Текст книги "Мне тебя заказали"

Автор книги: Сергей Рокотов

Соавторы: Григорий Стернин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6

Как же все в жизни относительно! Ещё вчера он был полон сил и надежд, он гордился собой, считал себя честным и порядочным человеком, а теперь… Какой замечательный сюрприз он себе преподнёс… И зачем, зачем он это сделал? Зачем они это сделали?!

Алексей лежал на диване в квартире Сергея Фролова и глядел в потолок. Гудела голова от вчерашнего выпитого, сильно тошнило. Но главное – тошнило от того, что они сделали…

…Настя обрадовалась, когда увидела его, стоявшего в дверях, постаревшего, обветренного, но прилично одетого, и самое главное – живого! Она бросилась к нему на шею и зарыдала. Рыдала она долго, а он гладил её по спине и белокурым волосам и испытывал ощущения, которых сам стыдился. Но он, сорокалетний мужчина, здоровый, полный сил, целых семь лет не общался с женщиной. А она была рядом, прижалась к нему и рыдала на его плече, красивая, тёплая, вызывающая жгучее желание…

Он очень бережно и деликатно отстранил её от себя, и они прошли в комнату. В этой комнате он жил, когда вернулся из Таджикистана и приехал к Сергею. Здесь они пили за счастливое будущее и ели вкуснейший плов, приготовленный Сергеем. Здесь Сергей внушал ему уверенность в себя, в свои силы… А теперь…

Огромный портрет Сергея в траурной рамке весёлыми глазами глядел на него со стены. А бледная Настя сидела напротив него и вытирала слезы…

Вошла Маринка. Алексей помнил её годовалым пухленьким малышом, теперь же это была худенькая девятилетняя девочка с каштановыми волосами и грустными глазами, очень похожая чем-то неуловимым на покойного Сергея. «Как Настя объяснила ей смерть отца?» – подумал, кусая губы, Алексей.

Настя пристально поглядела на него и произнесла, не отрывая взгляда:

– Это дядя Лёша, Мариночка. Ты помнишь его, это папин друг. А папа скоро приедет из командировки, – чеканя слова, сказала она.

– А почему Ленка и Ромка говорят, что папа умер? – спросила неожиданно Маринка, грустно глядя на портрет отца. – Они говорят, что на кладбище был взрыв и мой папа там погиб…

– Глупости они говорят, просто глупости! – крикнула Настя и прижала к себе дочку, стараясь не разрыдаться. – Они дураки и ничего не знают про нашего папу. Папа уехал в Америку, он там читает лекции… Ты же помнишь, какую красивую куклу он тебе оттуда прислал…

Маринка как-то недоверчиво поглядела на мать и выбежала из комнаты.

– Когда погиб Сергей, ей было семь лет, а теперь девять, – всхлипнула Настя. – Она все понимает, все… Ладно, Алёша, давай посидим и помянем нашего Сереженьку. Он так тебя любил, так переживал, когда тебя осудили. Лица на нем не было, он то кричал, ругался на адвоката, на судью, говорил, что они подкуплены мафией, а то сидел, молчал, глядел в одну точку… Кстати, ты знаешь про свою Инну? – неожиданно спросила она.

– Смотря что, – пожал плечами Алексей.

– Как что? Она же устроилась работать в другую фирму, основанную ветеранами Афганистана. Сергей тогда сгоряча уволил её, а потом разобрался что к чему и помог ей устроиться в эту фирму бухгалтером.

– Это я знаю, – мрачно произнёс Алексей.

– Вот там-то она и познакомилась с Володей Хохловым. Они собирались пожениться. Так вот, разве ты не помнишь список погибших на кладбище? Он ведь тоже там был, Володя Хохлов.

– Что ты говоришь? – привстал с места Алексей.

– А я думала, ты знал. Просто так спросила… Сергей ведь писал тебе, что она собирается замуж. Я ещё просила его не писать, а он крикнул, что не собирается ничего от тебя скрывать.

– Да, он писал. Но он не назвал фамилии. Просто – собирается замуж за сослуживца. А ты знала его?

– Знала. Он бывал у нас. Скромный хороший парень. Но Сергей говорил, что она совсем не любила его. А после его гибели мы собрались вместе. Она очень переживала, рыдала. Так что, не знаю, Лёша, любила она его или нет… После этого я её больше не видела.

