Текст книги "Звездное затмение"

Автор книги: Сергей Аверинцев

*** (Святая минута…)

 
Святая минута
преисполненная прощания
с любимейшим
когда Вселенная
вытягивает свои неразборчивые корни
вместе
с геометрией птичьего полета вслепую
с пентаграммой червей
откапывающих ночь
 
 
с бараном
на пастбище своего эхо
с воскресеньем рыбьим
после Сретенья.
 
 
Одноглазое подмигивает
сердце сжигая
солнце львиной лапой с веретеном
стягивает оно сеть вокруг
страждущих
туже и туже
ибо нельзя будить того
чья душа отсутствует
чья душа в дальнем плавании
с тоски
иначе тело умрет
затерянное
в слепоте ветров.
 

*** (В разгаре бегства…)

 
В разгаре бегства
какое откровение
дорогой —
 
 
Закутавшись
в платок ветров
Ноги в молитве песка
который никогда не может сказать «аминь»
потому что ему нужно
с плавника на крыло
и дальше —
 
 
Больной мотылек
скоро узнает вновь о море
этот камень
с инициалами мухи
в руки мне дался
 
 
Преображение мира —
Вот моя родина —
 

*** (Плясунья невестой…)

 
Плясунья
невестой
из пространства слепого
оплодотворенная
произрастающей жаждой
далеких дней творения —
 
 
Музыкальными тропами твоего тела
дочиста воздух выеден
там
где шар земной
ищет нового доступа
к рождеству,
 
 
Сквозь
ночную лаву
Словно тихие
веки
подмигивает первый крик
вулканов творения.
 
 
Среди ветвей тела твоего
вьют предчувствия
свои щебечущие гнезда.
 
 
Дояркою
в сумерках
ты тянешься пальцами
к сокровенному вымени
света
пока пронизанная
муками вечера
ночному сторожу месяцу
не выдашь свои глаза.
 
 
Плясунья
мучаясь родами
ты одна
влачишь на сокровенной пуповине
Божье наследство
двойное украшение
смерть с рождеством.
 

*** (Дитя дитя ураганом прощанья…)

 
Дитя
дитя
ураганом прощанья
тычась белым калением пальцев
в раскаленное кольцо горизонта
ища тайный выход смерти.
 
 
Уже без голоса – выдыхая дым —
 
 
Простираясь морем
только глубь внизу
дергая буксирный канат
упругой волной томленья —
 
 
дитя
дитя
захороненной головой твоей
семенной коробкой грез
обремененное
чтобы последним самопожертвованием
засеять иную землю.
 
 
Оборачиваясь
к материнскому лону
 
 
Твоя колыбель
рубец века
где время ощетинив крылья
растерянное потоплено
наводнением
твоей безмерной гибели.
 

*** (Между бровями твоими…)

 
Между
бровями твоими
твое родословие
шифром
из песчаного забвения.
 
 
Герб моря
тобой изогнут
вывихнутый в тисках тоски.
 
 
Сеешь ты себя всеми зернами секунд
в неслыханное.
 
 
Твои незримые весны
воскресают
омытые слезами.
 
 
Об тебя небо
разбивается
 
 
Милостью взыскана ты.
 

*** (Смотри смотри однако…)

 
Смотри
смотри однако
человек прорывается
посреди рыночной площади
слышишь как бьется пульс его
и большой город
опоясанный вокруг его тела
каучуком —
ибо судьба
колесо времени
замаскировала —
вздымается с его вздохами.
 
 
Стеклянные витрины
разбитые глаза воронов
померкшие
черные маячат печные трубы
могила света.
 
 
Но человек
ахнул
и поднимается
прямая свечка
в ночи.
 

*** (Но может быть мы…)

 
Но может быть мы
дымящиеся от заблуждения
создали все-таки
блуждающую вселенную
речью дыхания?
 
