Текст книги "Том 4. Статьи и заметки. Избранные стихотворения"

Автор книги: Сергей Аксаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

13. Сазан

Производства его имени сделать не умею; уж полно, русское ли оно? Сазан очень красивая рыба, достигающая пудового веса. Прежде я и не слыхивал, чтобы сазаны водились в реках, средней величины. В Оренбургскую, Симбирскую и другие низовые губернии обыкновенно их привозили зимою в значительном количестве с больших рек и преимущественно с Урала, в который набиваются они со взморья в таком невероятном множестве, что оно может показаться баснословным. Но лет двадцать тому назад в реке Свияге, протекающей под самым Симбирском, вдруг появились сазаны; сначала средней величины и крупные, а впоследствии уже развелось и множество мелких. Не утверждаю за верное, но мне сказывали, что в верховье этой самой реки у какого-то помещика был огромный пруд, не уходивший лет сорок, в котором он развел сазанов (карпий) в изобилии; но вдруг этот пруд прорвало, сазаны ушли и распространились по всей реке. Конечно, всего ближе было зайти сазанам из Волги, в которую Свияга впадает; но почему же они не заходили прежде? Как бы то ни было, но появление сазанов открыло новое превосходное уженье для симбирских рыбаков-охотников. Через несколько лет уже появились сазаны и в других небольших реках Симбирской и даже Пензенской губернии. Мне самому удалось выудить несколько сазанов от трех до четырех фунтов. Без сомнения, они бойчее на удочке всякой другой рыбы. Сазан берет тихо и везет наплавок с возрастающей скоростью, не вдруг погружая его в воду; но как скоро вы его подсечете, он бросается с невероятною быстротой прямо от вас, диагонально поднимаясь кверху и вытягивая в прямую линию лесу и удилище. Не ожидая начала такого маневра, я потерял несколько сазанов и крючков; довольно толстые лесы в одну минуту были порваны. Для уженья крупных сазанов употребляют удочки самого большого размера и особенно крепкие лесы. Сазан клюет только на навозного и земляного червяка. Самый лучший клев – весною. Сазан очень красив: он покрыт необыкновенно крупною, темно-желто-золотистою чешуей; кажется, будто по золотому полю он весь усыпан гвоздиками с темными шляпками, что напоминает красивую чешую головля. Он довольно широк, при первом взгляде имеет некоторое сходство с карасем, но горбатее, уже и длиннее его; около краев рта имеет два толстые, короткие и мягкие уса, оканчивающиеся кругловатыми и плоскими головками. Сазана я решительно признаю за одну и ту же рыбу с карпией по совершенному их сходству во всем, хотя говорю о каждой особо. У большого сазана мясо несколько грубо, а мелкие сазаны очень вкусны.

