Текст книги "Призрак Ленни"

Автор книги: Сергей Тихорадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

На «кровожадность» Артур не обиделся, я надеюсь. Но все равно пожал плечами:

– Да я не имел в виду, что она хочет крови. Хотя, сам знаешь, женщины частенько ее хотят.

– О да, – вспомнил я ножик Ленни, – Еще как хотят.

А вдруг я не открыл бы глаза? Неужели она бы меня зарезала? Да, я не ангел. Она наверняка знает, что я погуливаю. Ха! Еще как знает! Но я, во-первых, молодой еще. Во-вторых, я мщу ей за брехню про беременность. И в-третьих, я готовлюсь быть без нее. Зачем я ей такой, сам не знаю. Разве что она энергетический вампир, и она у меня сосет. Энергию, в смысле. Сосала. И если все высосала, что могла, то решила избавиться от моего энергетического трупа, так, что ли?

Мне стало себя чуть-чуть жалко. Я даже вспоминать начал, что у нас там в коридорчике ка полочке «keys» третий крючочек для ключиков, так трогательно. Но недовспоминал, обстановка не та.

– Ты зависаешь, пока кофе стынет, – посочувствовал мне Артур, – Наоборот, то есть.

А я знаю, что зависаю. Я вообще в последнее время часто висну.

– Знаю, – сказал я, – Кофе зависает, пока я стыну. Мне надо «reset» нажать, где-то была кнопка. У меня самого тоже неприятности. Жизнь, знаешь, ли.

Предполагалось, что он знает про жизнь. Вон у него весь мир напоказ: пушки, бабы и начальство. Сиречь, «калашников», телки и Дзержинский. Побегал, пострелял, потрахался, самому вдули. Так и живем, по шаблону.

– Тогда тем более не задумывайся, – сказал Артур, – Тогда надо к друзьям. А то мыслительный процесс всю энергию высосет.

– Во-во, и я про это, – сказал я, – У меня в последнее время все только и делают, что сосут.

– Это нормально, – сказал Артур, – Сейчас даже в кино сосут. Недавно сам видел, смотрели тут комедию, французскую, так там, знаешь ли, так откровенно девочка…

– Это артистка на лучшую роль второго плана шла, – заявил я авторитетно, – Видишь, вот ты даже запомнил. А играй она что попроще, не запомнил бы.

– Это точно, – согласился Артур, – Не запомнил бы. Приличия вообще на краю моих интересов.

– Ты мне другое скажи, – кажется, я начал разговариваться, отмокать душой, – Вот если в какой стране женщина президент, и она ночью с мужем чего такого делала, а утром флаг этим ртом целует перед строем солдат – это измена Родине, или нет?

– Ну ты сказал, – удивился Артур, – Это подумать же надо, сразу и не поймешь… Нет, не измена. Физиология не может быть изменой. Но именно поэтому мы НАТО и не боимся, что наш президент точно не баба.

– А любимого… ладно, не любимого, мужа пырнуть во сне ножиком – это измена? – едва ли не крикнул я. По крайней мере, громко сказал.

Сейчас меня прорвет окончательно, я не выдержу и сдам Ленни с потрохами. Внутреннее мое напряжение стало прорываться сквозь умелую дамбу защит, скопившаяся недосказанность скоро смоет все мироздание в океан полного непонимания. Получат все: мама, Ленни, Багира… мало ей того, что уже получила. И Артур тоже получит, и его железный революционный дровосек на шкафчике.

– В своем сне пырнула, или спящего? – уточнил Артур, – Если в своем, то радуйся, что не в твоем. А если спящего, то это статья.

– Я не про себя, – сказал я, и обнаружил внутри себя страх.

Он давно там лежит. Сегодня он стал всплывать, как только милицейская машина в парке возникла. Нам, простым гражданам, не положено их пугаться, но мы пугаемся. А уж если нас прямо в логово занесет, с бюстиками и «калашниковыми»… Ясное дело, самому хочется все рассказать, даже если и нечего. А мне есть чего, поэтому лучше молчать.

