Текст книги "Грешница"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

Весь этот день в Завидово было тихо и спокойно. Дворовые после вчерашнего праздника бродили по дому как сонные мухи. Костюков, когда я зашла его навестить, с трудом открыл глаза, а Марья Ивановна так вообще не выходила из своей комнаты. Я с нетерпением ждала возвращения мужа, читала у себя в покоях, а когда выходила, старалась не задерживаться в безлюдных местах.

Трегубов, как и вчера, не подавал признаков жизни, и я уже надеялась; что он смирился с потерей имения, и оставит меня в покое. Вскоре после обеда, в зале ко мне подошел Кузьма Платонович и, смущенно улыбаясь, передал просьбу Василия Ивановича, его навестить.

– Он что считает меня полной дурой? – удивилась я. – После того как он пытался меня сначала снасильничать, потом убить, думает, что я сама полезу к нему в лапы?

– Возьмите с собой пистолет, тогда он не посмеет на вас напасть, – предложил управляющий.

– Незачем мне к нему идти, – твердо, отказалась я, – говорить мне с ним не о чем, а если я ему нужна, пусть сам спустится в гостиную.

Кузьма Платонович со мной согласился и пошел докладывать Трегубову, а я вернулась к себе. Самого Василия Ивановича я, честно говоря, не боялась, но моя защита пистолет, был разряжен, а как его зарядить я не знала.

Не успела я сесть к окну и открыть томик своего любимого Карамзина, как пришел управляющий и сказал, что Трегубов согласен встретиться со мной внизу, в гостиной. Пришлось закрыть книгу и пойти на встречу.

Я пришла первой и села возле дверей. Помещика принесли четыре лакея: те же, что и раньше. После вчерашних возлияний, они едва держались на ногах и когда спускались по лестнице, чуть Трегубова не уронил. Он вспылил, и разругал нерадивых холопов. Слуги сонно кивали головами и, не скрывая нетерпения, ждали, когда он их отпустит. Успокоившись, Василий Иванович поздоровался со мной со всей любезностью, на которую в тот момент был способен. В ответ я едва ему кивнула. Однако моя холодность Василия Ивановича нисколько не обескуражила. Он улыбнулся своей очаровательной беззащитной улыбкой и, осуждающе качая головой, посетовал, что я его совсем забыла.

– Ах, милая Алевтина Сергеевна, – с неподдельной печалью в голосе, сказал он, – если бы вы знали как я вас ждал все это время! А вы не нашли даже минутки навестить бедного страдальца!

Я так удивилась и его тону и упреку, что не нашла что ответить и пожала плечами.

– Я знаю, вы на меня сердитесь, но право это совсем зря. Разве можно упрекать мужчину за то, что он влюблен в красивую женщину!?

– Наверное, нельзя, – помедлив, ответила я.

– Вот, вы сами со мной согласны, а при том продолжаете сердиться! Давайте поскорее помиримся и все забудем!

Как ни наивна я была, но мириться с этим человеком после всего, что он совершил, не стала бы ни в коем случае. И забывать я тоже ничего не собиралась.

– Я признаю, – продолжил он, не дождавшись ответа, – что между нами вышло маленькое недоразумение, но кто старое помянет – тому глаз вон. Я осознал свою вину и готов перед вами извиниться.

От его простоты я, просто, растерялась. И, что удивительно, Василий Иванович был совершенно искренен, и говорил то, что думает.

– Хорошо, извиняйтесь, – согласилась я.

Трегубов опять нежно, улыбнулся и сказал:

– Раз, два, три, все забыто! Ну, вот теперь мы с вами опять друзья и можно считать, что между нами больше нет никаких неудовольствий!

Я неопределенно покачала головой. Мне не понравились ни такое странное, игривое, извинение, ни то, что он при этом думал.

– Теперь я буду рад получить от вас бумаги, которые мы сгоряча составили! – сказал он. – Вам они без пользы, а мне будет забавно почитать их как-нибудь на досуге.

И опять я не нашлась, что ему ответить и промолчала. Трегубов состроил мне глазки и шутливо погрозил пальцем.

