Текст книги "Моя демократия"
Автор книги: Сергей Залыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Я даже думаю, что Горбачев предотвратил бы войну в Чечне. В Ставропольский край, где он был секретарем крайкома КПСС, входила Карачаево-Черкесская автономная область, Горбачев всегда говорил о горцах очень тепло и всегда в одном и том же смысле: только не надо их обманывать, раз обманешь – запомнят на всю жизнь!
* * *
Знакомство мое с Горбачевым, по сути дела, было конфронтационным – раз шесть-семь мы встречались то на ходу, а то на час и больше по поводу публикации "Архипелага ГУЛАГ". Я настаивал, он – отвергал.
Тираж обложки "Нового мира" с упоминанием имени Солженицына уже был пущен под нож – прецедент. Но вот настал день, и Горбачев срочно вызвал меня (из поликлиники) и радостно сообщил: "Печатай! Я своих уломал!" Очевидно, "свои" – это было Политбюро: именно в этой инстанции не раз возвращались к "проблеме" публикации "ГУЛАГа".
Но однажды Горбачев вызвал у меня сомнения как политик, как руководитель государства. Сомнения частные, но – они были. Дело опять касалось Солженицына.
В субботу, 9.XII.91, в полдень меня вызвал Горбачев:
– Тут у меня новые материалы из архива КГБ на Солженицына. Фронтовые. Отвези ему ко дню его рождения! – (Это – 11.XII.)
Я стал отказываться: не успею за такой короткий срок!
– Вылетишь сегодня вечером, в Нью-Йорке, в аэропорту, тебя встретят, и через несколько часов будешь в Вермонте!
Я стал отказываться снова: во-первых, я знал, что Солженицына дома нет, он в поездке по Америке, во-вторых, через три недели я должен был лететь в Америку по приглашению Канзасского университета, а так часто мотаться через океан туда-сюда для меня было уже трудновато.
Горбачев согласился. Он умел соглашаться с собеседником, даже при том, что гораздо больше говорил сам, чем слушал.
Недели через три я отвез эти материалы Солженицыну. Он отнесся к ним безразлично.
– А-а! – сказал он. – Ничего не значащие мои фронтовые записки. Вот другой дневничок у меня был, но я его так зашифровал, что в КГБ расшифровать не смогли, а значит, сожгли от греха подальше. Вот те записи и нынче были бы очень интересны. Впрочем, если бы их расшифровали, я бы получил не восемь лет, а "вышку".
Такой был эпизод, в общем-то безобидный, если бы не одно обстоятельство: в тот день, в то же самое время, когда длилась эта встреча с Горбачевым, долгая, наверное полуторачасовая, в Беловежской Пуще Ельцин, Шушкевич и Кравчук решали (и решили) вопрос о выходе из Советского Союза самостоятельных республик – России, Белоруссии и Украины. Каким же образом Горбачев мог об этом не знать, будучи президентом СССР? Что у него, соответствующих служб, что ли, не было? А если все-таки не знал, значит, и настоящим государственным политиком и руководителем он не был. Уже позже, спустя некоторое время после его отставки, я, встречаясь с ним, спрашивал:
– Неужели не знали?..
Ответ был один и тот же:
– Право, не знал!
Ну а если так, то и просидеть в президентском кресле он долго не смог бы.
* * *
Видимо, наш нынешний Президент думает, что если он не восстановил цензуру и ГУЛАГ, он – уже демократ. Напрасно! Ликвидация ГУЛАГа – это то же самое, что удаление злокачественной опухоли: у человека удалили опухоль, но от этого он не становится ни лучше, ни хуже, ни демократичнее, ни ортодоксальнее.
* * *
Многие из нас не приемлют коммунизм. Не приемлют из-за экономики. Из-за отсутствия логики. За сокрытие многих фактов своей истории. За примитивный утопизм, да мало ли еще за что. Многие ветераны войны – за коммунизм, их есть за что уважать, но не обязательно во всем с ними соглашаться.
Есть, существует и еще одна сторона дела, которую, мне кажется, мы упускаем из вида: коммунизм виновен в том отношении к власти, которое он в нас воспитал, которым мы то и дело пользуемся.
При коммунизме власть была грязной с головы до ног еще и потому, что потеря власти высоким лицом из сталинского окружения одновременно обозначала потерю жизни. Борьба за власть становилась борьбой за физическое выживание.