 
Значит снова и снова
фанфара начáла
значит в спешке ветра запечатлена песчинка
прежде чем снова светом стать
над первородной почкой
эмбриона?
 
 
Значит всегда и всюду
мы окружены
твоими владениями
даже когда забыв о ночи
и о глуби морской
зубами перегрызаем
звездные артерии слез.
 
 
Возделываем все-таки твое поле
за спиной смерти.
 
 
Может быть окольными путями грехопадения
метеоры тайком дезертируют
но в алфавите гроз
они возле радуг.
 
 
Кто знает
прямизну плодородия
и как всходы выгибаются
из пожранных царств земных
ради сосущих ртов
света.
 

*** (В старости тело обматывают…)

 
В старости
тело обматывают
слепецкими повязками
и оно кружится
беспомощное
в солнечной тьме.
 
 
В глубине
волн морских
беспокойство вздымается
и никнет
скрещенными крыльями.
 
 
Смерть
едва успев созреть
уже вновь оплодотворена
из могил
 
 
миропомазание
 
 
Созвездия
воскресая
поджигают мрак.
 
 
Снова Б-г в путь готов.
 

*** (Неприступна…)

 
Неприступна
ваша воздвигнутая лишь благословением
крепость
вы мертвые.
 
 
Не моим ртом
где
земля
солнце
весна
молчание
произрастают на языке
свет возжигать
вашего исчезнувшего
алфавита.
 
 
И не моим
глазам
где творение исчезает
цветком тепличным
от волшебного корня
забывшим пророчества.
 
 
Встать мне пришлось
и пронизать эти утесы болью
пока я из праха
в подвенечной фате
не нашла к душам доступ
где семя набухает вечно
первою раной
тайны.
 

*** (Давид избранный…)

 
Давид
избранный
во грехе еще
приливом заплясав
согнутый
тайными лунными фазами
перед кивотом завета
корень вырванный из почвы
пеной морской тоска по родине.
 
 
Но
в огненном горшке земли
со зверьем и растениями
чресла вверх
оставались еще пророки
но вглядывались уже
сквозь камень
в Б-га.
 
 
Огонь
Земля
Вода
пошли на убыль
во Христе
создавшем из воздуха
еще один крик
и свет
в загадочно черной листве
самого одинокого часа
глазом стал
и глядел.
 

*** (Некто отнимает мяч…)

 
Некто
отнимает мяч
у играющего
в страшную игру.
 
 
У звезд
свой огненный закон.
Их урожай —
свет.
Их жнецы
не отсюда.
 
 
За пределами досягаемости —
их амбары.
Даже солома
одно мгновение светится,
разрисовывает одиночество.
 
 
Некто придет
и пришьет зелень весенней почки
к их молитвенному одеянию
и гербом водрузит
на лбу столетия
шелковистый локон ребенка.
 
 
Тут подобает
сказать «аминь».
Увенчание слов
ведет в Сокровенное,
и
Мир,
ты, великое веко,
закроешь всяческое беспокойство
небесным венком твоих ресниц,
 
 
ты, тишайшее рождество…
 

*** (Помесь этой матери и этого отца…)

 
Помесь
этой матери
и этого отца
под веком смежённым
звезды.
 
 
Где бы ты был
где бы я была
где бы наша любовь таилась
когда бы по-другому сопряженное
объятие хвостов кометных
небесное захоронение
в солнечной тьме
перестрадало миг
или
месяц своей волшебной белой ладонью
пульсирующие морские жилы
оттянул назад
отливом или смертью —
 
 
Заключенный однажды
в первородную посудину обетований
со времен Адама
спит вопрос покрытый
нашей кровью.
 

*** (Уцелев падает многое…)

 
Уцелев
падает многое
в короба воспоминаний
ибо
и от этого века
останется окаменелость
окаймленные черным скорбные письмена
его праха проросшего вкось.
 