14. Карп, или карпия

Карп – имя иностранное, а карпия – переделанное на русский лад. Говоря о сазане, я уже сказал, что он и карпия – одна и та же рыба, с тою разницею, что карпия в прудах имеет цвет не яркий, а серовато-грязный и не достигает такой огромной величины, как сазаны, водящиеся в больших реках и особенно в их устьях, при впадении в море; в Астрахани, например, улов сазанов бывает невероятно велик и замечателен как по множеству, так и по крупноте их. В самой Москве много водилось карпий в разных прудах, особенно в Пресненских и прудах Дворцового сада, который ныне принадлежит Кадетскому корпусу. В окрестностях Москвы редко найдешь хороший пруд, проточный или непроточный, все равно, лишь бы довольно большой, в котором бы не были разведены карпии. В прудах, долго не чищенных и заглохших тиной, карпии переводятся; нередко дохнут они в прудах и оттого, что в продолжение долгих зим не заботятся о достаточном количестве ежедневных прорубей, отчего вода сдыхается и портится. – Карпии охотно клюют на земляного и навозного червяка. На удочке очень бойки и сильны, клюют больше со дна. Я не слыхивал, чтоб около Москвы попадались карпии в реках, пойманные же в прудах часто пахнут тиной, если дно в них тинисто. Впрочем, их можно так же, как карасей, сажать в прорезные сажалки, в проточную свежую воду: они скоро потеряют запах тины и получат свой обыкновенный приятный вкус. Карпии, разводимые в прудах, легко приучаются к прикормке в назначенный час и в назначенном месте; если во время их кормления звонить постоянно в колокольчик, то они так к нему привыкнут, что станут собираться на звон колокольчика даже и не в урочное время. Вероятно, и других рыб можно приучить к тому же. В Москве есть еще люди, которые помнят эту проделку в Нескучном саду, когда он принадлежал князю Шаховскому. Весьма недавно в Пресненских прудах водилось множество карпий очень крупных; народ любил кормить их калачами. В самом деле, это было забавное зрелище: как скоро бросят калач в воду, то несколько из самых крупных карпий (а иногда и одна) схватят калач и погрузят его в воду; но, не имея возможности его откусить, скоро выпустят изо рта свою добычу, которая сейчас всплывет на поверхность воды; за нею немедленно являются и карпии, уже в большем числе, и с большею жадностью и смелостью схватывают калач со всех сторон, таскают, дергают, ныряют с ним, и как скоро он немного размокнет, то разрывают на куски и проглатывают в одну минуту. Все эти проделки провожал народ громкими восклицаниями и хохотом. Мне не удавалось удить много ни сазанов, ни так называемых карпий, но по рассказам охотников должно заключить, что это уженье, особенно в реках или больших прудах, очень приятно, добычливо и требует в то же время уменья, осторожности и сачка: ибо крупная карпия – самая бойкая, сильная и неутомимая рыба.

