Текст книги "Киллеров просят не беспокоиться"
Автор книги: Сергей Лукницкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Проходите, пожалуйста, – напевным голосом продолжила хозяйка, -садитесь вот сюда, ой, Ксения, вечно ты свои вещи разбрасываешь, извините, ничего с ними не успеваю. Ну, как там Леня?
– Вы знали, что он колется?
– Знала, – Нина потупилась, – он и у меня тут кололся. Ой, может, это не надо говорить. Но я не могла его выгнать, ему жить негде. Он и Сашу втянул одно время, но мы Сашу закодировали. Поехали специально в медцентр. Нам сказали, что сразу и от алкоголизма, и от наркотиков – нельзя. Пришлось от алкоголизма раскодироваться.
– А Леня? Леонид? – поправилась Женечка.
– А на Леню у нас денег не хватило, Саша тогда тоже не работал, нас практически содержала моя мама, у меня еще старший сын от первого брака, вы понимаете?
– Нина, я вижу, у вас нормальная семья. Прошу вас, не допускайте никаких опасных ситуаций, если от Лени или Лене будут звонить, искать его через вас, прошу вас, сообщите нам. Мне или следователю Нестерову. Телефоны я вам напишу.
– А можно ему передать вещи? – спросила Нина. – У него ведь никого нет, кроме меня.
– А брат, жена? – напомнила Женечка.
– Да кому он нужен! – Нина махнула рукой. – Если моя мама денег не даст, так и мне передачу не на что будет собирать.
Женечка закусила нижнюю губу и умолкла. Невеселая ситуация. Маленькая Ксюша давно сидела на ее коленях, внимательно слушая, о чем разговаривают взрослые, и каждые две минуты предлагала маме выбросить окурки в мусорное ведро. Нина смолила уже третью сигарету. На столе стоял кофе трех видов.
Утро застало Александра Алексеевича Обозова – защитника обездоленных, помощника президента Гильдии российских адвокатов, в приподнятом настроении. Он, принимая дело Леонида Веселого к своему производству абсолютно бесплатно (душа человеческая важнее какой-нибудь там приставки к компьютеру), гордился собой. Ему уже виделись заголовки центральных газет: "Бескорыстие защитника", "Так поступил бы каждый", "Отказался от гонорара" и другие. Размышляя о том, что славу мы делаем себе сами, Александр Обозов оказался в приемной главного редактора журнала "Адвокат".
Редактор, по обыкновению занятый разговором по телефону, был одет в полувоенный колониальный костюм, но без знаков отличия и без автомата "УЗИ" под полами камуфляжной куртки. Отсутствием автомата и воспользовался адвокат Обозов, вошел в кабинет и сообщив главному о своем альтруистическом акте -безвозмездном принятии к своему производству дела наркомана. Его тирада завершилась неоригинально: он хочет видеть в журнале большую статью об имеющимся налицо героизме.
Редактор, хотя и был без оружия, Обозову почему-то отказал. Тогда Обозов, не мудрствуя лукаво, отправился на четвертый этаж в "Вестник адвокатов" к господину другому редактору, с которым также имел продолжительную беседу о героизме вообще и конкретно своем – в частности. Но в кабинете редактора в этот момент находился Володя Зимоненко, с которым редактор в течение часа решал весьма серьезную задачу, а именно: как правильно написать в "Вестнике": Бричпортский или Бриджпортский университет. Поняв, что ему не пробиться сквозь мощный интеллект полемизирующих сторон, Александр в тоске отправился в бухгалтерию. Черный, испепеляющий, словно взгляд Багиры, взгляд главного бухгалтера обжег Обозова с ног до головы..
.
...На следующий день из Бутырки был отпущен человек, попавшийся на покупке какой-то бурды, поначалу принятой милицией за героин. Записка, которую он передал Нине, гласила:
"Саша! Мне очень нужен героин. От меня придет человек, который передаст вам эту записку. Позвони по этому телефону барыге. Скажи, что я его не сдал. Поэтому он должен мне дозу. Когда выйду я, с ним обязательно расплачусь. Отдай все человеку, он переправит. Меня тут паханы на эту дозу поставили, вроде как за первородный грех. Остальное напишу в письме. Целуй своих. Твой брат Леня".
