Текст книги "Александр Суворов"

Автор книги: Сергей Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Вы, сударь, Ганнибал? – преодолев смущение, недоверчиво спросил Александр.

Старик усмехнулся и, пыхнув дымом, кивнул.

– Подойди к руке! – шепнула на ухо сыну мать. – Не срами отца с матерью.

Александр по тяжелому дыханию отца, не поднимая головы, понял, что тот едва сдерживает гнев, но все же расхохотался… Отец так ловко дал ему крепкий подзатыльник, что мальчишка с разбегу ткнулся в грудь Ганнибала. Старик обнял его, приложил к его губам холодную иссиня-черную руку и посадил рядом с собой на скамью.

– Не гневайся, Василий Иванович, на малого! – добродушно сказал старик. – Не то что дети – и взрослые люди видом моим бывают смущены… Что делать, если я чёрен!

– Нет-нет! – воскликнул Александр, ободренный защитой гостя. – Батюшка не станет меня пороть. Не беспокойте себя, сударь, напрасно. Батюшка знал, наверное, что вы будете к нам, и ведь ничего мне не сказал, а дал мне читать про ваши битвы. Я всю ночь читал… Только… как же это? Да нет! Это не вы, сударь! Что за ерунда! – И Александр опять смутился и смолк.

Отец, угрюмо потупясь, опустился на скамью напротив сына. Мать стояла опустив руки.

– Да полно-ка, Авдотья Федосеевна, с кем же греха не бывает! Да и где же было еще отроку научиться светскому учтивству? И мы с Василием Ивановичем ни шаркунами паркетными, ни вертопрахами не бывали, а вот я – генерал, а Василий Иванович – по должности полковник. Да и что нам чиниться: мы по отцу нашему, блаженной памяти императору Петру Алексеевичу, хотя и гораздо разных лет, братьями должны почитаться. И мой и твоего отца крестный отец, знаешь ли ты, – обратился Ганнибал к Александру, – царь Петр Первый. А я тебе по нему вроде родного дяди.

– А почему же, сударь-дядюшка, – спросил, осмелев, Александр, – вы Ганнибалом прозываетесь?

Ганнибал усмехнулся:

– Быть мне Ганнибалом – тоже воля Петра Алексеевича. Он так прозвал меня в чаянии, что я свершу великие военные подвиги вроде моего карфагенского тезки. Смотри на меня, отрок, и поучайся. Ты видишь на плече моем эполет [17]17
  Эполеты – наплечные знаки различия воинского звания на военной форме.


[Закрыть]и аксельбант [18]18
  Аксельбант – наплечный нитяной плетеный шнур с металлическими наконечниками.


[Закрыть]. Я – генерал. Но из какого я возник ничтожества!.. Ты, стало быть, читаешь Ролленеву историю про Ганнибаловы похождения – сие похвально, хотя то и сказки. А вот послушай, коли тебе любопытно, мою простую историю. Не покажется ли она тебе сказкой, хотя то и быль…

И отец и мать Александра успокоились, видя, что важный гость ничуть не рассердился на неловкие выходки их сына. Они с почтительным вниманием слушали неторопливый рассказ Ганнибала, хотя только одному Александру рассказ этот был новым.

– Был я арапчонком в серале [19]19
  Сераль – внутренние покои султанского дворца, а также гарем – покои для наложниц.


[Закрыть]у турецкого султана, откуда меня выкрали, потом привезли в невскую столицу и подарили Петру. Коль скоро я вырос, Петр Алексеевич послал меня в Париж учиться военным наукам. Вернулся я, гораздо зная инженерное дело и фортификацию [20]20
  Фортификация – область военно-инженерного искусства, наука о способах создания искусственных укрытий и препятствий для защиты войск.


[Закрыть], и сделан был капралом Преображенского полка. В мое капральство отдали из недорослей нескольких солдат, с тем чтобы я их научил арифметике, тригонометрии, геометрии планов, фортификации. В моем капральстве был твой отец, о чем, я чаю, он тебе говаривал…

Василий Иванович проговорил, вздыхая:

– Беда моя, что Александр только военными делами и бредит!

– Какая же в том беда?

– Да вот спроси мою Авдотью Федосеевну, – с досадой ответил Василий Иванович. – Она мать…

Авдотья Федосеевна не садилась и чинно слушала разговор мужчин, сложив жеманно руки накрест. Когда же Ганнибал к ней обратился, она церемонно присела и ответила:

– Помилуй, государь мой, да какой же из Сашеньки воин выйти может? Ему двенадцатый ведь годок, а дать можно от силы девять. Хилый, хлипкий. Солдату надо быть уверенному, красивому, видному, а он у меня, как девочка, застенчив. А хоть он мне мил и такой, голубчик, – какой же из него может выйти генерал? Вот вы, сударь мой, у вас и осанка, и рост, и вид, и красота мужская, – польстила в заключение сановному гостю Авдотья Федосеевна.

