Текст книги "Звездные раны"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Он понимал, что суетится, ведет себя несолидно, однако ничего не мог поделать с руками, которые лихорадочно ощупывали и рвали замки на сумке, будто руки базарной торговки, которую собрались ограбить. И крик – ратуйте! – готов уже был вырваться из открытого рта.

Он никогда не выглядел так беспомощно и жалко…

– Тебе еще представится возможность увидеть, что ты создал, – тихо проговорил Страга. – И довольно скоро… Но это особый разговор, Насадный. Сейчас я прошу отдать мне папку под номером одиннадцать. Пойми, мы найдем способ, как ее изъять. Мне нужно, чтобы ты отдал ее сам.

Наконец он справился с собой, опомнился и ощутил, как прошибло потом.

– Жизнь замрет, если не будет установки. И город умрет… Еще один мертвый город…

– Их скоро будет десятки – мертвых городов, – печально произнес всеведущий собеседник. – Кощеи боятся холода. Им был нужен Север лишь для того, чтобы руками благородных людей черпать полезные ископаемые. Сами они никогда не будут жить здесь. Приматы любят мягкий тропический климат… Я понимаю, «Разряд» и город – твои детища. Но ты и здесь забежал вперед. В течение всей фазы Паришу нельзя давать в руки безумным летариям подобные технологии. Мало того, что они отнимут у потомков сокровища Балганского кратера, но еще используют твое изобретение в качестве оружия. Ты еще не понял, что изобрел оружие против будущих поколений!

– Оружие?.. Но «Разряд» – установка совершенно… мирного характера, разрушение твердых пород в ионизированной газовой среде…

– Сознание летариев устроено иначе! – обрезал его Страга Севера. – Все, что способно разрушать, применяется ими в качестве оружия. Неужели ты в этом не убедился?

Это было не возмущение, а некий конгломерат чувств. Он еще не осознавал до конца, что происходит, что сейчас с ним делают и во что все это может вылиться. Единственным цельным, знакомым и пережитым чувством в душе было ощущение несправедливости, точно такое же, как в детстве, когда у него отобрали валенки.

Сейчас он, как мать, интуитивно пытался защитить свое дитя, которое бесцеремонно отнимали…

Из толпы наконец появилась его спутница – красивая женщина, бывшая теперь несколько озабоченной и строгой.

– Это Дара, – представил Страга. – Ты должен помнить ее…

– Нет, не помню, – холодно обронил он. – Я и вас не помню. Тогда, в Питере, были совсем другие люди…

– Разумеется, другие!

– Еще теплится память – уже неплохо, – как-то недружелюбно заметила Дара, сияя своими огромными глазами.

– Не тяни время, Насадный. Сейчас объявят посадку. – Он протянул руку. – Мне нужна папка под номером одиннадцать.

– Мы могли не предупреждать тебя, – в тон ему сурово проговорила Дара. – Ты бы обязательно добился места на грузовом рейсе и сейчас бы уже сгорел вместе с документацией установки. Но мы не сделали этого, потому что ты – сын Людвига. И гений ума твоего нужен потомкам.

Ее краткая и выразительная речь, а главное, суровая северная красота возымели действие. Академик будто протрезвел.

– Да, простите… Не могу осознать… привыкнуть к мысли, что беседую… нет, контактирую с необычным миром…

– С обычным, Насадный! – прервала женщина и подала руку. – С обычным и весьма реальным миром. Можешь прикоснуться, мы не призраки.

И сама коснулась его руки: академик ощутил тепло, вернее, знакомый, согревающий жар.

– Странное у вас имя, – совсем невпопад сказал он. – Может, все-таки Дарья?

– Меня зовут Дара, – ответила она сухо и отняла руку.

Страга заговорил тихо и доверительно:

– Некоторое время назад тебе в голову пришла замечательная мысль. Нет ничего таинственнее, чем окружающий нас мир… Ты ведь забыл об этом, правда? Ты увлекся алмазами, драгоценными камнями, думал, как извлечь их… И совсем упустил из виду главное – свой сад, в котором однажды побывал. Помнишь? Тот самый сад, который тебе снился.