Нина надела свою единственную нарядную юбку, туфли, правда, старые, мягкие, очень подходящие для ее испорченных второй беременностью ног, села в свой старый "москвич" и поехала, нет, понеслась на встречу с Женечкой. Отдав ей записку, Нина едва не перекрестилась, попросила ничего не рассказывать мужу.
– Можете приходить на свидание в пятницу, я подпишу разрешение. А передачу в общем порядке, через окошко.
– Спасибо, спасибо, – залебезила Нина, пятясь спиной к своей машине.
Телефон Юлдашева Женечка знала и без записки Ленечки. Но зато братом Сашей мог оказаться кто угодно, тем более по телефону. А просьбу Ленечки взять дозу у барыги Юлдашева и передать в Бутырку нужно было выполнять, конечно, только в первой части.
Как-то само собой всплыл в памяти Женечки образ Володи Поляна, юного члена опергруппы, продолжающего слежку за домом этого гения химии, этого алхимика Толика Ганичева. Володя чем-то напоминал ей Леньку.
Женечке оставалось только выяснить с помощью Нины, встречался ли когда-нибудь Саша с барыгой, торгующим на Киевском вокзале, – Лешей Юлдашевым.
Нина оказалась настоящей орлицей, оберегающей свое гнездо от надвинувшейся опасности. Все сделала и все в красках доложила Женечке на следующий день. Сначала она обсудила с мужем перечень продуктов для передачи. Потом предложила ему спасать брата от ломки: взять у того же барыги немного героина, чтобы Ленька не загнулся. Саша на нее наорал прямо в постели, кричал так, что чуть не проснулись соседи. Сынишка прибежал из своей комнаты, кот забрался по шкафу наверх, слава Богу, Ксюша продолжала спать в своей кроватке, тут же, в родительской спальне.
Саша кричал, что он не только не желает связываться, но и в глаза этого барыгу никогда не видел, а все Ленькины друзья, которые на рынке ошивались, к наркоте не имеют никакого отношения, они Леньке этого барыгу только раз, и то издалека показали, это Ленька уже сам в доверие к тому входил. Саша стоял в одних плавках на промятой кровати и обзывал Нину дурой, идиоткой, которая хочет его, Сашу, подвести под монастырь. А Нина, довольная точно выполненным заданием, уже потихоньку засыпала...
2
Какую же огромную массу событий переваривает человеческая судьба, как некий пищеварительный тракт, чего только не случается с человеком за какие-нибудь два-три года.
Да уже три. Давно ли от Нины уходил первый муж, узнав, что та беременна, а Вадику уже десять лет. Давно ли оказалась она в одной компании со своим Сашей Веселым, а Ксюшу уже пора отдавать в садик. Всем своим возлюбленным Нина говорила:
– Я одна не останусь, а вот ты поди другую такую найди.
Этим и нравилась мужчинам. Но такого, чтобы в семье остался, такого найти трудно. Саша поначалу вел себя странно: то ночи напролет они разговаривали на кухне о своих мечтах, о своем детстве, о родне; то объявлял ей бойкот, который заканчивался уходом из дому. Он уходил уже два раза, полностью собрав чемодан. Друзья пускали к себе, рынок кормил и одевал. Потом возвращался, побитый, поджавши хвост, но уверял ее, Нину, что вернулся лишь потому, что она его очень об этом просила. А она не просто просила, она к экстрасенсам бегала, она всех друзей обзванивала, ездила на машине к рынку – караулила его.
Однажды подруга с первого этажа Зоя нашла нового экстрасенса, а у Нины к тому времени появились сомнения: один ли живет в разлуке отец ее будущего ребенка, Ксюшки, и сомнения эти были небезосновательны.
Вот и согласилась Нина пойти на такое дело.
Они встретились с Зоей возле магазина "Синьор Помидор". Как удалось выяснить Нине, там, в рыбном отделе, работала девчонка, на которую положил глаз ее Веселый. Это она, продавщица спрессованного хека и залежалых креветок, обворожила Нининого мужа... ну, пусть не мужа пока... Неважно, за счастье нужно бороться до конца.
Зоя скривилась в улыбке, издалека увидев подругу. Коротко стриженная, высветленная блондинка, она была такая же крупная, как Нина, но чуть меньше ростом. На ней была кожаная куртка и лосины.
