Текст книги "Грозный всадник"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Не унимался Дятлов:

– Не так, не так поступает Разин.

По любому поводу с осуждающим словом Лазутка лезет. Ругал он Разина и за то, что очень крут атаман с теми, кто засыпал в дозорах:

– Не жалеет людишек Разин, не ценит казацкую кровь!

И за то, что, заметив склонность к спиртному, приказал Степан Тимофеевич всыпать кнутов Гавриилу Копейке:

– Что же, выпить нельзя казаку!

И даже за то, что заставил Разин Гуся и Присевку сидеть заниматься грамотой.

– Зачем же мучить зазря казаков? Что мы – поповского роду-племени! Да я бы...

– Ты бы! – смеялись в ответ казаки.

Все знали, что Дятлов завидовал Разину. Лазутка и сам норовил в атаманы. Мечтал стать хотя бы сотником, хотя бы десятником.

Только не избирали люди почему-то его в атаманы. Даже в сотники, даже хотя бы в десятники. Был он Лазуткой да так и остался.

ТРУБКА

Была у Разина трубка. Любимая. Из ясеня.

И вот обронил Степан Тимофеевич трубку. Стоял у борта на струге. Шлёпнулась трубка в воду. Буль – и пошла на дно.

– Эка напасть! – ругнулся Степан Тимофеевич. – Примета к тому же недобрая.

Трубка досталась ему от отца. А отцу, говорят, от деда.

– Да мы её враз! – тут же вызвались казаки.

Остановили разинцы струг. Разделись. И в воду. Ныряли, ныряли. Доставали до самого дна. А Волга – река не мелкая. Запыхались. Измучились. Нет трубки.

– Вёсла в воду, – скомандовал Разин.

Так и осталась трубка на дне речном.

Погрустил, конечно, Степан Тимофеевич. Да что же делать. "Что с воза упало, то пропало" – не зря в народе так говорят. Однако прошла неделя. И вот явились к Разину три казака:

– Получай, батюшка атаман!

Глянул Разин – трубка. Та самая: отцовская, дедова.

Не поверил вначале Степан Тимофеевич. Покрутил в руках, посмотрел. Вот и зарубка, вот и щербинка. Вот и кольцо из меди – на месте разъёма.

– Она. Та самая. Ну и лешие! – произнёс Разин. Посмотрел на казаков: – Да как вы её? Откуда?!

Переступают с ноги на ногу казаки. Пожимают плечами. Мол, гадай, атаман, как желаешь. Как достали – дело второе. Главное – трубка есть.

– Спасибо, – казал Степан Тимофеевич. Отпустил казаков с поклоном.

Отпустил, а сам снова за трубку. Получше её рассмотрел, понял, что трубка не та. Та и не та. Схожа – тут спору нет. Две капли воды так не схожи. И всё же не та.

Усмехнулся Степан Тимофеевич.

Хотел разыскать казаков. Однако того не сделал. Решил не смущать умельцев.

Курит Степан Тимофеевич трубку. Струится над ней дымок. Струится, уходит в небо. Тает в бездонном небе.

Г л а в а п я т а я

СИМБИРСКИЕ СТЕНЫ

РАЗВЕРНУЛСЯ

4 сентября 1670 года разинская армия подошла к Симбирску. Остановил Степан Тимофеевич свои войска в трёх верстах ниже города. А потом, когда опустилась ночь, переправил их на челнах вверх по течению Волги и обошёл Симбирск с северной стороны.

Симбирский воевода Иван Милославский уже давно готовился к встрече Разина. Гарнизон у Милославского сильный – целых четыре стрелецких полка. К тому же собралось в Симбирске немало дворян из округи. Бежали они из своих имений. Искали защиты у стен симбирских.

Из бежавших сюда дворян Милославский тут же создал отряды.

Но главное, на помощь симбирскому воеводе пришёл из Саранска с войсками князь Юрий Барятинский. Дороден князь Юрий Барятинский. Многоопытен он в боях. Ходил на поляков, на шведов. Иноземным владеет боем, то есть сражаться умеет так, как учат тому за границей – совсем по последней моде.

Когда царь Алексей Михайлович отправлял князя Юрия на Волгу, в поход против разинцев, говорил государю Барятинский:

– Стыдно мне с ними биться. Рук негоже, царь-государь, марать. Да разве там войско! Шайка разбойников. Нет тут размаха для знатного война. Тут развернуться негде.

