Текст книги "Боги не дремлют"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Мы не спеша ехали рядом, чтобы можно было разговаривать.

– Скоро выпадет снег, – сказала Матильда, отирая мокрое от секущего дождя лицо. – Ненавижу слякоть и осень!

Я не ответил, внимательно вглядываясь в подступающий к самой дороге лес. Мы подъезжали к месту, очень удобному для засады и, хотя никаких признаков ее заметно не было, внутреннее чувство подсказывало, что там может скрываться опасность.

– Ты любишь зиму? – не дождавшись ответа, спросила француженка.

– Я больше люблю лето, – машинально ответил я, придерживая поводом лошадь. – Смотри, кажется, там кто-то есть!

– Где? – спросила она, тоже приостанавливаясь.

– Впереди, слева в кустах, – ответил я и натянул поводья. – Не смотри туда! Спокойно слезь с лошади и сделай вид, что подтягиваешь подпругу! Быстрее!

Матильда повела себя самым правильным образом. Остановилась, соскочила на дорогу и встала так, что между ней и подозрительным местом оказалась лошадь. Только после этого негромко спросила:

– Что там?

– Похоже, что прячутся какие-то люди, – ответил я, хотя сам толком ничего не успел рассмотреть. Какие-то серые силуэты мелькнули и тут же исчезли за стволами деревьев.

Пока Матильда подтягивала подпругу, я неспешно, спокойно осматривался, особенно не задерживая взгляд на подозрительном месте. Пока там ничего необычного не происходило, и я решил, что засада мне померещилась. В свете недавних событий, ничего удивительного в этом не было, после наших последних переживаний вздрагивать можно было и у пустого куста.

– Вернемся или поедем дальше? – тихо спросила подруга, заканчивая осматривать и поправлять сбрую.

– Лучше вернемся, – ответил я, – не стоит лезть на рожон!

– Ладно, назад так назад, – без возражений согласилась она, – Мне тоже кажется, что впереди нас ничего хорошего не ждет.

– Теперь уходи, – попросил я, – а я попробую посмотреть, кто там есть! Если начнется, меня не жди и сразу уезжай.

По-хорошему, нам можно было обойтись и без рискованной разведки, но мне захотелось проверить собственную интуицию. Матильда пошла назад, а я двинулся вперед, уже не сводя глаз с леса. Наконец увидел, что из-за одного дерева торчит русская крестьянская шапка и я с облегчением вздохнул. Похоже, что там были, всего-навсего, прячущиеся от французов крестьяне. Я уже собрался их окликнуть, как раздалось несколько ружейных выстрелов, и вокруг головы засвистели пули. Только тогда я вспомнил, что на мне надета неприятельская форма и пока я буду объяснять, кто такой, меня могут сто раз убить.

– Держи его, ребята! – закричали в кустах по другую сторону дороги.

Не ожидая пока снова начнется стрельба, я развернул лошадь, припал к холке и поскакал назад. К сожалению Матильда успела отойти совсем немного и теперь пыталась сесть на испуганную выстрелами лошадь. Пришлось задержаться возле нее и помочь взобраться в седло.

– Бей их, ребята! – надрывался в кустах командир и опять кто-то выстрелил.

На наше счастье крестьяне стреляли так плохо, что свиста этой пули я даже не услышал. Мы поскакали по дороге, а вслед неслись ругательства и угрозы.

– Кто это был? – спросила Матильда, когда мы отъехали на безопасное расстояние.

– Партизаны, – ответил я, – мы ведь во французской форме!

– Какие еще партизаны? – не поняла она. – Первый раз слышу. Лесные разбойники?

– Нет, патриоты. Не нравятся русским людям иноземные захватчики, вот они и нападают на неприятеля, – объяснил я. – Мы с тобой тоже, вроде как партизаны.

– Так они же нас могли убить! – с чисто женской логикой, возмутилась она. – Они что не видят…

– Поехали скорее, – перебил я, – вдруг у них тоже есть лошади. Нам только не хватает воевать со своими!

