Текст книги "Корректор Оплошностей (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Корректор Оплошностей
Корректор оплошностей
Глава 1: Коэффициент неловкости
Воздух в лаборатории был его. Не в собственности – в понимании. Алёша вдыхал его медленно, по фракциям, как редкий газ. Острый, электрический запах перегретого блока питания. Сухая, вековая пыль со стеллажей, пахнущая хрупкой бумагой и тишиной. И тонкая, почти призрачная нота канифоли – след вчерашней ночной работы.
Это был запах порядка. Территория, где хаос подчинялся формулам.
Перед ним белело поле боя – огромная маркерная доска, исчерченная многоэтажными уравнениями. Цифры и греческие символы ветвились по ней, как нейронная сеть, описывая поведение реальности на самом её краю. Здесь, в этом рукотворном космосе, Алёша был не просто физиком. Он был зрителем в первом ряду творения. Он мог видеть исходный код, на котором скомпилирована Вселенная.
Он знал, что в основе всего лежит элегантная ошибка. Бесконечный набор вероятностей, который сворачивался в единственную реальность лишь в тот момент, когда на него смотрели. Хаос был не дефектом системы. Он был самой системой.
И это было красиво.
Алёша отвернулся от доски, снял очки, устало сжал переносицу. Подошёл к широкому, забрызганному дождями окну, выходившему во двор НИИ. Подышал на стёкла, протёр их рукавом.
Мир за окном обрёл резкость.
И в эту же секунду, будто по команде невидимого режиссёра, в фокус попала она. Лена.
Она стояла у облезлой скамейки и смеялась чему-то в телефоне. Солнце запуталось в её волосах, и на одно невыносимое мгновение всё остальное – двор, НИИ, сама физика – перестало существовать.
Испарился всемогущий творец миров. На его месте остался тридцатилетний мальчишка, утопающий в мешковатом халате. Его мозг, секунду назад калибровавший космологические константы, дал сбой, столкнувшись с нерешаемой задачей.
Задача: Приветствие.
Дано: Объект «Лена». Дистанция ~30 метров. Один слой грязного стекла.
Найти: Оптимальный алгоритм контакта.
Мысли посыпались, как битые файлы.
Помахать. Она не заметит. Или заметит, но не поймёт, кому. Он останется стоять с идиотски задранной рукой. Провал.
Открыть окно. Скрипучая рама, эхо во дворе. Крикнуть «Привет!». Будет выглядеть как сумасшедший отшельник из башни. Катастрофа.
Ничего не делать.
Стопроцентная гарантия избегания позора. Стопроцентная гарантия упущенной возможности.
Алёша отступил от окна, обратно в тень своей лаборатории. Его плечи обмякли. Гений, видевший красоту в хаосе Вселенной, панически боялся его малейшего дуновения в мире людей.
Длинный коридор НИИ был похож на геологический срез времени. Скрип стёртого паркета, монотонный гул ламп, въевшийся запах хлорки и бумажного тлена. Алёша шёл быстро, прижимая к груди стопку расчётов. Это был его щит. Его будущий патч для реальности. Мысли о нём почти вытеснили утреннюю капитуляцию у окна.
Он свернул за угол.
И мир схлопнулся в одну точку.
Из-за поворота, напевая что-то легкомысленное, вынырнула Лена.
Толчок был почти невесомым, но его последствия – вселенского масштаба. Её папки просто шлёпнулись на пол. Папка выскользнула из его вспотевших пальцев. Листы не взмыли в воздух, а просто рассыпались по полу грязным веером, и самый важный, с ключевой диаграммой, скользнул точно в лужицу под батареей.
– Ой! – Лена рассмеялась. Её смех был тёплым и настоящим, и от этого Алёше стало только хуже. – Кажется, у нас гравитационный коллапс. Простите!
Кровь ударила в уши, и он услышал их горячий гул. Он рухнул на колени. Пальцы не слушались, путались, пытаясь собрать и её документы, и свои.
– Я… эм… траектория… – бормотал он, глядя на расползающиеся по полу бумаги. – Не учёл вектор… Ваши папки!
– Да бросьте вы мои папки! – она уже легко собрала свои вещи и теперь, опустившись рядом, помогала ему. Её пальцы двигались по полу с лёгкой, точной эффективностью, подхватывая листы. – Свои спасайте! Что тут у вас, теория всего?
Алёша поднял мокрый, безнадёжно испорченный лист. Тонкие линии, выведенные с любовью и рапидографом, потекли, превращая стройную диаграмму в уродливую кляксу.