Ошибся князь Юрий Барятинский. Развернулся он всё же. Правда, не так, как думал.

Вывели воеводы свои войска. Приготовились к бою.

– Ты слева ударишь, князь Иван, – говорил Барятинский Милославскому. – Я же ударю справа. В клещи возьмём злодея. Потом по частям изрубим. Тесни его к Волге, чтоб скинуть в воду. Вот тут-то и будет военная мудрость.

Всё было бы хорошо, да спутал Разин боярские планы.

Ждут воеводы восставших с юга. Разин ударил с севера. Врезались разинцы в дворянское войско, прошли, как ножом по маслу.

Побежали войска боярские. Бросились воеводы в разные стороны. Милославский скорее к кремлю, под защиту дубовых стен. Барятинский тоже туда бы кинулся, да за речку Свиягу бежали его полки. Бежал за ними и князь Барятинский.

– Развернулся князь Юрий, развернулся, – смеялись разинцы. – Стоял к нам грудью, спину теперь показал.

ХИТРЫЙ НЕМЕЦ

Бросились казаки догонять уцелевших, заработали саблями, пиками.

Группа разинцев, вскочив на пригорок, увидела воина. По виду не дворянин, не стрелец. Одежда на нём необычная. Ни усов, ни бороды нет. Человек вытянул кверху руки и истошно кричал:

– Их бин* не русский! Их бин не русский!

_______________

* И х б и н (нем.) – я есть.

Хотели казаки проткнуть его пиками. А затем схватили и доставили Разину.

– Их бин не русский, – снова твердил человек и трясся как осиновый лист от страха.

И верно, по-русски говорил он с трудом. Но всё же понять удалось: солдат оказался немцем. Из его слов узнали и то, что в полках у Барятинского были также датчане и шведы.

– Да ну? – поразился Разин. – И датчане, и шведы!

А потом разобрали, что были не только немцы, датчане и шведы, но и голландцы были.

– Ты смотри, и голландцы, – покачал головой Разин. – Выходит, своих не хватает!

Иноземные солдаты служили в те годы в русских войсках – нанимались за деньги. Однако не думал Степан Тимофеевич, что повстречает их здесь, в боях под Симбирском.

– Худо боярам, худо, – усмехнулся Разин. – А ты, я смотрю, хитрый раз руки к небу задрал.

Казаки рассмеялись.

– Вас? Вас?* – залепетал немец.

_______________

* В а с? (нем.) – Что?

– Хитрый, – повторил Разин.

– Вас? Вас?

Из-за этого "вас" и прозвали казаки немца Васькой. Хотя имя его было совсем не Василий, и даже не Вильгельм, а Карл.

Смотреть на немца сходились толпами.

– Неужто немец?

– Вот это да!

– Ишь ты, кого побили! Значит, сила у нас в руках.

Смотрели разинцы на платье, на бритое лицо немца, поражались:

– Кафтан до пупа! Лицо – без волос, как локоть!

В первый же вечер казаки напоили Ваську вином. Он пел песни и даже плясал.

На следующий день немец заявил, что готов служить Разину. Стал выпытывать, сколько платят.

– Гельд, гельд*, – пояснял Васька.

_______________

* Г е л ь д (нем.) – деньги.

Казаки вначале не поняли. А когда поняли, долго, в свою очередь, не могли растолковать немцу, что денег тут никаких не платят. Бьются люди по доброй охоте. И награда им будет тогда, когда всех бояр изничтожат. И наградой будут не деньги, а жизнь для всех равная, то есть каждому счастье и воля.

Немец хлопал глазами, не верил.

– Гельд, гельд, – опять твердил о своём.

Через несколько дней немец бежал.

Сообщили об этом Разину.

– Атаман, прикажи отрядить погоню.

– Бог с ним, – ответил Разин. – Пусть в живых остаётся. Может, немец вернётся к себе домой. О том, что видел и слышал у нас, расскажет.

ДЕЛИКАТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Много в войсках у Разина прославленных атаманов: Михаил Харитонов, Максим Осипов, мариец Мирон Мумарин, чуваш Алгилда Атимов, татарин Алмакай, мордвин Павел Елашев, атаман Прокофий Иванов, которого прозвали Шумливый, прославленный Василий Ус, Михаил Чирок, атаманы Иван и Сергей Васильевы, Фёдор Шелудяк и другие.

Под началом у некоторых из них было по десять, по двадцать тысяч восставших.

