Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Сергей Орлов

Сергей Орлов
Стихотворения

О себе

Я родился в 1921 году в селе Мегра Белозерского района, Вологодской области, в семье сельских учителей. Отца своего не помню, он умер в 1924 году. Люди, знавшие его, рассказывают, что он был строгий учитель, добрый и веселый человек, уважаемый сельчанами.

Я рано начал ходить в школу, точнее сказать, на уроки в класс, так как мы жили в здании школы, где учительствовала мать.

Мне не нужно напрягать память, чтобы вспомнить детство: его можно увидеть и сейчас. Оно белеет березами и пламенеет рябинами, лежит огромным слюдяным простором Белого озера, в тихие вечера синеет бескрайними лесами, плещет зарницами, звенит дождями. Все это осталось таким же и по сию пору. Исчезли только подробности, но они очень похожи на подробности жизни многих мальчишек, родившихся в деревне. Нет на свете и моего села Мегры – воды Волго-Балта залили то место, на котором оно стояло.

В 1930 году семья наша уехала в Сибирь: отчим был послан партией на строительство колхозов. За красный галстук в те годы влетало от кулацких сынков, но я носил его с гордостью, как мои друзья пионеры.

В 1933 году мать с братишкой и сестренкой вернулись на родину, а я остался с отчимом в Новосибирске: он был направлен партией на учебу в институт. Широкая Обь, первые многоэтажные дома пятилетки. Потом я вернулся на родину и много рассказывал приятелям о Сибири, степях и железной дороге. Учитель физики, молодой ленинградец, рассказами о книгах и звездах зажег любовь к литературе и изобретательству. Попробовал сочинять стихи и строить модели самолетов и ракеты. Потом стихи перестал сочинять на время, потому что увлекся рисованием.

Среднюю школу я окончил в 1940 году в Белозерске, старинном городке с крепостным валом и множеством церквей. Тихие дома, деревянные мостки, скрипучие калитки, буйные черемухи и зовущие гудки пароходов, На пароходе я и уехал учиться в Петрозаводский университет с твердым желанием писать стихи, печататься. Мое стихотворение «Тыква», написанное в шестнадцать лет, похвалил в статье, напечатанной в газете ЦО «Правда», Корней Иванович Чуковский.

Когда началась война, мы, студенты университета, вступили в истребительный батальон, из него я был призван в армию. Военком, выслушав мой рассказ о положении на том участке фронта на котором мы были, по «знакомству» предложил на выбор два рода войск – танки и авиацию. Я стал танкистом. В армии был рядовым, сержантом, курсантом, лейтенантом, гвардии старшим лейтенантом. Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах в танке; воевать приходилось не только с немцами, но и с болотом. Танкисты не любили громких слов и верили в будничные высокие ценности: дружбу, товарищество, долг. В 1944 году меня, обожженного, принесли на носилках товарищи в медсанбат. Из госпиталя я был демобилизован по инвалидности.

Я люблю рыбную ловлю. День победы встретил на Белом озере, в устье реки Ковжи. Ни одна травинка не колыхалась, река и озеро сливались с чистым небом – так было тихо. Вместе с встающим солнцем из озера пришла лодка; по воде далеко слышно, и до нас долетел крик с лодки: «Эй, что вы сидите? Кончилась война!». Мы глянули на огромное солнце за лодкой, не смежая век, и заплакали, не потому что на солнце нельзя смотреть без слез.

После войны учился в Ленинградском университете, но ушел с третьего курса. В 1954 году я окончил Литературный институт имени Горького.

Мои книги: «Третья скорость» (1946), «Поход продолжается» (1948), «Светлана» (1950), «Городок» (1953), «Стихотворения» (1956), «Голос первой любви» (1958), «Стихотворения» (1959), «Одна любовь» (1961), «Колесо» (1964), «Лирика» (1966), «Дни» (1966). Вместе с Михаилом Дудиным написал сценарий фильма «Жаворонок» о танкистах на войне.

С. Орлов

Стихотворения

Тыква

 
В жару растенья никнут,
Бегут от солнца в тень.
Одна лишь чушка-тыква
На солнце целый день.
 
 
Лежит рядочком с брюквой,
И кажется, вот-вот
От счастья громко хрюкнет
И хвостиком махнет.
 