– Я вижу, вы хотите меня немножко помучить! Воля ваша, но я и так уже настрадался без вашего общества!

– Зачем же мне вас мучить, – наконец, ответила я ему в тон. – Бумаги серьезные и мне будет жаль с ними расставаться. Пущай они лучше будут у меня.

– Зачем они вам?! – удивленно воскликнул он. – Что за нужда такой красавице пачкать пальчики в чернилах!

– Ну, что не говори, а на право собственности всегда требуются документы.

– Право собственности? – воскликнул Трегубов и рассмеялся. – На что?

– На Завидово, – ответила я – и на другие ваши имения.

– Так вы приняли ту шутку всерьез? – он так веселился, словно я говорила что-то очень смешное или нелепое.

– Более чем и собираюсь взыскать ваши обязательства согласно закону, – без улыбки ответила я.

Василия Ивановича мои слова заметно расстроили, он даже слегка нахмурил брови.

– Ну, право, я даже не знаю, что на это сказать! У всякой шутки должен быть край. К чему нам с вами ссориться по пустякам!

– Согласна, давайте не ссориться, признайте свои обязательства и разойдемся друзьями, – ответила я в его же тоне.

– Но, как же такое можно даже помыслить? Вы претендуете, на мое состояние, коего не добивались непомерно тяжелой службой, а напротив! Мне сие имущество пожаловано самой императрицей Екатериной Алексеевной, а вы, какое имеете к нему касательство?

– Ровно то же что и вы, любезнейший господин Трегубов. Только вы за это имущество не рисковали жизнью, а против того, получили его за несказанное удовольствие, дарованное вам императрицей, а меня вы пытались убить. Разве это не достойная заслуга?

Не знаю, откуда у меня брались такие слова. Раньше я никогда не говорила подобным стилем, но то, как я все это сказала, мне понравилось.

Василий Иванович был удивлен без всякой меры и сердито воскликнул:

– Это как убить? Я вас хотел убить? Опомнитесь, любезнейшая, с чего вам такое взбрело в голову?

– Нынче ночью мне даже пришлось стрелять, чтобы сохранить свою жизнь! – объяснила я.

– Нынче ночью? – озабочено спросил он. – Так это вы говорите об малом Евстигнее? Так вы в нем совсем не ошибаетесь! Он добрый малый, мухи не обидит, и лишь хотел с вами пошутить. Но, если вы к нему в претензии, то я тотчас велю его изловить и выпороть на конюшне!

Пожалуй, только сейчас я стала полностью согласна с Алешей, в оценке этого нежного и красивого человека. Он совершенно искренне не замечал вокруг никого кроме самого себя. Люди ему были нужны только для того, чтобы они заботились о нем, доставляли удовольствия. Я по молодости еще не способна была понять, что это тупость ума или непомерные гордыня и себялюбие. Не будь я в тот момент так зла на него, возможно слова мои не были бы так жестоки, но в тот момент в моей душе не осталось ни капли христианского милосердия.

– Зачем же вы, Василий Иванович, будете пороть моих людей? – сказала я вставая. – Теперь вы тут не хозяин, а гость, и то лишь, о тех пор, пока не поправитесь. А после того, милости попрошу, убраться отсюда вон!

– Помилуйте, Алевтина Сергеевна, – попытался он остановить меня, протягивая со своего инвалидного кресла руки, – что же будет со мной? Вы хотите оставить меня без куска хлеба, обречь на прозябание и голодную смерть?

– Думаю, вам, любезнейший Василий Иванович, смерть от голода не грозит. Найдете еще одну богатую старушку, и она вас прокормит. У вас такое большое достоинство, что многие женщины будут счастливы, обменять обладание им на ваш кусок хлеба.

– Но, как вы можете, сравнивать великую императрицу, со всякой старухой! – начал возмущенно говорить он, но я уже не слушала и ушла в свои покои.

Этот странный разговор оставил на душе очень нехороший осадок. Я помнила предсказание Костюкова, что жить Василию Ивановичу осталось совсем немного, и все равно не сдержалась и постаралась уколоть его как можно больнее.