Уходили разинские отряды от Волги на сотни и сотни вёрст. Отправлял их Разин и из Саратова, и из Самары, посылал и отсюда, из-под Симбирска.

Брали они города: Пензу, Саранск, Алатырь, Космодемьянск. Не счесть всех городов, взятых разинцами.

Вдали от движения главного войска возникали и собственные отряды. Появлялись и новые командиры.

А тут вдруг Разин узнал, что атаманом большого отряда, действовавшего под Арзамасом, в Кандомском и ближайших к нему уездах, – женщина. Зовут, мол, её Алёна.

– Баба? – не поверил Разин. А потом осерчал: – Уже и мужиков не хватает на белом свете! Что же, у неё под началом, выходит, бабы?

– Да нет, в штанах, кажись, люди, – ответили Разину.

Ещё больше осерчал Степан Тимофеевич:

– Мужики и чтобы ходили под бабой! Не верю. Не может быть!

Отправил Разин под Арзамас сотника Филата Гаркушу разузнать: всё ли так, как люди о том говорят.

Приехал сотник под Арзамас, остановился в каком-то селе.

– А правду о том говорят, что атаманом над вами баба?

– Какая же баба! – обиделись местные мужики на Гаркушу. – Сам ты баба, – ещё добавили.

"Видать, сбрехали людишки отцу атаману", – подумал Гаркуша. Однако решил к Разину пока не возвращаться, а самому всё до конца проверить.

Разыскал он в лесах кандомский отряд. Увидел и атамана. Был тот статен, в кафтане, в шапке. В седле, как казак, держался.

"Мужик, как есть мужик, – подумал Гаркуша. – Да разве баба в седле удержится?"

Однако счёл нужным убедиться в этом доподлинно, чтобы Разину точный ответ привезти. Гаркуша исполнительным был казаком.

Решил сотник проверить арзамасского атамана на щип.

"Любая баба от этого взвизгнет, – рассуждал Гаркуша. – Щип её сразу выявит".

В тот же день, улучив минуту, разинский сотник и выполнил этот несложный план.

Возвращался назад, под Симбирск, Гаркуша с подбитым глазом и с огромной ссадиной на голове.

– Баба, истая баба, – доложил казак Разину. – Будь ты проклята! сплюнул Гаркуша.

– Да что ты, откуда таким красавцем? – не смог удержаться Разин.

Признался сотник, как выполнял он атаманское поручение.

Давно не смеялся так Разин. Плечи тряслись, ходили.

– Ну, раз у бабы такая рука, раз побила самого казацкого сотника, видать, по заслугам она в атаманах!

Почему-то все называли Алёну "старицей" – "старица Алёна". Хотя она женщина вовсе была не старая, даже меньше чем средних лет. Видать, выделяли люди её за ум.

Командиром была она очень отважным. Руководила отрядом умело. Когда же попала к боярам в плен, и тут проявила геройство: перед казнью над палачами своими смеялась.

Казнили Алёну страшно, заживо бросив в огонь.

Не верили даже бояре, что это обычная женщина. Считали её колдуньей.

"НАША ВАШИМ НЕ УСТУПИТ!"

Кремль в Симбирске был деревянный. Называли его "Рубленый городок". Стоял он в центре города на "венце" Симбирской горы, то есть на самом высоком месте. Ров, вал вокруг городка. По углам боевые башни.

За стенами кремля и укрылся воевода Иван Милославский. С ним были верные ему стрельцы и дворяне.

Взяв Симбирск, Разин тут же начал и штурм кремля. Понимал Степан Тимофеевич, что не будет в Симбирске полной победы, не двинуть походом дальше, пока воевода Иван Милославский сидит в кремле.

– Эх бы, с ходу, единым махом!

Пошли на стены разинцы ещё в темноте.

– На приступ! На слом! – прокричал Разин. И словно открыл плотину.

Потекли отряды и слева и справа. Земля загудела от топота ног.

– Не трусь! Поспешай! – неслись команды разинских сотников.

И вдруг рядом с Разиным, у самого правого уха, да так, что Степан Тимофеевич вздрогнул, прогремел молодецкий голос:

– Наша вашим не уступит!

И тут же, но уже с другой стороны, с левого уха, те же слова, но ещё зычней:

– Наша вашим не уступит!

Две ватаги обтекли Разина, чуть не сбив атамана с ног.

– Ну и лешие! – ругнулся Разин. Затем улыбнулся. Темнота укрывала бегущих. Но удальцов он признал.