1938

«Всплошную голубым узором…»

 
Всплошную голубым узором
Мороз разрисовал окно.
Темно становится, и скоро
Зажгут огни. Пора б давно…
 
 
Сверчок скрипит в углу за печкой,
А я глаза закрою вдруг,
И мне покажется – кузнечик
Трубит на весь цветистый луг.
 
 
Качнутся легкие березы,
Как луг, запахнет старый дом.
Но это мать вошла с мороза,
Внесла подойник с молоком.
 

1939

Осень

 
Широким журавлиным клином
Последний выбит летний день.
Погреться у костров рябины
Сошлись избушки деревень.
 
 
Тоска, дожди, туман и слякоть,
Глубокой осени пора…
Как будто мир сошлись оплакать
Кричащие в полях ветра.
 
 
Над красноватым эшелоном
Дымки – прощальные платки —
Мелькают в глубине вагонов
Шинели серые, штыки…
 
 
Под ветром шелестит березник,
Ему последний лист ронять…
И женщина у переезда —
Солдатская, должно быть, мать —
 
 
На поезд смотрит без движенья,
Подняв ко рту конец платка.
В глазах ее – благословенье
И древняя, как мир, тоска…
 
 
Ой вы, дороги верстовые
И деревеньки по холмам!
Не ты ли это, мать Россия,
Глядишь вослед своим сынам?
 

1942

«В танке холодно и тесно…»

 
В танке холодно и тесно.
Сыплет в щели снег пурга.
Ходит в танке тесном песня
Возле самого врага.
 
 
Крутит мерзлыми руками
Ручки круглые радист.
Из Москвы, должно быть, самой
Звуки песни донеслись —
 
 
Через свист и вой снарядов,
Через верст несчетных тьму.
В песне той живет отрада
Во высоком терему…
 
 
Хороша та сказка-песня,
Но взгрустнул водитель наш:
«К милой я ходил на Невский,
На шестой, друзья, этаж…
 
 
И пока гремят снаряды,
Горизонт за Мгой в дыму,
В Ленинград к моей отраде
Нету ходу никому…
 
 
Вот пойдем, прорвем блокаду,
Путь откроем в город наш, —
Закачусь к своей отраде
На шестой, друзья, этаж!».
 
 
А певец поет, выводит,
Так и хлещет по сердцам…
К ней никто не загородит
Путь-дорогу молодца!
 

1943

Карбусель

Памяти товарищей,

погибших под Карбуселью

 
Мы ребят хоронили и вечерний час.
В небе мартовском звезды зажглись…
Мы подняли лопатами белый наст,
Вскрыли черную грудь земли.
 
 
Из таежной Сибири, из дальних земель
Их послал в этот край народ,
Чтобы взять у врага в боях Карбусель
Средь глухих ленинградских болот.
 
 
А была эта самая Карбусель —
Клок снарядами взбитой земли.
После бомб на ней ни сосна, ни ель,
Ни болотный мох не росли…
 
 
А в Сибири в селах кричат петухи,
Кедрачи за селом шумят…
В золотой тайге на зимовьях глухих
Красно-бурые зори спят.
 
 
Не увидеть ребятам высоких пихт,
За сохатым вслед не бродить.
В ленинградскую землю зарыли их,
Ну, а им еще б жить да жить…
 
 
Прогремели орудия слово свое,
Иней белый на башни сел.
Триста метров они не дошли до нее…
Завтра мы возьмем Карбусель!
 

1943

«Погадай мне в этот вечер…»

Матери,

Екатерине Яковлевне

 
Погадай мне в этот вечер,
Нагадай червонный дом,
С незнакомой дамой встречу,
В брюках, в ватнике, с ремнем.
Может, с картами согласно,
В чаще рыжей, в тьме ночной
Огонек забрезжит ясный,
Словно в сказке, предо мной.
 
 
И скажу я: «Стань, избушка,
Передом… Наедине
Не тебя ли мать-старушка
Нагадала в карты мне?».
Хорошо в лесной землянке
Сапоги у печки снять,
Стукнуть, так сказать, по банке,
Завалиться на ночь спать.
 
 
Но вокруг лишь тьма ночная,
Дождь стекает по броне,
Да «Калугу» вызывает
Мой стрелок-радист во сне…
«Ни огня, ни темной хаты»
В карты старенькие, знать,
Нам, неверящим солдатам,
Мать не сможет нагадать…
 

1943

Песенка

 
Нам не страшно умирать,
Только мало сделано,
Только жаль старушку мать
Да березку белую.
 
