Текст книги "Грёзы Марка"

Автор книги: Сергей Трофимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

День второй

Тот дождливый месяц я провел в горах. Русские перекрыли дороги блокпостами. Обстрелы города прекратились, но на улицах по-прежнему шли бои, и мать не верила в счастливый конец. В одной из стычек мне прострелили плечо, поэтому родители решили отправить меня в далекое селение, где жила тетка моего отца.

При зачистках города погибло много наших родственников и друзей. Малышку Фино нашли в кустах у дамбы с оторванными ногами. Она подорвалась на мине, умерла от потери крови, и тетя Гули стонала и плакала за тонкой кирпичной стеной. Я научился засыпать под обстрелом, но женский плач – это худшая из мук. Так что споров об отъезде не было.

Дорога заняла шесть дней и вымотала меня до предела. Селение показалось мне маленьким и жалким. После объятий и долгих расспросов милой старушки я долго не мог уснуть. В комнату вползала ночь. Светились окна соседнего дома. За выступом скалы виднелся силуэт древней башни, и дождь тихо шумел в листве под унылый и отрывистый лай собаки.

Моя печаль затопила весь мир. Я вспоминал ребят, наш боевой отряд и то, что от него осталось. Как получилось, что радость и счастье ушли от людей? Тогда все было простым и обычным, и только теперь минувшие дни откликались в сердце словами чудесной сказки.

А потом в мои грезы вкатился танк, надвигавшийся на меня с кошмарной неотвратимостью. Он медленно полз вперед, превращая сон в затянувшийся и навязчивый фильм. И еще мне снилась сторожевая башня, которая плыла в развалах вечерних туч.

Меня разбудили голоса. В соседней комнате хозяйка принимала гостя.

– Это ты? В такой дождь?

– Я пришел за тобой.

– Куда мы пойдем, Сото? Там же ливень.

– Если ливень мешает тебе, давай подождем, – ответил мужской голос.

– Как странно блестят твои глаза. Скорее расскажи, что случилось?

– Это опять будет сказка. Почему ты так любишь слова? Все, о чем я говорю, можно пощупать руками. Надо только выйти за дверь, прямо в ливень.

– Какой ты смешной, Сото. Мне нравится слушать сказки, потому что они твои.

Тихо поднявшись с постели, я подкрался к двери. За столом на шатком табурете сидел старик. Седые мокрые волосы, красивое лицо и голос, который манил в неведомую даль.

– Утром меня разбудил шум дождя. Порывистый ветер раскрыл окно, и крупные капли забарабанили об пол. Я подошел, чтобы закрыть раму, и замер на месте. Меня разглядывало черное облако. Это был равнодушный взгляд, который зацепился за фрагмент скучной сцены. Я видел свое отражение в холодных глазах облака – свое изумленное лицо и растрепанные волосы. А за мной стояла убогая чернота моей каморки. И облако знало, что едва закроется окно, чернота комнаты набросится на этого смешного человека, швырнет его на помятое ложе и погасит серостью потолка последние искры изумления во взоре. «Нет!»– крикнул я облаку.

«Нет!»– крикнул я черноте в углу. – «Вас обмануло ваше знание!» Но только ливень был рад моему прозрению. Он обнял меня своими струями, и мы понеслись с ним по тропе навстречу черным тучам. «Облако считает себя недосягаемым и надменно смотрит на нас», – шептал мне ливень. – «Оно не знает, что теперь мы вместе».

И мы карабкались вверх по горе, питая друг друга яростью и устремлением. Облаковисело над нами. Оно хохотало нам в лицо, но в его глазах уже не было равнодушия. Молния шипела: «Тщетно!» Грохот грома сотрясал мое тело. Но на помощь пришел ветер вершин. Он понес нас с собой, и высота горы покорилась.

Стремительность ливня, мое безумие и постоянство ветра! Как радовались мы своей силе! Однако с победой пришла разлука, и ливень оставил нас. Он достиг желанной цели: облако приняло его в свои объятия. И ярость моя прошла. «Куда идти дальше? Зачем?»– спросил я у ветра.