Было это ещё в Царицыне. Во время ремонта царицынских стен.

– Не ленись! Поспешай! – неслись команды разинских сотников.

Степан Тимофеевич ходил, наблюдал за работой. Вдруг рядом с Разиным, прямо у правого уха, гаркнуло:

– Наша вашим не уступит!

И в тот же момент, но уже с левого уха, словно эхо, в ответ:

– Наша вашим не уступит!

А потом и справа и слева:

– Берегись, атаман!

Разин мотнул головой налево, направо. Видит, бегут две ватажки. В каждой человек по двадцать. Тащат огромные брёвна. Состязаются, кто первым с брёвнами к стене добежит. Несутся, и каждый кричит:

– Наша вашим не уступит!

– Сама пойдёт, сама пойдёт...

– Наша вашим не уступит!

– Сама пойдёт, сама пойдёт...

Залюбовался Степан Тимофеевич. Парни статные. Красивые, один к одному. Богатыри русские.

Вторая встреча произошла у них под Самарой: переправлялись разинцы с одного берега Волги на другой. На той стороне горели костры, варились для разинцев щи и каша.

Плыл Разин в челне, вдруг слышит с правого борта:

– Наша вашим не уступит!

Только повернул Степан Тимофеевич голову направо, как тут же ударило слева:

– Наша вашим не уступит!

Состязаясь между собой, разинский чёлн обходили две лодки. Признал Степан Тимофеевич молодцов. И те опознали:

– Привет атаману!

И снова своё:

– Наша вашим не уступит! – Лишь вёсла крылом взлетели.

Посмотрел на парней Степан Тимофеевич, не сдержался и сам.

– А ну, не отстать! – бросил своим гребцам.

Рванули гребцы что есть силы. Присоединился атаманский чёлн к гонке.

Пришли к берегу все разом. Лица у всех возбуждённые. Азартом глаза горят.

– Молодцы! – бросил парням Степан Тимофеевич. А сам подумал: "Ради чего же гнались? Прыть-то, поди, из-за каши. Тьфу!"

И вот встреча теперь в Симбирске. Слева и справа от Разина море людей. Мелькают армяки и рубахи, свитки и казацкие шапки, сабли, пищали, вилы, пики, рогатины и топоры. Тысяча жмётся к тысяче, сотня бежит за сотней. И всё это колышется, всё это движется, несокрушимо несётся туда к самой вершине Симбирской горы. И где-то уже оттуда, издалека, прорывают предрассветную темноту знакомые голоса:

– Наша вашим не уступит!

– Наша вашим не уступит!

Вместе со всеми парни идут на штурм.

– Удалой народ, удалой! Эка лихости сколько! – восторгается Разин. Им что каша, что труд, что бой – лишь бы не быть в последних. Вот ведь натура русская!

РОЗГИ

При взятии Симбирска попал к разинцам огромный обоз. Были в нём и хлеб, и соль, и ядра для пушек, и порох. Была и всякая обозная рухлядь: подковы, уздечки, колёсные спицы, дёготь, верёвки, гвозди. Были и... розги. Целых три воза. Ведал обозным хозяйством дворянин Ягужинский. Он и придумал розги.

– Для злодея везу, для злодея, – говорил Ягужинский. – Как побьём воровской народ, так и устроим великую сечу. Насмерть их, розгами. Для того и везу.

Отличался Ягужинский лютостью редкой. Вёз он не только розги. Были на обозных телегах и кнуты, и плети, и колоды с цепями, был и палаческий инструмент: топоры, пруты из железа, петли для виселиц, пыточные щипцы для раздирания тела. Находился при обозе и свой палач.

– Я человек запасливый, – говорил Ягужинский. И похихикивал: – Каждый третий пойдёт на виселицу, каждый пятый сядет на кол. Ну, а розги, эти, конечно, всякому.

Однако получилось всё вовсе не так, как мечталось о том Ягужинскому. Приехали розги с обозом в Симбирск. Тут и достались восставшим. Достались не только розги, но и сам Ягужинский.

– Розги? – переспросил Разин, когда донесли ему об обозном хозяйстве.

– Розги, батюшка атаман. Целых три воза. А есть ещё и кнуты, и плети, и палаческий, и пыточный инструмент.

– Ах ты! – вскипел Степан Тимофеевич. – Целых три воза. И плети, и розги! Кто лютость сию придумал?