 
Что не сделал, то друзья
За меня доделают.
Расцветет, где лягу я,
Цвет-березка белая.
 
 
Только кто утешит мать
В день, когда долинная
Будет Русь сынов встречать, —
Кто заменит сына ей?
 
 
Кто откроет, как всегда,
В дом к ней дверь широкую?
Кто обнимет мать тогда
В праздник, одинокую?
 

1943

Пыль

 
Песок горячий на зубах,
Пыль на траве и тяжесть зноя,
И невысокий куст зачах
От пыли каменного слоя.
 
 
Все по краям пути в пыли,
Дорога сбита до обочин.
Нет, не века по ней прошли,
А только две военных ночи.
 

1944

Отдых

 
Качаясь от усталости, из боя
Мы вышли и ступили на траву
И неправдоподобно голубое
Вдруг небо увидали наяву.
 
 
Трава была зеленой и прохладной,
Кузнечик в ней кощунственно звенел,
А где-то еще ухали снаряды,
И мессершмитт неистово гудел.
 
 
Так, значит, нам на сутки отпустили
Зеленых трав и синей тишины,
Чтоб мы помылись, бороды побрили
И посмотрели за неделю сны.
 
 
Они пройдут по травам, невесомы,
Пройдут и сядут около солдат,
О мирном крае, о родимом доме
Напомнят и в тиши поговорят.
 
 
Мне тоже обязательно приснится
Затерянный в просторах городок,
И домик, и, как в песне говорится,
На девичьем окошке огонек,
 
 
И взор твой незабвенный и лукавый,
Взор любящий навек моей судьбы…
Танкисты спят, как запорожцы, в травы
Закинув шлемы, разметав чубы…
 

1944

«Поутру, по огненному знаку…»

 
Поутру, по огненному знаку,
Пять машин «КВ» ушло в атаку.
Стало черным небо голубое.
В полдень приползли из боя двое.
Клочьями с лица свисала кожа,
Руки их на головни похожи.
Влили водки им во рты ребята,
На руках снесли до медсанбата,
Молча у носилок постояли
И ушли туда, где танки ждали.
 

1944

Танки в Новгороде

 
Матерь – новгородская София…
Стены опаленного Кремля…
Через улицы твои пустые
Мы прошли с ветрами февраля.
 
 
Громыхая тяжкою бронею,
Будто витязи седых времен,
Александра Невского герои —
Танковый отдельный батальон.
 

1944

«Жить от атаки до атаки…»

 
Жить от атаки до атаки,
Мечтать о письмах и тепле
И не отдать огонь бивака
За все удобства на земле.
 
 
Мы знаем хлеба с солью цену
И сладость из ручья воды.
Чтó перед ними всей вселенной
И яства и садов плоды!
 

1944

Кукушка

 
Кукушка куковала на рассвете,
А лесом шла железная страда…
Мы знали, многим жизнь на белом свете
Уже не исчислялась на года.
 
 
Но все-таки кукушку мы спросили —
В приметы верят люди на войне, —
И вот по двадцать лет провозгласила
Нам здравствовать кукушка в тишине.
 
 
И про себя подумали солдаты:
«Когда наступят тишь и мир кругом,
Мы, может, до годов шестидесятых
По предсказанью птицы доживем».
 
 
Но вслух никто не вымолвил про это,
Шли молча, пригибая краснотал…
«Какая все же глупая примета», —
Один из нас насмешливо сказал.
 
 
Но думал каждый: «Доживу, возможно,
Не всех людей хоронят на войне,
И эти двадцать лет в лесу тревожном
Накуковала птица только мне».
 

1944

На марше

 
Пыль позади на сотни метров,
Песок скрипучий на зубах,
Машины дышат жарким ветром,
И рычаги горят в руках.
 
 
Прилечь бы на траве сожженной,
Хоть на обочине, в пыли,
Уснуть, не сняв комбинезона,
Из рта не выплюнув земли…
 
 
А мы спешим, спешим на запад,
Как будто там, где пушки бьют,
Прохлады тополиный запах
И долгий отдых выдают…
 
 
Ревут моторы на подъемах,
Дрожит, покачиваясь, лес…
Идут машины, словно громы,
Сошедшие с крутых небес.
 