– Привет! – рявкнула Нина, в это утро расфуфыренная и загримированная остатками дорогой французской косметики. – Куда?
– Привет, красавица, – снова скривилась Зоя, – здесь недалеко. Вон в том доме. Но адрес блатной. Мне его за двадцать штук дали. Так что пополам. Потом отдашь десятку.
Они вошли в старый трехэтажный дом и поднялись на второй этаж. Позвонили. Где-то завыла собака, внося элемент таинственности во все это предприятие.
– Чего просить будешь, решила? – шепотом спросила Зоя.
– Сперва расценки надо узнать, – так же тихо ответила Нина, и дверь перед ними распахнулась.
На пороге стоял обольстительный мужчина лет шестидесяти, с трубкой во рту, в халате нараспашку, тапочках на босу ногу.
– Вы ко мне? Лечиться? Снимать порчу? Очищать ауру? Ворожить-привораживать? – перечислял он, проводя женщин по темному коридору и не требуя ответа. Потом остановился, обернулся и, сверкнув глазами, пугающе добавил: – Проклятья насылать?
Квартира была огромная, коридор длиннющий, видимо, бывшая коммуналка. Из приоткрытых дверей в конце коридора мерцал дневной свет. Всюду валялись какие-то газеты, колеса, инструменты.
– У вас тут ремонт или всегда так? – спросила тихонечко Нина, увидев через щель в туалете следы ботинок за бачком.
– Обижаете! – протянул экстрасенс, потом снова остановился, обернулся и отрезал: – Всегда!
Он провел их на кухню. Это была обычная коммунальная кухня. Ее убирали последний раз, видимо, когда был жив император Николай Второй, во всяком случае, еще до национализации, слуги хозяина, которые позже стали слугами народа и убирать квартиру разучились. Впрочем, об этом уже писал один человек.
По стенам, на полках, стояли, висели, лежали приправы, венички, кустики и множество прочей засушенной растительности. В углу у окна – диванчик.
– Садитесь вот сюда, голубушки, – процедил свободной от трубки частью рта экстрасенс, – зовут меня Марк Захарович, а вы, я так понимаю, от Семки.
Он отвернулся и помешал что-то в кастрюльке на плите.
– От Семочки, – расплываясь, прошептала Зоя.
Женщины сели рядком на диванчик и сложили руки на сумках, как прилежные ученицы.
– Да вы раздевайтесь, – спохватился задумчивый экстрасенс, оборачиваясь. И снова принялся за кастрюльку.
Зоя сняла куртку, а Нина плащ. Она пыталась расстегнуть и блузку, но Зоя покрутила пальцем у виска, и Нина передумала.
– Ну-с, какие у кого проблемы? Рассказывайте. Как зовут? – наконец спросил Марк Захарович.
– Нина.
– Зоя.
– Начнем с Зои, – решил экстрасенс, – слушаю вас внимательно.
– Марк Захарович, помогите, – завизжала Зоя и громко зарыдала в кулак.
– Да ну, лапонька, конечно, помогу. О чем речь? Что вы так расстраиваетесь, голуба моя?
Он оперся спиной о кухонный стол, сложил руки, закрыл глаза и, пыхнув трубкой, проговорил:
– Ну, муж вам изменяет, ну, с брюнеткой, брюнетка рыбой пахнет, все вижу. Все! Правильно?
Зоя постеснялась сказать, что все сказанное относится к ее подруге Нине, а у нее, у Зои, квартирный вопрос, она погадать на будущее хотела...
– Правильно, – кивнула Зоя.
– Ну и на фига вам этот заморыш!? Вы можете мне объяснить? – спросил Марк Захарович, открыв наконец глаза.
– Да как же, доктор! – вмешалась Нина. – Сколько в него труда вложено, да ведь своим трудом из обезьяны в человека его превратила. А теперь, выходит, для другой старалась?
– Так. Все ясно, – резко перебил Нину экстрасенс и вновь обратился к Зое: – Есть два варианта. Этот (и он указал правой рукой на какие-то пучочки за спиной) – для него. Этот (и он указал левой рукой на какие-то венички) – для нее.
Зоя испугалась.