Мгновенная, необратимая энтропия.
Его социальная ошибка только что нанесла прямой физический ущерб его работе. Единственному, что у него было.
– Почти… – прошептал он, глядя на погибший чертёж. – Теория… избегания всего.
Он поднял на неё глаза. Она смотрела на него с такой искренней, обезоруживающей симпатией, что это ощущалось как пощёчина. В её взгляде не было насмешки. Была жалость. А жалость – это просто вежливая форма презрения.
Схватив остатки листов, он вскочил.
– Спасибо, я… мне нужно…
Он не договорил. Просто развернулся и почти бегом скрылся за поворотом. Он оставил её одну, посреди коридора, с последним уцелевшим листом в руке.
Прижавшись к холодной, облупившейся стене, он пытался дышать. Сердце колотилось о рёбра с сухим, болезненным стуком, будто пытаясь пробить грудную клетку. Он зажмурился, а когда открыл глаза, осторожно выглянул из-за угла.
Лена ушла.
Вместо неё по коридору шёл профессор Завьялов, суровый старик из отдела теоретической механики. Человек, который однажды назвал его диссертацию «юношескими фантазиями».
Завьялов остановился как раз на месте катастрофы. Хмуро огляделся. Убедился, что один. А потом присел на корточки, достал из портфеля маленький бумажный пакетик и высыпал его содержимое – хлебные крошки – в щель у плинтуса. Для мышей, которых все ругали, но тайно подкармливали.
Этот крошечный, нелепый акт тайной доброты от человека, которого Алёша считал бездушным монстром, на секунду выбил его из колеи. Эта мысль не укладывалась в его чёрно-белые схемы. Она торчала из них, как неверный результат в отлаженной программе.
Но она тут же утонула в новой, горячей волне собственного унижения. Он снова сжал в кулаке мокрый, бесполезный лист бумаги.
Вечером кафе «Зерно» пахло жжёным кофе и чужими разговорами. Алёша забился в самый дальний угол, пытаясь спрятаться от самого себя. Лаборатория сегодня давила стенами.
Перед ним лежала стопка салфеток. Он пытался восстановить на одной из них погибшую формулу.
Колокольчик над дверью звякнул.
Алёша не поднял головы. Он знал: если поднимешь – случится плохое. Это был его личный, безотказный закон природы.
– Снова вы, профессор!
Он снова не ошибся. Его личный закон Мёрфи сработал безупречно. И у этого закона было имя – Лена.
Она стояла у его столика с подругой, улыбалась. Он был в ловушке.
– Решили сменить обстановку для великих открытий?
Он судорожно скомкал салфетку, пряча формулу в кулаке.
– Я… – мозг лихорадочно сканировал варианты. – Эмпирическим путём подбираю оптимальную кофейную константу. Для бодрости.
Её подруга хихикнула. Лена лишь улыбнулась шире.
Подошёл официант.
– Что будете заказывать?
Паника. Простая бытовая задача. Минное поле.
– Мне… э-э-э… латте. Нет, капучино! – произнёс он слишком громко. – С корицей. Без. Просто… воды.
Он махнул рукой, пытаясь отменить весь этот словесный хаос. Локоть сбил высокий стакан с водой, который уже стоял на столе.
Мир сузился до летящего стакана. Секунда растянулась. Холодный шлепок воды по рукам вернул его в реальность.
Вода залила стол, его руки, телефон и ту самую скомканную салфетку. Тонкие графитовые линии, которые он только что нанёс, расплылись.
Снова.
Тишина за столиком стала вязкой, она заполнила уши, как акустическая пена.
И снова она его спасла. И это было хуже всего.
– Ой, ничего страшного! – Лена подмигнула официанту. – Тряпку, пожалуйста. И два двойных эспрессо.
Она повернулась к Алёше. Он сидел, оцепенев, глядя на мокрое пятно.
– Бывает, – сказала она тихо, почти по-дружески. – Это называется «повышенная энтропия в локальной системе». Давайте, я закажу вам кофе? Нужно перезагрузить процессор. Идёт?
Её доброта. Её лёгкая ирония. Её непринуждённое использование его же терминов.
Это было не спасение. Это было публичное признание его полной несостоятельности. Он не был равным. Он был… проектом. Ходячей катастрофой, которую нужно опекать.
Он смотрел на расплывшуюся на салфетке формулу. Символ его тройного провала за день. Всё, к чему он прикасался в этом мире, превращалось в жалкий, бытовой беспорядок.
– Нет. Спасибо. – Голос был глухим и чужим. – Мне пора.