И тут я увидел чудо. Среди свинцовой тяжести туч мелькнул кусочек голубого неба. Внизу шумел водопад, и шлейф брызг сиял в лучах солнца. Крик восхищения сорвался с моих уст. «Я принимаю этот путь, о, вольный ветер! Но там внизу остался человек, которого я люблю. И сейчас мне надо рассказать ему о синеве бескрайнего неба. Быть может, он тоже разделит нашу дорогу».

Я пришел за тобой. Ветер ждет нас в горах, и ливень торопит за дверью.

– Какой ты смешной, Сото, и как печальны твои сказки. Взгляни на меня. Я уже стара, чтобы бегать по скалам.

– Это тревожность туч состарила наши тела. Но я знаю истину голубого неба и говорю тебе: там нет пределов, нет старости, и нет морщин. Есть звезды, манящие ввысь! Есть безграничность пространства и радость ликующей жизни!

– Мне хочется верить тебе, Сото. Но путь твой не для меня. Спасибо, что зовешь за собой. И прости, что зов твой не принят.

Скрипнула дверь, и старик ушел. В окно было видно, как грустно он брел по дороге.

Мокрая одежда, седые волосы, тощее тело.

– Бедняга, – со вздохом сказала бабушка. – Безумная старость. За что такая кара?

* * *

Прошло три дня, и я перезнакомился со всеми обитателями селения. Жизнь в городе казалась мне особой привилегией, подаренной судьбой. Я привык к беспорядочной смене событий и встреч, к погоне за неуловимыми звездами своих и чужих желаний. Все это наполняло меня до краев. И я долго не мог понять, что простота и непосредственность селян порождены не узостью их мира, а искренним желанием прожить каждый миг бытия вовлечено и целостно.

И если где-то дороги вели в Рим, то здесь любая тропа кончалась у источника – места встреч и культурного центра ближайших окрестностей.

* * *

Увидев меня, седовласый Гурий замахал рукой.

– Смотри, как странно! – сказал он мне. – Дождь льет, не переставая, а источник оскудел.

Мы стояли под ветхим навесом, и у наших ног по каменистой дороге стекали ручейки воды.

– А меня, сосед, этим не удивишь, – ответил Отар. – Когда кругом такая кутерьма, почему бы и природе не потерять голову. Слышал? Вчера из Исчера пришел путник. Такое рассказывает – верить не хочется. И еще говорит, надо в горы уходить. Оставаться здесь – значит, смерти ждать. Говорит, сель пойдет нашим ущельем. Проклятые дожди, им нет конца!

– Подожди, зачем нам уходить? А Сото?

– Ха-а! И чем тебе поможет безумный старик? Он слишком тощий, чтобы преградить поток. Эй, Фаром, иди к нам. Почему проходишь мимо?

Коренастый кузнец едва не упал, поскользнувшись на мокрой глине. Вбежав под навес, он поправил кепку и с достоинством повернулся к нам.

– Здоровья вам, люди. О чем разговор?

– Я говорю, смотри, как странно, – оживился Гурий. – Дождь льет и льет, а источник сохнет.

– Дался тебе этот источник! – возмутился Отар. – Через день тут будет столько воды и грязи, сколько ты не видел за всю свою жизнь. Надо уходить. Так сказал мне путник из Исчера.

– А Сото? Образумь его, Фаром! Если бы селению грозила беда, старик давно бы поднял тревогу.

– Конечно, – ответил кузнец. – Молчит, значит, порядок.

– Ну, давай, смотри в рот своему Сото, пока сель не подмочит твои штаны. Нашел, кому верить! Безумцу!

– Зря ты так, – обиженно ответил Гурий. – На свете нет мудрее человека.

– Да вон он. Идет твой мудрец. Позови его, спроси.

– Эй, Сото, скажи, успокой наши сердца. Пойдет сель через наше ущелье или нет? Может быть, обманывает нас путник из Исчера?

– Что вы за люди! – закричал Отар. – Откуда старик может знать о потоке? И зачем обманывать нас путнику? Он всю ночь добирался сюда, чтобы предупредить об опасности. Плотину вот-вот прорвет, а путь для воды один – через наше ущелье. И сель уже идет, будь уверен.