– Доктор, – сказала она, положив руку на грудь, – нам только чтоб не на смерть. Сейчас похоронить – дороже, чем прокормить.
– Да что я, изверг? – обиделся Марк Захарович. – Если вот этим натереть его белье, ну, там... плавки, можете поверить, он от вас ни на шаг не отойдет (Нина, отодвинув протянутую Зоину руку, взяла пучок), а если вот это, – продолжил экстрасенс, – рассыпать под ее ногами... у-у-у... Что предпочитаете?
– И то и то, для страховки. Да я и сама попью, – заметила Зоя.
– Можно, – закатив глаза, лениво проговорил Марк Захарович, -главное – не перепутать.
Положив упомянутые травки в отдельные пакетики, Марк Захарович отдал их Зое. Зоя отвела его в сторонку и, тихо шепча что-то на ухо, рассчиталась.
Экстрасенс бросил в кастрюльку щепоть соли и выключил газ.
– А это для чего? – спросила напряженная Нина, глядя на красное месиво в кастрюльке.
– Это ни для чего. Это – борщ, – ответил Марк Захарович. – Ну а у тебя, зайчик, что приключилось?
Зоя, подойдя сзади, дотронулась до плеча экстрасенса. Тот вздрогнул и обернулся.
– Я, доктор, пойду на улицу. Спасибо вам огромное. Нин, я тебя на улице обожду, – сказала Зоя, поклонилась экстрасенсу и, выдернув куртку из-под подруги, исчезла в глубине коридора.
Марк Захарович, проводив ее томным взглядом, обернулся к Нине, подвинул и подмял под себя широким жестом табурет и пристально посмотрел на нее. Та, в свою очередь, поправила прическу.
– М-да... Работы у нас с вами непочатый край! – тяжело вздохнул Марк Захарович.
– Да? – расстроилась Нина. – Все так плохо?
– Ну, посмотрите, посмотрите, какая у вас черная аура, – зашелся экстрасенс, вскакивая и тыча рукой в темечко Нины, – что ж вы так себя запускаете, милая вы моя?
– Ох, дорогой! Я какая-то проклятая на этом свете, – махнув рукой, окончательно расстроилась Нина, – кто-то на меня проклятье наложил. Это точно. Узнать бы – кто? – и она заскрежетала зубами и стала загибать пальцы: – Семейного счастья нет, здоровья нет, денет нет, соседи -сволочи, шапку в покрас отдала – испоганили. Я специально взяла, вам показать. Можно?
Нина достала из сумочки маленький скукоженный комочек меха.
– Как вы думаете, что это? Это – вот такая песцовая шапка. Ну, скажите, разве я не проклята? Разве обычному человеку могут так вещь испортить?
– Да... – сочувственно всхлипнул Марк Захарович, – ну, что вы мне-то рассказываете? Вы еще по лестнице шли, а я уже все про вас знал, про ваши квартирные проблемы... Канал с космосом у вас, зайчик мой, весь забит. Напрочь. И порча на вас давнишняя. У вас ведь язва двенадцатиперстной?
Нина кивнула.
– Ну вот, – обрадовался Марк Захарович.
– Чего только у меня нет, доктор. У меня история болезни, как полное собрание сочинений Ленина или история войн в шестидесяти томах.
– Ну, сейчас я с вами немного поработаю, а потом придется еще прийти. Расстегните на блузке верхние пять пуговиц, пожалуйста, раздвиньте пошире коленочки, да не смущайтесь вы, голубушка, не смущайтесь.
Через двадцать минут Зоя увидела, как к дому подъехала "скорая", из нее выбежали медбратья. Спустя минуту они вынесли на носилках экстрасенса, в бессознательном состоянии бредившего только одним словом: тюрьма. Нина вышла следом с огромным пакетом, набитым травами и баночками. В дверях она столкнулась с худенькой элегантной дамой, которая шла к Марку Захаровичу со своими проблемами.
– Я квартиру закрыла, борщ выключила, ключи ему в карман брюк сунула, – сказала Нина, и медики захлопнули дверь машины.
– Что ты с ним сделала? – в ужасе спросила Зоя.
Нина отрешенно смотрела сквозь подругу.
– Он мою ауру решил очистить, перенапрягся, брык со стула и лежит. А мне полегчало!.. Во у мужика работенка!