Он встал, пробормотал что-то похожее на извинения и вышел из кафе, не глядя.
Ночной воздух был холодным и трезвым. Он шёл по пустынной улице, и впервые за весь день не чувствовал ни стыда, ни паники. Он не чувствовал ничего.
Только абсолютную, холодную ясность, как у выверенной до микрона линзы.
Хватит.
Хватит быть ошибкой в чужих глазах.
Весь этот мир – это плохо написанный код, полный социальных багов и нелогичных протоколов. И если никто не может его исправить…
Это сделаю я.
Я напишу патч.
Патч для реальности. Для своей реальности.
Алёша ускорил шаг. Его путь лежал обратно в НИИ, в его лабораторию. Но на этот раз он возвращался туда не как жертва.
А как создатель.
Глава 2. Сборка идеального «Я»
Ночной воздух не лечил – он был просто смесью газов, которую Алёша методично вдыхал и выдыхал под гулкий ритм собственных шагов по пустым улицам.
Решимость, родившаяся в кафе из унижения, не испарилась. Она сжалась внутри в твёрдый, холодный комок, похожий на кусок металла. Больше не было ни паники, ни стыда. Только масса. Плотность. И вектор, направленный точно в сердце хаоса.
Тяжёлая дубовая дверь НИИ издала протяжный скрип, и его эхо, затухая, покатилось по бесконечным коридорам. Здесь, в царстве тишины, пыли и казённого линолеума, стёртого до бетонной кожи, Алёша был дома. Каждый шаг – по своей территории.
На вахте дремал Семёныч, уронив голову на сканворд. Не шелохнулся.
Мир спал. Лучшее время для работы.
Лаборатория встретила его знакомым запахом остывших схем и застарелой пыли. Алёша не стал включать верхний свет. Только щелчок тумблера настольной лампы, и жёлтый конус вырвал из темноты его алтарь. Его операционную.
Он двигался без единой лишней мысли, без единого лишнего жеста. Руки сами знали, что делать. Из шкафа появился не просто осциллограф, а главный модуль – сердце будущего творения, над которым он тайно работал последние три года. Сегодняшняя ночь была не началом, а финальной, отчаянной сборкой.
Рядом, словно спящие в коконах жуки, легли антистатические пакетики с микросхемами с AliExpress. Из ящика – мотки медных проводов в потрескавшейся тканевой оплётке.
«Наследие советской гигантомании и плоды китайской миниатюризации, – мелькнула в голове ироничная мысль. – Идеальный симбиоз».
Старый паяльник с выжженным жалом занял своё место в розетке. Через минуту по комнате пополз едкий, но до боли родной запах канифоли. Алёша глубоко вдохнул. Это был запах контроля. Его единственной настоящей стихии.
Те самые руки, что час назад дрожали над стаканом с водой, теперь двигались с абсолютной, почти нечеловеческой точностью. Пальцы порхали, придерживая крошечные ножки микросхем. Жало паяльника точечными, змеиными укусами прихватывало их к плате. Он не думал о физике. Он не думал о Лене. Он бормотал себе под нос слова, выжженные на подкорке. Мантру. Заговор.
– Ошибка… обнуляет вклад…
Капля олова легла на контакт идеально ровным, блестящим холмиком.
– Значит, вклада не будет. Будет результат.
Его пальцы, как паучьи лапки, сплетали паутину проводов, следуя схеме, которая существовала только в его голове.
– Минимизировать… вероятность… нежелательного исхода…
Он соединил последний блок. Подключил систему к монструозному блоку питания, выдранному из списанного компьютера. Замер.
Время пришло.
Он затаил дыхание и щёлкнул тумблером.
Свет в лаборатории моргнул, просел до тусклого оранжевого свечения. Пол под ногами завибрировал от низкого, утробного гула, а из розетки потянуло озоном. Воздух взорвался резким запахом горелого пластика, и сквозь него тут же пробился острый, стерильный холод.
Алёша отшатнулся.
Инстинкты кричали об опасности. Прибор пожирал энергию не так, как он рассчитывал. Рвано. Хищно. Это был не калькулятор, а какая-то чёрная дыра в розетке, способная выжечь проводку во всём крыле.
Впервые за вечер он почувствовал страх. Не социальный, не жалкий. А древний, животный страх перед огнём и неконтролируемой силой.
Эта штука была опасна по-настоящему.