Настя накрыла стол, они сели и подняли рюмки с водкой.

– Ладно, Настя. Помянем моего славного боевого друга и твоего мужа Серёгу Фролова, – произнёс, глядя на портрет, Алексей. – Пусть земля будет ему пухом. А мы никогда его не забудем…

Настя промолчала, сглотнула слезы и выпила залпом свою рюмку.

Позднее приехала мать Насти и увезла Маринку к себе. Завтра – воскресенье, и занятий в школе нет.

А потом случилось э т о. Они очень много выпили, Настю развезло, она стала биться в истерике, Алексей утешал её. А затем они оказались на одной кровати…

…Ночью она ушла от него в свою комнату. А он, проснувшись, мучительно переживал случившееся. Со стены на него глядели весёлые глаза Сергея.

«Зачем мы это сделали? – буравила мозг неотвязная мысль. – Я предал своего друга, вот с чего я начал свою новую жизнь…»

– Мы больше этого не сделаем, – в унисон его мыслям произнесла Настя, бесшумно войдя в комнату. Алексей вздрогнул и посмотрел на неё. Она была одета вся в чёрное – чёрная блузка, длинная чёрная юбка. Белокурые волосы были сзади убраны в пучок.

Он промолчал, отвернулся. Она подошла к нему и положила руку на его седую, коротко стриженную голову.

– Не переживай, Лёша, не надо. Со мной была истерика, и ты утешал меня. И мы оба были пьяные. А больше этого не повторится. Хоть мы оба с тобой и свободны. Я уже второй год как вдова, а ты вдовец уже восьмой… Да, вот как получилось, и твоя жена, и Серёжа погибли от взрыва… Но у меня это впервые, – отвела взгляд она. – Ладно, вставай, одевайся. Позавтракаем и поедем на кладбище. Он же там и похоронен, на Востряковском… Вставай…

Эти слова успокоили Алексея. В конце концов, действительно, они оба свободны. Но он прекрасно знал, как любила она своего Сергея, знал и то, что он не любит её. Вчерашние слова Насти о том, что у Инны больше нет жениха, очень взволновали его. Это потом он про них забыл, увлёкшись воспоминаниями о Сергее и жалостью к Насте, перешедшей в кратковременную нежность. А теперь ему так хотелось увидеть Инну… Он вспоминал её голубые глаза, её руки, ноги, он вспоминал каждое нежное слово, сказанное ими друг другу, его приводили в трепет её слезы в зале суда, когда был оглашён суровый приговор. Он вспоминал о том, что у Инны был выкидыш, и теперь был полностью уверен, что это был именно его ребёнок, и, скорее всего, и эту мерзость подготовили Лычкин и его покровители.

Они позавтракали, попили кофе, а затем спустились вниз к его машине и сели в неё. В этот день было солнечно и тепло, Алексей почувствовал в воздухе запах весны…

– Прости меня, Настя, – тихо сказал он.

– Это ты меня прости… Моя вина, – так же тихо ответила она. – Устроила истерику, увидев тебя. А ты меня пожалел… Но ты меня не любишь, я знаю, кого ты любишь… Поехали…

Через полчаса были на Востряковском кладбище. В воскресный день машин на дорогах было мало. Около кладбища Алексей купил большой букет красных гвоздик.

«Майор Советской Армии Сергей Владимирович Фролов. 1957 – 1997», – прочитал он скупую надпись на памятнике из серого гранита. На нем был выгравирован портрет Сергея вполоборота с хорошо знакомой ему старой фотографии.

Алексей поклонился, положил на могилу цветы, легко дотронулся до плеча Насти, стоявшей перед могилой мужа с опущенной головой. И вдруг почувствовал, как сильно забилось его сердце. Он всегда ощущал тревогу перед каким-нибудь страшным событием, а тут он ощутил нечто совсем иное – стоя перед могилой друга, он почувствовал прилив сил. Он вдруг понял, что у него светло и радостно на душе. Попытался одёрнуть себя. «Отчего я радуюсь? Неужели оттого, что мой самый близкий друг в могиле, а я жив и здоров? Нет, не может этого быть, смерть Сергея я буду оплакивать до конца своей жизни… Тогда откуда же эта радость? Откуда?»