 
Может быть
завещанные нами
небеса
эти бледно-голубые камни
будут способны к чудесным исцелениям
и в другом аду
 
 
твои
предсмертные слова
ветром боли
холодную запряжку
вытягивающихся мускулов
времен пронижут
и
стеклом выдуют
исчезнувший сосуд любви
для Божьих уст.
 

*** (Произнесено – змеиными линиями начертано…)

 
Произнесено —
змеиными линиями начертано:
 
 
Крах.
 
 
Солнце
китайский магический круг
прихотливый в своей святости убор
назад во внутренние фазы
застывшая улыбка
в молитвенном удалении
дракон света
изрыгающий время
шлемовник – падучий плод земли
однажды позолоченный —
 
 
Пророчества указывают огненными пальцами:
Вот она звезда
вылущенная до самой смерти —
 
 
Вот оно семечко яблока в своей обители
посеянное в солнечный мрак
 
 
так мы падаем
так мы падаем
 

*** (Изгнанные из жилищ…)

 
Изгнанные
из жилищ
исхлестанные ветром
смертная жила за ухом
убивая солнце
 
 
отброшенные утраченными обычаями
следуя теченью вод
плачущим перилам смерти
часто прячут еще в пещере
рта
некое слово
боясь воров
 
 
говорят: розмарин
и жуют корень
вырванный на пашне
или
ночи напролет смакуют: прощание
говорят:
время прошло
когда новая рана открылась
в него.
 
 
Хищно тело их
пожирается солью муки.
 
 
Без кожи
без глаз
создал Иов Б-га.
 

*** (Малое успокоение…)

 
Малое успокоение
прозрачного часа
на могиле левкоя
тот свет зарей вечерней трубит.
 
 
Ореол пальмового листа
Пустынное откровение одиночества.
 
 
Праматерь Жизнь
в светящемся молитвеннике
почия над бормочущим ручьем
который как дремотный свиток
раковина возле уха
мелодия игрушечных часов.
Великий океан в маленьком ухе:
О менуэт любви!
О нежный, как причастье, часослов!
 
 
И в этом жизнь была
Сон черной магии, такой же точно сон
и шип которым роза крови
забытая
воспоминанье жалит
зуб молнии
на маскараде гроз
окутав мраком
и это побережье из слоновой кости.
 

*** (Нельзя тут больше оставаться…)

 
Нельзя тут больше оставаться
Из глубины своей заговорило море
Грудь ночи
Дыша вздымает стену
Чтобы к ней припала голова
Мечту рожая в муках.
 
 
Тут звезды ни при чем
Обходится без них
Строительное это вещество
С тех пор как смесь в песке образовалась
Живучая и в смерти.
 
 
Кто плачет
Ищет мелодию свою
Которую листвою музыки
Ветер облек
И спрятал в ночь.
 
 
Шаг от истока —
Как это далеко!
 
 
Летать пора
Нам только нашим телом.
 

*** (Матерь цветение времени морского…)

 
Матерь
цветение времени морского
ночной приют океанического аромата
роды
светящегося песка —
 
 
Очерчена божественным эллипсом
с двумя головнями-порогами
вход
и
выход.
 
 
Твой вздох возвращает времена
строительные камни для кельи сердца
и небесное эхо глаз.
 
 
Месяц погрузил свою судьбу
в твое ожидание.
 
 
Тихо завершается
спящий язык
воды и ветра
В пространстве возгласа твоего
когда вскрикнешь ты жаворонком.
 

*** (И всюду человек на солнце…)

 
И всюду
человек на солнце долг выплачивая
черным кровопусканьем в песок —
и только во сне
в бесполезном приюте
пылающей стрелой тоски по родине
вырываясь из колчана кожи —
 
 
а здесь
всегда только буквы
которые царапают глаз
хотя давно уже превратились
в бесполезные зубы мудрости
останки почившей эпохи.
 