– Я сейчас, сейчас! – внезапно срываясь со скамьи, закричал Александр и выбежал из горницы в сени.

– Что с ним? Живот схватило? Или я ему наскучил? – изумился Ганнибал, прислушиваясь к топоту по лестнице.

– Помилуй, что ты, Абрам Петрович! Он у нас уж такой перпетуй-мобиль [21]21
  Искаженное «перпетуум-мобиле» ( лат.perpetuum mobile) – «вечный двигатель».


[Закрыть]!

– Василий Иванович, в какой ты записал Александра полк? В свой, Преображенский? – спросил Ганнибал.

– Ни в какой.

– Как же это могло случиться? Ты упустил столько времени! Ведь сверстники его уже капралы.

– Вина не моя… Родился он у нас хилый. Я думал было тотчас же записать в свой полк – мать вступилась. Я подумал: куда спешить? Погодим – может быть, он и не выживет. Прошел годок, а тут вышел указ, чтобы младенцев в полки не записывать. Так и вышло, что сверстники моего Александра в двенадцать лет капралы, а он остался у нас на руках недорослем.

– Да знаешь ли ты, что прежний указ потерял силу и можно теперь недорослей записывать?

– Знаю, но не раньше тринадцати лет. Стало быть, так: опять Александру год дожидаться…

Испытание

Скача «в три ноги», в горницу ворвался Александр и положил на стол перед Ганнибалом книжку, бережно завернутую вместо переплета в обложку из цветной «мраморной» бумаги.

– Ба! Ба! – воскликнул Ганнибал, развернув книгу. – Так это твое, Василий Иванович, переложение Вобана [22]22
  Вобан Себастьен Ле Претр де (1633–1707) – выдающийся военный инженер, маршал Франции, писатель.


[Закрыть]? – Ганнибал начал читать:

Истинный способ укрепления городов, изданный от славного инженера Вобана на французском языке, ныне же переложен с французского на российский язык Василием Суворовым, напечатался повелением Его Величества Петра Великого, Императора Самодержца Всероссийского, в Санкт-Петербургской типографии лета Господня 1724 года.

Ганнибал положил перед собой на стол книгу и взирал на нее с видимым удовольствием.

Преодолев робость, Александр подошел к нему и доверчиво припал к его плечу.

– Ты читал эту книжку, надеюсь, внимательно?

– «Истинный способ» я знаю от слова до слова! – пылко воскликнул мальчик.

Василий Иванович вставил:

– Я по Вобану учил его французскому языку. Он и на французском наизусть знает.

– Хорошо. Проэкзаменуем. Отойди несколько назад. Стань там. Ответствуй: что есть фортификация?

– По-французски? – спросил Александр.

– Нет, зачем же: русский язык будет повальяжней [23]23
  Вальяжный – представительный, видный.


[Закрыть].

– «Фортификация есть художество укреплять городы рампарами [24]24
  Рампар – заграждение типа баррикады.


[Закрыть], парапетами, рвами, закрытыми дорогами, гласисами [25]25
  Гласис– пологая земляная насыпь перед рвом крепости.


[Закрыть], для того чтобы неприятель такое место не мог добывать без потеряния многих людей, а которые в осаде, могли бы малолюдством против многолюдства стоять», – бойко, по-солдатски, отчеканил Александр.

– Отменно! – похвалил Ганнибал, проверяя ответ мальчика по книжке. – Что есть авангардия?

– «Авангардия есть часть армии, еже марширует перед корпусом баталии».

– А что есть граната? – спросил по книжке Ганнибал.

– «Граната есть ядро пустое, в которое посыпают порох, в ее же запал кладут трубочку. Употребляют оную для зажигания в местах тесных и узких и чтоб врознь разбить солдат от того места, где бы они ни собралися».

Перебирая страницы, Ганнибал задавал вопросы и, выслушивая ответы Александра, приговаривал:

– Отменно! Отменно! Можно только дивиться…

Василий Иванович сиял, слушая ответы сына, а мать ревниво усмехалась.

– Он и «Юности честное зерцало» [26]26
  «Юности честное зерцало» – русский литературно-педагогический памятник для обучения и воспитания (1-е изд. – 1717 г.). Написан сподвижниками Петра I.


[Закрыть]от слова до слова знает, – решилась она сказать. – Испытайте его, сударь мой.

– Ну что ж, – снисходительно сказал Ганнибал, – отроку не мешает знать правила учтивости. А есть у вас «Зерцало»?