Он непроизвольно оглянулся и все понял. По дорожке с букетом цветов в руках шла Инна. На ней было длинное чёрное пальто. Голова была повязана чёрным платком. А рядом с могилой Сергея была могила Хохлова Владимира Петровича, жениха Инны. И именно к ней она шла с цветами. За высокой Настей его не было видно. Инна махнула рукой Насте, потом положила цветы на могилу Хохлова, постояла немного молча и только тогда сделала шаг по направлению к Насте и её спутнику, лица которого она не видела. Алексей стоял за Настей, словно окаменевший…

– Здравствуй, Настя, – тихо произнесла Инна. – Почему ты именно сегодня решила поехать на кладбище? Вроде бы никакой даты…

– Здравствуй, Инна, – так же тихо приветствовала её Настя и сделала шаг назад.

Инна опустила руки и застыла на месте от увиденного. У неё приоткрылся рот, она страшно побледнела. Было такое ощущение, что от неожиданности она может потерять сознание. Алексей сделал шаг по направлению к ней, не зная, как ему вести себя. Он хотел что-то сказать, но слова застыли у него на губах. Он открывал рот, как рыба, не произнося ни звука. Вопросительно поглядел на Настю.

– Это я позвонила Инне, – ответила на его немой вопрос Настя. – Да поздоровайтесь же вы, наконец…

– Здравствуй, Инна, – насупив брови, произнёс Алексей и протянул ей руку.

Инна продолжала стоять с опущенными руками. Вдруг на её щеках появилась краска, затем рот стал расплываться в счастливой улыбке, и неожиданно она бросилась на шею к Алексею и стала покрывать его лицо поцелуями. Улыбка тут же сменилась судорожными рыданиями.

– Алёша, Алешенька, – шептала она. – Алешенька, дорогой… Ты живой, ты живой… Прости, Настенька, – обернулась она к Насте, – прости меня… Только я не могу, я больше не могу…

– Да что ты, Инночка, за что? – шепнула Настя. – Счастья вам, ребята…

Алексей почувствовал, как и на его глазах появились слезы, а в горле встал какой-то необъятный комок, мешающий ему произнести хоть слово. Инна продолжала целовать его, рыдая. И вдруг отпустила его, внимательно поглядела ему в лицо и сказала:

– Извини, я, кажется, сошла с ума, Алексей. Ты же знаешь, что тут произошло… Володя Хохлов и я… Мы собирались пожениться…

Тогда Алексей взял её руки, снял с каждой перчатку и стал покрывать её пальцы поцелуями. Комок в горле наконец исчез, и он сумел произнести одну фразу:

– Я люблю тебя, Инна. Прости меня за все… Я не могу без тебя жить. Никого, кроме тебя, у меня нет…

Слезы брызнули у неё из глаз, и она бросилась к нему на шею. А с портрета на надгробном камне на Алексея глядели весёлые глаза Сергея Фролова. И он понимал, Сергей прощает ему и то, что произошло ночью, и его сегодняшнее счастье. Потому что друзьями люди остаются и после смерти…

Через двадцать минут они втроём сидели в машине.

– Поехали ко мне, Настя, – предложила Инна. – Отметим все это… – Она потупила глаза и бросила короткий, полный нежности взгляд на Алексея.

– Нет, Инночка, спасибо, – отказалась Настя. – Скоро мама Маринку привезёт, а завтра ей рано утром в школу… Езжайте сами…

– Да мы хоть до дома тебя довезём, – предложил Алексей.

– Не откажусь, отсюда трудно добираться до Ясенева, хоть и близко.

Настю отвезли домой. Она вышла из машины и медленно побрела к подъезду. Алексей и Инна молча провожали молодую вдову взглядами. А когда за ней захлопнулась дверь подъезда, они по какой-то внутренней договорённости вышли из машины, сели на заднее сиденье и долго молча целовались…

– Как я тосковал по тебе, – сказал, тяжело дыша, Алексей.

– А я… А я… – рыдала Инна. – Как мне было плохо и одиноко…

– Но почему же ты мне не написала?