– Дворянин Ягужинский, – сообщили Разину. – Дозволь, батюшка, его самого его же гостинцем попотчевать.

Усмехнулся Разин:

– Ну, раз так... Раз он до этих вещей охочий, раз он розог, плетей любитель – быть по тому, всыпать ему для пробы.

Схватили разинцы Ягужинского, содрали в момент штаны и рубаху, разложили пластом на лавке. Разобрали с возов плети и розги, построились в длиннющий, длиннющий ряд. Без малого на целую версту растянулись.

Вечером Разину доложили:

– Кончился Ягужинский. Засекли, атаман. Не дышит.

– Как – не дышит?! – осерчал Разин.

– Не выдюжил, батюшка.

– Эх, меры людишки не знают, – вздохнул Степан Тимофеевич. – Лютость пошла на лютость.

Обиделись разинцы:

– Не мы начинали!

– А нас бы помиловал?

– Да он же сам виноват. При его-то дворянской хлипкости и сотни розог, поди, хватило. Зачем же три воза брал?

ДВА КАЗАКА

Сдружились они в походах. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.

Вместе бились, вместе сражались. Под одной кошмой ночевали. В персидские земли ходили вместе. Астрахань штурмом брали. Голодая, делили краюху. Каплю воды на двоих делили. Вместе кубки хмельные пили.

На привалах вспоминали своих девчат. Сорока – свою Марийку, Телегин свою Дуняшу. Вспоминали родные земли. Сорока – своё Запорожье, бурный широкий Днепр. Телегин – равнины вокруг Черкасска, тихий и плавный Дон.

Жили два казака, словно родные братья. И радость и горе у них пополам. Всё тут на равные доли. И смерть им выпала – одна на двоих.

Не взяли разинцы при первом штурме Симбирский кремль. Люто сражались стрельцы и дворяне. Знали: не будет им от восставших пощады. Били картечью. Ядра горохом из пушек сыпали. Лили сверху, со стен, смолу.

Отвёл Разин бойцов на отдых.

При новой атаке Разин дал команду кремль запалить. Натаскали ночью разинцы хворосту, дров. Прикатили телеги с сеном. Обложили в нескольких местах кремлёвские стены.

– По-о-шёл! – скомандовал Разин.

Взметнулось по стенам пламя. Лизнуло ночное небо. Рассыпалось на сотни и тысячи искр.

Принялись стрельцы и дворяне огонь тушить.

– Сбивай его! Солью дави! Песком! – надрывал глотку воевода Иван Милославский. – Воду – безрукие! Во-о-ду!

В это время и начался новый штурм.

Иван Сорока и Фрол Телегин бежали вместе со всеми. Припасли они длинную лестницу. По этой лестнице и хотели подняться на стены.

Добежали друзья удачно.

– Доброе дело, доброе, – приговаривал Разин, наблюдая за огнём и атакой. – Вот так-то, воевода Иван Милославский. Вот так-то тебя – за горло двумя клещами.

Однако, подпустив разинцев к стене, осаждённые как бы спохватились.

– Пищали к бою! Смолу на стены! – гудел Милославский.

Когда Телегин и Сорока прислонили к крепостным брёвнам свою лестницу, сверху началась такая пальба, что лишь чудом они уцелели.

Глянули казаки налево, направо – в живых только их двое.

Приостановилась атака и тех, кто шёл за первыми следом. Не решаются люди под пули двинуться.

Стоят у стены казаки. Стоит Телегин и не видит того, как сверху в него стрелец из пищали целит. Не видит Телегин, но видит зато Сорока. Проворен в бою Сорока. Выхватил из-за пояса пистолет. Спас друга от верной гибели.

Не заметил Телегин стрельца, который в него из пищали целил, зато заметил другого. Другой же в Сороку целил. Проворен в бою Телегин. Выхватил из-за пояса пистолет. Спас друга от верной гибели.

Улыбнулись друзья друг другу. Прокричали своим:

– Братцы, не трусь!

– Братцы, вперёд!

Бросились казаки вверх по лестнице и увлекли своим примером других.

Они уже были у самого верха. Вот уже рядом обрез стены. Но тут над Иваном Сорокой нависла стрелецкая секира. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы Сороке в беде. Но рядом Телегин. Ловок в бою Телегин. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца. Выбил одну секиру, но рядом уже другая. Нависла она над самим Телегиным. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы в беде Телегину. Но рядом Иван Сорока. Ловок в бою Сорока. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца.