Принесли и эту книгу, и Александр без особой охоты ответил на несколько вопросов о том, «како отроку надлежит быть».

Авдотья Федосеевна, женщина очень набожная, не преминула кстати похвастаться тем, что сын прекрасно знает церковную службу. И Александр прочитал наизусть Шестопсалмие [27]27
  Шестопсалмие – в православии важная часть утрени, состоящая из шести псалмов.


[Закрыть].

Ганнибал, крещенный в семь лет, был беспечен в церковных делах. Ему оставалось принять на веру, что мальчик знает и церковную службу не хуже, чем «Истинный способ укрепления городов».

– Дьячок, прямо дьячок! – похвалил Ганнибал. – Блаженной памяти Петр Алексеевич поцеловал бы непременно отрока вашего. Позвольте мне это сделать в память нашего отца и благодетеля.

Ганнибал достал шелковый платок, вытер губы и, отведя рукой голову Александра назад, поцеловал его в лоб.

Испытание продолжалось. Оказалось, что младший Суворов знает немного по-французски и по-немецки, а по-русски пишет не хуже самого генерала. Считал мальчик быстро, а память у него была отменная.

– Ну, скажи: кем же ты хочешь быть?

Мальчик, потупясь, молчал.

– Матушка твоя, кажись, хочет видеть тебя архиереем?

Александр рассмеялся и, лукаво подмигнув матери, закричал:

– Кукареку!

– Ганнибалом? – продолжал допрашивать генерал.

– С вами, сударь, их уже два. Я не хочу быть третьим.

– Ты хочешь быть первым? Ого! А хочешь быть солдатом?

– Да! – кратко ответил Александр.

– Посмотри-ка ты на себя в зеркало, герой! – воскликнула мать.

Мальчик взглянул на себя в зеркало, и все посмотрели туда.

– Да, неказист! – бросил сквозь зубы отец.

Александр скорчил в зеркало не то себе, не то Ганнибалу рожу и отвернулся:

– Я не такой!

– Когда б он был записан в полк в свое время, то был бы теперь уж сержант, а то и поручик! – досадливо заметил Василий Иванович.

– Время не упущено, – возразил Ганнибал.

– Решено: запишу тебя, Александр, в полк! – стукнув по столу ладонью, сказал Василий Иванович.

Александр быстро взглянул на мать. Она заголосила, протягивая к сыну руки:

– Родной ты мой, галчоночек ты мой! Отнимают первенького моего от меня!..

– Ну, матушка, отнимут еще не сразу. Годика три дома поучится. Полно вопить!.. Достань-ка нам семилетнего травничка. Надо нового солдата спрыснуть. Да и поснедать пора: час адмиральский!

Авдотья Федосеевна, вытирая слезы, ушла, чтобы исполнить приказание мужа.

– Ну, Александр, теперь ты доволен? – спросил сына отец, когда мать вышла.

Ганнибал усмехнулся:

– Да что откладывать – еще передумаешь! Пиши, сударь, прошение, пока государыня Елизавета Петровна в Москве, я и устрою все это дело, – посоветовал гость.

– Сынок, подай перо и бумагу! – приказал Василий Иванович.

Александр быстро принес из спальни ларчик, открыл его и подал отцу чернильницу, песочницу, гусиное перо. Тот, обмакнув перо в чернила, задумался.

– В какой же полк тебя писать? – глядя на сына, спросил Василий Иванович. – В Преображенский? И дядя твой, Александр Иванович, в Преображенском, и я в Преображенском. Выходит, и тебе в Преображенский.

– Батюшка, – тихо сказал Александр, – пишите меня в Семеновский.

– В Семеновский? Почему же?

– Да мне матушку жалко стало: ей трудно со мной сразу расставаться. Преображенский в Петербурге, а Семеновский полк в Москве квартирует… Всё ближе к дому.

– В Семеновский полк не запишут: у нас в Семеновском родни нет.

– А Прошка Великан? – напомнил Александр.

Василий Иванович усмехнулся.

– Кто же это будет – Прошка Великан? – спросил Ганнибал.

– Прошка-то? Вы не знаете? – удивился Александр. – Его батюшка за то в солдаты отдал, что он кобылу огрел оглоблей да спину ей сломал. К тому же озорник. Все дрался: ударит, а мужик и с копыльев долой. Батюшка его и сдал. Царица послала его с другими великанами к прусскому королю Фридриху [28]28
  Фридрих II (1712–1786) – король Пруссии с 1740 г.


[Закрыть]. А у Фридриха пушка в грязи завязла. Велел король своим солдатам пушку тащить – десять вытащить не могут. Отступились. Прошка подошел, крякнул, один пушку из грязи вынул да на сухое место и поставил. Только и сам повалился около пушки: у него жила лопнула. А когда жилу ему срастили, выходили, то отпустили его домой…

– Да как же Прошка с лопнутой жилой в строю?