...В магазине было много народу.
– Зой, я пойду посмотрю на нее, – Нина вышла из-за кассы и решительно направилась в рыбный отдел. Подошла к "рыбному" хвосту и просунула голову, делая вид, что пытается разглядеть витрину между животами покупателей.
– За чем очередь? Чего дают-то?
– Хопер, милая, хопер, – сказала одна старушка.
Нина подняла голову и удивленно покосилась на нее:
– "Хопер-инвест", что ли?
– Тьфу ты, совсем уж с этой рекламой! Краснопер, дочка, краснопер.
Нина вернулась к Зое. Доложила обстановку.
– Ну, давай, – выдохнула Зоя, – вот тут порог и посыпем. Траву-то растерла?
Они загородили посетителям магазина проход и посыпали порог травкой.
– Дезинфекция, граждане, санэпидстанция! – приговаривала Зоя, пятясь в сторону улицы.
3
Володю Поляна наряжали всей следственной бригадой: Женечка сперва его немного постригла, подобрала очки для солидности, галстук. Костюм принес Снегов, у него был тот же размер, что и у Володи. Кейс Женечка привезла из дома. Алтухов два дня назад снова улетел в Египет.
– Мне нужно, чтобы ты, Володя, не простым покупателем показался, не благородным братцем, рискующим ради Леньки свободой, а чтобы по одному только внешнему виду Юлдашев понял, что ты ценный клиент, что с тебя можно многое поиметь.
– Да я сам себе уже Березовским кажусь, – улыбнулся своей голливудской улыбкой Володя.
– И так не улыбайся, пожалуйста, больно уж ты по-доброму улыбаешься, словно пастор.
Утром из кабинета Снегова Володя уже позвонил Юлдашеву, попросил назначить встречу. Хорошо у него вышло, напористо, как будто одолжение своим звонком этому Юлдашеву делал. Тот сказал, что Леньку помнит и на встречу приедет.
Володю провожала Женечка, высадила его у метро "Киевская", прямо возле отделения милиции. Странно было, что барыга назначил встречу невдалеке от отделения, может, у него там есть свои люди.
У здания вокзала со стороны площади уже стояли три машины снеговских ребят и оперативников ФСБ. Но Юлдашева брать они не собирались. Слушали, как пойдет разговор. Женечка сидела в одной из этих машин. Каково же было ее удивление, когда барыга вышел из дверей, над которыми висела синяя доска с номером и названием вокзального отделения милиции.
Как ни в чем не бывало Юлдашев, молодой, хиппово одетый парень с глазами навыкате и крупным дугообразным носом, осмотрел площадь и пошел навстречу Володе. В приемнике раздался его слегка шепелявый голос:
– Вы Веселый?
– Здравствуйте, – Володя протянул руку Юлдашеву, – пойдемте пройдемся. Вы принесли товар? – И взял его под локоток.
Помолчав, Юлдашев спросил о записке. Володя дал ему ее прочитать.
– Вы только не пугайтесь, Ленька там, в тюрьме, совсем растерялся, я заплачу как положено.
Лицо Юлдашева радостно вспыхнуло, он было потянулся в карман.
– Ну, что вы! – остановил его Володя (держался он высококлассно, как будто с пеленок выглядел на двадцать два миллиона). – Не здесь же. И потом, у меня к вам будет особый разговор.
Володя подвел Юлдашева, как кутенка какого, к скверу за стоянкой машин:
– Может быть, зайдем в "Славянскую"? Там неплохой ресторан, -вальяжно предложил он, и Женечка почувствовала, как у нее кровь хлынула к голове, но Володя тут же добавил: – Ах да, вы в таком виде...
Тут Юлдашев совсем уж сник, за кустами мелькнуло его лицо, растерянное и бледное.
– Голубчик, вы что-нибудь слышали о ВС-231? – Володя задал вопрос очень тихо, поглядывая по сторонам.
Юлдашев наклонил голову и искоса посмотрел на господина покупателя.
– А я думаю, в кого Ленька такой умный?.. А что вы слышали о ВС? -спросил в ответ Юлдашев, передавая, наконец, Поляну героин.
Тот вложил в ладошку барыги кошелек:
– Бери с кошельком, на память.