15. Линь

Хотя можно имя его произвесть от глагола льнуть, потому что линь, покрытый липкою слизью, льнет к рукам, но я решительно полагаю, что названье линя происходит от глагола линять: ибо пойманный линь даже в ведре с водою или кружке, особенно если ему тесно, сейчас полиняет и по всему его телу пойдут большие темные пятна, да и вынутый прямо из воды имеет цвет двуличневый линючий. Без сомнения, народ заметил такую особенность линя и дал ему характерное имя. Линь складом своего стана несколько схож с язем, только немного шире, толще его и как-то четвероугольнее; он покрыт мельчайшею чешуей темно-зеленого, золотистого цвета, которую трудно разглядеть простыми глазами; он весь как будто обмазан густою слизью; глаза имеет маленькие, ярко-красные; хвост и перья толстые, мягкие и темные; рот небольшой. Линь достигает значительной величины; уверяют, что лини бывают в четырнадцать фунтов весом, но я не видывал линя более восьми фунтов. Надобно сказать, что я не совсем верю большой величине и весу многих рыб, о которых рассказывают рыбаки и охотники; часто они судят по глазомеру и по руке, и очень ошибаются. Вот, например, лини: сколько я их переудил в жизнь мою, сколько видел выуженных другими или пойманных разными рыболовными снастями; как бы мне не встретить, хотя одного, если не в четырнадцать, то хоть в десять или двенадцать фунтов? Виденный и взвешенный мною на безмене восьмифунтовый линь был длиною в две четверти с вершком, но зато чрезвычайно толст. Лини клюют на хлеб, на земляных и навозных червей, на раковые шейки и на линючих, небольших раков; им трудно заглатывать крупных. Самый клев линей в реках (правильнее сказать: в заливах рек, и то в самых тихих, и то рано весною), озерах и прудах начинается сейчас по слитии вешних вод; летом они берут уже в одних прудах, то есть в их травянистых полоях и верховьях, изредка даже в материке пруда; но в реке незапруженной летом уже ни за что линя не выудишь. В Оренбургской губернии я уживал линей, и помногу, в сентябре, даже при небольших морозах, по глубоким местам в полоях пруда, обросших кругом травою; но около Москвы этого клева не существует: как скоро похолодеет, все лини из заливов и трав уйдут, а в материке не берут. Линь хорошо водится в реках тихих, тинистых и травянистых; холодной воды не любит, но всего больше размножается в проточных прудах, озерах и даже в прудах непроточных, небольших. Рыбаки говорят, что лини мечут икру два раза в год: марте и августе. Нисколько того не утверждая, я замечу, однако, что лучший клев линей бывает в апреле и сентябре, как будто после метанья икры. Заводи, заливы, полои, непременно поросшие травою, – вот любимое местопребывание линей; их надобно удить непременно со дна, если оно чисто; в противном случае надобно удить на весу и на несколько удочек; они берут тихо и верно: по большей части наплавок без малейшего сотрясения, неприметно для глаз, плывет с своего места в какую-нибудь сторону, даже нередко пятится к берегу – это линь; он взял в рот крючок с насадкой и тихо с ним удаляется; вы хватаете удилище, подсекаете, и жало крючка пронзает какую-нибудь часть его мягкого, тесного, как бы распухшего внутри, рта; линь упирается головой вниз, поднимает хвост кверху и в таком положении двигается очень медленно по тинистому дну, и то, если вы станете тащить; в противном случае он способен пролежать камнем несколько времени на одном и том же месте. Когда вы почувствуете, что линь очень велик, то ненадобно торопиться и тащить слишком сильно: можно переломить крючок, если он воткнулся в лобковую кость его рта и пришелся на взлом; держите лесу слегка внатяжку и дожидайтесь, когда линь решится ходить; тогда начинайте водить и водите долго, ибо он очень силен и не скоро утомляется; берегитесь травы: он сейчас в нее бросится, запутается и готов оставаться там несколько часов. Далее поступайте так, как следует обходиться с большою рыбою. Линь очень редко срывается, разве порвется леса или сломится крючок. Уженье линей на мелких местах, посреди густых водяных трав, что случается очень часто, требует особенной ловкости и уменья: запутавшись, завертевши лесу за траву, линь вдруг останавливается неподвижно; разумеется, тащить не должно; но если рыбак, ожидая времени, когда линь придет в движение, опустит удилище и будет держать лесу слишком наслаби, то иногда линь с такою быстротою бросается в сторону, что вытянет лесу в прямую линию и сейчас ее порвет (разумеется, линь большой); а потому советую удить в травах на лесы самые толстые, крепкие и употреблять удилища не слишком гибкие. По своей мягкости и живучести маленькие линьки служат отличной насадкой на хищную рыбу. Уха из линей густа и питательна, имеет вместе особенный, довольно приятный, сладимый вкус; но всего лучше их сушить в сметане. Лини часто пахнут тиной, от чего легко их избавить, посадив в плетеную сажалку и поставив недели на две в проточную воду. В сажалке надобно кормить их печеным хлебом, отчего они скоро разжиреют.

16. Карась

Самая плодовитая и везде во множестве водящаяся рыба. Складом своим широк и кругловат; фигура его составляет средину между красноперкой и лещом, то есть он шире красноперки и уже леща; покрыт чешуей серебряного или золотого цвета. И белые и желтые караси (как называют их без церемонии рыбаки) живут иногда в одной и той же воде вместе. В небольших копаных прудах во множестве попадаются караси среднего, переходного от белого к желтому, как будто розового цвета; вероятно, это помесь. Вся разница между ними состоит в том, что караси желтые несколько круглее и перья имеют красные, особенно нижние, у белых же они серовато-сизые. Вообще карась – складная и красивая рыба, преимущественно золотой. Многие уверяли меня, что караси бывают в десять и даже двенадцать фунтов, но я долго этому не верил. Переудивши в жизнь мою неисчетное множество карасей, я ни одного не выудил тяжеле двух с половиною фунтов. Помню я в детстве моем, как тянули неводами заливные озера по реке Белой (это было тогда, когда Оренбургская губерния называлась еще Уфимскою), как с трудом вытаскивали на зеленый берег туго набитую рыбой мотню,[111]111
  Мотнею называют остроконечный длинный мешок, находящийся в середине невода.