Не знаю, что, эта ли ненужная жестокость или, просто, таковой была моя судьба, но с момента расставания с Трегубовым, меня начали преследовать неудачи. Когда я подходила к своим дверям, у меня с пальца соскользнуло обручальное кольцо. Оно звякнуло об пол, я даже видела, куда оно упало, как крутилось на месте, но когда я наклонилось за ним, его на полу не оказалось. Я опустилась на корточки и внимательно осмотрела весь небольшой тупичок перед нашими дверями, перетряхнула половик, оно бесследно исчезло. Полы в том месте, как и все остальные в доме были новыми, без щелей, и закатываться кольцу было просто некуда.

Сначала я искала его сама, потом позвала в помощь горничную девушку. Она даже принесла свечной фонарик, и мы с ней осмотрели каждую пядь пола. Все было без результата. Чтобы на смех слугам не ползать целый день по полу на коленях, я, в конце концов, прекратила это бесполезное занятие.

Я знала, что очень дурная примета, когда роняют обручальное кольцо при венчании, но что бывает, когда его теряет замужняя женщина, не представляла и отправилась к Костюкову за толкованием. Он опять оказался вместе с Марьей Ивановной, и повторилась вчерашняя история. Сначала мне пришлось ждать, когда он откроет дверь, а потом делать вид, что я не замечаю, как они голыми жмутся друг к другу под тулупом.

В это раз мне было не до чужих амуров, и я сразу же спросила, что может означать такое нехорошее происшествие.

Илье Ефимовичу в том положении, в котором они находились с Машей, было не до гаданий и народных примет, но он увидел, как я расстроена и начал успокаивать, что такой приметы нет, и ничего плохого от потери кольца не бывает. Марья Ивановна, напротив, так за меня расстроилась и даже попыталась встать с лавки, чтобы обнять и утешить. Хорошо, что Костюков удержал ее под своим тулупом, иначе получилась бы не трогательная сцена, а большое смущение и конфуз.

– Кольцо это пустое, – наконец объяснил Костюков, после наших с Машей настояний. – Никакой особой мистики в такой потере нет. Очень часто непонятным образом бесследно пропадают и более крупные вещи. Меня беспокоит другое. Помните, что я говорил вам о выборе пути? Вы не приняли ни первого ни второго предложения. Поэтому, теперь вы вступаете на самую сложную и неведомую стезю. Что вас на ней ждет, я сказать не могу. Во всяком случае, сейчас. Когда окончательно выздоровею, смогу составить звездный гороскоп, применю другие гадания, тогда возможно сумею что-нибудь выяснить. Теперь же вам остается быть крайне осторожной и уповать на удачу и Божью милость.

– Не бойся, Алевтинушка, все будет у тебя хорошо, – попыталась успокоить меня Маша, но сама чуть не плакала от жалости ко мне. – Мы с Илюшей постараемся тебе помочь!

Из конюшни я ушла в глубокой задумчивости. Меня таинственная неизвестность пугает даже больше, чем уже пришедшее несчастье. С бедой можно хотя бы бороться, а так оставалось только ждать неизвестно чего. Костюков, когда меня успокаивал, немного лукавил. Таинственное исчезновение кольца его тоже огорчило. К народным приметам он относился с насмешкой, как любой профессионал скептически относится к любителям, но подсознательно встревожился. Я почувствовала его невысказанное беспокойство, и это не добавило мне бодрости.

Я так задумалась, что не заметила, как дорогу мне перешла баба с пустым ведром – еще одна плохая примета. Теперь мне оставалось дождаться, что дорогу перебегут заяц или черная кошка и все дурные приметы окажутся против меня.

Однако ни кошки, ни зайца во дворе не оказалось, но случилась не менее неприятная встреча. Мне навстречу шел человек небольшого роста со странным, заросшим густой рыжей бородой лицом. Я сразу же узнала незваного ночного гостя, тем более что думал он обо мне, причем с таким вожделением, что меня невольно бросило в жар. Непонятно почему, но сразу же вернулись отголоски ночного сладкого кошмара.

