Текст книги "Я - не заморыш!"

Автор книги: Сергей Телевной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Что же делать, что делать?.. – мама растерялась.

– Надо ехать, – выпалил я.

– Куда, к кому? Сынок, это, считай, на край света! Да и семья у него другая. А у меня – работа.

– При чем тут другая семья, мама? – я вроде даже прикрикнул на нее. – Я его семья!

– Так! Успокойся, Кирилл, – мать, кажется, приходила в себя. – Это тебе не на рынок в райцентр съездить – сел на маршрутку и через полчаса на месте. Три тысячи километров – к лешему на кулички! Где денег взять на поездку? И кто поедет? Я?.. Ты?..

Мама задала слишком много вопросов, и все – сразу. У меня не было на них ответов, кроме одного: кто поедет? Конечно, я! У меня и паспорт есть, билет спокойно можно купить на поезд. Только вот за какие шиши?

Мать между тем торопилась на работу, а мне надо было в школу. Хотя, какая школа? Я даже не знаю, какие сегодня уроки. Да и Амбал там с Хлюстом. Блин, что делать?

– Быстрее шевелись, Кирилл! В школу опоздаешь! – Мать это сказала по инерции, догадываясь, что в школу я не пойду. – Вечером что-то придумаем. Попробую с работы дозвониться до больницы.

Я не могу ждать вечера, надо действовать сейчас. Ехать зайцем на поезде? Нереально. На первой же станции менты выцепят. Автостопом? В принципе, можно. Но все равно хоть каких-то денег на дорогу надо наскрести. Грабануть банк? Смешно. Попросить у Завмага? Ну, он может дать на упаковку сосисок для кисок – типа спонсор. А на дорогу?... Короче, полный трындец

Нет, конечно, если бы все представить, как в кино в стиле фэнтези, то – да, захватывающее путешествие могло бы случиться. А в реале?

Глава III

В поисках денег: мои «авгиевы конюшни» – реальные

С этими мыслями я вышел на улицу. Мимо меня со стадиона в сторону частного сектора зоотехник дядька Мишка гнал на пустырь свое небольшое стадо: овцы, козы. Наш дом – семейное общежитие, где мы живем с мамой, находится рядом с частниками.

И тут пришла мысль: а что если зоотехнику предложить свою помощь по хозяйству? Раздумывать было некогда. Я вспомнил слова Завмага: решил – действуй! И я решил действовать. Мы поравнялись с зоотехником. Он заметно прихрамывал и опирался на корявую палку.

– Здрасьте, дядь Миш. А что у вас с ногой? – Мне показалось, что я это сказал заискивающе, мне стало противно, я ощутил себя бесхарактерным заморышем.

Зоотехник, не ответив на мое «здрасьте», удивленно посмотрел на меня:

– Ну, подвернул я ногу, а тебе-то что?

– Дядь Миш, а вам по хозяйству помощь нужна? – выпалил я, подавляя в себе всякие дрянные чувства и напрягая свою «стеснительную» волю. Своим вопросом я зоотехника явно озадачил.

– А с чего это ты вдруг захотел мне помогать по хозяйству?

– Ну, вы же ногу вывихнули, а я бы мог что-то делать. Мне деньги очень нужны, – честно и прямо сказал я.

– Всем они нужны, – дядька Мишка что-то соображал, на его небритой и хмурой физиономии этот процесс явно отображался. Он не стал спрашивать, как все взрослые, про школу: почему, мол, пропускаешь? Сказал, как бы обрадовавшись и с вызовом:

– А есть у меня для тебя работа! Ты, вообще, вилы в руках держал когда– нибудь? А то вы, общежитские, как городские – к колхозному труду не приучены. Вы все в телевизор да компьютер пялитесь, работать не хотите.

– Конечно, держал! У меня дед Кирилл скотником на колхозной ферме работал, – я вспомнил деда, которого давно нет в живых и которого я при жизни не знал. Понятно, что он не мог научить меня работать вилами. Но для зоотехника это был аргумент.

– Дед Кирилл? Ну да, помню такого! Пахал, как трактор, но и бухал. – Дядька Мишка, давший такую характеристику моему покойному деду, присмотрелся ко мне повнимательнее, как будто хотел увидеть дедовские гены. – Короче, так. Надо будет убрать навоз из сарая. За зиму накопился. А то я, видишь, ногу подвихнул, не могу пока сам.

