к виску приставили.

Другой говорил, что видел, как двое конных вывозили хирурга из города по Муравьёво-Амурской улице.

Ясно белым, похитил кто. Похитили партизаны.

Были дни как раз очень трудные для хабаровских партизан. Стояла зима. Одна из баз находилась в 170 километрах от города. Скопилось на базе много больных и раненых. Нужен был врач. Хирург. В партизанском отряде врача же не было.

Вот и отправился посыльный от партизан в Хабаровск. Обратился к хабаровским коммунистам-подпольщикам. Известен подпольщикам врач Здановский. Главный хирург он в военном госпитале. Знали подпольщики симпатизирует доктор красным.

Поговорили хабаровские подпольщики со Здаповским. Согласен он оказать помощь партизанам. Но как? Это же 170 километров от города. Как же может покинуть Здановский Хабаровск?