Я сделала вид, что его не замечаю, и хотела пройти мимо. Однако то, что он думал в ту минуту, принудило меня остановиться. Мужик тоже встал, как вкопанный, низко поклонился, бросил на меня пронзительный взгляд и тотчас потупил глаза.

– Тебя, кажется, зовут Евстигнеем? – стараясь, чтобы голос звучал ровно и уверено, спросила я.

– С утра, кажись, звали, – не очень вежливо ответил он, и опять ожег быстрым, жадным взглядом.

– Тогда отвечай, зачем ты подглядывал за мной нынешней ночью?

Он сделал вид что удивился и ответил, как и можно было ожидать:

– Не пойму я, о чем ты, барыня, толкуешь. Мы с тобой никогда раньше не встречались.

– Не считая того, что ты полночи простоял на лестнице и подглядывал за мной в окно! – сказала я, озвучив его сладкие воспоминания.

– Это был не я, ты меня с кем-то путаешь! – угрюмо, не поднимая глаз, ответил он. – Очень нужно мне на тебя смотреть, что я голых баб не видел!

Разговаривать больше было не о чем, я пошла дальше, а маленький мужик с тоской смотрел вслед, и от его горячих мыслей мне стало душно.

Неужели у людей нет других забот, чем мечтать только об этом, рассердилась я. Но, стараясь быть честной перед самой собой, подумала, что и меня заботит, как я выгляжу, и сколько мужчин смотрит на меня с вожделением. Конечно, этот Евстигней не был мне нужен ни в коем разе, но его бешеное желание подарила мне сказочный сон и, похоже, спасло жизнь. Он сто раз мог убить меня во сне, но вместо того стоял полночи на лестнице и просто на меня смотрел. А это, как ни крути, лучше, чем удар ножом в сердце.

Не претерпев по дороге в дом никакого ущерба, я вернулась в наши покои. Сидеть, одной запершись в комнатах было скучно. Читать мне не хотелось, занять себя было нечем, и я бездумно сидела возле окна, словно, ожидая новых неприятностей. На мое счастье ничего ни хорошего, ни плохого пока не происходило. В доме было тихо, даже ребятишки, обычно толпами бегающие по двору, попрятались по укромным углам, старались не попадаться на глаза хмурым, похмельным родителям.

Костюков обещал, что Алеша вернется только к полуночи. Я попыталась настроиться на мысли мужа, но у меня ничего не получалось. Не знаю, он ли был слишком далеко, или мои тяжелые думы мешали услышать другого человека. Чем «умнее» я становилась, тем сложнее оказывалась жизнь. Раньше, пока я была крестьянской или дворовой девочкой, все в ней было понятно просто. Многие дни сливались в один, и всегда можно было знать, что будет завтра.

Конечно, иногда случались запоминающиеся события, такие как престольные праздники, пожары, свадьбы, похороны. О них помнили долго, обсуждали каждую мелочь. Теперь у меня, не тот, что год, каждый новый день вмещал в себя столько всяких происшествий, что разобраться в них, я не успевала. В жизнь входили новые люди, очень разные и часто непонятные. Я путалась в их оценках. Красивый, ласковый помещик оказывался полусумасшедшим маньяком, а страшный, замученный неволей узник, другом и помощником.

Я сидела, думала и никак не могла для себя решить, какая жизнь мне больше нравится, прежняя или нынешняя. В этой жизни у меня появилась любовь, но совсем рядом с ней, оказывается, ходит смерть. Теперь я могла хорошо одеваться, сладко есть, ничего не делать. Зато часто не могла придумать, чем себя занять и от безделья, впадала в тоску, о которой раньше не имела даже представления.

Мои скорбные размышления прервала Марья Ивановна. Я впервые за два дня увидела ее одетой и поразилась, как сильно она похудела и побледнела. Она смущалась, боялась поднять на меня глаза, и передала просьбу Ильи Ефимовича, срочно к нему прийти.

– Хорошо, – сказала я, – сейчас же и пойду.