"Ну, вот, – вздохнула Женечка, – теперь Лешу Юлдашева будет слышно не только дома". Кнопку на кошельке разработал на досуге криминалист Полторецкий. Старику теперь очень редко приходилось выезжать на место преступления: воспитал учеников, а сам баловался вот такими сувенирами, жалко было отдавать преступникам.
Договорившись, что новая встреча состоится не позже, чем через два дня, они разошлись в разные стороны. Проследив взглядом за Юлдашевым, Женечка увидела, как тот возвращается в отделение милиции.
Через три часа, из одной из машин, стоящих на площади возле отделения милиции высыпались ребята из транспортной прокуратуры и, ворвавшись в отделение, задержали майора Федько и лейтенанта Цаплина, которые в это время увлеченно насиловали вокзальную проститутку. И делали это прямо в камере, не закрывая дверей.
Леша Юлдашев, бывший сокурсник Анатолия Ганичева, направлялся под неусыпным надзором Снегова и Женечки к дому с огромным балконом, где Ганичев ждал его, укутавшись в пуховое одеяло, раскачиваясь в огромной кресле-качалке: дышал свежим воздухом.
Запиликала рация: "ertyu-46, конфиденциально. Оперативный работник транспортной милиции лейтенант Цаплин – родной брат Валерия Цаплина -руководителя юридического "Сообщества", зарегистрированного отделом юстиции в качестве общественной организации. Связи установить пока не удается. Будьте внимательны. Bnm. Конец связи".
– Кто бы сомневался, что их прикрывает "легавка", – внятно проговорила Женечка уже выключенной рации.
4
– Где твоя? – спросил Леша Юлдашев, входя в квартиру Ганичева. -Родители есть?
В передней Юлдашев долго стаскивал с себя куртку, пиджак, кофту, водолазку, в результате оказался худющим парнем. Толик Ганичев перехватил резинкой свой конский хвост, приблизился к зеркалу и смахнул что-то с щеки.
– По делу? – спросил он Юлдашева, пропуская его в кухню.
В окне, как на экране кинотеатра "Октябрь", для Женечки со Снеговым показывали кино под названием "Встреча старых влюбленных".
В это время старая собачница выгуливала своего бультерьера как раз возле снеговской "шестерки". Как вкопанная она застыла перед окнами Ганичева и уставилась в них.
– Тьфу, гадость какая, – в сердцах плюнула она на колеса и прислонилась к капоту, – ну, ладно парень, а девчонка-то лижется и стыда не знает, они бы еще на балкон вышли.
– Бабуля, да ей тоже простительно, – очень тихо вторил ей Снегов, -потому как она – тоже парень.
– Тише, Ванечка. Спокойнее, – проговорила Женечка потупясь, – бабулю может удар хватить.
Снегов засмеялся и случайно нажал на клаксон. Старушка вздрогнула, обернулась, и Женечка со Снеговым увидели, что у нее в носу, в средней перепонке, вдето кольцо, маленькое, с камушком, и выглядело это на ее узком дряблом лице весьма экстравагантно.
Во время просмотра зрелища Женечке удалось выяснить: Сапарова поставляет Ганичеву сырье, причем сама изготовляет его в какой-то своей норе. Женечка приехала домой, наполнила ванну, поставив телевизор напротив открытой двери в ванную комнату и блаженно вошла в душистую теплую пену.
...На следующий день Ганичев наконец-то выбрался из дома.
Это было странно. Ганичев не говорил ни с кем по телефону, не договаривался о встрече. Только Рая Воробьева позвонила с работы: она перевелась в наземную службу аэропорта, в кассы. Звонила узнать, как дела у любимого, не купить ли ему сигарет. Ганичев огрызался, как капризный ребенок, а она все больше и больше перед ним – вернее перед телефоном -стелилась.
Часа в четыре Ганичев вышел из дома и направился в сторону Кремля. Он прошел пешком вниз до Охотного ряда, потом спустился в подземный переход. Снегову пришлось отпускать ребят из машины. Ганичев шел по прямой довольно далеко – через всю Красную площадь, вышел на Москворецкий мост, затем свернул на Балчуг, направился по Большой Ордынке. Ни разу не оглянулся, шел неторопливо, словно гулял. Перед спуском на станцию метро "Третьяковская" Толик остановился, перешел на противоположную сторону улицы. Зашел в пузатую желтую церковь "Всех скорбящих радости". Оперативники удивились, но последовали за химиком.