– Помню сад, – проговорил Насадный. – Но я утратил смысл поиска. Потому что это сон. Нельзя всю жизнь верить в сны.

– Отдай папку, Насадный, – потребовала Дара. – Мы тебе и так в нарушение всякой логики сохранили жизнь. А могли бы изъять, прежде чем ты сядешь в грузовой самолет. Сейчас хоть и снова блокада, но ты уже не мальчик.

И тут академик совершил действие, которое еще пару часов назад посчитал бы фантастическим: вынул из сумки папку под номером одиннадцать и вручил полярникам. Это был некий внутренний порыв, момент бесшабашного отчаяния, когда следует не размышлять, не разглагольствовать, а шапку об пол. В тот миг он не думал, как станет сдавать документацию в госкомиссию, как объяснит исчезновение самого важного раздела, можно сказать, сердца «Разряда».

– Я верну ее через девятнадцать лет, – пообещал Страга Севера и спрятал папку под доху. – Через несколько дней начинается фаза Паришу. Ты услышишь об этом не здесь и не от меня. Предупреждаю: начиная с двадцать шестого апреля старайся меньше бывать на улице и ни в коем случае не уезжай из Ленинграда.

Насадный пропустил это предупреждение мимо ушей. Удар по самолюбию и перспектива, нарисованная этими людьми, выбили все-таки искру обиды.

– Можно не возвращать, – вымолвил он. – Я помню все расчеты режимов, пропорции газовой среды… Я все помню! И могу восстановить в любой момент.

– Если ты сделаешь хотя бы попытку, – голос Дары прозвенел над самым ухом, – лишишься разума. Ты же не хочешь стать юродивым, это не твоя стезя. Не забывай о Звездной Ране, Насадный. Мы спасли тебе эту жизнь, чтобы ты нашел ее. И еще хотя бы раз сцепил руки в хороводе… Ты помнишь этот праздник?..

Она еще что-то сказала, но в этот миг из динамиков вырвался голос диспетчера, объявляющего посадку на задержанные рейсы до Красноярска, и ликующий возглас сотен глоток заполнил все пространство аэровокзала. Полярники отступили от него, словно давая дорогу. Страга просто махнул рукой, а Дара взглянула в последний раз своим прекрасно-пронзительным взором и обронила тихо, кажется, лишь шевельнула губами, но, несмотря на гул возбужденных голосов, Насадный ее понял.

– Мы еще встретимся на празднике Радения!

И пошла в гущу народа, столпившегося возле выхода на посадку.

Святослав Людвигович хотел было сразу побежать за ними – будоражил, душил и мучил конгломерат чувств и воспоминаний! – но с минуту не мог двинуться с места. А когда вскочил и ринулся следом, впереди неожиданно раздался крик, толпа всколыхнулась и растеклась по сторонам, образовав свободный полукруг. Насадный потерял полярников из виду, ибо внезапно оказался в первом ряду: прямо перед ним на полу лежал чеченец, трепещущий в агонии. Бортпроводник Кошкин стоял рядом с ножом в руке, улыбался и говорил, обращаясь к пассажирам:

– Ничего, я отсижу! Я же должен хоть немного помучиться! Пострадать! Они же все погибли в самолете, а я живу!

Чеченец сверкнул глазами, вытянулся и замер. И в тот же миг над головой с оглушительным треском лопнул детский воздушный шар…

5

Он был очарован этим словом – астроблема, и не было нужды лезть в словари, поскольку давно и отлично знал, что значит «звездная рана».