– Хорошо, – согласился я с радостью, не рискнув при этом спросить: сколько заработаю. Для начала надо получить работу. Дядька Мишка доковылял до своего дома с тыльной стороны, я – следом. Мы отправили животных в загон. Энтузиазм мой исчез, когда зоотехник завел меня в низенький сарай, где он держал овец и коз.

– Короче, надо все почистить и навоз вывезти в конец огорода, – сказал дядька Мишка. – Вот тачка, вот вилы.

– Ну, блин, авгиевы конюшни, – невольно вырвалось у меня, как только представил, сколько навоза надо перевезти.

Про конюшни я припомнил из мультика о подвигах Геракла. Интересно, а в тех древнегреческих конюшнях такой же позорный запах был? Зоотехник не дал мне додумать:

– Ты, пацан, меньше базарь. Хочешь заработать, давай вкалывай, нет – свободен.

Я воткнул вилы в спрессованный слой навоза. М-да. Полный отстой. Мама говорит, что труд еще ни одного ребенка не испортил. Но дерьмо нюхать, ну, блин. Нагрузил одноколесную тачку. Повез в конец огорода. Меня кидало из стороны в сторону, еле удержал этот «агрегат», чтобы не опрокинуть.

За мной равнодушно наблюдал огромный лохматый пес, сидевший на цепи у калитки. Мне, честно сказать, боязно было проходить мимо этой псины.

– Он в тебе своего признал, – успокоил меня дядька Мишка. – Да и вообще, он детей не трогает.

Я внутренне запротестовал против того, что меня за дитё признает даже пес. Однако продолжил возить навоз – управлять тачкой приловчился, да и принюхался.

Зоотехник расположился рядом под навесом. Вынимал щипцами из старых досок гвозди и ровнял их на маленькой наковальне. Конечно, лучше бы я это делал. Но.

– Что, мамка-то твоя еще в ПТУ работает? – спросил зоотехник.

– В ПТО – производственно-технический отдел, – с нескрываемой обидой за мать сказал я.

– Ну, в ПТО. Какая разница, – хмыкнул скотовод. – Скоро их будут сокращать. Мне один знакомый говорил. Он какого-то начальника из райсовета возит, или как там теперь – из администрации. Развелось их, всяких шишек и шишечек, в компьютерах сидят, работать не работают.

Мне не хотелось с этим скотоводом спорить, у меня от усталости реально подкашивались ноги. Но что этот скотовод имеет против моей матери?

– Мать не сократят, она незаменимый специалист, – устало сказал я. – На ней висят и техусловия, и информационное обеспечение.

– Незаменимых нет, есть незамененные, – сказал дядька Мишка что-то заумное. – Я вот тоже на колхозной ферме работал зоотехником незаменимым. А потом этот сраный Трофимович разорил хозяйство, всех коров под нож пустили, а меня – на четыре стороны. А я, между прочим, сельхозтехникум на «отлично» закончил. Начинал работать на ферме с твоим дедом. Он – скотником, я – зоотехником.

– Ну, да вы говорили. Дед как трактор пахал.

– А то! Нормальный был мужик, трудяга. Точно, пахал как трактор, не то что ты. – Он оценивающе окинул меня взглядом. – Правда, на стакане сидел. А Трофимович долбаный загнал деда твоего в гроб.

Я, конечно, помнил по рассказам старших про деда Кирилла, про мамину свадьбу, про долги, про угнанных телочек с колхозной МТФ.

– А ты говоришь – незаменимые. – Зоотехник снова взялся за молоток и продолжил ровнять кривые гвозди.

Усталость валила меня с ног, не хотелось ни говорить, ни слушать. Я снова ощутил себя заморышем. Может, это от йододефицита? Я вспомнил про «Меню подростка» и с тоской подумал, что никогда не смогу стать офицером.

Амбал грозился меня «посадить на счетчик»

Внезапно дядька Мишка остановил свое нехитрое занятие, взял в горсть кривых гвоздей и важно изрек:

– Уволят, не уволят мамку твою – это как судьба сложится. Вот возьми гвоздь. На сучок попадет и пошел вкривь и вкось. – Он продемонстрировал мне толстый кривой гвоздь. С каким он важным видом это сделал!

– При чем тут судьба? Мать незаменимый специалист, – повторял я свое.

– А вдруг какой-нибудь криворукий плотник молотком по шляпке сдуру не так ударит? Вот судьба и наперекосяк.