Улыбнулись друзья друг другу.

Ещё шаг, и быть бы казакам на стене.

И в эту секунду...

У Милославского был отряд лучников. Их стрелы и при первой атаке положили немало казацких голов. Били они и сейчас без промаха.

Выскочил лучник на стену кремля. Простилась стрела с тетивой. Пробила Сороке грудь, достала грудь и Телегина.

Рухнули вниз казаки.

На волжском обрыве, в общей могиле, спят они вечным сном. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.

Ходит над ними солнце. Ходит над ними месяц. Звёзды им с неба светят. Плещет о берег Волга. Ветры бегут над обрывом. Песни о дружбе казацкой поют.

БАБКА

Явилась к Разину бабка. Старая-старая. Согнулась от возраста бабка. Без клюки шагу ступить не может.

– К тебе пришла, атаман. В войско твоё казацкое.

– Эка шутница ты, старая! – рассмеялся Степан Тимофеевич.

– К тебе, к тебе, принимай, – повторила старуха. И даже клюкой о землю пристукнула.

– Ну и ну, – покачал головой Степан Тимофеевич. – Ты что же, саблей казацкой владеть умеешь?

– Нет, не умею.

– Может, стрельбе из пищалей обучена?

– Не приведи господи, – закрестилась старуха.

– Так, может, в пушкарном деле ты мастерица великая? – усмехнулся Разин.

– Нет, – заявила бабка. – Я слово волшебное знаю.

– Волшебное слово?

– Его, его, отец атаман. То слово страх из людей изгоняет.

Глянул искоса на бабку Степан Тимофеевич, задумался. А дело всё в том, что в войсках у Разина много было таких, кто впервые ходил под пули. Вот и попадались порой людишки, на которых страх находил перед боем.

Запомнился Разину случай. При штурме Симбирска приметил он парня. Парень как парень. Молод и строен. Не хуже любого другого скроен. Только страх у него в глазах. Пристроился парень сзади всех прочих. Шепчет:

– Царица небесная, матерь божья... – то есть храбрости парень просит.

Не помогла царица небесная. Не послала храбрости парню. Не сдвинулся бедный с места. Мало того – весь бой просидел в кустах.

Посмотрел на бабку Степан Тимофеевич:

– Ладно, умельство твоё испробуем. – Показал он бабке на трусливого парня: – Начинай вот хотя бы с этого.

На следующий день при штурме кремля Разин стал наблюдать за парнем. Парень как парень, молод и строен. Не хуже любого другого скроен. Только новое что-то в парне. Где же страх у него в глазах?

Двинулся парень со всеми в атаку. На стены Симбирска геройски лазил. Цел-невредим вернулся.

– Вот это да! – не сдержался Разин.

Слух о том, что появилась в войсках ворожея, быстро прошёл между разинцами. Немало людишек ходило к бабке. И каждый потом – в героях. Поражался такому Разин. Сам в волшебную силу старухи уверовал. Вызвал Степан Тимофеевич бабку:

– Колдовство-то твоё откуда? Волшебное слово в чём?

Усмехнулась Разину бабка, потянулась к атаманскому уху:

– Колдовства-то, родимый, нет.

– Как нет?! Своими глазами видел.

Вновь усмехнулась бабка:

– Доброе слово сказать перед боем – вот и будет волшебное слово.

ГОВОРИЛ МАКАР САЗОНОВ

– Ну, братцы, прощайте. Спасибо за хлеб, за соль, за дружбу, говорил Макар Сазонов. – Путь вам удачный, дальний, а я пришёл. Деревенька моя рядом. Речка у нас Свияга. – Был Сазонов из этих мест, из Симбирской округи. – Город я взял. А кремль и без меня осилите.

Случай ухода из разинской армии был не первым. Уходили люди и под Саратовом, и под Самарой, и во многих других местах. Покидали боевые отряды по одному, по два и даже целыми группами.

Добирались, как Макар Сазонов, до родных мест и расходились.

– Мы своё сделали, – говорили они. – Спасибо отцу атаману. Наша земля свободна. Пусть за другие места повоюют теперь другие.

Тянуло крестьян к дому, к земле. А тут ко всему поход совершался летом. Созрели хлеба. К хлебам мужиков манило. Убирать, молоть, на зиму припасы делать.

Разин удерживал и не удерживал. Понимал он мужицкую душу. Да и ведь силой людей не возьмёшь.