Нынче дело другое: человек теряет власть, но это вовсе не значит, что он теряет и жизнь – живи себе на здоровье обыкновенным, безвластным человеком. Однако же отношение к власти, борьба за власть, в которой, безусловно, все аморальные средства хороши, сохранились, и власть наша все еще грязна, а отмывать ее некому, никто не хочет заниматься этим тоже ведь нечистым делом. В этом пункте значительная часть новорусских предпринимателей является чуть ли не союзником коммунистов.
Самое демократическое государство не может в одночасье сделать всех своих граждан высоконравственными, но оно обязано создать условия для того, чтобы нравственность стала необходимостью почти для ста процентов населения, исключая уродов: ведь преступление – это же уродство. В нашем же государстве дело поставлено так, что государство своими действиями всячески стимулирует безнравственность. И уродство. К чему это приведет? Уже недолго осталось ждать, чтобы увидеть – к чему.
А может быть, и ждать не надо – надо повнимательнее посмотреть кругом. У нас добрая четверть населения – это беспробудная пьянь, сто восемьдесят бутылок водки в год на взрослого мужчину – это же убийственно! Но наше государство еще и еще спаивает пропащих людей, госбюджет не может без этого обойтись – так что же это за государство? А три четверти остального населения, оно-то разве не находится под теми же винными парами, под влиянием той же алкогольной апатии ко всему на свете?
У нас ворующий человек перестал называться вором, а я все еще толкую о демократии – как это понять? Это понять невозможно. Пишу без понимания этого.
Был у нас Горбачев – демократ (по крайней мере в первом приближении). Есть у нас Ельцин – кажется, демократ (по крайней мере он сам о себе так думает). Рвется к власти Зюганов – тоже притворяется демократом, но дело-то в том, что мы отнюдь не приближаемся к демократии, мы все дальше и дальше от нее уходим – как в плане государственного устройства, так и в плане душевного состояния каждого из нас.
Нам даже некого полелеять в душе: вот кто бы мог стать демократическим президентом!
Объяснения господ высоких чиновников насчет того, что Президент располагает семью вариантами заключения мира с Чечней (ни одного варианта так и не было произнесено вслух), сообщение о новой, все время новой и новой налоговой политике стали невыносимы. Как о чем-то особенно радостном мы узнаем о том, что шахтеры получили зарплату полугодовой давности (а когда это было видано, в какой стране люди объявляли голодовки, чтобы получить давным-давно и честно заработанные ими деньги?), о том, какие новые, новые и новые комиссии и комитеты созданы для решения таких-то и таких-то совершенно очевидных проблем, о том, какие грядут указы со стороны Президента. Все эти объяснения пусты.
Улавливаешь только одно: предлагается очередной способ выхода из очередного тупика. Выход временный – тупик остается тупиком. Никакой политики и экономики у нас нет, ведь суть того и другого – обоснованный прогноз, который должен сбыться, иначе всем этим чиновникам, всему правительству, по всем правилам, будет крышка. Какая может быть политика, какая экономика в государстве, которое существует от одного ЧП до другого, вернее – в сплошных ЧП?
Каких благ, какой стабильности можно достигнуть, если нам объявляют с восторгом и самоуверенностью, что нынче производство уже почти что на уровне прошлого года! (А прошлый год – это каких-нибудь 25 процентов от года 1980-го и даже из эпохи горбачевского правления.) Вот уж кто внимает вещателям, так это теневые и коррумпированные дельцы. Они мгновенно создали на всякого рода махинациях огромные богатства, пользуясь беспомощностью государства, и снова ждут: а не выдастся ли и еще случай? Случай еще добрать деньжат к деньгам, а уж сохранить то, что набрано, – это непременно. Все дело в том, кто и что умеет – умеет, не считаясь ни с чем, кроме собственной выгоды. (Тоже коммунистический принцип.)
Нынче время ДМ – дикого материализма.
Такое материалистическое умение дано не каждому, да и не каждый, если захочет, для начала выйдет на нужного человека. У большинства такой возможности просто нет, и это большинство не слушает государственное вещание, от кого бы оно ни исходило. Послушало до выборов – хватит! Слушать можно только тех, кому ты доверяешь, кто выполнил свои обещания.
Некоторые уважаемые газеты уже не платят гонораров авторам, а берут с них деньги – за публикации.