Когда дядька Мишка заговорил про судьбу, она мне вновь представилась старой каргой с когтистым указующим перстом, а не кривым гвоздем. Это у бывшего зоотехника судьба – гвоздь под молотком. А моя, блин, карга когтистая. Вот, негодяйка, на навозную кучу меня закинула. Ух, как работать неохота, но надо! На какие же шиши до бати добираться аж на Урал? Тут из детства возникла лужа безденежья – не переплыть. Но преодолевать надо – силу воли закалять, характер ковать!

Я устал по-черному, руки онемели, ноги не хотели двигаться, ныла спина – реально ощущал себя заморышем. Куда делать моя врожденная гиперактивность? В душе у меня зашевелилась ненавидеть к зоотехнику. Вроде мужик он нормальный, с дедом моим работал, хвалил его, мол, пахал как трактор. За это я простил скотоводу вчерашнее – и что палкой в меня запустил, и что обозвал соплей. Но усталость возбуждала злость на дядьку Мишку. Чертов эксплуататор детского труда!

– Все! Больше не могу, – выдохнул я чуть ли не со всхлипом.

– А надо через «не могу». В жизни все делается через «не могу», если чего-то хочешь добиться, – назидательно сказал скотовод. – Ладно, давай перекусим.

Он расстелил на ящике газету, налил в кружку козьего молока и отрезал ломоть хлеба. Я вспомнил из детства, что козье молоко горькое, но целебное. Ладно, может, один хлеб буду есть.

– Иди руки помой. Возле колодца умывальник, – сказал дядька Мишка.

Я с брезгливостью отдраивал свои руки, принюхивался к ним. Позорно, если будет навозом от меня вонять. Вновь и вновь намыливал ладони – вдруг Ленку встречу, а от меня вонизм идет!

Эти мысли, впрочем, аппетита мне не убавили. Я жадно набросился на еду, козье молоко мне показалось не таким уж горьким. Хотя я первый раз глотнул – сосредоточился на вкусовых ощущениях.

– Что, горькое? – улыбнулся дядька Мишка, кажется, первый раз.

– Ну, есть немного.

– Оно как лекарство. Все, что человека лечит, горькое, – философствовал дядька Мишка. Я молча уплетал нехитрую снедь, уже не принюхиваясь к своим рукам.

После перекуса работать вообще не хотелось. Моя воля в виде бомжа– бурлака совсем скукожилась и забилась в дальний угол души. А где же еще воля живет? Именно, там.

Дядька Мишка, не обращая внимания на мою волю, подгонял:

– Давай, шевелись! За сегодня надо закончить все. Где, по-твоему, животина будет ночевать?!

– А что, ваши козы темноты боятся? – попытался я сострить.

– Не умничай! – цыкнул на меня скотовод. – Сам напросился работать. Хоть будешь знать, как рубль достается.

Я устал как собака, отвечать не хотелось. Повез очередную тачку навоза в конец огорода.

– Эй, Кирюха! – кто-то окликнул меня. – Подойди к забору.

Сквозь щелястые доски я увидел. Хлюста. Ну, блин.

– Чего тебе?

– Привет от Амбала! – хихикнул Хлюст. – Должок за тобой.

– А тебе-то что?

– Ладно, меньше базарь. Слушай сюда, – Хлюст поманил меня сквозь щель пальцем.

– Ну?

– Когда будешь уходить, откроешь в сарае изнутри засов. Понял? Амбал сказал так. И не дай бог, если ты этого не сделаешь, Амбал посадит на счетчик. А может, еще на что-то, – хихикнул Хлюст и исчез в зарослях.

– М-да, блин. – подумал я вслух, возвращаясь с пустой тачкой в сарай.

– Что ты там бурчишь? – оторвался дядька Мишка от своих кривых бесконечных гвоздей.

– Да, блин, замудохался я, сил нет, – сказал практически правду я.

– Не ной! Надо дело до конца доводить! Пупок не надорвешь.