Мы пришпорили своих жеребцов, и перешли с рыси на галоп, но далеко ускакать нам было не суждено. Где-то впереди на дороге раздался негромкий залп из нескольких ружей, и мы не сговариваясь, остановились.

– Давай свернем в лес, – сказал я, направляя лошадь под деревья, – переждем там.

Мы, сколько было можно, проехали верхом, потом, когда началась непроходимая чаща, спешились и дальше вели лошадей в поводу. На дороге продолжалась стрельба, служившая нам ориентиром направления. Вдруг, неожиданно громко и близко выстрелила пушка. Похоже, дело на дороге начинало принимать серьезный оборот. Кто с кем воюет, было непонятно, да меня это и не занимало. С нас хватило и собственных приключений.

Наконец мы отошли на безопасное, как мне казалось расстояние, и остановились.

– И что мы теперь будем делать? – спросила Матильда.

– Ждать вечера, похоже, французские войска начинают расползаться вдоль дороги.

– А чего нам их бояться? Опять обманем, – пренебрежительно сказала она.

– Нет, с меня хватит быть немым поляком, давай лучше зря не рисковать. Или ты больше не хочешь разыскать нашего помещика? – спросил я, прислушиваясь к бою на дороге.

Стрельба там все усиливалась. Опять невдалеке выстрелили из пушки. Это уже не было похоже на локальную перестрелку с крестьянами.

– Давай уйдем отсюда, – попросила Матильда. – Вдруг в нас попадет пушечное ядро!

То, что это невозможно, я не сомневался, мы уже отошли от дороги метров на триста, но возражать не стал и пошел вглубь леса. Матильда шла следом, проникновенно беседуя с лошадью на французском языке. Неожиданно мы наткнулись на узкую лесную дорогу, совершенно, до состояния черной грязи, раздолбанную лошадиными копытами. Я предупреждающе поднял руку.

– Что случилось? – негромко спросила Матильда.

– Тише ты, – попросил я. – Смотри, тут совсем недавно кто-то проехал на лошадях.

– С чего ты это решил?

– Следы от копыт не успели заполниться водой, – объяснил я. – Интересно, кто бы это мог быть?

Вопрос был праздный, но совсем неожиданно нашелся правильный ответ.

На дорогу из-за ближайших деревьев выскочило несколько человек в мохнатых шапках с обнаженными саблями, и окружили нас. Испуганные лошади начали вырывать поводья.

– Попались, голубчики! – радостно закричал здоровенный малый с казацкой саблей и веселыми разбойничьими глазами. – Андрюха, смотри в оба, если дернутся, руби!

– Не бойся, не дернемся, – стараясь казаться спокойным, сказал я. – И нечего здесь саблями размахивать, вы не на параде!

То что, французские уланы вдруг заговорили по-русски, не столько удивило, сколько расстроило казаков. Они сразу поскучнели.

– Так вы, что, выходит, свои? – разочаровано спросил здоровяк. – Тот-то я думаю, чего это французы такие, если вдвоем в лес сунулись!

– Свои, – подтвердили. – А вы кто, партизаны?

– Точно, – подтвердил тот же казак.

– Это ваши там с французами бьются? – кивнул я в сторону затихающего боя.

– Капитан обоз отбивает, а мы тут в резерве, – подтвердил он. – А вы почему в чужой одежде?

– Так получилось, пришлось переодеться, – туманно объяснил я. – Говоришь, капитан в бою? Как бы нам с ним повидаться?

– Думаю, скоро сам здесь будут, тогда и повидаетесь. Он у нас орел! – похвастался он.

Я начал вспоминать все, что помнил о партизанах 1812 года. Первым на память пришел самый известный из них, Денис Давыдов.

– Капитана вашего случайно не Давыдовым зовут?

– Нет, – вместо здоровяка ответил красивый парень с кривой турецкой саблей, которого здоровяк назвал Андрюхой, – нашего капитана кличут Александром Никитичем.

Это имя мне ничего не сказало, и я назвал еще одного известного партизанского командира:

– А фамилия его случаем не Фигнер?

– Так вам Александр Самойлович нужен? – образовался здоровяк. – Он тоже здесь в этих лесах. Мы вчера с его людьми целый обоз с золотом и серебром отбили! Лихие рубаки, всех хранцузов вырезали!

Теперь я узнал имя отчество Фигнера, осталось узнать, к кому попали мы.

– А Александра Никитича как прозывают? – вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Матильда.

– Так Сеславин же, – охотно подсказал Андрюха. – Он у самого главного командующего адъютантом был!

– Не слышали, такого, – покачала головой Матильда, я же обрадовался.

– Неужели сам Сеславин! – невольно воскликнул я.

Об этом замечательно храбром, достойном и благородном русском офицере я когда-то читал. Подробности не помнил, но общее впечатление, что человеком он был замечательным, осталось.

– Точно, они сами, Александр Никитич, – довольный произведенным впечатлением, подтвердил здоровяк.

Я подумал, какие сейчас удивительно бесхитростные времена.

Первому встречному человеку, да еще одетому в мундир вражеской армии, лишь только потому, что он хорошо знает русский язык, солдаты свободно выбалтываются все военные тайны!

– Вы здесь останетесь или с нами пойдете? – спросил казак.

– Если можно, то с вами.

– Бой там что-то слишком жаркий, – извиняющимся тоном объяснил он, – как бы наша помощь не потребовалась. Француз, он хоть и неправильной христианской веры, но драться не хуже православных способен!

По поводу «правильности» веры я спорить не стал. То, что только их вера правильная, я слышал от представителей всех существующих конфессий, с которыми приходилось сталкиваться. Наверное, по-другому просто и не может быть. Признавая право на существование чужой доктрины, как бы, невольно подвергаешь сомнению собственную. Скорее всего, именно поэтому между близкими церквями, берущими начало из одних истоков, постоянно идет битва не на живот, а на смерть. Взять тех же суннитов – шиитов, католиков – гугенотов, униатов – православных.

Мы гуськом двинулись по узкой дороге, назад, навстречу гремящему бою. Теперь там стреляли уже из двух пушек. Скоро над нами пролетело, ломя ветки, «шальное» ядро.

Вдруг ружейная стрельба началась совсем близко от нас, и казак, возглавлявший шествие остановился и поднял руку. Я приготовил свои мушкетоны и всматривался в просветы между деревьями. Матильда подошла совсем близко ко мне и «нервничала» рядом.

– Вон они! – закричал кто-то из казаков и выстрелил в сторону от дороги.

Теперь и я увидел, как, прячась за деревьями, к нам бегут солдаты в белых штанах и синих мундирах. Судя по обшлагам и шапкам это, были, скорее всего, баварские гренадеры. Было их никак не меньше сотни, а нас, я мельком глянул на дорогу, около двух десятков. Однако казаки держались спокойно, готовились к отражению атаки и только мой знакомый здоровяк, кому-то громко крикнул:

– Петро, уведи в лес лошадей!

– Матильда, тебе тоже лучше увести наших лошадей, – сказал я француженке, чтобы спровадить ее отсюда.

– Я останусь с тобой! – ответила она, вцепляясь в повод своего коня.

– Хочешь, что бы их перестреляли? – сердито сказал я.

Делать ей здесь было совершенно нечего. В бою, особенно рукопашном, кроме смелости еще нужно умение, чего у нее не было. Мне же ее присутствие было бы лишней обузой.

– Я останусь! – опять начала она, но тут наступающие выстрелили залпом, и стоящий рядом с нами казак упал с простреленной головой, Еще кто-то закричал, что ранен.

– Иди отсюда! – заорал я, забыв всякую вежливость. – Уводи коней!

Матильда попыталась смерить меня гневным взглядом, но мне было не до ее амбиций и ей пришлось покориться. Она сердито вырвала у меня повод и трусцой побежала с лошадьми вглубь леса.

Казаки между тем, как говорится, «сомкнули ряды», сгруппировались, продолжая торчать на виду у неприятеля. Я был не против такой беззаветной смелости, но нас было слишком мало, чтобы ради престижа служить французам мишенями.

– Укрыться за деревьями! – закричал я, невольно вмешиваясь в ход боя. – Готовься к рукопашной!

Как ни странно, меня послушались. И, похоже, вовремя. Опять ударил нестройный ружейный залп, и пули запели между деревьями, сбивая кору и ветви. У казаков ружей не было, только пистолеты и сабли, потому с нашей стороны никто не стрелял. До противника было еще метров сто пятьдесят, слишком далеко для пистолетной пули. Я тоже ждал, когда гренадеры подойдут ближе.

– Ваш благородь, – окликнул меня бородатый возрастной казак из-за ближайшего дерева, – дай твой мушкет побаловать, куда тебе два!

Он был прав и я отдал ему второе ружье, предупредив, что мушкетон заряжен четырьмя пулями, и стрелять из него лучше по толпе.

– Как можно, что ж мы сами без понятия! – обижено, сказал он. – Чай, не первый раз француза воюем!

– Тогда подпустим к дороге и разом стреляем! – не преминул я оставить последнее слово за собой.

Атакующие, потеряв нас из виду и уяснив, что ружейная стрельба не приносит пользы, снизили темп атаки. Теперь они подходили осторожно, стараясь не маячить между деревьями. Однако расстояние между нами все равно сокращалось, и схватка была неминуема. Меня уже так достали неблагоприятные обстоятельства, что даже радовал повод хоть на ком-нибудь сорвать злость. Боя я не боялся, с моей подготовкой и приобретенным боевым опытом с обычными солдатами я рассчитывал справиться без проблем, но адреналин все-таки давал себя знать. В войне никогда нельзя загадывать наперед, хотя, как говорил опыт, чаще погибают плохо подготовленные, ленивые и бесшабашно храбрые.

Французы или баварцы, я так и не понял, кто против нас воюет, остановились шагах в сорока, выглядывали из-за деревьев, но в атаку не шли. Было понятно, что драться они не рвутся. Тогда я решил попробовать вступить с ними в переговоры и закричал на своем собственном французском:

– Messieurs les soldats, les cossaqs sont ici, rendez-vous!

Фраза была простенькая, но понятная, я их предупредил, что здесь казаки предложили сдаться.

– Ты чего им такое сказал? – спросил казак, которому я отдал мушкетон.

– Предложил сдаться, – тихо ответил я, с нетерпением ожидая, что последует дальше.

Несколько минут ничего не происходило, потом с французской стороны из-за дерева кто-то помахал кивером и закричал:

– Nous nous rendons!

– Не стреляйте, они сдаются! – крикнул я казакам.

– Avancez haut les mains! – приказал я им выходить с поднятыми руками.

Честно говоря, мне показалось, что мирное решение боевого эпизода казакам не понравилось. Однако, стрелять во врагов с поднятыми руками никто не стал, и когда гренадеры вышли на дорогу, казаки с ними смешались и с любопытством рассматривали. Я был настороже, но никаких подлостей пленные не затевали, и сразу начали сдавать оружие.

Я спросил кто они. Солдаты действительно оказались баварцами из восьмого пехотного полка. Их ротного командира час назад убили на дороге, и они оказались под командой капрала, толстого рыжего малого с добродушным лицом. Вероятно, отсутствие офицера и послужило причиной такой легкой сдачи, ни и еще панический страх Великой армии перед казаками.

К этому времени бой на дороге начал стихать и мы без происшествий ретировались вглубь леса. Место сбора оказалось на обычной лесной поляне, где наших казаков ждал Петр с лошадьми, а меня разгневанная и обиженная Матильда. Пленных построили шеренгой и в сопровождении моих знакомых повели в тыл русской армии. Оставшиеся казаки устроились под деревьями ожидать прибытия основного отряда.

Скоро раздались приветственные возгласы и по той же что и мы дороге, подъехали основные силы. Отряд оказался небольшой, человек двести гусар и казаков. Командир, не слезая с коня, разговаривал со своими офицерами.