Артур терпеливо ждал. Ждал, когда время высосет из меня признание хоть в чем-нибудь. Оно уже сочится сквозь поры – какая еще дамба. Так, слабые пробки, затычка в мойке. У меня в ванне очень плохая затычка. Если на нее, дурную резинку, не нажать пяткой, то вода утекает, как в той задачке про две трубы. Но даже если нажать, и зафиксировать затычку, она через какое-то время снова отходит и начинает пропускать воду. Процесс наполнения ванны у нас… у меня. У меня, уже не у нас.

Вот, снова завис. Кофе тоже остыл. Муляка какая-то, жижа, а не кофе.

Клац-клац, раздалось в кабинете. Мы обернулись на звук. Дверная ручка ожила и задергалась, не в силах оторваться от двери. Дверь долго не отпускала ручку, позволяя ей лишь размахивать собою вверх и вниз, но потом сама дернулась и отворилась. Тоже мистика, ничуть не хуже сумасшедшей жены. К счастью, за мистикой обнаружился человек, вошедший к нам в эту дверь. Догадываюсь, именно он возбудил дверную ручку, а не она сама шевелилась.

После таких ночей только телекинеза мне не хватало.

– Мистика, – сказал Артур, – Виталик пожаловал. Сходняк ментовской какой-то…

– А вот пришел наш друг Виталий, ценитель женских… запчастей, – радостно сообщил вошедший, словно чучела объектов его ценительства были тут по стенам развешаны.

Мужичок, или парнишка, одетый так же просто, как мы, разве что в пиджаке. Пиджак нынче редкость в нашей бытовой повседневности. Худшая половина человечества предпочитает маечки, чтобы лучшая могла лучше рассмотреть наивные татуировочки скорпиончиков, дракончиков и черепашек. На вошедшем в кабинет Виталии были джинсы, белая рубашка и сверху пиджак. Это было банально, старомодно, но ему шло. Ему все бы пошло, потому что он вообще неплохо смотрелся. Были бы наши менты все такие заправские, очередь бы стояла в ментовку из молодых парней. Каждому хочется крутым быть, по крайней мере – выглядеть. Высокий такой Виталик, статный… рожа, правда, откровенно рязанская. Ну да ничего, у наших десантников они тоже рязанские, попробуй возмутись.

Возраста Виталий был нашего, судя по такому же состоянию морды лица, как у меня и Артура – ни седины тебе лишней, ни особых морщин, или там вислых щек, как у бульдога. Он подошел к нашему низкому столику, с ходу шлепнулся на диван – я даже подпрыгнул на другом его конце, и затребовал себе напитка:

– Ну-ка, дядя Артур, плесни там. Где моя чашка?

– Он всегда такой, – сказал Артур, – Но это его не извиняет. Чашка на месте.

Осознав, что чашка сама не явится пред его светлые очи, Виталий вздохнул и наконец-то увидел меня.

– А я смотрю, что вы здесь трете, решил не мешать, – сказал он и протянул руку поздороваться, – Виталий, коллега этого чудака. А ты кто, мент? Я Виталий. Можно Виталик.

Хорошо, что мой черт более-менее управляем, а то дернул бы за язык, я и ответил бы: «мусор я».

– Он гражданский, – представил меня Артур, и на том спасибо, – Но он нормальный гражданский, дядя Виталий.

В столь суровой мужской компании каждый представлял себя сам. Я напрасно надеялся, что сейчас перечислят мои титулы, заморские владения и ученые степени.

– Виктор, – сказал я, и пожал протянутую мне теплую ладонь Виталия.

В этой руке не было мужланского намерения показать, кто в доме хозяин. Я стал так этому парню благодарен, за то, что и он руку мне тоже не сломал! Не думаю только, что он верно оценил мою широкую улыбку по этому поводу.

– И я рад, – подтвердил он свою недогадливость.