– Да он ничего еще, только тяжелой работы не может.

– Чудо-богатырь! В Москве непременно погляжу на Прошку, – сказал, рассмеявшись, генерал. – А ты еще не знаешь, Василий Иванович, что Никита Соковнин в Семеновский полк вернулся?

– Неужто? Какой поворот судьбы! Никита Федорович Соковнин мне друг и приятель. Истинно ты, Абрам Петрович, чудесные вести принес!

Глава вторая

Жребий брошен

Морозным утром Василий Иванович Суворов стоял в стеганом ватном архалуке [29]29
  Архалук – кавказский короткий кафтан с высоким стоячим воротником.


[Закрыть]на покрытом инеем крыльце.

В это время во двор усадьбы въехал верховой, соскочил с коня, привязал его к воротному кольцу и, сняв шапку, подал барину письмо.

Взглянув на печать, Суворов понял, что письмо от Ганнибала. Василий Иванович вскрыл пакет, прочитал письмо и велел нарочному идти в приспешную и сказать, что барин приказал поднести ему вина.

Василий Иванович вошел в дом. В горнице Александр читал матери вслух книгу в кожаном переплете – «Житие благоверного князя Александра Невского». На полу возилась с лоскутками Аннушка, наряжая деревянную куклу.

– Оставь читать! – произнес Василий Иванович. – Ты стоишь у мèты [30]30
  Мета – цель.


[Закрыть]своих желаний.

Он прочитал жене и сыну письмо Ганнибала. Он писал, что премьер-майор Соковнин снизошел к просьбе Василия Ивановича – прошение Суворова уважено. «По сему господа полковые штапы [31]31
  Полковые штапы – полковое начальство, члены штаба полка.


[Закрыть]тысяча пятьсот сорок втором году октября двадцать второго дня приказали недоросля Александра Суворова записать лейб-гвардии Семеновский полк в солдаты сверх комплекта, без жалованья и со взятием обязательства от отца его отпустить в дом на два года. Недоросль Александр Суворов имеет обучаться во время его в полку отлучения на своем коште указным наукам, а именно: арифметике, геометрии планов, тригонометрии, артиллерии, части инженерии и фортификации, тако ж из иностранных языков да и военной экзерциции [32]32
  Экзерциция – строевое и тактическое обучение войск.


[Закрыть]совершенно, и о том, сколько от каких наук обучится, каждые полгода в полковую канцелярию для ведома репортовать».

По-разному приняли известие, полученное от Ганнибала, Александр и его мать.

Едва дослушав письмо до конца, Александр захлопнул книгу, закричал петухом, запрыгал по горнице, затем кинулся обнимать отца, хотел выхватить у него письмо, чтобы самому прочесть, за что получил подзатыльник. Мальчик выпрямился и, стоя с протянутой рукой посреди комнаты, возгласил:

– «Цезарь, стоя на берегу Рубикона и обратясь к приятелям, между коими был славный Азинний Полоний, сказал им: „Мы еще можем вспять возвратиться, но если перейдем сей мосточек, то надобно будет предприятие до самого конца оружием довести. Пойдем же, куда нас зовут предзнаменования богов и несправедливость супостатов наших. Жребий брошен“».

– Ах ты, Аника-воин! – с горестной насмешкой воскликнула мать. – Да ты погляди на себя в зеркало, какой ты есть Юлий Цезарь!

Александр растерянно взглянул на мать и повернулся к зеркалу, откуда ему в глаза глянул не Юлий Цезарь, не римский всадник, а растрепанный, невзрачный мальчишка с рыжеватой челкой, спущенной на лоб. Он отвернулся от зеркала, кинулся к матери и припал к ней, спрятав голову в ее коленях.

Мать, обливаясь слезами, приглаживала вихры сына. Аннушка бросила куклу и громко заплакала.

Василий Иванович приблизился к жене, опустился рядом на скамью, обнял ласково, пытаясь ее «разговорить»:

– Полно-ка, матушка. Голиафа [33]33
  Голиаф – великан-фелистимлянин, убитый в единоборстве пастухом Давидом, ставшим потом царем ( библ. миф.).


[Закрыть]мы с тобой не породили. Эка беда! Не все герои с коломенскую версту. Принц Евгений Савойский [34]34
  Евгений Савойский (1663–1736) – полководец Священной Римской империи германской нации, генералиссимус.


[Закрыть]тоже был мал ростом, но совершил великие дела. А звали его «маленький попик». Вот и тебя зовут, сынок, барабошкой. Одно скажу тебе, Александр. У человека два портрета, две персоны бывают – внутренняя и наружная. Береги, сынок, свою внутреннюю персону: она поважней, чем наружная. Будь такой, каков есть. Не для чего нам в зеркало глядеть. Мы не бабы.