 
Но теперь
Херувим погоды
завязывает платок четырех ветров
не для того чтобы собирать землянику
в лесах речи
а для того
чтобы на разные лады трубить
в темноте
ибо нельзя положиться
на летучий прах
 
 
и только повойник ветра
подвижная корона
указывает еще своим трепетом
весь в созвездиях тревоги
направление бегущему миру.
 

*** (Долго пожинал Иаков…)

 
Долго
пожинал Иаков
благословением руки своей
колосья тысячелетий
никнущие
в смертный сон
смотрел
слепыми глазами
просветом в его взоре
солнца и звезды обнимались
пока это наконец не выпрыгнуло
рожденьем из его руки
и
в глазное небо Рембрандта.
 
 
Иосиф
пытался еще
быстро отвести
молнию
ложного благословения
которая сверкнула уже
Б-г знает где
И Первородный угас
как пепел —
 

*** (Аллилуйя утес родился…)

 
Аллилуйя
утес родился
 
 
Мягкий голос из глубин морских
волны – руки
текучие руки вод
могилу держат и небосвод —
 
 
И потом
фанфара
в соляной короне
возлюбленная океана
блуждающая эпоха
тычется гранитными рогами
в его утро.
 
 
Аллилуйя
в кварце и слюде
 
 
Окрыленная тоска
свой ключ в замочной скважине
повернула к небу
дитя глубокой ночи
но уже родина для морской птицы
падающей от усталости
 
 
Беглецы из огня
из слепых убежищ
химия перезимовавшая
в тайной беседе ухода —
 
 
Семя солнца
в открытых ртах откровения
 
 
Аллилуйя
камней в сиянии
Запечатленные одеянья звезд
прорваны
и небо с протяжной речью
открывает глаза в заплаканной наготе —
 
 
Но
в воде родимой
сосунки водоросли охватывают
темное тело задирающее ноги
рыбы в свадебных покоях
где потоп разлегся
водят хоровод одержимые
замученные мечты сгущаются
в медузе дыша цветком-сапфиром
путеводными знаками
кровавые кораллы сонливой смерти
 
 
Аллилуйя
утес родился
 
 
в золотое пастбище света
 

*** (Уже говорят потрескивающие цветные ленты…)

 
Уже
говорят потрескивающие цветные
ленты
чужие рты
новая священная речь
Уже
сворачиваются под крыльями орлиными
смертные простыни горизонтов
ибо и драма смерти
перестрадав свое время
знает
о новом начале
за опущенным занавесом
 
 
Но здесь
с волосами венчанными
властители среди звездных скопищ
в яйце ночи
утрачивают вместе со скрижалями закона
вещие дали
на подвижных дисках розы ветров.
Солью заговаривают раны,
пока свет с плачем домой не потянется,
закрывая музыкальные двери.
 
 
Темнота
овдовевшая
болью скрюченная
долгим жалобным зовом
плодородия
сотрясает опустошенные небеса
 
 
пока
новый подсолнечник
сквозь траурное одеяние ночи
распускаться не начнет —
 

*** (Сеть из вздохов сон ткет…)

 
Сеть из вздохов сон ткет
священные письмена
но здесь никто не умеет читать их
кроме любящих
которые бегут
сквозь вращающиеся с музыкой
застенки ночей
горы мертвых
превозмогая
грезой связанные бегут
 
 
чтобы потом только
окунуться в рождество
солнца
вылепленного ими же —
 

*** (Сбрасывает этот век…)

 
Сбрасывает
этот век
змеиную чешую своего смертельного календаря —
 
 
Свищет вокруг волос Береники
молния – бич —
 
 
Отверзлась Адамова голова
подымается дергаясь
в тонкую полосу воздуха:
Семь дней творения.
 
 
Прорастает семя в страхе
быстро на человеческом пальце.
Орел несет в клюве свое гнездо.
 
 
Поцелуй – пчелиный присос девичьих губ
и пожинает смерть ветряные хлеба.
 