На том и порешили. Сидим с ментами, мирно пьем кофе – плохой, и без булочек. Артур напротив, мы с Виталиком рядышком, как голубки. В хорошем, птичьем, смысле этого слова. Артур, конечно, чувствует, что ситуацией надо все-таки управлять. Он в полицию пошел, чтобы удовлетворить свою жажду власти, и пусть мне не врут, что это не так. По Артуру видно, что он хочет вставить что-нибудь про то, зачем «все мы здесь сегодня собрались», как поет Митяев. А Виталик словно мои мысли услышал. Наверное, их всех этому учат.

– Хорошо сидим, – сказал Виталик, расправил крылья и снял пиджак.

Справа подмышкой у него оказалась пушка в кобуре, присобаченная к портупее через плечо. Надеюсь, это он не для меня демонстрацию устраивает. Но звучит хорошо – «пушка в подмышке».

– А ты почему не мент? – спросил вдруг Виталик, – Я смотрю, парень вроде не хилый.

– А что, – сказал я, – в отделе кадров разве сегодня не выходной?

Артур заржал так громко, что кофе завибрировал в чашке. Из ее центра пошли круги, изображая амплитудно-частотную характеристику этого ржания. Если сейчас достать телефон, и щелкнуть картинку, то будет фотография звука.

– Я не в том смысле, – мирно улыбнулся Виталик, – Кадров хватает.

– Кадров не хватает, – слегка поправил его Артур.

– Ну да, – послушно поправился Виталик.

Внимательно слушая ментов, я воткнул в слово «кадров» одну букву, и получилось «Кадыров». Вышло смешно. Я улыбнулся, но никому не сказал, почему.

– Не смешно, – сказал Виталик, – Все-таки не хватает. А тут такие орлы бесхозно кофий хлебают.

– Ты в монастырях не был, – сказал я, – Там такие орлы вообще непонятно чем заняты.

Виталик откинулся на спинку дивана. Хорошо, что сзади стена крепкая, а то сидеть бы нам сейчас в коридоре, вместе с диваном. Представляю себе, заходят на второй этаж посетители, а там менты вконец обурели, прямо в коридорчике расслабляются мирной беседой под кофеёк.

– А ведь и правда, – удивленно сказал Виталик, – Мы с женой ездили в монастырь, она и говорит: смотри, какие мужики видные, им бы детей рожать, а они тут на бабок орут – туда ходи, туда не ходи. Не ту свечку поставила, вон ту надо было… и не туда надо было.

– Мужики вообще не туда идут, – сказал я, – Это есть большая проблема нашего социума. Я вчера статью читал, там мужик пишет, что в армию пошел прапорщиком, потому что там хороший соцпакет от государства. Представляете, товарищи, кто нас защищает? Кстати, мотивация защищать – это тоже негативная мотивация. Это тоже плохие солдаты, которые защитники.

– О как интересненько, – сказал Виталик, – А кто, по твоему, хороший солдат? Кто должен идти в армию?

– Все просто, и даже очень, – продолжил я свою лекцию ментам, – В армию должен идти тот, кому нравится воевать, а не соцпакет и позащищать всех вокруг. Тот пусть идет, кому пушечки там всякие нравятся, танчики. Пострелять кому хочется, побегать по лесу в камуфляжных штанах. Или убить человека, и чтобы за это ничего не было. Но тогда вопрос – можно ли такому доверить оружие?

Менты переглянулись. Им невдомек было, что умные глубокие персонажи не только в ментовке ошиваются. Бывает, таковой и на гражданке заведется. А уж если их заведение посетит, так вообще вынос мозга.

– Где-то ты прав, Витька, – сказал Виталька, – Но признавать твою правоту не хочется.

– Сейчас вообще все миротворцы, – продолжил я, раз уж дают выговориться, – Раньше в Англии было Военное министерство, потом стало Министерство обороны, а теперь вообще одни миротворцы. Сплошное лицемерие.

– Мы не в Англии, – сказал Виталик.

– В Англии, в Англии, – успокоил его Артур, – И нынче все миротворцы, включая нас. Сегодня в парке девчонку побили, знакомую Виктора. Отправил к Георгичу, там ничего особенного, но неприятно. Вот, сидим, кумекаем, как бы нам помиротворить.