Кто и когда в среде раскольников произнес это магическое название земли обетованной, рая земного – Беловодье, за давностью столетий установить было невозможно. Одни говорили, будто есть старообрядческая книга, где описано это место и указано местонахождение, да только никто такой книги не видел; другие утверждали, что первым указал направление приснопамятный наставник Филарет, дескать, так и сказал: «Идите и ищите Беловодье, иначе зовомое Звездная Рана. Ведал Господь, что придется истинным рабам Его пострадать во славу Его, и бросил на землю звезду именем Крест Небесный, и где упала она, там и сотворился рай земной для страстотерпцев и великих мучеников, блюдящих древлее благочестие. Промыслил Бог воздать им, но сказал: “Ищите и обрящете! Как найдете, так и счастливы станете”».

Были и третьи, приписывающие слова эти огнепальному Аввакуму, мол, когда его в сруб посадили и подожгли, откровение было ему. Узрел он в миг последний Богородицу над собою и слова Ее услышал: «Прими муки и смерть огненную, аки Сын Мой принял их на кресте. Спасешься сам и спасешь всех детей благочестивых, кои не за сатаною Никоном пошли – за Христом Богом. Откроется им земля обетованная, рай земной. Имя ей – Звездная Рана, аще рекут Беловодье».

И будто стал Аввакум кричать из огня, повторяя слова Божьей Матери. Кричал, покуда пламя не охватило его с головы до ног, но и пылающий, он все одно извещал умеющих слушать. А услышал его один из стражников именем Петр, накануне тайно благословения попросивший у гонимого иерея. Услышал, бросил тотчас же секиру и побежал всюду, понес слово Аввакумово последникам его, и тогда собрались раскольники и пошли искать Звездную Рану. Одни двинулись на север, в места, где протопоп мученическую смерть принял, другие отправились на юг, в теплые страны, третьи же, якобы стражником Петром ведомые, устремились на восток, за Уральский камень. И условились: кто первым найдет – даст знать, чтобы опять всем вместе собраться уже в Беловодье.

Кто на север и юг пошел, скоро достиг края земли, однако о Звездной Ране никто ни из самоедов, ни из южных людей не слыхивал. Зато те раскольники, что за камень перевалили, гонимы были по всему пути – верный признак, что на правильную дорогу встали, вот и беснуется дьявол: то стражники царевы налетят и плетьми секут всех без разбора, то казаки окружат странников и откуп требуют – женками и девками, то татарва встретит и не пускает дальше, мол, не ходите, наши это земли. И все учиняют произвол, насилие и насмешки.

Все пространство от Уральского камня до океана прошли, а там и на север, и на юг ходили – да тщетно: то ли грешили дорогой, иногда сопротивление оказывая лиходеям, то ли сослепа никак места не признают, не зрят Беловодья, не видят на земле Раны, звездой Небесного Креста оставленной. Расселились по всей Сибири, приросли к тем землям, что Бог послал, но не все оставили надежды, и тех, кто все еще бродил из конца в конец пространства немереного, называть стали странниками – людьми неприкаянными, да твердыми в исполнении заповеди Богородичной.

Повести эти Сергей Опарин слышал множество раз и в самых немыслимых редакциях, порой с деталями, от которых оторопь брала. Называли даже имена кержаков, кто находил Беловодье, да возвращался назад безумцем, так что дороги показать не мог и жить с людьми не мог, поскольку охватывала его смертная тоска, бес вселялся в душу, и если нельзя было изгнать его, протащив сквозь потный хомут, то бедолагу живьем сжигали. А то возвращались оттуда с белым куржаком на бороде и волосах, который не таял ни над огнем, ни в жаркую погоду. Или приходили совершенно лысые, безбородые – весь волос до одного выпадал на теле, даже брови, словно огнем опалило. И обезображенные эти люди скоро сами умирали.

Опарин относил эти рассказы о Звездной Ране к красивым легендам о счастье, которых было и есть у каждого народа целые сотни. Так уж устроено в мире, так предопределено – искать некое место, пространство, свободное от влияния зла, воплощением коего сам человек и является.