– Погоди, Алевтинушка, – остановила она меня, – мне тоже нужно с тобой поговорить.

Я и так знала, что ее точит, но не стала этого показывать и пригласила сесть. Бедная девушка опустилась на скамью, и свела коленки, так что юбка плотно обтянула ноги и спросила:

– Ты очень меня осуждаешь?

– Нет, зачем мне тебя осуждать. Каждый человек волен поступать так, как ему подсказывает сердце и совесть.

– Но ведь то, что я делаю грех…

– Не знаю, я ведь не священник, – схитрила я. – Ты и раньше это делала с Трегубовым, так в чем разница?

Маша задумалась, долго искала правильный ответ и, сказала, осуждающе качая головой:

– Такое нельзя сравнивать. Раньше я это делала по принуждению, от обмана и за кусок хлеба, а теперь ради удовольствия. С Василием Ивановичем и Вошиным это было как епитимья, а с Ильей Ефимовичем, я сама хочу быть, и мне это очень нравится. Как ты думаешь, мне теперь за это гореть в аду?

Честно говоря, мне стало приятно, что дворянская девушка, спрашивает такой совет у меня, простой крестьянки.

– Так ты была и с Вошиным? – удивленно, спросила я, прежде чем сказать, что я думаю о грехе и любви.

– Да, – просто ответила Маша, – они раньше всегда были вместе, и с девушками и друг с другом.

– Как это друг с другом? – не поняла я.

– Ну, так же, как с нами. Ты разве о таком не знаешь?

– А, а как такое может быть? – испугалась я. – Они же, у них же…

– Если хочешь, я тебе расскажу, – предложила она, но я уже прочитала ее мысли, все поняла и отрицательно покачала головой.

– Не нужно, я теперь и сама вспомнила, мне уже говорили. Только мне все это кажется странным. Если господь создал мужчину и женщину, значит, они должны любить друг друга, а не себе подобных.

– Не знаю, – развела руками Маша, – наверное, мы, девушки им надоедали и они хотели чего-нибудь нового. Так что ты думаешь о моем грехе?

– Какой еще, грех, – рассеяно, ответила я, все еще не в силах понять, зачем мужчинам любить друг друга, когда в мире достаточно женщин, которые для этого лучше приспособлены, – Бог не злой, а добрый и счастливых людей в ад не отправляет.

– Какая ты, Алевтинушка, умная! – благодарно сказала Маша, наконец, поднимая на меня глаза. – Я бы так хорошо, отродясь, не придумала!

– Да, ладно, – скромно ответила я, впервые в жизни услышав, что меня кто-то считает умной, – иди, отдыхай, а я схожу к твоему Костюкову.

Илья Ефимович, не лежал как обычно под тулупом, а сидел за колченогим столиком, разглядывая какие-то косточки.

Я решила, что он только что поужинал, и пожелала ему приятного аппетита. Он удивленно на меня посмотрел, снисходительно, усмехнулся, собрал кости в кулак, что-то над ним пошептал и широко растопырив пальцы, бросил снова на стол.

– Я не ем, а гадаю – без околичностей, сказал он, опять переходя со мной на ты. – Готовься, скоро тебя ждет дальняя дорога.

– Значит, нам нужно отсюда уезжать? – спросила я, порадовавшись, что теперь будет причина уговорить Алешу вернуться в город.

– Не вам, а тебе одной, об Алексее Григорьевиче я ничего не знаю. Ему я гадать не могу.

– Но как же так, мы ведь вместе! – испугалась я. – Как же мне без него?!

– Этого я не знаю. Говорю только что вижу, а вижу я, что впереди у тебя дальняя дорога и казенный дом. Можешь сама посмотреть, – добавил он, указывая на стол.

Я посмотрела, но ничего кроме костей не увидела и спросила:

– Почему казенный? Что я такого сделала, что меня посадят в острог? Может из-за Трегубова, или за то, что я ночью в рыжего выстрелила?

Костюков отрицательно, покачал головой:.

– Не думаю, с вами обоими вообще все непонятно. На мужа твоего ни карта, ни кость не ложатся, а тебя такая судьба ждет, что я сам себе не верю!