Молодец, воткнул-таки свой интерес. Я вообще не понимаю, чего в таком месте интеллигентничать – сказал бы сразу, зачем мы здесь. И не пришлось бы мне про армию витийствовать, подрывные свои мыслишки обнажать перед властью.

– На кого думаешь? – прямо спросил меня Виталик, моментально преобразившись.

Ишь ты… Хват! Оскалился, подбоченился, кобурой шевельнул силой мысли. Вполоборота ко мне сидел уже не рубаха-парень, но пёс, готовый умело схватить за нужное место. Схватить, отволочь хозяину… или на месте горло перегрызть, если надо. Надеюсь, я не отшатнулся от него физически.

– Ни на кого, – сказал я.

– Ага, – сказал Виталий, – Сильно ударили? Мне почему-то кажется, что в глаз. Я прав?

– Скорее нет, чем да, – ответил за меня Артур, – А чего тебе так кажется, дядя Виталий?

«Дядя» – это сокращенно. Полное название будет «дядий», но его мало кто употребляет. Несмотря на то, что парни обращались друг к другу «дядя», это ощущалось как полное уважительное «дядий».

– Да так, – пожал плечами дядий Виталий, – Захотелось с утра кому-нибудь глаз на жопу натянуть, как собачке.

– Да вы еще и зоологи, – польстил я Виталию.

– Зачем собачке глаз натягивать? – не понял соратника Артур.

– В контакте у собачки глаз зашнурован, – пояснил Виталий.

Он был на какой-то своей персональной волне, но мы с Артуром явно в другом месте сёрфили.

– Ничего не понимаю, – признался Артур, и повернулся ко мне, – Вить, ты его понимаешь?

– Когда страничка отключена, там собачка выскакивает, с глазиком! – Виталия явно обескураживала наша тупость, – В контакте! Собачка! Чего тут непонятного? Вы в контакте сидите?

– Ладно, – сказал Артур, – Сидим… наверное. Короче говоря, никого пока не подозреваем, сидим, кофе пьем.

– Заявы, как я понимаю, никакой нету, да? – спросил Виталий, оставляя надежду просветить нас насчет собачки с глазом в контакте.

Дядя Артур помахал головой – нету заявы. Придется с натягиванием глаза повременить, наверно. Мне даже жалко дядю Виталия стало, захотелось свой глаз предложить: на, понатягивай, только верни потом, хорошо? Нет, лучше не свой, конечно. Непонятно ведь, на какую такую, не избалованную гигиеной, жопу дядя Виталий набросится с моим глазом. Большой вопрос, захочу ли я потом этот глаз обратно.

– А что потерпевший? – вновь обратился ко мне дядя Виталий, – Ты же тоже потерпевший, верно? Что ты-то сам думаешь?

– А я не думаю, – сказал я, – У меня тишина в голове. Бить никого мне не хочется, да я и не умею особо. Позвоню через час Багире, а лучше поеду к ней, и попробую сделать так, чтобы ей стало лучше. Я давно ее знаю, она классная.

Выходило так, что не классных бить об асфальт можно, и я поспешил исправиться.

– Но наказать, конечно же, надо. Я понимаю, что надо, – сказал я.

– Это радует, – признал дядя Виталий, – Значит, натяну еще глаз, шанс есть. Ну что, орлы, собираемся?

– Да мы еще толком и не разобрались, чтоб собираться, – сказал Артур, – Можешь пока на кошках потренироваться.

Кошек, даже фарфоровых, в кабинете не было. Из скульптуры здесь вообще был только Дзержинский. Но он был железный, без задницы и, по большому счету, без глаз. Натягивать здесь было нечего и некуда.

Не знаю, чем бы меня еще развлекала родная милиция, но раздался звонок. Мой телефон сыграл что-то гитарное, лирическое, как испанский вечер. Захотелось подскочить к окну, проверить – стоит ли уже под балконом моя принцесса на белой кобыле? Но я не стал подскакивать, я посмотрел, кто звонит. Звонила Багира.