 
Звезды без орбит мраком ночным очерчены
освобожденные, брызжут пять чувств осветительными ракетами —
И молчание – новая страна —
 

*** (Сколько времен затонувших…)

 
Сколько
времен затонувших
на буксирном канате детского сна
поднимаются из открытого моря
в пахучую каюту
играя на лунных костях мертвецов
пока дева лимоном солнечным
окропленным тьмою
ослепляет в кораблекрушении.
 
 
Беспомощно
хлопают
мотыльковые двери мгновений
всегда открытые
для золотых дротиков
убийственно жгучих
в кровавом побоище детского страха.
 
 
Какие окольные пути предстоят
шагам сердца
пока наконец
челна воспоминаний
наяву
не достигнешь —
 
 
Сколько границ земных омытых грезами
нужно сорвать
пока музыка придет
с чужого созвездия —
Сколько смертельно больных завоеваний
нужно им
прежде чем они возвратятся
лунное молоко во рту
в крикливый воздух
своих детских игр со светлыми ресницами —
 

*** (Придет кто-нибудь издалека с речью…)

 
Придет кто-нибудь
издалека
с речью,
где, может быть, звуки
перекрыты
ржаньем кобылы
или
писком маленьких черных дроздов
или скрежетом пилы,
перегрызающей всякую близость, —
 
 
Придет кто-нибудь
издалека,
похожий на пса или на крысу,
придет зимою, —
ты одень его потеплее,
пусть у него
огонь под подошвами,
быть может, он ехал
на метеоре верхом,
не нужно ругать его
за продырявленный коврик. —
 
 
Всегда странник
носит с собой
сироту-родину
для которой он, может быть, ничего не ищет,
кроме могилы.
 

*** (Дальше дальше в дымный образ…)

 
Дальше
дальше
в дымный образ
верст любви дотла сожженных
к морю
разгрызающему с ревом
обруч горизонта на куски
 
 
Дальше
дальше
к вороной упряжке
с головою солнечной в повозке
вверх на стены белые
через проволоку времени
никнуть узнику в глаза
кровь разбрызгивая
чтобы наконец он мог
дальше
дальше
выбежать союзник сна
на великую свободу —
 
 
Пойман грезой он уже
заключенный в звездном круге.
 

*** (Без компаса хмельной кубок в море…)

 
Без компаса
хмельной кубок в море
и
кровь – роза ветров – пляшет
в споре со всеми светилами небесными
так юноша —
 
 
Испытывает юность свою
со встречным ветром в волосах
еще не зная как осторожна
тень в слепящем солнце.
 
 
На своем гулком Б-ге
пересекает он
молящие руки поникшего вечера
высвистывая старческое нищенство
на ветер.
 
 
У ночи
срывает он звезды с пояса
бросает
эти потерявшие запах лавандовые песни
праматери
в простыни.
 
 
Любит он подниматься по лестнице
в небо
чтобы дальше видеть
ибо смерть напрягла его
словно молнию
без возврата.
 
 
С качалок
племен оседлых ныне
он катапультируется
 
 
вне себя
огненным шлемом
он ранит ночь.
 
 
Но однажды наступает тишина
этот остров
уже расположенный
на острие последнего вздоха
и
в звезде обреченной временем
звучит музыка
не для слуха —
 
 
А он слышит
как шепчет семя
 
 
в смерти —
 

*** (Далеко далеко от кладбищ…)

 
Далеко далеко
от кладбищ
плачу о тебе
но не ветру слезы мои
и не морским волнам в ожидании.
 
 
Далеко далеко
от всех давно размыканных
эпох
в камнях мумиями
замурованных —
 
 
Только стихии нарастающей
только тоске
слеза моя —
 
 
Здесь и снаружи и внутри.
 
 
Эта пирамида огней
измеренная в других пространствах
погребенными из всех королевств
до самого конца печали —
 
 
Алтари души
свое причастие
давно уже глазным веком
укрывшие —
 

*** (Где нам искать за туманами…)

 
Где нам искать за туманами
корни запахов,
пишущие в облаках мгновенную историю творения?
Что за безродное лицо
вселяется там в тело ветряное?
Какая лопнула жила, чтобы святую геометрию тоски
приютить в глазах у тебя?
 