 
Колышется под ними лето,
От ветра клонятся кусты…
И молнии лежат в кассетах,
Из меди звонкой отлиты!
 

1944

После марша

 
Броня от солнца горяча,
И пыль похода на одежде.
Стянуть комбинезон с плеча —
И в тень, в траву, но только прежде
 
 
Проверь мотор и люк открой:
Пускай машина остывает.
Мы всё перенесем с тобой —
Мы люди, а она стальная…
 

1944

Дружба

 
Ее начало – в танке тесном,
Где все делилось пополам,
Как черный хлеб, вино и песни,
Необходимые бойцам.
О ней, негромкой и суровой,
В огне проверенной стократ
И освященной алой кровью,
Солдаты вслух не говорят.
Ей клятв о верности не нужно,
Она, такая, выше их.
Солдатская простая дружба —
Как папироса на двоих…
 

1944

Смотровая щель

 
В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился…
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.
 
 
От щели, может, пятый час
Водитель не отводит глаз.
 
 
А щель узка, края черны,
Летят в нее песок и глина,
Но в эту щель от Мги видны
Предместья Вены и Берлина.
 

1944

«Его зарыли в шар земной…»

 
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…
 

1944

«Да, не поле перейти…»

 
Да, не поле перейти —
Жизнь прожить. А если в поле
Гром снарядов на пути
И огонь на суходоле,
 
 
Щели черные траншей,
В ржавой проволоке травы,
В перелеске батарей
Длинные стволы направо,
 
 
Метров восемьсот пути
Под огнем косоприцельным, —
И по полю перейти
В жизни стало главной целью?..
 
 
Скажешь, глянув на звезду,
Что сквозь тучи светит скудно:
«Если поле перейду,
Будет жизнь прожить нетрудно…».
 

1945

Перед порогом

 
Все то же – дом и тополь
Комолый у ворот.
Все то – от трав до стекол,
Лишь только я не тот.
Не тот я, не мальчишка
С веселым вихорком,
Знакомый лишь по книжкам
Со всем, с чем я знаком:
С дорогой, с расставаньем,
Со смертью и свинцом,
Со страшным расстояньем,
Где дым и пыль в лицо.
И вот я дверь открою,
И в рубленый проем
Вдруг хлынет все такое,
Что помнится с трудом.
Стою, и силы нету
Тугую дверь открыть.
Хоть кто-нибудь ракету
Додумался б пустить!
 

1945

На привале

 
Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли,
Разметавшись молча на привале,
Спят солдаты посреди земли.
 
 
А от них налево и направо
Зарева полощутся во мгле,
Догорает грозная держава
В свежей ржави, в пепле и золе.
 
 
Батареи издали рокочут,
Утопают города в дыму,
Падают разорванные в клочья
Небеса нерусские во тьму.
 
 
Но спокойно за пять лет впервые
Спят солдаты посреди огней,
Потому что далеко Россия —
Даже дым не долетает к ней!
 

1945

«Дымок – дыхание костра…»

 
Дымок – дыхание костра —
Ввысь отлетит и там растает,
А угли на снегу с утра —
Как снегирей багровых стая…
 
 
Вспугнув ударом сапога
Горячих птиц, встают солдаты.
Клубятся дымные снега,
С рассвета путь лежит к закату.
 
 
А вечером, когда костры
Опять на дальнем побережье,
Гибки, упруги и остры,
Седеющий туман разрежут,
 
 
Повесят молча в тишине
Над бивуаком автоматы
И станут гладить по спине
Огонь усталые солдаты,
Весь мир прошедшие в огне…
 

1945

У сгоревшего танка

 
Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба…
Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защелку искал командир,
Как механик упал,
Рычаги обнимая,
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мертвый
Крючок пулемета сжимая.
На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали…
Люк открой и взгляни в эту башню…
Где пусто, черно —
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!
 

1945

«А мы такую книгу прочитали…»

 
А мы такую книгу прочитали…
Не нам о недочитанных жалеть.
В огне багровом потонули дали
И в памяти остались пламенеть.
 
 
Кто говорит о песнях недопетых?
Мы жизнь свою, как песню, пронесли…
Пусть нам теперь завидуют поэты:
Мы всё сложили в жизни, что могли.
 