– А почему ты мне не написал?

Алексей улыбнулся, пожал плечами, и их губы снова слились в поцелуе…

Долго они так просидели. Наконец Инна сказала:

– А у меня теперь отдельная квартира.

– Я слышал… Где это?

– Недалеко. Улица Новаторов. Поехали ко мне…

Они пересели снова на передние сиденья, и Алексей тронул машину с места.

В её уютной однокомнатной квартире Алексей сполна оценил слова Барона о том, что только тот, кто побывал за решёткой, сумеет оценить прелести обычной человеческой жизни. Ради этого дня, ради этой ночи можно было бы прожить всю предыдущую жизнь, до того он был счастлив. Они не выясняли отношения, не говорили о прошлом, они просто любили друг друга и наслаждались друг другом.

– Какой же я был идиот, – только и сумел произнести Алексей, лёжа в постели.

– Это я круглая дура, Алёшка, – ответила ему Инна. – Просто ревнивая дура… А она… – начала было Инна, но тут же осеклась, не желая в такую чудесную ночь говорить о плохом.

И все. Снова ласки, снова поцелуи… Потом они полуголые пили шампанское на её уютной маленькой кухоньке.

И только утром за кофе они заговорили о прошлом.

– Да, я жила с этим негодяем Лычкиным, – сказала Инна. – Но я прогнала его ещё до знакомства с тобой. А Лариса присутствовала при этом разговоре. Она стала его любовницей, а теперь его фактическая жена. Он ныне крутой, управляющий казино, – помрачнела она. – Потом он неожиданно приехал ко мне, когда тебя арестовали. Предлагал помощь.

– Адвокат принёс мне в тюрьму фотографию, где были изображены ты и Лычкин в его машине, – тяжело вздохнул Алексей. – А конверт был подписан твоим почерком…

– Ах, сволочь! Сволочь, гадина, скотина! – вскочила с места Инна. – А я не могла найти тот конверт, подумала, что выбросила впопыхах. Он же зашёл в комнату якобы за зажигалкой, когда я стояла в прихожей. Значит, он и взял этот конверт. А потом кто-то сфотографировал нас в его машине. Я ехала в женскую консультацию… – Её губы скривились, она еле сдерживала слезы, вспомнив про неродившегося ребёнка. – Я ведь делала аборт именно от него. И похвасталась, что снова беременна… А потом… потом меня напугали в тёмном подъезде… И произошёл выкидыш… Сволочи, гады… Это все они… Сейчас я ему позвоню и все скажу…

Она бросилась к телефону, но Алексей подошёл и положил свою ладонь на её пальцы.

– Не надо, – тихо произнёс он. – Не надо, Инночка. Это не метод. Он ответит по-другому. Как надо ответит.

Он смертельно побледнел, глаза его загорелись каким-то дьявольским огнём, и Инне стало даже страшно.

– Ты что-то задумал? – одними губами прошептала она. – Не надо, Алёшка… Я боюсь за тебя…

– Не бойся, дорогая, – также еле слышно ответил он. – Ничего теперь не бойся. Все страшное у нас позади. Они посмеялись над нами, теперь пришла наша очередь посмеяться всласть…

Глава 7

Евгений Петрович Шервуд сидел, развалившись в мягком кресле, держа в руках семиструнную гитару, перебирал струны и приятным тенорком напевал романс:

– «Белой акации гроздья душистые ночь напролёт нас сводили с ума…»

Напротив него сидела его новая пассия, кареглазая Лерочка. Она восторженно глядела на Гнедого и слегка подпевала.

– Как вы прекрасно поёте, Евгений Петрович, – щебетала она.