Это была ошибка зоотехника – про пупок. Мне показалось, что это намек на пуповину, в которой я запутался в утробе матери, и потому появился на этот свет кесаренком. Я оскорбился и окончательно разозлился на дядьку Мишку. Честно, я не хотел открывать на ночь сарай. Но раз так, раз я кесаренок в пуповине – получи, фашист, гранату! Я продолжил с остервенением ковырять навоз. Когда скотовод отвлекся, я потихоньку отодвинул задвижку на дверях. Так что с тыльной стороны можно было без труда проникнуть в сарай. Я, честно говоря, чувствовал угрызения совести – дядька Мишка, хоть и вредный, но дал мне возможность заработать, да и про деда Кирилла хорошо говорил. Но с другой стороны – Амбал!.. Понятно, что он собрался грабануть скотовода – увести барашка, а может, и целое стадо.

В голове роились всякие мысли. Про Амбала, который меня «посадит на счетчик» или еще куда, про то, что как только обнаружится пропажа, скотовод поймет: открыл изнутри сарай я, и тогда на меня навесят кражу. Ну, блин, влип.

Работу, однако, закончил.

Зоотехник дал неплохие деньги – примерно, на 3 кг кошачьих сосисок.

В принципе, я был доволен. Но мысль про оставленный открытым на ночь сарай не давала покоя. Ну, и про отца, который в реанимации, я не мог забыть – деньги-то зарабатываю на дорогу к нему. А тут еще и про мать какие-то мысли мрачные ворочались в башке, про ее судьбу, про то, что в ПТО будут сокращения. Везде «кривые гвозди», про которые говорил дядька Мишка.

Мать... забрали в ментовку и уволили с работы

В то время, когда я пахал в «авгиевых конюшнях» дядьки Мишки и ощущал себя неисправимым заморышем, у мамы на работе происходило полное скотство! Вот:

– Ирина, тебе шеф передал, чтобы ты написала заявление на полставки, – сказала толстая тетка из маминого отдела, которая вечно жевала лапушистые пирожки.

– Не поняла.

– Ну что непонятного. У нас в отделе сокращают одну единицу.

– А почему я? У меня ребенок несовершеннолетний.

– А у меня два совершеннолетних! Это еще хуже.

– Хуже чего? – уточнила мама.

– Иметь двух совершеннолетних детей. Вот чего! – с надрывом сказала тетка.

– А я лично не говорю, что дети – это «хуже»! – Мама тут же вспомнила, как попала в аварию и потом не смогла выносить ребенка – моего брата, значит. Она всегда об этом помнила.

– Если тебе лучше, а мне хуже, вот ты и пиши заявление.

У мамы подкатила к горлу обида, она еле сдерживала слезы, тем более вспомнила о неродившемся сыне. Мать, которая считалась незаменимым специалистом, не стала спорить с лапушистой теткой, а пошла прямо к шефу.

– Во-первых, я сказал, чтобы твоя коллега написала заявление. Она пенсионерка, – уточнил шеф. – Во-вторых, почему у вас в отделе постоянные склоки? Почему вы вечно недовольны?

– Про склоки – это не ко мне. Я лично работой довольна, но недовольна зарплатой.

– Недовольна зарплатой? Пиши заявление и «досвидос»! Ищи, где зарплата лучше. – Шеф так и сказал – «досвидос», а с виду еще такой солидный, при галстуке.

Тут случилось непредвиденное! В кабинет шефа ворвалась лапушистая тетка.

– Ах ты, сука! Побежала жаловаться на меня! – и всей тушей набросилась на маму. Мать едва увернулась от этой массы. Тетка рухнула на ряд стульев, разметав их по кабинету, как спичечные коробки.

– Нет лучше зрелища, когда бабы дерутся, – спокойно произнес шеф и нажал «тревожную кнопку». У директора была такая тайная кнопка на случай нападения террористов или бандитов. Заставили всех начальников поставить эту самую «антитеррористическую защищенность».

Мама попыталась помочь лапушистой тетке подняться, обнаружила, что та рассекла при падении бровь. Мать испачкалась кровью и в ужасе отскочила:

– А-а-а!.. Боже мой, у нее рана, надо «скорую помощь»! – Тетка валялась на директорском полу и горько, по-девчачьи плакала.

Мама снова попробовала помочь подняться своей коллеге, которой в этой жизни хуже, чем ей, потому что она с двумя совершеннолетними детьми.

Дверь директорского кабинета распахнулась, вбежали бравые ребята в полицейской форме, прибывшие по сигналу «тревожной кнопки».

– Что здесь произошло?

– Что, не видите! Обеих забрать! Бабье совсем охренело!..

– Так она сама. Вы же видели! – попыталась оправдаться мама.