– Ты прав, сынок. Уже идет.

Сото снял шапку и посмотрел на небо.

– Взгляните на эти тучи. Разве не похож их бег на водовороты грязного потока. То же величие и та же неотвратимость. Тихий шепот, переходящий в рев. Удар воздуха в лицо, и пласт земли, летящий в пропасть – с деревьями, домами и людьми.

Он говорил, и мы, как зачарованные, смотрели на низкое клубящееся небо. Слова Сото сплетали вокруг нас магический кокон. А над нами, между небом и землей, сминая облака, катился сель.

– Камни и вода устали от неподвижности. Как узники в тюрьме, они годами тосковали о свободе. И вот теперь их бег подобен вольному полету. Смотри, Отар! Та черная полоска! Как смытое дерево, правда? Или то перила моста с развилки дорог?

– Остановись, старик! Не время сказкам!

– А скажи, Сото, – спросил седовласый Гурий. – Вот это маленькое облако случайно не корова старухи Гуне? И рога не хватает, и пятно на боку. Вай, бедное животное… Фаром! Фаром! Там шапка твоя плывет!

Отар с тревогой посмотрел на лица соседей.

– Что с вами, люди? Это же тучи!

– Ха-а! Точно! Моя шапка! – завопил кузнец. – Я потерял ее на прошлой неделе, когда собирал дрова в ущелье у водопада. Думал найти… Ай, жалко. Хорошая была шапка, теплая.

– Послушай, Сото, – сказал вдруг Гурий. – Давай зайдем ко мне. Посидим, поговорим о прошлом, выпьем по стакану доброго вина. Ты подсушишь одежду, я согрею свое сердце. Пойдем с нами, Фаром.

– Подождите, – не унимался Отар. – А как же сель? Да будет он, в конце концов, или нет?

– Ну, хватит, – сердито ответил кузнец. – Мы его только что проводили, а ты опять начинаешь.

– Я должен знать точно. Вы – старики, и вам терять нечего…

– Не волнуйся, сынок. Люди тревожатся только тогда, когда не верят самим себе.

– А вот скажи, Сото, почему так странно? – поинтересовался Гурий. – Дождь все льет и льет, а источник сохнет…

Ах, милые люди. Они меняли меня, и я чувствовал, как с моих плеч спадало бремя тревог, которое приковывает нас к будущему и прошлому. Мне нравилось общество сельского чудака.

Я повсюду искал с ним встреч и на какое-то время стал его тенью.

Как-то мы сидели с ним на берегу небольшого ручья. Ветер ласкал изумрудную траву, птицы пели о мире и благополучии, а чуть ниже, в проеме ущелья, виднелся краешек огромной долины. Там, за туманной дымкой, пылал красный диск заходящего солнца. Его косые лучи пронзали свод небес и раскрашивали скалы в удивительно яркие и переменчивые цвета.

Я повернулся к Сото.

– Отчего одни считают тебя мудрецом, и почему другие думают, что ты – безумный, глупый и вздорный старик?

– О, это моя хитрость! – ответил он. – Когда-то я хотел, чтобы все принимали меня за очень умного человека. Я выбивался из сил, изучая мудрые книги и поступки людей, но, как правило, оставался в дураках, и никакое знание не шло мне на пользу. Тогда я перестал оценивать уроки судьбы и начал наслаждаться ими, как простой наблюдатель. С тех пор люди считают меня безумным и вздорным стариком, однако мудрость все чаще стучит в мои двери.

– Жители селения говорят, что однажды ты пришел сюда неизвестно откуда. Никто не знает твоих корней. Разве это хорошо – быть человеком без рода и племени?

– Не знаю, что ответить тебе. В пустой голове остались только сказки. Послушай одну из них. Быть может, в ней ты найдешь ответ. Помню, я сидел у костра, когда появился путник – усталый, в запыленной одежде, с худым почерневшим лицом.

Я вдруг увидел эту картину, словно на экране телевизора: ночь, темные скалы, подсвеченные отблесками костра. Две фигуры, и над ними тысячи звезд.

«Скажи мне, старик, далеко ли идти до Риона?»