[Закрыть] как вытряхивали из нее целый воз больших щук, окуней, карасей и плотвы, которые распрыгивались во все стороны; помню, что иногда удивлялись величине карасей, взвешивали их потом, и ни один не весил более пяти фунтов. Но несколько лет тому назад прислал мне зимой в Москву один приятель (Ф. И. Васьков) несколько мерзлых карасей, пойманных в Костромской губернии; все они были необыкновенной величины, или, лучше сказать, толщины, потому что карась, достигнув двух четвертей с небольшим длины, начинает расти только в толщину; один из обитателей Чухломских вод весил девять фунтов! Вот было бы весело поймать такого карася-исполина на удочку! Итак, почему же не быть карасям и в двенадцать фунтов? Живя в Оренбургской губернии, я и не слыхивал об уженье карасей. При изобилии всякой крупной речной рыбы, конечно, никакой охотник не станет думать о карасях. Я познакомился с ними по необходимости, проводя летнее время где-нибудь в окрестностях Москвы. Тут везде есть копаные пруды, иногда очень большие и глубокие, поддерживаемые открывшимися на дне родниками и оттого всегда имеющие хорошую воду; карасей разведено почти везде множество, и я волею-неволею полюбил это уженье. Караси начинают брать весною позднее другой рыбы; надобно, чтоб теплота воздуха и весенние лучи солнца прогрели воду и тем подняли карасей с тинистого дна, из глубоких ям, куда они забиваются на зиму. Если очень холодно, то в начале сентября перестают брать, а если тепло, то берут до октября. Всего охотнее караси клюют на красных навозных червяков, или глист, но берут и на земляных червей и на хлеб: к последнему надо их приучить, бросая куски хлеба для прикормки. Я выудил один раз неожиданно желтого карася на раковую шейку, предназначенную для линя: итак, караси могут брать и на рака. Ежели в пруде водятся и белые и желтые караси, то на хлеб будут брать преимущественно желтые, а на червяка – белые; исключения довольно редки. Если же и возьмет на хлеб белый карась, то уже почти всегда не маленький. Странность необъяснимая, потому что белый карась точно так же ест хлебную прикормку, как и желтый. Хотя караси по большей части водятся в озерах и копаных прудах и редко попадаются в заливах проточных прудов, но никак нельзя сказать, что они не живут в реках. Я очень часто замечал, что в реке карасей, по-видимому, нет, а во всех озерках и заводках, наливающихся припруженною водою этой же самой реки, везде есть караси. Они разводятся в невероятном количестве в самых нечистых водах и первые годы растут очень скоро, как и всякая рыба. Но живя в водах нечистых, следовательно теплых, караси точно так же могут жить в воде самой холодной. Вот какое тому доказательство видел я сам: в двух верстах от меня, в мордовской деревушке Киватское, была прорванная мельничная плотина, брошенная более десяти дет; против того места, где был прежде вешняк, всегда стояла, полная с краями, глубокая яма воды, студеной, как лед, из которой вытекал ручеек: несомненный признак, что в яме был родник. Почти всякий день проезжал я на охоту с ружьем мимо этого места. Один раз, возвращаясь с охоты, в исходе июня, вижу я кучу народа около вышесказанной ямы. Я зашел посмотреть, что тут делают. Каково было мое удивление, когда я увидел, что несколькими бреднями ловили в яме карасей и уже поймали более воза. Караси были все желтые, все одинаковой средней величины. Ловившие рыбу дрожали от холода, несмотря на жаркое время. Никогда никому не входило в голову, чтоб в этой яме могла держаться рыба, особенно караси: мальчишки увидели плавающие поверху темные тучи какой-то рыбы и рассказали о том в деревне.