Искать счастье – искать убежище от себя самого…

Он бы так и продолжал считать, коли не увидел бы своими глазами слово «астроблема», написанное профессором Комлевым полста лет назад. К стыду своему, он даже не подозревал, что звездные раны в самом деле существуют на земле и давно известны. Пусть они называются проще – метеоритные кратеры, но откуда триста лет назад о них узнали раскольники? Вычитали в греческих источниках? Услышали от ученых-немцев при дворе Алексея Михайловича? Почему же тогда так по-русски звучит основа легенды – не поразить отступников и неверных хотел Господь Небесным Крестом, не наказать огненным гневом или потопом, а место для страстотерпцев создал, метнув звезду с неба, земной рай? Или это память более древняя, пришедшая из глубины тысячелетий, когда люди еще прекрасно разбирались в астрономии, имели полное представление о строении Вселенной и Солнечной системы; когда не казнили на кострах за то, что кто-то усомнился в плоскости Земли, сказал, что она круглая да еще и вертится.

Геологу Комлеву, по всей вероятности, подсунули на экспертизу схему геологического строения квадрата 1441, не указывая географических координат, и он даже по скудным материалам сделал предположение – и заметно склонялся к нему! – что это звездная рана. А что, если группа «Абендвайс» разыскивала Беловодье? Да, мистика, поиск магических кристаллов, и нацисты грешили этим, однако упорно лезли в одну и ту же точку и с немецкой дотошностью брали образцы и пробы. Не плясали у священного огня, не шаманили и не гадали по звездам – проводили тщательные научные исследования строго определенной территории в Сибири.

В Сибири, которую старообрядцы исходили вдоль и поперек, обжили и освоили, отыскивая Звездную Рану!

Немец! Штандартенфюрер СС – вот кто сейчас бы мог прояснить загадку!

В горячих буднях популярности и успеха Сергей Опарин слегка подзабыл об исчезнувшем по пути из Костромы в Москву Адольфе фон Шнакенбурге, точнее, подспудно помнил, но более не интересовался его судьбой и полагал, что старик давно нашелся и благополучно уехал в фатерлянд. И вот когда в журналиста полетели камни бывших соратников и наступило время подвести итоги, и когда в руки попали архивные документы по группе «Абендвайс», он будто достал из запасников бывшего штандартенфюрера и принялся срочно выяснять, где он и что с ним. А сделать это оказалось непросто: фирмы «Открытая Россия» больше не существовало, бывшие сотрудники ее организовали какую-то международную холдинговую компанию (связи-то были) и полностью отстранились от открытия России перед иностранцами, которые теперь адаптировались самостоятельно. С горем пополам удалось найти концы через МВД, в чьей системе был специальный отдел по розыску без вести пропавших либо скрывающихся от выдворения иностранных граждан. Там очень спокойно объяснили, что фон Шнакенбурга так и не нашли и теперь уже не ведут активного поиска, ибо минуло три года, а возраст у него был преклонный, и что ищут других, более молодых и не так давно потерявшихся на просторах России.

Их понять было можно: только на Дальнем Востоке бегало до полумиллиона незаконных китайцев, это не считая вьетнамцев и негров…

У журналиста сразу же возникло подозрение, что бывший штандартенфюрер отправился искать свою экспедицию, точнее, следы ее, или сам решил разведать, что это за квадрат 1441. Он-то знал, где находится Звездная Рана! Тут не могли помочь ни бескорыстные архивные тетушки, ни старые связи в органах; первые обещали порыться в бумагах, но не гарантировали результат, а сотрудники ФСБ, помогавшие ему доставать информацию, вели себя как-то странно, так что складывалось впечатление, будто знают и молчат или просто вымогают взятку.

С тетушками Опарин был повязан общей тайной – помогал ксерокопировать документы, определенные «бумажными жучками» к уничтожению, потому они старались изо всех сил и наконец сказали, что есть место, где можно узнать об этом квадрате, только в тот архив даже у них нет допуска и вообще его вроде бы не существует. Зато они нашли способ, как окольным путем выяснить месторасположение его – методом идентификации исторического интереса к определенной территории в Сибири. В общем, провести специальные исследования, на которые потребуется значительное время, поскольку интерес к Зауралью проявлялся с незапамятных времен и ко многим его районам.