«Так далеко, что устанешь не раз. Присядь, отдохни у костра».

«Спасибо тебе, – сказал незнакомец. – А как называется это селение?»

«Ха! Двадцать домов и старая башня. Стоит ли ради них забивать себе голову лишним словом?»

«Странный вопрос, – ответил он. – Я – путник, и каждое место – это веха на моем пути. Мне хочется знать название каждой из них».

«Вехой на пути? Куда? В Рион?»

«Нет, Рион – это тоже этап. Достигая цели, я раз за разом выбираю новое место. Моя судьба превратилась в дорогу, которая вьется и вьется вперед. Хотя когда-то давно я вел оседлую жизнь – был колхозником, мужем, отцом. Война сломала мое гнездо. И больше нет того колхоза. Нет жены и двух дочерей. Остались только горькие мысли и мое бесконечное путешествие».

В глазах незнакомца блеснула влага.

«Горькие мысли – тяжелая ноша, – согласился Сото. – Как же ты ходишь с таким непомерным грузом?»

«Мне помогает дорога, – ответил путник. – Она – лучший и верный друг, который спасает от черных помыслов, от желания мстить и вершить свое правосудие. Взгляни на эти горы, на эти просторы и небо. Мы лишь песчинки в океане пространства. На фоне тех возможностей, которые дарит нам мир, человеческая ненависть смешна и нелепа. Я понял это. И теперь я иду от села к селу. Мои ноги взбивают пыль. Красота земли наполняет сердце, не оставляя места для тоски и боли. Сейчас я наслаждаюсь треском веток в твоем костре, терпким дымом и теплым ветром ночи, но тронусь в путь, и сотни новых ощущений проникнут в душу, даря восторг и свежесть. Я – путник. Цель моя – идти!»

«И все же, откуда ты, странник? Где твои корни и каков твой род?»

«Ты удивляешь меня, старик. Кто же ценит полет стрелы по колчану? Корни есть у дерева, а не у птицы. И родословная нужна лишь очень важным людям. Я горный ручеек. Там, у моих истоков, разлита нефть, и чтобы оставаться чистым, мне следует идти вперед. Какой мой род? Забыл. Но помню буйный запах ржи у кромки поля, огромную луну в глазах селянки и трепет тростника. Идем со мной в Рион! Я научу тебя любить дорогу».

«Нельзя. Ты – ветер. Я – скала. Ты связан временем, я – местом. Уйдя с тобой в Рион, я потерял бы эти горы, это небо в тучах. Уйдя с тобой, я предал бы себя. И все же ты мне чем-то близок. Давай договоримся так: я буду вехой на твоем пути, а ты скажи мне свое имя».

«Зачем тебе лишнее имя? – с усмешкой спросил незнакомец. – Я – это ты. Зови меня Сото!»

Старик замолчал и посмотрел мне в глаза. Струи ручья журчали, как серебристый детский смех.

– Нет, подожди, Сото! – воскликнул я. – Опять ты все запутал! Ответь, рассказ твой о тебе? Ну, было же все понятно…

– А что ты еще хотел от безумного и вздорного старика?

* * *

Его манера разговора вызывала у меня необъяснимое чувство. Я вновь и вновь находил себя на грани удивительного и необъяснимого состояния. В такие мгновения мне казалось, что еще чуть-чуть, и я пойму какую-то сокровенную истину. Еще немного, и мне откроется тайна, для разгадки которой я был рожден.

Он сам стал для меня чарующей загадкой. В присутствии Сото я забывал обо всем. Был лишь голос, мягкий и печальный, который пробуждал в моей душе какое-то томительное чувство обещания, надежды и уже забытой доброты. Я приходил к нему по вечерам, и каждый раз он дарил мне одну из своих сказок, во многом непонятных для меня, но почему-то желанных и трогавших сердце. Да если бы это было только со мной…

* * *

У дома бывшего бригадира собралась толпа людей. Когда мы подошли, к нам подбежала сестра хозяйки.

– Тише, люди! Тише! Заходи, Сото. Он – там, в своей комнате. Какое несчастье!

На пороге нас встретила жена бригадира.