– Что за судьба? – испугалась я. – Неужто помру?

– Нет, не умрешь. Жизнь тебе предстоит такая длинная, что ей конца не видно. Только почему-то я не пойму, какая. Я даже не разберу, кто ты есть на самом деле. Ты, правда, из деревни?

– Правда, из Захаркино, это недалеко отсюда, верст тридцать, – ответила я. – Только туда, я, кажется, из Петербурга приехала.

– Что, значит, кажется, ты, что, сама не знаешь где жила?

– Не знаю, меня в Захаркино тамошний барин в младенчестве привез и в крестьянскую семью отдал. Вы, лучше, у Алексея Григорьевича спросите, он моим детством интересовался и лучше расскажет.

– Ну, хоть это стало понятно, – задумчиво сказал Илья Ефимович, вороша на столе кости. – То-то я гляжу, они так ложатся, что ты никак не можешь здешней крестьянкой быть. А кто твои родители?

– Откуда мне знать? Я всегда считалась крестьянской дочерью, а как с будущим мужем, с Алешей познакомилась, начались со мной всякие странные вещи происходить. Недавно вот, ни с того ни с сего, вдруг по-французски начала понимать.

– Ты правду говоришь? – окончательно запутался Костюков, снова собрал в руку и бросил кости на стол.

– Правду, вот тебе святой истинный крест, – ответила я и перекрестилась. – Могу, если желаете, по-французски с вами говорить.

– Французскому не обучен, – разглядывая как они легли, рассеяно, отказался он. – А что ты еще умеешь?

– Читать, немного писать, а вот счет плохо знаю, – призналась я.

– Это тебя в деревне научили? Поп?

– Нет, Алексей Григорьевич.

– И долго ты училась?

– Не очень, дня три, – скромно призналась я. – А почему вы считаете, что я уникум? – спросила я и поняла, что проговорилась. Вслух это слово он не произносил.

На мое счастье, Илья Ефимович так задумался, что не обратил на эту несуразность внимания.

– Потому что за три дня научиться грамоте обычному человеку невозможно.

– Чем же я такая необычная? Мне кажется, простая девушка как все. А что еще мне кости показывают? – перевела я разговор на более интересную тему.

– А показывают они, что не может темная крестьянка знать такие слова, как «уникум», – сердито сказал он. – Ничего не понимаю, или я гадать разучился или ты не из Петербурга сюда приехала, а с луны свалилась.

Мне совсем не понравилось, что он начинает считать меня лунатиком, и я напомнила:

– Но вы же раньше говорили, что у меня три дороги, даже две указывали… Какой же я после этого лунатик?

– Ладно, последний раз попробую, может быть по-другому получится, – не отвечая, на вопрос, сказал Костюков. – Подай мне в ковше воды и сядь напротив.

Я набрала в деревянный ковш воду и поставила перед ним. Илья Ефимович сдвинул его на мой край стола, достал огниво, выбил искру, раздул трут и зажег восковую свечу. На все это ушло у него несколько минут, которые я молча просидела на лавке. После этого он прилепил свечу к столу и начал водить над ней руками. Выглядело все это очень таинственно.

– Подуй на воду, – попросил он, спустя какое-то время.

Я наклонилась над ковшом и дунула так сильно, что вода разошлась кругами.

Костюков поднял свечу и быстро вылил в центр круга, растаявший вокруг фитиля воск. На поверхности воды сразу образовались застывшие, белесые фигуры. Я пыталась понять, что они значат, но кроме нескольких неровной формы пятен на воде ничего не увидела.

– А что?.. – хотела спросить я, но колдун посмотрел таким тяжелым взглядом, что я сразу же замолчала.

Илья Ефимович придвинул ковш к себе и долго, сосредоточено смотрел на воду. Наконец он поднял на меня взгляд, пожал плечами и обескуражено развел руками.

– Ничего не понимаю!

– Что? Опять не получилось? – спросила я.

– Похоже, что информация о тебе заблокирована!