Нечего и говорить о материалах, в которых кто-нибудь или что-нибудь под сурдинку рекламируется. Отдача велика – не в денежных, так в других каких-то единицах. А присмотритесь внимательно – сколько таких публикаций в самых независимых газетах? Если газеты так много говорят о рыночной экономике, это, кроме всего прочего, значит, что они эту экономику усвоили. Вариантов-то всего два: или вписывайся в рыночную экономику любыми средствами, или – закрывайся.
Конечно, наши нынешние информационные программы ТВ – это огромный рывок, именно то заимствование из западной информационной культуры, которое мы так долго ждали. Но мы не ждали, что информация эта окажется на две трети криминальной.
Предприниматели и государственные крупные предприятия, на которые, собственно, и делалась ставка реформаторов, теперь запутаны в налоговых сетях, им не дают заработать, облагая прибыль и ничем это обложение не компенсируя. Они прекращают работу, прекращается выпуск часто первоклассного и дефицитного оборудования, и таким образом парализуются целые отрасли народного хозяйства и транспорта, возникают невиданные убытки, которые хоть как-то надо возместить, и делается это опять-таки за счет повышения налогов. Заколдованный круг.
Предприятия иной раз и рады бы показать прибыль, да боятся – обложат налогом так, что впору объявлять банкротство.
Ситуация тупиковая: денег нет, чтобы заплатить тем же шахтерам, но чтобы заплатить, нужно кого-то разорить, то есть еще и еще подорвать экономику.
Ситуация явно не в пользу демократии, и это при том, что она не может обойтись без взаимодоверия, без здравого смысла.
Но демократы до сих пор в телячьем восторге от того, что получили свободу слова.
А ведь это даже не политическая свобода – это естественная потребность человека, которую коммунисты ухитрились не только игнорировать, но разрушить в сознании людей. Это – во-первых, а во-вторых – что значит свобода слова, если само-то слово потеряло значение? Говори, пиши, печатай что хочешь, режь любую правду-матку – а результат? Нет никакого результата, и Васька слушает да ест, даже и при том, что у него несварение желудка.
То, что на ТВ цинично кривляются тысячи и тысячи здоровых мужчин и женщин (как не кривляться, если – свобода?), так это тоже в пользу Васьки. Ну и еще – в пользу некоторой части населения, которая либо уже ничему не верит, либо польщена тем, что кто-то льстит ее собственному цинизму.
* * *
На наших глазах происходит и противоположный, аполитичный, на первый взгляд, процесс – сращения властей. Президент и его аппарат, премьер и его аппарат, Федеральное собрание и его аппарат, Дума и ее аппарат – все эти властные структуры стараются создать единое и элитарное целое. Всем лучше всего пожизненно оставаться у власти. Дума вовсе не заинтересована в том, чтобы Президент ее разогнал, в Думе Селезнева немало людей, которые были народными депутатами при Горбачеве, членами хасбулатовского Верховного Совета и Думы Рыбкина – они там уже чуть ли не десять лет "думцы", им понравилось. Только что пришедшим тоже очень нравится. Президенту невыгодно распускать Думу: с новым составом предстоит создавать новые отношения, заново ублажать его подачками.
Федеральному собранию выгодно, чтобы при выборах губернаторов и Президент, и премьер поддержали сенаторов на местах: если такой поддержки не будет, сенаторы-губернаторы могут потерять шансы быть переизбранными. Мало того – что там ни говори о самостоятельности регионов, какие бы ни заключались договоры между регионом и центром, плохо, очень плохо придется губернатору, если центр будет смотреть на него косо, а то и вовсе отвернется.
Это только кажется, будто Дума страсть как конфликтует с Президентом и с премьером, это для вида Зюганов выступал в Думе против переизбрания Черномырдина на пост главы правительства. Кто этому всерьез поверит! Когда это было, чтобы в компартии лидер был "против", а рядовые ее члены "за"? Партийная дисциплина этого никогда не потерпела бы. Значит, эта недисциплинированность заранее оговорена коммунистической фракцией Думы. И недаром же вся эта процедура утверждения главы правительства была окутана тайной голосования. Почему так? Я избирал депутата Думы, но этот депутат скрывает от меня свою позицию в вопросе очень и очень для меня важном?! Скрывает, называя тайну "демократическим порядком".