Паника была холодной и ясной. Он не раздумывая рванул к стеллажу, схватил массивный, собранный для другого эксперимента феррорезонансный дроссель и, обжигая пальцы, подключил его к цепи, создавая грубый, но эффективный балласт для гашения скачков мощности.
Снова щелчок тумблера.
На этот раз свет не погас. Гудение выровнялось. Кулеры на корпусе с нарастающим воем раскрутились до предельных оборотов, как турбины самолёта.
Алёша, не дыша, посмотрел на зелёный экран осциллографа.
Вместо привычной ровной линии на нём бурлила, дрожала и переливалась хаотичная зелёная пена. Живая. Непредсказуемая.
Он работал.
Алёша тяжело опёрся руками о стол. Пот стекал по вискам, капал на текстолит. Нервы были натянуты до предела, но усталости не было – только сухое, лихорадочное возбуждение. Он сделал это.
Он взял с полки старый металлический обруч, утыканный датчиками, и надел на голову. Холодный металл прижался ко лбу. Подключил его к прибору. Направил небольшой самодельный проектор на пыльную, выкрашенную казённой салатовой краской стену.
Тишина. Концентрация.
Он закрыл глаза и подумал о завтрашнем утре. О неизбежной встрече в коридоре.
О Лене.
Стена перед ним вспыхнула. Изображение дрожало, пронизанное помехами, словно запись на старой, зажёванной кассете. Голограмма расслоилась, разделилась на две дрожащие ветки.
Ветка первая. Провал.
Он увидел себя. Со стороны. Вот он идёт по коридору, глаза в пол. Навстречу – Лена. Улыбается. На её лице ни тени вчерашней жалости, только открытость.
– Привет, – донёсся из динамиков её искажённый голос.
Его голографический двойник что-то невнятно мычит. Не поднимает головы. Спешит мимо.
Он увидел, как лёгкая тень разочарования скользнула по её лицу. Она пожала плечами. Пошла дальше.
Картинка схлопнулась.
Алёше стало душно. Это было до боли знакомо. Это была его жизнь, записанная на плёнку. Бесконечный повтор одного и того же провала.
Он заставил себя сконцентрироваться снова.
Ветка вторая. Успех.
Изображение ожило. Тот же коридор. Те же лица. Но на этот раз его двойник не смотрел в пол. Он поднял глаза.
– Привет, – говорит Лена.
– Привет, – отвечает он. Голос ровный. Спокойный. – Надеюсь, сегодня обойдётся без водных процедур для моих чертежей. Я решил перейти на цифровые носители. Безопаснее.
Лена останавливается. Её брови удивлённо ползут вверх. А потом она смеётся. Искренне, заливисто.
– Профессор, вы неисправимы! Может, за чашкой кофе обсудим преимущества облачных хранилищ? После работы.
Лёгкий разговор. Успех.
Алёша смотрел на застывшую картинку, и физик внутри него был в ужасе. Он взломал фундаментальный код мироздания. Принцип неопределённости Гейзенберга, святая святых, был повержен устройством, собранным из мусора. Это было святотатство. Преступление против Вселенной.
Но что-то детское и униженное внутри него ликовало.
Он мог выбрать. Мог стереть стыд. Мог отменить провал ещё до того, как он случится.
Перед глазами снова всплыло лицо Лены в кафе. Доброе, участливое. Невыносимо унизительное.
Страх боролся с соблазном.
Несколько секунд.
Воспоминание о вчерашнем дне было слишком свежим. Слишком болезненным.
Он протянул дрожащую руку к панели управления. Палец завис над кнопкой.
Нажал.
На экране осциллографа осталась только одна, «правильная» реальность.
Выбор был сделан.
Резкая смена кадра. Щелчок.
Тихая квартира в спальном районе. Пахнет мебельной полиролью и чем-то неуловимо-аптечным. Лена сидит на краю идеально заправленной кровати. Её пальцы сжимают холодную, безвольную руку сестры.
Ольга смотрит в стену. Пусто.
Она красива правильной, безупречной красотой, которая со временем застывает, как маска. На прикроватной тумбочке – стакан с водой и начатая упаковка таблеток.
– Ты как? – тихо спрашивает Лена.
Ольга не сразу отвечает. Взгляд прикован к узору на обоях.
– Нормально, – наконец произносит она. Голос ровный. Мёртвый. – Андрей вчера цветы принёс. Розы. Красные.
Пауза.
– Идеальные. Длинные стебли. Ни одного шипа. Как на открытке.
– Это… это же хорошо? – неуверенно лепечет Лена.
Ольга молчит так долго, что кажется, она уже не ответит. Потом доносится почти беззвучный шёпот.