Церковь когда-то, на радость и утешение замоскворецким прихожанам построил архитектор Бове, сегодня она была огорожена, вход был в глубине двора. За церковью стоял высокий серый дом. В нем жил некогда поэт, написавший:
Я вздрагивал, я загорался и гас.
Я трясся, я сделал сейчас предложенье...
Ажурная решетка ограды была в дальнем конце разорвана. Снегов сразу приметил. Показал глазами своим: мол, пусть имеют в виду, что церковный двор сквозной.
Они вошли вслед за Ганичевым, не все, только Снегов и Володя Полян. Володя осенил себя крестным знамением, огляделся. Снегов остался у входа. Людей в храме было мало. Возле иконостаса, у окон, выходящих на Ордынку, сидел служка, две женщины торговали свечами в церковных лавках.
В тусклой круглой зале с колоннами по окружности и редкими бедными иконами Ганичев, крестясь, подошел к храмовой иконе, поцеловал ее и вышел на улицу.
Постояв перед церковным входом минут пять, он пустился в обратный путь. На Балчуге свернул на Обводный канал и дошел до Павелецкого вокзала. Дабы не намозолить парню глаза, оперативники шли по параллельной улице Осипенко. Вскоре из переулка со стороны Москвы-реки вынырнула снеговская "шестерка", и их сменили напарники. Теперь по набережной Обводного за Ганичевым шел Володя Полян. Ему же и пришлось ехать вместе с Ганичевым на метро до Речного вокзала, там он снова сел в машину. Как уж удалось Снегову за двадцать минут доехать от Павелецкого до Речного – через центр или по Садовому, -выяснять было некогда.
– Теперь все дружно выходим, ребята, – приказал Снегов, – чует мое сердце, в парке Дружбы у него встреча. А тут в аллеях и заблудиться можно, гляньте. Ты, Володя, – повернулся он к Поляну, – не светись, сиди в машине, подруливай потихоньку за Ганичевым, если возможно будет, запиши встречу на видео и магнитофон, теперь живенько рассыпались по парку.
В городе быстро стемнело.
Пышные заснеженные кроны сосен, мохнатые стволы лиственниц закрывали пространство, смыкались над аллеями. Ноябрь перевалил к зиме. Сгустилась тьма, вдалеке, на Ленинградском шоссе мелькали яркие огни фар. Снегов знал, что с той стороны парка, куда направился Ганичев, нет перехода на другую сторону, там высокая металлическая ограда Речного вокзала подпирает тяжелые ветви деревьев, не пуская кустарник на тротуар. Ганичев в серой короткой куртке маячил прямо перед Снеговым, потом повернул в сторону памятника Махатмы Ганди.
Там, вокруг клумбы стояли скамьи, на одной из них сидел уже помощник Снегова, на другой старик делал вид, будто читает газету. Снегов понимал, что при таком освещении, пусть даже невдалеке горят фонари, ни один пожилой человек читать не станет, старики берегут свое зрение. Он узнал в старике того самого "служку" из церкви на Ордынке.
Снегов остановился у памятника, рассматривая высеченное в ногах Махатмы имя скульптора. Ганичев прошел мимо клумбы, ушел далеко, почти до детской площадки. Потом быстро вернулся и уселся возле старика.
На других скамьях уже никого не было. Оперативники, дабы не спугнуть Ганичева и его визави, разбрелись поодиночке в разные стороны. На обочине Ленинградки стояла "шестерка" Снегова, за рулем сидел Полян, внимательно слушая первые реплики сидящих в парке людей. Снегов собрал своих у детской площадки:
– Только наблюдаем, ребята. Этот старик – не тот, кто нам нужен. Почти не тот. Если что-то произойдет, я подойду к памятнику поближе. Если нужно будет их брать, дотронусь до памятника рукой. Но до этого постарайтесь не обнаружить себя. Вы двое поведете Ганичева домой, я и Полян поедем за стариком.
– Марк Захарыч, – тихо сказал Ганичев старику, – мне нужна Вероника Сергеевна.
– Что за срочность? Мог бы в институте ее найти.