И вот уже Дума единогласно постановляет: каждый "думец" получает 60 тысяч долларов (неподотчетно) на улучшение своих жилищных условий – только несколько "думцев" отказались. Но ведь Дума на госбюджете, следовательно, это постановление должно было быть согласовано с правительством, тем более что через несколько дней после этого постановления Дума подавляющим большинством утверждает в должности премьера, хотя до этого здесь было вылито на него немало ушатов... И борьба идет не за смену власти, а за решающее влияние в этой вновь образуемой властной ассоциации: по существу дела, внутрипартийная и антидемократическая борьба. Пышно расцветают коррупция и мафиозные структуры. Они-то ведь тоже заинтересованы в таком положении дел, для них это более чем благоприятная среда обитания.
После выборов я что-то не слышал от Ельцина слова "демократия", другое появилось словцо – "профессионализм": мне (может быть, и "нам", не помню точно) нужно профессиональное правительство!
Что же этот чуть ли не вновь изобретенный термин значит? Почему – упор на него? Не говорится же, что мы будем честными, будем демократичными, будем работоспособными, будем добросовестными, – нет, мы будем профессиональными. Но профессионализм-то любого работника или правительства подразумевается сам по себе в каждом деле. Если ты не обладаешь профессионализмом, квалификацией, так ты попросту не должен браться за дело. Так положено в любом случае, не только в министерском.
Но слово, что ни говори, удобное для властей, очень удобное. Это токарю можно указать, насколько он квалифицирован, и присвоить ему разряд, но правительству – никогда. Оно может делать любую глупость и выдавать ее за высочайший профессионализм. Слово это в применении к власти вообще не говорит ни о чем, но устраняет все требования к ней – и политические, и моральные, и те же профессиональные. Что и требовалось доказать в то время, когда государственное дело от начала до конца валится у нас из рук и перестает быть делом, а становится занятием.
Из этого еще многое и многое следует. Если Президенту нужно профессиональное правительство, значит, уж он-то сам профессионал из профессионалов. Все, что он ни делает, какие ни издает указы, какие семь вариантов окончания войны в Чечне ни придумывает (для самого себя?), все это – высокопрофессионально, и не имеет никакого значения, как обо всем этом думают и пишут все другие: они ведь непрофессионалы! Дальше. Ну а откуда начинается профессиональная власть? Попробуйте докажите работнику районной или поселковой администрации или какого-либо жилищного управления, что он (она) – не профессионал?
А мафия? Разве она не профессиональна? Когда я прочел в "Известиях" статью Жириновского, в которой он предлагает организовать правительство по типу мафиозной братвы, с жесткой круговой порукой, с обязательством выполнять друг перед другом каждое свое обещание, я подумал – абсурд! А спустя время подумал еще: абсурд-то абсурд, но ведь реальный!
Для правителей-профессионалов и выборов не надо – зачем? Только для вида? Кто будет выбирать-перевыбирать – мелкие непрофессионалы, что ли? Которые ровным счетом ничего не понимают в том, что такое быть профессионалом власти? Ну прямо-таки советский вариант!
Вполне допустимо, что в результате "профессионализации" все четыре наших власти создадут нечто вроде РАОВЗТ – Российского Акционерного Общества Властей закрытого типа. Проблема внутренних отношений в этом Обществе будет недоступной тайной за семью замками (такой же, как при многих голосованиях в Думе), тайна будет сближать и сближать их друг с другом, а всех вместе – с мафиозными группами. В общем, по рецепту знающего толк в этом деле Жириновского.
Демократические выборы в соответствии с Конституцией у всех у них будут вызывать определенную неприязнь, но ничего – управятся, заранее распределят голоса избирателей между собой. Как распределят, так и будет. Потому что для избирателей все эти группировки будут одинаковы, разницы никакой, а следовательно, и апатия, и заблуждения. В этом (коммунистическом?) направлении быстро развивается наша действительность.
Коммунисты, выступая в ярком качестве националистов, вот-вот на одной из улиц или площадей, которые во многих городах по-прежнему носят имя товарища Ленина, возведут памятники Столыпину, а то и Николаю Второму.
Ну а демократы снова и снова не сойдутся во мнениях, хотя все они и не заметили, как оказались под крылом "профессионалов", под крылом достаточно плотным.
Теперь осталось договориться этим двум властным группам – и дело сделано. Особую роль в РАОВЗТ должны будут сыграть коммунисты, как самые организованные, дисциплинированные и настойчивые в деле захвата власти. И похоже, они своего добьются, обстоятельства – но не разум – в их пользу. (Так что надо поторапливаться дописывать эту статью.)
Может быть, этот компромисс будет временным. Ну и что? И вся-то наша жизнь нынче временна, ни один прогноз на будущее недействителен, кто больше ухватил от дня сегодняшнего, тот и прав. Важно ухватить.