Я засмущался, все-таки подскочил и удрал от дивана к окну. Даже выглянул, вот что смешно. На улице было уже позднее утро, почти день, и никакого особенного пейзажа. Так, обычная улица Южная, вид из окна отделения полиции. По такому пейзажу не шляются принцессы на лошадях, да и пешком не особенно. Тем более, что с принцессой я не определился, не вычислил пока, какой ей не быть. В смысле – чего в ней не должно быть от мамы.

Скажи я сейчас об этом моим новым друзьям, они бы точно не поняли.

Багира дышала в трубку, заставляя меня паниковать. А я не хотел отвечать, и не знаю сам, почему.

– Да, – все-таки сказал я, и будь что будет.

– Витя, – позвала Багира, – ты приедешь?

– Конечно, – ответил я, – Тебе лучше?

Голос у нее был будто спросонья, или с большой голодухи. Наверное, они ей снова вкололи что-то от боли.

– Нормально, – сказала Багира.

Не было ей нормально, я это слышал. Когда ей нормально, она звенит. А сейчас не звенела, а сообщала. Колокольчик выключили, оставили тревожный громкоговоритель на площади, «от советского Информбюро». Вроде бы тоже слова, но радость не та.

– Сейчас приеду, – сказал я, чтобы не расспрашивать её глупо, – Приедем.

Она помолчала, раздумывая над моими словами. Дышала на том конце линии связи, как человек, лежащий на боку на кровати. В таком положении связки работают вполсилы, голос становится тягучим, слегка искаженным. Не приспособлен человек к говорению лежа.

– Один можешь приехать? – попросила она.

Я посмотрел на обоих дядьев. Они бесцеремонно вылупились на меня, информашку считывают. Хорошо быть полицейским – любое хамство тебе простят. Если ты и не на работе, так на профессиональную деформацию можешь списать. Или на оперативно-розыскной характер твоего мышления, выработанный в результате долгих лет деятельности. Это та же деформация, только приятно ценимая обществом.

– Могу, – сказал я, – Жди… то есть, не жди, не напрягайся. Я выезжаю.

Чувствую я, что она скажет мне про Ленни. Что это моя женушка была, озверевшая. И так мне от этого страшно сейчас, что я готов в окошко сбежать. Потому что меня все равно накажут за то, что я с первых минут не сообщил следствию о своих подозрениях.

Я встретился в Артуром глазами. В них было написано, что он давно все понял, и лишь давал мне шанс сделать шаг первым. Ну а теперь, что ж, теперь дело за государством, не обессудь. Машина запущена, не остановишь.

Может, сделать вид, что только сейчас до меня дошло, кто мог ударить Багиру?

Когда я решаю делать вид, то начинаю долго. Артур не дал мне времени даже начать начинать.

– Мы подбросим, – сказал он, вставая.

Его другу, дяде Виталию, тоже сегодня с утра нечего было делать. Он тоже встал, готовый ехать, глаз натягивать на собачку. Только офтальмолога-любителя мне не хватало. Понасмотрятся дешевых боевиков, словов понаберутся, и давай смущать простых граждан своими дикими навыками.

– Спасибо, – сказал я, – Вы меня здорово выручаете.

Они кивнули, мол, мы же свои, мы всегда на страже. Тем более, мы вообще на твои деньги живем, дорогой налогоплательщик.

– На тебе поедем, – информировал Артур Виталия.

Тот не возражал. На мне, так на мне.

О, это кое-что напоминало. Чёрт побери… нет, тысяча чертей, поберите! Пожалуйста, поберите, ради Бога!

Вот это вот «на мне» жутко напомнило маму. Это она такая была, у нее весь мир был «на мне». Она тащила и тащила, буквально волокла на себе весь мир. И одновременно его боялась. Наверное, потому и волокла. Это было ее очень странное качество, и я никоим образом не желал бы обнаружить его в моей новой барышне.

Но почему мне это «на мне» снова встречается, и не только в дамах?