– От них даже не пахнет. Понимаешь? Совсем.
Она поворачивает голову, и в её глазах Лена видит бездну.
– Просто… картинка.
Лена сильнее сжимает холодные пальцы сестры. В её глазах – смесь любви, боли и панического ужаса. Она смотрит на Ольгу, на её идеальную причёску, на идеальный порядок в её идеальной квартире.
И видит будущее, которого боится больше всего на свете.
Будущее, в котором нет запаха.
Утро. Алёша не спал ни минуты. Глаза красные, но он не чувствовал усталости. Тело работало на чистом нервном возбуждении.
Пришло время для полевых испытаний.
Простой тест. Низкие ставки. Контролируемый эксперимент.
Он пойдёт в институтскую столовую. За булочкой.
Громоздкий прототип «Корректора» спрятался в старой холщовой сумке через плечо. Неприметный наушник в ухе, тяжёлая сумка с прототипом – он чувствовал себя шпионом, внедрённым в собственную жизнь.
Коридоры НИИ гудели утренней суетой. Люди здоровались, смеялись, обсуждали что-то. Алёша шёл сквозь этот поток, невидимый и сосредоточенный.
Вот и дверь столовой. Резкий запах кислой капусты.
Он остановился. Сделал глубокий вдох. Активировал прибор.
В наушнике раздался тихий треск. Сознание пронзили две быстрые вспышки.
Вспышка первая. Катастрофа.
Грохот подноса о кафель. Булочка, катящаяся под стол. Укоризненный взгляд тёти Зины.
Вспышка вторая. Оптимально.
Картинка сменилась. Из наушника донёсся сухой, безэмоциональный голос. Голос его творения.
ВНИМАНИЕ. ОБНАРУЖЕН УЧАСТОК НАПОЛЬНОГО ПОКРЫТИЯ С ПОВЫШЕННОЙ ВЛАЖНОСТЬЮ. КОЭФФИЦИЕНТ СЦЕПЛЕНИЯ СНИЖЕН НА 73%. РЕКОМЕНДАЦИЯ: ИЗМЕНИТЬ ТРАЕКТОРИЮ ДВИЖЕНИЯ НА 15 ГРАДУСОВ ВЛЕВО.
Алёша замер. Он посмотрел на пол. И правда. Почти незаметное на сером кафеле расплывалось влажное пятно.
Он сделал шаг влево. Ещё один. Обошёл опасный участок.
Подошёл к прилавку. Взял поднос. Молча протянул сонной буфетчице мятую купюру. Взял свою булочку. Развернулся.
Всё прошло гладко. Тихо. Идеально. Никто даже не обратил на него внимания. Он не был ни гением, ни катастрофой. Он был никем.
И это было прекрасно.
Он сел за самый дальний столик. Положил поднос. Посмотрел на обычную сдобную булочку. Немного подгоревшая с одного бока. Сахарная пудра рассыпана неравномерно.
Но для него это был не просто кусок теста.
Это был артефакт из исправленной реальности.
Он медленно откусил кусочек.
Вкус у булочки был самый обычный, но для Алёши это был вкус чистого результата. Дистиллированного. Без примеси случайности.
Его губы, впервые за долгое время, тронула уверенная, почти хищная улыбка.
Он сделал это. Он исправил реальность.
И это было только начало.
Глава 3: Термодинамика идеального свидания
Коридоры НИИ гудели. Негромко, на одной низкой ноте, словно огромный зверь переваривал в своём чреве тишину. Каждый шаг отдавался гулким, одиноким эхом. Здесь даже у воздуха была своя стратиграфия: внизу – едкий запах хлорки и стёртого линолеума, выше – пыльная взвесь старых бумаг, и где-то под самым потолком – тонкий, почти призрачный аромат канифоли и перегретых схем.
Алёша шёл по этому коридору. Впервые гул не казался ему враждебным. Он был фоном для его триумфа.
Вкус вчерашней булочки всё ещё жил на языке. Не вкус теста. Вкус контроля.
В кармане пиджака лежал «Корректор». Маленький, гладкий и тёплый, как спящий зверёк. Он не вибрировал. Не мигал. Он ждал.
И вот она.
Лена плыла ему навстречу из дальнего конца коридора, разрезая косой столб света из высокого окна. Синее платье, папка с документами, которой она покачивала в такт какой-то неслышной мелодии.