– Да, по вокалу в театральном училище у меня всегда были одни пятёрки. Преподаватель говорил мне, что я вполне могу стать шансонье вроде Шарля Азнавура или Леонида Утесова. Но… – вздохнул он. – Не судьба… Судьба, как видишь, готовила мне роль предпринимателя… А, честно говоря, я жалею о своей несостоявшейся актёрской карьере. Что мне все это? – Он холёной рукой с многочисленными перстнями на пухлых пальцах показал интерьер роскошной гостиной с огромной хрустальной старинной люстрой под высоким потолком и картинами в золочёных рамах на стенах. – Суета, бутафория, показуха… Разве в деньгах счастье? Искусство превыше всего, Лерочка… А я теперь так далёк от этого светлого безоблачного мира…

– Не так уж вы далеки, – возразила Лерочка. – У вас дома бывают такие знаменитости…

Она была права. Не далее как неделю назад Гнедой в два часа ночи позвонил известному эстрадному певцу Валерию Рудницкому и распорядился, чтобы он немедленно прибыл к нему на дачу развлекать крутую публику. Рудницкий пытался было возражать, но Гнедой грубо оборвал его, сказал, что, если не приедет, он труп, что машина уже выехала за ним и чтобы он немедленно собирался и надел русскую красную рубаху и шёлковые шаровары, в которых он недавно выступал в концертном зале «Россия». Перепуганный певец вынужден был согласиться. Его привезли в особняк Гнедого, где уже гудела пьяная и обкуренная братва. Рудницкий встал посередине каминного зала и стал петь свои коронные шлягеры. Братва хлопала в такт и приплясывала. В конце вечера один из братков стал плевать на стодолларовые купюры и наклеивать их на лоб Рудницкого. И тот не мог ничего противопоставить этому и делал вид, будто вакханалия ему вполне по душе… Лерочка также присутствовала на этом «бенефисе» известного певца.

Пребывание в этом же особняке не менее известной эстрадной певицы Дианы Клинг и киноактрисы Дарьи Кареловой несколько месяцев назад было ещё более драматично, учитывая пол и красоту обеих дам. После выступления и стриптиза было экстравагантное продолжение банкета со множеством весьма оригинальных участников. Карелова хотела после этой славной вечеринки обратиться в прокуратуру, но ей позвонили и вежливо предупредили, что делать этого ни в коем случае не следует, учитывая криминогенность обстановки. Так что пришлось умыться и снова продолжать беззаветно служить искусству…

– Нет, Лерочка, нет, не могу с тобой согласиться, – вздыхал Гнедой. – Если бы ты знала, как я завидую тем, кто может донести до зрителей тепло своей души, свой искромётный талант. Белой, разумеется, завистью, но… тем не менее завидую… Впрочем, очень поздно, а я так сегодня устал. Пошли в опочивальню, рыбка моя… – прошептал он и прижал её к себе.

– Евгений Петрович! – В комнату всунулась круглая голова телохранителя. – Там к вам участковый Трынкин явился. Говорит, срочное дело…

– Обалдел он, что ли, в такое время? – искренне возмутился Гнедой. – Гоните его в шею… Да и не Трынкин у нас участковый, а, насколько я помню, Виктюшкин. А это какой-то шарлатан… В шею его, да собак спустите…

– Евгений Петрович, – защебетала Лерочка. – Вы же не бросите меня в такой момент, я так возбудилась… Гоните всех посетителей… Гоните… Они отнимают у нас мгновения счастья… – Она обняла Гнедого за шею и, не стесняясь присутствующих, смачно поцеловала его в губы. Гнедой совершенно разомлел и укоризненно поглядел на телохранителя, вошедшего в столь неудачный момент.

– Говорит, что он недавно назначен, – бубнил телохранитель, глядя в пол. – Мокруха, говорит, в посёлке, какого-то человека только что застрелили…

– Мать его… Застрелили так застрелили, я, что ли, его застрелил? – проворчал Гнедой, однако, вставая и натягивая на себя спортивные брюки и куртку. – Не пускать его сюда, сам выйду. Собак в ангар загоните, мент все-таки, порвут, отвечай потом… Мокруха, говорит? Я муху не могу убить, жалею божье создание… Почему, если что, так сразу ко мне?

Он вышел на хорошо освещённый многочисленными прожекторами участок. Около калитки стоял невысокого роста мужчина в милицейской форме.

– Ради бога, извините, Евгений Петрович, – бормотал мужчина. – Тут такое дело… Я новый участковый Трынкин. Вот моё удостоверение…

– Евгений Петрович, – выскочила на крыльцо Лерочка. – Я вас жду с нетерпением…

– Сейчас, сейчас, рыбонька! Уже иду, уже спешу! – ласковым голосом проворковал Гнедой. – А Виктюшкин где? – спросил он, брезгливо взяв в руки удостоверение, невнимательно его прочитав и вернув милиционеру.