– Милые, родные! – умолял он. – Найдите! Это же Звездная Рана! Это Беловодье! И я вас всех возьму с собой!

Последняя фраза у него вырвалась непроизвольно и слегка насторожила тетушек.

– Куда же нас возьмешь? – спросили они. – И зачем?

– В страну счастья! – Он попытался свести оговорку на шутку. – Квадрат 1441 – это страна счастья!

Уезжая в Москву, Сергей Опарин видел перед собой такие горизонты, что от обновления захватывало дух и хотелось оставить все, тяготившее его, в той, уходящей жизни. Семья, таким образом, жена и двенадцатилетняя дочь, осталась в Костроме, и, хотя не был оформлен развод, связи с ней практически прервались. Он, как всякий провинциал, с боем покоривший столицу, высматривал достойную себе партию – только исполнилось сорок лет и первая седина подбила бороду. А возможностей было достаточно: официальные праздники в узком кругу, презентации и посольские приемы, куда приглашалась демократически настроенная журналистская элита, выглядели как ярмарки невест, популярность и статус диссидента открывали чуть ли не все двери. Однако при этих соблазнах в нем оставалась крестьянская закваска – чувство разборчивости и природная интуиция. Вариантов было достаточно, но в последний момент, когда очарованный разум уже толкал его к действию, в нем что-то внутренне противилось – ком в горле становился. В свой звездный час выбора сделать не успел, а когда хлестанулся мордой об лавку и ощутил горечь похмелья, стало не до выбора, но появилась мысль наладить отношения с женой. Сначала он написал письмо дочери, вернее, сказку про то, что на земле существуют звездные раны, которые болят точно так же, как и у людей, потом еще одно отправил жене, но ни одного ответа не получил. Скорее всего это и подвигло его съездить на родину, где он не бывал с девяносто первого.

И лишь в Костроме, распахнув дверь бывшей своей квартиры, узнал, что его жена вышла замуж еще полтора года назад и живет у нового мужа, а здесь осталась дочь, которой исполнилось шестнадцать и которая стала вполне самостоятельным человеком: не таращила восхищенные глаза и не верила в сказки о звездных ранах…

– Конечно, ты можешь остановиться у меня. – Теперь она смотрела в сторону, не желая обнаружить чувств. – Только вечером ко мне придут друзья и мы будем заниматься шейпингом.

– Ничего, я люблю музыку, – сказал он и уловил в своем голосе заискивающий тон. – Я покатаюсь по городу. Хочешь со мной? У меня новая машина, «фольксваген»…

– Мне сейчас некогда, – был ответ. – Ты покатайся один.

– Я все равно возьму тебя с собой! – повторил Сергей.

– Отец, я же сказала, занята!

Она не говорила ему – папа…

– Возьму тебя в страну счастья, – уточнил он.

– Москва – это еще не страна счастья, – глубокомысленно заявила дочь.

– Я возьму тебя в Звездную Рану!

Она взглянула на отца, как на сумасшедшего…

Сергей докатился до первого магазина, купил водки и, напившись, переночевал в машине. А наутро вспомнил о старообрядческих деревнях, о сельских фронтовиках, которые тоже повлияли на его судьбу, и, обрадовавшись, что есть еще на свете люди, кому он дорог, поехал по тому же кругу, что и с бывшим штандартенфюрером СС. И как не хотелось выглядеть несчастным, страдальцем перед ними! Да, век коммуникаций уже проник и в глубинку, и здесь знали о нем почти все, ибо он действительно оказался не безразличным для стариков. Опять встречали как мученика, жалели, ободряли, словно у них ничего особенного не случилось и никогда случиться не могло. Древнее, потрясающее спокойствие видел он на сильно постаревших лицах, когда оставшиеся в живых тихо повествовали журналисту о том, кто и как умирал, кого и как «хороняли».