Старый Алёша уже искал бы путь к отступлению. Ближайшая дверь. Боковой проход. Он бы вжал голову в плечи и уставился в стену, притворившись поглощённым решением великой научной загадки. Тело помнило. Ладони стали влажными. Сердце пропустило такт и тут же заколотилось о рёбра, запуская в крови знакомый алгоритм паники.
Новый Алёша проигнорировал их. Он сделал то, чего не делал никогда.
Шагнул навстречу опасности.
Большой палец лёг на гладкий бок «Корректора». Мир замер. Звуки потеряли резкость, сжались до глухого гула. Перед его мысленным взором, бесшумно и стремительно, развернулись строчки кода и призрачные, мерцающие голограммы.
СИТУАЦИЯ: ОБЪЕКТ «ЛЕНА». ДИСТАНЦИЯ: 20 МЕТРОВ.
ЦЕЛЬ: НАЗНАЧИТЬ ВСТРЕЧУ.
АНАЛИЗ ВЕТОК…
> ВЕТКА 1: Промолчать. ВЕРОЯТНОСТЬ ПРОВАЛА: 100%. СТАТУС: КАТАСТРОФА.
Голограмма была серой и беззвучной. Он, смотрящий в пол. Она, проходящая мимо, даже не заметив его существования.
> ВЕТКА 2: Сказать «Привет». ВЕРОЯТНОСТЬ ПРОВАЛА: 73%. ПРИЧИНА: БАНАЛЬНОСТЬ.
Здесь изображение дёргалось. Он выдавливает из себя слово. Она вежливо кивает. Они замирают в метре друг от друга, пойманные в капкан тишины.
> ВЕТКА 3: Использовать остроумный заход. ВЕРОЯТНОСТЬ ПРОВАЛА: 12%. СТАТУС: ОПТИМАЛЬНО.
Эта ветка сияла тёплым, уверенным светом.
Алёша сделал выбор. Мир вернулся.
ЗАГРУЗКА СЦЕНАРИЯ…
Интерфейс предложил три варианта фразы. Он пролистал их, как реплики в игре. Первая – слишком сложная. Вторая – слишком фамильярная.
Третья.
Идеальная. Выверенная, как физическая константа.
СЦЕНАРИЙ ВЫБРАН. РЕКОМЕНДАЦИЯ: ИСПОЛНИТЬ.
Он пошёл вперёд. Десять метров. Пять. Тело двигалось на автопилоте, ведомое чужим, безупречным алгоритмом.
– Лена.
Она подняла голову. Её тихая песня оборвалась. Лицо на мгновение стало абсолютно пустым – реакция, отсутствовавшая во всех просчитанных вариантах.
Его собственный голос прозвучал ровно, с лёгкой, заранее просчитанной иронией, которой у него отродясь не было.
– Я тут бился над одной задачей с непредсказуемыми переменными… и понял, что самая интересная из них во всём здании – это вы. Может, попробуем найти для неё решение за чашкой кофе?
Тишина. Секунда. Две.
Для старого Алёши это была бы агония. Для нового – просто пауза для обработки данных.
И вдруг Лена рассмеялась. Не улыбнулась – рассмеялась. Тем самым живым, фыркающим смехом.
– Да ладно? – она вскинула брови. – «Непредсказуемая переменная»? Алёша, ты где таких фраз нахватался? Как из старого фильма.
Укол паники. Сбой?
> ОЦЕНКА РЕАКЦИИ: ПОЗИТИВНАЯ. УРОВЕНЬ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТИ: 87%.
> ПРОДОЛЖАТЬ СЦЕНАРИЙ.
– Что ж, – Алёша позволил себе лёгкую, выверенную улыбку. – Иногда старые фильмы предлагают самые элегантные решения.
Лена покачала головой, всё ещё не переставая улыбаться.
– Ну, погнали, решим твою задачку, профессор. Только не кофе. Давай завтра в семь, в парке у входа? Воздухом подышим.
– Договорились.
Она подмигнула и пошла дальше. Алёша остался стоять посреди коридора. Триумф накатывал волнами, чистыми и мощными. Он победил. Он взломал систему.
Но когда эйфория отхлынула, осталось странное послевкусие. Победа была. А радости не было. Было лишь холодное, стерильное удовлетворение от правильно выполненной операции. Слова, которые он произнёс, эхом отдавались в голове, но ощущались чужими. Словно он прослушал аудиозапись.
Он медленно побрёл дальше. Чтобы зацепиться за что-то реальное, он заставил себя смотреть по сторонам, и взгляд упёрся в приоткрытую дверь лаборатории Виктора Петровича. В дверном проёме, спиной к нему, стоял сам Виктор Петрович, сутулый, в вечно мятом пиджаке. И он с неожиданной, почти отцовской нежностью орошал водой из старого пульверизатора чахлый, полузасохший папоротник в треснутом горшке.