– Ну, за что, Сото? Вот ты лет на двадцать старше его, а смерть к нему подбирается. Прости, что так говорю. Совсем от горя потерялась. Еще вчера здоровый был. А утром проснулся и шепчет: «Прощай, Мине, умираю». Лежит, стонет – смотреть больно. Что я буду делать без него? Как переживу такое горе?

– Ты заходи, Сото, заходи, – вторила ее сестра. – Попрощайся с ним. Очень он просил, чтобы тебя позвали. Успокой его. Ты ведь умеешь…

Проводив нас к больному, женщины вернулись во двор – в компанию собравшихся соседок. Мы услышали новый всплеск восклицаний, печальные вздохи и горький плач.

Прикрыв дверь, Сото подошел к лежащему мужчине.

– Что с тобой, старый бездельник?

– Умираю, друг.

– Дело серьезное.

– С утра все силы ушли. Тело, как вата. И дрожь снизу противная – подступит к животу, отойдет, подступит, отойдет. Эх, Сото! Не верил, что так быстро все кончится. Даже пожить-то как следует не успел. Сейчас юность свою вспоминал. Войну, работу… Мине совсем молодую… Это она теперь такая неповоротливая, а раньше была как ветер. А ее отец? Ты помнишь ее отца? Вот где упрямец был. До конца жизни не заговорил со мной. Обиделся, что свадьбу не праздновали. Но о чем жалею больше всего, так это о детях. Было двое, и тех не уберегли. Может быть, поэтому и умирать так страшно…

– Ты боишься смерти? – спросил Сото.

– А кто ее не боится? Это она давит мне холодными пальцами на живот. Сил нет с ней бороться.

– А ты не борись. Смерть не одолеешь. Но она, как мудрый садовник, щадит не созревший плод. Если тот еще зелен, она, пощупав его, переходит к другому дереву. Так что не бойся – ты не умрешь. Во всяком случае, не сегодня. И не завтра.

– Как это не умру? С утра все силы ушли! Тело, как вата! Неужели не веришь?

Бригадир обиженно замолчал, и вдруг его лицо посветлело.

– Подожди, подожди! Говоришь, не умру?

– Умирают, теряя надежду, – ответил Сото. – Когда сердце холодным стуком отвечает на самое дорогое и любимое, что у тебя осталось. Старая сказка тревожит уста. Словно ступеньки забытые строки. Гаснет свеча. Засыпают дома. Тихая песня над детской кроваткой смолкает. Где ты, надежда моя?

Мир остановился и затих. Теплый вечерний свет вливался в комнату, просеянный ситом виноградной листвы. Голос Сото казался шепотом гор. Его слова уносили нас в другую вселенную.

– Я вспоминаю тебя и смотрю на звезду. Тысячи лет, будоража пространство, яростный луч нес холодное чувство печали. Где ты, надежда моя? Может, довольно разлук и потерь? Детство ушло, я расстался с отчизной. Юность, тебя не вернуть. Только надежда в груди оставалась. Только она заставляла меня улыбаться, глядя на годы невзгод. О, надежда! Все я готов пережить! Но, теряя тебя, я теряю последнее – жизнь! Тусклой звездой весь оставшийся век буду лишь тлеть, оскверняя пространство безверием… Прочь, набежавшие слезы! Еще не конец! Рядом друзья. Еще слышится песня. Вновь я надеюсь на встречу с тобой.

Бригадир встревоженно приподнялся с подушек.

– Сото, ты плачешь? Подожди, я налью тебе воды…

Он вскочил на ноги и подбежал к столу в углу комнаты.

– Вот, держи.

– И это вода? – возмутился Сото. – Попробуй сам. Она стояла здесь с того дня, как в ней постирали твои пеленки. Кувшин вина, и тот не сможет отбить этот затхлый привкус.

– Кувшин вина? У меня в погребе целая бочка вина, лучше которого, клянусь, в горах не было и не будет.

– Хорошо, пошли.

– Хе-е, пошли конечно. Стой! А как же я… Там Мине, сестра ее. Они же думают, что я умираю…

– Лезем в окно!

– Мы? В окно? Хе-е, лезем, конечно! Стой! Там старуха Гуне сидит.