Авдотья Федосеевна горестно вздохнула.

– Василий Иванович! Чует сердце мое: сложит Сашенька в поле буйну голову!

Василий Иванович встал со скамьи.

– Не все воины, матушка, на поле брани погибают. Некий филозоф, когда его спросили, что он почитает более погибельным: бездны ли земные, пучины ли морские, хлады несносные, жары палящие, поля бранные или мирные пашни, – ответствовал тако: «Не утлая ладья среди бушующего моря, не скользкий край пропасти, не поле брани, а ложе ночное – самое смертное и опасное место для человека, ибо больше всего людей в кровати своей помирают. Однако мы каждый вечер в постель без боязни ложимся».

– А чего до поры до времени натерпится в учении солдатском? Сам ты Петровой дубинки не пробовал? А Ганнибал? А Головин Василий Васильевич? Чего-чего он не вытерпел! Чуть ума не лишился, горячкой занемог…

– Да, немало Василий Васильевич в Морской академии натерпелся!

– Вышел в отставку, – продолжала Авдотья Федосеевна. – Кажись, ладно. И тут опять поганый немец Бирон [35]35
  Бирон Эрнст Иоганн (1690–1772) – граф, герцог Курляндии и Семигалии, фаворит императрицы Анны Иоанновны.


[Закрыть]его взял. Чего не натерпелся Василий Васильевич в руках палача! На дыбу его поднимали, под ногами огонь разводили, лопатки вывертывали, по спине каленым утюгом гладили, кнутом били, под ногти гвозди забивали… Господи боже мой! И за что?

– Не стращай сына, мать! Сие время перестало. Бирона нет, а у нас ныне царствует дщерь Петрова, кроткая Елисавет. Что до Василия Васильевича, так царь Петр еще отца его не любил, да и как любить, ежели тот был другом царевны Софии? Бунтовщик! Вот ежели ты хочешь в сыне своем угасить ревность воинскую, возьми да свези его к Василию Васильевичу. Пускай-ка он ему и порасскажет, сколь горек корень военного учения. Авось он отговорит Александра. Да кстати спроси, запишет ли Головин и своего Васю в полк.

– И то! – согласилась Авдотья Федосеевна.

– Пошли Головиным сказать, что завтра у них будете. А теперь, Саша, довольно матери платье слезами мочить. Едем в поле. Собирайся.

Александр резво вскочил на ноги. Припрыгивая, он пустился вслед за отцом.

На дворе поднялся радостный лай собак. Егеря седлали коней. Затрубил рог. Суворов с сыном уехал в поле.

Авдотья Федосеевна написала подруге своей, Прасковье Тимофеевне Головиной, записку, что завтра к ней прибудет с сыном, и, послав верхового, успокоилась совсем.

Василий Иванович и Александр вернулись домой в сумерках «с полем» – затравили на озимых двух русаков. За столом Василий Иванович выпил водки и предложил сыну:

– Ну-ка, Александр, выпей первую солдатскую чарку.

Александр не решился.

– Пей, если батюшка приказывает, – поощрила его с насмешкой мать. – Он тебя всей солдатской науке наставит.

Александр отпил глоток из отцовской чарки, поперхнулся и как бы нечаянно пролил остаток водки. Отдуваясь, он высунул обожженный язык и принялся вытирать его краем скатерти.

Отец рассмеялся.

Утром Авдотья Федосеевна нарядилась в свое зеленое платье. Александра одели в нарядный кафтанчик с золотыми пуговицами и белые панталоны.

Василий Иванович распорядился лошадьми. К крыльцу подали возок с лубяным верхом, запряженный тройкой. Авдотья Федосеевна, в салопе [36]36
  Салоп – верхняя женская одежда, широкая, длинная накидка с прорезями для рук и небольшими рукавами.


[Закрыть]и теплом чепце, с помощью Мироныча и сенной девушки долго устраивалась в повозке так, чтобы не помять своего роброна [37]37
  Роброн – старинное женское платье с круглой, на обручах, юбкой и шлейфом.


[Закрыть].

Потом Александр живо забрался в возок и уселся там бочком, стараясь не помять платье матери.

– Трогай! – крикнул Василий Иванович с крыльца.

Тройка подхватила, и возок выкатился за ворота.

Два века

Печальные осенние поля лежали вокруг да колкое жнивье, на котором паслась скотина. Облетевшая листва деревьев местами устилала дорогу богряно-желтым ковром.