Клев карасей чрезвычайно неодинаков; иногда они берут беспрестанно и очень верно: тронутый наплавок дает около себя один или несколько кружков и отправляется в сторону, но погружается редко; тут довольно времени схватить удилище и подсечь; тут можно удить на несколько удочек и разложить спокойно свои удилища на чем случится; но иногда, в том же самом пруду, караси начнут клевать до того осторожно, или, лучше сказать, неверно, что надобно удить на одну удочку и держать удилище в руке, потому что должно уловлять, посреди троганья и поталкиванья, малейшую потяжку наплавка; промахов будет немало, но иначе ничего не выудишь; в этом случае гораздо вернее удить на хлеб. Впрочем, иногда караси берут только на хлеб, иногда только на червей. Перемену в характере клева я объясняю тем, что покуда держатся около удочек караси средние, ровные, то клев продолжается верный; когда же привалят стаи мелких карасей (вот почему не годится бросать много прикормки), то начнется одно пустое троганье и поталкиванье, так что порядочный карась должен протесняться сквозь кучу мелких и не может взять тихо и спокойно, а берет также урывками, хватая за хвост червяка, следственно также неверно. Впрочем, и то надобно сказать, что когда в небольшом пруде выужено значительное количество карасей да у числа вдвое большего прорваны, оторваны[112]112
  От сильной подсечки нередко совсем отрываются у карасей (и у всякой мелкой рыбы) губы, которые, точно как колечко, держатся на кожице, вытягиваясь в нужном случае наподобие небольшого хобота.


[Закрыть] или поранены губы, то и карась, как он ни прост, должен сделаться осторожным.

Для хлебной насадки надобно употреблять удочки маленькие, а для червяка – средние. Очень раннего вставанья по утрам не нужно. В летние жаркие и красные дни, как скоро сядет солнце, караси начинают ходить около берегов; в это время и удочки надобно закидывать как можно ближе к берегу. В полдень же они подымаются наверх и черными большими пятнами, как пролитая смола, то темнее, то светлее, тихо передвигаются с места на место по поверхности воды; тут надобно пускать наплавки как можно мельче, ибо в это время караси берут очень мало со дна. Крупные караси – я разумею карасей около двух фунтов, – попав на удочку, довольно бойко бросаются в сторону, вертя и головой и всем телом и виляя хвостом; я предполагаю, что у самых больших карасей этот маневр может быть опасен, и потому надобно стараться сейчас повернуть карася в сторону, не давая натянуть лесы; карась скоро утомляется и всплывает наверх боком, как лещ. Сушеные и особенно жаренные в сметане караси – превосходнейшее блюдо, но как они живут в прудах, то вкус их зависит от качества воды и они часто пахнут тиной. Впрочем, если таких карасей насажать в плетеную сажалку и опустить в чистую, проточную воду, то через две, много через три недели они потеряют неприятный вкус и сделаются очень хороши. Карась самая живучая рыба, и потому мелкие карасики служат отличною насадкой для всякой крупной, хищной рыбы.

Две последние породы рыб: линь и карась имеют особенный характер, им только свойственный. Их можно назвать тинистыми, ибо они только там разводятся в изобилии, где вода тиха и дно ее покрыто тиной. Тина – их атмосфера; на зиму они решительно в нее забиваются и остаются живы даже тогда, когда в жестокие бесснежные зимы в мелких прудах и озерах вся вода вымерзает и только остается на дне мокрая, тинистая грязь.

Теперь я приступаю к описанию хищных рыб.

17. Окунь

Уж право и не знаю, откуда произвести его ими. Не происходит ли оно от глагола окунать: ибо окунь всегда окунает, то есть погружает в воду, наплавок, и даже не один раз, если кусок, им заглатываемый, слишком велик?.. Но я нисколько не стою за такое словопроизводство.