Вот Солженицын предлагает восстановить земство.
Прекрасная идея!
Но я чего боюсь: будут выборы в земства, и в них снова поналезут люди – Бог знает кто! Не исключено, что всякая шваль.
А я-то знаю, что земство на Руси создавалось, во-первых, далеко не сразу, создавалось на базе земельных общин, а не на базе разваленных колхозов и совхозов, во-вторых, не могло оно обойтись без людей совершенно бескорыстных, если на то пошло – наивных. Иначе говоря – без интеллигенции, готовой на общественный подвиг.
Найдутся ли у нас нынче такие? Найдется ли для них соответствующая почва в народе?
Что там у нас в России в прошлом-то еще было? Царизм? Этакий крохотный, ничего не значащий демократизм? Сверхмощный коммунизм? Теперь ничего этого не будет, и не надо: светлое будущее обеспечит нам профессионализм. Разумеется, через самодержавную бюрократию. Уже обеспечивает, радуйся, народ!
Примечание может быть сделано такого рода: ну а разве Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов – не обязательно всех-всех перечислять, – разве они не считали себя высокими, высочайшими профессионалами власти? Вот вам и происхождение суперсовременного профессионализма... Вот вам и коммунизм под именем (не больше чем именем) профессионализма.
Политическая борьба если и будет, так будет происходить под ковром. Журналисты же свободной прессы станут бегать вокруг, вынюхивать – чем и кем все-таки из-под ковра пахнет-то?
Такой вариант... Вот не любил я политики, вот ее и не будет – только некоторое шевеление ковра, под которым что-то такое происходит. Радуйся, друг мой Залыгин!
Но радости нет. Какое там...
* * *
Где же, где же ты, моя демократия?! Посмотреть бы в твое неподдельное лицо. Ведь какую долгую жизнь прожил я в России, но так и не довелось.
Может быть, сам виноват: отстраняясь от политики, слишком мало сделал, чтобы демократия пришла?
Однако от этого она, демократия, не менее желанна для меня.
Есть у меня знакомый немец Отто, он владеет нынче книготорговой фирмой в Мюнхене, фирме этой уже поболее ста лет.
Отто воевал, был у нас в плену и знает русский. В плену он встретил доброжелательство, которое его поразило. Особенно после того, как он, вернувшись в Германию, узнал и об Освенциме, о Дахау (таких немцев немало).
Нынче при встрече Отто спрашивает меня:
– Как это вы, русские, такие нравственные, можете быть такими безнравственными: не понимаете, что такое демократия?
Что ему можно ответить?
Не знаю, как кому, мне ответить нечего.
* * *
И разве я один страждущий? Нас десятки, а то и добрая сотня миллионов, а демократия вот уже век, а то и полтора витает в нашем небе, уже сколько минуло поколений, но она так и не может опуститься на российскую землю нет посадочной полосы. Вся поверхность, до последнего гектара, искорежена Двадцатым веком, последним нашим десятилетием, сегодняшними нашими днями. А ведь все то, что лишь витает, может запросто исчезнуть насовсем. Вот уж о чем действительно можно будет сказать: кое-как было, но было – не стало.
Уж очень не хочется этому верить...
Не должна история поворачивать вспять, туда, откуда ей все-таки удалось вырваться.
Хочу я того или нет, но то и дело я встречаюсь взглядами с портретами и фотографиями Владимира Ильича Ленина – их много в России, а я жил и при нем, и после него под его знаменами. И сейчас живу под этими взглядами, читаю и его, и о нем. И мне становится все более и более жутко: и это русский интеллигент?! Во всем ее, русскую интеллигенцию, можно обвинять: в слабохарактерности, в идеализме и в изменах собственным идеалам, в несостоятельности идеалов; в одном нельзя – в жестокой коварности, воплощенной и в Ленине, и в последующем за ним ленинизме. Тысячу раз прав был мой отец, когда хотел, чтобы я понял это.