Неужели, как говорят просветленные, я сам создаю этот мир? С высоты своего просветления они смеются над учеными, которые утверждают, что мозг человека используется всего на пять процентов. Мол, ученые просто не хотят признать, что оставшиеся девяносто пять процентов заняты созданием реальности. Значит, в данном случае я снова и снова создаю по своему детскому шаблону людей, напоминающих маму. Не хочу, мучаюсь – но создаю. Шаблон-то задан. И это просто кошмар, если он и для мужиков в моей жизни задан.

Короче, Виталика я в жены не возьму, это точно.

Тем более, что машина у него была так себе, совсем не богатое приданное. Вроде «опель», сто лет в обед. Бывший «мокрый асфальт» высох, превратившись в «колотую плитку» невнятного оттенка. Даже голуби, облюбовавшие полицейский участок в качестве места, где можно безнаказанно заботится о проходимости своего кишечника, не покушались на машину Виталика. Старая, зато необкаканная, она ждала нас во внутреннем дворике, среди «козлов» и «буханок».

– Домчим, как ветер, – пообещал Виталик, и хлопнул по крыше «опеля», – Ласточка!

Меня усадили на почетное место, справа сзади, и ветер помчал. Или его помчали, это смотря как понимать. Пролетая больной ласточкой над лужами, наш ветер все-таки делал доброе дело – готовился ловить обидчицу моей Багиры.

В больнице

– До вечера точно подержим, – сказали нам доктора.

Багира лежала одна в палате. Два окна, четыре кровати, и лишь одна Багира. И всё. Я рассчитывал на более медицинский антураж, как в кино. Ожидал у кровати Багиры присутствия того блокбастерного аппарата, на экране которого бежит рубленая волна сердечных ударов, стремясь в наиболее тяжких сцена выпрямиться в лишающую надежды прямую – пииии… И тишина. А дальше люди с дефибриллятором, паника в коридоре, адреналин в огромном шприце… как в «Криминальном чтиве». Сегодня жизнь бросает между ужастиком и чернухой, словно я глупый пустой мячик, раб лунки.

А тут вдруг пустые кровати без пассажиров, и одинокая Багира на белой кровати. На кровати она всегда была хороша.

Мы вошли без стука, власть все-таки.

– Привет, Багира, – сказал я, – Я посижу рядом с тобой в Инстаграме, окей?

То, что я не один, смутило ее на полсекунды. Она улыбнулась. Сверху на ней была то ли простынка, то ли очень тонкое одеялко. Головка была повернута ко мне, черная, не кудрявая. В смысле, волосы только черные, не вся головка. Папа у Багиры был русский, мама тоже.

– Окей, – сказала Багира, – Садись.

– Уже улыбаетесь, – сам улыбнулся Артур, – Это радует. Вы сильная девушка.

– В оригинале Багира мужчина, Витя рассказывал, – объяснила Багира свою силу, – Это только в нашем мультике «он» был «она».

– Багир, – сказал Виталий.

– Багира, но он, – поправил я, – У Киплинга Багира «он».

– А я Виталий, – сказал тогда Виталий, – товарищ и сотрудник Артура. Пришел…

Тут он замешкался, ну и хорошо. Сказал бы еще, зачем он пришел, смутил бы девчушку.

– Ну, как ты? – спросил я.

– Не очень, – призналась Багира, – Обидно…

Сказала бы «нормально», как все. Оттянула бы момент слез. А так сейчас разревется. Намочит тонкую простыню, смутит ментов, персонал сбежится успокаивать, вытирать сопли и слезы. Ментам такое вообще ни к чему. Тем более, заявы-то нету.

Зато есть страх. Я сказал Багире, что посижу рядом, но не потому, что хотел быть с ней. Она наивная, радуется, что я пришел. Пусть даже с Инстаграмом. А мне просто нельзя не сесть, потому что иначе я упаду. Она сейчас скажет, что видела Ленни. Артур посмотрит на меня и спросит, почему я не сказал ему об этом.