После плотвы окунь – самая многочисленная порода рыбы. В реках, озерах, в прудах проточных и даже непроточных, лишь бы вода была свежа, он разводится изобильно. Окунь довольно широк станом, горбоват, покрыт чешуей зеленоватого, несколько золотистого цвета; на спине имеет гребень с острыми иглами и между им и хвостом плавательное перо; хвост и особенно нижние перья красные, брюшко беловатое, глаза желтые с черными зрачками; поперек всего тела лежат пять полос, что делает его пестрым и вообще очень красивым. На щеках, покрывающих его жабры, он имеет по одной игле, которыми очень больно колется, если его возьмешь неосторожно; большой рот и широкое горло показывают способность глотать большие куски, несоразмерные даже с его ростом, и обличают хищную его породу. Окунь достигает значительной величины и особенно веса. По рассказам людей, впрочем достоверных, бывают окуни в двенадцать фунтов; но я видел только в восемь фунтов, и то мерзлых, привозимых с Урала. Сам я выудил окуня в три с половиною фунта и тяжеле его живых не видывал. В длину окунь не вырастает много, что я особенно заметил, сравнивая восьмифунтового окуня, который был двух четвертей с половиною длины и четыре вершка ширины, с окунем в три с половиною фунта: в длине не было такой большой разницы, какой следовало бы ожидать. Но зато окунь растет в толщину, которая простирается в спине до двух с половиной вершков. Окуни начинают клевать весною, как только прояснится вода, и продолжают до тех пор, пока вода покроется льдом, даже берут зимой в прорубях; впрочем, я никогда не пробовал зимнего уженья. В исходе апреля окуни полны икрой, которую мечут в мае. Выметав икру, начинают они брать жаднее. Самый богатый клев окуней – в августе и в начале сентября, когда от легких морозов вода сделается чище, прозрачнее и им будет не так удобно ловить мелкую рыбу.[113]113
  Должно заметить, что это не везде так. Около Москвы, например, во второй половине августа клев значительно уменьшается. Впрочем, здешние речки от беспрестанных мельниц или фабрик находятся постоянно в подпруде и характера рек, текущих самобытно, то есть массою собственной, ненакопленной воды, – не имеют.


[Закрыть]

Почти все охотники очень любят уженье окуней, и многие предпочитают его всем другим: во-первых, потому, что окуни клюют часто и если подойдет стая окуней (а осенью они собираются стаями), то уже немногие из них пойдут прочь, не хватив предлагаемой пищи; во-вторых, потому, что они берут жадно и верно, даже до того, что большею частью совсем проглатывают насадку; и, наконец, в-третьих, потому, что уженье их не требует осторожности. Окунь не только не боится шума и движенья воды, но даже бросается на них, для чего палкой или толстым концом удилища нарочно мутят воду по дну у берега, ибо это похоже на муть, производимую мелкою рыбешкой. Средние окуни чаше берут на весу, а крупные – со дна, если оно чисто. С весны надобно удить на червей, летом – на раковые шейки и линючих раков и особенно на большие линючие раковые клешни, которые окуни очень любят; к осени же, до самой зимы, всего лучше удить на маленьких рыбок; если же их нет, что часто случается, то надобно поймать плотичку или какую-нибудь нехищную рыбку, изрезать ее на кусочки, крупные или мелкие, смотря по рыбе, какая берет, и по величине удочки, и насаживать ими крючки. Впрочем, окунь неразборчив и клюет почти всегда на все вышеименованные насадки, даже на кусочки сырого мяса; на крупных же земляных червей окуни берут очень жадно во всякое время года.[114]114
  Около Москвы, сколько я ни пробовал удить на кусочки рыбки или мяса, – окуни у меня никогда не брали.