 
Водяными цветами
с плачем разукрашенная,
порхает сиротка в зеленой траве,
вымышленное объятие
задолго до внедрения человека
в глину.
 
 
Новь Б-жья.
Его первенцы там наверху перемигиваются
в знак родства.
Ева в змеиных кольцах
играет земным яблоком.
 
 
Однажды заклятый,
бык подкошенный ломится сквозь времена,
ореолом опутав его освещенный образ.
 
 
В безумии развевается борода пророка,
отторгнутая от губы с ее вестью.
Миг блуждающего шага
с жестом ноши,
прежде чем впали они
в тяготы человеческого рождения
с криком.
 

*** (Линия как живой волос…)

 
Линия как
живой волос
натянута
затемненная смертной ночью
от тебя
ко мне
 
 
Тянет меня
наружу
и склоняюсь я
и жажду
поцеловать конец далей
 
 
Вечер
бросая трамплином
тьму через багрянец
продлевает мыс твой
и я вступаю колеблясь
на трепетную струну
начатой уже смерти
 
 
Но такова любовь —
 

*** (Лунатик на своей звезде кружась…)

 
Лунатик
на своей звезде кружась
белым пером утра
пробужден
кровавое пятно напоминает ему —
месяц падает в испуге
ягода снежная разбита
черным агатом ночи
грезой запятнанная —
 
 
Чистой белизны нет на земле —
 

*** (Белая змея…)

 
Белая змея
Полярный круг
крылья в граните
тоска розой в ледяной глыбе
запретные зоны вокруг тайны
мили сердцебиения издалека
с цепями ветра тоска по родине
огненные гранаты из гнева
 
 
Тикающий багаж улитки
Б-жье время.
 

*** (Какие потьмы за веком глазным осиянные…)

 
Какие потьмы
за веком глазным
осиянные
взрывчатым вечерним солнцем
тоски по родине
 
 
Обломки
меченные морем
царственно
сном поросшие
 
 
Кораблекрушение
руки из волн
молящие попытки
Б-га поймать
 
 
Путь покаянный
обнимая
камни-вехи в море
 
 
Ни одного прибытия
без смерти —
 

*** (Когда дыхание хижину ночи выстроив…)

 
Когда дыхание
хижину ночи выстроив
уходит
искать свое скорбное место на небе
 
 
И тело
кровоточащий виноградник
бочки тишины наполнило
и глаза выплаканы
в зрячий свет
 
 
когда каждый в свою тайну
улетучился
и все удвоилось
и Рождество
смертными оргáнами
воспевает все лестницы Иакова
 
 
Тогда
славным сполохом
время сверкает —
 

*** (Сколько коренных жителей…)

 
Сколько коренных жителей
играет в карты на воздухе
когда беглец проходит сквозь тайну
 
 
сколько спящей музыки
в роще веток
где одинокий ветер
строит из себя повивальщика.
 
 
Открытый молнией
сеет
буквенный лес корней – прыгунов
в глотательное зачатие
Б-га первое слово
 
 
Судьба подергивается
в налитых кровью меридианах руки
 
 
Все бесконечно
все на лучах дали
подвешено —
 

*** (Конец но только в комнате…)

 
Конец
но только в комнате
ибо
из-за моего плеча глядит
не твое лицо
а
жилица воздуха
и Ничто
маска из потустороннего
 
 
и зов
хутор только из благословения
не слишком близко
к действительности горючей
 
 
и снова зов
и я сморщиваюсь и ползая
вновь окукливаюсь
крыльям не дрогнуть
и меня невесту
просеивают старательно
в жаждущий песок —
 

*** (Смерть напев морской…)

 
Смерть
напев морской
омовение тела моего
соленые гроздья
навлекающие жажду мне в рот
 