Оказывается, снайпера продержали пять дней, так и не нашли ни досок, ни кто бы сделал гроб, закопали словно «бесерменина», завернув в дерюжку…

Из десятка фронтовиков, к кому Сергей Опарин привозил немца за истиной, осталось всего трое, и те дышали на ладан. Ждали, когда сойдет снег и поднимется хоть какая-нибудь трава, а пока доедали комбикорм, разбалтывая его в горячей воде, и жаловались лишь на то, что отрезали свет и нельзя теперь смотреть телевизор – сериалы о счастливой иноземной жизни…

– Потерпите, не умирайте, – просил он. – Я найду Беловодье и всех вас возьму с собой!

Объезжая стариков по малому кругу, сначала он глазам не верил, затем стал наливаться тяжелой, гнущей к земле злобой, и не хотелось ни писать, ни бежать к местному начальству и ставить его на уши. Однажды, стиснув зубы, он не мог их больше разжать, да так и поехал по большому кругу, через несколько областей, по той самой коренной России, с точки зрения фон Шнакенбурга умеющей держать удар.

Она тоже жила со стиснутыми зубами…

А он, сквозь зубы же, стискивая челюсти, чтоб подавить вопль, говорил:

– Еще немного потерпите. Я найду Беловодье…

Назад он вернулся истинным раскольником – страстным и блаженным.

И ничего уже не хотел знать иного, кроме Звездной Раны. Не заезжая домой, он ворвался в архив и был остановлен охраной. Опарину заявили, что он лишен пропуска, а значит, и допуска к открытым, но все же секретным документам.

– Я Сергей Опарин! – воскликнул он совсем глупо и некстати. – Это моя работа!

Крепкие парни в милицейской форме смотрели на него как на пустое место, а помнится, расшаркивались всякий раз, когда проходил мимо и даже документов не проверяли.

– Хорошо, пригласите хранительницу из третьего отдела, – попросил он. – Или дайте мне позвонить.

Один вроде бы сделал движение рукой к телефону, однако второй посмотрел на него выразительно и отодвинул аппарат подальше от края стойки.

– Вот тебя, – Опарин ткнул пальцем в неумолимого охранника, – я никогда не возьму с собой! А твоего напарника возьму, если хорошо меня попросит.

Развернулся и ушел из здания.

Он просидел в машине часа четыре, дождался, когда архив покинет последний сотрудник и охранники запрут дверь изнутри. До последнего мгновения не верил, что тетушек в здании не было и нет. Они не могли заболеть сразу обе или уйти в отпуск, уехать в командировку, наконец, умереть. Скорее всего случилось то, чего они опасались, тайно копируя материалы, а потом пряча их в самом же архиве, поскольку самый надежный способ спрятать воду – это растворить ее в воде…

Только сейчас он хватился, что не знает ни их адресов, ни домашних телефонов, ни даже фамилий. И вообще ничего не знает об их жизни – есть ли мужья, дети, как они живут: он давно привык, что они служат ему, исполняют всякое желание и существуют рядом не как личности, а наподобие инструмента, с помощью которого легко найти нужную бумажку, восстановить события прошлого; он и звал-то их не по имени-отчеству – просто тетушками…

Весь вечер Сергей Опарин просидел у телефона с надеждой, что, может быть, они разыщут его номер – нетрудно сделать – личность в прошлом известная – и позвонят. Но, кажется, за месяц странствий о нем вообще забыли, до полуночи ни одного звонка, а бывало, приходилось отключать, иначе до утра нет покоя. Единственный звонок раздался в третьем часу, он схватил трубку, поалёкал, подул, однако на другом конце отключились – верно, кто-то ошибся…

А наутро, растерянный и одержимый, он вышел из подъезда и сразу же увидел тетушек: одна стояла возле его машины, другая прогуливалась далеко в стороне. Он так обрадовался, что забыл, какую и как зовут, кинулся навстречу, и тут тетушка резко развернулась и быстро, без оглядки, пошла дворами, словно убегала от него. И вторая в сей же час пропала из виду! Сокращая путь, Сергей проскочил через детскую площадку и заметил, как тетушка завернула к заднему выходу магазина, где торчали доверху заполненные мусорные баки, громоздились пустые ящики и коробки. Едва он сунулся к этой свалке, обе тетушки очутились перед ним.