Хотя Головины и считались Суворовым роднёй, Александра туда везли впервые. Он и радовался, и боялся – чего, сам не знал, – и торопил время. В одном месте дорогу тройке перебежала тощая, одичавшая за лето кошка. Она мяукала – вспомнив, должно быть, теплую печку – и страдала по легкомысленно покинутому дому.

– Кошка! Уж не лучше ли вернуться? – пробормотала Авдотья Федосеевна.

Александр понял, что мать чего-то боится.

– Кошка, матушка, не заяц! – попробовал Александр успокоить мать.

Кучер, не оборачиваясь, подтвердил:

– Кошка – к доброй встрече. Да ведь и то: бабьи приметы! Вот если попа встретишь, поворачивай оглобли. Это наверняка.

Часа через два на вершине холма, над серым от зябкой осенней ряби прудом, завиднелась новая усадьба Головиных – высокий дворец с большими окнами, белыми колоннами и круглой беседкой над лепным фронтоном красной крыши. Кое-где еще виднелся неубранный строительный мусор: битый кирпич, бревна, доски. Зияли известковые ямы. Торчали стойки неубранных лесов. Постройка дома только что закончилась. Правым от подъезда крылом дворец вплотную примыкал к старому одноэтажному, тоже каменному дому с железными ставнями на маленьких оконцах, построенному, пожалуй, в начале прошлого века, но стоявшему несокрушимо. Век нынешний и век минувший стояли плотно один к другому.

Авдотья Федосеевна велела кучеру подъехать к главному входу нового дворца. Тройка остановилась у дверей с зеркальными стеклами.

Из-за двери выглянуло чье-то испуганное лицо и спряталось. Долго никто не появлялся.

– Матушка, поедем назад, домой! – сказал Александр. – Нас не хотят пускать…

– Помоги мне выбраться.

Александр выпрыгнул из возка и подал руку матери. Она, кряхтя и бранясь, выбралась из экипажа.

– Смотри, не осрами меня в людях, – наставляла она сына. – Больше всего молчи. А если спросят, говори: «Да, сударь», «Да, сударыня».

– А «нет» нельзя? – спросил Александр.

Мать не успела ответить: зеркальная дверь отворилась, и оттуда выскочила сухая женщина, вся в черном, с пронырливыми светлыми глазами. Это была домоправительница Головина, Пелагея Петровна.

– Батюшки мои! Да это, никак, Авдотья Федосеевна! – воскликнула Пелагея Петровна. – Пожалуйте ручку, сударыня! Здравствуйте, матушка-барыня! Давненько к нам не жаловали. Сашенька-то как вырос – и не узнать! Пожалуйте, пожалуйте!..

Пелагея Петровна пропустила гостей в переднюю залу, велела кучеру отъехать на конный двор и заперла дверь на ключ.

В передней не было ни дворецкого, ни слуг. В доме стояла глубокая тишина.

– Как здоровье Василия Васильевича? – спросила Авдотья Федосеевна.

– Слава богу…

– А здоровье Прасковьи Тимофеевны?

– Тоже слава богу…

– Да что же это я ее не вижу? – обиженно проговорила Авдотья Федосеевна.

В былое время подруга всегда выбегала ей навстречу, чтобы обнять на самом пороге дома.

– Да все ли у вас благополучно? Тишина в доме, словно все вымерли…

– Ох, барыня-матушка! Коли правду сказать, не в час вы к нам пожаловали. Преогромное у нас несчастье приключилося! Такое уж несчастье, что и не знаю, как сказать. Господь нас за грехи карает!

– Да не пугай ты, Пелагея Петровна, – вишь, у меня ноги подкосились. Сказывай же!

Авдотья Федосеевна грузно опустилась на диван, сгорая от любопытства.

– Любимый-то кот барина, Ванька, залез в вятер [38]38
  Вятер – домашний садок для живой рыбы, покрытый редкой сетью.


[Закрыть]с живыми стерлядями, пожрал их всех, назад полез да в сетке и удавился!

– Насмерть?

– Насмерть, государыня, насмерть. Совсем окочурился кот. Было это еще утром. Стерлядей паровых заказал барин ради тебя, зная, что любишь. А теперь что мы будем делать? Как сказать про кончину котову? Матушка моя, да я и о твоем приезде доложить не смею… Покарал нас Господь!

– Да неужто вы все тут с ума посходили?! – рассердилась наконец Авдотья Федосеевна. – Не домой же мне теперь ехать! Дайте хоть согреться. Уж если хотите, я сама ему про Ваньку-кота доложу…

– Ой, государыня-матушка! – воскликнула Пелагея, и на лице ее появился сначала испуг, а потом радость. – Тебя-то он, матушка, выпороть не смеет и в дальнюю ссылку не пошлет… Уж вот вызволишь ты нас!

