Текст книги "Русский город Севастополь"

Автор книги: Сергей Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Ветер слабый, но попутный, – прикинул Корнилов.

– Нет, вы посмотрите, что за ними.

Корнилов приник к своей подзорной трубе.

– Вижу дым. Больше двадцати труб. За ними ещё….

– Похоже, Владимир Алексеевич, это уже не разведка.

На крыше появился дежурный адъютант.

– Доклад с Тарханкута, – сообщил он и передал главнокомандующему телеграфный бланк с донесением.

– Флот на норд-вест. Идёт тремя колоннами, – прочитал князь. – Направление на румб ост-норд-ост. На Евпаторию? – спросил он у Корнилова.

– По всей видимости, – согласился тот.

Вновь появился адъютант.

– Доклад с Лукулльского телеграфа.

– Читайте, – разрешил князь.

– Видим ордер в семьдесят вымпелов, в двух колоннах.

– В двух? – переспросил Меньшиков. – С Тарханкута докладывали о тех колоннах.

– Видят только две, – отрапортовал адъютант.

– Если в двух семьдесят, значит в трёх – больше ста, – сделал вывод Меньшиков. – Владимир Алексеевич, – обратился к Корнилову, – готовьте флот. Я начну стягивать армию к позиции перед Альмой. На всякий случай, выставите наблюдателей на Каче, хотя, и так ясно, – идут к Евпатории.

Захват Евпатории

– Прапорщик Кречен прибыл! – влетел Павел в кабинет главнокомандующего.

– Плотнее дверь прикройте, – попросил Меньшиков. – Как освоились на новом месте службы? Жалобы есть? Квартиру хорошую дали?

Главнокомандующий встал из-за стола и подошёл к Павлу вплотную.

– Всем доволен, ваша светлость. Жалоб нет.

Меньшиков пристально посмотрел ему в глаза.

– Что это за мадмуазель, с которой вы вчера гуляли по бульвару?

– Екатерина Давыденко, – запинаясь и краснея, ответил Павел.

– Смотрите, сея девица многим голову вскружила. До дуэли недалеко. И отец у неё строгий – кавторанг Довыденко. Знает такого?

– Дуэлей не боюсь! – тут же нашёлся Павел. – С отцом знаком. В хороших отношениях.

– Ох! – покачал головой Меньшиков. – Какое вино предпочитаете: сухое или креплённое? Может вам больше нравится коньяк?

– Никак нет. Брат не разрешает пить.

– А в карты много проиграли?

– Простите, я не играл, – не понял, к чему клонит главнокомандующий.

– Какой вы правильный, – добродушно усмехнулся Меньшиков и дружески похлопал Павла по плечу.

– Поведайте, что за беда с вами приключилась в училище? В ваше дежурство кто-то ушёл самовольно ночью из казармы, да ещё подрался?

– Ах, вы об этом. – Павел опустил глаза.

– Так, это вы были виноваты?

– Отчасти – я, – признался Павел. – Недоглядел.

– Вы знали, что они ушли, или без вашего ведома все произошло? – попросил уточнить Меньшиков.

– Так точно, не знал.

– Зачем взяли вину на себя? Стоило ли выгораживать тех, кто вас же и подставил?

– Но, они – мои товарищи. Тем более, это я недоглядел, – повторил Павел.

– А может, вы не боялись наказания, зная, что отец за вас вступится? – хитро прищурив правый глаз, спросил Меньшиков.

– Что вы такое говорите, ваша светлость? – возмутился Павел. – Папенька узнал позже всех.

– А если бы вас решили отчислить?

– Меня и хотели отчислить. Я уже готовился идти в солдаты. Но нарушители сами во всем сознались.

– И что, пошли бы в рядовые? Никого не сдали бы? Разрушили свою карьеру? Годы обучения – коту под хвост, и все из-за каких-то шалопаев? Сдали бы негодяев – и дело с концом!

– Да как можно товарищей сдать? – с негодованием воскликнул Павел. – Мне бы честь не позволила. Лучше – в солдаты. Отслужил бы честно и добился офицерского чина. Но к чему этот допрос, ваша светлость?

– Простите, – смягчил тон Меньшиков. Задумчиво прошёлся по кабинету. Новые сапоги нежно поскрипывали. Вновь остановился возле Павла. Очень тихо сказал:

– Хочу вам дать важное задание, прапорщик Кречен.