– Что случилось? – спросил он, хотя уже знал что.

– Мы сами виноваты, потеряли осторожность, – чуть ли не в один голос заговорили они, озираясь. – Нас поймали с поличным, когда выносили копии. Обыскали, такой позор. И дома обыски сделали…

– Зачем же вы понесли копии?! – закричал Опарин, не владея собой. – Я вам говорил: ничего не выносите из архива! Не будет состава преступления! Прячьте все там же! За каким же вы чертом?! Зачем?!

– Как – зачем?

– Как – зачем? Для вас!

– Для меня?!

– Вы же умоляли нас… Мы нашли!

Он на мгновение потерял дар речи, затем спросил шепотом:

– Что нашли?..

– Идентифицировали квадрат с отдельными территориями, по проявлению исторического интереса, – залепетали тетушки. – И обнаружили три подходящие астроблемы… Вообще-то в Сибири их много, но мы выбрали три.

– Три?! Три Звездные Раны?

– Да… Разве этого мало?

– Мне нужна всего одна! Зачем мне три?

– Когда больше, это же лучше! Вот, возьмите, и выбирайте сами, какая рана больше всего подойдет. Нам трудно выбрать, какая из них страна счастья. Может быть, они все счастливые?..

Одна из них достала из-под коробок пластиковый пакет, набитый чем-то плотным и тяжелым. Сергей схватил его, растряс и выдрал толстую архивную папку с дыркой на корешке, заполненную на три четверти пачкой бумаги.

– Здесь копии, кое-где не совсем качественно…

– У нас картридж вышел…

Опарин сел тут же, на битые ящики из-под фруктов и раскрыл папку. Не он тетушкам, а они ему принесли счастье: возможное географическое название квадрата 1441 указывалось в первом же документе – Тобольский метеоритный кратер и речка Теплая, в семидесяти километрах от города Тобольска.

– Не забудьте нас взять с собой, – вроде бы попросили тетушки.

– Да-да, обязательно, непременно, – вроде бы ответил или только подумал он, поскольку когда оторвался от бумаг, тетушек рядом не оказалось. Вместо них два магазинных грузчика разламывали картонные коробки и увязывали их в пачки, и уже заканчивали работу. Опарин сидел возле осклизлых переполненных мусорных баков, открытый всем взорам, кружился рой мух, воняло гниющими помидорами и тухлой рыбой. Он же ни на что не обращал внимания: читать о Звездной Ране, о счастливой земле Беловодья, было все равно где, ибо даже повествование о ней, изложенное на бумаге, полностью выключало из реального мира.

От удара метеорита земная кора прогнулась, опустилась ниже уровня Мирового океана, и в этой впадине возник микроклимат, необычный для суровой Сибири. Плоская равнина, обрамленная холмами, хранила тепло – видимо, истончился слой «твердой земли» и раскаленная мантия могла греть ее поверхность, почему и речка называлась Теплой, не замерзая даже в лютые морозы: из недр ее подпитывали горячие ключи. Когда в эти места пришел Ермак со своим казачьим войском, то встал зимовать и сказал: «Вот где рай-то земной! Коли не было бы надо мной воли Строгановых, остался бы здесь и прожил остаток жизни, вместо того чтобы осваивать дикие, незаселенные земли, на коих и жить-то нельзя из-за холодов и скудости пищи, которую дает природа». И простоял он в Звездной Ране до середины следующего лета, не желая уходить с благодатного места, покуда хозяин его, Строганов, депешу не прислал, чтобы шел дальше, в глубь земель сибирских, и приводил к повиновению все дикие племена, кочующие по необъятным просторам.

С великой неохотой двинулся дальше Ермак, говоря своим спутникам, дескать, такой земли впереди больше не будет, так что вспоминайте ее, и кто живым из похода вернется, проситесь у Строгановых поселиться в «сем беловодье».

