Текст книги "Изборник. Стихи 1968–2018"

Автор книги: Сергей Стратановский

Обводный канал

 
А там – Главрыбы и Главхлеба
Немые, пасмурные души,
А там промышленное небо
Стоит в канале…
И боль все медленней и глуше,
А ведь вначале
Была такая боль…
Дым заводской живет в канале,
Чуть брезжит, чуть брезжит осенний день,
И буквы вывески Главсоль
Шагают по воде.
И мнится: я – совсем не я,
Среди заводов и больниц,
Продмагазинов, скудных лиц
Я стал молчанием и сором бытия.
 

1969

«Заслонить небытие заводом…»

 
Заслонить небытие заводом,
Уничтожить сварочной дугой,
И в толкучке, с рабочим народом
Пиво пить, говорить о футболе,
Словно не было сумерек боли
И мусора небытия.
Не поймешь, что за силой влеком,
Не поймешь, только дышишь легко.
 

1969

«На заводе умирали…»

 
На заводе умирали
Каждый месяц, чередой.
Их портреты выставляли
В черных рамках, в проходной.
И ручьями заводскими,
В чистой лодке похорон,
Приезжал всегда за ними
Старый лодочник Харон.
Через дождь, скучанье, горе,
Сквозь надгробные слова
Уплывали души в море —
Там – Блаженных острова.
 

1970

Геростраты

 
А мы – Геростраты Геростратовичи,
Мы – растратчики
мирового огня,
Поджигатели складов сырья
И хранилищ плодоовощей.
И вот со спичками идем
Осенней ночью, под дождем,
Мы – разрушители вещей,
Мы ищем страшного экстаза,
А там, у жизни на краю,
Живет она, овощебаза,
За Черной речкой, с небом рядом,
Как Афродита с толстым задом,
Овощебаба во хмелю.
О ней мы грезили в постели,
И вот она на самом деле,
И роща пушкинской дуэли
Сияет рядом с ней,
И Стиксов греческих черней
Здесь речка Черная течет,
Но тот, кто пел, был счастлив тот,
Не умер тот и не умрет,
Не для него, для нас течет
Забвений страшная вода.
Осенней ночью, под дождем,
Из жалкой жизни мы уйдем
Неведомо куда.
Беги от ужаса забвений,
Беги, как некогда Евгений,
От бронзы, скачущей по мусорной земле,
Туда, где в слякоти и мгле
Лежит мочащаяся база,
Пустые овощи для города храня,
И, как любовного экстаза,
Ждет геростратова огня.
А мы – порыв, а мы – угроза,
Крадемся тихие как мышь,
И, словно огненная роза,
Ты просияешь и сгоришь.
Ведь мы – Геростраты Геростратовичи,
Расточители греческого первоогня,
Поджигатели складов сырья,
И овощехранилищ.
 

1970–1971

Социологический трактат в стихах о феномене алкоголизма

 
Мы чудесно спасемся пустот бытия!
 
 
И тоску, словно черствую булку,
Алкогольным ртом жуя,
Человек ползет по переулку
Трактуем всеми как свинья.
А некогда его портреты в цехе
Сияли гордо и красиво,
Он жил, радея за успехи
Родного коллектива.
Была квартира и семья,
И сыновья учились в школе
На диалектиков,
но сущность бытия
Он потерял и в алкоголе
Нашел забвенье и себя.
О ты – феномен отчужденья,
Сизифо-жизнь, никчемный труд…
Живут дома как наважденья
Каналы мутные текут.
О Ленинград – земля пустая
И нелюбезная народу,
Здесь мутят черти из Китая
В каналах медленную воду.
Здесь Ленэнергии: Ленсвет, Ленгаз, Ленмозг
Сосут вампирами пустыми,
И ты сгибаешься под ними,
Ничтожный человеко-мост.
Мост от рожденья до могилы,
Через каналы и дома,
Сквозь свет нелепый и немилый,
Сквозь годы в мире несчастливом,
И птица над заливом
Летает, как тюрьма.
Ей не дано свободы,
Ее сожрет Китай,
За беды и невзгоды
Ей не обещан рай.
И человек по мостовой,
С отяжелелой головой,
Ползет, тоскуя и блюя,
Трактуем всеми как свинья,
Как язва общества и мусор бытия.
 

1971

Мочащийся пролетарий

 
Сквозь сон мочащийся Сизиф —
Чернорабочий, такелажник…
Жалок он и некрасив.
Был набит его бумажник
Квартальной премией,
но, скуку бытия
Почувствовав, все пропил сразу,
Взяла милиция тебя
Как социальную заразу.
И в вытрезвителе,
мочась сквозь небо ночи,
На свой завод, на прорву труб,
Ты лежишь, чернорабочий,
Безобразен, тёмен, груб.
И в твоем духовном взоре
Цехи, трубы, человеки,
А моча уходит в реки,
А после в Неву и море,
В огромное, чистое море,
Где чайки кричат над водой.
 

1971

Лубочная картинка

 
И сквозь заборы и заводы
Шумят с рассветом поезда.
Едет утром на заводы
Человек – пустяк природы,
И дрожит сквозь непогоды
Близорукая звезда.
Ночью Эрос, ночью Нина,
Утром холод и завод,
Неприглядная картина,
Неприветливый народ.
Будни жизни, бремя боли,
Лишь у Нины дорогой
Ты в любви, как в алкоголе,
Обретаешь свет земной.
 