Пелагея Петровна убежала на цыпочках. Александр, осматриваясь, дивился и пышным завиткам лепного потолка, и узорчатому паркету, и высоким золоченым подсвечникам, в которых свечей еще ни разу не зажигали, – от свечи к свече тянулись по фитилям пороховые зажигательные нити. Два рыцаря в латах, с опущенными забралами, в стальных перчатках сторожили, опираясь на огромные мечи, вход во внутренние покои. Над огромным мраморным камином стояли между двумя китайскими вазами золоченые часы.

Стояла угрюмая тишина. Часы торопливо тикали. Так прошло еще порядочно времени. Стрелка приблизилась к трем, а часы прозвонили семь. В доме, откуда-то из глубоких покоев, подобно морской волне, набегающей на плоский песчаный берег, пронесся, возрастая, шорох. Дверь на верху лестницы распахнулась, по бокам ее встали в белых париках, голубых ливреях, шитых серебром, и в узких белых панталонах два бритых лакея. Затем в дверях показался важный господин в голубом кафтане. Авдотья Федосеевна подтолкнула Александра и встала с дивана.

Господин в голубом, несмотря на тучность, низко поклонился гостям и медленно и раздельно произнес:

– Добро пожаловать, государыня Авдотья свет Федосеевна с наследником Александром Васильевичем!

– Это он? – шепотом спросил у матери Александр. – Кланяться?

– Что ты! Что ты! Это дворецкий, – ответила Авдотья Федосеевна. Она сама едва удержалась, чтобы не ответить дворецкому тем же низким поклоном.

– Здравствуй, Потапыч, – проговорила она, приосанясь. – В добром ли здравии Василий Васильевич и Прасковья Тимофеевна?

– Вашими молитвами, барыня…

Дворецкий еще раз низко поклонился, повернулся и пошел впереди. Мать пошла за ним, держа Александра за руку. В то мгновение, как закрылись двери позади них, впереди распахнулись вторые. И стали по бокам еще два лакея в голубом посеребренном платье, в башмаках с пряжками. Первая пара лакеев обогнала гостей и пошла позади дворецкого. Затем открылось еще двое дверей, и наконец шествие, открываемое дворецким и шестью лакеями за ним, остановилось перед четвертой низкой одностворчатой дверью, обитой по войлоку рогожей и накрест драницей, точь-в-точь как у Суворовых при входе из сеней в прихожую. Дворецкий тихо стукнул в дверь и по монастырскому уставу прочел короткую молитву, прося разрешения войти.

– Аминь! – послышалось из-за дверей.

Дворецкий открыл дверь. Лакеи выстроились по сторонам ковровой дорожки и с низкими поклонами пропустили Суворову с сыном вперед. Авдотья Федосеевна вошла в следующий покой, у дверей церемонно, с приседанием, поклонилась и прошептала сыну:

– Да кланяйся же, неуч!

Александр отвесил в ту сторону, куда кланялась мать, почтительный поклон, и когда поднял голову, то удивился. Здесь было почти темно. Скудный свет осеннего дня едва сочился сквозь густой, свинцовый переплет маленьких окон со слюдяными стеклами. Нависли расписанные травами своды, некрашеный, из шашек соснового паркета пол скрипнул под ногами дворецкого, который тихо попятился и пропал. Убранство покоя было очень просто. Те же дубовые скамьи, что в родном доме Александра, впрочем покрытые коврами.

Наконец Александр увидел и того, кому, не видя, поклонился. В кресле-качалке сидел сам Василий Васильевич Головин. Из-под его сдвинутых, похожих на ласточкины крылья бровей смотрели, искрясь веселой насмешкой, карие глаза, румяные губы улыбались. Около него, положив руку на его плечо, стояла высокая, статная дама в богатом синем с серебром роброне. Ее прекрасные пышные волосы, причесанные по моде, с буклями, казались от пудры с проседью, а в ушах сверкали, соперничая с глазами, два яхонта [39]39
  Яхонт – старинное название рубина и сапфира.


[Закрыть]с лесной орех. А рядом стоял, прижавшись к ней, мальчик в алой косоворотке, плисовых [40]40
  Плисовые – из хлопчатобумажного бархата.


[Закрыть]шароварах и козловых сапожках на высоких красных подборах [41]41
  Подборы – каблуки.


[Закрыть].

Авдотья Федосеевна сделала реверанс, говоря:

– Здравствуй, государь мой Василий свет Васильевич!

– Здравствуй и ты, государыня Авдотья Федосеевна!

Александр еще раз поклонился хозяину, изучающе смотревшему на него.

Наконец Головин промолвил:

– Прасковья, чего ж, не рада, что ли, гостям? Пнем стоишь!