– Ну-ну, давай, милый, – бормотал старик растению. – Ещё капельку. За науку.
Алёша на секунду замер. Эта тихая, упорная, совершенно безнадёжная борьба за жизнь одного жалкого растения показалась ему абсурдной. Глупой тратой энергии. Зачем сражаться с энтропией там, где её победа предрешена?
Он отвернулся и ускорил шаг. У него были дела поважнее.
У него было свидание.
Вечерний парк был минным полем социальных переменных. Смех детей, лай собак, далёкая музыка. Раньше Алёша воспринимал это как угрозу. Теперь – как декорации для своего идеального спектакля.
Он пришёл за пять минут до срока. «Корректор» лежал в кармане, его тихая вибрация успокаивала.
АНАЛИЗ ЛОКАЦИИ: ВЫСОКАЯ КОНЦЕНТРАЦИЯ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ РИСКОВ.
РЕКОМЕНДАЦИЯ: СОБЛЮДАТЬ БДИТЕЛЬНОСТЬ.
Лена появилась ровно в семь. Джинсы, белая футболка. Она улыбалась так, будто мир не был враждебной средой.
– Привет, профессор. Не опоздал. Уже хорошо.
СИТУАЦИЯ: НЕФОРМАЛЬНОЕ ПРИВЕТСТВИЕ.
РЕКОМЕНДАЦИЯ: ОТВЕТИТЬ ЛЕГКОЙ ШУТКОЙ.
– Для физика точность – профессиональная деформация, – ответил Алёша заранее заготовленной фразой.
Они пошли по главной аллее. «Корректор» работал без остановки, превращая живой мир в набор данных.
> ВНИМАНИЕ: СТАЯ ГОЛУБЕЙ. ВЕРОЯТНОСТЬ ЗАГРЯЗНЕНИЯ ОБУВИ: 48%.
> РЕКОМЕНДАЦИЯ: ИЗМЕНИТЬ ТРАЕКТОРИЮ НА 1.5 МЕТРА ВЛЕВО.
Алёша невзначай предложил посмотреть на старый фонтан, легко огибая опасную зону.
> СИТУАЦИЯ: НЕОБХОДИМ КОМПЛИМЕНТ.
> АНАЛИЗ... ВЕРОЯТНОСТЬ УСПЕХА: 89%.
– Говорят, небо голубое из-за рассеяния Рэлея, – сказал он, повернувшись к ней. – Банальная физика. Но глядя на тебя, я начинаю подозревать, что в этой теории есть какие-то неучтённые переменные.
Лена остановилась и посмотрела на него. В её взгляде было что-то новое. Оценка.
– Алёша, ты сегодня просто генератор красивых фраз. Это… неожиданно.
Они дошли до фургончика с мороженым. Яркое меню пестрело десятками названий. Раньше Алёша бы впал в ступор. Сейчас он просто ждал.
СКАНИРОВАНИЕ... АНАЛИЗ ПРЕДПОЧТЕНИЙ ОБЪЕКТА...
ОПТИМАЛЬНЫЙ ВЫБОР: ФИСТАШКОВОЕ С МОРСКОЙ СОЛЬЮ.
СООТВЕТСТВУЕТ ТРЕНДАМ. ПОДЧЕРКИВАЕТ ИЗОЩРЕННЫЙ ВКУС.
– Два фисташковых с морской солью, пожалуйста, – уверенно сказал он.
Они сели на скамейку. Мороженое было бледно-зелёным. Оно выглядело как картинка из журнала.
Лена лизнула своё.
– Ого. Фисташка с солью. Необычно. Вкусно… Наверное.
Она ела маленькими, аккуратными укусами. В её глазах не было детской радости. Это был правильный вкус. Интересный. Взрослый. Холодный и аналитический, как и всё его поведение этим вечером.
И тут их идеальный мир треснул.
– Ленка! Привет!
К скамейке подлетела девушка в жёлтой куртке, с копной рыжих волос. Она двигалась так, будто в её теле не было костей, а только пружины.
Лена вскочила.
– Олька! Ты какими судьбами?
– Да вот, бегаю! – рыжая обняла её так, что Лена едва не выронила мороженое. – А это кто? Ой, какой… представительный!
– Оль, это Алексей. Алексей, это Оля.
Алёша встал. Его внутренний процессор взвыл от перегрузки. Незапланированный объект. Неизвестные переменные. Хаос.