– Да он переведён в распоряжение областного управления… А я только принял должность, и надо же… Убит неизвестный человек… Зверски убит… Десять выстрелов в упор, лица невозможно узнать. Его отвезли в районный морг. Я просто хотел у вас спросить, не видели ли вы около своей дачи каких-нибудь подозрительных субъектов?

– Да я каждый день их вижу! – расхохотался Гнедой. – Вы знаете, Крынкин, сейчас все люди какие-то подозрительные, до того подозрительные, что у меня даже возникает серьёзное подозрение в антропологической катастрофе… Даже хотя бы поглядеть на моих добрых друзей, – показал он на телохранителей. – Или даже, извините, на вас, если не принимать во внимание вашу форму. Глядя на вас без формы, трудно было бы сказать, что вы приличный человек… Я совершенно без обид, теоретически, так сказать… Это ещё что такое, черт побери? Только этого нам не хватало для полного счастья!

Его реакция была вызвана тем, что в ту минуту, когда он рассуждал об антропологической катастрофе, и свет в доме, и уличные фонари мгновенно погасли, и они остались в кромешной темноте. Из запертого ангара раздался оголтелый лай собак. А из дома послышался вопль Лерочки:

– Евгений Петрович! Тут темно! Мне страшно! Идите же скорее ко мне!

– Черт знает что здесь творится, – извиняющимся голосом произнёс Трынкин. – Пришёл побеседовать, и на тебе!

– Фонарики принесите! – скомандовал телохранителям Гнедой. – Темно, как у негра в жопе! – перестал выбирать выражения раздражённый хозяин. Только собирался пойти наслаждаться новой подружкой, так мало того, что мент на ночь припёрся с какой-то гребаной мокрухой, ещё и свет погас… – И машину в гараж не загнали, лоботрясы, – проворчал он. – Теперь не надо, побьёте ещё машину, вижу, уже все пьяные. Ладно, Крынкин, ступайте, завтра придёте при свете дня, не могу сейчас разговаривать. Никого к тому же я не видел и ничем следствию помочь не могу, при всем моем уважении к органам правопорядка…

Но Трынкин уходить не собирался. Он стал рассказывать Гнедому об ужасном состоянии трупа и подробно говорил о том, на каком именно месте он этот труп обнаружил. А обозлённый до предела Гнедой не мог выставить участкового милиционера за дверь и вынужден был слушать его никчёмный вздор, совершенно его не интересующий. Болтал он не менее пятнадцати минут, и только пообещав явиться на днях к нему в отделение, Гнедой умудрился выставить болтуна вон…

– Свечей побольше! Свечей и шампанского! – скомандовал Гнедой. – И вообще, надо делать автономную подстанцию. Чтобы не зависеть от всяких шарлатанов и головотяпов… А пока будем наслаждаться… Сюда свечи, сюда, будет вечер при свечах, как в пушкинские времена…

Обнял Леру за тонкую талию и повёл в опочивальню.

…Был май, светало уже довольно рано. С края большой поляны стояла «девяносто девятка» вишнёвого цвета. В ней уже второй час сидел Алексей Кондратьев и напряжённо курил. Он знал, что «Мерседес-600» Гнедого рано утром должен выехать из виллы. Об этом ему сообщило доверенное лицо, вхожее в дом Гнедого. В руках у Алексея был пульт… Сердце колотилось, но на душе было легко и весело. Именно сегодня, пятнадцатого мая 1999 года, он должен был осуществить первый акт своего плана. И он верил в успех дела. Все было продумано до тонкостей…

Барон поведал ему, что недавно в особняке Гнедого произошёл крупный скандал, связанный с пребыванием там эстрадной певицы Дианы Клинг и киноактрисы Дарьи Кареловой. Он рассказал, что возмущённая и униженная Карелова пыталась возбудить против мерзавца и насильника уголовное дело, но у неё ничего не получилось. Барон дал Алексею адрес и телефон Кареловой.

Алексей позвонил актрисе и предложил ей отомстить Гнедому. Ни секунды не раздумывая, Карелова предложила ему приехать к ней домой.