 
отверзаешь ты струны жил моих
чтобы они пели прыгая
распускаясь из ран
музыкой любви моей
 
 
твои ободранные горизонты
зубчатой каймой агонии
возложив уже на шею
ритуал бегства
бульканьем дыханья
начиная
покидаешь ты словно соблазнитель
перед свадьбой очарованную жертву
раздетую уже почти до самого праха
выдворенную
из двух королевств
всего только вздох
между ночью и ночью —
 

*** (Уже гривой волос поджигая дали…)

 
Уже
гривой волос
поджигая дали
уже
растопыренными
пальцами рук
пальцами ног
пространство обшаривая
в поисках простора —
 
 
Соляной зов океанов
на береговой линии тела
 
 
Могилы
отринутые в забвении
хоть и целебная трава для ран дыхания —
 
 
На границах нашей кожи
мёртвых нащупывая
в ужасе рождений
Воскресение празднуя
 
 
Без слов призванное
Божественное на борту —
 

*** (На станции гóря…)

 
На станции гóря
в средоточии
одержимый улыбкой
отвечаешь ты
тем
кто в сумраке спрашивает
ртом полным слов любимцев Б-жьих
вбитых
доисторической болью
 
 
Любовь сняла саван
опутано пространство
нитью тоски твоей.
Созвездия назад отскакивают
от глаз твоих
чье солнечное вещество
обугливается тихо
 
 
Но над головой у тебя
морская звезда уверенности
со стрелами воскресения
сверкает алым рубином —
 

*** (Ах, как мало понимаешь…)

 
Ах, как мало понимаешь
пока знают глаза только вечер.
Окна и двери открываются сами собою
перед уходом.
 
 
Пламенеет беспокойство
убежище для бабочек
молящихся родиной
 
 
пока наконец твою страшную рану
твое сердце
рыболовным крючком
не разорвут во исцеление
небо и земля
пеплом поцеловались в твоем взоре —
 
 
О душа – прости
что я тебя вернуть хотела
ко стольким очагам покоя
 
 
Покой
ведь это слово – только мертвый оазис —
 

*** (Позади губ ждет несказанное…)

 
Позади губ
ждет несказанное
рвет пуповину
слов
 
 
Мученическая смерть букв
урна рта
духовное вознесение
из боли режущей —
 
 
Но дыхание внутренней речи
сквозь жалобную стену воздуха
веет исповедью разрешившейся от бремени
тайн
никнет в убежище
мировой раны
еще в своей кончине
Б-га подслушав
 

*** (Все землемерные пальцы…)

 
Все землемерные пальцы
поднимаются
от границ праха
и
усеянный глазами
херувимский платок на висках
так взор глядит
сквозь опустошенную линзу солнца.
 
 
Нападает сон на крыши и стены.
 
 
И ангел покинул нас
увенчанный грезой.
 
 
Шурша мимо слуха
парóм
проникнутый тобой
 
 
Мы
только мы
 

*** (Запугана единорогом Болью пронзена…)

 
Запугана
единорогом Болью пронзена —
 
 
Стражник
стражник
ночь уже прошла?
 
 
Драма – черная эпоха —
с бесконечными речами
губы замкнуты колючкой.
 
 
Молнии окаменели солью
точат покаянье
погребенное в крови —
 
 
Стражник
стражник
Господу скажи:
выстрадано все
 
 
и
время зажигать
костры
утро поет
и ночная кровь
с криком петушиным
должна пролиться —
 

*** (Отвернувшись, жду я тебя…)

 
Отвернувшись,
жду я тебя,
далеко ты от живых
или близко.
 
 
Отвернувшись,
жду я тебя,
ибо не подобает
силками желания
ловить вольноотпущенников,
еще увенчанных
короной планетного праха. —
 
 
Любовь – растение в песках,
горит пламенем
и не сгорает.
 
 
Отвернувшись,
жду я тебя.