– Лезь, давай. Умирать боишься, старуху Гуне боишься. Что ты за мужчина?

* * *

Вечером мы услышали стрельбу у дороги. Это были наемники – арабы и азиаты. Их лагеря находились в Грузии, и поэтому местные люди называли арабов «саранчой Шеварнадзе». Бабушка умоляла меня остаться, но я ушел с другими мужчинами. В конце ущелья мы разделились и по одному, по двое начали пробираться к дороге. Ночь берегла нас. Темнота обещала укрытие.

Остатки расстрелянных машин догорали багровыми кострами. Иногда взлетали искры. Внутри остова автобуса что-то лопалось и трещало, и тогда у темной скалы можно было видеть группу людей и три грузовика. Несколько человек подошли к берегу небольшой реки, затем двое отбежали в сторону и расстреляли остальных.

Я увидел, как из кабины грузовика выскользнула легкая тень. Она метнулась к подножию скалы и тихо двинулась к широкому шраму расщелины. Всех отвлекла казнь пленных, так что беглеца заметили не сразу. Его выдал неверный шаг, и наступившую тишину вспугнул оползень камней. Я услышал тихий стон, который тут же заглушили крики снизу.

Луч прожектора, пальнув по скалам, поймал в белесое пятно распластанную на камнях фигуру. Старик Фаром за моей спиной тихо выругался, и я вдруг понял, что там, на узком выступе утеса, цепляясь за чахлую траву и зыбкие камни, стояла девушка. А кто-то снизу хрипло кричал, что девчонка нужна ему живой и что боец, поймавший ее, будет вторым на очереди этой ночью. Четверо мужчин рванулись в погоню.

Я сжал кулаки и пополз вперед. Фаром дернул меня за плечо.

– Тише, сынок. Заметят!

Но что-то во мне сломалось. Я взглянул на старика, и он, охнув, испуганно отшатнулся. В ушах зашумело, я поднялся на ноги, ожидая, когда волна «амоки» накатит на меня и понесет в безумную скачку на плечах у смерти.

Мы называли это состояние санскритским словом «амок». Нас учили вызывать его, но впервые я почувствовал себя настоящим воином только на третьем курсе, когда вместо зачета по стратегии меня и пятерых ребят из другого потока отправили на ликвидацию особо опасной группы преступников. Троих наших положили при захвате здания, и когда я ворвался в дом, меня захлестнула неведомая сила. Я был везде – в каждом уголке полутемного подвала, где они прятались за ящиками у стены; я был наверху рядом с чердачным окном, где засели два снайпера; я был возле каждой двери; возле каждого из них. И в памяти осталась только серия картин, наплывавших друг на друга. Вся эта смесь сливалась в один удар, в один крик ярости и безумия, который рвался из моей груди.

У каждого воина свой счет таким мгновениям жизни, и я мог бы рассказать о каждом из них. Награда – это дань Родины за доблесть и славу. «Амок» – дань силы за дух и безупречность воина.

Мои шаги превратились в мягкую поступь тигра. Тело бесшумно скользило между камней, и я знал, кто станет первой жертвой этой схватки.

У каждого из четверых было оружие. Я прыгнул со скалы вниз, съехал на боку почти по отвесному склону и, переворачиваясь в воздухе, выбил ногой автомат у ближнего бойца. От удара в горло он рухнул на колени, потерял равновесие и покатился вниз, тяжело подскакивая на острых камнях.

Кудрявый бородач навел на меня ствол. Чуть ниже по расщелине поднимались двое других. Одна из машин остановилась под нами, нацеливая второй прожектор.

Пара секунд и пять шагов, поднырнув под пули. Еще один миг, и я вырвал чеку гранаты, которая болталась на поясе бородатого парня. Слепящий луч прожектора выхватил из темноты визжащее тело, которое падало на грузовик.

Позади меня плакала девушка. Ее всхлипы чудесным камертоном настраивали волну «амоки». А затем, когда прозвучал взрыв гранаты, девятый вал черного ужаса и светлой радости поднял меня на свой гребень. Сознание померкло, и на горную дорогу опустилась лютая смерть.