Полицейские пытались оторвать от пола рыдающую лапушистую тетку.

– Нужна «скорая помощь».

В это время в кабинет к директору зашел старший участковый и поздоровался за руку с шефом. – Ну, у меня чуйка на такие дела. Проезжал мимо, смотрю, наши ребята из отдела. Я за ними, а тут, оказывается, мои подопечные. Я свою забираю, ей не нужна «скорая помощь».

«Своей» оказалась моя мама.

– Пройдемте, гражданка, – взял под руку маму старший участковый. – В отделе разберемся.

– Э-э-э. А работать кто будет? – вдруг спохватился директор, но было поздно.

В своем кабинете старший участковый собрался составлять протокол на маму – шелестел бланками, искал ручку. Теперь это был целый майор полиции, который начинал службу помощником участкового у нас в поселке. Он когда-то раскрыл дело о хищении колхозных телок скотником Кириллом, то есть моим дедом.

– До чего ж ты, Ирина, докатилась? – укорял он маму. – Видишь, тетку-то эту, коллегу твою, «скорая помощь» забрала. Вся в кровянке, да и на тебе кровь.

– Я не докатилась. Я вам сейчас объясню. Я запачкалась.

– Все в письменном виде. Пиши, как было, – сунул он какой-то бланк маме. Она впала в ступор и только плакала.

– Пиши, ты что, неграмотная? – прикрикнул участковый. – А еще высшее образование имеешь!

Мама не могла унять слезы. Но не из-за тетки. Просто она вспомнила своего отца – моего деда Кирилла, значит. Она с ненавистью посмотрела на старшего участкового. Тот все понял, потому что все помнил.

– Ну, ты, Ирина, не слишком-то расстраивайся, – примирительно сказал старший участковый. Потом добавил: – Зла не держи за отца своего, за Кирилла-скотника. Не моя вина в том, что он помер. Работа у меня такая. Понимаешь.

Полицейский долго молчал – думал, видимо, о том деле, когда на скотника Кирилла навесили чуть ли не полстада высокопородных телочек, которых, понятное дело, не нашли. Он и тогда знал, что это работа Трофимовича – зав. МТФ. Да. Но скотник дуба дал – так случается. А Трофимович-то, прохиндей, так в итоге полколхоза и приватизировал. М-да. А его, сержантика, после этого дела, повысили по службе – участковым поставили и звездочку младшего лейтенанта кинули. И фигурировал он во всех начальничьих докладах и рапортах как раскрывший крупную кражу.

А мама моя все думала об отце – то есть о дедушке моем Кирилле. Хоть и простым скотником он был, а понимал, что дочке надо образование дать. Вот бы сейчас радовался, что она, Иринка, получила-таки институтский диплом. Пусть и заочно. Но с другой стороны, если бы она не ездила на эти бухкурсы, если бы в аварию не попала, может, был бы у нее второй сынок. Может, с Костей бы не разошлись. Но такая судьба. У мамы она, судьба, наверное, не когтистая тетка с указующим перстом. Но все равно не жалует.

Мамину задумчивость полицейский понял по-своему:

– Успокойся и поезжай домой, а протокол завтра допишем. Сделаем как надо, – бодренько так сказал участковый и засуетился: – Давай я тебя отвезу, что ты будешь на маршрутке тащиться?

Мама хотела отказаться, но когда встала, у нее начали подкашиваться ноги. Участковый это увидел:

– Я тебя отвезу, не стесняйся. Это мы – без проблем. Что мы – не люди?

Мать тряслась в милицейском уазике и думала: «Это батя меня выручил. Уже нет в живых его пятнадцать лет, а вот выручил. Ну надо же, забыла. Как раз завтра его день рождения. В церковь сходить надо – помянуть отца».

Мама, которая не отличалась особой набожностью, ехала домой и улыбалась про себя: она четко понимала, что ее оберегает кто-то свыше. На работе, между тем, спешно оформляли приказ об увольнении сотрудницы-хулиганки «по собственному желанию». Даже юриста стороннего привлеки. «Зачем пятно на репутации предприятия? – здраво рассудил тот. – Да и место освобождается без сокращения». Директор с удовлетворением согласился.