А было все это почти за сто лет до никонианского раскола!

Не старообрядцы придумали страну счастья…

В следующем документе, тоже из далекого прошлого, некий землепроходец и рудознатец, посланный Петром I, писал, что по речке Теплой, близ устья Тобола, есть одно замечательное место, где созревает всякий овощ, поскольку земля там теплая, и старожилы говорят, была когда-то еще теплее, так что зимой не замерзала. А по речке горячие ключи били: одни с чистой водой, другие – душные, однако полезные от многих недугов. Но более полусотни лет назад было сотрясение земли, все источники закрылись и похолодало. Местные жители рассказывают, будто давным-давно на это место упала звезда с неба и несколько лет лежала на земле и светилась, так что глазам смотреть было больно. А потом погасла, и когда люди пришли, то увидели целую гору железа в окалине, словно из печи вылитого. И стали они это железо брать, оружие делать, сошники и прочие изделия, которые продавали или меняли по всей Сибири. Да скоро все и выбрали, так что сейчас ни одного желвака не найдешь, одна лишь ржавчина осталась в том слое песка, на котором звезда лежала. И он, рудознатец, вдоль и поперек эту впадину прошел, все каменные развалы, речки и ручьи исследовал, но никаких руд не обнаружил, за исключением седирита – болотной железной руды, да и той совсем мало. Остатков же от звезды тоже не осталось либо не было вовсе, ибо подобные рассказы чаще всего оказываются легендами или выдумками досужих умов.

Вероятно, с той поры о Тобольском кратере забыли вообще, потому что в девятнадцатом веке купеческий приказчик, путешествуя с товаром по Сибири, вновь открывает Звездную Рану, о чем пишет хозяину, а тот, в свою очередь, видимо, человек с исследовательской жилкой и образованный, приезжает на место и на многих десятках страниц описывает впадину досконально: от геологии до растительности, животного мира и насекомых, после чего делает вывод, что это астроблема, и становится ее первооткрывателем. Однако самым любопытным, что привлекло внимание Сергея Опарина во всех этих историях, был доклад начальника охраны царской семьи Романовых, когда та пребывала в Тобольске. Вероятно, возле государя и государыни крутились шпионы, которые и выведали, будто Николай II прослышал, что где-то в Сибири и не так далеко находится удивительное для местного климата место, которое до сей поры ищут и не могут найти старообрядцы, то бишь Беловодье. Там не только все изумительно растет и созревает, но есть полезные источники, в том числе и горячие. А самое главное, что с людьми, которые приходят туда и некоторое время живут, творятся настоящие чудеса: исцеляются старые раны, снимаются все душевные болезни и глубокие переживания, их повлекшие. Также забываются обиды, разочарования, и приходит удивительное, божественное спокойствие.

Человек, сообщивший эти сведения, готов отвести всю царскую семью на это место, разумеется, если она пожелает и если будет на то разрешение. Здесь не шла речь о побеге, поскольку государь советовался с государыней, можно ли верить в подобные чудеса, и коль такое место существует, может, действительно просить разрешения поселиться в этом Беловодье. Будто государыня отвечала, дескать, она уже слышала об этом чудодейственном месте от старца Григория, который там бывал неоднократно и даже уговаривал ее отвезти царевича на лечение тела и духа. Но тогда она не согласилась, а сейчас, коли уж они находятся в Сибири, можно поехать. Только беда в том, что настоящее Беловодье знал лишь старец, а знает ли этот человек, еще следует проверить.

Кроме доклада начальника охраны, никаких других документов в папке не оказалось, и было неизвестно, по какой причине Николай II отказался от этой идеи – то ли не разрешили, то ли доверенный человек подвел, то ли строптивая государыня не пожелала. Возможно, высочайшие устремления были пресечены строгим запретом Временного правительства, ведь не случайно же писался этот доклад. Однако при всем том это уже было косвенное подтверждение, что Звездная Рана существует где-то по Теплой речке – притоку Тобола.