Красная от гнева, взволнованная до предела, двадцатисемилетняя Дарья ходила по квартире, беспрестанно курила и площадно ругалась в адрес Гнедого. Алексей, выслушав все это терпеливо и внимательно, попросил теперь выслушать его.

Когда он изложил ей свой план, она взмахнула кулачком и выкрикнула нечто вроде индейского клича. Она готова была сделать все, что от неё потребуется. А от неё требовались два человека: очаровательная молодая актриса и талантливый актёр средних лет, желательно малоизвестный и невзрачного вида.

Узнав, что молодой актрисе придётся подкладываться под Гнедого, она ответила, что врагу этого не пожелает и даже ради святой мести на такое не пойдёт… Актёра же она порекомендовала, своего хорошего знакомого театрального актёра Германова. И все же обязательно нужна была женщина, вхожая в дом Гнедого, которая бы сообщала о всех его миграциях и подстраховала в нужный момент Германова в роли участкового. Не помешало бы узнать кое-что и о личной жизни Михаила Лычкина. Алексей уехал, а через день Карелова позвонила ему.

– Приезжайте, – произнесла она. – Видит бог, я этого не хотела. Сболтнула одной… своей горячей поклоннице… И она взялась. Талантлива и красива до умопомрачения… Нина Туманович, студентка ВГИКа. Приезжайте, будут она и Германов. При них можно говорить все, что угодно…

Да, в Нину Туманович трудно было не влюбиться. И Гнедой обязательно клюнет на неё. Молодую высокую шатенку Туманович просто распирало от ярости и желания отомстить за старшую подругу, перед талантом которой она преклонялась.

– Эти крутые не считают нас за людей, – кричала она. – Мы для них обычные шлюхи… А мы актрисы, мы люди искусства, и я не хочу, чтобы со мной, например, обошлись так же, как с Дашенькой. А я с детства обожала её, я считаю её нашей самой талантливой актрисой. Я и во ВГИК поступила, чтобы пойти по её стопам, хотя её переплюнуть невозможно… А эта сволочь… Он так с ней обошёлся, подлец… Нет, я сделаю все, что от меня потребуется… Чем меньше будет на земле таких новоявленных Калигул, тем лучше…

– Только учтите, девушки, что последствия будут очень серьёзными, – предупредил Алексей. – Чтобы потом не пошли на попятную… Впрочем, вам, Нина, придётся только находиться при Гнедом, вы ничем не рискуете, раз уж взялись за подобное малоприятное дело… Вам нужно будет время от времени звонить в условленное место, ну, например, к Даше домой, поскольку это не вызовет никаких подозрений, и эзоповым языком рассказывать то, что нужно… Это вы сумеете… А вот вы, господин Германов, рискуете очень сильно, пожалуй, больше всех рискуете… Если Гнедой заподозрит вас в обмане, вам останется одно – набрать номер моего мобильного телефона по вашему, который я вам дам, и звать на помощь. Но тогда сорвётся весь план… И в дальнейшем ваша жизнь будет находиться под угрозой…

– Вы меня не стращайте, – произнёс невысокого роста, сутулый, с сильными залысинами, Германов. Потом блеснул глазами и добавил: – Если бы не ваше предложение, я все равно бы убил эту падаль… Подкараулил и убил бы… Я давно люблю Дашеньку, и она знает об этом. Сама она, правда, меня не любит, – бросил он мимолётный взгляд на неё, – но для меня это не обязательно… И когда она рассказала мне о том, что произошло в ту ночь… – Он побледнел и закурил. – Я давно вынашивал планы мести этой гниде. Только не мог ничего придумать… Я бывал там… около его бунгала… Но он постоянно с охраной, не знаю, как к нему подобраться. Так что вас просто бог послал… И не стану я звать на помощь, понятно? Если он меня заподозрит, я просто погибну там, но вас не выдам ни в коем случае. Потому что вижу: что вы очень серьёзный человек и настроены тоже очень серьёзно. И все равно не оставите мецената, поклонника муз в покое… Так что не сомневайтесь во мне…

– Я не сомневаюсь, господин Германов, только очень уж вы взволнованы, боюсь, ваш праведный гнев может выдать вас, – заметил Алексей.