1971

Эрос

 
И Эрос, реющий в канале,
И ночь разверзлась и светла,
Когда влюбленные тела
Еще бессмертья не узнали,
Но тени их слились в канале,
И веет Эрос над землей.
Он легкий бог, всегда ребенок,
Всегда ликуя и резвясь,
То вдруг, как воздух, чист и тонок,
Земных вещей живая связь.
Но есть тела, но есть созданья,
Разъединенные навек,
И тщетно Эрос мирозданья
Зовет ущербный человек.
И тень его, ища слиянья,
Любимой тени не найдет.
 

1971

Фабричный переулок

 
О, дети страшные заброшенных дворов —
Убийцы женственности бледной,
Услыша сердца зов,
Идут к подруге бедной,
К Пении уличной, к ее груди сиротской,
Уже полуживой от ненасытных рук,
И вот когда взята игрушкой плотской
И брошена как сор,
Над ней живет собор ее незримых мук.
 

1972

«И голый юноша, склоняясь и шепча…»

 
И голый юноша, склоняясь и шепча
Подруге робкой и губами,
касаясь тихого плеча,
И небосвод горит звезда́ми,
Когда уснет свеча,
           и только Божье око
Два тела сросшихся найдет на дне потока
Сквозь тишину вещей текущего ручья.
 

Осень 1972

«Стеклотару сдают, неботару…»

 
Стеклотару сдают, неботару,
Баботару восторгов, надежды,
Баботару любви
           с отпечатками скотства и пьянства,
Неботару без неба, с остатками боли и яда,
Боготару пространства
с плотвой Иисусовой, с мусором,
С метафизикой боли,
           метафизикой зорь и надежды.
 

1975

«Ленинградская лестница…»

 
Ленинградская лестница,
          щи, коммунальная дверь…
Провода от звонков:
          Иванов, Розенцвейг, Иванов.
В шапке снега бескровного,
          с холода,
          зябкими пальцами спичку —
В коммунальную бестолочь, выморочь,
          в джунгли обид в коридоре.
Там женщина плачет в смятенье и горе,
В норе бытия
          без любви и без света,
И не единым словом не согрета.
 

1975

«Лампочка света разбитого…»

 
Лампочка света разбитого,
          польта в прихожей и шапки.
Здесь ли гражданка Корытова,
чьи моральные принципы шатки?
Здесь ли Фома Маловеров?
Нет, он уехал в Канаду.
Грязных твоих фаланстеров
ему и задаром не надо.
В кухне огромные окна,
полные моря заката.
Ну а в уборной – пятна
как европейская карта.
Видишь, вот Скандинавия,
Дания рядом как будто —
Родина добронравия
и сексуального бунта.
О, сапоги рассохшиеся,
с комьями глины небесной,
Клянчащие метафизики,
фрайбургской, бесполезной.
О, языки смесившиеся,
как при строительстве башни,
Кухонный с интеллигентским,
в супе всеобщем, вчерашнем.
 

1975

Мастерская поэта

 
Утром портвейн, губы вяжущий,
утварь в стекле помутилась…
Стулья и стол, чуть бормочущие,
           кошки мостами горбатятся.
Студень очей несияющих,
с хлебом черствым,
с богемной солью…
Об пол желает грохнуться
посуда-самоубийца.
Стены, едва бормочущие,
облиты ядом обойным,
Только углам и не больно,
чернеющим, как метафизика.
О, написать бы на кошках
кистью богемной «надежда»,
На потолке, на полу, на ложках,
краской звеняще-багровой,
Краской залива восхода.
 

1975

«Эта злая, больная, босая…»

 
Эта злая, больная, босая,
Затрапезная Золушка-речь,
Что, в подпитии ногти кусая,
Хочет дом королевский поджечь.
 
 
Вырываясь из сахарной сказки,
Одержимая злобным огнем,
Отвергает подачки и ласки
И по скатерти пишет углем.
 

1978

«Смерть не таинственный порог…»

 
Смерть не таинственный порог —
Она привычна как творог,
Она печется как пирог
На каждый день и час.
 
 
И по ночам, когда не спишь,
Она скребется словно мышь
И льдинкой бьется в нас.
 

1978

«Плеханов-вальс, Плеханов-вальс…»

 
Плеханов-вальс, Плеханов-вальс
Звучит на танцплощадке.
Я вас люблю, я вижу в вас
Свой идеал в зачатке.
Вас на руках нести готов
Отсюда до Камчатки.
Но лучше ближе – в ночь кустов,
Где луначарская луна
           плывет среди ветвей,
И о любви поет
кровавый соловей.
 

1981

«Снова служебное лето…»

 
Снова служебное лето —
          сорного сполохи солнца,
Службище чертополохово
чепухарь канцелярских забот.
Дурь коридоров бормочущих,
           в тупиках – любомясо соитий.
Лестницы, лестницы, двери —
всасывающий чертоворот…
 

1981

«Дикого плоти бутона…»

 
Дикого плоти бутона
          полудетской ладонью коснись,
Телом трепещущим, чутким,
как листва и как небо ночное.
Жилами, сердцем коснись
Живородящего мяса,
миростроительной плоти.
 
 
В омуте, в глуби зеркал
расплывается образ двутелый.
Федоров, лунный старик,
чуть мерцает в траве мертвецов.
Мы, обнаженные, где? —
           На щеке мертвяка мирового,
В яблоке гиблом любви,
В биокамере плоти,
           в биоколбе всекровного Бога,
Где ни дверей, ни окна.
 

1981

«Снова больница…»

 
Снова больница —
          страдалище, форум народный
Где в разговорах