Водка мамы, сирень Маришки, мои разборки с Амбалом

Милицейский уазик подкатил прямо к окнам нашего общежития и с визгом затормозил. Я, вернувшийся от дядьки Мишки-зоотехника, уставший и озабоченный, как раз шарил в холодильнике насчет чего-нибудь погрызть. Глянул в окно и обомлел: менты! За мной? Так быстро? Ни фига себе! Еще же ничего не произошло! Из уазика. вышла мама. Почему ее привезла полиция? Почему она так рано с работы?

Хлопнула входная дверь, мать вошла.

– Ты почему не в школе?

– Я заболел, – сказал я почти правду, потому что чувствовал себя фигово – от усталости и от переживания. Мать не стала ничего расспрашивать, а ушла в комнату и рухнула на постель, не раздеваясь. Я понял: что-то не так.

– Мам, что случилась? Почему так рано с работы? – В ответ молчание. – Мам, ты чего? – я потихоньку потряс ее за плечо. Она резко встала:

– Ничего. Уже ничего!.. Ни-че-го. ни-че-го. – механически повторяла она. Открыла холодильник, достала полбутылки водки, стоявшей с незапамятных времен, налила себе. Посмотрела сквозь меня. У нее были странные, как бы невидящие глаза – припухшие, заплаканные. Мать залпом выпила водку. Вообще-то, за ней этого не водилось, она непьющая. Разве что иногда пиво.

– Не бойся, Константинович, мать твоя алкашкой не станет.

Я как раз этого забоялся, у нас в общаге со злоупотреблением у многих проблемы. Да и дед мой, говорят, был большой любитель выпить. Опять же, батя. Ну, это не наша с мамой тема, надеюсь.

– Мам, ты чего? – по-другому я не мог сформулировать своего удивления.

– Я снимаю стресс. Меня увольняют. Меня в тюрьму сажают, – ответила она притворно пьяно. А может, и правда, так быстро развезло. – Все, оставь меня. – Она ушла в комнату, заперлась там и заплакала навзрыд.

Я остался на кухне и слушал через закрытую дверь ее рыдания. Слушал и переваривал: «.увольняют, в тюрьму сажают.».

Мне было невыносимо жалко маму, и батю было жалко. Я ведь и о нем все время, он же в больнице, в реанимации. В итоге стало и себя жалко. Комок подкатил к горлу, и слезы сами потекли. Но я не плакал, слезы – они сами. Нет, я не плакал. Мне уже четырнадцать лет, я практически мужчина. Мягкое сердце пацану никак нельзя иметь. Мужчине плакать позорно.

Я сильно и надолго зажмурил глаза, стараясь не выпускать слез. Уткнулся в ладони – пытался прекратить свою слезоточивость. Так и заснул за столом. Это я понял, когда мне стал сниться странный, но знакомый сон. Я взбираюсь по лестнице без перил. Внизу – папа, мама и я маленький.

Мать мне:

– Ой, осторожно!..

– Подожди, Кирилка, я сегодня же поставлю перила, – говорил снизу папа.

А на балконе (или на постаменте?) – Ленка. Я знал, что это сон, потому что и во сне думал: «Как это? Маму уволили, папа в реанимации, но в то же время – они вдруг внизу? И опять эта Звездная Звезда!»

Встал, умылся. Прислушался – мама тоже перестала плакать. Я осторожно приоткрыл дверь – она спала. Ну, хорошо, подумал я.

Противно зазвонил мой сотовый. Я его не любил по многим причинам: на нем почти всегда не было денег, он был допотопным – кнопочным, а не сенсорным, как у всех, на него нельзя было закачать нормальные игры. Этого хватало, чтобы не любить мой телефон. Он и сам это понимал, потому редко звонил. А что ему звонить? Кто с заморышем хочет говорить? Я вот и сейчас удивился. Сначала попытался рассмотреть на маленьком, потрескавшемся экранчике номер. Ни фига не было видно. Но отвечать надо – слишком настойчиво и противно верещал телефон – не разбудить бы мать.

– Алло, слушаю.

– Привет. Выйди, поговорить надо, – это был голос Маринкин. Глянул в окно – никого.

– Ты, что ли, Маринка?

– Выходи, надо что-то важное сказать.

Когда я вышел во двор, из-за кустов сирени, которая только начала цвести, возникла Маринка.

– Привет, Кир.

– Привет. Чего надо?

– Тут такая тема, – начала она взволнованно, шепотом и как бы не на своем языке. – Я нечаянно подслушала. В общем, Амбал со своей кодлой сегодня ночью хочет у дядь Миши барана стащить. Это Ленка им шашлык заказала. На спор, что они для нее.