– У нас каникулы небольшие, – пояснил Ганичев.
Голову старика обрамляли римские кудряшки, не хватало только лаврового венка, чтобы схожесть его с патрициями была стопроцентной. Правда, в зубах у него вскоре оказалась небольшая трубка, которую он долго раскуривал, слушая молодого человека. Вряд ли патриции баловались такими.
– Понимаете, Марк Захарыч, есть работа, то есть покупатель. Ему нужно много ВС, он сам связан с какой-то частной клиникой.
– Что значит "с какой-то"? Вы человека проверили?
Ганичев начал раздражаться:
– Это не мое дело. Я от этого ничего не буду иметь. Я вам заказ передаю, а клиента проверяйте сами. У меня нет такой возможности.
– Ну, ладно-ладно, Толик, не кипятись. Нам твои мозги в сыром виде нужны, а не в вареном. Будет тебе работа. Как Раечка?
– Раечка вас волнует? – Ганичев повысил голос. – Вот и взяли бы ее себе, долго еще мне с ней...
– Толя, Толя, придержи характер, – усовестил старик, пыхнув трубкой, – тебя же не кирпичи заставляют таскать, а я не могу, я уже стар, да и Вероника Сергеевна прирежет. Как там папаша Козловский, не проявлялся? К вам никто не приходил?
– Нет, – фыркнул Ганичев, – кроме Юлдашева никто. Там менты что-то мудрят на "Киевской". Цаплин пока прикрытие давать не будет, нужно переждать. Так что клиент объявился весьма кстати.
– Только ты мне фамилию его скажи, разузнаем, что за птица... Да и сырье есть, Вероника Сергеевна уже обработала...
– А племянник ее? – вдруг спросил Ганичев. – Откуда он взялся-то?
У старика расширились зрачки, как у кота во время животных колик, взглянув на Толика, он резко дернул головой.
– Не твоего ума это дело. Чтоб больше не заикался, сынок. И не вздумай домой к Веронике соваться, там менты караулят. Только на кафедре.
– Та-ак. Начинается. А где ж она живет? – удивился Ганичев. -Долго-то скрываться нельзя...
– Живет у меня, а скрываться ей и не придется. Она в другое государство перебираться надумала, к брату в Киев.
– То есть как в Киев? – возмутился Ганичев. – А мы? А вы?
– Я, конечно, уеду с ней, у нас общее хозяйство. А работать оттуда даже легче. Будем тебе готовое сырье пересылать: граница-то свободная, кто стариков обыскивать станет. Одна ночь, и мы уже в Москве.
Полян давно уже лежал на передних сиденьях, чтобы не привлечь внимания старика, то и дело зыркающего по сторонам. Небольшой объектив был выставлен в окно автомобиля, Володя смотрел на монитор, который был предварительно спущен на дно машины. Значит, Нестеров не ошибся: Сапарова не только имеет отношение к наркобизнесу, но и руководит этой шайкой-лейкой, работающей под прикрытием милиции. Вот так-то.
Ганичев выпятил вперед челюсть, отчего стал похож на каменное изваяние. Кожа на его лице была тонкая, обтягивала скулы и челюсть, как серый матовый чулок.
5
Ганичев немного успокоился. Он пожертвовал всем, чего мог бы достигнуть, ради перспективы уехать на Запад. Из института его никто не гнал, кандидатскую он защитит. Статьи его тоже заметили в Америке и в Израиле. Он перестал уделять время своей диссертации. Она была написана давно и ждала своего срока – Ганичеву нужно было продержаться на кафедре еще год: там лаборатория, реактивы, оборудование. Туда, кстати, полгода назад пришла Вероника Сергеевна Сапарова. Декан факультета привел ее и представил так, как будто она была по меньшей мере женой Генерального секретаря ООН.
Толик и сам конструировал синтетические транквилизаторы, всякие там допинги и просто веселенькие порошки, пока Вероника Сергеевна – заведующая лабораторией – не поймала его за руку. Ганичев решил, что его выгонят из института, но Сапарова, наоборот, предложила ему научный опыт по созданию лекарственного препарата, формула которого была напечатана в журнале "Chemical education", правда, в более упрощенной форме, да еще пачку "зеленых" авансом выложила. Толик понял, что напал на золотую жилу.