[Закрыть]

Выгоднейшее время для уженья, без сомнения, утро; но в раннем вставанье, до солнца, нет надобности. По утрам должно удить на местах чистых, открытых или около трав; в полдень, напротив (разумеется, в летние жары), окунь любит стоять в тени, в корягах под кустами, под навесом трав и лопухами; следовательно, надобно удить в самых травах; вечером же окунь опять ходит по местам чистым и открытым. Если окуни берут не часто, то можно удить и на три удочки, из которых одну, большего размера, насадив крупной насадкой, положить на дно, а две пустить на весу. Если же окуни берут беспрестанно, то и с двумя удочками трудно управиться. Тут уже дело не в том, чтобы успеть подсечь, а в том, чтоб окуни не слишком далеко заклевывали и не утаскивали удилищ совсем в воду. Далекое заклевыванье отнимает много времени при доставании крючка, портит поводок и рыбу, отчего она сейчас умирает. Как скоро окунь повез наплавок или погрузил в воду, сейчас надобно его вытаскивать. Окунь никогда не хватает, не рвет насадки с разбега, с размаха, как то делают многие нехищные рыбы: клев его решителен, серьезен, добросовестен, ибо никогда не обманчив. Я имел случай много раз наблюдать его в прозрачных водах: завидя добычу, крупный окунь прямо бросается к ней, сначала быстро, но чем ближе, тем медленнее; приближаясь, разевает рот и, почти коснувшись губами куска, вдруг останавливается неподвижно и, не делая движения ртом, как будто потянет в себя воду: крючок с насадкой исчезает, а окунь продолжает плыть как ни в чем не бывало, увлекая за собой и лесу, и наплавок, и даже удилище. Ловя живую рыбу, он поступает иначе: стремительно бросается за нею и хватает ее на бегу. Окунь почти никогда не срывается; промахи случаются также очень редко. Правда, бывает иногда клев, который может привести а заблуждение неопытного рыбака, ибо беспрестанно какая-то рыба утаскивает наплавок и беспрестанно промахи следуют один за другим; видя всякий раз, что конец червяка оторван, охотник сначала считает это шалостью ельцов или плотвы, хотя характер клева чисто окуневый. Между тем посреди множества промахов иногда вытаскивает он порядочных окуней и убеждается, что и окуни иногда шалят, обманывают, клюют неверно. Обвинение несправедливое. Все сии проделки происходят от самых маленьких окуней, которые грешат невольно, ибо не могут заглотать ни длинного червяка, ни толстой раковой шейки; как же скоро подойдет окунь покрупнее, то сейчас возьмет верно, и рыбак его вытащит; чтоб убедиться в этом, надобно взять маленькую удочку, насадить маленького червячка, и сейчас будет выужен крошечный окунишка. Если охотник не захочет дожидаться подхода окуней покрупнее, которым мелкие сейчас уступят добычу, то надобно перейти на другое место, ибо стая окунишек, на которую он попал, не отстанет целый день от его удочек.

Бесспорно, что крупных окуней удить весело (об огромных нечего и говорить), но я должен признаться, что частый клев окуней средних и мелких так однообразен, так верен, вытаскиванье их так просто, что все это вместе иногда может так же наскучить, как и тасканье подлещиков. Искусство удить тут почти исчезает, а с ним – и весь интерес уженья. Я знаю, что за это восстанут на меня многие охотники, ибо клев окуней считают лучшим, но я говорю откровенно свое мнение. Большие окуни очень упористы и сильны и, покуда не будут утомлены, ни за что наверх не выходят; для них употребляются удочки большого размера, и, несмотря на то, надобно их вытаскивать осторожно; хотя огромный окунь не кидается быстро во все стороны, но зато, стараясь упираться головою в берег или дно, так круто поворачивается, что может порвать и крепкую лесу.

Известно, что окуни составляют превосходное и самое здоровое кушанье: приготовленные на холодное, а еще лучше печеные в чешуе, они имеют отличный вкус и вдобавок совсем не костливы. Уха из них также очень хороша.

Отличительное свойство окуней – жадность, в чем разве только щука может с ними равняться; уженье на блесну, о котором я поговорю особо, служит тому неопровержимым доказательством. Я расскажу два убедительные примера этой жадности, случившиеся со мной. В одно прекрасное летнее утро, на большом озере, называемом по-татарски Киишки,[115]115
  Киишки – по-русски значит длинный. Это озеро находится в тридцати верстах от губернского города Уфы и в полуверсте от реки Белой, с которой сливается весною; разумеется, русские называют его и сидящую на нем деревню Кишки.