– Не держу, – говорил Разин. – Однако торопитесь. Рано бежите к стойлам. Рано. Тем, что пришли домой, дело ещё не кончилось.

Правда, войско всё время росло. Одни уходили, зато приходили другие. Но новый народ был необстрелянным. Без нужной военной выучки. В походах незакалённый. Ему и цена другая. Войско от этого слабло.

С Макаром Сазоновым Разин завёл более крутой разговор.

– Уходишь?

– Отпусти, отец атаман. Тутошний я, симбирский. Да я же своё сработал.

Разин вскипел:

– Работнички! А кому же Казань, Нижний, Владимир брать? Кому из Москвы выжигать боярство?!

– Да там же народ казанский, нижегородский... Каждому, стало, и брать своё. Найдутся и там людишки.

– "Своё"! – ругнулся Степан Тимофеевич. – Да если все врозь, что же у нас получится! Сила, считай, не в пальцах, а в кулаке. – Потом сказал уже тише: – Тут надо один к одному. Побьют нас бояре порознь.

Однако Сазонов всё же ушёл. Барин из их деревеньки бежал. Прибыл Макар домой – благодать. Мирно журчит Свияга. Для тебя и земля, и воля. Солнце тебе на небе.

Только рано радовался Сазонов. На помощь засевшему в Симбирском кремле воеводе Ивану Милославскому спешили царские войска. Вёл их снова князь Юрий Барятинский, тот самый, побитый Разиным в первом бою.

Один из дворянских отрядов и ворвался в деревню, в которой жил Макар Сазонов.

Схватили дворяне Макара. Люто его пытали. А потом для страха другим повесили.

Вспомнил, погибая, Макар Сазонов слова Разина, вспомнил, да поздно.

"ХОТЕЛОСЬ ЛЮДЯМ В ТАКОЕ ВЕРИТЬ"

Побился Оскарка Чертёнок с казаками об заклад, что первым ворвётся в Симбирск.

За первой атакой была вторая. Однако держался симбирский кремль.

– Эх, пушек мало, пушек! – сокрушался Степан Тимофеевич.

Плохо было не только с пушками. Пищаль одна на десятерых. Пистолет один на целую сотню. Ходят разинцы в атаку с топорами, копьями, вилами.

Чтобы сберечь людей, дал Разин отбой к атакам.

Решил Разин рядом с одной из сторон кремля, поближе к стене, насыпать высокий вал. А потом от этого вала протянуть переходы к стене. И по переходам на стены кремля ворваться.

Две недели готовили восставшие вал. Насыпали его и ночами и днями.

Вместе со всеми работал и Оскарка Чертёнок. Таскал мешком землю. Бегал проворно. Казалось, лапти земли не касались.

Началась осень. Низко над Волгой ползли облака. На улицах ветер бросался пылью.

В один из таких непогожих дней примчался к Разину всадник:

– Отец атаман, боярское войско идёт к Симбирску.

Это к Симбирску подходил князь Юрий Барятинский.

Через день снова гонец:

– Отец атаман, боярское войско всё ближе и ближе.

За этим и третий гонец примчался:

– Отец атаман, Барятинский рядом.

Не достроив до конца переходов, Разин дал команду к третьему штурму кремля. Расчёт был таков: ворваться в кремль до прихода боярских войск.

Разинцы стали заваливать проёмы между валом и крепостной стеной поленьями, брёвнами, хворостом, создавая из них настил.

И хотя пули врагов косили людей нещадно, и хотя ударили пушки из крепости, не дрогнули разинцы. Настил рос, рос. И вот подошёл к стене. Всё выше он, выше. Ещё немного, и откроется путь на стены.

– Ну держись! Ну берегись! – посылали разинцы угрозы в сторону крепости. – Ну-ка, Оскарка, берись за вилы!

И вдруг непредвиденное. С крепостной стены полетела вниз горящая пакля. В одном месте, в другом, в третьем, четвёртом, пятом... Коснувшись сухого хвороста, она взметнула немедля пламя.

Все поняли: стрельцы поджигают настил.

– Вали больше! Больше вали! – закричал Разин, показывая на поленья. Он надеялся верхним слоем поленьев прибить огонь.

Но дерево было сухим. Гигантский костёр зверем метнулся к небу.

На минуту у Разина мелькнула мысль: может, пламя пойдёт на стены и получится то, с чем не справились в прошлый раз, – пожар, уничтожив настил, уничтожит и стены кремля.