 
Как самое великое творенье
Пойдет в века, переживет века
Информбюро скупое сообщенье
О путь-дороге нашего полка…
 

1945

«Руками, огрубевшими от стали…»

1

 
Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят – они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.
Под потолком коптилка замирает,
Трещат в печурке мокрые дрова…
Когда-нибудь потомок прочитает
Корявые, но жаркие слова,
И задохнется от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал,
От ярости ветров неповторимых,
Которые сбивают наповал.
И, не видавший горя и печали,
Огнем не прокаленный, как кузнец,
Он предкам позавидует едва ли,
Услышав, как в стихах поет свинец,
Как дымом пахнет все стихотворенье,
Как хочется перед атакой жить…
И он простит мне в рифме прегрешенье…
Он этого не сможет не простить.
 

2

 
Пускай в сторонку удалится критик:
Поэтика здесь вовсе ни при чем.
Я, может быть, какой-нибудь эпитет —
И тот нашел в воронке под огнем.
Здесь молодости рубежи и сроки,
По жизни окаянная тоска…
Я порохом пропахнувшие строки
Из-под обстрела вынес на руках…
 

1945

«Вот человек – он искалечен…»

 
Вот человек – он искалечен,
В рубцах лицо. Но ты гляди
И взгляд испуганно при встрече
С его лица не отводи.
 
 
Он шел к победе, задыхаясь,
Не думал о себе в пути,
Чтобы она была такая:
Взглянуть – и глаз не отвести!
 

1945

Дергач

 
Зацвели за Вологдою ивы,
Вскрылась полноводная Шексна.
В эти дни меня зовет призывно
В отчий край раздольная весна.
 
 
В тонкий ствол оттаявшей рябины
Прянул сок могучею струей,
Из Египта устремились клином
Журавли горластые домой.
 
 
И бежит через края чужие
Все пешком домой дергач, пешком,
По земному шару все в Россию —
Тонкий, голенастый, хвост торчком…
 

1945

«Облако за месяц зацепилось…»

 
Облако за месяц зацепилось,
За рекой кричали поезда.
Ничего такого не случилось,
Только грусть пропала без следа.
 
 
Просто захотелось оглянуться,
Постоять у моста, у воды,
До неба тростинкой дотянуться,
Прикурить цигарку от звезды,
 
 
Услыхать травы произрастанье,
Трепет заполуночных планет
И еще того, чему названья
В нашем языке, пожалуй, нет…
 

1945

«Опять пойдут хлестать метели…»

Л. П.

 
Опять пойдут хлестать метели
Вдоль деревенек и дорог,
Опять почти на две недели
Пути отрежут в городок.
 
 
На пятый день придут газеты
На тройке из Череповца.
От сельсовета к сельсовету
Негромок голос бубенца.
 
 
Тулуп на ямщике, как пламя,
Горит один среди зимы,
И кони, фыркая, ноздрями
Учуют дальние дымы.
 
 
Наутро рыжий письмоносец
Опять письма не занесет…
Я не порадуюсь на просинь,
Что в низком небе настает,
 
 
Не поделюся грустью с ближним…
В лесу, петляя, шла лиса,
И уведут надолго лыжни
Меня в глушковские леса.
 

1945

На пристани

 
Гудком прощальным пароходным
Осенний вечер оглушен,
Отчалят чалки, примут сходни,
И пароход уйдет в затон.
 
 
Залепит снегом расписанье
Декабрь на пристани опять.
И график встреч, разлук, прощаний
Никто не будет соблюдать.
 
 
По льду на розвальнях разлапых
Обозы с сеном поплывут,
Пахнёт щемящий сердце запах,
Как будто лето провезут.
 
 
Почудится, что не хозяин
На пристани седой декабрь,
Что вновь встречают, провожают
И смотрят в голубую рябь.
 
 
Но снег залепит расписанье,
И до июня вплоть опять
Никто ни встреч и ни прощаний
Не будет график соблюдать.
 

1945

«Светлый север, лес дремучий…»

 
Светлый север, лес дремучий
В узорочье, в серебре…
Как медведи, в небе тучи
Черно-буры на заре.
 
 
Ели – словно колокольни,
Тишина, как спирт, хмельна,
И из трав встает над полем
Рыжим филином луна.
 