– У зоотехника, говоришь?

– Ну да.

– И что?

– А то, что они тебя подставят. Я все знаю, ты сегодня работал у дядь Миши и изнутри открыл сарай.

Я не стал расспрашивать Маринку о других подробностях, потому что и сам понимал – они, Амбал и его кодла, меня конкретно подставляют. А Маринка на меня так странно смотрела, у нее, оказывается, красивые глаза, как у моей мамы. Дурочка, влюбилась, что ли, в меня? Мне стало как-то неловко, но и приятно. Наверное, не такой я уж и заморыш. Так, ладно, это – все лирика, розовый кисель. Что делать с открытым сараем на скотном дворе?

Маринка сорвала гроздь распускающейся сирени, нервно крутила веточку и все смотрела на меня, странно так смотрела. Я старался на нее не обращать внимания. Тут что-то надо решать, а она. Вот именно, розовый, даже сиреневый кисель.

– Кир, давай пойдем к дяде Мише и все скажем. По-честному.

– Что я, лох последний, что ли?

– При чем тут лох! Это Амбал тебя хочет подставить, как последнего лоха. – Она была убедительна и даже, кажется, красива – вся, не только ее глаза. Хотя, какое мне дело до ее красоты?

Тут из-за угла дома появился рыжий Дениска с моим портфелем.

– Привет, что вы тут, любовь крутите?

– Фу, дурак! – фыркнула Маринка, развернулась и быстро пошла прочь.

– А фигурка у нее нормалек, – оценил Дениска.

– Дэн, ты что несешь!

– А что, ревнуешь? – Дениска задорно смеялся. – Да ладно, все знают, что она за тобой бегает.

Я хотел треснуть Дениса своим полупустым портфелем, но он увернулся.

– Ладно, ладно, успокойся. Амбал про тебя спрашивал, что-то они замышляют.

– Да знаю, что они замышляют. – Я вкратце рассказал Денису ситуацию.

– М-да. – только и сказал он.

– Короче, я иду к Амбалу, там разберемся.

– С кем? С Амбалом? Ты разберешься? – Денис глубоко усомнился.

– Посмотрим. Ты не вписывайся, но будь со мной рядом.

Я подумал о маме, которая выпила водки, про отца, который после аварии весь в гипсе. А тут еще Амбал. Короче, везде засада

Как я мутузил Амбала на глазах у Ленки и его кодлы

Уже совсем стемнело. На меня навалилась усталость, как будто сам Амбал придавил своей тушей. Слишком много за один день событий: «авгиевы конюшни» у дядьки Мишки, мамины непонятки с работой и полицией, появление Маринки с сиренью. Теперь вот рыжий Денис как свидетель моего будущего позора.

Я, дурак, ляпнул про разборки с Амбалом, хотя и сам не знал, как это будет выглядеть. Понятно, что, если сойтись с ним один на один, он меня отмутузит по полной программе. Не пойти к Амбалу? Конечно, Денис поймет правильно. У меня прямо на поверхности души ворочался страх наподобие бородавчатой лягушки. Фу-у-у.

Я напряг свою волю, которая так и оставалась типа бомжа-бурлака в стиле фэнтези. Но у меня сжались кулаки и где-то внутри встрепенулась мощная птица под названием смелость. Она, моя смелость, была похожа на орла. Ну что я напридумывал? Страх в виде лягушки, смелость – орел. Полная белиберда. А почему орлы лягушек не едят? «Так! Характер бойцовский надо формировать», – внушал я себе.

– Кирюха, ты что, загрузился? – это рыжий меня окликнул. – Давай не пойдем, ну его на фиг, этого Амбала.

– Я вот тоже думаю. Сегодня так у зоотехника навкалывался, сил нет, – готовил я себе отступление. – Да и мать. Как там она?

– А что с ней?

– Да, есть проблемы. – Я не стал Денису говорить про то, что мама выпила водки, про участкового. – Короче, Дэн, подожди меня, портфель отнесу.

Я вошел в подъезд, поднялся на ступеньки и приоткрыл дверь нашей квартиры. Оттуда слышалась любимая мамина песня:

Ты, река ли моя, чиста реченька,

Серебром ключевым ты питаешься...

От истоков струишься отеческих,

Меж камней-валунов извиваешься...

Мать прервалась:

– Это ты, Кирилл?

– Да, мам, я.