– Я готов! – ожил Павел.

– Слышал, вы хорошо говорите на местном языке, даже лучше чем я, – спросил Меньшиков по-турецки.

– Выговор немного другой, но могу общаться, – согласился Павел.

– Видите ли, прапорщик Кречен, мне нужны надёжные люди, которым я могу доверять, как самому себе. От этого очень, очень многое зависит. Я хорошо знаю вашего отца. Вы – мой крестник. Я хочу полностью положиться на вас. Вы неглупый, смелый и честный. А главное – здесь вас мало кто знает.

– Я в вашем распоряжении. – Павел вытянулся, при этом щёлкнув каблуками.

– Только тихо! – Меньшиков прижал указательный палец к губам. – Никто не должен вас видеть, никто не должен знать, куда вы направились. Запоминайте хорошенько, что я вам прикажу, и ничего не перепутайте.

– Готов, ваша светлость.

– Скачите в Евпаторию. Разыщите коменданта, майора Броницкого. Передайте приказ: гарнизон и карантинная стража немедленно должна покинуть город. Никаких перестрелок, никаких поджогов. Пусть направляются к Симферополю. Затем – живо в таможню, передайте, чтобы уничтожили таможенные журналы. Проверьте! Чиновники на таможне трусливые: все бросят и сбегут.

– Слушаюсь!

– И самое основное! – Меньшиков понизил голос почти до шёпота. – Вот здесь, – он взял со стола серый конверт, – приказ городничему Костюкову. Письмо не должно попасть в чужие руки. Проследите, чтобы Костюков тотчас уничтожил его по прочтению.

– Есть!

– Я не зря вас спросил о местном языке. Среди татар Евпатории бродят бунтарские настроения. Вас могут схватить. Сможете вывернуться? Прикинуться шпионом Омер-паши или ещё что-нибудь придумать? Лицо у вас смуглое, и черты острые – в бабушку пошли.

– Смогу, – без тени сомнения ответил Павел.

– Мне нравится ваша уверенность. И простите меня за этот нелепый допрос с училищем….

– Так вы меня проверяли?

– С Богом, крестник, – сказал Меньшиков, ничего более не объясняя.

***

Павел влетел в Евпаторию сквозь арку ворот в высокой квадратной башне. На дровяном рынке пусто и тихо. Торжище будто вымерло. Все двери в домах наглухо закрыты. Извилистой улочкой он спустился к величественной мечети Джума-Джами. За мечетью шли каменные дома европейского вида, все одноэтажные с высокими окнами. Единственное двухэтажное строение – портовая управа. На песчаной набережной только чайки, да несколько перевёрнутых вверх килем рыбацких баркасов. На море у горизонта темным роем виднелся вражеский флот. От него отделился пароход и держал курс в порт Евпатории, извергая из труб черные клубы дыма. Возле портовой управы стояли две телеги, на которые спешно грузили ящики и мешки.

Павел соскочил с коня, взбежал по лестнице к парадным дверям. В холле столкнулся с комендантом, майором Броницким. Передал ему приказ покинуть город. Здесь же нашёл городничего Костюкова. Он выслушал Павла. Вскрыл конверт с посланием главнокомандующего и прочитал приказ. Глаза его округлились от удивления:

– Вы в своём уме, молодой человек? Вы знаете, что здесь написано?

– Не могу знать. Я только выполняю поручение.

– Князь приказывает отдать врагу хлеб.

– Приказ, – твёрдо напомнил Павел.

– Нет, я так не могу, – отрицательно покачал головой Костюков. – Да вы знаете, сколько хлеба на складе? И все это отдать?

– Прошу вас, сделайте, как приказывает главнокомандующий, – настаивал Павел.

– Хотя бы объясните толком!

– Не могу!

– Уж не знаю, что задумал светлейший, – зло произнёс городничий. – Хорошо. Будет исполнено.

– Письмо сожгите немедленно, – напомнил Павел.

– Нет, постойте, а если меня потом обвинят в предательстве? – испугался Костюков. – Чем мне оправдываться? Тем, что поступил приказ сдать хлеб врагу?

– Я ручаюсь, – заверил его Павел. – Никто не посмеет вас обвинить в предательстве! Вы же не будете бросать тень на князя? Кто вам поверит?

– А чего стоит ваше поручительство? Извините, но я вас не знаю, – упрямился городничий.

– Хорошо, сделайте вид, что хотите уничтожить хлеб. Испортите какую-то часть, устройте небольшой пожар, облейте мешки морской водой…..

– Исполню, – с тяжёлым сердцем согласился городничий и сжёг письмо главнокомандующего, подпалив его от свечи.

– Подскажите, где таможня? – попросил Павел.

– Таможня там, дальше. Журналы должны были вывести ещё вчера, но вы проверьте. Инспектор Яшников один остался, остальные все уехали. Он, вообще, любитель поддать хорошенько. Вы поспешите, пока инспектор в зюзю не накушался. Обычно Яшников на службе как стёклышко, но тут всё начальство уже в Симферополе, – ему раздолье….

Павел прошёлся по кабинетам таможенной управы. Везде царила пустота. Все шкафы, тумбы столов и сейфы стояли с распахнутыми дверцами. Чувствовалась: чиновники в спешке, покидали свои рабочие места. Но ни одной бумажки нигде не валялось. Только ломаные карандаши, использованные перья, забытые чернильницы, мятая бюварная бумага в кляксах.

Павел заглянул в последний кабинет, где наткнулся на живого таможенного инспектора. За небольшим конторским столом сидел круглый румяный усач с блестящей лысиной. Густые начинающие седеть усы переходили в рыжие баки. Ворот сюртука инспектора таможенной службы не застёгивался на розовой пухлой шее, а сам сюртук не мог сдержать выпирающего живота. Глазки осоловелые, но блестели не хуже алмазов. Его слегка покачивало, – да это и понятно: на столе среди бумаг, словно сторожевая башня, возвышалась бутыль, наполовину опорожненная. Тут же стакан и тарелочка с фруктами. Запах в кабинете стоял, будто в винном погребе.

– А что, собственно происходит? – спросил он сильным трубным голосом. – Журналы? Наверное, вывезли.

– Наверное? – в отчаянии воскликнул Павел.

– А что, собственно происходит?

Это его излюбленная фраза, понял Павел.

– Да, как, что происходи? Вы в окно посмотрите! Сюда идёт вражеский пароход.

Таможенник надел криво фуражку, тяжело поднялся и, шатаясь, направился к двери. Увидев пароход, вставший на якорь почти у самого берега, грозно закричал:

– А что, собственно происходит! Катер! Быстро!

Он зашагал к пристани, где ему готовили шлюпку с четырьмя гребцами. Павел догнал его:

– Вы по-английски говорите?

– Да. А, собственно, зачем? – обернулся он, непонимающе уставившись стеклянными глазками на Павла.

– Так, на пароходе английский флаг.

– Нет, не совсем, чтобы хорошо, но понятие имею. Я – таможенный инспектор, – с гордостью сказал он, вздёрнув пухлый подбородок. – По-гречески, по-татарски, по-французски хорошо. Ещё немецкий знаю. Айнен кляйнен поросёнок дринькнул водки два ведра, – продекламировал он и чуть не свалился в шлюпку.

– Позвольте, я с вами, – попросил Павел.

Вдруг возникло дерзкое желание побывать на вражеском боевом корабле. Дурацкое, мальчишеское любопытство: что там? Как все устроено? Даже если возьмут в плен, задание своё он выполнил.

– Прошу, – широким жестом указал таможенник на свободную скамью в шлюпке. – Только не вздумайте мне мешать выполнить свой служебный долг.

– Что вы! Буду сидеть тихо, как мышь, – пообещал Павел.

Высокие борта парохода содрогались от клокота машины. Грозные пушечные порты открыты, и из них грозно глядели черные жерла орудий. Огромные гребные колеса замерли. Паруса спущены. Когда таможенный инспектор и Павел поднялись на борт, их встретили три флотских офицера. Мундиры с иголочки. Пуговицы начищены. Белые перчатки. Подбородки чисто выбриты, усы напомажены.

– Младший инспектор таможенной службы Яшников! – громко представился чиновник.

Английские офицеры слегка смутились, учуяв крепкий винный дух, исходящий от таможенника. Один из них вежливо представился:

– Первый помощник капитана, лейтенант флота Виго. Добро пожаловать на бот фрегата Её Величества.

– Ваш корабль зашёл во вверенную мне акваторию незаконно и является контрабандой. Посему надлежит задержанию.

Англичане дружно рассмеялись. Их поддержали матросы, с любопытством наблюдавшие за нелепой сценой.

– А что, собственно, происходит? – сердито рыкнул таможенник. – Я что, плохо говорю по-английски?

– Если честно – не очень, – подтвердил Павел. – Но смеются они по другому поводу.

– Вы находитесь на борту военного корабля Её Величества и являетесь военнопленными, – холодно, с достоинством объяснил помощник капитана, особо подчёркивая «Её Величества».

– А что, собственно….

Но инспектора матросы уже подхватили под локти и затолкали в тёмное помещение кают-компании. Павла – следом.

– Располагайтесь, – вежливо улыбнулся лейтенант Виго. Капитан Самюэль Хоскинс Дерриман сейчас занят. Как только освободится, мы вас допросим. Не скучайте.

Дверь закрылась. Снаружи раздался дружный хохот.

– Ерунда какая-то, – пробурчал инспектор. – Как они смеют?

Павел оглядел кают-компанию. Низкий потолок и небольшие окошки. Длинный узкий стол. Несколько лёгких стульев. Во главе стола кресло, наверное – капитана.

Глаза таможенника вдруг засияли, разглядев за креслом капитана шкафчик со стеклянным дверцами. А в шкафчике весело поблескивали бутылки.

– Ого! – что-то сообразил инспектор. Подошёл к шкафчику и распахнул дверцы. – Вот, так, так! – довольно произнёс он, любовно оглядывая содержимое.

– Не очень-то прилично хозяйничать в чужом доме, – попробовал усовестить его Павел.

– Корабль вошёл в порт незаконно? Не-за-кон-но! – назидательно произнёс инспектор. – А значит, все, что он везёт, является контрабандой и подлежит конфискации.

– Не городите чушь, – разозлился Павел. – Лучше подумайте, как нам отсюда выбраться.

Он подошёл к входной двери и попробовал открыть. Заперто. Вдруг услышал, как за спиной хлопнула пробка, покидающая горлышко бутылки, а затем весёлое бульканье.

– Что ж вы делаете! Это же чужое! – возмутился Павел.

– Это кофис…, конфисс…, конфискат. А конфиссскат подлежит уничтожению, – невозмутимо ответил таможенник, при этом выудив из недр шкафа жестяную коробку с шоколадными конфетами. – А вот и закусочка. Присоединяйтесь, юноша. Вот вам второй бокал. Акт об уничтожении контрабанды я составлю завтра.

– Мне брат не разрешает пить вино, – сказал Павел, поняв, что спорить с этим невежей бесполезно.

– А это не вино, – невозмутимо ответил инспектор. – Чистейший ром. Я, как старый таможенник, чего только не уничтожал за свою долгую, честную службу, – вздохнул он печально. На последних словах чуть не пустил слезу.

Гадость ещё та! Горло обожгло огнём. Вонь, как с мыловарни. Чуть обратно не вышло. Конфета успокоило пламя во рту. После второго стакана Павел плохо понимал, что творится вокруг. Кают-компания превратилась в карусель, а качка так усилилась, что на ногах устоять было невозможно. Море шумело уже не за стенами каюты, а прямо в голове. Павел решил лучше присесть на пол, чтобы не упасть совсем.

Дверь распахнулась, и вошёл сердитый старик в сюртуке, с огромными эполетами. Увидев гостей, глаза его чуть не выскочили из орбит. Лицо, и без того безобразное, все перекосило от злости. Старикашка закричал на английском:

– Что это? Вы в своём уме, лейтенант Виго? Вы зачем их оставили в кают-компании? Боже! Они выжрали весь мой запас рома!

Где-то сбоку не очень отчётливо промычало:

– А что, собственно происходит?

– В трюм их? – виновато спросил лейтенант Виго.

– На кой черт они здесь нужны? За борт!

– Но как же… Утонут.

– Пусть тонут! – злой старик порывисто двинулся к столу, схватил опустевшую бутылку. – Надо же! Лучший ром с Барбадоса. Вы хоть знаете, сколько стоит такая бутылка? Вон их! С глаз моих долой, пока мной не обуяла ярость! Разорву их на куски и кину в топку!

Павел почувствовал, как его оторвали от пола, куда-то поволокли.

– А что, собственно, происходит? – недовольно пыхтел таможенник.

Свежий воздух, яркое солнце, синее небо. Их сложили на дно шлюпки, и весла ударили по воде. На берегу стало чуть легче. Уже ноги обретали привычную твёрдость. Павел вошёл в море, прямо в сапогах, в одежде и окунул голову в прохладную воду. Вот, так-то лучше. Нашёл свою лошадь все там же, на привязи. Она недовольно фыркнула.

– Что, пахну плохо? Ну, извини, – непреодолимые обстоятельства, – пожаловался ей Павел.

Кое-как взобрался в седло. Младший инспектор Яшников провожал его, стоя на крыльце таможенного управления, гордо выпятив живот и широко расставив ноги.

– Уходите из города. Скоро здесь высадится десант, – крикнул ему Павел.

– Нет, – грустно покачал головой таможенник. – Я на службе. Бросить не могу. Я один остался.

– Так – война же, – пытался образумить его Павел.

– Ну и что? Я присягу давал. Не могу бросить вверенный мне пост. – Он поправил фуражку и принялся приводить форму в порядок.

– Странный вы человек. Прощайте! – бросил напоследок Павел и ускакал.

За городом дорога терялась среди небольших холмов. Павла растрясло. Он вынужден был остановить коня, слез. Его вывернуло. Казалось, все внутренности просятся наружу. Когда позывы стихли, он отдышался. Вспомнил, что в седельной сумке припас флягу с водой. Приложился, жадно глотая тёплую воду. Омыл лицо. В душе пообещал себе больше не пить эту гадость. Брат же приказал не прикасаться к спиртному. Вот, почему Сашка такой умный? Надо во всем его слушать. Павел вновь влез в седло и тронул коня.

Проскочив по перешейку между морем и солёными озёрами, он вдруг столкнулся нос к носу с отрядом всадников. Человек двадцать. Все в круглых барашковых папахах, холщовые рубахи с косым воротом. При оружии: у кого охотничьи ружья на ремне за спиной; у кого старые кавалерийские карабины в чехле у седла; кто-то с пикой или с саблей. Татары, – сообразил Павел. Судя по их внимательным злобным взглядам, встреча ничего хорошего не обещала. Павел придержал коня, так, как всадники запрудили узкую дорогу. Татары тоже остановились. Оглядывали Павла с презрением и нескрываемой ненавистью. Стало как-то не по себе. Что они задумали? Сообразил: ни в коем случае нельзя подавать виду, что ты опасаешься их. Надо попробовать спастись наглостью.

– Ас-саламу алейкум, – ровным голосом поприветствовал он всадников.

Невысокий, коренастый татарин со скуластым лицом и тонкими усиками, по виду – главарь, усмехнулся, ответил не сразу:

– И вам, здравствовать, господин офицер. Куда так торопитесь? Может, с нами поедите?

Он резко вынул из седельного чехла карабин и поднял его дулом к небу. Надеялся, что Павел испугается. Но Павел даже не дрогнул. Старался быстро сообразить, как поступить дальше. Уйти от них он не сможет. Догонят и убьют. Мысли бешено кипели в голове.

– Ну, что, господин офицер? – насмешливо продолжал татарин. – Сами поедите или вас связать?

– Надо связать, – закивали его товарищи. – За каждого русского офицера обещали сто курушей.

– Послушай, уважаемый, – грозно сказал Павел на татарском, – смело глядя главарю прямо в глаза. – У тебя свои дела, у меня – свои. Дай дорогу.

Главарь немного растерялся, услышав знакомую речь.

– Ты кто, господин офицер?

– Тебе этого знать не надо, – голова целее будет. Пропусти! – Павел смело направил коня на всадников.

Главарь пришёл в нерешительность. Обернулся к товарищам. Те пожали плечами.

– А если не пропущу? – нагло спросил он.

– Тогда Омер-паша тебя повесит.

– Э, да это разведчик Омер-паши, – испуганно шепнул ему кто-то. – Помнишь, к Муссе-бею приезжали двое. Они тоже в русской форме были.

Главарь поразмыслил, затем понудил своего коня сойти с дороги.

– Проезжай, эфенди, – разрешил он. – Аллах Акбар.

– Аллах Керим, – ответил Павел и, как можно спокойнее, проследовал сквозь кавалькаду.

***

– Ваш приказ выполнен, – доложил Павел.

– Спасибо, прапорщик, – поблагодарил его Меньшиков. – Костюков при вас письмо сжёг?

– Так точно!

– Вот и хорошо.

– Позвольте спросить?

– Что ещё?

– Зачем вы приказали отдать хлеб врагу? Магазин можно было легко уничтожить.

– Не ваше дело, прапорщик, – грозно ответил Меньшиков. – Помалкивайте об этом, а лучше – забудьте. Уж не думаете вы, что я предатель?

– Я не посмею.

– Вот и не смейте. Кстати, к вам никто не навязывался с расспросами о работах на Северной стороне?

– Нет, – уверенно ответил Павел, но вдруг вспомнил: – Погодите! Подпоручик какой-то в ресторане подсел. Все в друзья набивался. Потом, как бы невзначай стал выведывать: что мы строим, да как….

– Что за подпоручик? – насторожился Меньшиков.

– Высокий, худой. Из пехоты.

– Как представился?

– Фамилия у него какая-то польская… Петриковский, – припомнил Павел.

– Петриковский, – задумчиво повторил Меньшиков. – Что ж, разберёмся.

Высадка десанта

Восемь пароходов и тридцать транспортных судов двинулись в сторону устья Альмы. Меньшиков внимательно наблюдал с высокого берега за движением вражеских судов. Приказал выдвинуть к предполагаемому месту высадки донскую батарею и пару сотен казаков с сапёрами. Произвести побольше шума. Но если пароходы смогут подойти близко и начнут обстреливать берег, тут же свернуть позицию и отойти.

– Решили нас обмануть, – объяснил он генералам. – Как будто хотят высадить десант у Альмы. А мы сделаем вид, что клюнули на их уловку.

Шесть лёгких орудий выкатили на песчаную прибрежную полосу. Казаки ловко установили пушки, принялись забивать заряды. Следом подошла сапёрная рота. Павел соскочил с коня. Подождал, когда подъедут телеги, груженные плетёными турами. За телегами бежали сапёры. Он быстро расставил людей. Солдаты принялись возводить укрытия для орудий.

– Здесь песок, ваше благородие, – пожаловался ефрейтор Козлов. – Сквозь прутья все высыпается.

Ефрейтор был широкоплечий, с большими руками и мощной короткой шей. Лицо, словно вырезанное из камня. Усы жёсткой щёткой. Глаза тёмные, строгие.

– Да, ты, хлопец, не сильно старайся, – успокоил ефрейтора командир одного из орудий, высокий молодой казак с вислыми черными усами. – Мы же для виду встали. Слегка накидай, чтоб ветром не сдуло.

Подъехали две сотни казаков. Спешились, укрывая лошадей в густом кустарнике. Принялись выбегать на берег, строиться, затем быстро разбегались, вновь строились – делали вид, как будто подходит целый полк. При этом хорунжие кричали до хрипоты, чтобы на пароходах было слышно: готовится серьёзная оборона.

Пароходы подошли ближе, насколько позволяла осадка. Начали разворачиваться бортами к берегу.

– Гляди-ка! – крикнул Павел командиру батареи. – Порты открывают. Сейчас по нам бабахнут.

Казак, коротко взглянул в сторону вражеских кораблей.

– Не достанут, – спокойно ответил. – Далеко.

Один из пароходов пыхнул белым облачком. Затем ухнул отдалённый гром. Ядро рикошетом отскочило от воды и зарылось в песок, не долетев до пушки шагов десять.

– Ох! – выдохнул Павел, с ужасом взирая на песчаный холмик, под которым успокоилось ядро.

– Чего перепужался? – усмехнулся казак. – Я же говорю: далеко.

– А если гранатой стрельнут? – не унимался Павел.

– С кораблей гранатами не стреляют. У них только ядра, чтобы борта прошибать. На кой им гранаты? Разрывные бомбы они на нас тратить не станут.

С транспортов начали спускать шлюпки. Казаки высыпали на берег, показывая, что готовятся к схватке с десантом. Но шлюпки не спешили. Плыли прямо, вдруг поворачивали вправо или влево.

– Михайлов, достанешь? – спросил командир батареи у наводчика одного из орудий.

– Ежели гранату песком набьём, да с полуторным зарядом, – прикинул наводчик.

– А давай! – согласился командир батареи.

– Зачем песком? – удивился Павел.

– Чтобы ядро легче было. Пули свинцовые выпотрошим, и песка насыплем. Оно летит дальше.

С парохода опять раздался выстрел. На этот раз ядро скакнуло по воде и нырнуло далеко от берега.

– Готово! – крикнул заряжающий, вытянув прибойник из ствола.

Наводчик задрал ствол орудия как можно выше, прицелился.

– Правое колесо на вершок вперёд! – скомандовал он. Пушкари тотчас подвинули колесо. – Готово!

– Пали! – скомандовал командир орудия.

Фейерверкер поднёс запал к огнепроводной трубке. Орудие ухнуло, откатилось. Ядро, описав дугу в воздухе, ударило о воду, подпрыгнуло, словно мячик и точно угодило в одну из шлюпок, разломав её пополам. Матросы барахтались в воде, пока их не подбирали с других лодок.

– Ну и глаз у тебя, Михайлов! – похвалил наводчика командир батареи.

Вскоре шлюпки подняли обратно на борт, и вражеский флот проследовал дальше в сторону Севастополя. Казаки тут же снялись с позиции. Орудия цепляли на передки. Туры вновь грузили на телеги. Передвинулись в район Качи. Представление повторилось. С транспортов спустили шлюпки. Они опять сделали вид, что направляются к берегу. Пароходы дали несколько залпов. Наша батарея ответила. Шлюпки подняли на транспорты, и суда уплыли в море.

– Подурили друг дружку, – усмехнулся командир батареи, – а теперь, гляди, вон они где высаживаются, у солёных озёр.

Он протянул Павлу подзорную трубу. Павел приник к окуляру. Увидел, как транспортные суда, под прикрытием пароходов, выстроились в шесть эшелонов. На спаренные шлюпки клали дощатые щиты и на них спускали пушки. В длинные десантные боты сажали солдат. Как только какой-либо корабль разгружался, он тут же снимался с якоря и уходил в сторону Евпатории, уступая место судну из следующего эшелона.

– Их же надо атаковать! – воскликнул Павел. Он оглядывал окрест солёных озёр, но нигде не видел наших колонн.

– Надо, – нехотя согласился командир батареи. – Но приказа не было.

– Но почему? – недоумевал Павел.

– Перешеек узкий, простреливается с моря. Видишь, как пароходы поставили? Только подойди – вмиг накроют.

– Неужели мы, вот так, просто, будем смотреть?

– Ну, видать, наш главнокомандующий хитрость какую-то задумал, – неопределённо ответил казак. – Хотя, я бы врезал!

***

– Эдуард Иванович, – обратился князь к подполковнику Тотлебену. – Мне надобно укрепиться здесь. Что вы можете предложить?

Они стояли возле недостроенной телеграфной башни, откуда хорошо просматривалась вся будущая позиция перед рекой Альмой.

– Прежде всего, мне надо знать, сколько у меня времени, – сказал Тотлебен.

– Не более двух дней.

– Но этого мало. Надо было как-то раньше определиться с позицией.

– Ну, дорогой мой, как же я это смог бы сделать раньше? – развёл руками Меньшиков. – А если бы противник высадился в другом месте? Да и после, как узнать, куда он двинется? Только теперь мне понятно, что Сент-Арно пойдёт именно к Севастополю и именно по этой дороге. А мог бы к Перекопу полезть.

– Я располагаю только одним сапёрным батальоном, да и тот не в полном составе. Этих сил недостаточно, – пожаловался Тотлебен. – Откомандируйте мне хотя бы несколько пехотных рот.

– Солдат я вам дать не могу, – отрицательно покачал головой Меньшиков. – Солдаты мне нужны для боя. И ещё есть одно неприятное обстоятельства – инструмента нет. Едва ли наберётся полсотни годных лопат. Даже если дам вам ещё людей, чем они землю рыть будут?

– Ах, Александр Сергеевич, вы от меня требуете невозможного! – Тотлебен даже покраснел от возмущения. – Как же я смогу построить апроши или люнеты без лопат и кирок? Да и с одним батальоном времени займёт не меньше недели.

– Не надо возводить монументальных сооружений. Укрепите батареи в центре позиции на высоте – и достаточно. Как для арьергардного боя, – ответил Меньшиков.

– Простите, вы заранее наметили отступление? – удивился Тотлебен.

– Меньше вопросов, – каменным голосом урезонил его главнокомандующий. – Приступайте к работам.

– Но почему нет инструментов, позвольте спросить. База военно-морского флота – и нет лопат? – все возмущался Тотлебен.

– Прикажете отдать под суд коменданта? – горько усмехнулся Меньшиков. – Мне ли вам разъяснять, что деньги, выделяемые на инструмент, утекли в неизвестном направлении. Нет времени сейчас разбираться со снабжением. Эдак всех интендантов надо судить. Знаете, что мне доложил генерал-лейтенант Павловский? – начал гневаться князь. – Инженерный департамент в этом году на закупку и починку инструмента выделил целых сто пятьдесят рублей, да и эти крохи – растворились, – поди, отыщи! Откуда же я вам возьму лопаты?

Тотлебен сердито пожал плечами.

Меньшиков подозвал к себе начальника штаба, капитана Вунша.

– Какие у вас есть соображения по подготовки к баталии?

– Вырубить сады на северном берегу реки. Разобрать каменные дома, деревянные – сжечь. Разрушить ограды, – высказался капитан.

– Для чего надо очистить местность? – попросил уточнить Меньшиков.

– На случай контратаки.

– Контратаки не будет.

– Простите, не понял вас, ваша светлость, – глупо хлопал белёсыми ресницами Вунш.

Меньшиков устало вздохнул.

– Распорядитесь подготовить разметку для батарей.

– Слушаюсь! – ответил начальник штаба и приказал ординарцу подать коня.

– Ваша светлость, простите за вопрос, но почему без контратак? – осторожно спросил Тотлебен.

– Какие контратаки, Эдуард Иванович? – Меньшиков не любил ничего никому объяснять, но с Тотлебеным почему-то был всегда откровенен. Чувствовал, что траншей-подполковник стоит больше десятка его генералов. – Против нас идут лучшие в мире армии. Зуавы! Знаете такие подразделения во французской пехоте? Они половину Африки прошли с боями. Прибавьте к ним Шотландскую королевскую гвардию… А у меня кто? Мои генералы могут организовать образцовый смотр личного состава: проход маршем в парадных колоннах, всевозможные упражнения с оружием, чеканный шаг…. Но они понятия не имеют о расположении подразделений на местности: как поставить артиллерию, куда выдвинуть стрелков, каким образом перестроить атакующую колонну в рассыпной строй…. Единственный, кто хоть что-то соображает в современной тактике, так это – генерал Хрущёв. Но Александр Петрович, при всем моем уважении к нему, толком не воевал. Он всю жизнь занимался теорией. Вот так-то, – самый умелый генерал под моим началом из воспитателей кадетского корпуса.

– Но позвольте, а как же князь Пётр Дмитриевич? – напомнил Тотлебен.

– Вы о генерале Горчакове? – усмехнулся Меньшиков. – Какой толк от этого героического старичка? Храбрости ему не занимать, согласен, но, Эдуард Иванович…. – Меньшаков напряг скулы. – Давайте говорить честно: командир из него – никакой. Уж очень он нерешительный, соображает долго. А на поле боя решения должны приниматься в секунду. Не знаю, не знаю, – покачал он головой. – Вот, служил наш уважаемый Пётр Дмитриевич генерал-губернатором Западной Сибири, ну и служил бы дальше. С чего вдруг государь на старости лет его прислал ко мне в армию? Чувствую, натворит он дел.

– У Петра Дмитриевича хороший боевой опыт, – попытался Тотлебен сказать слово в защиту Горчакова. – Все же, Турецкую войну прошёл, на Кавказе воевал успешно….

– Опыт…. Конечно…, – зло усмехнулся Меньшиков. – Недавно я проводил манёвры под Севастополем. Если бы вы присутствовали на них, у вас бы волосы встали дыбом. Никто ничего не знает. – Меньшиков чуть не перешёл на крик. – Резервные батальоны мне прислали. Половина солдат ружье зарядить не умеет. Гусары в парадном строю смотрятся изумительно, но даёшь команду: развернуться поэскадронно, – сразу куча-мала. Саблей рубят, что дубиной машут. Им говоришь: по уставу колоть надо, а они устав в глаза не видели. Армию обучать надо. А когда? Враг уже, вон, в Евпатории. Учиться нам придётся, как плохим актёрам, – по ходу пьесы. Поэтому, Эдуард Иванович, никаких контратак. Мне надо сохранить то, что есть до подхода подкрепления, а не на убой пускать последних.