– Чего? – переспросила я. – А откуда вы знаете такие слова?

– Такая у меня профессия, много знать, – ответил он. – О твоем прошлом я сказать вообще ничего не могу, а о будущем узнал только то, что жить ты будешь долго, и тебя ждет много приключений.

– А про любовь? Как же мы с Алешей…

– О любви вам лучше позаботиться самим. Одно могу сказать, твой муж будет не единственным мужчиной в твоей жизни.

– Да что бы я! Да, никогда в жизни! Как вы могли такое подумать! – возмутилась я.

– И изменишь ты ему очень скоро, – усмехнулся Костюков. – Правда, не совсем по своей воле. Такие мелочи я еще могу предсказывать.

– Вы считаете измену мелочью?! – возмутилась я. – А как же Маша?

– При чем здесь Маша? – удивился он. – Я у нее не первый и не последний, к таким вещам нужно относиться спокойно.

– Ну, я просто не знаю что и сказать! – воскликнула я, вставая. – Меня никто не заставит изменить мужу, даже смерть!

– Ой, ли? А твой сегодняшний сон? Это что не было изменой?

– Откуда вы про него знаете? – не на шутку испугалась я. – Это же был только сон!

– Зато, какой славный, сама посмотри вот сюда, – показал он пальцем на восковое пятно. – Узнаешь?

Я посмотрела на небольшую чешуйку застывшего воска. Ничего в ней не было необычного, но вдруг я почувствовала, как все внутри у меня сладко заныло.

– Вот видишь, – ничего не спрашивая, удовлетворенно сказал Илья Ефимович. – Жизнь есть жизнь, и люди редко становятся ангелами. Все мы обычные грешники, поэтому нужно уметь прощать не только свои, но и чужие грехи.

– Но, как же так, неужели и я, и Алеша…

– Он хороший, – Костюков замялся, подбирая нужное слово, – мужчина? Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Очень, – не раздумывая, ответила я. – Самый лучший!

– А ты? – неожиданно для меня, спросил он.

– Что? – не зная как ответить на такой прямой вопрос, попыталась увильнуть я.

– Ты хорошая женщина? – уточнил он.

Вопрос у Ильи Ефимовича поучился такой заковыристый, что как ни ответь, все выйдет двусмысленность.

– Надеюсь, – подумав, нашла я неопределенное слово.

– Тогда зачем, если вы, вынуждено, окажетесь в долгой разлуке друг с другом, обрекать себя на ненужные мучения воздержания? Для этого существуют люди, которым такая жизнь нравится. Те же монахи, скопцы, аскеты. Нам с Машей умерщвление плоти не подходит вот мы с ней и… да ты все и сама видела… И мы оба тебе благодарны, за то что ты нас познакомила.

Мне показалось, что в этих аргументах есть какой-то пробел, но я не смогла сразу найти, что возразить и спросила:

– Выходит вы за разврат?

– Я не за и не против разврата, – ответил он, – я за то, чтобы люди сами решали, что им хорошо и что плохо, а не шли как бараны за самыми лучшими пророками и героями. Жаль, что ты пока этого не поймешь, как еще долго не будет понимать большинство людей на земле. В мире почему-то всегда случается, что как только кто-то из самых лучших побуждений, пытается всех осчастливить и заставить жить по своим очень хорошим законам, сразу появляется множество несчастных людей и начинает литься кровь.

Костюков оказался прав, я действительно почти ничего не поняла из того, что он сказал. Мне были ближе и понятнее простые, жизненные примеры, а не сложные отвлеченные рассуждения.

– Но, если мы с мужем будем… я и он, с другими, что останется от нашей любви?!

– Этого я не знаю, но мне кажется, настоящая любовь большее чем то, чего ты боишься. Впрочем, это право каждого выбирать, что ему лучше.

Я подумала и поняла, что одна мысль о том, что Алеша окажется с другой женщиной, мне отвратительна. Ладно бы я, это еще можно понять и простить, но что бы он! Ни за что! Да и зачем ему это нужно?!

– Я все рано против разврата и ни за что не изменю мужу! – твердо сказала я, оставляя за собой последнее слово.