Я сел. Табурет был прост, как табурет. Это такой бедный кубик, лишенный нескольких граней, от которых остались лишь ребра. Сверху только оставлена поверхность для вашего зада, остальное вымарано, как несчастный абортыш. Выскубленные грани кубика пошли на доски для разделки рыбы, наши хозяйки любят такие. Зато сквозь табурет теперь легко различимо пространство – ножки пустых кроватей, ноги ментов и ящики прикроватных тумбочек. Уверен, что эти ящики пусты, как я – глупый пустой мячик, раб лунки.

Ручка Багиры лежала поверх простыни. Бледная, тонкая, она ждала мою руку с того момента, как врачи оставили Багиру одну в этой комнате. Багира тогда закрыла глаза, понимая, что сейчас выключится от вколотой наркоты, но оставила на поверхности свою руку – чтобы Витя увидел, когда придет, и понял, что его ждут. Он возьмет меня за руку, и я проснусь, учуяв его тепло.

– Не спится, – сказала Багира, потрескивая буквами, как эстрадная певица, – Думала засну, не получается.

– Не вини себя, дочь моя, – сказал я, – Это не самое страшное, чего ты натворила в жизни.

Сейчас главное – соблюдать морду кирпичом и говорить без выражения. Менты не знали, что у нас с Багирой такая игра – я вроде как батюшка, а она бедная прихожанка. Не в постельном смысле игра… хотя, надо будет попробовать, почему нет.

Багира порскнула, узнавая манеру своего Витеньки. А менты, разумеется, не всосали наш стиль общения. Они неловко переглянулись, но я ждал, негодяй, когда еще и краснеть начнут. Менты зависли, перебирая в памяти варианты поведения из ментовского учебника. А вот хрена вам лысого, пацаны мои хорошие – импровизируйте!

Виталик очнулся первым. Я так понял, оглядывая его незаурядную бодрость еще в отделении, что он относится к тем некоторым, которые живут так, будто хотят набраться впечатлений, чтобы их пересматривать потом в могиле, когда заскучают. Сейчас как раз была возможность опустить в копилку парочку неведомых ощущений. Долго зависать у Виталика не было времени, работать надо было, налоги граждан отрабатывать.

Он себя по коленям хлопнул, как Берия, и говорит:

– Значит, если вы уже разговариваете, то можете и нам сказать кое-что, да?

Багира посмотрела на него «с нескрываемым интересом», как писали в учебнике зоологии про путешествия доктора Дроздова в тропические леса Мадагаскара. Обладай Багира даром материализации, у Виталика вырос бы сейчас рог между бровей.

– Про что? – наивно хлопнув глазенками, спросила Багира, и все-таки сосредоточилась на чужом межбровье.

Даже я, старый натуралист, не выдержал напряжения момента и обратил взор в ту же сторону.

– Висяк, – громко сказал Артур,– Не видишь, Виталий, они уже встретились, и им все равно?

– Где висяк? – испуганно спросила Багира, переводя взгляд на Артура.

– У нас с коллегой висяк, – пояснил Артур, – Созревает, рисуется, обещает быть.

Откуда он взял, что созревает висяк, то есть потенциально нераскрываемое дело, ума не приложу. Наверное, полицейская сверхинтуиция запустилась. Я читал на секретном блоге бывших спецназовцев, что наши разбросали по Америке суперагентов, которые живут там простой жизнью, и даже не знают, что они наши, и что в них заложена спецпрограмма. А в случае начала военных действий против Пиндосии, им наши из ГРУ позвонят, или там смс-ку кинут с кодовым словом, и программа проснется. Они сразу вспомнят, кто они на самом деле, вспомнят свои диверсионные навыки и пойдут убивать американского президента.

Для Артура с Виталиком кодом разморозки сознания оказался Багирин вопрос «про что». Они переглянулись, уточняя параметры: куда бежать и кого убивать. В этой палате выбор у них был невелик. Честно скажу, от осознания этого безрадостного факта у меня ноги и руки похолодели. Если сейчас убегать придется, то я не смогу.

Положение спасла Багира. Она не читает секретные блоги, она баба со своей картинкой мира в симпатичненькой голове.

– Не огорчайтесь, мальчики, – загадочным тоном сказала Багира,– Вы еще молоды. У вас еще все получится.