> АНАЛИЗ НОВОГО ОБЪЕКТА… ИДЕНТИФИКАЦИЯ…
> ОШИБКА. ДАННЫЕ ОТСУТСТВУЮТ.
– Здравствуйте, – произнёс он единственную безопасную фразу.
Оля проигнорировала его и вперилась в него любопытными глазами.
– Алексей, значит. Так вы на свидании, да? – она толкнула Лену локтем. – Ленка, он хоть весёлый? А то ты вечно находишь таких серьёзных, что скулы сводит. Помнишь того юриста?
Алёша застыл, превратившись в безупречно одетый манекен. «Корректор» лихорадочно перебирал варианты.
> ПРЕДЛОЖИТЬ РАЗГОВОР О ПОГОДЕ? РИСК: 92%.
> СДЕЛАТЬ КОМПЛИМЕНТ? РИСК: 85%.
Он молчал. Вежливо кивал, как китайский болванчик.
Лена заметила его ступор. Застывшее лицо, пустые глаза. Она быстро взяла ситуацию в свои руки.
– Оль, мы тут немного заняты, – она мягко, но настойчиво развернула подругу. – Созвонимся завтра, ладно?
– Ладно-ладно! – Оля подмигнула им. – Приятного свидания, Алексей! Не дайте ему умереть от скуки!
И она исчезла.
Повисла тишина. Уже не та, что была заполнена красивыми фразами. А настоящая. Неловкая.
Лена села и посмотрела на своё подтаявшее мороженое. Потом на него.
Впервые за вечер в её взгляде промелькнуло отчётливое, холодное недоумение.
Она увидела сбой в программе.
Он сидел дома, в своей стерильной квартире. Единственным источником света был экран «Корректора». Свидание прошло успешно. Технически. Но вместо радости в груди разливалась вязкая пустота.
Он чувствовал себя актёром, который отыграл сложную роль и забыл выйти из образа. Он был симуляцией. И эта симуляция, столкнувшись с реальностью в лице Оли, дала сбой.
Чтобы доказать себе, что он всё сделал правильно, он открыл на «Корректоре» папку, которую до этого боялся трогать.
АРХИВ ПОТЕРЯННЫХ МГНОВЕНИЙ
Он нашёл файл «Свидание_Парк» и запустил отвергнутую ветку. Ту, что касалась мороженого.
Голограмма, спроецированная над столом, «шумела» и подёргивалась, как на старой кассете. Это была реальность второго сорта. Забракованный дубль.
В этой реальности он не слушал «Корректор». Растерялся у фургончика и ткнул пальцем в самое обычное, детское шоколадное мороженое.
Вот они садятся на ту же скамейку. Он пытается сказать что-то умное, жестикулирует. Рука дёргается. Комок мороженого шлёпается ему прямо на кончик носа.
Он замирает в парализующем ужасе. Катастрофа. Унижение.
Но Лена из этой потерянной реальности не смотрит свысока. Она смотрит секунду, потом её лицо озаряет улыбка, и она заливается тем самым смехом. Настоящим.
– Господи, профессор, вы как ребёнок! – говорит её искажённый голос. – Подождите, не двигайтесь!
Она достаёт салфетку. Наклоняется. Их лица так близко, что он видит золотые искорки в её глазах. Она, всё ещё посмеиваясь, аккуратно вытирает шоколад с его носа.
– Вот так, – говорит она мягко. – Чисто. Теперь можно продолжать быть серьёзным учёным.
В этом провальном, неоптимальном моменте было больше тепла, больше жизни и близости, чем во всех его безупречных комплиментах.
Алёша смотрел на эту сцену, и его пронзила острая, почти физическая тоска. Чувство потери. Потери чего-то бесконечно важного, что он добровольно выбросил ради безопасности. Это был укол его настоящего «я», похороненного под слоями алгоритмов.
Но логика, вбитая годами, взяла верх.
Он резким движением прервал просмотр. Голограмма схлопнулась.
Комната снова погрузилась в полумрак.
– Это был провал, – сказал он вслух, в пустую, тихую комнату. Голос был твёрдым. – Неловкость. Риск. Я всё сделал правильно.
Он повторил это ещё раз, вбивая слова в тишину комнаты.
– Оптимальная ветка была успешнее.
Он должен был в это верить. Иначе всё его изобретение, вся его новая жизнь теряли смысл.
Алёша выключил «Корректор» и остался сидеть в темноте. Наедине со своей холодной, стерильной победой.