Костюков улыбнулся и, оставив его за мной, заговорил на другую тему.

– Еще я хотел бы обсудить с тобой наши имущественные дела.

– Вы говорите об имении? Мне кажется, у нас ничего не получится. Сегодня ко мне приходил Трегубов, просил, чтобы я вернула ему бумаги. Я, конечно, отказала, но поняла, что он все равно не согласится лишиться всего имущества и скорее меня убьет, чем останется нищим. Сегодня ночью он уже подсылал ко мне убийцу.

– Знаю, маленького человека с заросшим бородой лицом, – сказал Костюков.

– Да, но откуда…

– Он не мог причинить тебе зла, – не дослушав, перебил он.

– Но он ведь подсматривал за мной, – растеряно сказала я.

– Однако не убил, а напротив, охранял и берег твой сон. Поверь, мне кажется, тебе с ним еще придется встретиться и бояться его не стоит. Он тебе предан до гробовой доски.

– Почему? – невольно воскликнула я.

– Думаю, из любви, а там, кто его знает.

– Но, при чем здесь… Я его видела второй раз в жизни, какая может быть любовь!

– Большая или маленькая, этого я не знаю, – нетерпеливо перебил меня колдун. – Давай поговорим о делах. Трегубов обычный человек и его будущее мне известно. Он умрет через три дня от антонова огня. Воспалится одна из плохо заживших ран, в нее попадет зараза и у него начнется гангрена. После его смерти все имущество по закону перейдет тебе.

– Василий Иванович умрет? Как жалко, такой молодой и не доживет даже до тридцати! – пожалела я.

– Мне тоже его жаль, – засмеялся предсказатель, – но давай не отвлекаться по пустякам. Твоим имуществом, согласно нашему договору буду заниматься я. Для этого нам нужно оговорить мое будущее жалование.

– Но, у меня совсем нет денег! – испугалась я. – И мужу я ничего не могу сказать, сам понимаете, что он подумает!

– Жалование я буду вычитать из доходов имения, – немного успокоил меня Костюков.

– Ну тогда хорошо, я согласна.

– Я хочу поучать в год три тысячи серебром.

– Сколько? – с ужасом переспросила я.

Таких огромных денег я себе даже не представляла. Мне казалось, что все наше царство-государство стоило дешевле.

– Сейчас доход от одного Завидово, больше тридцати тысяч, – спокойно объяснил Илья Ефимович. – У Трегубова есть еще три деревни. Это еще около двадцати. При моем управлении, доходы будут много выше.

– Вы правду говорите или шутите? – дрожащим голосом спросила я.

– Правду.

– Но ведь это несметное богатство!

– Пожалуй, но только для Троицкого уезда. Российская империя очень богатое государства, только управляют им, почему-то, всегда плохо и денег хватает только самым наглым и ловким. Ты же будешь первой богачкой уезда и не более того. Ну, что согласна, на мое предложение?

– Да, но как же мне обо всем этом сказать Алеше? Если, вдруг, он узнает, что я владею Завидово, представляете, что подумает! Он и так меня к Трегубову ревнует…

– Тогда откажись и все дела, – лукаво предложил Костюков.

Я растерялась. Все, что у нас случилось той ночью с Трегубовым, из шутки превратилось в серьезное испытание. Мне стало страшно, чем может кончиться такой поворот в жизни. Дело было даже не в Алеше, ему, я как-нибудь сумею объяснить. Мне стал страшно сделаться богатой. Если даже теперь, лишь только я надела нарядное платье и обратила на себя внимание, мне сразу стало так трудно жить, что же будет, когда мне станут по-настоящему завидовать! Может быть и, правда, лучше отказаться? – подумала я.

– Но ведь Трегубов умрет не сегодня, а через три дня. Пока похороны, то, се, потом вы будите оформлять документы. За это время я что-нибудь придумаю! – неожиданно для себя самой решила я.

– Вот и хорошо, – почему-то печально сказал Илья Ефимович. – Я еще ни разу в жизни не встречал человека, который отказался от денег.