 
Пенье весел, скрип уключин,
Рокот журавлиных стай…
Не скажу, что – самый лучший,
А милей всех сердцу край!
 

1946

Старый буксир

 
Буксиру не приснится океан.
В затоне тихом, на приколе вечном,
Стоит видавший виды ветеран,
И ржавчина легла ему на плечи.
 
 
Он, пресноводный житель длинных рек,
Весь почернел от копоти и сажи,
В каком году он начинал свой век —
Ему, пожалуй, и не вспомнить даже!
 
 
А сколько он провел больших плотов
Да барок с камнем, с кирпичом к причалам!
Из них не малых десять городов
Построить можно было бы, пожалуй.
 
 
Мальчишки удят с борта пескарей,
В пустынном трюме бродят по железу.
Он молча спит, ни широтой морей,
Ни далью океанскою не грезя.
 
 
Лишь тонким стоном отвечает сталь,
Когда гудят суда на повороте…
Стоит буксир, как бы сама печаль,
Сама тоска железа по работе.
 

1946

После боя

 
На закате окончился танковый бой.
Грохотали моторы,
Вдали догорали «пантеры»…
Прокатилась
По синему небу
Над черной землей
И упала
На столбик сосновый
Звезда из фанеры…
 

1947

«У огня своя архитектура…»

 
У огня своя архитектура:
Пламени готические башни,
Дыма голубые купола…
Где я видел странные фигуры?
Вспоминал их у костра на пашне,
Но и память вспомнить не могла.
Может, за Варшавою костелы?..
Может, церкви белые в Софии?..
Или, может, это наши села
Догорали в трудный год в России?..
 

1947

«Человека осаждают сны…»

 
Человека осаждают сны —
Смутные видения войны.
Он хрипит, ругается и плачет
В мире абсолютной тишины.
 
 
Очень тихо тикают часы.
Стрелок фосфорических усы.
Он лежит – седой и одинокий —
Посреди нейтральной полосы.
 
 
Светом алюминиевым ракеты
Догорают, и грохочет гром.
Время меж закатом и рассветом
Человек проводит под огнем.
 

1947

Станция «Валя»

Л. П.

 
Легким именем девичьим «Валя»
Почему-то станцию назвали.
 
 
Желтый домик, огород с капустой,
Поезд не стоит и двух минут,
На путях туманно, тихо, пусто…
Где ты, Валя, проживаешь тут?
 
 
Подступают к паровозу сосны,
Охраняя станции покой.
Валя, Валя, выйди, как березка,
К семафору, помаши рукой.
 
 
Видно, был влюбленным тот путеец,
Инженер, чудак немолодой:
Полустанок в честь тебя затеял
С краткою стоянкой путевой.
 
 
На минуту. Постоять, влюбиться!
Стукнут рельсы, тронется вагон.
Я хотел бы здесь остановиться
Навсегда у сердца твоего.
 
 
У тебя по самый пояс косы,
Отсвет зорь в сияющих глазах…
Валя, Валя, где-то за откосом
Голос твой мне слышится в лесах.
 

1948

«А мне, пожалуй, ничего не надо…»

 
А мне, пожалуй, ничего не надо,
Лишь строй берез серебряных в снегу
Да леса сине-белую громаду.
Клянусь, что так. И я, друзья, не лгу.
 
 
А что еще? Да жить на белом свете,
Быть может, до шестидесяти лет.
А что еще? Могу друзьям ответить —
Весь до былинки этот белый свет.
 

1948

«Ты любовь не зови…»

Л. П.

 
Ты любовь не зови,
Коль ушла она прочь от порога.
От несчастной любви
Есть отличное средство – дорога.
 
 
Километрами меряй
Летящее время разлуки.
Позабудешь потерю,
Коль занято сердце и руки.
 
 
Поброди по тайге, задубей
От наждачных ветров на заимках,
От железных дождей,
От мороза и льда, от зазимка.
 
 
Топором поработай
И горы порви аммоналом,
Все забудь и, припомнив кого-то,
Вернись и влюбляйся сначала —
 
 
В синеглазую девушку,
Вовсе не схожую с тóю,
Не подумавши (где уж там!),
Стоит любить иль не стоит.
 
 
И нагрянет любовь,
От которой некуда деться,
А коль влюбишься вновь —
Помогло, значит, верное средство!
 

1948