И тут же лицо Германова изменилось, носик навострился, даже лоб как-то уменьшился, глаза стали круглыми, подозрительными и угодливыми. Он подошёл к Алексею, взял его бережно за локоть и произнёс:

– Я ваш новый участковый Трынкин. Вместо Виктюшкина… Извините, Евгений Петрович, но у вас в посёлке обнаружен обезображенный труп. К кому мне обращаться, как не к самым уважаемым людям в округе?.. Извините за поздний визит, но и меня поймите тоже… – Помолчал немного, а потом нахмурился и произнёс: – Расскажу вам кое-что из моей прежней деятельности… Однажды мой начальник майор Пронькин…

– Отлично, прекрасно, – порадовался за него Алексей. – Только учтите, вам придётся занимать его довольно долго. И в кромешной тьме…

– Хотите, я вам буду травить анекдоты в течение всей ночи, ни разу не повторяясь?.. Или рассказывать о своей жизни и своём самочувствии, – предложил Германов. – Просто так, на спор…

– И не беритесь, – рассмеялась Карелова. – Он про одну болезнь может рассказывать битый час…

– Ладно, – вздохнул Алексей. – По коням, короче! О дате нашего представления сообщу дополнительно. А от вас, Дарья Александровна, потребуется немного выдержки. Ведь это вы должны представить Шервуду его новую будущую любовницу… Сумеете?

– Я как-никак тоже актриса, – гордо заявила Карелова. – И говорят, не такая уж плохая. Приз вот взяла на кинофестивале за лучшую женскую роль… Во Францию пригласили сниматься… Сыграю…

Через несколько дней она позвонила Гнедому, довольно резко отозвалась о ночном мероприятии и тут же попросила у него взаймы тысячу долларов, сослалась на то, что попала в передрягу и больше ей просить не у кого… Взамен пообещала познакомить его с потрясающе красивой подругой. Гнедой принёс витиеватые, наполненные садистским цинизмом извинения за своеобразно проведённую ночь, по своему обыкновению свалив все на своих корешей, а денег взаймы пообещал дать. Встречу назначили в ресторане «Золотой олень».

Гнедой сразу же обалдел, увидев Нину, представившуюся Лерочкой. Дал взаймы Кареловой тысячу долларов, просил не спешить с отдачей и стал намекать, чтобы она побыстрей из ресторана слиняла… Что она и не преминула сделать, так уж ей была ненавистна эта толстая харя с масляными похотливыми глазами… А «Лерочку» он прямо из ресторана повёз к себе на дачу…

Преодолевая физическое омерзение от общения с владельцем дачи, Нина Туманович постоянно помнила о святой мести и роль свою играла блестяще. Разыгрывала из себя круглую дурочку, эдакую секс-бомбочку, а сама время от времени звонила Даше и докладывала о своих успехах. Правда, все же старалась, чтобы хозяина не было дома.

«Такой человек, Дашенька, – щебетала она. – Чем он тебе не понравился, не понимаю… Ну и вкус у тебя… Таких мужиков я сроду не имела… Ты знаешь, он пообещал купить мне три шубы – норковую, шиншилловую и из чернобурки… Пятнадцатого пообещал купить… А встаём мы рано и занимаемся любовью, каждый день… В шесть утра встаём…»

Разговор записывался, а потом его расшифровывал Кондратьев. Вышесказанное обозначало, что пятнадцатого в шесть утра он выедет из дома.

Разумеется, рассчитывать на то, что все пройдёт гладко, не приходилось – слишком уж непредсказуемым человеком был Гнедой. Так что были и запасные варианты. Но на сей раз все получилось, как по заказу. И «Мерседес», не загнанный в гараж, так что туда не пришлось проникать, и расслабленное состояние Гнедого в тот вечер, его презрение к участковым милиционерам, нежелание разбираться ни в чем, что не относится к его священной особе, и внимательно изучить липовое удостоверение, и мастерство электрика, отключившего свет именно в ту минуту, когда нужно, не раньше и не позже, – все это позволило Алексею проникнуть на территорию Гнедого и быстро установить под кузов его «Мерседеса» радиоуправляемый фугас.

А теперь он ждал появления лимузина, чтобы нажать кнопку пульта.