Мы с Матильдой подошли было представляться Сеславину, однако, увидев, что ему не до нас, остались стоять в стороне. Герой-партизан, оказался человеком приятной наружности с прямым носом, курчавой головой, и само собой, по моде своего времени с усами и бакенбардами. Он как-то странно сидел на красивом жеребце, немного боком, с опущенной вниз правой рукой.

Казаки тотчас доложили командиру отряда о пленении роты гренадеров и о нашей роли в этом деле, это я понял, когда он повернулся в седле и посмотрел на нас с Матильдой. Отдав какие-то распоряжения, он с трудом слез с лошади и кивком подозвал нас к себе.

Вблизи выглядел Сеславин, мало сказать, усталым, он казался просто живым покойником. У него было смертельно бледное лицо с серой кожей и совсем больные, запавшие, с тенями вокруг, глаза с красными распухшими веками. К тому было заметно, что он ранен в ногу и руку, скорее всего, совсем недавно. Правая рука его не поднималась выше груди, а нога поверх панталон была обмотана какими-то грязными тряпками.

Мне показалось, что в его состоянии не то что воевать, невозможно просто стоять на ногах. Сеславин же не только старался казаться спокойным, уверенным в себе, даже бесстрастным, он так безукоризненно себя вел, что смог нам приветливо улыбнуться. Как ему это удавалось, я не понял. Невольно вспомнились строки из стихотворения Лермонтов «Бородино»:

Да, были люди в наше время.

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри – не вы!

Прав был принц Евгений Богарне, оценивая героизм русских и французских воинов во время этой странной, никому не нужной войны: «Говоря по совести, не было причин ни Кутузову доносить о победе императору Александру, ни Наполеону извещать о ней Марию Луизу. Если бы мы, воины обеих сторон, забыв на время вражду наших повелителей, предстали на другой день перед алтарем правды, то слава, конечно, признала нас братьями».

Следуя приглашению, мы с «корнетом» подошли к командиру отряда. Наша французская форма его удивила, но он не подал вида и любезно с нами поздоровался. Мы представились, Матильда помещицей Пузыревой, я московским жителем, случайно оказавшимися в театре военных действий.

Только услышав, что стройный уланский корнет дама, Александр Никитич не смог сдержать удивления. Он попросил рассказать, откуда у нас французская форма и оружие, но слушать не смог, покачнулся и устоял на ногах только с помощью юного гвардейского прапорщика с типично немецким лицом. Как я вскоре узнал, тот действительно по происхождению был обрусевшим немцем, по имени Александр Габбе.

– Вам плохо? – сочувственно спросил я.

– Пустое, – отирая здоровой левой рукой, пот с лица, ответил капитан, – сейчас некогда хворать! Выгоним неприятеля из пределов отечества, тогда и будем лечиться.

– Я бы мог вам помочь, – предложил я, – я немного понимаю в медицине.

– Увы, нам уже нужно выступать, как-нибудь в другой раз.

– Это не займет много времени, но обещаю, вам сразу станет легче, – настойчиво сказал я.

Честно говоря, этот человек с первого же взгляда так мне понравился, что захотелось ему хоть чем-то помочь.

– Спасибо, но только разве что ночью на биваке, сейчас не до того. Черкес, иди сюда, – ласково позвал он коня. Тот посмотрел на хозяина лиловым глазом, по-человечески кивнул головой и тотчас подошел. Прапорщик подставил капитану плечо, и Сеславин вновь оказался в седле.

– Вы, надеюсь, с нами? – спросил он нас с Матильдой. – По пути расскажете о своих приключениях.

О моем участии в пленении французов он даже не упомянул, отнесся к этому как к обычному пустячному делу, что мне тоже понравилось.

Штабс-ротмистр в форме Сумских гусар отдал приказ «По коням» – и отряд тотчас оказался в седлах.

Замешкались только мы с Матильдой, что, надеюсь, было извинено, я помогал даме сесть в седло. Отряд сразу же тронулся. Мы подъехали к командиру и расположились от него по обе стороны. Сидеть в седле Сеславину было легче, чем стоять на ногах и видно было, что боль постепенно его отпускает. Я не спешил с началом рассказа, давал ему возможность придти в себя.

Александр Никитич с интересом поглядывал на Матильду. Она, как настоящая женщина, тут же встала в стойку, или, что было точнее в той ситуации, села в седле елико возможно, грациозно, так, будто находилась в гостиной и принимала гостей. Дорога была такой раскисшей, что ехать было трудно, ноги лошадей скользили, но это не мешало ей очаровательно выглядеть. Не портили ее даже не сошедшие до конца следы побоев. Однако рассказывать о наших странствиях пришлось, в основном, мне.

Само собой, никаких чудес в этом рассказе не присутствовало. Пузыревы, как и я, всего-навсего, бежали из сгоревшей Москвы, пробирались в свое имение. Мы случайно встретились на дороге, ну а дальше я уже говорил о вполне реальных событиях. Из всех наших подвигов, как мне показалось, Сеславину больше всего понравился способ разоружения французских улан. Он даже посмеялся, когда Матильда передала ему содержание тостов, на которых сломались восторженные и легкомысленные французы. Потом он меня удивил неожиданным выводом, который сделал из рассказа:

– Кажется, вы избегаете крови? – вдруг спросил меня капитан. – Стараетесь обойтись без жертв?

Я понял, что он имеет в виду не только оставленных в живых уланов, но и сегодняшний эпизод, замялся с ответом, но потом подтвердил его догадку.

– Пытаюсь, – ответил я, – хотя это редко получается. И без моего участия на земле ее льется слишком много. Зачем было погибать сегодняшним баварцам, большинство которых до похода на Россию толком не знали даже, где она находится?

– Они пришли к нам с мечом и должны от меча погибнуть, – ответил он.

Я пожал плечами и промолчал. Между нашими культурами был слишком большой разрыв, и что-то доказывать, объяснять было бесперспективно, в любом случае мы бы говорили на разных языках. Даже в наше время совершенно бессмысленно убеждать какого-нибудь фундаменталиста в том, что он не столько романтический борец за свою высокую идею, сколько закомплексованный козел и недоумок. Сеславин же был человеком своего времени, офицером воюющей армии, война была отечественной и жестокость в бою поощрялась высокими наградами.

– Однако, я с вами полностью согласен, – неожиданно для меня докончил он. – Сдавшийся противник заслуживает милосердия.

Я кивнул и продолжил рассказ о наших приключениях. Когда рассказ дошел до встречи с адъютантом командира четвертого корпуса Великой армии и нашего с Матильдой розыгрыша, Сеславин насторожился и смотрел на меня с нескрываемым вниманием. Потом задал вполне логичный вопрос:

– Откуда вы знаете о расположении сил нашей и французской армий?

– Ну, все-таки мы с госпожой Пузыревой носим французскую форму и общались с разными людьми, – неопределенно ответил я. – Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем руководствуется Наполеон. Что не говори, он действительно великий полководец и прекрасный стратег. Сейчас ему нужно прорваться к русскому продовольствию, чтобы накормить и спасти армию, поэтому он и перешел на новую дорогу, чтобы обмануть Кутузова.

– Наполеон? Вы хотите сказать, что он перешел на Новую Калужскую дорогу? – быстро спросил он.

– Да, а Богарне с четвертым корпусом будет прорываться мимо Малоярославца на Калугу, а основные силы постараются обойти нашу армию стороной, – уверено сказал я, внося собственную лепту в ход Отечественной войны. – Можете проверить!

Сеславин несколько минут сосредоточено думал, потом окликнул штабс-ротмистра:

– Алферов, поворачиваем к Новой Калужской дороге, и прикажи всем соблюдать крайнюю осторожность!

Казачий офицер кивнул, тронул нагайкой коня и поскакал в начало колоны. Скоро мы свернули с тропы в лес, после чего начались настоящие мучения. Не знаю, как обстоят дела в этой местности в наше время, думаю, там теперь просто дачные участки, но в начале девятнадцатого века здесь рос настоящий дремучий лес с оврагами, широким ручьями, непроходимо разбухшими от проливных дождей.

Короче говоря, не ближнее Подмосковье, а сибирская тайга. Все, кроме Сеславина, который не мог ходить, вынуждены были спешиться и пробираться сквозь заросли и бурелом, как кому заблагорассудится. Хорошо еще в команде оказалось несколько местных крестьян-проводников, знавших здешний лес, иначе мы не дошли бы до места и к полуночи.

Само собой, теперь во время движения разговаривать стало невозможно, и я подошел к Сеславину только после того, как кто-то из авангарда крикнул, что впереди видна дорога. Александр Никитич теперь выглядел еще хуже, чем раньше, и в самом прямом смысле заваливался в седле. Его адъютант и прапорщик Габбе, которые во время пути от Сеславина не отходили, помогли капитану слезть с лошади.

Александра Никитича уже не держали ноги, и он без сил опустился на проворно постеленный адъютантом плащ. Я подошел к нему и опять предложил свою помощь. Партизан посмотрел на меня полными страдания глазами и отрицательно покачал головой. Мне показалось, что у него уже просто недостает сил говорить.

Не будь этот человек мне столь симпатичен, я бы отступился, но теперь, вполне понимая его состояние, решил настоять на своем. Извинившись, я без разрешения сел рядом с ним на плащ. Сеславин удивился, но не возразил.

– Мое лечение займет всего несколько минут, – сказал я. – К тому же вам ничего не нужно будет делать, просто лежите и отдыхайте.

– Я не могу терять время, – собравшись с силами, пробормотал он. – Если вы правы и Наполеон собирается обойти наши войска, мне нужно доложить об этом командующему.

– Вы этого не сможете сделать, если не приведете себя в порядок, – возразил я, – а теперь расслабьтесь и закройте глаза.

Думаю, будь у него немного больше сил, Сеславин послал бы меня вместе с моим «шаманством». Но в тот момент он уже не мог сопротивляться и закрыл глаза по вполне естественной причине, потеряв сознание. Мне это не мешало и я начал водить над его телом руками. Вокруг тотчас столпились зрители, наблюдая необычное лечение. Пока никто не вмешивался, видя, что я даже не касаюсь руками командира.

Как обычно бывает во время экстрасенсорного сеанса, лечение скоро начинает требовать от меня большого физического и нервного напряжения и чем тяжелей состояние больного, тем большего. Сеславин же оказался так плох, что спустя десять минут, я находился не в лучшем, чем он, состоянии и, теряя последние силы, вытянулся рядом с ним на плаще. Так мы и лежали рядышком, пока он не открыл глаза, удивленно оглядел своих склонившихся над нами встревоженных товарищей и, вдруг, порывисто сел. Те от неожиданности отпрянули, а капитан посмотрел на меня:

– Что случилось?

Ему никто не ответил. Да, собственно, и отвечать было нечего. Когда Сеславин оперся руками о землю и, отставив в сторону раненую ногу, встал без посторонней помощи, казаки и гусары дружно выдохнули из легких воздух.

– Ну, что стоите? – нарочито строгим голосом сказал командир. – Нужно проверить дорогу, сколько на ней войск и куда направляются. А ты, брат Редкий, – обратился он к гусарскому поручику, – вызови охотников и озаботься добыть языка, лучше офицера.

Партизаны разошлись выполнять приказ, и мы остались втроем, Сеславин, Матильда и я.

– Господин Крылов, это и было ваше лечение? – спросил он, совсем по-другому, чем раньше, глядя на меня. – Что вы со мной сделали?

– Ничего особенного, – ответил я, с трудом поднимаясь на ноги, – обычное знахарство. Просто передал вам часть своих сил.

– Будь я генералом, непременно наградил бы вас орденом, – усмехнувшись, сказал он. – Теперь же я только представлен в полковники и могу лишь пожать вашу руку. Вы меня очень обязали.

Он действительно снял перчатку и пожал мне руку. После чего явно счел вопрос исчерпанным, и озабоченно посмотрел в сторону недалекой дороги.

– Теперь мне нужно влезть на дерево и все увидеть самому, – решил он. – Если вы правы относительно планов неприятеля, то Кутузов должен знать об этом уже сегодня.