Произошло общее движение. Гостья и хозяйка кинулись одна к другой в объятия с восклицаниями и поцелуями. А мальчик подошел к Александру и, потянув за рукав, прошептал ему на ухо:

– А у нас кот Ванька удавился!

– Нам уже сказывали.

– Вот беда!

– Да какая же беда? Эка штука – кот!

– Да ведь какой кот! Кто теперь батюшке скажет?

– А не все одно кто?

– Да ведь он того пороть велит, а то и на торфы сошлет…

– Чего вы шепчетесь, Вася? – строго спросил сына Василий Васильевич.

– Да я, сударь-батюшка, спросил, как его звать…

– Что ж, у него имя долгое – никак не выговорить?… Ну, сударыня, – обратился хозяин к гостье, – угощу же я тебя сегодня! Сурскими стерлядями!..

Все, застыв, молчали.

Храбрец

Жена Василия Васильевича побледнела. Александр взглянул на нее и испугался. Он подумал: вдруг это она скажет про кота и муж велит конюхам выстегать ее плетьми! Хозяйка шевельнула губами, но Александр предупредил ее.

– Стерлядей-то кот съел! – сказал он, учтиво кланяясь хозяину.

– Как так?! – вскочив с кресел, закричал Василий Васильевич. – Ванька? Подать кота сюда! А кто за котом смотрел?

Вася подбежал к своей матери и, ухватясь за ее платье, испуганно смотрел на храбреца. Авдотья Федосеевна искала глазами скамью: у нее подкосились ноги.

– Позвать Пелагею Петровну! Пелагея! Пелагея! – кричал Василий Васильевич.

Вбежала Пелагея и, видя, что барин гневается, прямо бухнулась перед ним на колени и, стуча об пол лбом, лепетала:

– Не вели казнить, батюшка! Не знаю вины своей… Прости ты меня, нижайшую рабу твою!.. Не вели казнить!..

– Перестань причитать! Это верно, что кот Ванька стерлядей съел?

– Верно, батюшка. Съел, окаянный, съел!

– Всех?

– Всех, батюшка-барин, всех.

– Поди принеси кота! Как это мог кот столько рыбы сожрать?

– Да он только испакостил: у той голову отъел, у другой хвост…

– Подай сюда кота!

Пелагея упала ничком перед барином и, целуя сапог, молча мочила его слезами…

Александр выручил и ее.

– Кот-то, сударь, сам испугался да и убежал в рощу, – сочинил Александр.

– А ты откуда узнал?

– Да я сам видел: едем, а кот в рощу бежит…

– Какой масти кот?

– Да серый кот. Ну, малость хвост бурый. Огромный кот. С зайца.

– Верно. Да ты не врешь ли, малый?

– Он у меня на глаз такой быстрый, – похвасталась сыном Авдотья Федосеевна, – все сразу видит…

– Пелагея, встань! Кота, когда вернется, отправить в ссылку в Прозорово. Кроме вареной невейки, никакого продовольствия ему не отпускать. Пускай-ка поест черной каши!

– Слушаю, государь.

– Ступай. Коли б ты сама сказала, ну а гостя – выручил он тебя – пороть не приходится. Возрастай непытаный, немученый, ненаказанный. Грехи до семи раз прощаются. Прошу дорогих гостей в трапезную нашу палату!

Хозяин поднялся с кресел и пошел впереди в столовую. За ним последовала хозяйка, пересмеиваясь с Авдотьей Федосеевной и кивая на мужа. Вася, ведя за руку Александра, прошептал:

– Какой ты смелый!

– А чего мне бояться? Ведь меня в Семеновский полк записали.

– Нынче пять кошек будут без обеда. Вот увидишь… Тоже – «солдат»! Я матушку попрошу, и меня запишут. Ты смотри за столом помалкивай, а то худо будет.

Трапезная палата находилась тоже в старом доме. В низкой сводчатой комнате, освещенной множеством восковых свечей, в поставцах и на полках сверкали затейливые бутылки, стаканы, кубки из цветного стекла, серебряные ковши и чаши, высокие фарфоровые кувшины и кружки, оправленные в серебро. По коврам на стенах были развешаны ятаганы [42]42
  Ятаган – клинковое колюще-режущее холодное оружие с кривым длинным однолезвийным клинком, имеющим двойной изгиб.


[Закрыть]в ножнах, украшенных цветными каменьями, огромные мечи и маленькие кинжалы, допетровские стрелецкие бердыши [43]43
  Бердыш – холодное оружие в виде топора, насаженного на длинное древко.


[Закрыть]и боевые топорики, но не было ни одного мушкета [44]44
  Мушкет – вид старинного ручного огнестрельного оружия с фитильным замком.


[Закрыть]и ни одного пистолета: видимо, хозяин не любил огнестрельного оружия.