[Закрыть] таскал я плотву и подлещиков; вдруг вижу, что на отмели, у самого берега, выпрыгивает из воды много мелкой рыбешки; я знал, что это происходит от преследования хищной рыбы, но, видя, что возня не прекращается, пошел посмотреть на нее поближе. Что же я увидел? на отмели, острым углом вдавшейся в берег, не глубже двух вершков, большая стая порядочных окуней ловила мелкую рыбу, которая от неизбежной погибели выскакивала даже на сухой берег; окуни так жадно преследовали свою добычу, что сами попадались на такую мель, с которой уже прыжками добирались до воды поглубже: я даже поймал трех из них руками. Несмотря на мое присутствие, окуни не переставали гонять и ловить рыбу; я сбегал за своей удочкой и, насаживая мелкую рыбешку, лежавшую на берегу, и закидывая в самую середину стаи, выудил тридцать хороших окуней. Другой случай еще поразительнее: в ненастную и ветреную погоду пришел я удить окуней у мельничного кауза,[116]116
  Я уже сказал, что кауз около Москвы называют «дворец». Не происходит ли это названье от слова «дверца», то есть маленькая дверь, поднимающаяся для протока воды на колесо? Может быть, сначала говорили «дверец», а потом, для удобства произношения, стали говорить «дворец».


[Закрыть] между сваями, его окружавшими; едва только закинул я среднюю удочку, насаженную на раковую шейку, как пошел проливной дождь, от которого я спрятался под крышею пильной; дождевая туча еще не пронесласъ, как я услышал крик зовущего меня мельника; я поспешно бросился к нему и вижу, что он возится с моей удочкой, на которую взяла большая рыба; но я не успел прибежать вовремя: мельник стоял с одним удилищем и лесой, оборванной выше наплавка… Как ни досадна была эта услужливость, от которой я потерял большую рыбу и прекрасно устроенную удочку, но делать нечего; я развернул другую большую удочку, насадил кучу глист и раковую шейку и закинул: через минуту наплавок исчез, и я вытащил славного окуня, фунта в два, у которого изо рта висела и другая, сейчас оторванная им длинная леса и с наплавком. Оба случая, теперь описанные и иногда рассказанные мною не охотникам, не рыбакам, нередко возбуждали лукавые улыбки, в которых ясно выражалось, что мои рассказы годятся в известную книжку: «Не любо, не слушай, а лгать не мешай»; но иногда ничего нет невероятнее истины и мудренее действительности.

Вот и еще рассказ, не менее сомнительной вероятности для не охотников: я знаю Симбирской губернии в Корсунском уезде один глубокий пруд, весь состоящий из запруженного сильного родника, называемого Белый ключ. Вода была превосходная, так что в ней жили насаженные головли и даже стерляди. В пруду развелось такое множество окуней и пескарей, что уженье вышло отличное и диковинное: рыбак закидывал удочку на червяка, сию минуту проглатывал его пескарь, и в непродолжительном времени проглатывал пескаря окунь… Сначала это был сюрприз для охотника, но потом мы все пользовались таким удобством, то есть самопроизвольной насадкой пескарей, и кто хотел удить именно окуней, тот не снимал только с крючка попавшегося пескаря. Говоря о насадке живцов за губу (на странице 311), я сказал о выгодах и невыгодах такой насадки. Всякий, кто поудил бы один час в пруде Белого ключа, убедился бы вполне в справедливости сказанного мною о невыгоде такого способа: это была именно насадка за губу; окуни брали беспрестанно, но вытаскивались менее чем наполовину. Я тут же пробовал насаживать в спинку, и ни один окунь не срывался.

В прошедшем 1853 году, в исходе июля, у одного рыбака взял окунь на земляного червя (чего он не заметил), а на окуня – щука, которую он и вытащил. Замечательно, что щука не могла проглотить окуня, хвост которого торчал из ее рта.