Уговаривать его так не рисковать я не мог по той причине, что проверялись мои сведения. Потому пожав плечами, предоставил ему самому решать, что делать.

– Братцы, – окликнул Сеславин стоящих невдалеке казаков, – приищите дерево с листвой, на которое можно влезть. Мне нужно сделать рекогносцировку.

Казаки без повторений и объяснений поняли, что от них хочет командир, и бросились в разные стороны выполнять приказ. А тот обратился ко мне:

– Если относительно Наполеона вы правы, то я сочту долгом доложить Светлейшему о вашей помощи!

– Спасибо, – поблагодарил я, – только это совершенно лишнее. Вряд ли Кутузов меня знает и поверит незнакомому человеку. К тому же я не служу и не ищу ласки начальства, Доставьте ему лучше хорошего языка, пусть сам его допросит. Единственно, что я могу гарантировать, это то, что сведения совершенно верные.

«И описаны во всех учебниках истории», мог бы добавить я, но, естественно, не добавил.

– Но ведь вы говорили с вице-королем Италии, и сами сможете рассказать командующему о планах неприятеля, – сказал Сеславин, которому, похоже, было неловко анонимно пользоваться моей информацией, присваивая этим себе все заслуги.

– Ну, своими планами Богарне со мной не делился, – ответил я, – в основном это догадки, которые вы сможете проверить. Нам же придется скоро вас оставить, у нас с мадам Пузыревой свои планы.

– Разве вы не будете вместе с нами выходить из окружения? – удивился капитан. – Думаю, для вас это будет самым безопасным!

– Нет, – вмешалась в разговор Матильда, – у нас с Алексеем Григорьевичем осталось незавершенное дело. Пока мы не получим удовлетворения, останемся здесь.

– Вы разве тоже воюете, мадам? – удивился Сеславин.

– Воюю и изрядно, – ответила она. – Нас пытались подло убить. Потому, пока мы не найдем и не накажем виновного в том человека, останемся здесь, хотя пусть тут соберется вся французская армия!

Мне очень не понравилось, что Матильда затеяла этот разговор. Не было никакой нужды втягивать партизана в наши дела, у него хватало забот со спасением Отечества. Однако француженка не спрашивала ни моего мнения, ни совета, что говорить, так что пришлось только согласно кивнуть.

Сеславин удивился и вопросительно посмотрел на нас обоих. Потом не удержался и спросил:

– Чем же вас так сильно не удовлетворили, что вы непременно хотите здесь остаться?

Пришлось исправлять ошибку подруги и вкратце рассказать ему нашу историю. Стараясь меньше упоминать мистику, я больше говорил о жестокой ловушке на невинных людей, гибели в доме женщин и стражников и внезапном пожаре. Сеславин слушал внимательно и, даже как-то напряженно. Думаю, что я бы воспринял такой рассказ более легкомысленно, слишком он напоминал плохой вымысел. Однако партизан, кажется, так не думал. Он даже уточнил название деревни, в которой жил Павел Петрович. Потом сказал нахмурившись:

– Мне кажется, я знаю, о ком вы говорите. Только я думал, что старик Погожин-Осташкевич давно умер.

Теперь уже мы с Матильдой смотрели на Сеславина во все глаза, почти не веря счастливому сечению обстоятельств, узнать, наконец, с кем нам предстоит иметь дело и как его отыскать. Капитан продолжил:

– Сын Погожина-Осташкевича Михаил учился вместе со мной в кадетском корпусе. Был очень добрым, благородным мальчиком. Отца его я видел всего один раз, он был еще не стар, но уже тогда необыкновенно суров. Миша перед ним трепетал, – Сеславин замолчал, погружаясь в воспоминания.

– Да, пожалуй, – после долгой паузы, продолжил он рассказ, – все совпадает. Их родовое имение Потапово, а Миша звался Михаилом Павловичем, так же как его императорское высочество. Это я точно помню. Мы еще в корпусе смеялись, что Погожины-Осташкевичи отец и сын, полные тезки императора и его младшего сына.