Но ветер дул не с руки, гнал огонь не к стене, а к штурмующим, к валу.

Попятились люди. Попятился Разин. У кого-то вырвался вздох:

– Эх, птицей на ту бы сторону!

И вдруг Оскарка Чертёнок сорвался с места. Подхватив свои вилы, ринулся разинец в пламя.

Замерли все. И тут же:

– Леший!

– Оскарка!

– Чертёнок!

Хотели люди вернуть смельчака. Но пламя укрыло героя.

Прошла минута, вторая. И вот опять увидели все Чертёнка. Уже там, за огнём. У самой стены. Жив, невредим Чертёнок.

Как он взлетел на стену, никто не понял. Но он стоял на самом её верху. И только одежда его горела.

Чертёнок вдруг побежал по стене. Заработал, как пикой, вилами. Взлетали на вилах тела стрельцов. Взлетали и тут же снопами падали: направо – внутрь кремля, налево – по эту сторону.

Чертёнок исчез со стены, словно растаял. Закрыл на минуту героя дым, а когда расступился – нет на стене Чертёнка. Нет, словно людям всё это привиделось. А может, и вправду привиделось? Может, и не было вовсе Чертёнка там?

Перекрестились разинцы. Один – за добрую память героя. Другие, те, что в силы волшебные верили, – за вечную жизнь. Надеялись люди: а вдруг объявится вновь Чертёнок?

– Может, он птицей ушёл в поднебесье!

Хотелось людям в такое верить.

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Князь Юрий Барятинский стоял у реки Свияги. Навстречу ему, стараясь удержать, не пропустить боярское войско к городу, Разин и вывел свои отряды.

Здесь, на холмах у Свияги, он и дал свой последний бой. Запели медные дудки. Сила пошла на силу.

Войска у князя были отборными. Почти каждый в полках дворянин, сын боярский, слуга государев. Были и иноземные ратники.

У дворян пушки, пищали, мушкеты. Кони добрые, сытые. Скакун к скакуну. В кольчугах всадники, в железных нагрудниках.

И всё же поначалу трудно было сказать, кому упадёт удача. С такой силой ударили разинцы, что Барятинский было дрогнул. Битва завязалась в разных местах. И если в одном побеждал Барятинский, то сразу и в другом, и в третьем верх доставался разинцам. Хотя и ходили они в атаки порой с топорами, с рогатинами. А многие просто с дубинами.

Однако сила есть сила, пушки есть пушки. Оправился вскоре Барятинский. Собрал дворян на одном из холмов. Расставил, устроил засады. И отсюда, с холма, начал атаку на разинцев.

На атаку Разин ответил атакой.

Повёл он на холм казаков. Врезались конники в дворянское войско.

– Руби-и! Секи-и! – кричал Разин.

Дворяне попятились. "Уж больно шибко", – подумал Разин. Но азарт сечи его увлёк.

– Коли-и! Работа-ай!

Рубится Разин. В седле приподымается. Удары налево, направо шлёт. Сабля обрушится молнией и снова взлетает к небу. Конь дрожит под наездником. Разин весь в битве. Шапка чуть сдвинута. Губа чуть прикушена. Взгляд ястребиный. Глаза чёрным огнём горят.

Взлетели казацкие кони на холм. И тут – вот она хитрость князя. На вершине холма за его укрытием, уставив чугунные дула, на разинцев смотрят пушки.

– Па-али!

Метнули пушки зарядом в лошадиные морды. Конское ржанье и конский хрип.

В ту же минуту за пушками выросли враз стрелки. Ударили громом пищали. За первым рядом стрелков – второй. Снова огонь и пули.

Всё смешалось в рядах казаков.

А слева и справа, выходя из овражных засад, уже летела на Разина дворянская конница.

Развернулся Степан Тимофеевич врагу навстречу. Снова взлетела сабля. Ястребиный метнулся взгляд.

– Ру-уби! – выпалил Разин.

И в это время пуля ударила атаману в ногу, в бедро.

– Эн не возьмёшь!

Хоть и скривился Разин от боли, но саблю из рук не выпустил. Послала сабля налево, направо смерть. А третий удар не вышел. Повис над Разиным дворянский палаш.

В глазах метнулись земля и небо.

– Братцы, спасай атамана! – услышал Разин, валясь с коня. – Батьку спасай. Без батьки всему погибель.

Через час всё было закончено. Князь Юрий Барятинский под трубные звуки вступил в Симбирск.