– Что ты там гремишь?

– Да у Дениса велосипед сломался, ключи ищу.

У нас на шкафу в прихожке был ящик, где хранился разнокалиберный инструмент: молоток, щипцы, ключи и прочие железки. Я, честно говоря, искал не ключи для велосипеда, а что-нибудь поувесистее, чтобы долбануть Амбала по мозгам. Разводной ключ взять, что ли? Или молоток? Нет, так можно Амбала и убить. Я окинул глазами кухню. О!.. Скалка, которой мама иногда раскатывала тесто для пирожков и вареников. Вспомнил про ее знатные пирожки с капустой, и захотелось хавать. Пошарил по холодильнику – ничего, кроме майонеза. С хлебом – пойдет. Густо намазал ломоть, взял скалку. Она удобно легла мне в руку.

Вышел на улицу.

– Будешь? – спросил у Дениса и протянул ему хлеб с майонезом.

– Ешь сам, тебе силы нужны, – он рассуждал правильно.

– Это что? – спросил Дэн про скалку.

– Орудие пролетариата.

Денис понял.

Я знал, где может сейчас находиться Амбал со своей кодлой – в школьной котельной, которая разместилась в полуподвале. Отопительный сезон закончился, но у них откуда-то были ключи от котельной.

Подошли. Из котельной доносился ржач. Кажется, и девчачий визг.

Всю дорогу я обдумывал, что скажу Амбалу и что с ним сделаю. Во-первых, скажу, что я не глист и не заморыш. Во-вторых, что я ему ничего не должен – ни одной сигареты, ни полспички. В-третьих, звездану скалкой по голове! Не в висок, конечно. Не дай бог убить. А прямо по кумполу, чтоб отрубился!

Мы с рыжим Денисом спустились вниз по ступенькам. Прислушались. Амбал, конечно, был здесь! Там живо обсуждали шашлыки из баранины.

Амбал раскинулся в допотопном кресле боком к входу, потому нас не увидел. По кругу – его кодла, человек пять-шесть, среди них детдомовские пацаны. М-да! Я не имел никаких шансов. Мне захотелось сквозануть отсюда, но. встретился глазами с Ленкой! Она – здесь? Ничего себе! Звездная Звезда причудливо взгромоздилась на широкий подоконник. Над всеми – как всегда, на высоте, на пьедестале.

– Оба-на! Иди-сюда-стой-там! – Это Хлюст увидел меня.

– Пошли отсюда, – шепнул мне Денис, стоявший рядом. Честно говоря, я хотел этого и даже ждал от рыжего таких слов. Но тут Амбал лениво повернулся в мою сторону:

– Ну, ты, глист, тебя кто сюда звал? Что надо?

– Никто не звал, сам пришел, нужно поговорить , – выдавил я из себя, перебарывая мандраж. Правой рукой под мышкой нащупал скалку, это чуть успокоило.

– Ты, наверное, хочешь рассказать, что сарай у дядьки Мишки оставил открытым, – Амбал нагло ухмылялся. – Ну ладно, будем считать, что пачку сигарет ты отработал.

Моя решительность окончательно улетучивалась – я забыл «домашнюю заготовку»: про то, что я не глист и не заморыш. Но я все же помнил, что должен звездануть Амбала скалкой по голове. Лишь бы не в висок! По кумполу – и вырубить его.

– Кирюха тоже хочет шашлычка, – подала голос с подоконника Ленка.

– Хавку надо заслужить. Если Хлюст возьмет его с собой, может, свою косточку и получит, – сказал Амбал под недружный хохоток своей кодлы.

То, что пацаны смеялись не особо дружно, меня немного успокоило. Не все, видно, здесь так уж безоговорочно поддерживают Амбала. Это был толчок к действию! А еще – Звездная Звезда! Я, может, для нее ореховую аллею посадить хочу, а она. Пусть посмотрит, как я сейчас урою Амбала! Конечно, это не по-честному – я со скалкой, а он – с голыми руками, сидит, расслабился. «По-честному, не по-честному.», – это было похоже на отговорки.

Я выхватил скалку и с лету врезал Амбалу! Он, скотина, успел отвернуться, и удар прошелся вскользь. Амбал вскочил, ошарашенный. Я продолжал колотить его скалкой, видно, удары мои не сильно достигали цели – все по рукам, по плечам. Амбал начал хаотично отмахиваться и кричать: