Текст книги "Русский город Севастополь"

Автор книги: Сергей Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Известное дело, – согласился Нахимов. – Но разве нельзя по-другому? Разве надо обязательно вешать или наказывать плетью? Когда ты направляешься в поход, а неприятель уже ожидает тебя, главное знать, что команда твоя не дрогнет, ни у кого из экипажа не возникнет ни тени страха. А матрос в самые трудные и опасные минуты смотрит, прежде всего, на капитана. Коль капитан твёрдый, как скала, то и матрос, подражая ему, стоять будет насмерть. Воспитывать матроса надо в духе патриотизма, а не стращать его наказаниями. Вот это воспитание и составляет основную мою задачу, задачу всей жизни. Вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и наглядно достигаю своей цели. Матросы любят и понимают меня. Я этой привязанностью дорожу больше, чем мнением каких-нибудь чванных дворянчиков. У многих командиров служба не клеится на судах оттого, что они неверно понимают значение дворянина и призирают матросов, забыв, что у мужиков есть свой ум, душа и сердце, так же, как и у всякого другого человека.

– А к офицерам как вы относитесь?

– К офицерам я подхожу строго. Желаешь повышения – докажи, что достоин. Учтите, терпеть не могу молодых офицеров, которые выходят из морского корпуса недоучками, забрасывают учебные книги, морской службой занимаются спустя рукава. А потом удивляются, почему команда у них такая негодная. Дам вам совет на будущее! Необходимо чтобы матросы и офицеры на корабле были постоянно заняты. Праздность на судне недопустима. Если даже ежедневные работы идут прекрасно, все у вас надраено и блестит – не расслабляйтесь! Необходимо придумывать новые работы. И офицеры в обязательном порядке должны участвовать в этих работах, а не праздно наблюдать, как трудятся подчинённые. Даже если появилось у офицера свободное время – нечего сидеть без дела, занимайся с матросами: учи их грамоте, помогай писать письма на родину, книги полезные читай….

– Обязательно приму ваш совет.

– Вы уже посетили нашу библиотеку?

– Стыдно признаться: ещё не успел.

– Обязательно сходите. И желательно в свободный день не сидеть допоздна в ресторане у Томаша или на пикнике, а прямиком в библиотеку за книгами. И обязательно обзаведитесь собственной книжной полкой. Хоть небольшая подборка книг у вас обязана быть. Не вздумайте собирать французские романы. Иной раз приходишь в гости к офицеру, взглянешь на его книжную полку, и сразу понимаешь суть характера этого человека.

– Я так и сделаю. Но мне пока жалование не позволяет. Технические книги весьма дорогие, и достать их трудно.

– Зачем мичману жалование? – с насмешкой спросил Нахимов и тут же ответил: – Использовать деньги надо с пользой: выкрасить заново вверенную ему шлюпку, или при удачной шлюпочной гонке поощрить гребцов, даже можно по чарке водки налить, хотя я не одобряю чрезмерное её употребление на судне. В вашем же случае жалование надо тратить на приобретение новых знаний. А иначе от праздности офицер ударится в пьянство, упаси Бог, к картам пристрастится или начнёт развратничать, – какой от него тогда толк на службе? Нет уж, если вы от натуры ленивы или сибарит, лучше выходите в отставку.

– Как у вас все строго, – растерянно сказал Александр. – Но я привык. В Англии тоже строгие порядки.

– Видите ли, море – стихия неуправляемая. С ним подружиться нелегко. И нрав у моря взбалмошный. Надо быть постоянно настороже, постоянно собранным. А как без жёсткой дисциплины. Все морские правила не просто так выдуманы, все они исходят из горького опыта тысяч погибших кораблей. Слышали наверняка много историй: вроде бы капитан опытный, команда сплочённая, но вахтенный допустил небольшую оплошность – и корабль погиб. Ну – ну! Вижу, вы растерялись от моих слов, – смягчил тон Нахимов.

– Вовсе нет. Я внимательно вас слушаю.

– Хватит на сегодня нравоучений. Пойдёмте, познакомлю вас с офицерами. Теперь – это и ваша семья.

Наконец пришли адмиралы Корнилов и Истомин. Корнилов высокий, худой. Лицо скуластое. Взгляд казался немного надменным. Черные усы подстрижены ровно. Движения резкие, уверенные. Адмирал Истомин наоборот был невысокого роста, круглолицый и слегка медлительный.

Все гости перешли в столовую, где кое-как разместились за овальным обеденным столом. За ужином вели неторопливую беседу, все больше о буднях флота. Иногда заходила речь о вражеских кораблях, которые время от времени показывались на горизонте, но тут же старались переменить тему. Не хотелось никому в столь чудесный вечер нагонять тревогу. После угощений, задымили трубками.

– Господа, – обратился к гостям Нахимов, – прося внимания, – сегодня среди нас мичман Кречен. Он недавно прибыл из Англии, где два года проходил практику. Прекрасно знает нашего возможного противника, и, надеюсь, расскажет нам кое-какие секреты англичан.

– Да, мичман, поведайте, чем нынче живёт английский флот, – попросил Корнилов.

– Английский флот перевооружается, – сказал Александр. – Представьте, парусный фрегат в доке разрезают пополам, делают вставку, где размещают паровую машину.

– Этот приём нам известен, – сказал Истомин. – Непонятно, как шпангоут выдерживает. Если корабль попадёт на большую волну, неужели не переломится?

– Деревянный шпангоут частично меняют на металлический, – пояснил Александр. – Конечно, он тяжелее, но и балласта в этом случае надобно меньше. Колёсные пароходы нынче не закладывают, переходят на винтовые. С гребным винтом маневрировать легче, и механизмы неуязвимы.

– Помимо пароходов видели какие-нибудь новые разработки? – допытывал адмирал Корнилов.

– Инженеры пытаются создать плавучие батареи – мониторы. Ставят на корабль с низкой осадкой мощную паровую машину, а по борту пускают броневой пояс. Никаких мачт. Корабль едва возвышается над водой. Ядра не могут пробить борта. Зато у него есть броневые башни, в которых располагаются орудия.

– Вы нам, прямо, морское чудовище описываете. Но как же манёвренность и устойчивость? – поинтересовался Нахимов.

– Плохая. К тому же, из-за низкой осадки мониторы не способны выдержать большую волну. Но применять их предполагается против береговых укреплений. Эти плавучие батареи способны вплотную подходить к фортам и разрушать стены или подавлять казематные орудия. А береговые пушки не в состоянии их повредить, или поджечь калёными ядрами.

– Ну, и как вы считаете, смогут они приволочь к нам в Чёрное море подобные мониторы? – спросил Истомин.

– Не думаю, – ответил с сомнением Александр. – Англичане пробовали один такой монитор буксировать к Копенгагену, да чуть не утопили.

– Из артиллерии, что появилось новое?

– Мне удалось увидеть тяжёлую пушку системы Ланкастера. Орудие весит больше пяти тонн. Для стрельбы применяют особые снаряды конической формы. Такой снаряд летит дальше обыкновенного ядра. При попадании в корпус крушит борта и переборки внутри. Инерция у него огромная. По настильной траектории, снаряд не рикошетит от воды, а ныряет и пробивает корпус под ватерлинией. Может прошить оба борта насквозь. Если в месте попадания всего лишь небольшая пробоина, то в противоположном борту он выламывает огромную дыру, крушит шпангоут. После такой болванки, залатать борт невозможно.

– Снаряд разве не кувыркается в полете? – спросил офицер, командовавший артиллерией на одном из линейных кораблей.

– В стволе вытравливают насечки, отчего снаряд при выстреле вращается вокруг оси, и поэтому летит заострённой частью вперёд.

– Но для того, чтобы снаряд летел далеко, нужен приличный заряд, – сомневался артиллерист. – Хоть какую тяжёлую пушку не делай, рано или поздно металл начнёт уставать. Казённая часть может расколоться, а то и ствол разорвёт. На сколько выстрелов рассчитано подобное орудие?

– Этого сказать не могу. Но инженер Бессемер сейчас проводит удачные опыты в области металлургии. Орудия из его сплава выдерживают большее количество выстрелов, а заготовки для стволов обрабатываются легче и быстрее, – сообщил Александр. – Однако, стоимость такой пушки весьма высока.

– Если подобные орудия, да ещё на плавучих батареях попробуют буксировать к Кронштадту, что будет, господа? – обеспокоенно сказал адмирал Истомин.

– Столицу хорошо укрепили с моря, – успокоил его Александр. – Известен ли вам профессор Якоби? Так вот, этот профессор сконструировал глубинные мины. Представьте себе металлический бочонок с пороховым зарядом. Но набит не полностью. В нем есть воздушная камера, отчего он держится на плаву. При помощи якоря с канатом мину выставляют в акватории на определённой глубине, рассчитанную на осадку корабля. Внутри заряда запал. Электрический провод по дну проведён к берегу, где минёр замыкает гальваническую батарею.

– Нам бы таких приборов, – сказал с отчаяньем Корнилов. – Надо переговорить с князем Меньшиковым.

– Ну, что вы, Владимир Алексеевич, – безнадёжно махнул рукой Истомин. – До нас ли Петербургу? Самим бы им выстоять.

– Да и сколько эти мины будут добираться, – согласился с ним Нахимов. – Месяца три на телегах. С нашим интендантством могут вообще потеряться где-нибудь. А коль приедут, так каждая собака уже знать будет.

– Самое опасное в том, – продолжал Александр, – что нам придётся воевать с очень развитой индустриальной державой, где военное производство поставлено на поток. Англии может не хватить людей, но современного оружия всегда будет в достатке.

– И нехватку этих самых людей возместят французы, – заключил Истомин. – Алжирские стрелки, зуавы. Да те же турки – чем не солдаты, если над ними поставить жёсткого командира?

– У вас кортик английский, – заметил адмирал Корнилов. – Рукоять из слоновой кости?

Александр отцепил с пояса кортик и передал Корнилову.

– Из Индии. Видите, восточный чеканный рисунок какой тонкий, – объяснил Кречен. – Мне его друг подарил, Артур Хоуп.

– Тоже из флота?

– Нет, он в гвардейской кавалерии служит. Как-то сдружились с ним…

– Подарок надо беречь, но я бы посоветовал сменить его на наш, русский, – посоветовал Истомин, показывая свой кортик. – Надёжней нет. Простой, удобный…. Мне его сам адмирал Лазарев вручал.

– Владимир Иванович, вы же вечно с абордажной турецкой саблей ходили, которую вам князь Воронцов подарил, – напомнил Нахимов. – Сабля хороша!

– Хороша, но тяжёлая, – не согласился Истомин. – Потаскаешь такую полдня, и потом бок ломит.

– А у меня тоже есть интересное оружие. – Корнилов показал Александру саблю, что надел в этот вечер. Небольшая, изящная. Ножны богато украшены серебряной чеканкой и скрученной золотой проволокой. Красивая костяная рукоять, украшенная серебром в виде головки сокола с глазами изумрудами.

– Черкесская, – сразу определил Александр. – Очень дорогая.

– Вы разбираетесь в холодном оружии? Да, дорогая, – согласился Корнилов. – Вот, глядите. – Он выну на вершок саблю из ножен, обнажая лезвие. – Булат. Но куплена не за дорого.

Лезвие, отполированное до зеркального блеска, казалось, светилось изнутри. Металл был сероватым, с дымчатыми, едва различимыми разводами.

– Видно, что сабле не меньше ста лет, – прикинул Александр. – Но кто же её продал? Для черкесов подобное оружие – фамильная ценность.

– У меня друг был, мичман Железнов, – с нотками печали начал Корнилов. – Когда он лечился на Кавказе, приметил саблю на рынке, где-то возле Кисловодской крепости. Рассказывал: у одного знатного оружейника выбирал клинок подходящий, да на неё наткнулся. А стоила эта красавица дешевле, чем простая армейская в деревянных ножнах.

– Но почему?

– Торговец утверждал, будто бы эта сабля проклята.

– Вы о случае с Железновым, – присоединился к их беседе Нахимов. – Да, весьма странная история.

– Хозяин оружейной лавки рассказал, что жил один мастер в горном ауле оружейников и делал вот такие чудесные сабли, – продолжал Корнилов. – На один клинок с ковкой и отделкой уходило не меньше трёх лет. Случилось так, что в их горы пришла беда: могущественный хан совершал набеги и разорял аулы, уводил в плен юношей и девушек. Чтобы отвести беду, старейшины упросили мастера подарить хану-злодею самую дорогою саблю в знак мира. Хан принял подарок и обещал не трогать аул, но вскоре не сдержал слово. Вот, тогда мастер проклял своё оружие. После хан погиб в первом же бою. Саблю взял себе его старший сын и тоже погиб. И потом каждый, кто брал в сражение этот клинок, был убит.

– Жуткая легенда, но красивая, – согласился Александр.

– Легенда, легендой, да только случай такой роковой вышел, – сказал Корнилов. – Вот, капитан Бутаков не даст соврать. На «Владимире» мы настигли турецкий пароход «Владыка морей». Первым же залпом в щепки разнесли ему руль. Он потерял управление, сбавил ход. Железнов решил возглавить абордажную команду. Вместо тесака взял эту саблю. И что вы думаете? С «Владыки морей» умудрились выстрелить с кормовой коронады. Ядро ударило в борт. Щепки во все стороны. Никого не задело, кроме одного матроса: его ранило в руку. Железнова убило наповал.

– Не нравится мне эта сабля, – поморщился Бутаков. – Я ещё тогда предложил выбросить её за борт. Не морская она и не наша. Не знаю почему, но – не наша.

– А вы что скажете? – спросил Корнилов у Александра. – Вот здесь. – Он опять слегка обнажил клинок. – Есть надпись арабской вязью. Я давал одному учёному мулле прочесть.

– И что же здесь написано?

– Я изготовил этот клинок для мира и праздника. Пусть будет проклят тот, чья рука посмеет обагрить его кровью, – процитировал Корнилов. – Скорее всего, оружие сделано для богатого человека, как парадное убранство. А все эти страшные легенды – всего лишь легенды.

– Но Железнов погиб, – напомнил Нахимов.

– Всего лишь – случай, – спокойно возразил Корнилов.

***

Александр и капитан Бутаков ушли от Нахимова поздно ночью. Город спал. Только из гавани доносилась перекличка вахтенных. Впереди шагал ординарец, освещая тусклым корабельным фонарём тёмную улицу.

– Что не люблю, так наши летние ночи, – выругался Бутаков, споткнувшись.

– Осторожней, Григорий Иванович, – отозвался ординарец. – Я же вам фонарём свечу.

– Григорий Иванович, – задумчиво спросил Александр. – Возможно, мне показалось, но Павел Степанович не любит вспоминать о Синопском сражении.

– Не любит, – согласился Бутаков.

– Но почему? Таких громких побед давно не было в истории нашего флота.

– Я толком не ведаю, что произошло, – нехотя начал Бутаков. – Сам знаешь, мы, моряки народ суеверный…. Мне мичман с «Императрицы Марии» рассказывал: перед сражением штормило сильно. Вдруг на палубу, прямо к ногам Нахимова мёртвая чайка упала. – Он помолчал. – Дурная примета.

– Но сражение выиграли блестяще, – возразил Александр.

– В том-то и дело, – согласился Бутаков. – Знать – несчастье ещё впереди.

– Меня поразил Павел Степанович. У него абсолютно другое отношение к людям и к службе. Удивительно, – вспомнил Александр беседу с Нахимовым.

– Не был бы он таковым, не видать бы нам победы под Синопом. Но совершенством нашего флота мы обязаны неустанным трудам адмиралу Лазареву. Это он воспитал адмиралов наших. Нахимов, как верный ученик Лазарева, понимает силу своих кораблей и умеет управлять флотом. Он – моряк-воин. Доброе пылкое сердце, светлый пытливый ум. И, заметили, очень скромный в признании своих заслуг. На вечере никто не говорил о Синопе, никто не восхвалял его. Не любит Нахимов лести.

– Я заметил, что матросы его уважают, как отца родного.

– Вот, умеет он с матросами говорить по душам. У меня не получается, да и у многих не выходит так ладно, как у Павла Степановича, – а он умеет. Помню, после Синопской битвы я на «Владимир» раненых принимал. Мой фельдшер матроса перевязывает. Тот весь в крови, а фельдшера торопит, мол, на корабль ему обратно надо. Я говорю: «Ты ранен. Куда тебе обратно?» «Я же плотник, – отвечает, – мне корабль латать надо, иначе Павел Степанович подумает, что я отлыниваю. Стыдно!» Вот, такая у нас морская семья.

Бахчисарай

– Павел Аркадьевич, просыпайтесь, – тормошил Павла поручик Жернов.

– Что случилось? – Павел выглянул из-под накинутой шинели. – Приехали?

– Бахчисарай.

Павел попытался потянуться, но низкая, узкая карета не позволяла.

– Ох, и дороги здесь, – пожаловался он. – Все кости растрясло.

– Да бросьте вы плакаться. Взгляните, какая красота! – все восхищался Жернов.

Павел приник к запылённому окну пролётки. Они спускались в живописную зелёную долину, окружённую скалистыми горами. Внизу беспорядочная россыпь домиков: небольшие, беленные, с черепичными крышами. Каменные заборы, оплетённые дикой лозою. Над домиками кое-где возвышались тонкие башенки минаретов. Подобно минаретам, вдоль дороги росли пирамидальные тополя.

– Прямо – восточная сказка, – согласился Павел.

Въехали в узкую улочку. Попали в теснину из каменных стен, оштукатуренных кое-как глиной. Нигде нет окон. Когда надо было разъехаться с арбой, экипаж притирался вплотную к стенкам домов. Высокие колеса арбы прокатывались в пяди от окошка пролётки. Ближе к центру города улица становилась шире и оживлённее.

– Вы чувствуете, Павел Аркадиевич? – с блаженством воскликнул Жернов. – Кофеем пахнет. Да не абы каким, желудёвым – настоящим, турецким!

– Извините, но пока уловил только запах навоза, – усмехнулся Павел.

Вдруг улица превратилась в настоящий восточный базар. Справа и слева шли сплошные торговые лавки. Под навесами, подпираемыми деревянными столбами, сидели продавцы в расшитых халатах, куртки в бисере, широченные шаровары, овчинные шапки. На широких прилавках, а порой, прямо на земле перед ними лежал товар. Меж столбов протянуты верёвочки, на которых висели кожаные кисеты с теснением, кошельки, ремешки с красивыми пряжками, остроносые сапоги из кожи хорошей выделки, бурки, овчинные жилеты, круглые шапки из каракуля. После пошли ряды с фруктами, овощами, орехами, сладостями, специями….

– Яблоки какие огромные! – удивлялся Жернов. – А это что за синие груши? Или это чеснок?

– Инжир, – смеялся над ним Павел. – А вон те краснобокие – персики.

– Погляди-ка, сыру сколько! Белый, словно сахар. Ох! Орехов – целые мешки! – не мог сдержать восторга поручик. – А вон тот солью торгует и пряностями. Чуете запах какой острый?

Кареты остановились на небольшой площади, напротив табачной лавки, где на низком столике лежали в ряд трубки большие и маленькие, простые пеньковые и дорогие из чёрного дерева, отделанные слоновой костью, украшенные серебром, с цепочками. Тут же мешочки с табаком различных сортов. Из передней кареты вылез Тотлебен, выругался, наступив в ослиный навоз.

– Откуда у них тут грязь? Кругом грязь! – негодовал он.

Подошёл к торговцу. Тот вскочил на ноги, завидев богатого клиента. Расплылся в улыбке, ощерив пожелтевшие зубы, так, что глазки превратились в узкие щёлки.

Павел и Жернов подошли следом за подполковником.

– Эдуард Иванович, решили трубку прикупить? – поинтересовался поручик.

– Старую сломал под Силистрией, будь она неладна. Новую надобно.

– Бери! Бери, генераль, – показывал торговец великолепные турецкие трубочки, все в чеканке и цепочках.

– Да на кой ляд мне эти цацки, – недовольно отверг его предложение Тотлебен. – Мне бы что попроще. Вот эту – указал он на короткую трубку из чёрного дерева с янтарным мундштуком.

– Бери, бери, генераль! – все приговаривал торговец.

– Что, бери? Сколько стоит?

Торговец показал пятерню и заговорил быстро, расхваливая товар.

– Вот же басурман! Что лопочет – черт разберёт. Пять чего? Копеек?

– Эдуард Иванович, этот хитрец просит пять рублей серебром, – объяснил Павел. – Говорит: трубка из Алжира, дорогая.

– Экий подлец! Пять рублей! – возмутился Тотлебен, но потом с сожалением вздохнул: – А трубка хороша. Однако жалко мне пять рублей, да ещё серебром.

Он повернулся, намереваясь уйти, но торговец тут же заголосил, размахивая руками.

– А теперь, что ему надо? – остановился Тотлебен.

– Говорит, за три отдаст, как генералу, – перевёл Павел.

– Да, ну его! – махнул рукой Тотлебен.

– Позвольте, я с ним поторгуюсь, – попросил Кречен.

– Эй, а ты хто такой? – вдруг торговец заговорил на русском, недовольно выпятив нижнюю губу. Окинул гневным взглядом Павла с ног до головы.

Павел схватился за саблю, вынул её на вершок и вновь с грозным скрежетом вогнал в ножны. Торговец взглянул на костяную рукоять с серебряной насечкой, изменился в лице.

– Хорошо, хорошо! – сказал он с испугом.

– Ну, давайте, Кречен, – согласился Тотлебен.

Торг вёлся долго, переходя на крик. Все торговцы из ближайших лавок пришли поглазеть: что это за русский юнец в форме прапорщика так лихо спорит на татарском, да ещё такими ругательствами приправляет – хоть уши затыкай.

В конце сторговались: за два серебряных рубля – вожделенную трубку, фунт турецкого табака и отличный кожаный кисет.

– Экий вы молодец, Кречен! – похвалил его Тотлебен, любовно осматривая новое приобретение. – Никуда вас не отпущу. Мне такие адъютанты нужны позарез.

Решили отобедать. Рядом, на площади находился трактир. Длинный навес. Под навесом низкие столики и скамеечки, покрытые войлоком. На скамеечках, скрестив ноги, важно восседали татары в дорогих халатах. Пили кофе и попыхивали трубками. Рядом с навесом плаха из огромного пня. На плахе лежала полтуши барана. Тут же сложен из булыжника очаг. Над очагом подвешен закопчённый котёл, в котором бурлило масло. Татарин в белой рубахе с засученными рукавами осторожно клал в котёл кусочки мяса, и непередаваемый дух обволакивал все вокруг, заставляя живот сжаться в кулак.

Тотлебен приказал кучерам отогнать кареты с вещами к дому коменданта. Втроём разместились за столиком под навесом. Хозяин принёс широкое блюдо с поджаристыми лепёшками, овощами и зеленью.

– Янтык откушайте. Я вам отличный кебаб сейчас приготовлю. Вино есть хорошее.

– Только не крепкое, – попросил Тотлебен. Взглянул на гору лепёшек, румяных, лоснящиеся от масла, и печально покачал головой: – Терпи, терпи моя печёнка.

Напротив, через площадь располагалась лавка, увешанная подковами. Двое кузнецов гремели молотами. Рядом хозяйство сапожника. Сапоги, башмаки, тапочки без задников послушными парами стояли на прилавке, висели на верёвочках, лежали навалом в корзинах. Сам сапожник сидел на коврике, скрестив ноги, и тачал башмак. С другой стороны от кузни лавка полная цветастых шалей, расшитых фесок, блестящих монист. Старик-татарин в дорогом халате и широких красных шароварах направился к шапочнику. Снял с головы чалму и принялся примерять фески. За ним мелкими шажками подошла, неверное, его дочь: стройная девушка в голубом покрывале. Чадра, увешанная по краю мелкими монетками, скрывала её лицо. Открытыми оставались только тёмные большие глаза.

– Какая же она стройная! – изумился Жернов. – Красавица, наверное.

– Здесь не любят, когда чужаки таращатся на женщин, – предупредил Кречен.

– И то – верно, – подтвердил Тотлебен. – Вы, поручик, ешьте, и меньше глазейте по сторонам.

Два мохнатых верблюда из узкой улицы выволокли одноосную арбу, загруженную доверху хворостом. Колеса высокие, чуть ли не в человеческий рост. Навстречу две пары волов тащили телегу с мешками. Повозкам не разъехаться. Погонщики накричали друг на друга, потом принялись принуждать своих животных жаться к лавкам. Торговцы подняли галдёж: Куда прёшь! Не видишь – товар передавишь! Из третьей улицы, примыкающей к площади, под грохот барабана вышла рота солдат.

– А ну, дорогу дай! – закричал пехотный прапорщик на погонщика волов.

– Куда я их? – ругался тот.

– А куда хочешь! В сторону! – требовал прапорщик.

Солдаты гуськом, по стеночке протиснулись мимо телеги, стараясь не вступать в грязь. Торговцы горланили, наперебой давая советы погонщикам. Наконец арба и телега разъехались, и площадь вновь притихла. Только молоты звонко отстукивали по наковальне, да где-то жалобно пел саз.

Подали поджаристый, ароматный кебаб. Хозяин щедро полил мясо гранатовым соком. На столе появился медный кувшинчик и медные чашечки для вина, тарелочка с зеленью, тарелочка с фруктами.

– Любезный, а вилки с ножами? – напомнил хозяину Тотлебен.

– Ох, простите, – извинился корчмарь и побежал за приборами.

– Странный какой-то, – пробурчал Тотлебен.

– Посмотрите вокруг, Эдуард Иванович, – усмехнулся Павел. – Здесь принято есть руками.

Тотлебен украдкой поглядел по сторонам.

– И в правду. Но мы же не басурмане.

После сытного обеда пешком отправились к коменданту. Благо, домик его находился недалеко. Да и сам городок был невелик.

– Мне документы надо кое-какие справить, – объявил Тотлебен своим подчинённым. – Подождите меня во дворе. Если желаете – осмотрите город.

– Я, пожалуй, схожу, сапоги выберу. Давно хотел прикупить новые к зиме, – вспомнил Жернов. – Приметил на рынке неплохую пару. Павел Аркадьевич, не составите мне компанию? Вы так лихо торговались нынче.

– Я бы с удовольствием, но хочется взглянуть на ханский дворец хоть одним глазком, – извинился Павел. – Слышал, в Бахчисарае один из красивейших восточных дворцов.

– Через час жду вас здесь, – строго сказал Тотлебен. – Опоздаете – будете бежать за каретой.

Павел прошёл узкой улицей, все с теми же торговыми лавками. Услышал журчание реки. За поворотом ему открылся вид на длинное двухэтажное строение. Каменный мост вёл к квадратной башне. Под башней широкая арка въездных ворот. За строением возвышались минареты. Неужели это дворец великих ханов? – не понял Павел. Он представлял себе величественные стены, украшенные глазурью, башни, колонны. А здесь что? Даже окошки какие-то маленькие, запылённые.

Он перебрался по мосту на другой берег, прошёл под арку. Перед ним раскинулся широкий двор. Когда-то здесь был цветущий сад. Нынче – унылое запустенье. Угадывались заросшие сорной травой цветники и развалины фонтанов. Камни мостовой лежали криво. Сквозь щели густо проросла сорная трава. Слева мечеть с тонкой башенкой-минаретом. На пороге сидели два татарина. Один совсем немощный и высохший старик с козлиной бородкой, в выцветшей зелёной чалме. Другой, лет сорока пяти, круглолицый, с густой темно-рыжей бородой, но без усов. На голове его красовалась бархатная феска нежного зелёного цвета, расшитая бисером. Суконная жилетка такого же зелёного цвета. Белая блуза с широкими рукавами и белые шаровары. Невысокие остроносые сапожки из жёлтой кожи. В руках он перебирал янтарные чётки. Думая, что Павел не понимает по-татарски, сказал старику:

– Вот ещё один гяур пришёл поглазеть на останки великого ханства. Гляди-ка: молодой совсем. Интересно, он хоть знает, где стоит? Что за земля священная у него под ногами?

Павлу не понравились его слова, и он, специально на русском ответил:

– Может быть, тогда, вы, уважаемый эфенди объясните гяуру, куда он попал.

Рыжебородый нисколько не смутился, поднялся, подошёл ближе.

– Ты же русский, господин офицер.

– Русский.

– А по-нашему понимаешь.

Говорил он без акцента, уверенным тоном. Павел понял, что перед ним не простой татарин. Рыжебородый бросил взгляд на рукоять сабли. – Откуда у тебя это оружие, эфенди? Где купил?

– Это сабля моего деда, – с гордостью ответил Павел.

– Хм! – татарин призадумался. – А не покажешь мне клинок, уважаемый? Уж больно знатное оружие.

Павел вынул наполовину клинок из ножен. Незнакомец взглянул на клеймо.

– Мастер Джамал, – с уважением качнул он головой. – Этому клинку лет двести. Так, из какого рода твой дед?

– Из Текеевых.

– Ого! Из Абхазских или из Аджарских?

– Из Карачая.

– Вот он что! – Татарин внимательно вгляделся в лицо Павла. – В тебе течёт кровь соратников великого Карчи?

– Простите, я не знаю, кто такой Карча.

– Неужели дед тебе не рассказывал?

– Дед мне мало что говорил о своей родине. Но, как – дед, он брат моей бабушки.

Незнакомец понимающе кивнул.

– Хан Карча очень давно с преданными ему воинами ушёл из Крыма, чтобы основать новый народ. После долгих странствий осел на Кавказе.

– А вы? Могу я спросить ваше имя, эфенди?

– Зови меня Мусса. Уже – дед Мусса, так называют меня внуки. Прости, что дерзко говорю с тобой, но я из знатного рода. Я не эфенди, я – паша или бей, как тебе удобней меня величать.

– Простите.

– Да, ничего. Род тебе мой ничего не скажет. Мои предки были воинами и служили ещё при Гиреях. Однако с тех благословенных времён прошло очень много, много лет. Ну, пойдём, эфенди (могу я тебя так называть?), покажу дворец. Хотя, по взгляду твоему понял, что тебе он показался убогим жилищем. Верно? Ты удивился, когда вошёл: неужели в этом месте жили могущественные, грозные ханы? А, ведь, здесь когда-то золото валялось под ногами, словно опавшие листья. Ты сам откуда родом? Хоть взгляд у тебя гордый, как у орла, но на горца Кавказа не похож.

– Я из Петербурга.

– Ах, оно и понятно, – кивнул Мусса, как будто догадывался. – Великий город. Константинополь северного царя. Наш Бахчисарай по сравнению с Петербургом – жалкий аул. Я служил как-то в Крымском эскадроне при царском дворе. Как же, помню: каменные дворцы, огромные залы, все в золоте и хрустале…. Однако, холод и сырость не для меня. Часто болел и решил вернуться на родину.

– А что можно посмотреть во дворце ханов Гиреев? – поинтересовался Павел.

– Многого тебе не покажу. Был бы ты правоверный, я бы открыл твоему взору все тайны этого дворца. Но тебе он напоминает конюшню.

– Я такого не говорил, – возмутился Павел.

Мусса в ответ только хитро взглянул на гостя с искоркой презрения и процитировал:

Безлюден пышный дом, где грозный жил Гирей.

Трон славы, храм любви – дворы, ступени, входы,

Что подметали лбом паши в былые годы, —

Теперь гнездилище лишь саранчи да змей.

– Красивые стихи, – удивился Павел.

– Поляк один как-то гостил у нас в Бахчисарае. Он очень восхищался дворцом. Видишь те отвесные скалы? – указал Мусса на гору за дворцом. – Чуфут-Кале. Хан Хаджи-Гирей построил под этой скалой первый деревянный Сарай-Ашлама. Вон, прямо под тем острым выступом. Потом Сахиб-Гирей решил здесь разбить райский сад, заодно возвести роскошный дом для отдыха. Уж больше трёхсот лет прошло.

– Неужели этому дворцу триста лет? – не поверил Павел.

– Да. Но ты не думай, что его вот так, сразу и построили. Горел он не раз. Переделывали его ханы под свой вкус. Теперь Хан-Сарай такой, какой есть.

– А почему дворец наполовину деревянный? Прочему не из камня?

– Ах, ты вспомнил Петербург, – снисходительно усмехнулся Мусса. – У нас не строят дворцы из камня. Камня кругом полно. Из камня и глины бедняки лепят свои сакли. А дерево – материал для строительства ценный. Потом, дерево – оно живое, даже когда срубленное, а камень – всегда мёртвый. Из камня хорошо надгробия делать или склепы. Кому уютно жить в склепе? Ах, да, прости, у вас всё из камня строят.

– Кто же возводил этот дворец? Восточные мастера? – спросил Павел, пытаясь вспомнить подобный стиль в архитектуре.