До сих пор встает передо мной такая картина: ночь, темень, и вдруг я просыпаюсь оттого, что в окна врывается какой-то свет, зарево какое-то... Выхожу из дома. Так и есть: на причале Захламино, что на Иртыше, чуть пониже Омска, – горит. И если бы только. Еще и рев оттуда какой-то доносится, как бы и человеческий. Утром узнаем: баржа горела, нефтеналивная, трюм которой был заполнен заключенными. Их должны были отбуксировать вниз по Иртышу, вниз по Оби на железнодорожное строительство No 501. О 501-й стройке я упоминал выше (на 502-ю везли по Енисею). Это в ту пору практиковалось – в нефтеналивных баржах, чуть их проветрив, перевозить заключенных. Путь – недели в три продолжительностью – никого не смущал. Так вот, на причале Захламино баржа загорелась. И никто людей не спасал. Отбуксировали баржу на середину Иртыша и дали ей сгореть. Тоже ленинизм, и не надо от этого отпираться: Ленин здесь ни при чем! При чем! От него пошло!
Эпизод?
Но это мне повезло, я такого рода эпизодов избежал, а другие?
Вот почему я, человек, проживший при советской власти благополучную жизнь, такую счастливую, что никто из нашей семьи, из наших родственников и даже однокашников по институту репрессирован не был, что мои заработки тех времен многократно превышали нынешние, хотя я работаю сейчас ничуть не меньше; что хотя тогда мне и удавалось сделать в области природоохранной, кажется, больше, чем теперь, – при всем при том я все равно голосовал за Ельцина, против Зюганова: что ни говорите, а шансов, что такого рода "эпизоды" вернутся, при Ельцине все-таки меньше. Шансов же, что через одно-другое поколение страна воспитает для себя настоящих президентов, больше.
Впрочем, шансов такого рода у нас меньше малого. Новая демократия (время ДМ) породила генералов, которые объявляют, что они родились победителями, то есть авантюристами, и дело для них осталось за немногим чуть-чуть подучиться в театрах, еще где-то управлению государством.
Нельзя не отметить первый шаг Лебедя, так ожидаемый обществом. Но когда его спрашивают, почему он так-то и так-то поступает, он отвечает: потому что я так решил. Генерал грозит своему обидчику, тоже генералу, иском в один рубль – он не хочет "взяточнических" денег, но это не мешает ему продавать свое место в Думе третьему генералу, которому вот как нужна депутатская неприкосновенность.
Пресса подает все это как сенсацию, из кожи лезет, чтобы не пропустить "материал" (в первую очередь на свою же голову), а в народе у нас немало людей, которые соскучились по новому Сталину, так что перспектива вполне реальная.
Как я понимаю, американцы, те не выбирают своих президентов по уму. Конечно, ум – это не последний довод, но все-таки. Самый умный француз вполне может стать президентом Франции, для самого умного американца это в наше время исключено. Было когда-то – и прошло.
Здесь первый довод при выборе – это чтобы президент был настоящим американцем, американского покроя и способа мышления по восприятию жизни.
Мне кажется, что для всех других стран это неприемлемо, а для России просто-напросто невозможно. Невозможно, начиная с того, что мы не знаем самих себя (говорилось уже).
Вот эту задачу нам предстоит решить. Как? Я не знаю. Ну конечно, можно положиться на время, но и время-то свое мы ведь довели до состояния почти полной невменяемости.
Конечно, снова задумываешься и над тем, что же это за страна такая Россия.
Мы, русские, для всего мира загадка, но для самих себя – больше и трагичнее всех.
Мы, русские, со своей собственной, ни на что другое не похожей судьбой – но кроме того, что судьба эта ни на что другое не похожа, мы о ней ничего не знаем. Мы не только в будущем, но и в истории своей загадочны, не прогнозируемся в прошлое, проще говоря – до сих пор исторически несостоятельны.
Может, наши беспредельные пространства в том виноваты: нам все равно, что Мурманск, что Владивосток (Евразия!), – везде Россия; у нас как бы утеряно чувство меры и чувство границы возможного с невозможным. Мы в этом пространстве все еще кочевники, не только в буквальном, но и в духовном, в моральном смысле, и вот уже в ход времени, в историю мы переносим эту кочевую бессмыслицу! Не успели как-то устроиться в Двадцатом веке – ничего, устроимся в Двадцать первом (и Ельцин так обещает). Но ведь на век Двадцатый точно такие же надежды возлагал век Девятнадцатый, а припомнить, так и век Восемнадцатый (тот же Петр Первый) уповал на Девятнадцатый: вот уж наступит, тогда и...
Но история государств только тогда разумна, когда то, что в ней происходит, – происходит вовремя. Разве можно это сказать о нашей истории? Разве можно сказать о ней, что мы ее поняли? Не говоря уже о настоящем?
Тем более – о нашем будущем?
Хотел написать воспоминания, а получилось...
Что получилось?
